Страница:
Отпечатки шин теряются через триста двадцать два метра – когда «Волга» выбралась на шоссе. Там еще были заметны следы глины, оставшейся на покрышках, но через семьдесят четыре метра они стали неразличимы. Кроме того, там довольно оживленное движение, так что все, что было, стерлось еще до прибытия бригады.
Смирнов отметил про себя, что опергруппа неплохо поработала. Он протянул листки Суханову:
– Скопируй, пожалуйста.
– Конечно, – сказал тот, забирая отчет.
Смирнов достал мобильник и набрал номер Павлова.
– Привет, как дела?
– Валер, я собрал информацию по библиотекам. Тут семнадцать человек, плотно интересовавшихся Големом в последнее время.
– Оставь в управлении, заеду – заберу. Слушай, есть еще дело.
– Давай.
Смирнов кратко обрисовал ситуацию.
– Значит, все-таки серия, – подвел итог опер, выслушав про второй труп.
– Да. Так что надо забрать вещдоки. И вызови машину для тела. Пусть его доставят Тумарину.
– Ладно, сейчас сделаю.
– Одну коробку с вещами убитого я заберу сам, но тут есть еще две канистры. Займись ими, пожалуйста. Надо выяснить, откуда они.
– Понял. Все организую.
– Ладно, давай.
Повесив трубку, Смирнов взглянул на Суханова. Тот протянул ксерокопию отчета и распечатанную расписку. Следователь пробежал ее глазами и поставил свою подпись. Затем он отнес коробку с вещами в машину, а сам вернулся в кабинет Тарского.
– Все посмотрели? – осведомился тот.
– Да, спасибо. Ваши ребята не проверяли, видел ли кто-нибудь поблизости от карьера «Волгу»? – спросил Смирнов.
– Еще не успели. Хотели сегодня этим заняться, но тут появились вы.
– Проверьте, ладно? Вам это будет сделать удобнее.
Тарский закряхтел, но согласился:
– Сделаем. Вот только знать бы, когда она там стояла.
– Патологоанатом определит время смерти, и будем плясать от этого. Я вам сообщу.
– Лады, подождем.
– И пусть ваши парни заодно узнают, не было ли кого поблизости от карьера раньше. Теперь уже ясно, что глина, найденная в горле первой жертвы, взята отсюда, значит, преступник приезжал на карьер, чтобы взять ее. Его могли заметить.
– Понятно. Будем работать, – сказал Тарский.
– Еще раз спасибо. – Смирнов поднялся.
Они с начальником отделения обменялись рукопожатиями, и следователь вышел на улицу. Сев за руль, он минуту посидел, раздумывая, а затем набрал на мобильнике номер Дымина.
– Алло, здорово. Ты уже знаешь?
– Что нам опять досталась серия?
– Павлов сказал?
– Он самый. Я собрал показания со знакомых Марухина, они тебя ждут в управлении.
– Отлично, изучу. Слушай, тут такое дело: надо съездить в Троицкий монастырь. Записывай адрес.
– Погодь, возьму бумажку. Все, диктуй.
Смирнов продиктовал адрес.
– А что там делать? – поинтересовался Дымин.
– Думаю, там будет следующая жертва.
– С чего ты взял?
Смирнов объяснил насчет проспекта.
– Я узнаю, не было ли из монастыря звонков в полицию.
– Само собой. Но если труп уже нашли и забрали, все равно съезди.
– Конечно.
– Если все же трупа нет, надо будет обеспечить охрану монастыря.
– Понимаю.
– Я не знаю, кто жертва – монах, или посетитель, или вообще человек, не имеющий к монастырю отношения. Может быть любой.
– Ясно. Если трупа еще нет, будем смотреть в оба. Устроим засаду по всем правилам.
– Я все-таки думаю, что это не понадобится, – мрачно сказал Смирнов.
– Уверен, что тело уже там?
– Если его не забрали.
– Ладно, как только узнаю, позвоню.
– Хорошо, до связи.
Смирнов вырулил на шоссе и поехал в город. По дороге завернул в кафе и перекусил пирожками с кофе, с тоской поглядывая на витрину с сигаретами. Потом отправился в управление. Там Смирнов сдал вещдоки в хранилище, оставив только брошюру и паспорт убитого.
Зазвонил телефон, на экране высветилось «Дымин».
– Да? – отрывисто произнес следователь, прижав трубку к уху. – Ну что?
– Ты был прав. В монастыре сегодня нашли труп. Его уже забрали, но я договорился, что его доставят Тумарину.
– Молодец, – похвалил Смирнов. – А кого убили? И когда нашли тело?
– Жертва – монах. Зовут брат Федор, в миру – Базаров Степан Николаевич. Отвечал за монастырские трапезы.
– Повар, что ли?
– Нет, просто ведал столовой. Сам не готовил.
– Ясно.
– А тело нашли около часа назад. Решили изменить меню к обеду, стали искать, чтобы согласовать, и обнаружили, что монах пропал. Из монастыря при этом не выходил. Ну, сначала удивились, потом испугались: вдруг плохо стало где-то человеку?
– Я так понимаю, утром его видели живым?
– Видели. И после завтрака тоже. Так что убили его между одиннадцатью и двумя.
– И где нашли?
– В кустах, за складом с садовым инвентарем.
– Глухое место?
– Пока не знаю. Еще не доехал до монастыря. Как огляжусь, позвоню.
– Не знаешь, нашли что-нибудь на теле? В смысле, следующее указание.
– Мне сказали, что в руке монах держал бумажку с какой-то иллюстрацией. Но ее ему явно просто вложили.
– Что на иллюстрации, спросил?
– Естественно.
– И?..
– Мужик в колеснице.
– Что?
– Мужик в колеснице. В доспехах.
– А откуда иллюстрация?
– Понятия не имею.
– Узнай.
– Ладно.
– Давай, жду звонка.
Убрав мобильник, Смирнов придвинул листки с отчетами Дымина и Павлова – опера оставили их ему на столе. Изучив их, следователь позвонил Павлову.
– Слушай, прочитал твой список. В принципе не удивлен. Кто еще станет копаться в этой теме, кроме студентов и ученых. Спасибо, кстати, что сразу выяснил их личности.
– Не за что. Я же знал, что ты все равно заставишь это сделать, – усмехнулся Павлов.
– Можешь теперь проверить, кто из них чем занимался в течение последних двух дней? Особенное внимание – с одиннадцати до двух сегодняшнего дня. Это время смерти третьей жертвы.
– Что, уже и третья есть? – поразился опер.
– Да.
– Где? Кто?
Смирнов пересказал Павлову то, что узнал от Дымина.
