Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- 8
- Следующая »
- Последняя >>
Михаил Чванов
Загадка штурмана Альбанова
©Чванов М.А., 2012
©ООО «Издательский дом «Вече», 2012
©ООО «Издательство «Вече», 2012
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
©ООО «Издательский дом «Вече», 2012
©ООО «Издательство «Вече», 2012
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
Судьба, оставшаяся загадкой
Уже давно меня волнует трагическая судьба этого человека, во многом так и оставшаяся загадкой. Как в какой-то степени осталась загадкой и его душа. Несомненно, основные вехи его жизни мы можем проставить, они суровы и мужественны. Но если мы будем верить только им, то не будем знать всей правды, ибо вехи могут обмануть нас: кто знаком с работой геодезистов в трудных горах, тот знает, каков истинный путь между двумя триангуляционными вехами-знаками на соседних вершинах. А в человеческой судьбе и душе еще сложнее и горше: между двух возвышенных и прекрасных по духовному накалу вех-взлетов кроме времени и тяжелой работы лежат усталость, отчаяние, разочарование, болезни, потери близких людей, мужество – и снова отчаяние, и снова соленая работа…
Но почему же так получилось, что его судьба, оставившая заметный след в истории освоения Арктики, сама во многом осталась загадкой, несмотря на то, что продолжает волновать сотни и тысячи людей, несмотря на то, что время от времени снова и снова появляются публикации о нем, но все они опять-таки проставляют только главные вехи судьбы, они не открывают движения его души – слишком скудны биографические данные, оставшиеся нам.
А случилось так потому, что в 1912 году, когда три русские экспедиции, полные самых светлых надежд, уходили в свое трагическое плавание, внимание было приковано в основном к их начальникам: Седову, Русанову и Брусилову, а Валериан Иванович Альбанов был всего лишь старшим помощником и штурманом на судне Брусилова, а когда, пройдя через белую смерть, он наконец вернулся на теплую землю, по ней вовсю шастала с косой Первая мировая война, и если в другое время он мог бы рассчитывать на пышную встречу, то теперь ему в первые дни не на что было купить кусок хлеба.
И если в то время было какое-то внимание со стороны общественности к судьбе трех полярных экспедиций, то опять-таки – в основном к судьбе канувших в неизвестность остальных членов экспедиции Брусилова, и это, разумеется, было справедливо. А потом над Россией закружилась великая круговерть – революция, Гражданская война, и до него ли было, когда решалась судьба самой страны. Во время этой сатанинской круговерти, не раз победивший смерть, он погиб, унеся тайну с собой.
Но ведь оставались же в живых люди, знавшие, каждый в отдельности, хотя бы частицы этой тайны! Несомненно. С каждым годом их становилось все меньше. Но где-то еще живет кто-то, кто может приоткрыть завесу над этой тайной! Но где? Кого спросить? Наверное, единицы из них дожили до седин и умерли своей смертью: смерч революции разрубил их, вчерашних уфимских гимназистов, друзей юности, родственников, сослуживцев, хотели они этого или нет, на два непримиримых лагеря, они сгорали один за другим в огне Гражданской войны, потом тоже были нелегкие годы – редко кто дожил до седин. Правда, оставался в живых и еще по-прежнему плавал в северных морях его спутник по ледовому походу – матрос Конрад, который знал больше, чем кто-либо, но и после великой круговерти долгое время было не до трагических полярных экспедиций дореволюционных лет, а все мы смертны: Конрад умер в 1940 году, унеся в могилу все, что знал.
Но тем не менее где-то еще живут люди, лично знавшие Валериана Ивановича Альбанова или хотя бы знавшие о нем что-то, чего не знаем мы! Но где они? Кто подскажет?
Несколько раз я пытался браться за перо – не столько в надежде размотать этот загадочный узел, сколько просто поделиться с другими своим волнением, мыслями, но каждый раз чувствовал: еще многого не хватает, если не самого главного, без чего я не могу увидеть его живым человеком.
В свое время я писал о геологе и поэте Генрихе Фридриховиче Лунгерсгаузене. Его я тоже никогда не видел, хотя, как и с Альбановым, ходил по одним улицам, тем не менее не только ясно представлял, каким он был в жизни (кстати, на фотографиях он оказался именно таким, каким я его представлял), но и знал, как он поступит в каждом конкретном случае, словно не одну ночь коротал с ним у дымных таежных костров, словно не один раз катался по земле от его веселого и едкого юмора и бледнел от его сведенных в бешенстве глаз, когда он, добрый от природы, но вспыльчивый, приходил в ярость от чьей-нибудь нерадивости или лени. А тут этого не было.
И я снова, урывками между дорогами, копался в старых книгах, журналах, архивах, встречался с краеведами; были редкие и счастливые находки, о которых я обязательно расскажу, но главной нити я так и не мог нащупать. И я опять откладывал до лучших времен.
Особенно много я думал о Валериане Ивановиче Альбанове в дни и недели вынужденного кочевья в охотской тайге осенью 1975 года, когда вертолет, забросивший меня в верховья реки Охоты, на обратном пути, попав в заряд пурги, врезался в скалы в горном узле Сунтар-Хаята у перевала Рыжего, и я почти месяц кочевал с семьей эвенков-оленеводов в каких-то трехстах километрах от Оймякона, известного прежде всего как второй полюс холода на нашей планете.
Ночью я просыпался от стужи, выбирался из рваной палатки наружу. В густо-черном небе так низко стыли необыкновенно яркие и крупные звезды, так напряженно мерцали, что становилось не по себе, словно они пытались сказать тебе что-то, – и, забравшись в палатку, я снова думал о нем, о том страшном пути, который он оставил позади, вернувшись на теплую землю, старался представить его в общении со своими спутниками, каким он был в детстве, какими мечтами и мыслями жил перед смертью.
