Страница:
Вазиф Сиражутдинович Мейланов
Анализ чеченского кризиса
Предисловие к «Анализу чеченского кризиса» издания 1998 года
Я посчитал для себя необходимым высказаться о Чеченской войне, потому что все официальные и неофициальные учителя России и мира стали на сторону чеченских националистов, чеченских национал-освободителей, чеченских национал-революционеров, а я именно их (национал-освободителей) считал неправой стороной.
Потому что на сторону врагов человечности перешли все средства массовой информации России и мира.
Потому что уже и народы, привыкшие за семьдесят лет послушно повторять то, что им вкладывают в голову газета и телевидение, заговорили о «странной», о «непонятной» и даже преступной и аморальной, со стороны России, войне в Чечне.
Опять, как в семидесятые годы, в российских газетах, на телевидении, но в отличие от семидесятых, с добавлением в ту же компанию «правозащитников», «моральных оппозиционеров» семидесятых годов, свободного радио «Свобода», свободной газеты «Русская мысль», учителей демократии из Совета Европы и т п., установилось полное единомыслие и единогласие: «имперская Россия опять, как в былые времена, стремится грубой силой подавить, а пожалуй что и уничтожить свободолюбивый чеченский народ, ведомый бескорыстными, благородными борцами за свободу».
Я начал писать и сразу увидел, что одной статьей и одним выступлением вала лжи, а то и добросовестных ошибок, не одолеешь. Нужно одолевать саму национально-освободительную идеологию, национально-освободительную мораль, нужно сегодняшние события взять в контексте истории, на несколько веков вглубь.
Нужен системный анализ, нужен ответ на все аргументы защитников национально-освободительных войн, нужно встать против правозащитников, оправдывающих применение оружия национал-освободителями, правозащитников, гнущих Закон в помощь взявшимся за оружие освободителям.
Первую часть я закончил в ноябре 1995-го. Передал ее для публикации в дагестанский еженедельник «Новое дело». Главный редактор начал выставлять мне свои возражения, которые не показались мне серьезными. Я ответил: «Послушай, ну почему я должен каждому из вас разъяснять свою теорию индивидуально? У нас ведь вроде бы свобода слова. Делай свое дело: приступай к печатанию в выпусках газеты моей работы. Возражения? А ты публикуй их, если хочешь, в тех же или в других номерах своей газеты». На это предложение Далгат Ахмедханов выставил новый довод: стиль у меня не газетный, он больше подойдет для научного журнала. – А я не хочу в научный журнал! Я хочу дать знать народу свою точку зрения. – Вазиф, ну не могу я эту работу напечатать.
Его заместитель прочитал работу и говорит мне: «Для нас было бы большой честью напечатать вашу работу, но у нас открытая граница с Чечней, нам уже угрожают, мы боимся…» Ощутили, значит, дыхание чеченской свободы.
Вот и ответ Анатолию Соловьеву на его вопрос мне в «Новом деле»: почему молчит Вазиф Мейланов? – Потому что он не молчит. Молчит газета, в редакцию которой входит А.Соловьев, о позиции Вазифа Мейланова.
Несколько экземпляров «Анализа Чеченской войны», доставленных в начале 1996 года в Москву В.Барончуком, были разобраны членами думской фракции «Демократический выбор России».
Я решил послать работу в немецкий журнал «Фокус», выходящий в Москве на русском языке. Тот же фокус с «Фокусом». – Мы аналитических работ не берем. – Неправда. В «Новом деле» опубликован отрывок из вашей (Беттины Зейдлинг) статьи в «Фокусе», и этот отрывок аналитичен. – О-о! «Новое дело» нас печатает! Это прекрасно! Но, простите нас, вашу работу мы напечатать не можем.
Мне пояснений не требуется: немецкий министр иностранных дел Кинкель горой стоит за чеченских борцов за свободу и, надо полагать, демократию (я улыбаюсь).
Я посылаю в январе 96-го работу Ельцину, чтоб объяснить ему смысл введения войск в Чечню: установление торжества Закона в стране. Он (т е. его канцелярия, за которую он несет ответственность) отправляет мою работу в аналитический центр Эмилю Паину, насмерть перепуганному стороннику «гроздий переговоров».
Я понимаю, что опубликовать ее должен я сам. И я решаю «себе во благо обратить дурное»: я должен объяснить мой анализ Чеченских событий моею философией, сложившейся и двадцать, и тридцать лет назад, моими выступлениями в печати и на телевидении, моим анализом фундаментальных понятий: свобода, суверенитет, Закон, ныне действующая мораль, демократия, нынешние демократы, преступность, государство и демократия, честность и экономика, кто лучшие, как формируется социальная пирамида сегодня и как она должна формироваться.
Я решаю, что эти идеи ценны еще и тем, что не конъюнктурны: они высказаны мною первым, до войны, до Чечни. Именно потому они, на мой взгляд, оказались удивительно приложимы к предсказанным мною и последовавшим событиям.
Собранные в этой книге тексты – не просто мысли, это политические действия, совершавшиеся в течение десяти лет: речи в парламенте и университете, на площади и на поляне близ Хасавюрта, разговоры на улице и ответы в газете, заметки на полях жизни общества и официальные обращения к законодателям.
Я считал себя обязанным издать эту книгу еще и потому, что все в ней сказанное, считал я, имел право сказать только я: критиковать номенклатурную демократию наибольшее право имел человек, предпочитавший называть себя не демократом, а человеком, – действовавший в равных со всеми внешних условиях. Уже тогда, в семидесятых и восьмидесятых, политзаключенные занялись тем, чем потом, в девяностые годы, прославились демократы, пришедшие во власть – устроением личных демократических карьер, а не достижением общественно-значимого результата. Критиковать тех и других наибольшее моральное право имею я.
Я один не написал заявления, ставившегося, в 1987 году, компартией СССР необходимым условием досрочного освобождения политзаключенных. Поэтому я один имел моральное право предъявить счет компартии за её преступления и потребовать Нового Нюрнберга над преступным коммунистическим государством.
