Михаил Александрович Каришнев-Лубоцкий. Почти кругосветное путешествие

   – Ты где? – удивилась Уморушка, пораженная внезапным исчезновением Маришки.
   – Как где? Перед тобой!
   Уморушка протянула руку и неожиданно коснулась плеча подруги.
   – Да это же шапка-невидимка! – догадалась Уморушка и радостно рассмеялась.
   Гвоздиков, пораженный исчезновением Маришки еще больше чем Уморушка, спрятал трясущимися от волнения руками записную книжку в карман и хрипло проговорил:
   – Еще два-три таких сюрприза – и я не ручаюсь за свой рассудок!
   Маришка поспешила снять чудо-шапку и стала успокаивать старого учителя:
   – Ну что вы, Иван Иванович, в самом деле! Пора привыкнуть! Ну, шапка-невидимка, ну, сундук кованый, ну, эпоха другая… Что вам: впервые с чудесами встречаться?
   – Не впервые… – согласился Гвоздиков. – Если бы не возраст, так я, пожалуйста…
   Чтобы как-то отвлечь Ивана Ивановича и рассеять его дурное настроение, Маришка стала показывать ему вещи и спрашивать, выдвигая одновременно свои предположения:
   – А это скатерочка, Иван иванович, волшебная или нет? А этот ковер? А эти сапоги с секретом или без секрета? А эта бутылочка с волшебным зельем или просто с обычным квасом?
   От обилия вопросов старый учитель немного растерялся. И Уморушка решила придти к нему на помощь:
   – А это мы сейчас проверим: квас там или не квас!
   И она протянула руку к зеленой бутылочке, желая на себе проверить ее содержимое.
   – Умора, не трогай! – воскликнул Иван Иванович, останавливая торопыгу-лесовичку. – Наверняка там что-нибудь такое-эдакое…
   И он, не найдя более точного определения, покрутил в воздухе кистью правой руки.
   На бутыли была этикетка с почти стершейся от времени надписью. Крупные буквы еще проступали довольно явственно и составляли название неизвестной жидкости: «Вавiлонскiй эликсiръ». А вот инструкция по употреблению этого напитка была написана мелкими буквами, и время почти напрочь стерло их с этикетки. Однако Гвоздиков, хотя и с трудом, умудрился ее прочесть.
   – «Принимать по одному глотку в одну глотку не более одного раза в век…»
   Гвоздиков почесал затылок и вскоре догадался:
   – Змея Горыныча напиток, у него несколько глоток.
   – Ну, по одному-то глотку и нам можно сделать… – прошептала Уморушка, поглядывая с завистью и любопытством на блестящую бутыль.
   – А если отравимся? – спросил Гвоздиков, которого тоже мучил зуд естествоиспытателя.
   Но Маришка развеяла его сомнения:
   – Змей Горыныч по три глотка делал и больше тысячи лет прожил. Значит, питье это не во вред!
   – Так мы же не Горынычи… – попробовал сопротивляться Гвоздиков.
   На что Уморушка нашла веский контраргумент:
   – А чем мы его хуже?
   Против такого довода Иван Иванович не стал возражать и только робко попросил подопечных:
   – Вот, что, друзья мои… Так и быть, мы отведаем этот эликсир… Но с уговором: я буду первым!
   – А я второй! – сказала Маришка быстро.
   – Нет, я второй! – обиделась Уморушка. – Ты первой шапку мерила!
   – Хорошо-хорошо, только не спорьте! – остановил ее Гвоздиков. Он отвинтил пробку – она была с резьбой – понюхал содержимое бутылки. – Пахнет травами… Кажется, ромашкой…
   – Дайте мне понюхать! – Уморушка склонилась над бутылью, поморщила носиком и доложила: – Правильно, пахнет ромашкой! А еще резедой, чебрецом, клевером, черемухой, липой, табаком и анютиными глазками. А чем еще – больше не разберу!
   – Такой состав внушает надежду на хороший исход нашего опыта… – прошептал Гвоздиков и сделал один глоток.
   – Ну как? – спросили его Маришка и Уморушка одновременно.
   – Пока результат не ясен… не вижу изменений…
   – Вы что: опять в кота превратиться рассчитывали? – удивилась Маришка.
   – Да нет… хватит… – улыбнулся Гвоздиков.