– Вот гад! – возмутился тот. – А мне даже не сказал. Я-то ему насчет мужика в карьере сразу позвонил, – добавил он с обидой.
– Ладно, не хнычь! – оборвал его Смирнов. – Проверь любителей чтения, а я пока съезжу в университет, где работал Марухин, поговорю с его коллегами. Что-то больно разные мнения насчет этого товарища собрал Дымин. Одни говорят, что беспринципная мразь и пойдет по головам, другие – что истинный ученый и жизнь положил на алтарь науки.
– А что, одно другому мешает?
– Разве нет?
– По-моему, не обязательно.
– Ну вот я и уточню. Кроме того, хочу познакомиться со всей этой компанией лично. Ты же помнишь наш главный принцип при расследовании мокрух?
– Искать в ближайшем окружении жертвы?
– Ага.
– Ладно, шеф, действуй.
Попрощавшись с опером, Смирнов отправился в НИИ, где работал Марухин. Показав на проходной удостоверение, он прошел к директору института и объяснил, что хочет поговорить с коллегами погибшего.
– У нас уже была полиция, – сообщил тот. Это был плотно сбитый мужчина с хорошей осанкой и холеным круглым лицом. Смирнов задержался взглядом на значке, видневшемся на лацкане директора: золотой факел в лавровом венке. Звали директора Калужников Леонид Юрьевич. – Ваши коллеги всех опросили, включая меня.
– Знаю, – сказал Смирнов. – Читал протоколы бесед. Но так и не составил представления о Марухине, если честно. Все говорят разное.
Директор понимающе улыбнулся:
– Ничего удивительного. Люди подобные Марухину, как правило, вызывают противоречивые эмоции: от зависти до восхищения.
– Вот-вот.
– Это нормальная ситуация. Если хотите знать мое мнение, Марухин был предан своему делу, действительно посвятил ему свою жизнь и того же требовал от других. Он не понимал, как человека может интересовать что-то, кроме работы. Отсюда и проблемы с окружающими.
– Не все разделяли его фанатизм?
– Конечно.
– Он ссорился с коллегами?
– Нет. В лаборатории, которой он руководил последние годы, подобрался коллектив, который Марухина вполне устраивал. Такие же увлеченные исследователи, как и он. Конечно, возникали разногласия, но ничего серьезного.
– А с кем он конфликтовал?
– Да со всеми. Но это мелочи, из-за которых не убивают.
– Ничего принципиального?
Директор покачал головой:
– Насколько мне известно, нет. Но вам лучше поговорить об этом с коллегами Марухина. Я так понял, что не все отозвались о нем лестно?
– Это как посмотреть. В его профессиональных качествах никто не сомневается.
Директор хмыкнул:
– Ну еще бы!
– А вот что касается человеческих… – Смирнов, вместо продолжения фразы, пошевелил пальцами.
– Понимаю. У Марухина был тяжелый характер.
– Чем вообще занималась его лаборатория?
– Новыми подходами к генной терапии.
– Что это значит?
– Думаю, вам лучше поговорить с Юрой Самсоновым. Он был, так сказать, правой рукой Марухина.
– Где мне его найти?
– В лаборатории. Двадцать шестой кабинет, если не ошибаюсь.
Попрощавшись с директором, Смирнов отправился искать Самсонова. Он оказался на месте. Мужчина лет пятидесяти, черные волосы с проседью, аккуратно подстриженные, гладко выбрит, в очках с массивной оправой. Следователь сразу вспомнил, что где-то читал, будто такую выбирают те, кому есть что скрывать. Или люди, стремящиеся отгородиться от мира. Это, пожалуй, больше подходило ученому.
Смирнов представился и объяснил, что ему нужно.
– Марухин был прекрасным руководителем, – заявил Самсонов твердо. – Жестким и требовательным и, безусловно, преданным своему делу. Генетика много потеряла в его лице.
Смирнов помнил, что примерно такую же характеристику Самсонов дал и в первый раз, когда опросом занимался Дымин.
– Не скажете, чем ваша лаборатория занимается? – Смирнов, достал блокнот. – Хотелось бы составить общее впечатление об… интересах погибшего.
– Интересах! – фыркнул Самсонов. – Да Марухин только и думал что о работе.
– Понимаю, – кивнул Смирнов.
– Сфера наших исследований сейчас крайне актуальна как в масштабах России, так и в мировых. И наш руководитель был фигурой, определяющей многие тенденции в генетике человека. Он был очень известен и уважаем в научных и медицинских кругах. И, должен сказать, абсолютно заслуженно!
– В этом я не сомневаюсь, – сказал Смирнов. – Но хотелось бы узнать побольше о работе вашей лаборатории. Генетика действительно так востребована? Просто мне всегда казалось, что это что-то из области отвлеченных наук. Ну вроде философии, что ли. То есть разве генетика применима в таких масштабах на практике? Я, конечно, слышал о генномодифицированных продуктах, но…
– Это совсем другое, – прервал полицейского Самсонов. – Как я уже сказал, мы занимаемся генетикой человека. А вернее, генной терапией. Вы что-нибудь слышали о ней?
– Нет. Так что излагайте попроще, профессор.
– Постараюсь. Видите ли, существуют заболевания, передающиеся по наследству. А иногда они являются результатом случайных или закономерных мутаций. Могу вам сказать, что по статистике почти у сорока из тысячи новорожденных обнаруживаются наследственные болезни. В России каждый год рождается сто восемьдесят тысяч младенцев с генными отклонениями. Причем число подобных заболеваний растет с каждым годом. Например, если в 1956 году науке было известно только семьсот форм, то к 1986-му их стало уже две тысячи. А в 1992-м зафиксировано уже больше пяти тысяч семисот. К счастью, хотя бы некоторые из них можно лечить.
– Это и есть генная терапия?
– Именно. Разрабатываются специальные препараты на основе нуклеиновых кислот, которые корректируют генные мутации. Новая генетическая информация вводится в клетки, что позволяет лечить наследственные болезни. Существуют два основных подхода: либо чужеродную ДНК вводят в зиготу или эмбрион на ранней стадии развития, либо генетический материал поступает лишь в соматические клетки. Но в таком случае он не передается половым клеткам, и следующие поколения не наследуют корректировку. Первый способ, конечно, предпочтительнее, но он осуществим, только если болезнь обнаружена на самых начальных стадиях развития.
– Думаю, я понял, – прервал Смирнов профессора, видя, что тот увлекся любимой темой, и опасаясь, как бы ответ на вопрос не обернулся лекцией. – Я правильно понял: вы делаете лекарства?
– В том числе. Это, так сказать, конечная цель наших исследований.
– Сотрудничаете с фармацевтическими компаниями?