Я один имел право и потому считал себя обязанным им воспользоваться.
Опять, как в 1990 году, я увидел, что во всех своих работах я куда меньше спорю с коммунистами (эта идеология уже отходит и отойдет), чем с демократами, думаю, что это правильно: надо спорить с и поправлять, в первую очередь, правящую идеологию, как правоохранительным органам, в первую очередь, надо поправлять себя самих.
Я понимаю, что главное в моей работе – критика российской демократии, я понимаю, что моему опыту расхождения с нынешней демократией время быть собрану и стать достоянием гласности.
В 1977-м году И.Шафаревич (в ходе первого и последнего моего разговора с ним) обратил мое внимание на то, что человечество умалчивает и покрывает преступления левых, тогда как по поводу в тысячу раз меньших преступлений правых поднимает страшный крик. На мой взгляд, причина этого явления в том, что левые мостят дорогу в адблагими намерениями, и слабая часть рода человеческого, не допуская самой возможности обмана, уступает, левые обольщают добром, правые обольщают злом, культом силы и насилия – в этом случае зло не стесняется, и картинами такой жизни обольщается намного меньшая часть человечества. Под левыми в разговоре понимались большевики и полпотовцы, под правыми – Пиночет. Я отвечал Шафаревичу идеей мировой свободы слова, которая позволит исправлять ошибки человечества.
Я и сегодня считаю эту идею верной, но сегодня я вижу, что не все просто с установлением мировой свободы слова: сегодня больше всего препятствуют свободе слова демократы, они обманывают мировое общественное мнение точно так же, как его обманывали большевики – добром, благом, интересами народа, демократии, свободы, человечества. Во имя этих высоких целей можно позволять брать в заложники женщин, детей, больных, да просто мирных жителей, можно позволять создавать освободительные армии, можно позволять войной перекраивать границы.
Новые большевики, новые учителя человечества – боннэр, ковалевы, григорьянцы, новодворские, старовойтовы, юшенковы, гинзбурги, шустеры, тольцы сегодня разрушают свободу слова, не давая слышать своих идейных противников. На время чеченской войны демократы захватили почту, телеграф, типографии, газеты, радио: российское радио, парижская «Русская мысль», радио «Свобода», газеты «Известия», «Комсомольская правда», «Общая газета», «Новая газета»… вся демократическая печать, все программы телевидения были за чеченцев-дудаевцев. Противнику блока демократов, дудаевцев и коммунистов печататься, как в 70-е годы, было негде. Такую мировую свободу слова устроили борцы за свободу слова.
Нынешние демократы дискутируют только с теми, с кем полегче – макашовыми-зюгановыми, а с теми, кто выше их, действуют по-сталински: в чьих руках свобода слова, тот и… это самое… и прав.
4 декабря 1989 года я послал в «Русскую мысль» полемизирующую с работой Шафаревича «Две дороги к обрыву» статью «Дороги И.Р.Шафаревича к обрыву». Эта статья, поначалу, было, поставленная в номер, была отвергнута, как через силу признался мне В.А.Сендеров, из-за критики позиции только что умершего А.Сахарова. Но статья-то лежала в «Русской мысли» уже 10 декабря, до кончины Сахарова. Что же: демократы, вроде бы выступавшие против культа личности, творят новый, демократический культ личности Сахарова? Безусловно. Так и не напечатали. Статью, запрещенную к публикации свободной парижской «Русской мыслью» (а где я еще в 1989-м мог ее напечатать?), так и оставшуюся неопубликованной, читатель может прочесть в этой книге.
Поправлять надо всех, особое внимание обращая на тех, кого поправлять не разрешают.
Ленина, выходит по Гинзбургу, Маркса мне поправлять можно, потому что это «наших» не обидит, а вот Сахарова – никак нет, потому что это «наших» обидит, потому что обидит влиятельную Боннэр и ее окружение.
В газете «Известия» за 31.12.1997г. помещено ценное признание: «Цивилизованный мир, ужаснувшись (речь идет о публичной казни, совершённой в Грозном на площади Дружбы народов. – Вазиф Мейланов), задумался о том, какой же режим утвердился там после завершившейся войны, в ходе которой прогрессивная общественность выступала на стороне чеченского сопротивления».
«Прогрессивная общественность»? А что это такое? Это что ли сословие? Или как-то иначе выделенная часть человечества, которая всегда права? или, хотя бы, всегда прогрессивна? А может «прогрессивная общественность» в одних вопросах быть правой, а в других ошибаться, и уже потому представлять угрозу для человечества? А из кого состоит «прогрессивная общественность»? Из тех, кто заявляет, что из них и состоит «прогрессивная общественность»? С «прогрессивной общественностью» та же история, что с известной партией – авангардом всего прогрессивного человечества: нет никакой «прогрессивной общественности», правильно отвечая на одни вопросы, любая общественность опасно-неправильно отвечает на другие. Спасение только в одном – слушать и тех, кто против.
Цивилизованному миру грозит стать нецивилизованным, если он и дальше будет слушать одних только боннэр-сендеровых-гинзбургов-ковалевых, присвоивших себе монополию на прогрессивность и демократию.
В августе 1989 года г-н Гинзбург отказался печатать мое обращение к съезду депутатов Советского Союза с требованием проведения Суда над компартией и коммунистической идеологией (оно напечатано в настоящем издании). Сегодня г-жа Боннэр жалуется-вздыхает: мы не провели суда над компартией… Так я же предлагал! А Валерий Сендеров мне возражал: «Нас мало, а коммунистов 20 миллионов. Общество не готово». – «То же мне говорили в 1980-м году: вы один, общество не готово. Так я своим выступлением его и подготовил к сегодняшнему, 1989-го года, дню. Публикация моего обращения и будет подготовкой и нашего общества и человечества к Новому Нюрнбергу». – «Я, конечно, пошлю твое обращение, а там как они решат». – «А они не имеют права решать! Они обязаны публиковать».
