Страница:
После ухода Альбанова она, несомненно, оставалась на «Св. Анне» самым мужественным человеком. Правда, на судне оставался еще один сильный человек – добрый, отзывчивый, мужественный, но, к сожалению, не имеющий никакой власти. Это гарпунер Денисов. Как он старался примирить Брусилова и Альбанова! Как трогательно провожал уходящих в далекий и тяжелый путь: даже через несколько дней после их ухода три раза догонял с горячей пищей. Он неугомонен и неутомим, он способен делать на лыжах верст по пятьдесят – шестьдесят в день. Он бы и еще несколько раз принес уходящим горячей пищи, но боится потерять свои следы при передвижке льдов. В своих «Записках…» Валериан Иванович Альбанов неизменно вспоминает о нем с теплотой и отзывается как о самом деятельном и предприимчивом из всех оставшихся на судне.
Интересна его судьба, чем-то похожая на судьбу самого Альбанова: «Мальчишкой лет тринадцати удрал он из дома, откуда-то из Малороссии, не поладив с родными. Пробрался за границу в трюме парохода, много плавал на парусных и паровых заграничных судах и в конце концов попал на китобойные промыслы около Южной Георгии. Здесь он окончательно сделался китобоем-гарпунером, по временам наезжая в Норвегию. Там он женился на норвежке и находил, что в Норвегии можно жить нисколько не хуже, чем в России. Прослышав случайно, что Брусилов купил шхуну и собирается заняться китобойным промыслом на Востоке, он явился к нему, предлагая свои услуги, и поступил па службу на условиях гораздо худших, чем работал в Норвегии. Утешался он только тем, что наконец-то попал на русского китобоя. Несмотря на то, что Денисов устроился в Норвегии, как дома, Россию он любил страстно, и попасть на русского китобоя было всегда его заветною мечтою. К сожалению, их только нет в России».
…Но если она любила Альбанова, почему она не сказала ему о своей любви даже в такую минуту, когда знала, что вряд ли больше увидит его? Ничего не сказала, а написала письмо, если верить версии Северина и Чачко, которое он должен был вскрыть по возвращении на землю. Обыграла все безобидным образом, чтобы он ничего не подозревал:
– Валериан Иванович. Это письмо – моему самому близкому человеку. Его адрес во внутреннем конверте. А этот, внешний, на случай, если пакет попадет в воду. Когда доберетесь до ближайшей почты, разорвите его, а внутренний отправьте, пожалуйста, по указанному адресу.
Почему же она так поступила, если все на самом деле было так?
Я долго ломал над этим голову, пока меня неожиданно не озарило: «Боже мой, до чего же все просто! Если бы она сказала, он бы не пошел к теплой земле, без нее бы не пошел, а она не могла пойти, потому что была нужна здесь – в белом безмолвии. Ведь она – сестра милосердия!»
Какое точное и красивое имя носила прежде эта профессия: сестра милосердия!..
Недавно в одной из ретрорадиопередач я услышал запись старой граммофонной пластинки «Сойди на берег…» – и резануло по сердцу: эту пластинку и еще одну – «Крики чайки белоснежной» – крутил экипаж «Св. Анны» ежедневно часами перед расставанием…
Когда «Св. Фока» с Альбановым наконец приполз к Большой земле, две поисковые экспедиции на «Герте» и «Эклипсе» уже были в Северном Ледовитом океане. «Св. Анну» искали в Карском море. Альбанов, уже прочитавший письмо, если оно, конечно, было, при всем желании не мог попасть на них. Но было ли письмо и стремился ли он попасть в состав спасательных экспедиций? Ведь его опыт им был нужен как ничей иной, но, как известно, его не было в числе экипажей «Герты» и «Андромеды», посланных Главным гидрографическим управлением в 1915 году на поиски «Св. Анны».
Ерминия Александровна Жданко, разделившая до конца участь экспедиции на «Св. Анне»! Я стараюсь ее представить на уходящем в святую вечность корабле среди бесконечных льдов, холода, голода, среди двенадцати физически и душевно больных мужчин. Сырая промозглая каюта, свет вонючей коптилки…
«При входе в помещение мы видим небольшое красноватое пятно вокруг маленького, слабого, дрожащего огонька, а к этому огоньку жмутся со своей работой какие-то силуэты. Лучше пусть остаются они «силуэтами», не рассматривайте их… Они очень грязны, сильно закоптели… Бедная «наша барышня», теперь, если вы покраснеете, то этого не будет видно под копотью, покрывающей ваше лицо!»
Но эти строки из «Записок…» Альбанова относятся к тому времени, когда он еще был на судне, когда все еще были увлечены работой, когда еще были топливо и продовольствие, когда еще не потухла надежда на спасение. А что было потом?
Об этом можно только догадываться. Эта мысль постоянно точила и Альбанова, и он писал в своих «Записках…»: «Как в белом одеянии, лежит и спит красавица «Св. Анна», убранная прихотливой рукой мороза и по самый планширь засыпанная снегом. Временами гирлянды инея срываются с такелажа и с тихим шуршанием, как цветы, осыпаются вниз на спящую. С высоты судно кажется гораздо уже и длиннее. Стройный, высокий, правильный рангоут его кажется еще выше, еще тоньше. Как светящиеся лучи, бежит далеко вниз заиндевелый стальной такелаж, словно освещая заснувшую «Св. Анну». Полтора года уже спокойно спит она на своем ледяном ложе. Суждено ли тебе и дальше спокойно проспать тяжелое время, чтобы в одно прекрасное утро незаметно, вместе с ложем твоим, на котором ты почила далеко в Карском море у берегов Ямала, очутиться где-нибудь перед Шпицбергеном и Гренландией? Проснешься ли ты тогда, спокойно сойдешь со своего ложа, ковра-самолета, на родную тебе стихию – воду, расправишь широкие белые крылья свои и радостно полетишь по голубому морю на далекий теплый юг из царства смерти к жизни, где залечат твои раны, и все пережитое тобою на далеком севере будет казаться только тяжелым сном?
Или в холодную, бурную, полярную ночь, когда кругом завывает метель, когда не видно ни луны, ни звезд, ни северного сияния, ты внезапно будешь грубо пробуждена от своего сна ужасным треском, злобным визгом, шипением и содроганием твоего спокойного до сего времени ложа; с грохотом полетят вниз твои мачты, стеньги и реи, ломаясь сами и ломая все на палубе?
