Волхвы Перуна могли вдохнуть душу в идола – им был известен способ, как и буддистам, создания своего таинственного двойника. Однажды в новолуние Александр с ужасом увидел, как от идола, которому поклонялись кудесники, вдруг отделился прозрачно-туманный Перун и зашагал прямо на него! Кистень от страха потерял сознание.
– Не бойся, – сказал пришедшему в себя парню главный волхв, – тебя избрал наш бог-громовержец для русской славы! Отныне у тебя нет иной дороги – только бить и бить татар-нелюдей!
В один из вечеров, когда кудесники сидели у костра и говорили о судьбе страны, Великий Волхв Перуна предрёк:
– Великое дело сделает князь Дмитрий. Разрубит он, как древний Александр, гордиев узел, и начнёт Русь овладевать Азией. Вижу, как через два века падут два татарских ханства, а еще через двести – последние поганые будут под рукою Москвы. А ещё через двести лет опять поганые будут грызть Русь Великую, да уже не великой тогда она будет… Вижу я это сквозь пелену времени! И вот вам знак моего пророчества!
Он взмахнул рукой, из костра резко взметнулся вверх столб огненных искр, и огонь заревел, загудел…
Провожать Кистеня вышли все четырнадцать волхвов. Александр поклонился им в пояс:
– Спасибо за хлеб-соль, а более того спасибо за науку русского боя. Да теперь мне никакой ворог не страшен, – сказал он, весело глядя на кудесников. – Любого сокрушу!
– Э, сыне, не говори так. Хорошо ты ведаешь русским боем, а всё равно меня не одолеешь, – насмешливо возразил ему сухонький маленький старичок.
И вдруг глаза волхва сделались необыкновенно пронзительными, Кистень почувствовал, что его глаза захлестнула какая-то чёрная пелена, неведомая сила стала валить наземь, как будто скованный, он ничем не смог помочь себе и замертво упал. Между тем старичок до него даже пальцем не дотронулся.
– Да, страшное это знание, – сказал кудесник, делая круговые движения вокруг головы Кистеня. – А сделал я это, старый базыка [10], чтобы тебя, парень, гордыня не обуяла. Иди и никогда не хвастайся, допрежь не одолеешь супротивника!
На прощание жрец подарил Кистеню два ножа, говоря при этом:
– Это особенные ножи – небесные и заговорённые. Их подарил нам великий Перун. В одну из грозовых ночей рядом с его капищем вдруг упал кусок небесного железа, из которого мы потом и сделали это оружие. Оно не знает промаха и не подведёт, если пользуешься им по справедливости.
Он долго смотрел вслед Кистеню, потом вынул наугад из мешочка дощечку «Велесовой книги» и с удивлением прочитал: «И было так – потомок, чувствуя славу свою, держал в сердце своём Русь, которая есть и пребудет землёй нашей. И её мы обороняли от врагов, и умирали за неё, как день умирает без Солнца и как Солнце гаснет…»
Орден ушкуйников
– Не бойся, – сказал пришедшему в себя парню главный волхв, – тебя избрал наш бог-громовержец для русской славы! Отныне у тебя нет иной дороги – только бить и бить татар-нелюдей!
В один из вечеров, когда кудесники сидели у костра и говорили о судьбе страны, Великий Волхв Перуна предрёк:
– Великое дело сделает князь Дмитрий. Разрубит он, как древний Александр, гордиев узел, и начнёт Русь овладевать Азией. Вижу, как через два века падут два татарских ханства, а еще через двести – последние поганые будут под рукою Москвы. А ещё через двести лет опять поганые будут грызть Русь Великую, да уже не великой тогда она будет… Вижу я это сквозь пелену времени! И вот вам знак моего пророчества!
Он взмахнул рукой, из костра резко взметнулся вверх столб огненных искр, и огонь заревел, загудел…
Провожать Кистеня вышли все четырнадцать волхвов. Александр поклонился им в пояс:
– Спасибо за хлеб-соль, а более того спасибо за науку русского боя. Да теперь мне никакой ворог не страшен, – сказал он, весело глядя на кудесников. – Любого сокрушу!
– Э, сыне, не говори так. Хорошо ты ведаешь русским боем, а всё равно меня не одолеешь, – насмешливо возразил ему сухонький маленький старичок.
И вдруг глаза волхва сделались необыкновенно пронзительными, Кистень почувствовал, что его глаза захлестнула какая-то чёрная пелена, неведомая сила стала валить наземь, как будто скованный, он ничем не смог помочь себе и замертво упал. Между тем старичок до него даже пальцем не дотронулся.
– Да, страшное это знание, – сказал кудесник, делая круговые движения вокруг головы Кистеня. – А сделал я это, старый базыка [10], чтобы тебя, парень, гордыня не обуяла. Иди и никогда не хвастайся, допрежь не одолеешь супротивника!
На прощание жрец подарил Кистеню два ножа, говоря при этом:
– Это особенные ножи – небесные и заговорённые. Их подарил нам великий Перун. В одну из грозовых ночей рядом с его капищем вдруг упал кусок небесного железа, из которого мы потом и сделали это оружие. Оно не знает промаха и не подведёт, если пользуешься им по справедливости.
Он долго смотрел вслед Кистеню, потом вынул наугад из мешочка дощечку «Велесовой книги» и с удивлением прочитал: «И было так – потомок, чувствуя славу свою, держал в сердце своём Русь, которая есть и пребудет землёй нашей. И её мы обороняли от врагов, и умирали за неё, как день умирает без Солнца и как Солнце гаснет…»
Орден ушкуйников
…Это был один из тех прекраснейших майских дней, когда солнце ласково светило, зноя ещё не было, несмело дул восходник – восточный ветер, леса и луга были одеты блестящей изумрудной зеленью.