Я много думал о нем и летом 1976 года, когда на вертолете спецприменения полмесяца летал с геодезистами над Корякским нагорьем и Чукоткой: каждое утро, когда мы поднимались в воздух, внизу под шумом винтов лежал путь, – он и в наши дни невероятно труден: сплошные болота, комары, гнус, бесчисленные переброды студеных рек и речушек, туман, дождь, снег, – по которому после катастрофы в Великом океане шел к Анадырю – десять недель – великий землепроходец Семен Дежнев. Позднее он писал в челобитной:
«…и того Федота со мною, Семейкою, на море разнесло без вести, и носило меня, Семейку, по морю после Покрова Богородицы всюду неволею, и выбросило на берег в передний конец за Анадыр реку. А было нас на коче всех двадцать пять человек, и пошли мы все в гору, сами пути себе не знаем, холодны и голодны, наги и босы. А шел я, бедный Семейка, с товарыщи до Анадыры реки ровно десять недель и пали на Анадыр реку вниз блиско моря, и рыбы добыть не могли, лесу нет, и с голоду мы бедные врозь разбрелись. И вверх по Анадыре пошли двенадцать человек, и ходили двадцать ден, людей и аргишниц, дорог иноземских, не видали и воротились назад, и, не дошед за три дниша до стану, обначевались, почали в снегу ямы копать…»
Я повторял про себя эти горькие строки и вспоминал об Альбанове, ведь он был с ним одного беспокойного племени.
И я очень жалел, когда неожиданный туман, а потом зарядивший на несколько дней дождь помешали нам долететь до поселка Уэлен на Чукотке на мысе Дежнева, недалеко от которого Георгий Львович Брусилов, в бытность свою офицером Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана, летом 1910 года возводил мореходный знак, который впоследствии на морских картах так и стал называться: «знак Брусилова». Сохранился ли он? Ничто так много не дает сердцу, может быть, чисто интуитивно – ни строка архива, ни старые книги, – как самому притронуться к вещам, которые когда-то были освещены и освящены теплом человека, чью душу ты пытаешься понять.
Возвращался я с Чукотки через Петропавловск-Камчатский и Владивосток – по Транссибирской железнодорожной магистрали – и ждал город Ачинск недалеко от Красноярска, а потом с сожалением узнал, что Ачинск будем проезжать глубокой ночью. Но ночью неожиданно проснулся, когда поезд встал, хотя поезд за эту ночь вставал уже десяток раз, – и в глаза молча уперлась большая зеленая неоновая вывеска – «Ачинск». И я подумал, что, может быть, тут его – Валериана Ивановича Альбанова – несуществующая могила. Ведь, по некоторым сведениям, он погиб именно здесь.
Завернувшись в одеяло, я прижался лбом к холодному стеклу. Может быть, вот так же студеной ночью он смотрел в вагонное окно, не мог уснуть, а рядом взорвался эшелон с боеприпасами…
Мимо поплыли темные деревья, овраги, по мыслям больно стукнул гулко и коротко пролетевший внизу мост, и я сказал себе: откладывать больше нельзя, как только приеду, сразу же за работу. Не то чтобы я теперь надеялся легко распутать этот сложный человеческий узел. Нет! Я торопился, – жизнь такая штука, что всякое может случиться – поделиться с кем-нибудь своим волнением, чтобы кто-то разделил со мной сопричастность с теми, кто давно ушел в небытие и в то же время своим возвышенным духом постоянно живет рядом с нами.
Но почему же так получилось, что его судьба, оставившая заметный след в истории освоения Арктики, сама во многом осталась загадкой, несмотря на то, что продолжает волновать сотни и тысячи людей, несмотря на то, что время от времени снова и снова появляются публикации о нем, но все они опять-таки проставляют только главные вехи судьбы, они не открывают движения его души – слишком скудны биографические данные, оставшиеся нам.
А случилось так потому, что в 1912 году, когда три русские экспедиции, полные самых светлых надежд, уходили в свое трагическое плавание, внимание было приковано в основном к их начальникам: Седову, Русанову и Брусилову, а Валериан Иванович Альбанов был всего лишь старшим помощником и штурманом на судне Брусилова, а когда, пройдя через белую смерть, он наконец вернулся на теплую землю, по ней вовсю шастала с косой Первая мировая война, и если в другое время он мог бы рассчитывать на пышную встречу, то теперь ему в первые дни не на что было купить кусок хлеба.
И если в то время было какое-то внимание со стороны общественности к судьбе трех полярных экспедиций, то опять-таки – в основном к судьбе канувших в неизвестность остальных членов экспедиции Брусилова, и это, разумеется, было справедливо. А потом над Россией закружилась великая круговерть – революция, Гражданская война, и до него ли было, когда решалась судьба самой страны. Во время этой сатанинской круговерти, не раз победивший смерть, он погиб, унеся тайну с собой.
Но ведь оставались же в живых люди, знавшие, каждый в отдельности, хотя бы частицы этой тайны! Несомненно. С каждым годом их становилось все меньше. Но где-то еще живет кто-то, кто может приоткрыть завесу над этой тайной! Но где? Кого спросить? Наверное, единицы из них дожили до седин и умерли своей смертью: смерч революции разрубил их, вчерашних уфимских гимназистов, друзей юности, родственников, сослуживцев, хотели они этого или нет, на два непримиримых лагеря, они сгорали один за другим в огне Гражданской войны, потом тоже были нелегкие годы – редко кто дожил до седин. Правда, оставался в живых и еще по-прежнему плавал в северных морях его спутник по ледовому походу – матрос Конрад, который знал больше, чем кто-либо, но и после великой круговерти долгое время было не до трагических полярных экспедиций дореволюционных лет, а все мы смертны: Конрад умер в 1940 году, унеся в могилу все, что знал.