В предсмертных конвульсиях затрепещет твой корпус, затрещат, ломаясь, все суставы твои, и через некоторое время лишь кучи бесформенных обломков да лишний свежий ледяной холм укажут твою могилу. Вьюга будет петь над тобой погребальную песню и скоро запорошит свежим снегом место катастрофы. А у ближайших ропаков кучка людей в темноте будет в отчаянии спасать что можно из своего имущества, все еще хватаясь за жизнь, все еще не теряя надежды…»
Владимир Юльевич Визе, впоследствии детально рассчитавший дрейф «Св. Анны», был уверен, что все произошло, скорее всего, именно так, как это описал Валериан Иванович Альбанов.
Но в то же время позади у «Св. Анны» уже был полуторагодовой тяжелый ледовый дрейф, и, по всему, ей в будущем не грозило быть раздавленной. Да, часть переборок разобрали на топливо, но сам Альбанов отмечал, что внутри хоть и началось разрушение, но оно незначительно пока и не разрушило прочности корпуса. И не боязнь, что раздавит судно, а угроза реального голода заставила его уйти со «Св. Анны».
Известный полярный авиационный штурман Валентин Иванович Аккуратов был знаком с Конрадом. Суровый и замкнутый, Александр Эдуардович наотрез отказывался рассказать о причинах разлада на «Св. Анне», но когда Валентин Иванович задал ему вопрос о надежности корпуса судна, он сразу оживился:
– Корабль был хорош. Мы неоднократно попадали в сильные сжатия, однако нашу «Аннушку», как яйцо, выпирало из ледяных валов. Нет, ее не могло раздавить. Только пожар мог ее уничтожить. А ушли мы, чтобы дать возможность просуществовать оставшимся до выхода на чистую воду.
По оценке Альбанова, оставшимся должно было хватить продовольствия примерно до октября 1915 года, в последнее время с охотой не везло, и, по его мнению, с приходом полярной ночи на нее рассчитывать совсем не приходилось. Но в то же время он сам пишет о свежих медвежьих следах около «Св. Анны» уже после ухода его с судна. Об этом рассказывали ему догнавшие их после пурги Денисов, Регальд и Мельбарт. Значит, все-таки у оставшихся была реальная возможность хотя бы в какой-то мере пополнить запасы продовольствия?
Итак, какова же дальнейшая судьба «Св. Анны» и оставшейся на ней части экипажа? Ведь по сей день нет никаких следов ее. А суровый Ледовитый океан рано или поздно возвращал все, что он забирал у людей, кроме самих людей, – и уже упомянутую «Жаннетту», и корабль Мак-Клюра, и «Латам» Амундсена…
Может, Георгий Львович Брусилов с оставшимися членами экипажа тоже попытался добраться до суши по дрейфующим льдам? До той же Земли Франца-Иосифа? Или Шпицбергена?
Маловероятно. Во-первых, после ухода Альбанова шхуну все дальше и дальше уносило от реальной земли (если, конечно, вдруг не изменился дрейф льдов). Во-вторых, на это уже трудно было решиться с оставшимися на корабле людьми. Ну и третье, самое существенное обстоятельство, дающее основание отрицательно говорить об этой возможности, – святая вера Брусилова, что рано или поздно льды Центрального полярного бассейна, всецело подчиняясь закономерностям общего дрейфа, вынесут «Св. Анну» в Гренландское море.
Но в то же время в «Выписке из судового журнала» Георгий Львович писал, что «пробовал разубедить их (Альбанова со спутниками. – М.Ч.), говоря, что летом, если не будет надежды освободиться, мы можем покинуть судно на ботах, указывая на пример «Жаннетты». А потом он ведь даже подчеркнул: «Я еще раз говорю, что покинул бы судно поздно летом на шлюпках, когда убедился бы, что выбиться изо льдов мы не сможем» (курсив в обоих случаях В. И. Альбанова).
А что если на самом деле через несколько месяцев после Альбанова, летом, они тоже отправились в ледовый поход? Тяжелые шлюпки пришлось бросить у первых же торосов (вспомните, что и Альбанова Брусилов убеждал взять шлюпку)…
Но допустим, что «Св. Анну» не раздавило льдами, что ее экипаж не отправился в безрассудный ледовый поход на шлюпках и что им хватило продовольствия до выхода на чистую воду.
Большинство исследователей вслед за Альбановым сходятся на том, что наиболее вероятная дата освобождения «Св. Анны» изо льдов – лето 1915 года, а место – вблизи северных берегов Гренландии.
Куда же она могла тогда бесследно исчезнуть?
Погибла у берегов Гренландии, где в это время года состояние льдов бывает крайне неблагоприятным для плавания? Затонула во время шторма, тем более что часть мачт ушла на топливо, вследствие этого она потеряла не только в парусности, а в результате многократных подвижек льдов наверняка имелась течь?
В этих прибрежных областях так называемое Восточно-Гренландское течение разветвляется. Ветвь Восточно-Исландского течения приводит к северо-восточным берегам Исландии, потом она уходит на юго-восток. Ветвь Датского пролива продолжается вдоль восточных берегов Гренландии на юг.
Допустим, что «Св. Анна» попала во власть мощного Восточно-Исландского течения. Тогда бы ее (или ее обломки) должно было прибить к берегам Исландии. Начиная с двадцатых годов в разных частях Карского моря, в том числе и тех, откуда начала дрейфовать «Св. Анна», на лед выбрасывалось множество буев. Большая часть их впоследствии была обнаружена как раз на северном побережье Исландии.
Но могла «Св. Анна» попасть и во власть Датского течения. Вместе с айсбергами и целыми ледяными полями ее могло вынести через Датский пролив на чистые воды Атлантики…
Любопытную версию гибели «Св. Анны» выдвинули Д. Алексеев, сын известного полярного летчика А. Алексеева, и П. Новокшонов (журнал «Вокруг света», 1978, № 8): «…многое говорит за то, что летом 1915 года «Св. Анна» могла оказаться на чистой воде в той части Атлантики, откуда в Норвегию, Англию и Россию надо плыть курсом юго-восток.
Судно вышло из дрейфа на чистую воду. Поднимаются паруса. Куда плыть? Заход в Исландию давал сутки-двое выигрыша во встрече с цивилизацией, но закономерно отодвигал встречу с Большой Землей. Конечно, в Петербург. Через Северное море, мимо Оркнейских и Фарерских островов. Возможно, с заходом в Норвегию. Ведь на борту несколько норвежцев…
Потрепанная почти трехлетним пребыванием во льдах «Св. Анна» под парусами движется к Европе. Переход через Атлантический океан мог длиться не более пяти – семи суток. Остаются последние дни и мили. Люди с нетерпением всматриваются в каждую точку на горизонте. Какой будет встреча с землей?