Кистень с посохом-шалыгой легко шёл по дороге, насвистывал весёлую песенку. С одной стороны, ему было и грустно, что уходил от приветливых и интереснейших служителей Перуна, с другой стороны, он был рад испытать себя в жизни. И вот, когда уже вдали зазолотился храм Великой Софии Новгородской, ему вдруг преградили путь пятеро свирепого вида людей, вооружённых мечами и топорами. В них без труда можно было угадать разбойников.
– Ну что будем делать, атаман, с каликой перехожим? Он, верно, во святой Ерусалим направился, по его коряге видно? – спросил один из душегубов, указывая на посох.
– Одежонка у него не ахти, а вот погалиться-то [11] мы могём. А ну сымай порты да беги отсюда голым! – нарочито грозно сказал атаман.
Разбойники дружно заржали.
– Нет, это вы сымайте, – насмешливо ответил Кистень.
– Ах ты деревенщина-засельщина! Да ты сам вздумал над нами изгаляться?! А ну давай его, ребята, – сказал атаман и резко взмахнул шестопёром [12], но опустить не смог. Кистень неожиданным точным ударом посоха попал ему прямо в печень. От страшной боли атаман взвыл и покатился по траве.
– Да ты что сделал?! Да мы тебя за батюшку-атамана на кусочки порушим! – возмутились разбойники и разом бросились на Кистеня. Однако через несколько мгновений все они валялись на траве. Один держался за живот, другой за горло и ногу, двое лежали без сознания. Кистень собрал их оружие и сказал:
– А ну, давайте сами сымайте порты и гуляйте без них по лесу!
– Не трогайте его! – крикнул атаман. – Это сам нечистый, наверное!
– Э, нет! – насмешливо сказал Кистень. – Ты тут теперь не волен указывать! А ну раздевайтесь донага!
– Да что уж, и пошутить нельзя! – плаксиво произнёс один из разбойников.
– Ваши шутки чуть вам жизни не стоили. Скажите спасибо, что я сегодня добрый, – резонно ответил Кистень.
– Ладно, – сказал примиряюще атаман, – давай по-хорошему. Мы тебя накормим-напоим, обуем-оденем, выведем из леса, укажем ближнюю дорогу, но только ты – молчок, что с нами сделал, не позорь нас…
Незадачливый, казалось, атаман Дубина был соглядатаем и языком у князя Дмитрия. Московский боярин, со своими четырьмя воинами-разведчиками он смог поладить с недоверчивой головкой ушкуйников, отдавая им часть награбленного (а грабил он, в основном, заморских гостей, купцов).
Дубина внимательно следил за ушкуйниками, их приёмами подготовки, замыслами и передвижением. Князь Дмитрий искал союзников на Руси и пока не находил.
Рязанский князь Олег был ненадёжен, всегда смотрел в сторону татар, Нижегородско-Суздальское княжество, как и большинство других приволжских княжеств, подкупленные русскими же купцами, смотрели в сторону Твери – злейшего врага Москвы.
Тверь, Тверь – вот что было преградой для объединения Руси! Поэтому нужно искать в союзники то княжество, ту Русскую землю, с которой пока интересы не пересекаются. Московские князья давно уже обратили внимание на Господина Великого Новгорода. С одной стороны, богатейшая феодальная республика, с другой – большие забияки. Завидовали им московские начальные люди и в то же время возмущались, что нашлось ещё место на Руси, куда можно уйти удалому. Но то, что Новгород должен стать им союзником, в этом они не сомневались, иначе одной Москве с Тверью и Рязанью не справиться, а одному Новгороду не отбиться от алчного, жадного Запада.
Боярин Дубина играл с огнём: за убийство гостя или купца полагалась смертная казнь, а уж за роль соглядатая его медленно и с удовольствием бы удавили, предварительно применив пытки неслыханные. Но он хорошо платил ушкуйникам, и те уживались. Когда же разозлённые новгородские купцы попросили Прокопия поймать шайку разбойников, тот возмущённо отказался, ссылаясь на то, что он воин, а не ярыжка. Тем более что атаман был благородным разбойником – мало кого убивал, а только грабил богачей да раздевал догола, на потеху своей братии и ушкуйников…
Разбойники, кряхтя и спотыкаясь, повели Кистеня к становищу. Перекусили чем Бог послал. Кистень страшно проголодался и поэтому ел за троих.
– Хорошее дело замыслил: отомстить надо нехристям и за матушку, и за батюшку, да и за всех матерей русских обездоленных, – сказал атаман, выслушав рассказ Кистеня. – Идёшь, значит, в Новеград? Там как раз такие, как ты, нужны. Найдёшь Прокопия, скажешь, мол, от Дубины, он поймёт, Дубина – это я. А мы с тобой ещё свидаемся, – многозначительно добавил он.
Разбойник, подручный Дубины, вывел Кистеня на дорогу, показал на холм и сказал:
– Вон видишь тот елбан, перевалишь его, а там до места и рукой подать.
Пять городских посёлков составляли славный Новегород: Славенский, Неревский, Людин, Плотницкий и Загородский. Между ними была определённая борьба за выделение общих средств, за проход через территорию. На вече происходили выборы республиканских должностных лиц: архиепископов, посадников, тысяцких. Вече было посёлочным и городским.