Но тем не менее где-то еще живут люди, лично знавшие Валериана Ивановича Альбанова или хотя бы знавшие о нем что-то, чего не знаем мы! Но где они? Кто подскажет?
Несколько раз я пытался браться за перо – не столько в надежде размотать этот загадочный узел, сколько просто поделиться с другими своим волнением, мыслями, но каждый раз чувствовал: еще многого не хватает, если не самого главного, без чего я не могу увидеть его живым человеком.
В свое время я писал о геологе и поэте Генрихе Фридриховиче Лунгерсгаузене. Его я тоже никогда не видел, хотя, как и с Альбановым, ходил по одним улицам, тем не менее не только ясно представлял, каким он был в жизни (кстати, на фотографиях он оказался именно таким, каким я его представлял), но и знал, как он поступит в каждом конкретном случае, словно не одну ночь коротал с ним у дымных таежных костров, словно не один раз катался по земле от его веселого и едкого юмора и бледнел от его сведенных в бешенстве глаз, когда он, добрый от природы, но вспыльчивый, приходил в ярость от чьей-нибудь нерадивости или лени. А тут этого не было.
И я снова, урывками между дорогами, копался в старых книгах, журналах, архивах, встречался с краеведами; были редкие и счастливые находки, о которых я обязательно расскажу, но главной нити я так и не мог нащупать. И я опять откладывал до лучших времен.
Особенно много я думал о Валериане Ивановиче Альбанове в дни и недели вынужденного кочевья в охотской тайге осенью 1975 года, когда вертолет, забросивший меня в верховья реки Охоты, на обратном пути, попав в заряд пурги, врезался в скалы в горном узле Сунтар-Хаята у перевала Рыжего, и я почти месяц кочевал с семьей эвенков-оленеводов в каких-то трехстах километрах от Оймякона, известного прежде всего как второй полюс холода на нашей планете.
Ночью я просыпался от стужи, выбирался из рваной палатки наружу. В густо-черном небе так низко стыли необыкновенно яркие и крупные звезды, так напряженно мерцали, что становилось не по себе, словно они пытались сказать тебе что-то, – и, забравшись в палатку, я снова думал о нем, о том страшном пути, который он оставил позади, вернувшись на теплую землю, старался представить его в общении со своими спутниками, каким он был в детстве, какими мечтами и мыслями жил перед смертью.
Я много думал о нем и летом 1976 года, когда на вертолете спецприменения полмесяца летал с геодезистами над Корякским нагорьем и Чукоткой: каждое утро, когда мы поднимались в воздух, внизу под шумом винтов лежал путь, – он и в наши дни невероятно труден: сплошные болота, комары, гнус, бесчисленные переброды студеных рек и речушек, туман, дождь, снег, – по которому после катастрофы в Великом океане шел к Анадырю – десять недель – великий землепроходец Семен Дежнев. Позднее он писал в челобитной:
«…и того Федота со мною, Семейкою, на море разнесло без вести, и носило меня, Семейку, по морю после Покрова Богородицы всюду неволею, и выбросило на берег в передний конец за Анадыр реку. А было нас на коче всех двадцать пять человек, и пошли мы все в гору, сами пути себе не знаем, холодны и голодны, наги и босы. А шел я, бедный Семейка, с товарыщи до Анадыры реки ровно десять недель и пали на Анадыр реку вниз блиско моря, и рыбы добыть не могли, лесу нет, и с голоду мы бедные врозь разбрелись. И вверх по Анадыре пошли двенадцать человек, и ходили двадцать ден, людей и аргишниц, дорог иноземских, не видали и воротились назад, и, не дошед за три дниша до стану, обначевались, почали в снегу ямы копать…»
Я повторял про себя эти горькие строки и вспоминал об Альбанове, ведь он был с ним одного беспокойного племени.
И я очень жалел, когда неожиданный туман, а потом зарядивший на несколько дней дождь помешали нам долететь до поселка Уэлен на Чукотке на мысе Дежнева, недалеко от которого Георгий Львович Брусилов, в бытность свою офицером Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана, летом 1910 года возводил мореходный знак, который впоследствии на морских картах так и стал называться: «знак Брусилова». Сохранился ли он? Ничто так много не дает сердцу, может быть, чисто интуитивно – ни строка архива, ни старые книги, – как самому притронуться к вещам, которые когда-то были освещены и освящены теплом человека, чью душу ты пытаешься понять.
Возвращался я с Чукотки через Петропавловск-Камчатский и Владивосток – по Транссибирской железнодорожной магистрали – и ждал город Ачинск недалеко от Красноярска, а потом с сожалением узнал, что Ачинск будем проезжать глубокой ночью. Но ночью неожиданно проснулся, когда поезд встал, хотя поезд за эту ночь вставал уже десяток раз, – и в глаза молча уперлась большая зеленая неоновая вывеска – «Ачинск». И я подумал, что, может быть, тут его – Валериана Ивановича Альбанова – несуществующая могила. Ведь, по некоторым сведениям, он погиб именно здесь.
Завернувшись в одеяло, я прижался лбом к холодному стеклу. Может быть, вот так же студеной ночью он смотрел в вагонное окно, не мог уснуть, а рядом взорвался эшелон с боеприпасами…
Мимо поплыли темные деревья, овраги, по мыслям больно стукнул гулко и коротко пролетевший внизу мост, и я сказал себе: откладывать больше нельзя, как только приеду, сразу же за работу. Не то чтобы я теперь надеялся легко распутать этот сложный человеческий узел. Нет! Я торопился, – жизнь такая штука, что всякое может случиться – поделиться с кем-нибудь своим волнением, чтобы кто-то разделил со мной сопричастность с теми, кто давно ушел в небытие и в то же время своим возвышенным духом постоянно живет рядом с нами.