На мачте – русский флаг. Вахтенный докладывает:
– Георгий Львович, рыбина какая-то странная всплыла.
– Да это же подводная лодка! – безошибочно определяет Брусилов.
Шхуна изменяет курс. Но зачем на лодке торопливо разворачивают в их сторону орудие? Гремит первый выстрел. Рядом со шхуной начинают рваться снаряды. Шхуна уже горит. А с подводной лодки еще стреляют.
Возможно, экипаж не успел даже спустить спасательные шлюпки. Да и остались ли они после зимовки с недостатком топлива?
С февраля 1915 года воды, омывающие Англию, объявлены Германией зоной морской блокады… Пресса тех месяцев пестрит сообщениями о погибших судах. Только со 2 по 9 июля потоплено девять пароходов и одиннадцать рыбачьих судов, с 9 по 16 июля – один пароход и пять рыбачьих судов. С 3 по 16 июля только одна из германских подводных лодок потопила три русских судна – четырехмачтовый барк и два парохода. Пожалуй, август принес самый мрачный «урожай» – погибло сто одно судно. Командир подводной лодки «У-38» капитан-лейтенант Валентинер поставил своеобразный «рекорд» – за пять дней пустил ко дну двадцать два парохода и 3 парусника.
Война шла не на жизнь, а на смерть. Союзники отдали секретный приказ: пользуясь нейтральным флагом, уничтожать подлодки. Появились суда-ловушки. Эти суда имели вид обычных торговых судов и замаскированные пушки. Суда-ловушки должны были заманивать подлодки на дистанцию прямого выстрела, внезапно открывать огонь и уничтожать.
Немцы, в свою очередь, поломав все каноны морской призовой войны, зачастую не утруждали себя опознанием «национальности» судна. Альтернативным был лишь вопрос: расходовать торпеду, если есть подозрение, что судно несет артиллерийское вооружение или является судном-ловушкой, либо всплывать и разделываться с жертвой пушечными выстрелами или подрывными патронами. Для экипажей обреченных судов места в тесных помещениях подлодок, как правило, не оказывалось. Зона наибольшей плотности погибших судов находилась около Оркнейских островов и к юго-востоку от Фарерских островов и в северной части Северного моря, то есть как раз в зоне возможного плавания «Св. Анны» после освобождения изо льдов. А «Св. Анна» даже не ведала, что в мире второй год идет кровопролитная война».
Находя версию Д. Алексеева и П. Новокшонова интересной и возможной, Валентин Иванович Аккуратов, комментировавший их публикацию, отмечал: «Однако в этой версии есть одно слабое звено. К концу своего многолетнего дрейфа «Св. Анна» не имела ни достаточного запаса продовольствия, ни топлива, и, конечно, самым трезвым и реальным решением командира судна был заход в ближайший порт для пополнения всем необходимым и ремонта потрепанного корабля, ибо впереди лежал путь по бурным осенним морям. Ближе всего были Ян Майен и Исландия. Но сюда «Св. Анна» не заходила».
Тем не менее целиком отказываться от этой версии нельзя. Невозможно учесть все жертвы морской войны. «Наиболее достоверными могли быть рапорты командиров подводных лодок, – писали Д. Алексеев и П. Новокшонов. – Но часть этих рапортов отправлена на дно вместе с лодками, часть же скрылась в секретных военно-морских архивах.
И кто знает, не хранится ли где-нибудь до сих пор сообщение педантичного немецкого офицера о том, что в Северном море, в точке, обозначенной такими-то координатами, потопили шхуну под русским флагом, вооруженную двумя пушками (гарпунными, которые на расстоянии легко можно спутать с боевыми)».
А не может быть так, что «Св. Анна» до сих пор не выбралась из ледяного плена?
Да, существует общий западный дрейф к берегам Гренландии, но, может, существуют какие-то своеобразные «карманы» около той же Земли Франца-Иосифа или севернее Шпицбергена, где происходит задержка или круговое движение льдов в результате местных закономерностей? Или «Св. Анна» ушла так далеко к северу, что до поры до времени все еще где-то дрейфует в приполюсной части? Ведь находился – пятьдесят семь лет! – в ледовом плену корабль экспедиции Мак-Клюра, который в свою очередь искал пропавшую экспедицию Франклина. Только через пятьдесят семь лет он – благополучно! – вышел на чистую воду. Так, может, нас еще ждет встреча со «Св. Анной»?
Эта мысль неожиданно родилась у меня глубокой ночью в полузаброшенной таежной избе.
Кое-как дождался я утра, вспомнив к тому же, что в письме к заведующей краеведческим музеем уфимской школы № 11 Елене Ивановне Никуличевой, помогавшей мне в поиске, Валентин Иванович Аккуратов писал, что в 1938 году около Земли Франца-Иосифа он якобы видел вмерзший во льды корабль, по очертаниям очень похожий на «Св. Анну», когда они с Ильей Павловичем Мазуруком после высадки папанинцев на Северном полюсе были оставлены на острове Рудольфа для их страховки.
Первым же поездом я вернулся в город и по междугородному телефону-автомату позвонил Валентину Ивановичу.
– Да, – подтвердил он. – Только не в тридцать восьмом, а в тридцать седьмом. Была низкая облачность в тот день, как помню. Поднимались мы на вездеходе по леднику вверх на купол. Взглянул я на море случайно, а там во льдах, милях в трех от берега, мимо бухты Теплиц-бай – парусное судно. Вмерзшее в лед. Три мачты, реи оборваны. Видно, что она давно во льдах! По всем очертаниям – «Св. Анна». Я показал на корабль, и все, перебивая друг друга, стали кричать: «Святая Анна»! «Святая Анна»!» Мы повернули назад, бросились к самолету, стали разогревать мотор. Но пока то да се – корабль закрыло туманом, постепенно он наполз и на берег… Туман разошелся только через две недели. Ветер угнал куда-то льды, море было чистым – не было и судна. Мы облетели кругом в радиусе ста километров, но безуспешно… Но почему-то ни у кого не было сомнения, что это была «Св. Анна». Правда, перед этим вечером мы много говорили на эту тему. Но что корабль, вмерзший во льды, был около бухты Теплиц-бай, совершенно очевидно. Допустим, у меня могла быть галлюцинация, но не могла же она быть у всех! Это, конечно, могла быть и другая шхуна, мало ли шхун зверобойных, контрабандных бросали в двадцатые годы около этого архипелага. Но очень уж она была похожа на «Св. Анну»!