   А Уморушка поспешила разъяснить недогадливой подружке:
   – Вот если бы Иван Иванович из копытечка выпил, тогда бы он превратился в кого-нибудь. А он из бутылочки отхлебнул, из бутылочки не опасно.
   Старый учитель хотел было возразить ей и заодно объяснить, что «из бутылочки отхлебывать» тоже бывает вредно, как вдруг замер и насторожился.
   – Тихо девочки… – прошептал он, глядя по сторонам и явно кого-то выслеживая. – Тихо, пожалуйста… Я, кажется, слышу посторонний голос…
   Маришка и Уморушка дружно завертели головами, но никого не увидели.
   – Кто-то ворчит на нас, – прошептал снова Гвоздиков, продолжая выискивать невидимого ворчуна. – Ворчит и ужасно злится!
   – Ворчит? – переспросила Маришка. – Но здесь никого кроме нас нет!
   – Разве что птицы да букашки, – добавила Уморушка. – Но они, по-моему, не ворчат.
   Она прислушалась к лесному гомону и уверенно повторила: – Ворчащих не слыхать. Все рады и довольны солнечным деньком.
   – Но я же слышу! – рассердился Гвоздиков. И он стал повторять вслед за ворчуном: – Ходят тут всякие… Траву топчут, тропинки засыпают… Сами бездельничают и другим работать спокойно не дают!.. А сделать с ними ничего нельзя: великаны!
   – Это мы – великаны?! – удивилась Уморушка. – А они тогда кто – ворчуны эти?
   – А вот кто! – улыбнулся Иван Иванович, догадавшись наконец, нагнуться пониже к земле. Муравей-трудяга на нас ворчит!
   – Вы по-муравьиному понимаете?! – поразилась Маришка. – С каких это пор, Иван Иванович?!
   – С недавних, – радостно отозвался Гвоздиков, – видимо, с тех пор, как отведал чудо-зелье. Теперь-то мне понятно, почему оно «вавилонским» называется! – И он весело засмеялся.
   – Подумаешь, по-муравьиному понимает! – обиделась внезапно Уморушка. – Я, может быть, тоже по-муравьиному понимаю! Не расслышала, вот и не поняла кто ворчит…
   Гвоздиков поспешил успокоить самолюбивую лесовичку:
   – Теперь мы с вами не только язык зверей, птиц и насекомых понимать будем, но, наверное, и все языки народов мира! И теперь мы с вами полиглоты, вот так-то, друзья мои! – и он протянул драгоценный сосуд сначала Уморушке, а потом Маришке.
   Сделав по одному глотку, подружки вместе с Иваном Ивановичем стали прислушиваться к лесным голосам. Маришке так понравилось это занятие, что она даже не выдержала и вступила в спор с громкоголосой и певучей иволгой. Зато Уморушке вскоре наскучило слушать чужую болтовню и она принялась изучать другие вещи из таинственного сундука: – «Сапоги… Должно быть, скороходы… – и она, окликнув Гвоздикова, поинтересовалась: – Иван Иванович! Сапоги-то скороходные али нет?»
   – Наверное, скороходные! – отозвался Гвоздиков, прислушиваясь к перебранке двух белок, сидящих на высокой сосне. – Смотри не надень!
   – Пока не надену… – прошептала Уморушка, откладывая чудо-сапоги в сторону. – А там видно будет…
   Она взяла в руки скатерть, повертела ее перед глазами и тоже отодвинула в сторону. Потом развернула ковер и полюбовалась на его узоры.
   – Во красота! На таком и полетать – диво!
   И она окликнула на этот раз любимую свою подружку:
   – Мариш! Хватит с сусликами пересвистываться! Иди ко мне, покажу че-то!
   Нехотя Маришка подошла к ней.
   – Что тебе, Уморушка? Не видишь, я делом занята.
   – «Делом»! – передразнила ее Уморушка. – В лесовички готовишься, да? Ты посмотри лучше, какой мы ковер раздобыли! Наверняка самолет!
   – Настоящий?! – ахнула Маришка и глаза ее заблестели еще сильнее.
   – Конечно, настоящий. Станет Горыныч не настоящий ковер-самолет охранять! – Уморушка наклонилась поближе к Маришкиному уху и заговорщицки зашептала: – Давай чуть-чуть покатаемся? Пока Иван Иванович в клевере со шмелями пережужживается, мы с тобой несколько верст отмахаем!