Неожиданная встреча
В Уфе каждый год, чуть пройдет лед, на Белой начинается веселый мальчишеский праздник. Сотни лодок – весельных и моторных, деревянных и дюралевых – вдоль и поперек начинают бороздить ее воды. Кто положил начало этому празднику – трудно сказать.
Сколько мальчишек бороздило ее воды до нас? Как сложилась судьба каждого из них? На эти вопросы, видимо, уже не ответить. Ну кто, например, помнит, что в конце прошлого века в уфимской гимназии учился мальчишка Валериан Альбанов, после смерти отца воспитывающийся у дяди.
Кто помнит, что он, как, впрочем, и тысячи других мальчишек, мечтал о дальних морских путешествиях. Кто помнит, что однажды, предварительно запасшись провиантом и раздобыв лодку, вместе с товарищем он отправился в кругосветное путешествие – вниз по Белой.
Товарищу порка пошла впрок, он и помышлять больше не смел о морских путешествиях. Валериан Альбанов же не собирался расставаться со своей мечтой. Дядя хотел сделать из племянника «порядочного человека» и настаивал, чтобы он стал инженером.
Но неблагодарный племянник по окончании гимназии заявил, что поступит в мореходные классы и никуда больше. Тогда дядя, будучи инспектором народных училищ и потому справедливо считавший себя искушенным педагогом, прибегнул к последнему и, несомненно, действенному, по его мнению, педагогическому средству – пригрозил племяннику отказать в средствах на обучение. Но племянника и это не остановило. В одну из ночей он скрылся из дома; поезд медленно простучал по мосту; внизу, в тусклом свете фонарей, прощально проплыла Белая, по которой он несколько лет назад столь неудачно попытался совершить кругосветное плавание, и поезд нырнул в ночь и в жутковатую неизвестность. Беглецу было шестнадцать лет.
– Вернется! – успокаивал домочадцев взбешенный дядя. – Куда денется, пошляется-пошляется без копейки в кармане – и вернется.
Дни бежали за днями. Но племянник так и не вернулся.
Может быть, где-то в нюансах я погрешил: как это было в деталях, теперь уж, видимо, не узнать, но все было именно так: дядя отказал Валериану Альбанову в средствах на существование, узнав, что тот, вопреки его воле, все-таки поступил в мореходные классы…
В 1918 году дяде, если он еще был жив, может быть, показали изданную в самые последние дни 1917 года в приложении к 41-му тому «Записок по гидрографии» книгу-дневник с несколько необычным названием: «На юг, к Земле Франца-Иосифа». Несмотря на смутное время, она вызвала у общественности большой интерес. В последующие годы под разными названиями она была переиздана еще несколько раз. Издавалась книга и за рубежом – на немецком и французском языках. Известный советский полярный исследователь, член-корреспондент Академии наук СССР профессор Владимир Юльевич Визе, участник экспедиции Георгия Яковлевича Седова к Северному полюсу, писал о ней:
«Эта книга по своему захватывающему драматизму и удивительной простоте и искренности принадлежит к числу выдающихся в русской литературе об Арктике. Однако не только этим произведением автор прославил свое имя. Ему мы обязаны сохранением научных результатов экспедиции Г.Л. Брусилова в виде судового журнала и таблиц метеорологических наблюдений и морских глубин. Несмотря на скромный объем этих материалов, значение их для познания гидрометеорологического режима высоких широт, в особенности дрейфа льдов, оказалось очень большим. В частности, можно упомянуть, что на основании спасенного автором книги судового журнала было предсказано существование островов в северной части Карского моря».
Автора книги звали Валериан Иванович Альбанов.
Да, дядя, не зря от удивления и волнения вздрогнули ваши руки: это был ваш племянник, бывший уфимский гимназист Валериан Альбанов, пытавшийся в свое время на плоскодонке отправиться в кругосветное путешествие. Он все-таки добился своего, упрямый мальчишка, доставивший вам столько хлопот!..
В 1912 году три русские экспедиции ушли в Арктику: выдающегося полярного исследователя, увы – и революционера геолога Владимира Александровича Русанова на шхуне «Геркулес» – на Шпицберген, с тайным намерением пройти потом вокруг северной оконечности Новой Земли в Карское море и пробиться впоследствии, если все будет благополучно, в Тихий океан, но не «дорогой Норденшельда» – вдоль берегов Сибири, а гораздо севернее; В.А. Русанов (как потом выяснилось, справедливо) считал, что там, в океане, вдали от студеных сибирских берегов, меньше льдов; старшего лейтенанта Георгия Яковлевича Седова на шхуне «Св. великомученик Фока» – к Северному полюсу и лейтенанта Георгия Львовича Брусилова – как и Русанова, тоже в Тихий океан, но только уже проторенным Норденшельдом путем вдоль северных берегов России – навстречу пробивающимся этим путем с востока на запад ледокольным транспортам «Вайгач» и «Таймыр» Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана, в которой он служил до испрашивания отпуска для осуществления своей экспедиции.