Выборные придерживались старины и в серьёзных делах опирались на древние обычаи, как они говорили – по старой памяти да по древней грамоте.
– Откуда ты, засельщина, уж не из Загороднего или из Плотницкого? Куда направляешься: вино пить или к волочайкам прелюбодействовать? У нас все здесь за проход мзду платят. Вот молодой ты, а уже с бородой. За эту бородку давай две новгородки да три ладожонки [14].
– А я не дам, – дерзко ответил Кистень.
– Ну ты, отрок, сам свою судьбу выбрал! – взревел чернобородый и ринулся с кулаками на парня.
– Убьёт ведь, – сказал стоящий близко к Прокопию купец-зажитник [15], пришедший к ушкуйникам на переговоры, чтобы подписать ряд [16]. – Опять бояре будут выговаривать, что шалят твои ротники.
– Ты поосторожнее, поосторожнее, Дрегович, смотри, не завали его у меня! – крикнул вдогонку Прокопий. – Помни, что за это бывает!
Дрегович хотел лишь попугать отрока, надрать ему уши, но тот, вдруг отставив посох, сам изготовился к кулачному бою. Это изумило богатыря Дреговича:
– Ну, держись тогда за землю, а не то полетать тебе придётся! – и нанёс Кистеню сокрушительный удар.
Но вдруг сам взлетел вверх и грузно шлёпнулся на землю. Толпа ушкуйников ахнула. Не помня себя от обиды и ярости, Дрегович всерьез налетел на парня и замолотил по нему кулаками, но ни один из ударов не попал ни в туловище, ни в лицо Кистеня.
Зато он сам ударил два раза, и коренастый Дрегович повалился без сознания.
– Вот это паря! Ай да здорово, самого Дреговича! – воскликнули изумлённые ушкуйники, увидев, как натолкнулся их товарищ на силу неодолимую.
– Надо бы его спытать, – сказал озабоченно Прокопий своему податаманью Смольянину, – уж не лазутчик ли из Московии к нам пожаловал? – И подозвал забияку. – Откуда ты, отрок, и куда бредёшь? Только не плети мне небылицы, а то мой меч – твоя голова с плеч.
Для убедительности Прокопий потряс своим здоровенным кинжалом.
– Да я – Кистень, от атамана Дубины к Прокопию с поклоном. Не скажешь, как к нему пройти?
– Кистень? На гулящего не похож! Так кто же ты? – строго спросил его ещё раз Прокопий.
Кистень ему подробно рассказал: и как он жил у скоромохов, и как заболел, и как лечили его волхвы.
– Так-так, – усмехнулся Прокопий, и вдруг его осенило: – А не подлыгаешь [17] ли ты, парень? А ну, покажи что-нибудь скоромошное!
Кистень не стал себя упрашивать, встал на руки и вдруг, мелко перебирая ими по земле, побежал, потом, встав на ноги, разогнался и несколько раз перевернулся в воздухе.
– Ну и диво! – молвил Прокопий. – А как же ты с Дубиной-то повстречался?
– Да вот хотели меня без портков пустить по лесу гулять, а я не дался, – потупился было Кистень.
Ответом ему был взрыв хохота.
– Так их ведь пять человек было, – сказал один из ушкуйников с перебитым носом, вытирая выступившие от смеха слёзы.
– Да вот все пятеро у меня землю и ели, – ответил повеселевший Кистень, потом спохватился: – А ребята они хорошие!
– Да уж, – промолвил Прокопий, – только с этими «хорошими» лишний раз не встречаться ни ночью, ни в лесу. – И добавил: – А если ты Прокопа ищешь, так он перед тобой. Если в Бога единого и Троицу веруешь, Русь любишь, давай-ка у меня служить, нам такие удальцы нужны. А учителем тебе будет… – атаман задумался, – твой первый знакомец из наших, – и показал на Дреговича. – Но я думаю, что ты и сам его чему-нибудь научишь!
Богатырь подошёл к парню и сказал:
– Люб ты мне, добрый молодец, хочу, чтобы побратимом мне был, – и протянул руку.
Кистень горячо пожал её. Они обнялись и обменялись крестами.
В то стародавнее время уважались сила, мужество и скромность. Дрегович – широкоплечий дубина с руками, похожими на лопаты, и цепкими пальцами, которыми он свободно разгибал подковы и ломал рублёвики, был человеком честным, не лишённым юмора и разгула. Он всегда остро чувствовал плечо товарища и никогда не подводил.
Они с Кистенём стали неразлейвода. Тридцатилетнему Дреговичу нравилось опекать своего младшего названого брата. Сам старший брат обладал необыкновенной силой.
Однажды он голыми руками убил медведя. Ушкуйники ради смеха щупали медвежью голову и удивлялись, когда ощущали под рукой перекатывавшиеся косточки: кулак Дреговича раздробил зверю голову!
Его не принимала ни одна из сторон кулачных бойцов – боялись, как бы он ненароком кого-нибудь не убил! И названый брат Кистень сам не любил зря драться стенка на стенку, несмотря на то что его часто подзадоривали другие ушкуйники. Но когда однажды славенские парни, сынки именитых людей, бояр и купцов, которые красовались перед девицами, вздумали сначала насмехаться, а потом и задевать, после его свидания с Олёной, он решил дать бой.
Сынков было около десятка. Они окружили Кистеня и начали дёргать за одежду. Главный из них, боярский сын Кудрила, который сам был не прочь погулять с Олёной, дал было команду:
– А ну сымай с него портки да и всыпьте ему понюгальцем [18] двадцать горячих, чтобы знал, куда ходить да чьих девок любить! А то деревенщина выбирает всё тех, которые получше да покрасивее.