– А как же? Кто же еще оплатит нашу работу?
– Ясно. Мне бы хотелось теперь побеседовать с остальными.
– С теми, кто входил в исследовательскую группу Марухина? – уточнил Самсонов.
– Именно. Сколько всего человек?
– Включая меня – семь.
Смирнов вытащил листок, на котором был распечатан отчет Дымина о беседах с коллегами погибшего.
– Давайте сверим список, – предложил следователь.
– Я, моя жена, Кушекова, Кожин, Викулова, Золина, Бирюков.
– И кто чем занимается? – Смирнов достал блокнот и быстро написал список, оставив место справа. – В самых общих чертах, естественно.
Самсонов вздохнул:
– Я и Люда отвечаем за весь процесс, так сказать. Кроме того, моя жена – вирусолог.
– Вирусолог? – удивился Смирнов.
– Разумеется. После открытия и изучения механизмов трансформации клеток опухолеобразующими вирусами подобные специалисты необходимы в каждой лаборатории, занимающейся генотерапией.
– Ясно. Давайте дальше.
Самсонов продолжил:
– Хорошо. Кушекова – это наша лаборантка. Она готовит посуду, реактивы, убирается и так далее.
Смирнов кивнул, строча в своем блокноте.
– Кожин, младший научный сотрудник, наш техник. Приборы, оборудование – все на нем. Я называю всех по фамилиям, потому что вам, наверное, так удобнее.
– Да-да, спасибо. Инициалы у меня есть.
– Хорошо. Значит, так, кто там дальше? Викулова, старший научный сотрудник, она по образованию фармацевт, так что на ней собственно лекарственные препараты. Золина делает анализы, а Бирюков – это наш химик. Едва ли не большая часть работы зависит от него. Доктор наук, между прочим, – гордо заключил Самсонов.
– Это все, кто работает в вашей лаборатории? – на всякий случай уточнил Смирнов.
– Да.
– Где я могу познакомиться с остальными? Они здесь?
– Да, конечно. Пройдите в соседнюю комнату. – Профессор указал на дверь в смежное помещение.
– Дайте на всякий случай номер своего мобильного телефона, – попросил полицейский. – Вдруг мне понадобится что-нибудь срочно уточнить.
– Пожалуйста.
– Запишите здесь, если не трудно. – Смирнов протянул раскрытый блокнот.
Самсонов старательно вывел одиннадцать цифр, начиная с восьмерки.
Полицейский никогда не заносил номера тех, кто проходил по делам, в память телефона, потому что тогда у него были бы сотни контактов, а большинство из них после окончания расследования были не нужны.
В соседнем отделении лаборатории Смирнов застал двух женщин. Одна была рыжей и полноватой, лет под пятьдесят, ярко накрашенной. Другая – коротко стриженная блондинка с минимумом косметики, зато с кучей браслетов на запястьях. Лет сорока, ухоженная и подтянутая. Обе были в зеленых халатах и перчатках. Они расставляли химическую посуду на белых подносах и при появлении следователя недовольно нахмурились.
– Что за уроды, а? – громко говорила рыжая. – Чертовы алкаши! Это же надо, спереть столько спирта!
– Ума не приложу, как они его вынесли, – отозвалась блондинка.
Смирнов кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание.
– В чем дело? – отрывисто спросила рыжая, окинув незваного посетителя с ног до головы и явно не удовлетворенная осмотром.
– Старший лейтенант Смирнов, – представился следователь, напустив на себя строгий вид. – Хотелось бы с вами побеседовать.
– Это надолго? – поинтересовалась рыжая, бросив выразительный взгляд на поднос с посудой.
– Пара минут.
– Ладно, давайте.
Блондинка во время диалога не произнесла ни слова, зато не сводила со следователя глаз.
– Как бы вы охарактеризовали покойного? – начал опрос Смирнов. – Знаю, вам уже этот вопрос задавали, но…
– Задавали, не задавали, – раздраженно перебила рыжая. – Давайте быстро с этим покончим, ладно? У нас куча дел.
– Я только за.
– Так вот, Марухин был голова и ради дела был готов пожертвовать чем угодно.
– А вы что скажете? – обратился Смирнов к блондинке, видя, что рыжая высказала все, что хотела.
Та едва заметно пожала плечами.
– Я лично к Александру Викторовичу относилась с уважением, – проговорила она, глядя в пол. – Хотя характер у него был тяжелый.
– Враги у него были?
– Не думаю. – Блондинка взглянула на рыжую, та фыркнула. – Скорее, оппоненты. В научном мире.
– Но их баталии развивались за кафедрой или в прессе, – добавила рыжая. – Из-за разногласий по вопросам генетики не убивают, я думаю.
Смирнов холодно улыбнулся:
– Убивают и не из-за такого, уж поверьте.
– Вам виднее, – легко согласилась рыжая.
– Простите, дамы, но кто из вас кто? – Смирнов улыбнулся, словно извиняясь за свою недогадливость.
– Викулова Виктория Романовна, – назвалась рыжая.
– Золина Зоя Владимировна, – представилась блондинка.
– Можете еще что-нибудь добавить насчет Александра Викторовича?
Женщины ответили отрицательно, и Смирнов, попросив их на всякий случай записать ему в свой блокнот номера мобильных телефонов, двинулся дальше.
В следующей комнате он обнаружил техника. Анатолий Семенович Кожин оказался рыжеватым блондином лет сорока, сутулым, с непропорционально большими руками. Глаза у него были водянистыми, веки воспаленными. На подбородке виднелась узкая полоска щетины, которую он пропустил, когда брился. Техник рассеянно сунул полицейскому ладонь для рукопожатия и предложил выйти поговорить на лестницу.
– Покурим, – сказал он, доставая пачку «Веста».
Дверь из комнаты вела прямо на лестничную клетку, где стояла почти полная окурков банка из-под кофе.
– Охарактеризуйте вкратце Александра Викторовича, – попросил Смирнов, наблюдая за тем, как техник щелкает газовой зажигалкой, пытаясь прикурить.
– Скотина! – кратко заявил Кожин, когда ему это наконец удалось. – Шел по трупам. Никакого представления о морали. Я так и сказал вашему предшественнику.
– Можете привести конкретные примеры? – поинтересовался следователь.
– Сколько угодно, – согласился Кожин и тут же выложил четыре истории о том, как Марухин подставлял, подсиживал и обходил конкурентов. Причем работавших в том же самом НИИ.
Смирнов все аккуратно записал, особенно фамилии.
– Больше ничего? – спросил он.
– Нет, но поспрашивайте тех, кто тут работает подольше. Уверен, они вам и не такое расскажут.