«Ваши» (сендеровы-гинзбурги, сванидзе-попцовы), «ваши» виноваты.
«Себе во благо обращу дурное».
Но дурное не просто позволяет обращать себя во благо: меня лишили работы «в связи с прекращением финансирования» моих работ: дурное велит финансировать преступников, «ученых», коммунистов, демократов, ловко устроившихся в сегодняшнем уголовно-демократическом обществе, но только не меня.
Кстати, сообщаю дагестанцам, наивно полагающим, что я депутат то ли народного собрания, то ли Госдумы, что правительство создало специально для меня некий институт, директором которого я все эти годы являюсь, что я занимаю некий пост то ли в Совмине, то ли в администрации города: после возвращения в Дагестан из ссылки 25 декабря 1988 года я работал на оплачиваемой должности только три года – 94-й, 95-й, 96-й – старшим научным сотрудником Института социально-экономических исследований дагестанского отделения Российской Академии наук. Из чего следует, что в течение семи лет: в годы 1989, 90-й, 91-й, 92-й, 93-й, 97-й, 98-й Вазиф Мейланов дарил своими объяснениями, предостережениями и предложениями народы Дагестана и России бесплатно.
Время превратило тексты моих выступлений в документы. Их особая доказательная сила в том, что все в них сказанное сказано до событий.
Потому что на сторону врагов человечности перешли все средства массовой информации России и мира.
Потому что уже и народы, привыкшие за семьдесят лет послушно повторять то, что им вкладывают в голову газета и телевидение, заговорили о «странной», о «непонятной» и даже преступной и аморальной, со стороны России, войне в Чечне.
Опять, как в семидесятые годы, в российских газетах, на телевидении, но в отличие от семидесятых, с добавлением в ту же компанию «правозащитников», «моральных оппозиционеров» семидесятых годов, свободного радио «Свобода», свободной газеты «Русская мысль», учителей демократии из Совета Европы и т п., установилось полное единомыслие и единогласие: «имперская Россия опять, как в былые времена, стремится грубой силой подавить, а пожалуй что и уничтожить свободолюбивый чеченский народ, ведомый бескорыстными, благородными борцами за свободу».
Я начал писать и сразу увидел, что одной статьей и одним выступлением вала лжи, а то и добросовестных ошибок, не одолеешь. Нужно одолевать саму национально-освободительную идеологию, национально-освободительную мораль, нужно сегодняшние события взять в контексте истории, на несколько веков вглубь.
Нужен системный анализ, нужен ответ на все аргументы защитников национально-освободительных войн, нужно встать против правозащитников, оправдывающих применение оружия национал-освободителями, правозащитников, гнущих Закон в помощь взявшимся за оружие освободителям.
Первую часть я закончил в ноябре 1995-го. Передал ее для публикации в дагестанский еженедельник «Новое дело». Главный редактор начал выставлять мне свои возражения, которые не показались мне серьезными. Я ответил: «Послушай, ну почему я должен каждому из вас разъяснять свою теорию индивидуально? У нас ведь вроде бы свобода слова. Делай свое дело: приступай к печатанию в выпусках газеты моей работы. Возражения? А ты публикуй их, если хочешь, в тех же или в других номерах своей газеты». На это предложение Далгат Ахмедханов выставил новый довод: стиль у меня не газетный, он больше подойдет для научного журнала. – А я не хочу в научный журнал! Я хочу дать знать народу свою точку зрения. – Вазиф, ну не могу я эту работу напечатать.
Его заместитель прочитал работу и говорит мне: «Для нас было бы большой честью напечатать вашу работу, но у нас открытая граница с Чечней, нам уже угрожают, мы боимся…» Ощутили, значит, дыхание чеченской свободы.
Вот и ответ Анатолию Соловьеву на его вопрос мне в «Новом деле»: почему молчит Вазиф Мейланов? – Потому что он не молчит. Молчит газета, в редакцию которой входит А.Соловьев, о позиции Вазифа Мейланова.
Несколько экземпляров «Анализа Чеченской войны», доставленных в начале 1996 года в Москву В.Барончуком, были разобраны членами думской фракции «Демократический выбор России».
Я решил послать работу в немецкий журнал «Фокус», выходящий в Москве на русском языке. Тот же фокус с «Фокусом». – Мы аналитических работ не берем. – Неправда. В «Новом деле» опубликован отрывок из вашей (Беттины Зейдлинг) статьи в «Фокусе», и этот отрывок аналитичен. – О-о! «Новое дело» нас печатает! Это прекрасно! Но, простите нас, вашу работу мы напечатать не можем.
Мне пояснений не требуется: немецкий министр иностранных дел Кинкель горой стоит за чеченских борцов за свободу и, надо полагать, демократию (я улыбаюсь).
Я посылаю в январе 96-го работу Ельцину, чтоб объяснить ему смысл введения войск в Чечню: установление торжества Закона в стране. Он (т е. его канцелярия, за которую он несет ответственность) отправляет мою работу в аналитический центр Эмилю Паину, насмерть перепуганному стороннику «гроздий переговоров».
Я понимаю, что опубликовать ее должен я сам. И я решаю «себе во благо обратить дурное»: я должен объяснить мой анализ Чеченских событий моею философией, сложившейся и двадцать, и тридцать лет назад, моими выступлениями в печати и на телевидении, моим анализом фундаментальных понятий: свобода, суверенитет, Закон, ныне действующая мораль, демократия, нынешние демократы, преступность, государство и демократия, честность и экономика, кто лучшие, как формируется социальная пирамида сегодня и как она должна формироваться.
Я решаю, что эти идеи ценны еще и тем, что не конъюнктурны: они высказаны мною первым, до войны, до Чечни. Именно потому они, на мой взгляд, оказались удивительно приложимы к предсказанным мною и последовавшим событиям.