– Валентин Иванович, а могло быть так, что «Св. Анна» до сих пор где-нибудь дрейфует во льдах? – спросил я с волнением.
– Я уже задумывался над этим, – несколько помедлив, ответил он. – Дрейфующая станция СП-2 примерно в том же районе шесть лет крутилась на одном месте, американская полярная станция Т-2 – одиннадцать. А пример с судном Мак-Клюра? Это, по-моему, вполне вероятно, что в результате какой-нибудь подвижки (а может, им удалось несколько продвинуться на юг самостоятельно по образовавшимся после этих подвижек разводьям) «Св. Анна» очутилась вблизи Земли Франца-Иосифа или Шпицбергена. В этих архипелагах столько небольших островов и проливов, что многие из них до сих пор совершенно не обследованы… Думать об этой версии заставляет и тот факт, что Ледовитый океан, как правило, выбрасывает на землю рано или поздно хотя бы обломки своих жертв-судов, но до сих пор нет ни одной находки, относящейся к «Св. Анне».
– А не мог все-таки Брусилов тоже отправиться в ледовый поход, поняв однажды, что «Св. Анне» не предстоит близкое освобождение изо льдов?
– На том же острове Рудольфа в развалинах стоянки итальянской и американской экспедиций Амедео Абруццкого и Болдуина Фиала мы нашли необычную для тех мест вещь – дамскую лакированную туфельку. На внутренней лайковой подкладке в золотом клейме была надпись: «Поставщик двора Его Императорского Величества: Санкт-Петербург». Не принадлежала ли эта модная туфелька Ерминии Александровне Жданко, ведь в числе итальянской и американской экспедиций женщин не было? Эта неожиданная и ошеломляющая версия долго не давала нам покоя, мы перерыли все, но увы – ничего больше, прямо или косвенно подтверждающего эту версию, не обнаружили. Но в то же время маловероятно, чтобы в ледовый поход при ограниченности веса она могла взять лакированные туфельки… Но если они все-таки ушли со временем на ботах, о возможности чего писал Брусилов в «Выписке из судового журнала», через несколько месяцев после Альбанова, и если они все погибли в пути, то должны же где-то появиться следы оставшейся во льдах «Св. Анны». Может, на самом деле нас еще ждет встреча с ней?..
«Св. Анна» канула в белую неизвестность вместе со святой Ерминией Александровной Жданко, как вечный памятник мужеству, женской жертвенности и гражданскому долгу, как канул в вечность «Геркулес» Русанова, на борту которого врачом была тоже юная и горячо любящая женщина.
Трагический 1912 год, когда неведомые нам явления, происходящие где-то в глубинах космоса, сдвигали на нашей тогда еще совсем мало изученной планете полярные льды на теплую землю, ломали отважные человеческие судьбы, мечты и надежды. Время, когда над Арктикой витал, погибая и обретая вечность, дух мужества и жертвенной любви.
Хрупкая нить поиска
Интересна его судьба, чем-то похожая на судьбу самого Альбанова: «Мальчишкой лет тринадцати удрал он из дома, откуда-то из Малороссии, не поладив с родными. Пробрался за границу в трюме парохода, много плавал на парусных и паровых заграничных судах и в конце концов попал на китобойные промыслы около Южной Георгии. Здесь он окончательно сделался китобоем-гарпунером, по временам наезжая в Норвегию. Там он женился на норвежке и находил, что в Норвегии можно жить нисколько не хуже, чем в России. Прослышав случайно, что Брусилов купил шхуну и собирается заняться китобойным промыслом на Востоке, он явился к нему, предлагая свои услуги, и поступил па службу на условиях гораздо худших, чем работал в Норвегии. Утешался он только тем, что наконец-то попал на русского китобоя. Несмотря на то, что Денисов устроился в Норвегии, как дома, Россию он любил страстно, и попасть на русского китобоя было всегда его заветною мечтою. К сожалению, их только нет в России».
…Но если она любила Альбанова, почему она не сказала ему о своей любви даже в такую минуту, когда знала, что вряд ли больше увидит его? Ничего не сказала, а написала письмо, если верить версии Северина и Чачко, которое он должен был вскрыть по возвращении на землю. Обыграла все безобидным образом, чтобы он ничего не подозревал:
– Валериан Иванович. Это письмо – моему самому близкому человеку. Его адрес во внутреннем конверте. А этот, внешний, на случай, если пакет попадет в воду. Когда доберетесь до ближайшей почты, разорвите его, а внутренний отправьте, пожалуйста, по указанному адресу.
Почему же она так поступила, если все на самом деле было так?
Я долго ломал над этим голову, пока меня неожиданно не озарило: «Боже мой, до чего же все просто! Если бы она сказала, он бы не пошел к теплой земле, без нее бы не пошел, а она не могла пойти, потому что была нужна здесь – в белом безмолвии. Ведь она – сестра милосердия!»
Какое точное и красивое имя носила прежде эта профессия: сестра милосердия!..
Недавно в одной из ретрорадиопередач я услышал запись старой граммофонной пластинки «Сойди на берег…» – и резануло по сердцу: эту пластинку и еще одну – «Крики чайки белоснежной» – крутил экипаж «Св. Анны» ежедневно часами перед расставанием…
Когда «Св. Фока» с Альбановым наконец приполз к Большой земле, две поисковые экспедиции на «Герте» и «Эклипсе» уже были в Северном Ледовитом океане. «Св. Анну» искали в Карском море. Альбанов, уже прочитавший письмо, если оно, конечно, было, при всем желании не мог попасть на них. Но было ли письмо и стремился ли он попасть в состав спасательных экспедиций? Ведь его опыт им был нужен как ничей иной, но, как известно, его не было в числе экипажей «Герты» и «Андромеды», посланных Главным гидрографическим управлением в 1915 году на поиски «Св. Анны».