Его дружки тут же попытались выполнить приказ и бросились на Кистеня со всех сторон. Однако юркий юноша вывернулся из толпы, стукнув двух верзил лбами. И началось!
Изумлённые славенские растерялись, не ожидая подобной дерзости от деревенщины. А Кистень успел дать такого сильного подзатыльника Кудриле, что тот полетел вверх тормашками и бросился бежать.
– Догоните его да намните бока хорошенько! – закричал вне себя боярский сынок, потирая ушибленный затылок.
Преследователи растянулись в длинную цепочку. Кистень замедлил ход и, когда ближний из кудрилиных подпевал догнал, неожиданно обернулся и нанёс сильнейший удар под ложечку. Тот упал. Сделав обманное движение, ушкуйник свалил второго боярского прихвостня и бросился на третьего, который не успел затормозить. Удар ногой в солнечное сплетение надолго оставил задиру без сознания.
Таким же образом Кистень сбил с ног четвёртого, а пятому из противников ударил по вискам двумя руками, от чего парень надолго обеспамятовал. Оставшиеся двое противников не стали испытывать силу молодого богатыря и бросились наутёк. Но разве им убежать от Кистеня!
Вскоре оба боярских приятеля без сознания валялись на дороге в грязи. Но на этом дело не закончилось. Кистень подбежал к Кудриле и приказал:
– Сымай гуню [19]!
Боярский сынок хотел было навострить лыжи, но – поздно! Александр, сорвав с Кудрилы одежду, его же понюгальцем на потеху красным девицам с удовольствием всыпал двадцать горячих по оголённой боярской спине.
Кудрила пожаловался «тятеньке», который, в свою очередь, обратился с жалобой к Прокопию. Тот, выслушав обе стороны и разобравшись, как было дело, отказал боярину, ссылаясь на то, что бездельников было около десятка.
Податаманью Смольянину понравился гибкий и ловкий юноша.
– Да что тут думать! – воскликнул он, когда речь с Прокопием зашла о судьбе Кистеня. – Пусть даёт клятву. Будет одним ротником больше, а у него ведь есть новгородская душа, воля, правда, честь.
Прокопий не стал проводить даже ушкуйнические испытания с Кистенём. Между тем, чтобы стать ушкуйником, нужно было пройти множество проверок, доказывающих силу, ловкость, смекалку, верность Господину Великому Новгороду, Софии и будущему товариществу.
Кистень с посохом-шалыгой легко шёл по дороге, насвистывал весёлую песенку. С одной стороны, ему было и грустно, что уходил от приветливых и интереснейших служителей Перуна, с другой стороны, он был рад испытать себя в жизни. И вот, когда уже вдали зазолотился храм Великой Софии Новгородской, ему вдруг преградили путь пятеро свирепого вида людей, вооружённых мечами и топорами. В них без труда можно было угадать разбойников.
– Ну что будем делать, атаман, с каликой перехожим? Он, верно, во святой Ерусалим направился, по его коряге видно? – спросил один из душегубов, указывая на посох.
– Одежонка у него не ахти, а вот погалиться-то [11] мы могём. А ну сымай порты да беги отсюда голым! – нарочито грозно сказал атаман.
Разбойники дружно заржали.
– Нет, это вы сымайте, – насмешливо ответил Кистень.
– Ах ты деревенщина-засельщина! Да ты сам вздумал над нами изгаляться?! А ну давай его, ребята, – сказал атаман и резко взмахнул шестопёром [12], но опустить не смог. Кистень неожиданным точным ударом посоха попал ему прямо в печень. От страшной боли атаман взвыл и покатился по траве.
– Да ты что сделал?! Да мы тебя за батюшку-атамана на кусочки порушим! – возмутились разбойники и разом бросились на Кистеня. Однако через несколько мгновений все они валялись на траве. Один держался за живот, другой за горло и ногу, двое лежали без сознания. Кистень собрал их оружие и сказал:
– А ну, давайте сами сымайте порты и гуляйте без них по лесу!
– Не трогайте его! – крикнул атаман. – Это сам нечистый, наверное!
– Э, нет! – насмешливо сказал Кистень. – Ты тут теперь не волен указывать! А ну раздевайтесь донага!
– Да что уж, и пошутить нельзя! – плаксиво произнёс один из разбойников.
– Ваши шутки чуть вам жизни не стоили. Скажите спасибо, что я сегодня добрый, – резонно ответил Кистень.
– Ладно, – сказал примиряюще атаман, – давай по-хорошему. Мы тебя накормим-напоим, обуем-оденем, выведем из леса, укажем ближнюю дорогу, но только ты – молчок, что с нами сделал, не позорь нас…
Незадачливый, казалось, атаман Дубина был соглядатаем и языком у князя Дмитрия. Московский боярин, со своими четырьмя воинами-разведчиками он смог поладить с недоверчивой головкой ушкуйников, отдавая им часть награбленного (а грабил он, в основном, заморских гостей, купцов).
Дубина внимательно следил за ушкуйниками, их приёмами подготовки, замыслами и передвижением. Князь Дмитрий искал союзников на Руси и пока не находил.
Рязанский князь Олег был ненадёжен, всегда смотрел в сторону татар, Нижегородско-Суздальское княжество, как и большинство других приволжских княжеств, подкупленные русскими же купцами, смотрели в сторону Твери – злейшего врага Москвы.