Собранные в этой книге тексты – не просто мысли, это политические действия, совершавшиеся в течение десяти лет: речи в парламенте и университете, на площади и на поляне близ Хасавюрта, разговоры на улице и ответы в газете, заметки на полях жизни общества и официальные обращения к законодателям.
Я считал себя обязанным издать эту книгу еще и потому, что все в ней сказанное, считал я, имел право сказать только я: критиковать номенклатурную демократию наибольшее право имел человек, предпочитавший называть себя не демократом, а человеком, – действовавший в равных со всеми внешних условиях. Уже тогда, в семидесятых и восьмидесятых, политзаключенные занялись тем, чем потом, в девяностые годы, прославились демократы, пришедшие во власть – устроением личных демократических карьер, а не достижением общественно-значимого результата. Критиковать тех и других наибольшее моральное право имею я.
Я один не написал заявления, ставившегося, в 1987 году, компартией СССР необходимым условием досрочного освобождения политзаключенных. Поэтому я один имел моральное право предъявить счет компартии за её преступления и потребовать Нового Нюрнберга над преступным коммунистическим государством.
Я один имел право и потому считал себя обязанным им воспользоваться.
Опять, как в 1990 году, я увидел, что во всех своих работах я куда меньше спорю с коммунистами (эта идеология уже отходит и отойдет), чем с демократами, думаю, что это правильно: надо спорить с и поправлять, в первую очередь, правящую идеологию, как правоохранительным органам, в первую очередь, надо поправлять себя самих.
Я понимаю, что главное в моей работе – критика российской демократии, я понимаю, что моему опыту расхождения с нынешней демократией время быть собрану и стать достоянием гласности.
В 1977-м году И.Шафаревич (в ходе первого и последнего моего разговора с ним) обратил мое внимание на то, что человечество умалчивает и покрывает преступления левых, тогда как по поводу в тысячу раз меньших преступлений правых поднимает страшный крик. На мой взгляд, причина этого явления в том, что левые мостят дорогу в адблагими намерениями, и слабая часть рода человеческого, не допуская самой возможности обмана, уступает, левые обольщают добром, правые обольщают злом, культом силы и насилия – в этом случае зло не стесняется, и картинами такой жизни обольщается намного меньшая часть человечества. Под левыми в разговоре понимались большевики и полпотовцы, под правыми – Пиночет. Я отвечал Шафаревичу идеей мировой свободы слова, которая позволит исправлять ошибки человечества.
Я и сегодня считаю эту идею верной, но сегодня я вижу, что не все просто с установлением мировой свободы слова: сегодня больше всего препятствуют свободе слова демократы, они обманывают мировое общественное мнение точно так же, как его обманывали большевики – добром, благом, интересами народа, демократии, свободы, человечества. Во имя этих высоких целей можно позволять брать в заложники женщин, детей, больных, да просто мирных жителей, можно позволять создавать освободительные армии, можно позволять войной перекраивать границы.
Новые большевики, новые учителя человечества – боннэр, ковалевы, григорьянцы, новодворские, старовойтовы, юшенковы, гинзбурги, шустеры, тольцы сегодня разрушают свободу слова, не давая слышать своих идейных противников. На время чеченской войны демократы захватили почту, телеграф, типографии, газеты, радио: российское радио, парижская «Русская мысль», радио «Свобода», газеты «Известия», «Комсомольская правда», «Общая газета», «Новая газета»… вся демократическая печать, все программы телевидения были за чеченцев-дудаевцев. Противнику блока демократов, дудаевцев и коммунистов печататься, как в 70-е годы, было негде. Такую мировую свободу слова устроили борцы за свободу слова.
Нынешние демократы дискутируют только с теми, с кем полегче – макашовыми-зюгановыми, а с теми, кто выше их, действуют по-сталински: в чьих руках свобода слова, тот и… это самое… и прав.
4 декабря 1989 года я послал в «Русскую мысль» полемизирующую с работой Шафаревича «Две дороги к обрыву» статью «Дороги И.Р.Шафаревича к обрыву». Эта статья, поначалу, было, поставленная в номер, была отвергнута, как через силу признался мне В.А.Сендеров, из-за критики позиции только что умершего А.Сахарова. Но статья-то лежала в «Русской мысли» уже 10 декабря, до кончины Сахарова. Что же: демократы, вроде бы выступавшие против культа личности, творят новый, демократический культ личности Сахарова? Безусловно. Так и не напечатали. Статью, запрещенную к публикации свободной парижской «Русской мыслью» (а где я еще в 1989-м мог ее напечатать?), так и оставшуюся неопубликованной, читатель может прочесть в этой книге.
Поправлять надо всех, особое внимание обращая на тех, кого поправлять не разрешают.
Ленина, выходит по Гинзбургу, Маркса мне поправлять можно, потому что это «наших» не обидит, а вот Сахарова – никак нет, потому что это «наших» обидит, потому что обидит влиятельную Боннэр и ее окружение.
В газете «Известия» за 31.12.1997г. помещено ценное признание: «Цивилизованный мир, ужаснувшись (речь идет о публичной казни, совершённой в Грозном на площади Дружбы народов. – Вазиф Мейланов), задумался о том, какой же режим утвердился там после завершившейся войны, в ходе которой прогрессивная общественность выступала на стороне чеченского сопротивления».
«Прогрессивная общественность»? А что это такое? Это что ли сословие? Или как-то иначе выделенная часть человечества, которая всегда права? или, хотя бы, всегда прогрессивна? А может «прогрессивная общественность» в одних вопросах быть правой, а в других ошибаться, и уже потому представлять угрозу для человечества? А из кого состоит «прогрессивная общественность»? Из тех, кто заявляет, что из них и состоит «прогрессивная общественность»? С «прогрессивной общественностью» та же история, что с известной партией – авангардом всего прогрессивного человечества: нет никакой «прогрессивной общественности», правильно отвечая на одни вопросы, любая общественность опасно-неправильно отвечает на другие. Спасение только в одном – слушать и тех, кто против.