Ерминия Александровна Жданко, разделившая до конца участь экспедиции на «Св. Анне»! Я стараюсь ее представить на уходящем в святую вечность корабле среди бесконечных льдов, холода, голода, среди двенадцати физически и душевно больных мужчин. Сырая промозглая каюта, свет вонючей коптилки…
«При входе в помещение мы видим небольшое красноватое пятно вокруг маленького, слабого, дрожащего огонька, а к этому огоньку жмутся со своей работой какие-то силуэты. Лучше пусть остаются они «силуэтами», не рассматривайте их… Они очень грязны, сильно закоптели… Бедная «наша барышня», теперь, если вы покраснеете, то этого не будет видно под копотью, покрывающей ваше лицо!»
Но эти строки из «Записок…» Альбанова относятся к тому времени, когда он еще был на судне, когда все еще были увлечены работой, когда еще были топливо и продовольствие, когда еще не потухла надежда на спасение. А что было потом?
Об этом можно только догадываться. Эта мысль постоянно точила и Альбанова, и он писал в своих «Записках…»: «Как в белом одеянии, лежит и спит красавица «Св. Анна», убранная прихотливой рукой мороза и по самый планширь засыпанная снегом. Временами гирлянды инея срываются с такелажа и с тихим шуршанием, как цветы, осыпаются вниз на спящую. С высоты судно кажется гораздо уже и длиннее. Стройный, высокий, правильный рангоут его кажется еще выше, еще тоньше. Как светящиеся лучи, бежит далеко вниз заиндевелый стальной такелаж, словно освещая заснувшую «Св. Анну». Полтора года уже спокойно спит она на своем ледяном ложе. Суждено ли тебе и дальше спокойно проспать тяжелое время, чтобы в одно прекрасное утро незаметно, вместе с ложем твоим, на котором ты почила далеко в Карском море у берегов Ямала, очутиться где-нибудь перед Шпицбергеном и Гренландией? Проснешься ли ты тогда, спокойно сойдешь со своего ложа, ковра-самолета, на родную тебе стихию – воду, расправишь широкие белые крылья свои и радостно полетишь по голубому морю на далекий теплый юг из царства смерти к жизни, где залечат твои раны, и все пережитое тобою на далеком севере будет казаться только тяжелым сном?
Или в холодную, бурную, полярную ночь, когда кругом завывает метель, когда не видно ни луны, ни звезд, ни северного сияния, ты внезапно будешь грубо пробуждена от своего сна ужасным треском, злобным визгом, шипением и содроганием твоего спокойного до сего времени ложа; с грохотом полетят вниз твои мачты, стеньги и реи, ломаясь сами и ломая все на палубе?
В предсмертных конвульсиях затрепещет твой корпус, затрещат, ломаясь, все суставы твои, и через некоторое время лишь кучи бесформенных обломков да лишний свежий ледяной холм укажут твою могилу. Вьюга будет петь над тобой погребальную песню и скоро запорошит свежим снегом место катастрофы. А у ближайших ропаков кучка людей в темноте будет в отчаянии спасать что можно из своего имущества, все еще хватаясь за жизнь, все еще не теряя надежды…»
Владимир Юльевич Визе, впоследствии детально рассчитавший дрейф «Св. Анны», был уверен, что все произошло, скорее всего, именно так, как это описал Валериан Иванович Альбанов.
Но в то же время позади у «Св. Анны» уже был полуторагодовой тяжелый ледовый дрейф, и, по всему, ей в будущем не грозило быть раздавленной. Да, часть переборок разобрали на топливо, но сам Альбанов отмечал, что внутри хоть и началось разрушение, но оно незначительно пока и не разрушило прочности корпуса. И не боязнь, что раздавит судно, а угроза реального голода заставила его уйти со «Св. Анны».
Известный полярный авиационный штурман Валентин Иванович Аккуратов был знаком с Конрадом. Суровый и замкнутый, Александр Эдуардович наотрез отказывался рассказать о причинах разлада на «Св. Анне», но когда Валентин Иванович задал ему вопрос о надежности корпуса судна, он сразу оживился:
– Корабль был хорош. Мы неоднократно попадали в сильные сжатия, однако нашу «Аннушку», как яйцо, выпирало из ледяных валов. Нет, ее не могло раздавить. Только пожар мог ее уничтожить. А ушли мы, чтобы дать возможность просуществовать оставшимся до выхода на чистую воду.
По оценке Альбанова, оставшимся должно было хватить продовольствия примерно до октября 1915 года, в последнее время с охотой не везло, и, по его мнению, с приходом полярной ночи на нее рассчитывать совсем не приходилось. Но в то же время он сам пишет о свежих медвежьих следах около «Св. Анны» уже после ухода его с судна. Об этом рассказывали ему догнавшие их после пурги Денисов, Регальд и Мельбарт. Значит, все-таки у оставшихся была реальная возможность хотя бы в какой-то мере пополнить запасы продовольствия?
Итак, какова же дальнейшая судьба «Св. Анны» и оставшейся на ней части экипажа? Ведь по сей день нет никаких следов ее. А суровый Ледовитый океан рано или поздно возвращал все, что он забирал у людей, кроме самих людей, – и уже упомянутую «Жаннетту», и корабль Мак-Клюра, и «Латам» Амундсена…
Может, Георгий Львович Брусилов с оставшимися членами экипажа тоже попытался добраться до суши по дрейфующим льдам? До той же Земли Франца-Иосифа? Или Шпицбергена?
Маловероятно. Во-первых, после ухода Альбанова шхуну все дальше и дальше уносило от реальной земли (если, конечно, вдруг не изменился дрейф льдов). Во-вторых, на это уже трудно было решиться с оставшимися на корабле людьми. Ну и третье, самое существенное обстоятельство, дающее основание отрицательно говорить об этой возможности, – святая вера Брусилова, что рано или поздно льды Центрального полярного бассейна, всецело подчиняясь закономерностям общего дрейфа, вынесут «Св. Анну» в Гренландское море.
Но в то же время в «Выписке из судового журнала» Георгий Львович писал, что «пробовал разубедить их (Альбанова со спутниками. – М.Ч.), говоря, что летом, если не будет надежды освободиться, мы можем покинуть судно на ботах, указывая на пример «Жаннетты». А потом он ведь даже подчеркнул: «Я еще раз говорю, что покинул бы судно поздно летом на шлюпках, когда убедился бы, что выбиться изо льдов мы не сможем» (курсив в обоих случаях В. И. Альбанова).