   – Куда отмахаем? – удивилась Маришка.
   – Все равно куда, лишь бы на ковре-самолете!
   Маришка немного подумала и согласилась. На чем – на чем, а на ковре-самолете она еще не летала! Девочки быстро уселись на середину ковра и замирающими от волнения голосами сказали дружно:
   – Вперед, ковер! Вперед, миленький!
   И тут же ковер налился невидимой силой, края его, обшитые золотистой бахромой, приподнялись вверх, секунда – и он, взмыв над поляной, бесшумно поплыл над нею, набирая медленно высоту.
   – Маришка, Уморушка, куда вы?! – крикнул Иван Иванович, когда черной тенью ковер-самолет промелькнул над его головой, распугивая стрекоз и шмелей. – Немедленно вернитесь!
   Но юные летуньи были уже далеко и слабого голоса своего наставника, конечно, не слышали. Что оставалось делать бедному Гвоздикову? Он быстро подбежал к злополучному сундуку, торопливо переобулся в сапоги-скороходы, сунул за пазуху на всякий случай волшебную скатерку и со всех ног кинулся в погоню за ковром-самолетом и его беспечными пассажирками.

Глава десятая

   Хорошо летать в ступе Бабы Яги, лучше, чем в самолете, честное слово!
   Но когда сидишь в ней не один, а втроем, все удовольствие от полета почти пропадает, и уже минут через пять начинаешь злиться на тесноту и ужасное неудобство.
   Другое дело, полет на Змее Горыныче! Вот где простор и раздолье, вот где хватает места для дюжины, а то и более, пассажиров! Трое отважных седоков могут оседлать гибкие шеи Горыныча, еще шесть человек могут с удобством расположиться меж парой прекраснейших крыльев, еще с десяток найдут себе место вдоль гибкого зеленовато-серого хребта.
   Но, если сказать откровенно, то и в полетах на Змее Горыныче есть свои недостатки. Гладкая, без единой морщинки кожа мешает седокам крепко держаться руками, любовь Горыныча к воздушным пируэтам страшит пассажиров возможностью свалиться с него и совершить полет уже в одиночестве…
   И только на ковре-самолете вы можете летать без хлопот и ненужной нервотрепки. Мягкая ворсистая ткань притягивает ваше тело к себе, легкий ветерок, проникающий сквозь приподнятую бахрому, приятно обвевает разгоряченное лицо, бесшумный лет ковра невольно дает ощущение, что вы летите, как птица. А главное – он не мечется самовольно туда-сюда, не взмывает вверх без вашего на то приказания, не падает камнем вниз и не устремляется вдруг ни с того ни с сего делать фигуры высшего пилотажа.
   Маришка и Уморушка так увлеклись полетом, что даже не заметили, как отмахали добрых сто верст. И только тогда, когда внизу вдруг промелькнула избушка на курьих ножках, Уморушка спохватилась и закричала: – «Стоп, стоп, ковер! Лети к нянюшке!»
   Ковер-самолет плавно развернулся и пошел на снижение. Приземлившись метрах в сорока от покосившегося на левую лапу домика, подруги скатали транспортное средство в рулон и положили его под куст.
   – Пусть пока полежит, не будем с такой тяжестью по гостям таскаться, – сказала Маришка и, взяв Уморушку за руку, весело зашагала с ней к избушке.
   Но подойдя к намеченной цели поближе, девочки испуганно замерли: избушка была не нянюшкина, избушка была чужая!
   – Еще одна Баба Яга объявилась… – прошептала Уморушка, разглядывая незнакомое жилище. – Вот это находка, так находка!
   – Это не она объявилась, это мы объявились! – поправила ее Маришка. – Зачем мы сюда прилетели? Надо к Ивану Ивановичу скорей возвращаться!
   Но Уморушка вдруг заупрямилась:
   – Вот еще, вернуться всегда успеем! Может, нянюшкина родня здесь живет?! Не бойся, она своих не тронет!
   Бойкая лесовичка храбро топнула ножкой:
   – Избушка-избушка, стань к лесу задом, к нам передом!
   Избушка дрогнула, закачалась и нехотя повернулась к юным путешественницам резным крылечком.