Цивилизованному миру грозит стать нецивилизованным, если он и дальше будет слушать одних только боннэр-сендеровых-гинзбургов-ковалевых, присвоивших себе монополию на прогрессивность и демократию.
В августе 1989 года г-н Гинзбург отказался печатать мое обращение к съезду депутатов Советского Союза с требованием проведения Суда над компартией и коммунистической идеологией (оно напечатано в настоящем издании). Сегодня г-жа Боннэр жалуется-вздыхает: мы не провели суда над компартией… Так я же предлагал! А Валерий Сендеров мне возражал: «Нас мало, а коммунистов 20 миллионов. Общество не готово». – «То же мне говорили в 1980-м году: вы один, общество не готово. Так я своим выступлением его и подготовил к сегодняшнему, 1989-го года, дню. Публикация моего обращения и будет подготовкой и нашего общества и человечества к Новому Нюрнбергу». – «Я, конечно, пошлю твое обращение, а там как они решат». – «А они не имеют права решать! Они обязаны публиковать».
«Ваши» (сендеровы-гинзбурги, сванидзе-попцовы), «ваши» виноваты.
«Себе во благо обращу дурное».
Но дурное не просто позволяет обращать себя во благо: меня лишили работы «в связи с прекращением финансирования» моих работ: дурное велит финансировать преступников, «ученых», коммунистов, демократов, ловко устроившихся в сегодняшнем уголовно-демократическом обществе, но только не меня.
Кстати, сообщаю дагестанцам, наивно полагающим, что я депутат то ли народного собрания, то ли Госдумы, что правительство создало специально для меня некий институт, директором которого я все эти годы являюсь, что я занимаю некий пост то ли в Совмине, то ли в администрации города: после возвращения в Дагестан из ссылки 25 декабря 1988 года я работал на оплачиваемой должности только три года – 94-й, 95-й, 96-й – старшим научным сотрудником Института социально-экономических исследований дагестанского отделения Российской Академии наук. Из чего следует, что в течение семи лет: в годы 1989, 90-й, 91-й, 92-й, 93-й, 97-й, 98-й Вазиф Мейланов дарил своими объяснениями, предостережениями и предложениями народы Дагестана и России бесплатно.
* * *
Тексты, собранные в этой книжке («Опыт частной политической деятельности в России» – ред.) не просто слова, а действия, ценность которых еще и в том, что они совершались вто время. Они и должны сохранить отпечаток того времени, потому я привожу их, практически, без изменений.Время превратило тексты моих выступлений в документы. Их особая доказательная сила в том, что все в них сказанное сказано до событий.
14 ноября 1998 года
Предисловие к «Анализу чеченского кризиса» издания 1999 года
В ноябре 1998 года я издал, тиражом в сто экземпляров, книгу «Другое небо. Ложные стереотипы российской демократии. Анализ чеченского кризиса». Я пытался в течение трех месяцев, с марта по июнь 1999 года, издать книгу в Москве – не получилось. Я ходил в «Мемориал» (Татьяна Бахмина), встречался с Людмилой Алексеевой («Московская Хельсинкская группа»), звонил в Фонд Сороса (Покрасс: «А вот как раз издание таких книг, как Ваша, фонд Сороса и запрещает финансировать»), обращался в издательства «Ad Marginem» («Нет средств»), «Терра» (Ирина Опимах: «Мы коммерческое издание»), «Слово», «Академия-центр» (Антонина Аншукова: «Мы хотим Вас издать. Только дайте нам тысячу долларов»), «Вагриус», «Дело», «Русский путь» («Издаем только Солженицына и мемуары людей, которых он знал в годы эмиграции»), «Московский университет», журналы «Новый мир» (Юрий Кублановский: «По Чечне мы уже давали материал в декабре 95-го, второй статьи на ту же тему давать не будем») и «Знамя» (Юлия Рахаева: «Вы, наверное, считаете себя самым смелым? Ваша статья по Чечне устарела»), к предпринимателю Александру Паникину («Наши взгляды по некоторым линиям расходятся»), в «Фонд защиты гласности» (Олег Панфилов), «Общую газету» (Дмитрий Горбанев), «Новую газету» (Зоя Ерошок), в объединение «Яблоко» (Вячеслав Игрунов), в НТВ (Евгений Киселев), в МВД РФ, послал книгу (по его просьбе) и письмо Анатолию Щаранскому (не найдет ли фонда, который согласится финансировать издание). Ничего. Пока ничего.
В 1998 году я обратился к министру по делам национальностей и информации Дагестана Гусаеву, к председателю правительства Дагестана Шихсаидову с требованием выделить деньги на издание моей книги «Другое небо». В выделении средств на книгу, готовящую дагестанцев, всю Россию и мировое общественное мнение к противостоянию расчеловеченным освободителям, мне было отказано («Нет средств»).
И только МВД России хоть и сослалось на отсутствие средств, ответило правильно: «Уважаемый Вазиф Сиражутдинович! От имени Министра внутренних дел России выражаем Вам признательность и благодарность за вашу книгу «Другое небо». Уверены, что данный труд внесет значимый вклад в формирование у граждан России правового сознания».
Поэтому – нет средств – из пятисот страниц книги «Другое небо», выпущенной в 1998 году, я сегодня перепечатываю только восемьдесят страниц – «Анализ чеченского кризиса».
Первые 18 параграфов «Анализа» были сброшюрованы уже в начале 96-го и розданы, по их просьбе, некоторым депутатам Госдумы, в марте 1996-го я послал эти же первые 18 параграфов президенту Ельцину, получил ответ из канцелярии: «Ваше обращение к президенту передано для изучения в аналитический центр при администрации президента». Свое послание президенту я снабдил небольшим письмом, которое привожу без изменений в этой книжке.