Тверь, Тверь – вот что было преградой для объединения Руси! Поэтому нужно искать в союзники то княжество, ту Русскую землю, с которой пока интересы не пересекаются. Московские князья давно уже обратили внимание на Господина Великого Новгорода. С одной стороны, богатейшая феодальная республика, с другой – большие забияки. Завидовали им московские начальные люди и в то же время возмущались, что нашлось ещё место на Руси, куда можно уйти удалому. Но то, что Новгород должен стать им союзником, в этом они не сомневались, иначе одной Москве с Тверью и Рязанью не справиться, а одному Новгороду не отбиться от алчного, жадного Запада.
Боярин Дубина играл с огнём: за убийство гостя или купца полагалась смертная казнь, а уж за роль соглядатая его медленно и с удовольствием бы удавили, предварительно применив пытки неслыханные. Но он хорошо платил ушкуйникам, и те уживались. Когда же разозлённые новгородские купцы попросили Прокопия поймать шайку разбойников, тот возмущённо отказался, ссылаясь на то, что он воин, а не ярыжка. Тем более что атаман был благородным разбойником – мало кого убивал, а только грабил богачей да раздевал догола, на потеху своей братии и ушкуйников…
Разбойники, кряхтя и спотыкаясь, повели Кистеня к становищу. Перекусили чем Бог послал. Кистень страшно проголодался и поэтому ел за троих.
– Хорошее дело замыслил: отомстить надо нехристям и за матушку, и за батюшку, да и за всех матерей русских обездоленных, – сказал атаман, выслушав рассказ Кистеня. – Идёшь, значит, в Новеград? Там как раз такие, как ты, нужны. Найдёшь Прокопия, скажешь, мол, от Дубины, он поймёт, Дубина – это я. А мы с тобой ещё свидаемся, – многозначительно добавил он.
Разбойник, подручный Дубины, вывел Кистеня на дорогу, показал на холм и сказал:
– Вон видишь тот елбан, перевалишь его, а там до места и рукой подать.
Пять городских посёлков составляли славный Новегород: Славенский, Неревский, Людин, Плотницкий и Загородский. Между ними была определённая борьба за выделение общих средств, за проход через территорию. На вече происходили выборы республиканских должностных лиц: архиепископов, посадников, тысяцких. Вече было посёлочным и городским.
Выборные придерживались старины и в серьёзных делах опирались на древние обычаи, как они говорили – по старой памяти да по древней грамоте.
Сам Новгород был построен на наивыгоднейшем перекрёстке торговых путей, важных как для Руси, так и для всей Северо-Западной Европы. В Новгородской земле были такие крупные города как Псков Изборск близ Чудского озера, Белоозеро, Ростов. Это был один из самых цивилизованных городов Европы и в целом мира. К сожалению, историки мало обращали внимания на научные достижения новгородцев. Однако известно, что уже в IX веке в нём была богатейшая библиотека. Оплотом науки и культуры были кудесники и христианские монахи. Священнослужители были хранителями не только тайн, старинных рукописей и книг, летописцами, но и выдающимися учёными. Мы почти ничего не знаем о новгородских кудесниках-учёных. Известно только, что именно благодаря им сохранена «Велесова книга». Эта традиция изучать передавалась из поколения в поколение. Не умерла она и со сменой религий. Истинные учёные-христиане не отвергали всех знаний, и если бы не мракобесие и чужебесие византийских священнослужителей, до нас бы дошло множество сведений из истории древних славян. Но и среди христианских священников-новгородцев было много выдающихся учёных. Одного из них, математика, хорошо знала вся просвещённая Восточная Европа. Это знаменитый Кирик-Новгородец, написавший в 1136 году научный трактат, который он посвятил счёту времени для вычисления дня Пасхи. Кроме того, став христианским священником, учёный создал любопытное произведение о нравах Древней Руси – «Вопрошание».Ушкуйники собирались в Неревском посёлке. Это было их своеобразное место отдыха, а упражнялись они в дремучем лесу, подальше от глаз людских, чтобы никто не видел и не слышал их секреты воинского искусства. Там было огороженное частоколом место, куда и пешему, и конному постороннему попасть было заказано. Даже новгородские бояре на охоте с опаской обходили это место, потому что ушкуйническим охранникам Прокопием был дан строжайший наказ – никого не пускать, а если кто будет противиться, нещадно расправляться, вплоть до смерти. И когда мимо удальцов проходил Кистень, один из ротников [13], чернобородый зверовидный мужичина стал смеяться над ним:
В своих тысячевёрстных путях новгородцы часто ходили на ладьях и ушкуях по рекам и морям. Летопись говорит о «кругосветном» плавании вокруг Европы, через Киев и Новгород, Ла-Манш и Гибралтар, называя балтико-атлантический отрезок «из варяг в греки».
– Откуда ты, засельщина, уж не из Загороднего или из Плотницкого? Куда направляешься: вино пить или к волочайкам прелюбодействовать? У нас все здесь за проход мзду платят. Вот молодой ты, а уже с бородой. За эту бородку давай две новгородки да три ладожонки [14].
– А я не дам, – дерзко ответил Кистень.
– Ну ты, отрок, сам свою судьбу выбрал! – взревел чернобородый и ринулся с кулаками на парня.
– Убьёт ведь, – сказал стоящий близко к Прокопию купец-зажитник [15], пришедший к ушкуйникам на переговоры, чтобы подписать ряд [16]. – Опять бояре будут выговаривать, что шалят твои ротники.
– Ты поосторожнее, поосторожнее, Дрегович, смотри, не завали его у меня! – крикнул вдогонку Прокопий. – Помни, что за это бывает!