Смирнов уточнил возраст лиц, которые, по мнению Кожина, пострадали от козней Марухина. Оказалось, что самому молодому сейчас пятьдесят семь и живет он уже восьмой год в Канаде.
– Но в любом случае за такое не убивают, – пожал плечами Кожин. Он затушил сигарету о край банки и бросил в нее окурок. – Да еще и так… жутко.
Следующим Смирнов опрашивал Дмитрия Александровича Бирюкова, химика и доктора наук, как сообщил ему Самсонов. Химик был лысым шестидесятилетним крепышом в очках без оправы, его лицо покрывали крупные веснушки. Он разговаривал с полицейским, сидя на табурете и вертя в пальцах огрызок карандаша.
– Сашу знал давно, – говорил он. – Лет двадцать, наверное. Мы вместе и лабораторию эту организовали, персонал набирали. Так что стояли, так сказать, у истоков.
Смирнов уважительно кивнул.
– Ученый он был от Бога, – продолжал Бирюков. – Гений, я думаю. Большая потеря для генетики.
– А как у него складывались отношения с людьми? С коллегами в том числе.
– По-разному.
– Конфликтовал? – осторожно спросил Смирнов.
– Постоянно.
– Что-нибудь серьезное? – Следователь задал вопрос, уже зная, что ему ответят.
– Да нет, так, мелкие дрязги. Думаете, его из-за этого убили?
– Нет, – честно признался Смирнов. – Скажите, а как вы испытываете лекарства?
Бирюков усмехнулся:
– Все законно, можете проверить документы. Они у Калужникова.
– Я верю, не подумайте. Но мне интересно, как это происходит.
– Видите ли, генная терапия – наука уже не новая. Не надо думать, что мы ставим какие-то уникальные эксперименты. Тут приходится действовать очень осторожно. Мы работаем с эмбрионами и детьми в возрасте до семнадцати лет. Это наша специализация. Иногда выезжаем, но чаще посещают нас.
– То есть вы лечите детей? Прямо тут? – Ручка замерла в руке Смирнова.
– Ну конечно. И уже много лет.
– Сколько?
– Дайте подумать. Лет шестнадцать.
– Многих вылечили?
– Достаточно.
– Примерно сказать можете?
– Могу точно, но нужно документы смотреть.
– Не надо. Навскидку.
Бирюков осуждающе покачал головой:
– Это же детские судьбы, а вы «навскидку».
– Извините. И все же, сколько вы излечили? Сотню, тысячу?
– Сотни две. Может, немного больше. Некоторые еще проходят лечение.
– Сейчас сколько у вас наблюдается пациентов?
– Это я вам могу сказать точно. Семьдесят четыре.
Смирнов присвистнул.
– Всех удается вылечить?
– Нет. Но большинство.
Смирнов поблагодарил химика, взял у него номер телефона и отправился дальше.
Людмила Ивановна Самсонова находилась в кабинете, который делила с мужем. Так было написано на двери. Она сидела за компьютером и что-то печатала. Смирнов представился и объяснил, что ему нужно. Вздохнув и с сожалением взглянув на монитор, женщина развернулась и положила локти на стол. На вид ей было столько же, сколько и мужу. Крашеная брюнетка с тонкими, властными чертами лица и ярким макияжем. В ушах – маленькие старомодные серьги с прозрачными камешками.
– Каким был Марухин? – медленно повторила Самсонова. – Дайте подумать. – Она сложила ладони и уткнулась в них лбом.
Пока женщина собиралась с мыслями, Смирнов разглядывал кабинет. Стеллажи, сейф, оргтехника, вентилятор в углу, куча дипломов в рамках, развешанных по стенам. Бросалось в глаза только одно: кубки и медали на разноцветных ленточках, видневшиеся буквально повсюду.
– Кому принадлежат все эти призы? – спросил Смирнов.
– А? – подняла на него глаза женщина, не сразу поняв вопрос. Затем улыбнулась. – Это наших детей. – Она взяла стоявшую на столе фотографию в рамке и развернула так, чтобы следователь мог ее видеть. – Ксюша и Максим.
На Смирнова смотрели два улыбающихся подростка. Очень похожие друг на друга.
– Сколько им? – вежливо поинтересовался полицейский.
Если тебе показывают фотографию своих детей, надо задать хотя бы пару вопросов.
– По четырнадцать.
– Близнецы?
– Двойняшки. Они разнояйцевые.
– А как похожи.
– Да уж.
Смирнов помолчал, разглядывая детские лица. Вдруг ему в голову пришла неприятная мысль.
– Они больны? – уточнил он. – Что-то генетическое?
– Нет, что вы! Просто держу тут их… добро. – Женщина улыбнулась. – Чтобы не расслабляться, – добавила она.
– Соревнуетесь с собственными детьми? – тоже улыбнулся Смирнов.
Самсонова нахмурилась:
– Нет, конечно. При чем тут это?
– Извините, это я так. Давайте вернемся к Марухину.
– Как скажете, – недовольно проговорила Самсонова. – Александр Викторович всего себя отдавал науке. Хотя, бывало, и по головам шел.
– Но из-за этого не убивают, – возразил следователь.
Самсонова пожала плечами:
– Не знаю. Наверное, всякое бывает.
– Что еще можете сказать о покойном?
– Только хорошее, – невесело усмехнулась женщина. – На самом деле даже не знаю. Человек как человек. Мы же с ним работали вместе, а не жили. Что конкретно вас интересует?
– На молоденьких он не заглядывался?
– Чего не было, того не было. Александру Викторовичу не до того было. Он с утра до вечера только о работе думал, я ведь вам сказала.
– С женой из-за этого проблем не было?
– Если и были, то я не в курсе. Спросите ее саму.
– Так и сделаю. Вы никого не подозреваете?
– Да нет. Кого я могу подозревать? Тем более я так поняла, что убийца – псих.
– Почему вы так решили?
– Судя по тому, что он сделал.
– А вам откуда это известно? – поинтересовался Смирнов, хотя уже знал, что услышит в ответ.
– От жены Марухина. Она ходила на опознание.
– Ей должны были показать только лицо.
– Простыня случайно соскользнула.
– Понятно. Ваш муж сказал, что вы вирусолог.
– Да, и что?
– Не объясните, что это значит?
– Это имеет отношение к убийству Марухина?
– Нет, считайте, что мне просто любопытно.
– Ладно, только кратко. Договорились?
– Конечно, – согласился Смирнов. – Делайте скидку на мое невежество.
– Дело в том, что вирусы могут внедрять генетический материал в геном клетки хозяина, причем стабильно, то есть навсегда. Поэтому они используются для доставки нужной генетической информации в геном клеток.
– Как транспорт?