Дагестанцам сегодня, думаю, не очень хочется вспоминать свою позицию 91-99 годов по Чечне. Мне приходилось все эти годы воевать одному – и против идеи суверенитета Дагестана и против героизации чеченских уголовников-освободителей. Чем же кончилось дело? Расскажу историю. Один из моих хороших знакомых Али Магомедов, лакец, был ярым сторонником чеченцев. Наши начинавшиеся на улице дискуссии не раз заканчивались у меня на квартире. В последние два года он как-то пропал из виду. Во время Дагестанской войны с чеченцами моя жена пошла в военный комиссариат Махачкалы, чтобы выразить свое возмущение пассивностью пропагандистской машины российских военных, не дающей ответа на обвинение в том, почему же заранее, до нападения чеченцев, не была укреплена Дагестано-Чеченская граница. У комиссариата она встретила Али. Он оказывается уже несколько дней просится на фронт: «Не доверяют… я говорю им: я артиллерист, разрешите мне хоть вдали от линии фронта помогать армии, разрешите хоть подносить снаряды…».
Прозрел…
Почему границу не укрепляли российскими войсками? Я отвечу. Потому что вы, дагестанцы, гордились победой чеченцев в 1996 году, потому что ваши деятели: братья Хачилаевы, Гаджи Махачев, Деньга Халидов, Магомед-Расул Магомедов, Али Алиев, Фатхулла Джамалов, Адалло Алиев, Мамайхан Агаларов грозили России Второй Кавказской войной, устраивали митинги с записью добровольцев в чеченскую поработительную армию, требовали открытой границы с «братским чеченским народом». Не укрепляли границу, потому что не доверяли дагестанцам. А не доверяли потому, что дагестанцы позволили чеченцам взять на территории Дагестана, в Хасавюрте, в заложники российских солдат, потому что Магомедали Магомедов не поддержал ввода войск в Чечню в 1994 году и, ссылаясь на мнение народа, препятствовал вводу российских войск в Чечню с территории Дагестана.
Я неспроста привел отзыв Юлии Рахаевой. Кажущиеся нелепыми и не относящимися к делу слова «Вы, наверное, считаете себя самым смелым?» очень даже относятся к делу. И объясняют сопротивление мне Магомедали Магомедова, Салиха Гусаева, Хизри Шихсаидова, Ильяса Умаханова, фракции «Демократический выбор России», фракции «Яблоко», журналов «Новый мир» и «Знамя», Александра Паникина, «Новой газеты», канала НТВ – вся эта публика стремится не допустить выхода нового человека на идеологическое поле. Ведь трущимся у кормила власти надо укреплять «в народе» мнение, что это они «самые смелые», самые умные. А выйди этот новый, окажется, что они далеко не самые смелые, далеко не самые умные и уж совсем не самые честные.
Корыстная заинтересованность людей власти в личном статусе, а не в общественном благе мешает обществу свободно дышать. Власть (особенно власть в Дагестане) работает не на общество, а на себя. Народ считает дагестанскую власть коррумпированной. Работа следственной группы В.И.Колесникова в Дагестане доказывает основательность народного мнения: людьми, назначенными председателем Госсовета Дагестана Магомедали Магомедовым и председателем правительства Дагестана Хизри Шихсаидовым, разворовывались не только бюджетные средства, но и природные ресурсы Дагестана.
Чеченскими террористами, вторгшимися в Дагестан, ставка делалась на тихую ненависть народа к своей нынешней власти. В период войны народ Дагестана оказался между волком и собакой. Волк изуверствовал, косил всех подряд, лишал людей духовной свободы, не оставлял обществу видов на будущее. С волком вроде бы справились.
Но вот с собакой коррупции, с собакой тотального обкрадывания народа властью, справляться еще не начинали, это война будет куда труднее первой.
Почему я пишу «вроде бы справились»? Потому что с волком справимся окончательно, когда окончательно справимся с собакой.
Потому я, наверное, так нетерпим к недобросовестным авторам «точек зрения», берущимся решать задачу, не зная даже близко ее условий.
Ответ г-же Ю. Рахаевой: мой анализ, если был верен в 95-м, уже устареть не может: истина, как вино, от времени не стареет, а крепнет.
В 1998 году я обратился к министру по делам национальностей и информации Дагестана Гусаеву, к председателю правительства Дагестана Шихсаидову с требованием выделить деньги на издание моей книги «Другое небо». В выделении средств на книгу, готовящую дагестанцев, всю Россию и мировое общественное мнение к противостоянию расчеловеченным освободителям, мне было отказано («Нет средств»).
И только МВД России хоть и сослалось на отсутствие средств, ответило правильно: «Уважаемый Вазиф Сиражутдинович! От имени Министра внутренних дел России выражаем Вам признательность и благодарность за вашу книгу «Другое небо». Уверены, что данный труд внесет значимый вклад в формирование у граждан России правового сознания».
Поэтому – нет средств – из пятисот страниц книги «Другое небо», выпущенной в 1998 году, я сегодня перепечатываю только восемьдесят страниц – «Анализ чеченского кризиса».
Первые 18 параграфов «Анализа» были сброшюрованы уже в начале 96-го и розданы, по их просьбе, некоторым депутатам Госдумы, в марте 1996-го я послал эти же первые 18 параграфов президенту Ельцину, получил ответ из канцелярии: «Ваше обращение к президенту передано для изучения в аналитический центр при администрации президента». Свое послание президенту я снабдил небольшим письмом, которое привожу без изменений в этой книжке.