А что если на самом деле через несколько месяцев после Альбанова, летом, они тоже отправились в ледовый поход? Тяжелые шлюпки пришлось бросить у первых же торосов (вспомните, что и Альбанова Брусилов убеждал взять шлюпку)…
Но допустим, что «Св. Анну» не раздавило льдами, что ее экипаж не отправился в безрассудный ледовый поход на шлюпках и что им хватило продовольствия до выхода на чистую воду.
Большинство исследователей вслед за Альбановым сходятся на том, что наиболее вероятная дата освобождения «Св. Анны» изо льдов – лето 1915 года, а место – вблизи северных берегов Гренландии.
Куда же она могла тогда бесследно исчезнуть?
Погибла у берегов Гренландии, где в это время года состояние льдов бывает крайне неблагоприятным для плавания? Затонула во время шторма, тем более что часть мачт ушла на топливо, вследствие этого она потеряла не только в парусности, а в результате многократных подвижек льдов наверняка имелась течь?
В этих прибрежных областях так называемое Восточно-Гренландское течение разветвляется. Ветвь Восточно-Исландского течения приводит к северо-восточным берегам Исландии, потом она уходит на юго-восток. Ветвь Датского пролива продолжается вдоль восточных берегов Гренландии на юг.
Допустим, что «Св. Анна» попала во власть мощного Восточно-Исландского течения. Тогда бы ее (или ее обломки) должно было прибить к берегам Исландии. Начиная с двадцатых годов в разных частях Карского моря, в том числе и тех, откуда начала дрейфовать «Св. Анна», на лед выбрасывалось множество буев. Большая часть их впоследствии была обнаружена как раз на северном побережье Исландии.
Но могла «Св. Анна» попасть и во власть Датского течения. Вместе с айсбергами и целыми ледяными полями ее могло вынести через Датский пролив на чистые воды Атлантики…
Любопытную версию гибели «Св. Анны» выдвинули Д. Алексеев, сын известного полярного летчика А. Алексеева, и П. Новокшонов (журнал «Вокруг света», 1978, № 8): «…многое говорит за то, что летом 1915 года «Св. Анна» могла оказаться на чистой воде в той части Атлантики, откуда в Норвегию, Англию и Россию надо плыть курсом юго-восток.
Судно вышло из дрейфа на чистую воду. Поднимаются паруса. Куда плыть? Заход в Исландию давал сутки-двое выигрыша во встрече с цивилизацией, но закономерно отодвигал встречу с Большой Землей. Конечно, в Петербург. Через Северное море, мимо Оркнейских и Фарерских островов. Возможно, с заходом в Норвегию. Ведь на борту несколько норвежцев…
Потрепанная почти трехлетним пребыванием во льдах «Св. Анна» под парусами движется к Европе. Переход через Атлантический океан мог длиться не более пяти – семи суток. Остаются последние дни и мили. Люди с нетерпением всматриваются в каждую точку на горизонте. Какой будет встреча с землей?
На мачте – русский флаг. Вахтенный докладывает:
– Георгий Львович, рыбина какая-то странная всплыла.
– Да это же подводная лодка! – безошибочно определяет Брусилов.
Шхуна изменяет курс. Но зачем на лодке торопливо разворачивают в их сторону орудие? Гремит первый выстрел. Рядом со шхуной начинают рваться снаряды. Шхуна уже горит. А с подводной лодки еще стреляют.
Возможно, экипаж не успел даже спустить спасательные шлюпки. Да и остались ли они после зимовки с недостатком топлива?
С февраля 1915 года воды, омывающие Англию, объявлены Германией зоной морской блокады… Пресса тех месяцев пестрит сообщениями о погибших судах. Только со 2 по 9 июля потоплено девять пароходов и одиннадцать рыбачьих судов, с 9 по 16 июля – один пароход и пять рыбачьих судов. С 3 по 16 июля только одна из германских подводных лодок потопила три русских судна – четырехмачтовый барк и два парохода. Пожалуй, август принес самый мрачный «урожай» – погибло сто одно судно. Командир подводной лодки «У-38» капитан-лейтенант Валентинер поставил своеобразный «рекорд» – за пять дней пустил ко дну двадцать два парохода и 3 парусника.
Война шла не на жизнь, а на смерть. Союзники отдали секретный приказ: пользуясь нейтральным флагом, уничтожать подлодки. Появились суда-ловушки. Эти суда имели вид обычных торговых судов и замаскированные пушки. Суда-ловушки должны были заманивать подлодки на дистанцию прямого выстрела, внезапно открывать огонь и уничтожать.
Немцы, в свою очередь, поломав все каноны морской призовой войны, зачастую не утруждали себя опознанием «национальности» судна. Альтернативным был лишь вопрос: расходовать торпеду, если есть подозрение, что судно несет артиллерийское вооружение или является судном-ловушкой, либо всплывать и разделываться с жертвой пушечными выстрелами или подрывными патронами. Для экипажей обреченных судов места в тесных помещениях подлодок, как правило, не оказывалось. Зона наибольшей плотности погибших судов находилась около Оркнейских островов и к юго-востоку от Фарерских островов и в северной части Северного моря, то есть как раз в зоне возможного плавания «Св. Анны» после освобождения изо льдов. А «Св. Анна» даже не ведала, что в мире второй год идет кровопролитная война».
Находя версию Д. Алексеева и П. Новокшонова интересной и возможной, Валентин Иванович Аккуратов, комментировавший их публикацию, отмечал: «Однако в этой версии есть одно слабое звено. К концу своего многолетнего дрейфа «Св. Анна» не имела ни достаточного запаса продовольствия, ни топлива, и, конечно, самым трезвым и реальным решением командира судна был заход в ближайший порт для пополнения всем необходимым и ремонта потрепанного корабля, ибо впереди лежал путь по бурным осенним морям. Ближе всего были Ян Майен и Исландия. Но сюда «Св. Анна» не заходила».
Тем не менее целиком отказываться от этой версии нельзя. Невозможно учесть все жертвы морской войны. «Наиболее достоверными могли быть рапорты командиров подводных лодок, – писали Д. Алексеев и П. Новокшонов. – Но часть этих рапортов отправлена на дно вместе с лодками, часть же скрылась в секретных военно-морских архивах.
И кто знает, не хранится ли где-нибудь до сих пор сообщение педантичного немецкого офицера о том, что в Северном море, в точке, обозначенной такими-то координатами, потопили шхуну под русским флагом, вооруженную двумя пушками (гарпунными, которые на расстоянии легко можно спутать с боевыми)».