– В общем, да. В случае необходимости они способны корректировать дефекты генома. В восьмидесятых удалось получить изолированные гены и осуществить перенос у мышей. Тогда все и завертелось. Это был настоящий прорыв.
Смирнов отметил про себя, что опергруппа неплохо поработала. Он протянул листки Суханову:
– Скопируй, пожалуйста.
– Конечно, – сказал тот, забирая отчет.
Смирнов достал мобильник и набрал номер Павлова.
– Привет, как дела?
– Валер, я собрал информацию по библиотекам. Тут семнадцать человек, плотно интересовавшихся Големом в последнее время.
– Оставь в управлении, заеду – заберу. Слушай, есть еще дело.
– Давай.
Смирнов кратко обрисовал ситуацию.
– Значит, все-таки серия, – подвел итог опер, выслушав про второй труп.
– Да. Так что надо забрать вещдоки. И вызови машину для тела. Пусть его доставят Тумарину.
– Ладно, сейчас сделаю.
– Одну коробку с вещами убитого я заберу сам, но тут есть еще две канистры. Займись ими, пожалуйста. Надо выяснить, откуда они.
– Понял. Все организую.
– Ладно, давай.
Повесив трубку, Смирнов взглянул на Суханова. Тот протянул ксерокопию отчета и распечатанную расписку. Следователь пробежал ее глазами и поставил свою подпись. Затем он отнес коробку с вещами в машину, а сам вернулся в кабинет Тарского.
– Все посмотрели? – осведомился тот.
– Да, спасибо. Ваши ребята не проверяли, видел ли кто-нибудь поблизости от карьера «Волгу»? – спросил Смирнов.
– Еще не успели. Хотели сегодня этим заняться, но тут появились вы.
– Проверьте, ладно? Вам это будет сделать удобнее.
Тарский закряхтел, но согласился:
– Сделаем. Вот только знать бы, когда она там стояла.
– Патологоанатом определит время смерти, и будем плясать от этого. Я вам сообщу.
– Лады, подождем.
– И пусть ваши парни заодно узнают, не было ли кого поблизости от карьера раньше. Теперь уже ясно, что глина, найденная в горле первой жертвы, взята отсюда, значит, преступник приезжал на карьер, чтобы взять ее. Его могли заметить.
– Понятно. Будем работать, – сказал Тарский.
– Еще раз спасибо. – Смирнов поднялся.
Они с начальником отделения обменялись рукопожатиями, и следователь вышел на улицу. Сев за руль, он минуту посидел, раздумывая, а затем набрал на мобильнике номер Дымина.
– Алло, здорово. Ты уже знаешь?
– Что нам опять досталась серия?
– Павлов сказал?
– Он самый. Я собрал показания со знакомых Марухина, они тебя ждут в управлении.
– Отлично, изучу. Слушай, тут такое дело: надо съездить в Троицкий монастырь. Записывай адрес.
– Погодь, возьму бумажку. Все, диктуй.
Смирнов продиктовал адрес.
– А что там делать? – поинтересовался Дымин.
– Думаю, там будет следующая жертва.
– С чего ты взял?
Смирнов объяснил насчет проспекта.
– Я узнаю, не было ли из монастыря звонков в полицию.
– Само собой. Но если труп уже нашли и забрали, все равно съезди.
– Конечно.
– Если все же трупа нет, надо будет обеспечить охрану монастыря.
– Понимаю.
– Я не знаю, кто жертва – монах, или посетитель, или вообще человек, не имеющий к монастырю отношения. Может быть любой.
– Ясно. Если трупа еще нет, будем смотреть в оба. Устроим засаду по всем правилам.
– Я все-таки думаю, что это не понадобится, – мрачно сказал Смирнов.
– Уверен, что тело уже там?
– Если его не забрали.
– Ладно, как только узнаю, позвоню.
– Хорошо, до связи.
Смирнов вырулил на шоссе и поехал в город. По дороге завернул в кафе и перекусил пирожками с кофе, с тоской поглядывая на витрину с сигаретами. Потом отправился в управление. Там Смирнов сдал вещдоки в хранилище, оставив только брошюру и паспорт убитого.
Зазвонил телефон, на экране высветилось «Дымин».
– Да? – отрывисто произнес следователь, прижав трубку к уху. – Ну что?
– Ты был прав. В монастыре сегодня нашли труп. Его уже забрали, но я договорился, что его доставят Тумарину.
– Молодец, – похвалил Смирнов. – А кого убили? И когда нашли тело?
– Жертва – монах. Зовут брат Федор, в миру – Базаров Степан Николаевич. Отвечал за монастырские трапезы.
– Повар, что ли?
– Нет, просто ведал столовой. Сам не готовил.
– Ясно.
– А тело нашли около часа назад. Решили изменить меню к обеду, стали искать, чтобы согласовать, и обнаружили, что монах пропал. Из монастыря при этом не выходил. Ну, сначала удивились, потом испугались: вдруг плохо стало где-то человеку?
– Я так понимаю, утром его видели живым?
– Видели. И после завтрака тоже. Так что убили его между одиннадцатью и двумя.
– И где нашли?
– В кустах, за складом с садовым инвентарем.
– Глухое место?
– Пока не знаю. Еще не доехал до монастыря. Как огляжусь, позвоню.
– Не знаешь, нашли что-нибудь на теле? В смысле, следующее указание.
– Мне сказали, что в руке монах держал бумажку с какой-то иллюстрацией. Но ее ему явно просто вложили.
– Что на иллюстрации, спросил?
– Естественно.
– И?..
– Мужик в колеснице.
– Что?
– Мужик в колеснице. В доспехах.
– А откуда иллюстрация?
– Понятия не имею.
– Узнай.
– Ладно.
– Давай, жду звонка.
Убрав мобильник, Смирнов придвинул листки с отчетами Дымина и Павлова – опера оставили их ему на столе. Изучив их, следователь позвонил Павлову.
– Слушай, прочитал твой список. В принципе не удивлен. Кто еще станет копаться в этой теме, кроме студентов и ученых. Спасибо, кстати, что сразу выяснил их личности.
– Не за что. Я же знал, что ты все равно заставишь это сделать, – усмехнулся Павлов.
– Можешь теперь проверить, кто из них чем занимался в течение последних двух дней? Особенное внимание – с одиннадцати до двух сегодняшнего дня. Это время смерти третьей жертвы.
– Что, уже и третья есть? – поразился опер.
– Да.
– Где? Кто?
Смирнов пересказал Павлову то, что узнал от Дымина.
– Вот гад! – возмутился тот. – А мне даже не сказал. Я-то ему насчет мужика в карьере сразу позвонил, – добавил он с обидой.