Дрегович хотел лишь попугать отрока, надрать ему уши, но тот, вдруг отставив посох, сам изготовился к кулачному бою. Это изумило богатыря Дреговича:
– Ну, держись тогда за землю, а не то полетать тебе придётся! – и нанёс Кистеню сокрушительный удар.
Но вдруг сам взлетел вверх и грузно шлёпнулся на землю. Толпа ушкуйников ахнула. Не помня себя от обиды и ярости, Дрегович всерьез налетел на парня и замолотил по нему кулаками, но ни один из ударов не попал ни в туловище, ни в лицо Кистеня.
Зато он сам ударил два раза, и коренастый Дрегович повалился без сознания.
– Вот это паря! Ай да здорово, самого Дреговича! – воскликнули изумлённые ушкуйники, увидев, как натолкнулся их товарищ на силу неодолимую.
– Надо бы его спытать, – сказал озабоченно Прокопий своему податаманью Смольянину, – уж не лазутчик ли из Московии к нам пожаловал? – И подозвал забияку. – Откуда ты, отрок, и куда бредёшь? Только не плети мне небылицы, а то мой меч – твоя голова с плеч.
Для убедительности Прокопий потряс своим здоровенным кинжалом.
– Да я – Кистень, от атамана Дубины к Прокопию с поклоном. Не скажешь, как к нему пройти?
– Кистень? На гулящего не похож! Так кто же ты? – строго спросил его ещё раз Прокопий.
Кистень ему подробно рассказал: и как он жил у скоромохов, и как заболел, и как лечили его волхвы.
– Так-так, – усмехнулся Прокопий, и вдруг его осенило: – А не подлыгаешь [17] ли ты, парень? А ну, покажи что-нибудь скоромошное!
Кистень не стал себя упрашивать, встал на руки и вдруг, мелко перебирая ими по земле, побежал, потом, встав на ноги, разогнался и несколько раз перевернулся в воздухе.
– Ну и диво! – молвил Прокопий. – А как же ты с Дубиной-то повстречался?
– Да вот хотели меня без портков пустить по лесу гулять, а я не дался, – потупился было Кистень.
Ответом ему был взрыв хохота.
– Так их ведь пять человек было, – сказал один из ушкуйников с перебитым носом, вытирая выступившие от смеха слёзы.
– Да вот все пятеро у меня землю и ели, – ответил повеселевший Кистень, потом спохватился: – А ребята они хорошие!
– Да уж, – промолвил Прокопий, – только с этими «хорошими» лишний раз не встречаться ни ночью, ни в лесу. – И добавил: – А если ты Прокопа ищешь, так он перед тобой. Если в Бога единого и Троицу веруешь, Русь любишь, давай-ка у меня служить, нам такие удальцы нужны. А учителем тебе будет… – атаман задумался, – твой первый знакомец из наших, – и показал на Дреговича. – Но я думаю, что ты и сам его чему-нибудь научишь!
Богатырь подошёл к парню и сказал:
– Люб ты мне, добрый молодец, хочу, чтобы побратимом мне был, – и протянул руку.
Кистень горячо пожал её. Они обнялись и обменялись крестами.
В то стародавнее время уважались сила, мужество и скромность. Дрегович – широкоплечий дубина с руками, похожими на лопаты, и цепкими пальцами, которыми он свободно разгибал подковы и ломал рублёвики, был человеком честным, не лишённым юмора и разгула. Он всегда остро чувствовал плечо товарища и никогда не подводил.
Они с Кистенём стали неразлейвода. Тридцатилетнему Дреговичу нравилось опекать своего младшего названого брата. Сам старший брат обладал необыкновенной силой.
Однажды он голыми руками убил медведя. Ушкуйники ради смеха щупали медвежью голову и удивлялись, когда ощущали под рукой перекатывавшиеся косточки: кулак Дреговича раздробил зверю голову!
Его не принимала ни одна из сторон кулачных бойцов – боялись, как бы он ненароком кого-нибудь не убил! И названый брат Кистень сам не любил зря драться стенка на стенку, несмотря на то что его часто подзадоривали другие ушкуйники. Но когда однажды славенские парни, сынки именитых людей, бояр и купцов, которые красовались перед девицами, вздумали сначала насмехаться, а потом и задевать, после его свидания с Олёной, он решил дать бой.
Сынков было около десятка. Они окружили Кистеня и начали дёргать за одежду. Главный из них, боярский сын Кудрила, который сам был не прочь погулять с Олёной, дал было команду:
– А ну сымай с него портки да и всыпьте ему понюгальцем [18] двадцать горячих, чтобы знал, куда ходить да чьих девок любить! А то деревенщина выбирает всё тех, которые получше да покрасивее.
Его дружки тут же попытались выполнить приказ и бросились на Кистеня со всех сторон. Однако юркий юноша вывернулся из толпы, стукнув двух верзил лбами. И началось!
Изумлённые славенские растерялись, не ожидая подобной дерзости от деревенщины. А Кистень успел дать такого сильного подзатыльника Кудриле, что тот полетел вверх тормашками и бросился бежать.
– Догоните его да намните бока хорошенько! – закричал вне себя боярский сынок, потирая ушибленный затылок.
Преследователи растянулись в длинную цепочку. Кистень замедлил ход и, когда ближний из кудрилиных подпевал догнал, неожиданно обернулся и нанёс сильнейший удар под ложечку. Тот упал. Сделав обманное движение, ушкуйник свалил второго боярского прихвостня и бросился на третьего, который не успел затормозить. Удар ногой в солнечное сплетение надолго оставил задиру без сознания.