Экспедиция Русанова – капитаном «Геркулеса» был отличный полярный мореход, участник экспедиции Руала Амундсена на «Фраме» в Антарктиду и давний друг Владимира Александровича двадцатичетырехлетний Александр Степанович Кучин, а в качестве врача на судне была невеста или жена Русанова француженка Жюльетта Жан – пропала без вести. Первые следы ее – столб с надписью «Геркулес» – были обнаружены топографом Гусевым только в 1934 году на маленьком острове в архипелаге Мона. Около столба были сложены старые нарты и цинковая крышка от патронного ящика. Теперь этот остров носит имя Геркулес. В том же году топограф Цыганюк на другом острове нашел фотоаппарат, около сотни патронов, компас, буссоль, обрывки одежды, мореходную книжку матроса с «Геркулеса» Александра Спиридоновича Чухнина, серебряные именные часы другого матроса – Василия Григорьевича Попова и справку на его имя. Эти вещи, в отличие от находки Гусева, уже свидетельствовали о трагедии.
Занавес неизвестности в какой-то степени приоткрылся лишь спустя еще сорок лет – учеными, сотрудниками отдела оружия Государственного исторического музея, сравнившими патроны Русанова, найденные в 1934 году, с патронами, обнаруженными в 1921 году около старого костровища известным полярным следопытом Никифором Алексеевичем Бегичевым на полуострове Михайлова (Таймыр) и до последнего времени считавшимися принадлежавшими трагически погибшим в 1919 году матросам из экспедиции Руала Амундсена, которые шли с зажатого льдами судна с почтой на далекий Диксон (помимо патронов и гильз производства 1912 года здесь были металлические пуговицы с клеймом французской фирмы, французская монета в 25 сантимов). Судьба была жестока к ним, как ни к кому другому. Кто-то из них, по одной версии, Кнутсен, но скорее Тессем, не дошел до Диксона чуть более двух верст, оставив позади тысячу двести жесточайших километров, он, может, уже видел огни Диксона и, скорее всего, дошел бы до него, если бы не провалился в глубокую береговую расселину. Его останки в августе 1922 года обнаружил все тот же Никифор Алексеевич Бегичев. Может, огни Диксона и сыграли с Тессемом роковую роль – увидев их, он невольно ускорил шаг и не заметил обрыва. По идентичности патронов ученые подтвердили вероятность стоянки русановцев на Таймыре на узкой высокой стрелке западнее крюкообразного полуострова Михайлова.
В недавнем прошлом в течение нескольких лет следы экспедиции Владимира Александровича Русанова искала научно-спортивная экспедиция газеты «Комсомольская правда», но, увы – трагическую загадку экспедиции В.А. Русанова до конца она не разгадала.
Более счастливая судьба была у «Св. великомученика Фоки». Потеряв при неудачном походе к полюсу своего командира, он медленно полз вдоль безлюдных берегов Земли Франца-Иосифа. В топках давно сгорели последние килограммы угля, теперь жгли судовые переборки, а когда везло с охотой – медвежьи и моржовые туши. «Фока» пробивался к острову Нортбрук, чтобы там, на мысе Флора, разобрать на топливо оставленный двадцать лет назад дом английского полярного исследователя Фредерика Джексона, на которого в свое время счастливо вышли из своего ледового похода уже тогда знаменитый Нансен с Иогансеном.
Не так уж много новых земель довелось открыть Фредерику Джексону, но, как мы убедимся далее, у него, видимо, было иное предназначение в жизни: спасать другие экспедиции…
Итак, «Фока» пробивался к острову Нортбрук. Вдруг на пустынном берегу увидели человека. Несказанно обрадовались: «За нами пришел пароход с углем!»
Вот как описывает эту невероятную встречу участник седовской экспедиции художник Николай Васильевич Пинегин:
«Неожиданно среди камней на берегу я увидел нечто похожее на человека. В первую минуту решил, что почудилось. Невольным движением я отнял от глаз бинокль, чтобы, протерев стекла, посмотреть снова. В это мгновение на палубе кто-то крикнул: «Человек на берегу!»
Да, человек. Он движется! Кто это? Вся команда «Фоки» закричала ура. Кто-то высказал догадку: «Это, наверное, судно за нами пришло». Рулевой, держа одну руку на руле, выразительно поводил другой под носом и заметил: «Ну, вот теперь-то мы закурим».
Я продолжал смотреть в бинокль. Стоявший на берегу не похож был на человека, недавно явившегося из культурных стран. Скомандовав отдать якорь, я еще раз внимательно вгляделся в фигуру человека и запоздало ответил рулевому: «Подожди еще, сдается мне, что тут хотят от нас табачком попользоваться».
Человек что-то делал у камней. Минуту после того, как мы отдали якорь, неизвестный столкнул на воду каяк, ловко сел и поплыл к «Фоке» – хороший каячный гребец, широко взмахивая веслом.
Каяк подошел к борту, сидящий в нем заговорил на чистейшем русском языке. Слабо звучал голос. Первые слова, кажется, приветствие, я не расслышал, затем донеслось:
– … Я штурман парохода «Святая Анна»… Я пришел с 83-го градуса северной широты. Со мной один человек. Четверо на мысе Гранта. Мы шли по плавучему льду…
В это время морж подобрался под каяк с весьма подозрительными намерениями.
– Морж, морж под вами! – закричали с борта.
– Ничего, ничего, эти противные животные порядочно надоели нам, когда мы шли с мыса Хармсворт, теперь мы к ним уже привыкли.
Мы отогнали моржа выстрелом.
Спустили с борта шторм-трап. Человек поднялся по нему. Он был среднего роста, плотен. Бледное, усталое и слегка одутловатое лицо сильно заросло русой бородой. Одет в изрядно поношенный морской китель.
– Альбанов, штурман парохода «Святая Анна» экспедиции Брусилова, – были первые слова незнакомца на борту «Фоки». – Я прошу у вас помощи, у меня осталось четыре человека на мысе Гранта…
Такова была наша встреча с Альбановым – одна из замечательнейших и неожиданных встреч за Полярным. Кто мог предполагать, что члены экспедиции Брусилова, отправившейся во Владивосток, могут встретиться на Земле Франца-Иосифа со своими земляками, пошедшими к полюсу?»