А не может быть так, что «Св. Анна» до сих пор не выбралась из ледяного плена?
Да, существует общий западный дрейф к берегам Гренландии, но, может, существуют какие-то своеобразные «карманы» около той же Земли Франца-Иосифа или севернее Шпицбергена, где происходит задержка или круговое движение льдов в результате местных закономерностей? Или «Св. Анна» ушла так далеко к северу, что до поры до времени все еще где-то дрейфует в приполюсной части? Ведь находился – пятьдесят семь лет! – в ледовом плену корабль экспедиции Мак-Клюра, который в свою очередь искал пропавшую экспедицию Франклина. Только через пятьдесят семь лет он – благополучно! – вышел на чистую воду. Так, может, нас еще ждет встреча со «Св. Анной»?
Эта мысль неожиданно родилась у меня глубокой ночью в полузаброшенной таежной избе.
Кое-как дождался я утра, вспомнив к тому же, что в письме к заведующей краеведческим музеем уфимской школы № 11 Елене Ивановне Никуличевой, помогавшей мне в поиске, Валентин Иванович Аккуратов писал, что в 1938 году около Земли Франца-Иосифа он якобы видел вмерзший во льды корабль, по очертаниям очень похожий на «Св. Анну», когда они с Ильей Павловичем Мазуруком после высадки папанинцев на Северном полюсе были оставлены на острове Рудольфа для их страховки.
Первым же поездом я вернулся в город и по междугородному телефону-автомату позвонил Валентину Ивановичу.
– Да, – подтвердил он. – Только не в тридцать восьмом, а в тридцать седьмом. Была низкая облачность в тот день, как помню. Поднимались мы на вездеходе по леднику вверх на купол. Взглянул я на море случайно, а там во льдах, милях в трех от берега, мимо бухты Теплиц-бай – парусное судно. Вмерзшее в лед. Три мачты, реи оборваны. Видно, что она давно во льдах! По всем очертаниям – «Св. Анна». Я показал на корабль, и все, перебивая друг друга, стали кричать: «Святая Анна»! «Святая Анна»!» Мы повернули назад, бросились к самолету, стали разогревать мотор. Но пока то да се – корабль закрыло туманом, постепенно он наполз и на берег… Туман разошелся только через две недели. Ветер угнал куда-то льды, море было чистым – не было и судна. Мы облетели кругом в радиусе ста километров, но безуспешно… Но почему-то ни у кого не было сомнения, что это была «Св. Анна». Правда, перед этим вечером мы много говорили на эту тему. Но что корабль, вмерзший во льды, был около бухты Теплиц-бай, совершенно очевидно. Допустим, у меня могла быть галлюцинация, но не могла же она быть у всех! Это, конечно, могла быть и другая шхуна, мало ли шхун зверобойных, контрабандных бросали в двадцатые годы около этого архипелага. Но очень уж она была похожа на «Св. Анну»!
– Валентин Иванович, а могло быть так, что «Св. Анна» до сих пор где-нибудь дрейфует во льдах? – спросил я с волнением.
– Я уже задумывался над этим, – несколько помедлив, ответил он. – Дрейфующая станция СП-2 примерно в том же районе шесть лет крутилась на одном месте, американская полярная станция Т-2 – одиннадцать. А пример с судном Мак-Клюра? Это, по-моему, вполне вероятно, что в результате какой-нибудь подвижки (а может, им удалось несколько продвинуться на юг самостоятельно по образовавшимся после этих подвижек разводьям) «Св. Анна» очутилась вблизи Земли Франца-Иосифа или Шпицбергена. В этих архипелагах столько небольших островов и проливов, что многие из них до сих пор совершенно не обследованы… Думать об этой версии заставляет и тот факт, что Ледовитый океан, как правило, выбрасывает на землю рано или поздно хотя бы обломки своих жертв-судов, но до сих пор нет ни одной находки, относящейся к «Св. Анне».
– А не мог все-таки Брусилов тоже отправиться в ледовый поход, поняв однажды, что «Св. Анне» не предстоит близкое освобождение изо льдов?
– На том же острове Рудольфа в развалинах стоянки итальянской и американской экспедиций Амедео Абруццкого и Болдуина Фиала мы нашли необычную для тех мест вещь – дамскую лакированную туфельку. На внутренней лайковой подкладке в золотом клейме была надпись: «Поставщик двора Его Императорского Величества: Санкт-Петербург». Не принадлежала ли эта модная туфелька Ерминии Александровне Жданко, ведь в числе итальянской и американской экспедиций женщин не было? Эта неожиданная и ошеломляющая версия долго не давала нам покоя, мы перерыли все, но увы – ничего больше, прямо или косвенно подтверждающего эту версию, не обнаружили. Но в то же время маловероятно, чтобы в ледовый поход при ограниченности веса она могла взять лакированные туфельки… Но если они все-таки ушли со временем на ботах, о возможности чего писал Брусилов в «Выписке из судового журнала», через несколько месяцев после Альбанова, и если они все погибли в пути, то должны же где-то появиться следы оставшейся во льдах «Св. Анны». Может, на самом деле нас еще ждет встреча с ней?..
«Св. Анна» канула в белую неизвестность вместе со святой Ерминией Александровной Жданко, как вечный памятник мужеству, женской жертвенности и гражданскому долгу, как канул в вечность «Геркулес» Русанова, на борту которого врачом была тоже юная и горячо любящая женщина.
Трагический 1912 год, когда неведомые нам явления, происходящие где-то в глубинах космоса, сдвигали на нашей тогда еще совсем мало изученной планете полярные льды на теплую землю, ломали отважные человеческие судьбы, мечты и надежды. Время, когда над Арктикой витал, погибая и обретая вечность, дух мужества и жертвенной любви.
Хрупкая нить поиска
Хрупкая нить поиска. Иногда я представляю человеческую судьбу в виде такой вот тончайшей стеклянной нити, которая от неосторожного прикосновения вдруг рассыпалась, и ее надо собрать – отдельные ее кусочки затерялись бог знает где, и их надо разыскать, ну если не все, то хотя бы как можно больше.
За несколько лет с помощью многих людей мне удалось собрать внешнюю биографию В. И. Альбанова до его ухода в экспедицию на «Св. Анне». Прежде всего, это удалось сделать благодаря помощи известного полярного гидрографа, известного исследователя обстоятельств и места гибели русановской экспедиции кандидата географических наук Владилена Александровича Троицкого, работавшего тогда главным инженером Хатангской гидрографической базы.