   – Воды попросим напиться, перемолвимся с хозяйкой парой слов – и назад! – пообещала Уморушка и первой шагнула по шатким ступеням в избу. Маришке не оставалось ничего другого, как покорно последовать за ней.
   Пройдя через темные сенцы, девочки уткнулись в тяжелую дубовую дверь, обитую не то медвежьей, не то козлиной шкурой. Нашарив с трудом в густейших шерстяных зарослях ручку, Уморушка потянула ее со всей силы на себя, и дверь открылась.
   – Можно? – с некоторым опозданием спросила незванная лесовичка и переступила порог.
   – Кто там? – вопросом на вопрос ответил чей-то недовольный голос.
   – Мы, – сообщила Уморушка.
   В передней горнице заскрипела кровать, кто-то босой зашлепал по полу.
   – Разбудили человека… Явились незванными… – прошептала Маришка, чувствуя какую-то неясную тревогу.
   В прихожую вышла худющая девица в цветастом сарафане, сладко зевнула и уставилась на пришельцев.
   – Кто такие? По делу блукаете али от дела лыняете?
   – Мы не лыняем, – поспешила ответить Маришка, – мы блукаем!
   – К вам заглянули воды напиться да про нянюшку мою расспросить, – добавила Уморушка.
   – Про какую нянюшку? – удивилась девица и поскрябала пальцем веснушчатый крючковатый нос.
   – Да вы ее, наверное, не знаете… Старенькая, Ягой Ягиничной кличут…
   – Мою мамку тоже так кличут, только она отродясь никого не нянчила. Разве, меня одну… – Девица подозрительно поглядела на девочек и, хмуря густые брови, спросила: – А вы не тати ночные? Давеча к лекарихе нашей бабке Болотихе двое таких зашли, воды попросили испить, а потом хозяйка бочонка с пиявками не досчиталась.
   – Нет, мы не тати, – успокоила ее Маришка, – мы водички попьем и дальше полетим…
   Тут она прикусила язык, но было уже поздно.
   – Полетим? Это на чем же вы полетите, птички мои залетные? – прицепилась любопытная девица.
   – Пойдем быстро, почти как на крыльях! – не очень ловко поправилась Маришка.
   Хозяйка избы недоверчиво посмотрела на девочек, но расспрашивать больше не стала. Снова сладко зевнув, она взяла берестяную кружку и жестом пригласила непрошенных гостей в сени. Уже в сенях, в кромешной темноте, девица сказала, словно бы извиняясь:
   – Темнотища тут у нас… А мамка свечек зажигать не велит… Помолчала и добавила уже по-деловому:
   – Вода в ведрах, а ведра в чуланчике.
   Брякнул крючок на двери чулана, и повеселевший голос хозяйки дома радушно пригласил:
   – Прошу, голубоньки… Ведра в левом углу…
   Маришка и Уморушка, взяв у любезной девицы кружку, вошли в чулан и ощупью стали искать левый угол и ведра. Не успев добраться до заветной цели, они вдруг услышали за спиной скрип затворяемой двери и стук наброшенного крючка.
   – Эй!.. В чем дело?! – крикнула Маришка испуганно. – Откройте немедленно дверь!
   В сенях посопели, потом лениво ответили:
   – И не подумаю. Еще чего! Мамка всю неделю по лесу рыскает, пропитание ищет, а вы сами к нам притопали. Вот мамка придет, разберется: есть вас или не есть! А мое дело маленькое, я спать пошла!
   Глухо скрипнула тяжелая дубовая дверь, и в сенях стало тихо-тихо. Уморушка попробовала просунуть в щель палец и скинуть крючок, но попытка оказалась неудачной. Тогда Уморушка нащупала у стенки чулана деревянную лавку и села на нее, усадив рядом с собой Маришку. Подруги сидели молча, горестно опустив головы и думая о скорой встрече с голодной Бабой Ягой, избушку которой они так опрометчиво приняли за домик добрейшей нянюшки.

Глава одиннадцатая

   Заперев незванных гостей в темном чулане, Ягуся – так звали носатую девицу в цветастом сарафане – вернулась в горницу и легла на любимый топчан. Взяла в руки книгу о похождениях славного рыцаря Арчибальда, но через минуту оставила чтение. Что-то неясное и смутное нарушило вдруг ее покой и мешало теперь с удовольствием предаваться мечтаниям.