– Ладно, не хнычь! – оборвал его Смирнов. – Проверь любителей чтения, а я пока съезжу в университет, где работал Марухин, поговорю с его коллегами. Что-то больно разные мнения насчет этого товарища собрал Дымин. Одни говорят, что беспринципная мразь и пойдет по головам, другие – что истинный ученый и жизнь положил на алтарь науки.
– А что, одно другому мешает?
– Разве нет?
– По-моему, не обязательно.
– Ну вот я и уточню. Кроме того, хочу познакомиться со всей этой компанией лично. Ты же помнишь наш главный принцип при расследовании мокрух?
– Искать в ближайшем окружении жертвы?
– Ага.
– Ладно, шеф, действуй.
Попрощавшись с опером, Смирнов отправился в НИИ, где работал Марухин. Показав на проходной удостоверение, он прошел к директору института и объяснил, что хочет поговорить с коллегами погибшего.
– У нас уже была полиция, – сообщил тот. Это был плотно сбитый мужчина с хорошей осанкой и холеным круглым лицом. Смирнов задержался взглядом на значке, видневшемся на лацкане директора: золотой факел в лавровом венке. Звали директора Калужников Леонид Юрьевич. – Ваши коллеги всех опросили, включая меня.
– Знаю, – сказал Смирнов. – Читал протоколы бесед. Но так и не составил представления о Марухине, если честно. Все говорят разное.
Директор понимающе улыбнулся:
– Ничего удивительного. Люди подобные Марухину, как правило, вызывают противоречивые эмоции: от зависти до восхищения.
– Вот-вот.
– Это нормальная ситуация. Если хотите знать мое мнение, Марухин был предан своему делу, действительно посвятил ему свою жизнь и того же требовал от других. Он не понимал, как человека может интересовать что-то, кроме работы. Отсюда и проблемы с окружающими.
– Не все разделяли его фанатизм?
– Конечно.
– Он ссорился с коллегами?
– Нет. В лаборатории, которой он руководил последние годы, подобрался коллектив, который Марухина вполне устраивал. Такие же увлеченные исследователи, как и он. Конечно, возникали разногласия, но ничего серьезного.
– А с кем он конфликтовал?
– Да со всеми. Но это мелочи, из-за которых не убивают.
– Ничего принципиального?
Директор покачал головой:
– Насколько мне известно, нет. Но вам лучше поговорить об этом с коллегами Марухина. Я так понял, что не все отозвались о нем лестно?
– Это как посмотреть. В его профессиональных качествах никто не сомневается.
Директор хмыкнул:
– Ну еще бы!
– А вот что касается человеческих… – Смирнов, вместо продолжения фразы, пошевелил пальцами.
– Понимаю. У Марухина был тяжелый характер.
– Чем вообще занималась его лаборатория?
– Новыми подходами к генной терапии.
– Что это значит?
– Думаю, вам лучше поговорить с Юрой Самсоновым. Он был, так сказать, правой рукой Марухина.
– Где мне его найти?
– В лаборатории. Двадцать шестой кабинет, если не ошибаюсь.
Попрощавшись с директором, Смирнов отправился искать Самсонова. Он оказался на месте. Мужчина лет пятидесяти, черные волосы с проседью, аккуратно подстриженные, гладко выбрит, в очках с массивной оправой. Следователь сразу вспомнил, что где-то читал, будто такую выбирают те, кому есть что скрывать. Или люди, стремящиеся отгородиться от мира. Это, пожалуй, больше подходило ученому.
Смирнов представился и объяснил, что ему нужно.
– Марухин был прекрасным руководителем, – заявил Самсонов твердо. – Жестким и требовательным и, безусловно, преданным своему делу. Генетика много потеряла в его лице.
Смирнов помнил, что примерно такую же характеристику Самсонов дал и в первый раз, когда опросом занимался Дымин.
– Не скажете, чем ваша лаборатория занимается? – Смирнов, достал блокнот. – Хотелось бы составить общее впечатление об… интересах погибшего.
– Интересах! – фыркнул Самсонов. – Да Марухин только и думал что о работе.
– Понимаю, – кивнул Смирнов.
– Сфера наших исследований сейчас крайне актуальна как в масштабах России, так и в мировых. И наш руководитель был фигурой, определяющей многие тенденции в генетике человека. Он был очень известен и уважаем в научных и медицинских кругах. И, должен сказать, абсолютно заслуженно!
– В этом я не сомневаюсь, – сказал Смирнов. – Но хотелось бы узнать побольше о работе вашей лаборатории. Генетика действительно так востребована? Просто мне всегда казалось, что это что-то из области отвлеченных наук. Ну вроде философии, что ли. То есть разве генетика применима в таких масштабах на практике? Я, конечно, слышал о генномодифицированных продуктах, но…
– Это совсем другое, – прервал полицейского Самсонов. – Как я уже сказал, мы занимаемся генетикой человека. А вернее, генной терапией. Вы что-нибудь слышали о ней?
– Нет. Так что излагайте попроще, профессор.
– Постараюсь. Видите ли, существуют заболевания, передающиеся по наследству. А иногда они являются результатом случайных или закономерных мутаций. Могу вам сказать, что по статистике почти у сорока из тысячи новорожденных обнаруживаются наследственные болезни. В России каждый год рождается сто восемьдесят тысяч младенцев с генными отклонениями. Причем число подобных заболеваний растет с каждым годом. Например, если в 1956 году науке было известно только семьсот форм, то к 1986-му их стало уже две тысячи. А в 1992-м зафиксировано уже больше пяти тысяч семисот. К счастью, хотя бы некоторые из них можно лечить.
– Это и есть генная терапия?
– Именно. Разрабатываются специальные препараты на основе нуклеиновых кислот, которые корректируют генные мутации. Новая генетическая информация вводится в клетки, что позволяет лечить наследственные болезни. Существуют два основных подхода: либо чужеродную ДНК вводят в зиготу или эмбрион на ранней стадии развития, либо генетический материал поступает лишь в соматические клетки. Но в таком случае он не передается половым клеткам, и следующие поколения не наследуют корректировку. Первый способ, конечно, предпочтительнее, но он осуществим, только если болезнь обнаружена на самых начальных стадиях развития.
– Думаю, я понял, – прервал Смирнов профессора, видя, что тот увлекся любимой темой, и опасаясь, как бы ответ на вопрос не обернулся лекцией. – Я правильно понял: вы делаете лекарства?
– В том числе. Это, так сказать, конечная цель наших исследований.
– Сотрудничаете с фармацевтическими компаниями?
– А как же? Кто же еще оплатит нашу работу?
– Ясно. Мне бы хотелось теперь побеседовать с остальными.
– С теми, кто входил в исследовательскую группу Марухина? – уточнил Самсонов.