Сколько мальчишек бороздило ее воды до нас? Как сложилась судьба каждого из них? На эти вопросы, видимо, уже не ответить. Ну кто, например, помнит, что в конце прошлого века в уфимской гимназии учился мальчишка Валериан Альбанов, после смерти отца воспитывающийся у дяди.
Кто помнит, что он, как, впрочем, и тысячи других мальчишек, мечтал о дальних морских путешествиях. Кто помнит, что однажды, предварительно запасшись провиантом и раздобыв лодку, вместе с товарищем он отправился в кругосветное путешествие – вниз по Белой.
Товарищу порка пошла впрок, он и помышлять больше не смел о морских путешествиях. Валериан Альбанов же не собирался расставаться со своей мечтой. Дядя хотел сделать из племянника «порядочного человека» и настаивал, чтобы он стал инженером.
Но неблагодарный племянник по окончании гимназии заявил, что поступит в мореходные классы и никуда больше. Тогда дядя, будучи инспектором народных училищ и потому справедливо считавший себя искушенным педагогом, прибегнул к последнему и, несомненно, действенному, по его мнению, педагогическому средству – пригрозил племяннику отказать в средствах на обучение. Но племянника и это не остановило. В одну из ночей он скрылся из дома; поезд медленно простучал по мосту; внизу, в тусклом свете фонарей, прощально проплыла Белая, по которой он несколько лет назад столь неудачно попытался совершить кругосветное плавание, и поезд нырнул в ночь и в жутковатую неизвестность. Беглецу было шестнадцать лет.
– Вернется! – успокаивал домочадцев взбешенный дядя. – Куда денется, пошляется-пошляется без копейки в кармане – и вернется.
Дни бежали за днями. Но племянник так и не вернулся.
Может быть, где-то в нюансах я погрешил: как это было в деталях, теперь уж, видимо, не узнать, но все было именно так: дядя отказал Валериану Альбанову в средствах на существование, узнав, что тот, вопреки его воле, все-таки поступил в мореходные классы…
В 1918 году дяде, если он еще был жив, может быть, показали изданную в самые последние дни 1917 года в приложении к 41-му тому «Записок по гидрографии» книгу-дневник с несколько необычным названием: «На юг, к Земле Франца-Иосифа». Несмотря на смутное время, она вызвала у общественности большой интерес. В последующие годы под разными названиями она была переиздана еще несколько раз. Издавалась книга и за рубежом – на немецком и французском языках. Известный советский полярный исследователь, член-корреспондент Академии наук СССР профессор Владимир Юльевич Визе, участник экспедиции Георгия Яковлевича Седова к Северному полюсу, писал о ней:
«Эта книга по своему захватывающему драматизму и удивительной простоте и искренности принадлежит к числу выдающихся в русской литературе об Арктике. Однако не только этим произведением автор прославил свое имя. Ему мы обязаны сохранением научных результатов экспедиции Г.Л. Брусилова в виде судового журнала и таблиц метеорологических наблюдений и морских глубин. Несмотря на скромный объем этих материалов, значение их для познания гидрометеорологического режима высоких широт, в особенности дрейфа льдов, оказалось очень большим. В частности, можно упомянуть, что на основании спасенного автором книги судового журнала было предсказано существование островов в северной части Карского моря».
Автора книги звали Валериан Иванович Альбанов.
Да, дядя, не зря от удивления и волнения вздрогнули ваши руки: это был ваш племянник, бывший уфимский гимназист Валериан Альбанов, пытавшийся в свое время на плоскодонке отправиться в кругосветное путешествие. Он все-таки добился своего, упрямый мальчишка, доставивший вам столько хлопот!..
В 1912 году три русские экспедиции ушли в Арктику: выдающегося полярного исследователя, увы – и революционера геолога Владимира Александровича Русанова на шхуне «Геркулес» – на Шпицберген, с тайным намерением пройти потом вокруг северной оконечности Новой Земли в Карское море и пробиться впоследствии, если все будет благополучно, в Тихий океан, но не «дорогой Норденшельда» – вдоль берегов Сибири, а гораздо севернее; В.А. Русанов (как потом выяснилось, справедливо) считал, что там, в океане, вдали от студеных сибирских берегов, меньше льдов; старшего лейтенанта Георгия Яковлевича Седова на шхуне «Св. великомученик Фока» – к Северному полюсу и лейтенанта Георгия Львовича Брусилова – как и Русанова, тоже в Тихий океан, но только уже проторенным Норденшельдом путем вдоль северных берегов России – навстречу пробивающимся этим путем с востока на запад ледокольным транспортам «Вайгач» и «Таймыр» Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана, в которой он служил до испрашивания отпуска для осуществления своей экспедиции.
Экспедиция Русанова – капитаном «Геркулеса» был отличный полярный мореход, участник экспедиции Руала Амундсена на «Фраме» в Антарктиду и давний друг Владимира Александровича двадцатичетырехлетний Александр Степанович Кучин, а в качестве врача на судне была невеста или жена Русанова француженка Жюльетта Жан – пропала без вести. Первые следы ее – столб с надписью «Геркулес» – были обнаружены топографом Гусевым только в 1934 году на маленьком острове в архипелаге Мона. Около столба были сложены старые нарты и цинковая крышка от патронного ящика. Теперь этот остров носит имя Геркулес. В том же году топограф Цыганюк на другом острове нашел фотоаппарат, около сотни патронов, компас, буссоль, обрывки одежды, мореходную книжку матроса с «Геркулеса» Александра Спиридоновича Чухнина, серебряные именные часы другого матроса – Василия Григорьевича Попова и справку на его имя. Эти вещи, в отличие от находки Гусева, уже свидетельствовали о трагедии.