   – И че это со мной? – подумала с тревогой Ягуся, приподнимаясь с подушек. – Съела что-нибудь не то али сделала че не так?
   Но вспомнив, что с вечера маковой росинки в рот не брала, она чуть-чуть успокоилась.
   – Наверное, из-за девчонок этих переживаю… Жалко, видать… – Ягуся подошла к окну, раздернула ситцевые занавески, распахнула ставни. Сладкий липовый дух потек волной в избу, дурманя голову. – Отпустить, что ли? Еще глупых девчонок не ела… Неделю без мясного жили – еще потерпим…
   Ягуся взяла со стола наливное яблочко, лениво куснула. Яблочко оказалось кислым, хотя бока его заманчиво алели. Подумалось вдруг: – А ведь от коварства не всегда выгода бывает… Иной раз обманешь кого, а потом у самой душа изболится… Уж лучше бы и не коварничала!
   Ягуся хотела было идти обратно в сени, чтобы выпустить поскорее несчастных девчушек из мрачной западни, но в этот момент неподалеку рассыпалось сердитое стрекотанье сороки, и дочка Бабы Яги поняла, что это возвращается ее матушка.
   – Эх, не успела!.. Все одно человеческий дух учует и по следам нагонит!
   Ягуся захлопнула ставни и юркнула в постель. Вскоре до ее слуха донеслись удивленные и одновременно рассерженные возгласы маменьки: «Да что же это деется, родненькие?! Избушку к лесу задом поворотили да так и оставили!.. А на крылечке-то наследили!.. Да кто же это тут похозяйничал?!»
   К визгливому голосу Бабы Яги присоединился еще чей-то спокойный и хрипловатый, в котором Ягуся быстро признала голос тетки Болотихи – местный лекарихи-ведуньи.
   – Детишки, видать, к тебе заявились, кума, – говорила Болотиха, пытаясь успокоить шумную соседку. – Следы на крыльце манюсенькие, ребятишковые. В избу, гляди, ведут, а из избы – нет.
   – Ну, ежели они там!.. Ну, я тогда!.. – Баба Яга торопливо взбежала по ступенькам, распахнула дверь в сенцы и, потянув носом воздух, сразу учуяла сидящих в чулане Маришку и Уморушку.
   – Тут они, кума! – радостно доложила она Болотихе. – Взаперти сидят, участи своей дожидаются!
   – Вас дожидаемся! – откликнулась из чулана Маришка. – Что за безобразие – обманом детей запирать!
   – Обманом? – переспросила удивленная Баба Яга. И догадавшись, кто был этим обманщиком, весело рассмеялась: – Ах, доченька!.. Ну, молодец!.. – и, не обращая никакого внимания на крики и стук из чулана, провела в избу соседку-лекариху и прошла за ней сама.
   Ягуся лежала на топчане, старательно притворяясь спящей, и когда в горницу заглянули любопытные глазки родимой матушки и тетки Болотихи, она даже не шевельнулась и не проронила ни звука.
   – Ну, здравствуй, касатушка, – поздоровалась первой лекариха.
   Ягуся сладко зевнула и повернулась на бок.
   – Молчит… – вздохнула Баба Яга. – Целый день лежит и молчит…
   – Уже хорошо: бреда нет, – важно сказала Болотиха, прошла в горницу и села на топчан рядом с Ягусей. – Температуру мерили? – строго спросила у Яги, прошлепавшей за нею следом.
   – Нет… – растерянно ответила несчастная мамаша.
   – И не надо. Бестолковое занятие!
   – Почему? – удивилась Яга.
   – Скачет она у больных. То такая, то эдакая. Вот выздоровеет Ягуся, тогда и померяем. – Болотиха снова строго взглянула на Бабу Ягу: – Лягушку на голову клали?
   – Нет…
   – Зря, очень помогает. Пульс есть? По глазам больной вижу, что есть. Ну-с, приступим… Открой, Ягуся, рот…
   Чувствуя, что от назойливых старушек не отделаться, покорно не выполнив все их требования, Ягуся перевернулась снова на спину и широко открыла рот.