– Именно. Сколько всего человек?
– Включая меня – семь.
Смирнов вытащил листок, на котором был распечатан отчет Дымина о беседах с коллегами погибшего.
– Давайте сверим список, – предложил следователь.
– Я, моя жена, Кушекова, Кожин, Викулова, Золина, Бирюков.
– И кто чем занимается? – Смирнов достал блокнот и быстро написал список, оставив место справа. – В самых общих чертах, естественно.
Самсонов вздохнул:
– Я и Люда отвечаем за весь процесс, так сказать. Кроме того, моя жена – вирусолог.
– Вирусолог? – удивился Смирнов.
– Разумеется. После открытия и изучения механизмов трансформации клеток опухолеобразующими вирусами подобные специалисты необходимы в каждой лаборатории, занимающейся генотерапией.
– Ясно. Давайте дальше.
Самсонов продолжил:
– Хорошо. Кушекова – это наша лаборантка. Она готовит посуду, реактивы, убирается и так далее.
Смирнов кивнул, строча в своем блокноте.
– Кожин, младший научный сотрудник, наш техник. Приборы, оборудование – все на нем. Я называю всех по фамилиям, потому что вам, наверное, так удобнее.
– Да-да, спасибо. Инициалы у меня есть.
– Хорошо. Значит, так, кто там дальше? Викулова, старший научный сотрудник, она по образованию фармацевт, так что на ней собственно лекарственные препараты. Золина делает анализы, а Бирюков – это наш химик. Едва ли не большая часть работы зависит от него. Доктор наук, между прочим, – гордо заключил Самсонов.
– Это все, кто работает в вашей лаборатории? – на всякий случай уточнил Смирнов.
– Да.
– Где я могу познакомиться с остальными? Они здесь?
– Да, конечно. Пройдите в соседнюю комнату. – Профессор указал на дверь в смежное помещение.
– Дайте на всякий случай номер своего мобильного телефона, – попросил полицейский. – Вдруг мне понадобится что-нибудь срочно уточнить.
– Пожалуйста.
– Запишите здесь, если не трудно. – Смирнов протянул раскрытый блокнот.
Самсонов старательно вывел одиннадцать цифр, начиная с восьмерки.
Полицейский никогда не заносил номера тех, кто проходил по делам, в память телефона, потому что тогда у него были бы сотни контактов, а большинство из них после окончания расследования были не нужны.
В соседнем отделении лаборатории Смирнов застал двух женщин. Одна была рыжей и полноватой, лет под пятьдесят, ярко накрашенной. Другая – коротко стриженная блондинка с минимумом косметики, зато с кучей браслетов на запястьях. Лет сорока, ухоженная и подтянутая. Обе были в зеленых халатах и перчатках. Они расставляли химическую посуду на белых подносах и при появлении следователя недовольно нахмурились.
– Что за уроды, а? – громко говорила рыжая. – Чертовы алкаши! Это же надо, спереть столько спирта!
– Ума не приложу, как они его вынесли, – отозвалась блондинка.
Смирнов кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание.
– В чем дело? – отрывисто спросила рыжая, окинув незваного посетителя с ног до головы и явно не удовлетворенная осмотром.
– Старший лейтенант Смирнов, – представился следователь, напустив на себя строгий вид. – Хотелось бы с вами побеседовать.
– Это надолго? – поинтересовалась рыжая, бросив выразительный взгляд на поднос с посудой.
– Пара минут.
– Ладно, давайте.
Блондинка во время диалога не произнесла ни слова, зато не сводила со следователя глаз.
– Как бы вы охарактеризовали покойного? – начал опрос Смирнов. – Знаю, вам уже этот вопрос задавали, но…
– Задавали, не задавали, – раздраженно перебила рыжая. – Давайте быстро с этим покончим, ладно? У нас куча дел.
– Я только за.
– Так вот, Марухин был голова и ради дела был готов пожертвовать чем угодно.
– А вы что скажете? – обратился Смирнов к блондинке, видя, что рыжая высказала все, что хотела.
Та едва заметно пожала плечами.
– Я лично к Александру Викторовичу относилась с уважением, – проговорила она, глядя в пол. – Хотя характер у него был тяжелый.
– Враги у него были?
– Не думаю. – Блондинка взглянула на рыжую, та фыркнула. – Скорее, оппоненты. В научном мире.
– Но их баталии развивались за кафедрой или в прессе, – добавила рыжая. – Из-за разногласий по вопросам генетики не убивают, я думаю.
Смирнов холодно улыбнулся:
– Убивают и не из-за такого, уж поверьте.
– Вам виднее, – легко согласилась рыжая.
– Простите, дамы, но кто из вас кто? – Смирнов улыбнулся, словно извиняясь за свою недогадливость.
– Викулова Виктория Романовна, – назвалась рыжая.
– Золина Зоя Владимировна, – представилась блондинка.
– Можете еще что-нибудь добавить насчет Александра Викторовича?
Женщины ответили отрицательно, и Смирнов, попросив их на всякий случай записать ему в свой блокнот номера мобильных телефонов, двинулся дальше.
В следующей комнате он обнаружил техника. Анатолий Семенович Кожин оказался рыжеватым блондином лет сорока, сутулым, с непропорционально большими руками. Глаза у него были водянистыми, веки воспаленными. На подбородке виднелась узкая полоска щетины, которую он пропустил, когда брился. Техник рассеянно сунул полицейскому ладонь для рукопожатия и предложил выйти поговорить на лестницу.
– Покурим, – сказал он, доставая пачку «Веста».
Дверь из комнаты вела прямо на лестничную клетку, где стояла почти полная окурков банка из-под кофе.
– Охарактеризуйте вкратце Александра Викторовича, – попросил Смирнов, наблюдая за тем, как техник щелкает газовой зажигалкой, пытаясь прикурить.
– Скотина! – кратко заявил Кожин, когда ему это наконец удалось. – Шел по трупам. Никакого представления о морали. Я так и сказал вашему предшественнику.
– Можете привести конкретные примеры? – поинтересовался следователь.
– Сколько угодно, – согласился Кожин и тут же выложил четыре истории о том, как Марухин подставлял, подсиживал и обходил конкурентов. Причем работавших в том же самом НИИ.
Смирнов все аккуратно записал, особенно фамилии.
– Больше ничего? – спросил он.
– Нет, но поспрашивайте тех, кто тут работает подольше. Уверен, они вам и не такое расскажут.
Смирнов уточнил возраст лиц, которые, по мнению Кожина, пострадали от козней Марухина. Оказалось, что самому молодому сейчас пятьдесят семь и живет он уже восьмой год в Канаде.