Занавес неизвестности в какой-то степени приоткрылся лишь спустя еще сорок лет – учеными, сотрудниками отдела оружия Государственного исторического музея, сравнившими патроны Русанова, найденные в 1934 году, с патронами, обнаруженными в 1921 году около старого костровища известным полярным следопытом Никифором Алексеевичем Бегичевым на полуострове Михайлова (Таймыр) и до последнего времени считавшимися принадлежавшими трагически погибшим в 1919 году матросам из экспедиции Руала Амундсена, которые шли с зажатого льдами судна с почтой на далекий Диксон (помимо патронов и гильз производства 1912 года здесь были металлические пуговицы с клеймом французской фирмы, французская монета в 25 сантимов). Судьба была жестока к ним, как ни к кому другому. Кто-то из них, по одной версии, Кнутсен, но скорее Тессем, не дошел до Диксона чуть более двух верст, оставив позади тысячу двести жесточайших километров, он, может, уже видел огни Диксона и, скорее всего, дошел бы до него, если бы не провалился в глубокую береговую расселину. Его останки в августе 1922 года обнаружил все тот же Никифор Алексеевич Бегичев. Может, огни Диксона и сыграли с Тессемом роковую роль – увидев их, он невольно ускорил шаг и не заметил обрыва. По идентичности патронов ученые подтвердили вероятность стоянки русановцев на Таймыре на узкой высокой стрелке западнее крюкообразного полуострова Михайлова.
В недавнем прошлом в течение нескольких лет следы экспедиции Владимира Александровича Русанова искала научно-спортивная экспедиция газеты «Комсомольская правда», но, увы – трагическую загадку экспедиции В.А. Русанова до конца она не разгадала.
Более счастливая судьба была у «Св. великомученика Фоки». Потеряв при неудачном походе к полюсу своего командира, он медленно полз вдоль безлюдных берегов Земли Франца-Иосифа. В топках давно сгорели последние килограммы угля, теперь жгли судовые переборки, а когда везло с охотой – медвежьи и моржовые туши. «Фока» пробивался к острову Нортбрук, чтобы там, на мысе Флора, разобрать на топливо оставленный двадцать лет назад дом английского полярного исследователя Фредерика Джексона, на которого в свое время счастливо вышли из своего ледового похода уже тогда знаменитый Нансен с Иогансеном.
Не так уж много новых земель довелось открыть Фредерику Джексону, но, как мы убедимся далее, у него, видимо, было иное предназначение в жизни: спасать другие экспедиции…
Итак, «Фока» пробивался к острову Нортбрук. Вдруг на пустынном берегу увидели человека. Несказанно обрадовались: «За нами пришел пароход с углем!»
Вот как описывает эту невероятную встречу участник седовской экспедиции художник Николай Васильевич Пинегин:
«Неожиданно среди камней на берегу я увидел нечто похожее на человека. В первую минуту решил, что почудилось. Невольным движением я отнял от глаз бинокль, чтобы, протерев стекла, посмотреть снова. В это мгновение на палубе кто-то крикнул: «Человек на берегу!»
Да, человек. Он движется! Кто это? Вся команда «Фоки» закричала ура. Кто-то высказал догадку: «Это, наверное, судно за нами пришло». Рулевой, держа одну руку на руле, выразительно поводил другой под носом и заметил: «Ну, вот теперь-то мы закурим».
Я продолжал смотреть в бинокль. Стоявший на берегу не похож был на человека, недавно явившегося из культурных стран. Скомандовав отдать якорь, я еще раз внимательно вгляделся в фигуру человека и запоздало ответил рулевому: «Подожди еще, сдается мне, что тут хотят от нас табачком попользоваться».
Человек что-то делал у камней. Минуту после того, как мы отдали якорь, неизвестный столкнул на воду каяк, ловко сел и поплыл к «Фоке» – хороший каячный гребец, широко взмахивая веслом.
Каяк подошел к борту, сидящий в нем заговорил на чистейшем русском языке. Слабо звучал голос. Первые слова, кажется, приветствие, я не расслышал, затем донеслось:
– … Я штурман парохода «Святая Анна»… Я пришел с 83-го градуса северной широты. Со мной один человек. Четверо на мысе Гранта. Мы шли по плавучему льду…
В это время морж подобрался под каяк с весьма подозрительными намерениями.
– Морж, морж под вами! – закричали с борта.
– Ничего, ничего, эти противные животные порядочно надоели нам, когда мы шли с мыса Хармсворт, теперь мы к ним уже привыкли.
Мы отогнали моржа выстрелом.
Спустили с борта шторм-трап. Человек поднялся по нему. Он был среднего роста, плотен. Бледное, усталое и слегка одутловатое лицо сильно заросло русой бородой. Одет в изрядно поношенный морской китель.
– Альбанов, штурман парохода «Святая Анна» экспедиции Брусилова, – были первые слова незнакомца на борту «Фоки». – Я прошу у вас помощи, у меня осталось четыре человека на мысе Гранта…
Такова была наша встреча с Альбановым – одна из замечательнейших и неожиданных встреч за Полярным. Кто мог предполагать, что члены экспедиции Брусилова, отправившейся во Владивосток, могут встретиться на Земле Франца-Иосифа со своими земляками, пошедшими к полюсу?»