Дагестанцам сегодня, думаю, не очень хочется вспоминать свою позицию 91-99 годов по Чечне. Мне приходилось все эти годы воевать одному – и против идеи суверенитета Дагестана и против героизации чеченских уголовников-освободителей. Чем же кончилось дело? Расскажу историю. Один из моих хороших знакомых Али Магомедов, лакец, был ярым сторонником чеченцев. Наши начинавшиеся на улице дискуссии не раз заканчивались у меня на квартире. В последние два года он как-то пропал из виду. Во время Дагестанской войны с чеченцами моя жена пошла в военный комиссариат Махачкалы, чтобы выразить свое возмущение пассивностью пропагандистской машины российских военных, не дающей ответа на обвинение в том, почему же заранее, до нападения чеченцев, не была укреплена Дагестано-Чеченская граница. У комиссариата она встретила Али. Он оказывается уже несколько дней просится на фронт: «Не доверяют… я говорю им: я артиллерист, разрешите мне хоть вдали от линии фронта помогать армии, разрешите хоть подносить снаряды…».
Прозрел…
Почему границу не укрепляли российскими войсками? Я отвечу. Потому что вы, дагестанцы, гордились победой чеченцев в 1996 году, потому что ваши деятели: братья Хачилаевы, Гаджи Махачев, Деньга Халидов, Магомед-Расул Магомедов, Али Алиев, Фатхулла Джамалов, Адалло Алиев, Мамайхан Агаларов грозили России Второй Кавказской войной, устраивали митинги с записью добровольцев в чеченскую поработительную армию, требовали открытой границы с «братским чеченским народом». Не укрепляли границу, потому что не доверяли дагестанцам. А не доверяли потому, что дагестанцы позволили чеченцам взять на территории Дагестана, в Хасавюрте, в заложники российских солдат, потому что Магомедали Магомедов не поддержал ввода войск в Чечню в 1994 году и, ссылаясь на мнение народа, препятствовал вводу российских войск в Чечню с территории Дагестана.
Я неспроста привел отзыв Юлии Рахаевой. Кажущиеся нелепыми и не относящимися к делу слова «Вы, наверное, считаете себя самым смелым?» очень даже относятся к делу. И объясняют сопротивление мне Магомедали Магомедова, Салиха Гусаева, Хизри Шихсаидова, Ильяса Умаханова, фракции «Демократический выбор России», фракции «Яблоко», журналов «Новый мир» и «Знамя», Александра Паникина, «Новой газеты», канала НТВ – вся эта публика стремится не допустить выхода нового человека на идеологическое поле. Ведь трущимся у кормила власти надо укреплять «в народе» мнение, что это они «самые смелые», самые умные. А выйди этот новый, окажется, что они далеко не самые смелые, далеко не самые умные и уж совсем не самые честные.
Корыстная заинтересованность людей власти в личном статусе, а не в общественном благе мешает обществу свободно дышать. Власть (особенно власть в Дагестане) работает не на общество, а на себя. Народ считает дагестанскую власть коррумпированной. Работа следственной группы В.И.Колесникова в Дагестане доказывает основательность народного мнения: людьми, назначенными председателем Госсовета Дагестана Магомедали Магомедовым и председателем правительства Дагестана Хизри Шихсаидовым, разворовывались не только бюджетные средства, но и природные ресурсы Дагестана.
Чеченскими террористами, вторгшимися в Дагестан, ставка делалась на тихую ненависть народа к своей нынешней власти. В период войны народ Дагестана оказался между волком и собакой. Волк изуверствовал, косил всех подряд, лишал людей духовной свободы, не оставлял обществу видов на будущее. С волком вроде бы справились.
Но вот с собакой коррупции, с собакой тотального обкрадывания народа властью, справляться еще не начинали, это война будет куда труднее первой.
Почему я пишу «вроде бы справились»? Потому что с волком справимся окончательно, когда окончательно справимся с собакой.
* * *
Жить именно в Дагестане было необходимым условием понимания ситуации. Необходимым, ибо дагестанцы по образу жизни, образу мыслей, системе ценностей всего ближе к чеченцам. Я живу в зоне действия теологии насилия, я взаимодействую с носителями этой теологии и населением, подверженным действию чеченского примера. «Живя в большом центре, в Москве, нельзя знать истинного положения страны. Нужно жить в провинции, в близком соприкосновении с повседневной жизнью, с ее нуждами и бедствиями, с голодающими – взрослыми и детьми[...], чтобы узнать правду о теперешних переживаниях» (П.А. Кропоткин в письме 1920 года Ленину. Цитирую по послесловию В.А. Твардовской в книге П.А.Кропоткина «Записки революционера», Москва, Мысль, 1990, стр. 480).Потому я, наверное, так нетерпим к недобросовестным авторам «точек зрения», берущимся решать задачу, не зная даже близко ее условий.
Ответ г-же Ю. Рахаевой: мой анализ, если был верен в 95-м, уже устареть не может: истина, как вино, от времени не стареет, а крепнет.
3 октября 1999 года
Предисловие к «Анализу чеченского кризиса» издания 2001 года
В чеченском конфликте я считаю чеченцев, Чечню неправой стороной. Я указываю на повсемирную ошибку демократов: поддержку национально-освободительных движений (я доказываю, что они неизбежно национально-поработительные), национально-освободительной морали, разрушающей понятие человека и единство человеческого рода. На «смертельную опасность Чечни, чеченизма, чеченской морали и чеченского целеполагания для всего человечества».
Чечня не одномерная и не локальная проблема, это проблема системная, всемирная.
Сегодня я вспоминаю свой разговор с И.Р. Шафаревичем в 1977 году: в ответ на мою программу преодоления коммунизма свободой слова он заметил, что в этом случае диктатура компартии сменится диктатурой редакторов газет и телевидения. Его прогноз оказался верен. Правда, это не возражение против свободы слова: ведь диктатура редакторов не есть свобода слова. Это констатация необходимости трат энергии на обеспечение свободы слова. Он указал на фундаментальный пример с пол-потовской Камбоджей. Первые сообщения журналистов о массовых расстрелах пол-потовцами мирного населения Камбоджи просто не пропускались в печать: ни в печать стран коммунистического блока, ни в западную печать. Западные средства информации считали, что того, о чем свидетельствуют журналисты, не может быть. А если может быть, то об этом не следует писать: это помешает разрядке и обострит противостояние двух систем. Пол Поту пришлось истребить почти половину населения Камбоджи, чтобы заставить свободную печать Запада написать о происходящем. Мировое общественное мнение не сразу поверило: «мы же видим наших западных коммунистов, наших левых, Сартра, Маркузе, – нет, коммунисты такого сделать не могут».