   – Воспаления легких не видно… – сообщила Болотиха Бабе Яге и велела «больной» улечься на живот. После чего прислонила ухо к спине Ягуси и весело проговорила: – Кашля тоже не слышно. Вполне здоровый больной.
   – Да какой же здоровый! – всплеснула руками Баба Яга. – Здоровая нечисть по лесу шмыгает, а эта с утра до ночи в дому сидит, книги читает!
   Болотиха задумалась. Потом, глядя немигающими глазами в лицо Ягуси, быстро задала несколько коротких вопросов:
   – В детстве с крыши не падала? А в отрочестве? А с дерева? С помела? Из ступы не вываливалась? Нет? А если получше вспомнить? Не падала? Ну что ж, видишь, как все хорошо для тебя складывается. Может, и выздоровеешь…
   И она задала на всякий случай еще один вопрос:
   – А сама-то на что жалуешься?
   – На судьбу, – охотно ответила Ягуся.
   Болотиха вновь обернулась к опечаленной горем мамаше и без колебаний сообщила рецепт от напасти:
   – Одну лягушку на голову, другую на живот: как рукой хворь снимет!
   Баба Яга поблагодарила за совет, однако жаловаться не перестала:
   – Делать ничего не хочет: ни гадостей, ни пакостей, ни мелких мерзостей. Уж как она этих девчонок в чулан заперла – ума не приложу… Мечтать стала, – вспомнила она вдруг и чуть не заплакала. – На луну всю ночь без передыху смотрит, вздыхает…
   Болотиха нагнулась к больной:
   – Ну-ка, дай-ка я тебе в глаза посмотрю…
   Ловко раздвинула пальцами Ягусины веки и протянула сокрушенно:
   – Да-а… Коварства ни в одном глазу нет… Бесстыжести тоже. Тут двумя лягушками не обойтись: три лягушки надо. И еще пиявочек – полдюжины с утра и десяток после ужина за тридцать минут до бессонницы.
   – А если не поможет?
   – Тогда погибнет твоя Ягуся.
   Баба Яга ахнула и схватилась рукой за край стола, чтобы не упасть. Болотиха, насладившись эффектом от своих слов, стала успокаивать подругу:
   – Да ты не пугайся, кума, баба-яга в ней погибнет, а сама Ягуся жива останется. Просто она в человека превратится, ничего тут не поделаешь.
   Ягуся, услышав это, так и подпрыгнула:
   – Правда?!
   – Лекари больных никогда не обманывают, – обиделась Болотиха.
   Ягуся привстала в постели, обняла обиженную тетку и, крепко поцеловав ее в щеку, радостно прошептала на ушко:
   – Вот здорово – я человеком буду!.. Всю жизнь мечтала!
   Слезы, которые так мужественно сдерживала Баба Яга, хлынули теперь градом в два потока:
   – Доченька, одумайся! Тыщи лет людьми не были и еще тыщу протянем! Чего мы там не видали?!
   – Чахну я, маменька, скоро совсем изведусь.
   – А ты на свежем воздухе почаще бывай, – вмешалась Болотиха, – лягушки лягушками, а в ступе полетать тоже для здоровья полезно. Я тебе как лекарь велю: летать от Лысой Горы до Шабашкиной Горки утром и вечером по два… нет, по три раза! Туда и обратно, туда и обратно, туда и обратно. Всю дурь выдует, если не продует.
   – С нынешнего дня и начнешь! – Баба Яга вытерла краешком передника слезы, и лицо ее вновь посуровело. – Пока я соседушку провожаю да жаркое из девчонок готовлю – полетай, милая, нагуляй аппетит.
   – Нынче Ягусе лучший кусок, она девчонок в чулан заманила, – похвалила подружкину дочку Болотиха. – Так что, кума, еще не все потеряно.
   Пожелав Ягусе скорейшего выздоровления и попрощавшись с ней, Болотиха засобиралась домой. Баба Яга, рассыпаясь в благодарностях, вышла ее провожать.
   Торопливо соскочив с топчана, Ягуся опрометью кинулась в сени.
   – Не померли еще со страха? – спросила она пленниц, отмыкая темницу. – Чего молчите?
   – С обманщицами не разговариваем… – буркнула Уморушка.
   Ягуся покраснела, но спасительная темнота скрыла ее смущение.