Таким же образом Кистень сбил с ног четвёртого, а пятому из противников ударил по вискам двумя руками, от чего парень надолго обеспамятовал. Оставшиеся двое противников не стали испытывать силу молодого богатыря и бросились наутёк. Но разве им убежать от Кистеня!
Вскоре оба боярских приятеля без сознания валялись на дороге в грязи. Но на этом дело не закончилось. Кистень подбежал к Кудриле и приказал:
– Сымай гуню [19]!
Боярский сынок хотел было навострить лыжи, но – поздно! Александр, сорвав с Кудрилы одежду, его же понюгальцем на потеху красным девицам с удовольствием всыпал двадцать горячих по оголённой боярской спине.
Кудрила пожаловался «тятеньке», который, в свою очередь, обратился с жалобой к Прокопию. Тот, выслушав обе стороны и разобравшись, как было дело, отказал боярину, ссылаясь на то, что бездельников было около десятка.
Податаманью Смольянину понравился гибкий и ловкий юноша.
– Да что тут думать! – воскликнул он, когда речь с Прокопием зашла о судьбе Кистеня. – Пусть даёт клятву. Будет одним ротником больше, а у него ведь есть новгородская душа, воля, правда, честь.
Прокопий не стал проводить даже ушкуйнические испытания с Кистенём. Между тем, чтобы стать ушкуйником, нужно было пройти множество проверок, доказывающих силу, ловкость, смекалку, верность Господину Великому Новгороду, Софии и будущему товариществу.
Кандидат в ушкуйники должен был несколько раз переплыть Волхов-реку, его заставляли драться с самыми отчаянными в ушкуйническом войске кулачными бойцами, имитировали поимку татарами (переодетыми ушкуйниками), которые чуть ли не по-настоящему пытали. С людьми, не выдержавшими пыток, удалые тут же расставались. Но и это ещё было не всё.…Как-то Кистеня вместе с двумя ушкуйниками пригласили на супрядки [20]. Русичи, особенно женщины, не любили сидеть без дела: и работой занимались, и в то же время знакомились. Там Александр и повстречался со своей судьбой.
Человек, прошедший все испытания, давал страшную клятву (роту) на верность товариществу. Струсивший в бою или бросивший своего товарища не мог рассчитывать на снисхождение – его тут же осуждало к смерти ушкуйническое вече, без дальнейшей помощи родителям, жёнам, детям, братьям или сёстрам.
Таких малодушных всенародно, на всеобщий позор сбрасывали с Великого моста, что через Волхов-реку, а то и просто убивали, оставляя без погребения. Тогда как родственникам других бойцов, честно сложивших свои головы на поле брани, полагалась пожизненная пенсия.
Всё это оговаривалось с боярами и купцами, которые и содержали этот своеобразный древний спецназ. И первые же ценности, добытые новгородскими удальцами, направлялись кредиторам, чтобы с ними расплатиться, – таков был договор!
Ушкуйники жёстко соблюдали определённый кодекс воина: ни в коем случае не предавать своего товарища, не бежать с поля боя, стараться не быть раненым, не воровать, не издеваться над населением и не убивать мирных жителей. Это было братство наподобие тех рыцарско-церковных орденов, которые активно создавались на Западе: тамплиеров, тевтонов, меченосцев и др.
Отличием от других орденов у новгородских удальцов было то, что их вековая традиция намного древнее, чем у западных орденов, и то, что они не были связаны строгими церковными или рыцарскими правилами. Это давало им определённые преимущества. Если рыцарские ордена предпочитали контактный бой и поединки, то ушкуйники стремились нанести удар издали и внезапно, оставаясь при этом невредимыми. Вот поэтому западные рыцари долго не признавали арбалеты и «огненный бой» (огнестрельное оружие).
У западных рыцарей было много обрядов, предрассудков и условностей. Между тем новгородцы этим никогда не страдали. Вспомним того же Василия Буслаева, его неверие в приметы. Для ушкуйников были святы три основы: товарищество, Господин Великий Новгород и собор Святой Софии, который являлся также духовным центром города-государства. Православный храм, он был своеобразным воплощением древнего и современного духа свободолюбивых, смелых и непокорных горожан. Среди новгородцев даже существовало поверье, что их Новеград хранит Божественная Премудрость и, пока стоит храм Святой Софии, будет жив город. Не случайно была распространена пословица: «Где Святая София – там и Новгород». Именем Софии объявлялась война и заключался мир.
Что же касается дисциплины, то при упражнениях и в походах у ушкуйников она была железной: категорически не допускались спиртное, сон на посту; обида товарища, а тем более драка начисто исключались. Удальцы были разделены на десятки, полусотни, сотни, во главе которых стояли десятник, пятидесятник и сотник. Тысячами уже руководил самый главный воевода, или атаман, так как очень редко новгородских витязей было более полутора-двух тысяч.
От рядовых бойцов требовалось беспрекословное повиновение, за неподчинение – смерть. Между тем вышестоящий начальник жёстко спрашивал за смерть, увечье или даже за пустячную болезнь с подчинённого ему командира. Атаман мог лишить его доли или понизить до рядового. Их так и называли в летописях – молодшие, а Никоновская летопись называла ушкуйников «младыми дворянчиками». Под всеми этими словами, однако, понимались не только молодые люди, но и подначальные, рядовые воины. Под словом «мулодец» нередко воспринимался именно молодой ушкуйник, а то и разбойник. Не случайно во многих разбойничьих песнях фигурирует эдакий добрый мулодец-разбойник. До сегодняшнего дня дошло до нас слово «молодчик» – молодой хулиган, грабитель. Молодые люди лучше переносят физические нагрузки. Но обязательно начальными людьми над ними были опытные, закалённые ушкуйники. При каждом молодом человеке был свой наставник.