В 1919 году на 7-м Съезде Советов Ленин зачитал письмо, подписанное 70 европейскими интеллектуалами, включая Анатоля Франса, в котором опровергались сообщения западных газет о зверствах большевиков. Анатоли франсы писали, что такого не может быть: ведь большевики за свободу, за трудовой народ, за равноправие.
Это закон природы: недалекие гуманисты, нежелающие вникать в подробности (сиречь в условия задачи), неизбежно оказываются пособниками организаторов массовых убийств. Не избежали этого закона и наши, и не наши недалекие демократы – они оказались пособниками организаторов этнических чисток. Но главная ошибка российских, американских и европейских демократов была не в неверном понимании происходящего в Чечне. Главная ошибка была не содержательной, а процедурной – а потому не ошибкой, а моральным преступлением: демократы препятствовали ознакомлению мирового сообщества с иной, нежели у записных демократов, точкой зрения на происходящее в Чечне. Борцы за свободу слова обернулись злейшими врагами свободы слова и пособниками террористов. Механизм разрушения свободы слова был очень прост – деньги. Ведь российская (а пока и всякая иная) демократия финансируется Западом. А Запад финансирует только свою точку зрения.
(Мне недавно принесли распечатку статьи Михаила Кордонского «Как получить грант?», помещенной в интернете (статья датирована 17 января 2003 года).
В статье в частности утверждается: «Необходимо иметь мировоззрение и быт «среднего класса» и политические взгляды США или Европы: приличную квартиру, манеры поведения, одежду (как и в случае с офисом, важно не переборщить), быть против смертной казни и войны в Чечне, за бомбежки Югославии и Ирака, демократию и свободную рыночную экономику, против зависимости стран бывшего СССР от России, за снижение рождаемости, против ввоза ядерных отходов, вредных производств, загрязнения среды и т п.».
В «необходимое мировоззрение» входит, в частности, такое определение понятия нарушения прав человека: «Нарушением прав человека по-грантовски считаются только античеловеческие действия со стороны государства. Как говорил главный правозащитник России Сергей Адамович Ковалев: «Если на улице кто-то ударил вас по лицу – это не нарушение прав человека». Если милиционер ударил, тогда – да, нарушение».
Чечня не одномерная и не локальная проблема, это проблема системная, всемирная.
Сегодня я вспоминаю свой разговор с И.Р. Шафаревичем в 1977 году: в ответ на мою программу преодоления коммунизма свободой слова он заметил, что в этом случае диктатура компартии сменится диктатурой редакторов газет и телевидения. Его прогноз оказался верен. Правда, это не возражение против свободы слова: ведь диктатура редакторов не есть свобода слова. Это констатация необходимости трат энергии на обеспечение свободы слова. Он указал на фундаментальный пример с пол-потовской Камбоджей. Первые сообщения журналистов о массовых расстрелах пол-потовцами мирного населения Камбоджи просто не пропускались в печать: ни в печать стран коммунистического блока, ни в западную печать. Западные средства информации считали, что того, о чем свидетельствуют журналисты, не может быть. А если может быть, то об этом не следует писать: это помешает разрядке и обострит противостояние двух систем. Пол Поту пришлось истребить почти половину населения Камбоджи, чтобы заставить свободную печать Запада написать о происходящем. Мировое общественное мнение не сразу поверило: «мы же видим наших западных коммунистов, наших левых, Сартра, Маркузе, – нет, коммунисты такого сделать не могут».
В 1919 году на 7-м Съезде Советов Ленин зачитал письмо, подписанное 70 европейскими интеллектуалами, включая Анатоля Франса, в котором опровергались сообщения западных газет о зверствах большевиков. Анатоли франсы писали, что такого не может быть: ведь большевики за свободу, за трудовой народ, за равноправие.
Это закон природы: недалекие гуманисты, нежелающие вникать в подробности (сиречь в условия задачи), неизбежно оказываются пособниками организаторов массовых убийств. Не избежали этого закона и наши, и не наши недалекие демократы – они оказались пособниками организаторов этнических чисток. Но главная ошибка российских, американских и европейских демократов была не в неверном понимании происходящего в Чечне. Главная ошибка была не содержательной, а процедурной – а потому не ошибкой, а моральным преступлением: демократы препятствовали ознакомлению мирового сообщества с иной, нежели у записных демократов, точкой зрения на происходящее в Чечне. Борцы за свободу слова обернулись злейшими врагами свободы слова и пособниками террористов. Механизм разрушения свободы слова был очень прост – деньги. Ведь российская (а пока и всякая иная) демократия финансируется Западом. А Запад финансирует только свою точку зрения.
(Мне недавно принесли распечатку статьи Михаила Кордонского «Как получить грант?», помещенной в интернете (статья датирована 17 января 2003 года).
В статье в частности утверждается: «Необходимо иметь мировоззрение и быт «среднего класса» и политические взгляды США или Европы: приличную квартиру, манеры поведения, одежду (как и в случае с офисом, важно не переборщить), быть против смертной казни и войны в Чечне, за бомбежки Югославии и Ирака, демократию и свободную рыночную экономику, против зависимости стран бывшего СССР от России, за снижение рождаемости, против ввоза ядерных отходов, вредных производств, загрязнения среды и т п.».
В «необходимое мировоззрение» входит, в частности, такое определение понятия нарушения прав человека: «Нарушением прав человека по-грантовски считаются только античеловеческие действия со стороны государства. Как говорил главный правозащитник России Сергей Адамович Ковалев: «Если на улице кто-то ударил вас по лицу – это не нарушение прав человека». Если милиционер ударил, тогда – да, нарушение».