   – Уж и пошутить нельзя… – Она открыла дверь на улицу и скомандовала: – А ну, кыш, бродяги! И чтоб духу тут вашего не было!
   Маришка и Уморушка не заставили долго себя упрашивать и кубарем скатились по ступенькам крыльца.
   – Да смотрите, маменьке моей не попадайтесь! – крикнула им вслед Ягуся. – Она-то вас точно слопает!
   – Не слопает! – уже от леса откликнулись девочки. – Нас теперь в ракете не догонишь!
   Они вбежали в лес, и вскоре над деревьями взметнулся в небо ковер-самолет, унося подальше отсюда двух юных путешественниц.

Глава двенадцатая

   Если бы Ивану Ивановичу не приходилось обегать озера и реки, он, может быть, и застал бы в избушке на курьих ножках своих подопечных. Но сапоги-скороходы не желали лезть в воду и самовольно пускались в обход, когда на их пути попадались какие-нибудь водоемы. Сначала Гвоздиков пытался упрашивать своих рысаков не делать этого, но потом смирился и только шептал во время очередного вынужденного крюка: «Лишь бы с курса не сбиться… Лишь бы куда надо бежать…».
   Но и без его заклинания сапоги-скороходы летели в нужном направлении. Через полчаса после того, как Маришка и Уморушка обрели свободу и умчались на ковре-самолете от страшной избушки подальше, пара бойких рысаков вынесла Ивана Ивановича Гвоздикова на поляну и, замедляя ход, доставила его к резному крылечку.
   – Вот они где! – обрадовался старый учитель, вытирая платочком пот со лба. – К нянюшке Уморы погостить залетели!
   И он, обмахнув пучком травы пыль с сапог, бодро вбежал по ступенькам в избу. На его глухой стук в обшитую шкурой дверь никто не отозвался, и тогда Иван Иванович вошел в дом без приглашения. В прихожей не было ни души, и Гвоздиков, не решаясь идти в горницу, громко произнес:
   – А где же хозяева? Принимайте еще гостя!
   Но хозяева не только не появились на его зов, но даже не откликнулись. Не услышал Иван Иванович и голосов Уморушки и Маришки. Тогда, позвякивая шпорами, он миновал прихожую и заглянул в просторную горницу. Увы, и в ней не было ни единой живой души! Радость от ожидания скорой встречи с дорогими девочками мгновенно улетучилась, в сердце старого учителя вновь поселилась печаль и тревога. Иван Иванович переступил порог, медленно добрел до деревянного топчана с грудой пуховых подушек и сел на краешек. «Может быть их Баба Яга в баньку повела с дорожки помыть? Тогда они скоро вернутся», – попробовал он успокоить себя зыбкой надеждой.
   На топчане лежала стопка старинных книг, и Гвоздиков не удержался, чтобы не взять их в руки и не полистать. «Похождения славного рыцаря Арчибальда», «Дон Рамон и Прекрасная Сесилия», «Благородное сердце несчастного идальго»… Иван Иванович снова сложил книги в стопку, покачал головой: «С чего бы это нянюшка Уморы вздумала читать такую старину?»
   И тут он вспомнил, что находится совсем в другом веке, и еще не известно, в каком именно. «А ведь ТОГДА у нашей Уморы нянюшки не было! – сообразил он мгновенно. – Точнее, самой Уморушки еще не было, а Баба Яга уже была. И ТЕПЕРЬ они встретились как незнакомые…».
   Гвоздиков попытался представить себе результат подобной встречи, но к единому мнению так и не пришел. Он хотел было уже встать с топчана и отправиться снова на поиски исчезнувших девочек, как вдруг услышал стук дверей в сенях и понял, что это вернулась хозяйка.
   Иван Иванович оказался прав: проводив лекариху Болотиху почти до ее избы в камышовых зарослях и вдоволь ей наплакавшись на непутевую дочку, Баба Яга поворотила домой. Следы от сапог-скороходов здорово ее напугали, но когда она увидела пустой чулан и поняла, что жаркое исчезло, страх ее улетучился, а на смену ему пришла сильная злость.
   – Убежали все-таки, шельмецы! Скрылись, негодницы этакие! – зашумела она так громко, что задребезжали на полках чугуны и сковородки. Баба Яга схватила серники и запалила свечу, хотя и не выносила ее запаха. Посветила во все углы и убедилась окончательно: девчонки исчезли.