Белые паруса надежды
Георгий Львович Брусилов был на два года моложе Альбанова. Он, в отличие от Альбанова, был потомственным моряком: родился 19 мая 1884 года в городе Николаеве в семье морского офицера, впоследствии вице-адмирала, организатора и первого начальника морского Генерального штаба, Л. А. Брусилова. В самый разгар Русско-японской войны кончил морской кадетский корпус. Сразу же получил направление на Дальний Восток. Принимал участие в военных морских операциях, сначала на миноносце, затем на крейсере «Богатырь» (его отец в это время командовал крейсером «Громобой»). Позже на этом же крейсере южными морями вернулся в Петербург. В 1906–1909 годах служил вахтенным начальником в отряде миноносцев, осваивающих трудное плавание в финляндских шхерах. Военная служба его не удовлетворяла, он рвался на Север, о котором, как и Альбанов, мечтал с детства. В 1909 году ему удалось перевестись на службу в Гидрографическую экспедицию Северного Ледовитого океана, в которой он был определен не куда-нибудь, а на ледокольное судно «Вайгач», командиром которого был назначен капитан 2-го ранга А. В. Колчак, уже прославивший себя организацией экспедиции по поискам Э. В. Толля. В планы Гидрографической экспедиции входило исследование совершенно неисследованных побережья и прилегающих вод Северного Ледовитого океана от Берингова пролива до устья Лены, а затем, если позволит состояние льдов, продолжить гидрографические работы далее на запад, до ранее уже относительно известных районов, вплоть до устья Енисея, иначе говоря, попытаться пройти Северным морским путем с востока на запад. Почему не с запада на восток? Потому что интересовал прежде всего совершенно неисследованный участок побережья Северного Ледовитого океана от Енисея до Берингова пролива, а из-за незнания ледовой обстановки и навигационно-гидрографических условий на всем протяжении Северного морского пути и прежде всего по причине того, что неизвестно, как поведут себя во льдах только спущенные со стапелей транспортные ледоколы, решили начать экспедицию с востока на запад, то есть с Берингова пролива, а туда пройти южным путем, через Суэцкий канал. В прошлом моряк-подводник, писатель Н. А. Черкашин пришлет мне фотографию, обнаруженную во всплывшем в книжном развале московского Измайловского рынка старинном альбоме, который, как потом удалось выяснить, принадлежал судовому врачу ледокольного парохода «Вайгач» доктору Э. Арнгольду, расстрелянному большевиками в Ялте в 1920 году. Фотография сделана во время перехода «Вайгача» и «Таймыра» из Кронштадта во Владивосток на палубе «Вайгача» во время двухмесячного стояния в Гавре из-за ремонта «Таймыра». На фотографии вся офицерская кают-компания корабля: 6 морских офицеров и корабельный врач. Они все молоды, красивы (все, как тогда было принято на морском флоте, при усах) и полны самых радужных надежд. Они идут открывать неизведанные земли, в том числе легендарную Землю Санникова. Но мифической Земли Санникова они не откроют, из-за чрезмерной осторожности начальника И. С. Сергеева результаты экспедиции будут более чем скромны, и только 2-я Гидрографическая экспедиция Северного Ледовитого океана под руководством отважного Б. А. Вилькицкого откроет целый архипелаг, который по его предложению назовут Землей Императора Николая II, правда, потом большевики переименуют ее в Северную Землю и уберут с карты Северного Ледовитого океана имя Колчака, в честь заслуг которого в исследовании Арктики его именем назовут остров. В центре фотографии, заложив руку за борт кителя, он и сидит – по облику восточный человек – его предком был плененный турецкий генерал – командир «Вайгача», один из инициаторов экспедиции, капитан 2-го ранга Александр Васильевич Колчак, к тому времени уже известный полярный исследователь. Он счастлив: сбылась его мечта пройти Северным морским путем на специально построенных для этого судах с новейшим гидрографическим оборудованием. К тому же два месяца назад у него родился сын-первенец – Ростислав. На груди – орден Владимира с мечами, полученный за доблесть, проявленную в Порт-Артуре уже после экспедиции по спасению Э. В. Толля. Кто мог предвидеть, что через десять лет его, как и сидящего от него по левую руку хозяина альбома, доктора Арнгольда, ждет расстрельная пуля? Эта фотография, подобная тысячам других, как бы символизирует судьбу офицерского корпуса старого русского флота. По правую руку от А. В. Колчака – старший офицер «Вайгача», старший лейтенант Ломан. Он погибнет в 1917 году на полуострове Сворбе на Балтике при взрыве артпогребов береговой батареи. Во втором ряду стоят слева направо: вахтенный начальник лейтенант Гельшерт, которому Колчак передаст командирство над «Вайгачом», когда его из Владивостока неожиданно отзовут на службу в Морской Генштаб на должность начальника 1-й оперативной части. Следующий – лейтенант Виктор Нилендер, эмигрантская судьба забросит его в Аргентину, и неизвестно, где над ним поставлен могильный крест. Следующий – лейтенант Георгий Брусилов, который счастлив не меньше, чем Александр Колчак: наконец сбывалась его мечта – попасть в Арктику на научно-исследовательском судне, да еще с таким командиром. Скорее всего, в этой экспедиции, правда, уже в отсутствии Колчака, уже на Чукотке, при всей очевидности возможности дальнейшего продвижения на запад, у него и родилась идея собственной арктической экспедиции – с запада на восток навстречу «Вайгачу» и «Таймыру»… Последний в ряду: самый низкорослый из стоящих и чуть видный из-за плеча Георгия Брусилова, – лейтенант Алексей Пилкин, тоже герой Порт-Артура, офицер с головокружительной карьерой, уже в недалеком будущем – контр-адмирал, в годы Гражданской войны он возглавит в Северо-Западной русской армии Морское управление. Его прах покоится во Франции, в Ницце. Он – единственный на фотографии, могила которого известна.