– Но в любом случае за такое не убивают, – пожал плечами Кожин. Он затушил сигарету о край банки и бросил в нее окурок. – Да еще и так… жутко.
Следующим Смирнов опрашивал Дмитрия Александровича Бирюкова, химика и доктора наук, как сообщил ему Самсонов. Химик был лысым шестидесятилетним крепышом в очках без оправы, его лицо покрывали крупные веснушки. Он разговаривал с полицейским, сидя на табурете и вертя в пальцах огрызок карандаша.
– Сашу знал давно, – говорил он. – Лет двадцать, наверное. Мы вместе и лабораторию эту организовали, персонал набирали. Так что стояли, так сказать, у истоков.
Смирнов уважительно кивнул.
– Ученый он был от Бога, – продолжал Бирюков. – Гений, я думаю. Большая потеря для генетики.
– А как у него складывались отношения с людьми? С коллегами в том числе.
– По-разному.
– Конфликтовал? – осторожно спросил Смирнов.
– Постоянно.
– Что-нибудь серьезное? – Следователь задал вопрос, уже зная, что ему ответят.
– Да нет, так, мелкие дрязги. Думаете, его из-за этого убили?
– Нет, – честно признался Смирнов. – Скажите, а как вы испытываете лекарства?
Бирюков усмехнулся:
– Все законно, можете проверить документы. Они у Калужникова.
– Я верю, не подумайте. Но мне интересно, как это происходит.
– Видите ли, генная терапия – наука уже не новая. Не надо думать, что мы ставим какие-то уникальные эксперименты. Тут приходится действовать очень осторожно. Мы работаем с эмбрионами и детьми в возрасте до семнадцати лет. Это наша специализация. Иногда выезжаем, но чаще посещают нас.
– То есть вы лечите детей? Прямо тут? – Ручка замерла в руке Смирнова.
– Ну конечно. И уже много лет.
– Сколько?
– Дайте подумать. Лет шестнадцать.
– Многих вылечили?
– Достаточно.
– Примерно сказать можете?
– Могу точно, но нужно документы смотреть.
– Не надо. Навскидку.
Бирюков осуждающе покачал головой:
– Это же детские судьбы, а вы «навскидку».
– Извините. И все же, сколько вы излечили? Сотню, тысячу?
– Сотни две. Может, немного больше. Некоторые еще проходят лечение.
– Сейчас сколько у вас наблюдается пациентов?
– Это я вам могу сказать точно. Семьдесят четыре.
Смирнов присвистнул.
– Всех удается вылечить?
– Нет. Но большинство.
Смирнов поблагодарил химика, взял у него номер телефона и отправился дальше.
Людмила Ивановна Самсонова находилась в кабинете, который делила с мужем. Так было написано на двери. Она сидела за компьютером и что-то печатала. Смирнов представился и объяснил, что ему нужно. Вздохнув и с сожалением взглянув на монитор, женщина развернулась и положила локти на стол. На вид ей было столько же, сколько и мужу. Крашеная брюнетка с тонкими, властными чертами лица и ярким макияжем. В ушах – маленькие старомодные серьги с прозрачными камешками.
– Каким был Марухин? – медленно повторила Самсонова. – Дайте подумать. – Она сложила ладони и уткнулась в них лбом.
Пока женщина собиралась с мыслями, Смирнов разглядывал кабинет. Стеллажи, сейф, оргтехника, вентилятор в углу, куча дипломов в рамках, развешанных по стенам. Бросалось в глаза только одно: кубки и медали на разноцветных ленточках, видневшиеся буквально повсюду.
– Кому принадлежат все эти призы? – спросил Смирнов.
– А? – подняла на него глаза женщина, не сразу поняв вопрос. Затем улыбнулась. – Это наших детей. – Она взяла стоявшую на столе фотографию в рамке и развернула так, чтобы следователь мог ее видеть. – Ксюша и Максим.
На Смирнова смотрели два улыбающихся подростка. Очень похожие друг на друга.
– Сколько им? – вежливо поинтересовался полицейский.
Если тебе показывают фотографию своих детей, надо задать хотя бы пару вопросов.
– По четырнадцать.
– Близнецы?
– Двойняшки. Они разнояйцевые.
– А как похожи.
– Да уж.
Смирнов помолчал, разглядывая детские лица. Вдруг ему в голову пришла неприятная мысль.
– Они больны? – уточнил он. – Что-то генетическое?
– Нет, что вы! Просто держу тут их… добро. – Женщина улыбнулась. – Чтобы не расслабляться, – добавила она.
– Соревнуетесь с собственными детьми? – тоже улыбнулся Смирнов.
Самсонова нахмурилась:
– Нет, конечно. При чем тут это?
– Извините, это я так. Давайте вернемся к Марухину.
– Как скажете, – недовольно проговорила Самсонова. – Александр Викторович всего себя отдавал науке. Хотя, бывало, и по головам шел.
– Но из-за этого не убивают, – возразил следователь.
Самсонова пожала плечами:
– Не знаю. Наверное, всякое бывает.
– Что еще можете сказать о покойном?
– Только хорошее, – невесело усмехнулась женщина. – На самом деле даже не знаю. Человек как человек. Мы же с ним работали вместе, а не жили. Что конкретно вас интересует?
– На молоденьких он не заглядывался?
– Чего не было, того не было. Александру Викторовичу не до того было. Он с утра до вечера только о работе думал, я ведь вам сказала.
– С женой из-за этого проблем не было?
– Если и были, то я не в курсе. Спросите ее саму.
– Так и сделаю. Вы никого не подозреваете?
– Да нет. Кого я могу подозревать? Тем более я так поняла, что убийца – псих.
– Почему вы так решили?
– Судя по тому, что он сделал.
– А вам откуда это известно? – поинтересовался Смирнов, хотя уже знал, что услышит в ответ.
– От жены Марухина. Она ходила на опознание.
– Ей должны были показать только лицо.
– Простыня случайно соскользнула.
– Понятно. Ваш муж сказал, что вы вирусолог.
– Да, и что?
– Не объясните, что это значит?
– Это имеет отношение к убийству Марухина?
– Нет, считайте, что мне просто любопытно.
– Ладно, только кратко. Договорились?
– Конечно, – согласился Смирнов. – Делайте скидку на мое невежество.
– Дело в том, что вирусы могут внедрять генетический материал в геном клетки хозяина, причем стабильно, то есть навсегда. Поэтому они используются для доставки нужной генетической информации в геном клеток.
– Как транспорт?
– В общем, да. В случае необходимости они способны корректировать дефекты генома. В восьмидесятых удалось получить изолированные гены и осуществить перенос у мышей. Тогда все и завертелось. Это был настоящий прорыв.