Первое письмо я от него получил 23 декабря 1978 года:
«Глубокоуважаемый Михаил Чванов! Прошу великодушно извинить меня за столь неудачное к Вам обращение, но отчества Вашего не знаю. Подытоживая уходящий год, решил Вам написать и искренне поблагодарить за сделанное Вами огромное дело – издание в Башкирском книжном издательстве дневника штурмана Альбанова, а также за взволнованность его судьбой. Вы совершенно правы, что «его судьба привлечет к себе внимание еще не одного пытливого исследователя…»
Не стал бы писать Вам, если бы в какой-то мере не был одним из тех, кого еще на студенческой скамье (я закончил гидрографический факультет Высшего Арктического морского училища им. адмирала Макарова в 1953 г.) захватила необычность судьбы Альбанова, она продолжает волновать меня до сих пор. Это по моему представлению присвоено звание острову близ Диксона в память В. И. Альбанова, работавшего в здешних местах, а также сделано предложение, единодушно поддержанное коллегами гидрографами, назвать одно из новых, построенных в Финляндии для полярной гидрографии судов – «Валериан Альбанов»…
Все эти годы при всяком удобном случае собирал крупицы сведений, связанных с Альбановым, которыми хочу с Вами поделиться…»
…После побега из Уфы какое-то время Валериан жил у перебравшейся во Владимир, скорее всего, к своим родителям, матери, где продолжил учебу в реальном училище, но в апреле 1900 года, не дождавшись сдачи последних экзаменов, уехал в Петербург, чтобы поступить там в мореходные классы, так в то время назывались средние мореходные училища. Приехал он в Петербург удачно: как раз из абитуриентов, желающих осенью начать учебу в мореходных классах, набирали «волонтеров» на летнюю навигацию матросами на грузовые суда. Это делалось, прежде всего, для того, чтобы абитуриенты «оморячились», то есть на собственной шкуре попробовали тяжелое морское дело, после такой практики у многих романтика улетучивалась и, не сдавая приемных экзаменов, они забирали документы обратно. Валериан Альбанов четыре месяца проплавал матросом на пароходе «Красная горка» только за стол и матросскую робу. Но это его вполне устраивало: во-первых, он хоть краешком, но уже приобщался к заветной мечте, а во-вторых, мать, оставшаяся вдовой кроме него с двумя дочерьми, ничем не могла ему помочь. В октябре он успешно сдал приемные экзамены и был зачислен в начальный мореходный класс. Хотя учащимся выдавалась морская форма, жили они на частных квартирах и кормились за свой счет. Валериан зарабатывал на жизнь репетиторством и продажей мастерски изготовляемых им моделей судов. Годы учебы в мореходных классах закалили и без того упорный характер Валериана Альбанова, привыкшего полагаться только на самого себя: зимой помимо учебы надо было зарабатывать на жизнь, летом – плавание матросом на торговых судах. Мало того, что он обеспечивал себя, практически на его содержании оказались и мать с сестрами, в скором времени перебравшиеся к нему в Петербург.
За несколько лет с помощью многих людей мне удалось собрать внешнюю биографию В. И. Альбанова до его ухода в экспедицию на «Св. Анне». Прежде всего, это удалось сделать благодаря помощи известного полярного гидрографа, известного исследователя обстоятельств и места гибели русановской экспедиции кандидата географических наук Владилена Александровича Троицкого, работавшего тогда главным инженером Хатангской гидрографической базы.
Первое письмо я от него получил 23 декабря 1978 года:
«Глубокоуважаемый Михаил Чванов! Прошу великодушно извинить меня за столь неудачное к Вам обращение, но отчества Вашего не знаю. Подытоживая уходящий год, решил Вам написать и искренне поблагодарить за сделанное Вами огромное дело – издание в Башкирском книжном издательстве дневника штурмана Альбанова, а также за взволнованность его судьбой. Вы совершенно правы, что «его судьба привлечет к себе внимание еще не одного пытливого исследователя…»
Не стал бы писать Вам, если бы в какой-то мере не был одним из тех, кого еще на студенческой скамье (я закончил гидрографический факультет Высшего Арктического морского училища им. адмирала Макарова в 1953 г.) захватила необычность судьбы Альбанова, она продолжает волновать меня до сих пор. Это по моему представлению присвоено звание острову близ Диксона в память В. И. Альбанова, работавшего в здешних местах, а также сделано предложение, единодушно поддержанное коллегами гидрографами, назвать одно из новых, построенных в Финляндии для полярной гидрографии судов – «Валериан Альбанов»…
Все эти годы при всяком удобном случае собирал крупицы сведений, связанных с Альбановым, которыми хочу с Вами поделиться…»
…После побега из Уфы какое-то время Валериан жил у перебравшейся во Владимир, скорее всего, к своим родителям, матери, где продолжил учебу в реальном училище, но в апреле 1900 года, не дождавшись сдачи последних экзаменов, уехал в Петербург, чтобы поступить там в мореходные классы, так в то время назывались средние мореходные училища. Приехал он в Петербург удачно: как раз из абитуриентов, желающих осенью начать учебу в мореходных классах, набирали «волонтеров» на летнюю навигацию матросами на грузовые суда. Это делалось, прежде всего, для того, чтобы абитуриенты «оморячились», то есть на собственной шкуре попробовали тяжелое морское дело, после такой практики у многих романтика улетучивалась и, не сдавая приемных экзаменов, они забирали документы обратно. Валериан Альбанов четыре месяца проплавал матросом на пароходе «Красная горка» только за стол и матросскую робу. Но это его вполне устраивало: во-первых, он хоть краешком, но уже приобщался к заветной мечте, а во-вторых, мать, оставшаяся вдовой кроме него с двумя дочерьми, ничем не могла ему помочь. В октябре он успешно сдал приемные экзамены и был зачислен в начальный мореходный класс. Хотя учащимся выдавалась морская форма, жили они на частных квартирах и кормились за свой счет. Валериан зарабатывал на жизнь репетиторством и продажей мастерски изготовляемых им моделей судов. Годы учебы в мореходных классах закалили и без того упорный характер Валериана Альбанова, привыкшего полагаться только на самого себя: зимой помимо учебы надо было зарабатывать на жизнь, летом – плавание матросом на торговых судах. Мало того, что он обеспечивал себя, практически на его содержании оказались и мать с сестрами, в скором времени перебравшиеся к нему в Петербург.