   – Ягусь! – позвала она убитым голосом. – Доченька! Куда ужин наш подевался?
   Но Ягуся не ответила: она летала сейчас на помеле от Лысой Горы до Шабашкиной Горки, как и предписала ей лекариха Болотиха. Не дождавшись дочки, Баба Яга, вздыхая и охая, побрела в избу, даже забыв от волнения погасить свечу.
   В избе ее ждал еще один сюрприз: Иван Иванович Гвоздиков. Увидев хозяйку, наш славный путешественник вежливо поклонился, поздоровался и почти без паузы спросил:
   – Вы не видели, уважаемая, двух девочек? Целый день ищу – все сапоги стоптал! – и он виновато указал рукой на чудесные скороходы.
   Баба Яга машинально взглянула на гвоздиковскую обувь и грубо пробурчала в ответ:
   – Видала, видала… Век бы их не видеть! Одно расстройство…
   – Так где же они?! – обрадовался наш скороход. – Скорее скажите, где мне их искать!
   У Бабы Яги мелькнул в глазах какой-то нехороший огонек, и она вдруг расцвела в улыбке:
   – Конечно, скажу, касатик! И где они отдыхали, покажу! Идем-ка за мной, милок, идем скорей!.
   Баба Яга провела Ивана Ивановича в сени и, пустив его впереди себя в чулан, ласково проговорила:
   – Вот тут они, лапушки, водицу из ведерочка черпали, вот здесь они, милушки, на лавочке отдыхали! Глянь-ка: не оставили там чего?.
   Доверчивый Гвоздиков, подслеповато щурясь, пошел в чулан и стал послушно обшаривать лавку, а Баба Яга тем временем быстро прикрыла за ним дверь и набросила крючок. После чего разразилась ехидным и злорадным хохотом:
   – Попался, касатик? Посиди-ка теперь на лавочке, отдохни, пока я печь растоплю!.. Тебя как кличут-то?
   – Иван Иванович… – Гвоздиков торкнулся в закрытую дверь и понял, что крупно влип.
   – Ивашечка… сын Ивашечки… – повторила Баба Яга имя и отчество незванного гостя, переиначивая их на свой лад. – Это хорошо, что Ивашечка… Ивашечек мы уважаем…
   Она хотела было идти в избу, но природное любопытство заставило ее задержаться еще немного.
   – Что ж ты, касатик, так припозднился? Тебе к нам годиков с полсотни назад забрести бы – уж вот была бы радость! А сейчас что мне с тобой делать? Навару с тебя никакого, жаркое сготовить – только зубы потом ломать… Задал задачу – нечего сказать!
   – Со мной, уважаемая, ничего делать не нужно, – отозвался из-за двери чулана встревоженный Гвоздиков. – Я своих подопечных ищу, мне не до шуток!
   – Да кто шутит, кто шутит-то? В печи шаром покати, мясного уже неделю как не видали… А из тебя какой прок? Ни щей сварить, ни жаркого сготовить!
   – Вы что же – есть меня собираетесь? – удивился Иван Иванович и присел на лавку, почувствовав сильную слабость в усталых ногах.
   – А ты думал, смотреть на тебя буду? – огрызнулась Баба Яга. – Дочка исхудала, совсем шкелет стала, ей суп понаваристей нужен. да только какой с тебя навар? Ивашечка – да не тот!
   Гвоздиков задумался. Он уже привык за последние год-два попадать в различные затруднительные ситуации, поэтому и сейчас не очень-то испугался, хотя сердце его и обдало неприятным холодком. Правая рука сама собой потянулась к левой стороне груди и вдруг уткнулась в мягкий ком, спрятанный под рубашкой. «Скатерть-самобранка! – вспомнил Иван Иванович и подскочил от радости с лавки, совершенно забыв о ноющем сердце. – Какая удача!». Он подошел к двери чулана и через узкую щель между досками обратился к Бабе Яге повеселевшим и бодрым голосом:
   – Вот что, уважаемая… Как вы сами изволили мудро заметить, кушать вам меня – совсем не в радость. А вот от жареного поросеночка или котлет по-киевски вы, наверное, не отказались бы. Или я ошибаюсь, уважаемая?.