Среди ушкуйников имелось много всякого народа: и дети купцов, и бояр, и житьих людей, и ремесленники, и даже худородные или опальные князья. В дружину не входили только несвободные жители и священники. Но в отряде различий не было. Летописи и историки изображают ушкуйническое движение как какие-то хаотичные, разовые набеги. Но это далеко не так: у них были базы, так как без помощи извне навряд ли они смогли бы совершать дальние походы. При движении на Предуралье, Урал и Западную Сибирь ушкуйниками построены города Чердынь, Соликамск, Усолье и многие иные.
Мы мало что знаем о духовной жизни ушкуйников, почти не знаем, как и где они отдыхали. Лишь скудные исторические данные говорят про остров Соловки, который служил удалым для различных целей.
Соловки – база для ушкуйников в борьбе со шведами, норвежцами, финнами и чудью белоглазой. Остров – 22 версты длиной, 12 шириной, озёр в нём – 345. Штормы там очень редкие, и это привлекало ушкуйников. Издревле монахи – часто бывшие ушкуйники. Соловецкий остров – перевалочная база на пути к Ледовитому океану, где можно было набить ушкуи «рыбьим зубом», который на Западе был на вес золота. Там удалые, вдалеке от боярской головки, строили себе знаменитые ушкуи, никому не доверяли, зная, что хорошее судно спасёт, а плохое подведёт во время битвы и трудных переходов. Загодя искали лес, конопатили и смолили суда.
Именно там отдыхали удалые от боёв праведных, бурных кутежей и залечивали раны. Сама Соловецкая обитель зачалась от новгородских ушкуйников, которые через Ильмень-озеро шли к Ледовитому океану или плыли на ладьях (а то и тащили их на себе!) через систему рек к Каменному поясу, как они называли Урал. Приобщали к цивилизации лесных людей, среди которых было много чухломы, мери, веси. Но были и ушкуйники-монахи, которые жили по Священному Писанию. Именно они принимали туда ушкуйников-воинов. Соловецкий монастырь – изначально большая богадельня для увечных и одиноких ушкуйников, а также для тех воинов, которые хотели замолить грехи. И сейчас Соловецкий остров – своеобразная пустынь, которая способствует общению с Богом, говорит о суете сует мирской жизни. А тогда… Безлюдность и богатство природы – зверьё пушное (куница, чернобурая лиса, соболь), рыба, грибы – поразили первых ушкуйников. Соловецкие монастырники сохранили боевой дух на многие века. Об этом хорошо говорит десятилетняя осада монастыря стрельцами царя Алексея Михайловича, боровшегося не на жизнь, а на смерть с оплотом старообрядцев. В соловецких монашеских жилах всё же текла кровь новгородских удальцов, и в их сердцах горел огонь древних воинов-героев…
Удальцы, по мере продвижения вниз по Волге, ставили базы. Срубали засеки, устраивали городки, которые впоследствии были не только пристанищами вольнолюбивых новгородских витязей, но и форпостами для борьбы с коварными набегами татаро-монгол. Известны, например, два таких городка в XVI веке недалеко от села Переволоки, которые контролировали не только водное движение по Волге, но и дорогу на Дон. Это была обычная практика всех завоевателей. Вспомним, как отряды немецких орденов меченосцев и тевтонцев ставили сначали крепость, а затем и город по мере их продвижения по Прибалтике и к Новгороду Великому (их потом разрушали и сжигали новгородцы). Беглое русское население волжских городков давало потом ушкуйникам не только хороших разведчиков и проводников, но и подпитывало их дружины отличными воинами, лошадьми, лодками и продовольствием.
Ушкуйническая вольница часто выполняла заказы новгородского купечества, да она и сама нередко была частью купечества, точно так же, как и разбойники-викинги. Но для новгородских богатырей деньги не главное: главное для них – показать русскую удаль, стремление уйти за горизонт, к чёрту на рога.
Они нередко были карающим мечом Господина Великого Новгорода, а потом и Московского княжества и часто наказывали зарвавшихся татаро-монгол, шведов или немцев своими яростными, опустошительными и внезапными рейдами, разграблениями речных и морских судов и городов.
Вот факты:
В 1382 году Тохтамыш разграбил Московское княжество. И в 1385 году ушкуйники, до того десять лет ничем себя не проявлявшие (кроме грабежей кораблей), учинили страшный погром татарских селений на Волге и Каме.
В 1408 году Едигей стал разорять Русь и осадил Москву. В 1409 году – поход ушкуйников во главе с воеводой Анфалом на Волгу и Каму, правда, не совсем удачный. А сколько было разбоев на Волге, Каме, уничтожений небольших татаро-монгольских отрядов?!
В Новгороде Великом были разные привилегированные сословия: житьи люди (новгородские феодалы, владеющие землёй и деревнями), гости (купцы, торгующие с другими городами и странами), купцы (торговцы внутри Новгорода). Но были и рабы. В Древней Руси мужчину-раба называли холопом, а женщину – рабой. На их долю приходилась самая тяжёлая и грязная работа. В национальном отношении ушкуйники были также неоднородны: на территории Новгородской республики были различные народы: славяне, предки эстонцев, карелы, вепсы, коми, удмурты.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента