Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- Следующая »
- Последняя >>
Михаил Исаакович Ципоруха
Моря российской Арктики
ПРЕДИСЛОВИЕ
История России тесно связана с открытием и освоением суровых полярных районов. Это во многом определяется географическим положением нашей страны. Недаром выдающийся отечественный флотоводец и исследователь морей вице-адмирал С.О.Макаров однажды сказал: «Простой взгляд на карту России показывает, что она своим главным фасадом выходит на Ледовитый океан».
Арктика – это «кузница погоды» практически для всей территории нашей страны. В свете ожидаемого потепления климата Земли особое значение приобретает контроль за состоянием арктических морей. Кроме того, арктические районы России в настоящее время являются важнейшими регионами добычи нефти, газа и других полезных ископаемых. И наконец, контроль над арктическими районами является исключительно важным для обеспечения безопасности нашей Отчизны. Так что постоянный интерес россиян к Арктике вполне объясним. Еще М. В. Ломоносов пророчески утверждал: «Российское могущество прирастать будет Сибирью и Северным океаном и достигнет до главных поселений европейских в Азии и в Америке».
Позиции России в арктических районах Восточного полушария существенно поколебались в конце XX в. в связи с распадом СССР и изменением состояния общества и экономики страны. Хочется верить, что в начале XXI в. ситуация изменится.
Для меня Арктика и все, что с ней связано, было и остается чем-то особым, значительным и привлекательным для ума и души. Это во многом объясняется тем, что 30-е гг. XX в. – мои детские годы – пришлись на период повышенного интереса к Арктике. В те времена слово «полярник» для всех отождествлялось с отважными, сильными духом и телом людьми, выполнявшими очень важную для страны и народа, трудную и ответственную работу, т. е. в то время это слово означало примерно то же, что в 60—70-е гг. XX в. слово «космонавт».
В 50-е гг. XX в. мне посчастливилось участвовать в плавании кораблей Военно-морского флота по Северному морскому пути. Суровые картины ледовых морей и арктических берегов навсегда остались у меня в душе и памяти. Так что эта книга – дань памяти всем отечественным полярным путешественникам, морякам и ученым, чей самоотверженный и тяжкий труд, отвага и выдержка позволяли России успешно осваивать суровые просторы.
Итак, в добрый путь, уважаемые читатели! Счастливого плавания по страницам истории исследования арктических морей России и семь футов вам под килем!
М. И. Ципоруха, капитан 1-го ранга
Арктика – это «кузница погоды» практически для всей территории нашей страны. В свете ожидаемого потепления климата Земли особое значение приобретает контроль за состоянием арктических морей. Кроме того, арктические районы России в настоящее время являются важнейшими регионами добычи нефти, газа и других полезных ископаемых. И наконец, контроль над арктическими районами является исключительно важным для обеспечения безопасности нашей Отчизны. Так что постоянный интерес россиян к Арктике вполне объясним. Еще М. В. Ломоносов пророчески утверждал: «Российское могущество прирастать будет Сибирью и Северным океаном и достигнет до главных поселений европейских в Азии и в Америке».
Позиции России в арктических районах Восточного полушария существенно поколебались в конце XX в. в связи с распадом СССР и изменением состояния общества и экономики страны. Хочется верить, что в начале XXI в. ситуация изменится.
Для меня Арктика и все, что с ней связано, было и остается чем-то особым, значительным и привлекательным для ума и души. Это во многом объясняется тем, что 30-е гг. XX в. – мои детские годы – пришлись на период повышенного интереса к Арктике. В те времена слово «полярник» для всех отождествлялось с отважными, сильными духом и телом людьми, выполнявшими очень важную для страны и народа, трудную и ответственную работу, т. е. в то время это слово означало примерно то же, что в 60—70-е гг. XX в. слово «космонавт».
В 50-е гг. XX в. мне посчастливилось участвовать в плавании кораблей Военно-морского флота по Северному морскому пути. Суровые картины ледовых морей и арктических берегов навсегда остались у меня в душе и памяти. Так что эта книга – дань памяти всем отечественным полярным путешественникам, морякам и ученым, чей самоотверженный и тяжкий труд, отвага и выдержка позволяли России успешно осваивать суровые просторы.
Итак, в добрый путь, уважаемые читатели! Счастливого плавания по страницам истории исследования арктических морей России и семь футов вам под килем!
М. И. Ципоруха, капитан 1-го ранга
Все только начинается. Теперь уже видно, что наше возвращение в Арктику – это всерьез и навсегда. Государство наконец включилось… За последнее время у нас в стране ко многому меняется отношение. А присутствие России в Арктике – принципиальная вещь.
В. С. Кошелев,
начальник первой дрейфующей
российской станции «СП-1/32»
ГЛАВА 1
БЕЛОЕ И БАРЕНЦЕВО МОРЯ
Ни бури мразом изощренны,
Ни волны льдом отягощенны,
Против его не могут стать!
М.В. Ломоносов
Когда на картах появились названия «Баренцево море» и «Белое море»?
Ба́ренцево море – самое западное из морей российской Арктики. С севера его обрамляют архипелаги Шпицбе́рген и Земля́ Фра́нца-Ио́сифа, между которыми по просторам Баренцева моря проходит западная морская граница Российского сектора Арктики. От Кольского полуострова эта граница идет по Баренцеву морю на север по меридиану 32°04 35" в. д. до Северного полюса, отклонившись несколько к востоку до меридиана 35° в. д. в районе Шпицбергена. С востока море обрамлено архипелагом Но́вая Земля́.
В Баренцевом море самым удивительным образом сочетаются черты природы морей умеренных и арктических широт, так что оно в этом отношении несравнимо ни с каким другим морем, за исключением, возможно, Берингова.
Бе́лое море – является внутренним морем, все берега которого принадлежат России. Оно соединено с Баренцевым морем нешироким проливом. В отличие от других полярных морей, Белое море глубоко врезается в сушу. Причудливые очертания берегов моря определили особые названия его частей. Так, контуры северной части Белого моря напоминают воронку. Эту часть моря до линии мыс Свято́й Нос на Кольском полуострове – мыс Ка́нин Нос на полуострове Ка́нин так и называют – Воро́нка Бе́лого моря. Южнее Воронки находится узкий пролив – Го́рло Бе́лого моря. Южную часть моря (за исключением Кандала́кшского, Дви́нского и Оне́жского заливов) называют Бассе́йном Белого моря. Все три части моря отличаются друг от друга и природными условиями.
Название «Баренцево море», видимо, впервые встречается на карте немецкого географа Августа Петермана, опубликованной в 1853 г. Он назвал море в честь голландца Виллема Баренца, который плавал здесь с целью открытия северо-восточного прохода в Китай в 1594–1595 и 1596–1597 гг., побывал на острове Медве́жьем и у берегов Шпицбергена, зимовал на Новой Земле и погиб у ее берегов при возвращении экспедиции.
Русские в старину называли это море Му́рманским. Название – Murmanskoi more– встречается и на иностранных картах XVI–XVII вв. Оно есть на карте знаменитого картографа Герарда Меркатора, составленной в 1594 г. Там же встречается и название Печо́рское море (между островом Колгу́ев и Новой Землей, к северу от устья реки Печо́ры). Эту юго-восточную часть Баренцева моря часто так называют и в настоящее время.
Физическая карта Баренцева и Белого морей
А Белое море было так названо, видимо, еще новгородцами – первыми русскими людьми, появившимися на его берегах примерно в XI в., за то, что длительное время оставалось скованным льдами, зачастую покрытыми снегом. Это название переняли англичане и голландцы, составившие первые карты Белого моря.
Вид на южный берег пролива Маточкин Шар, разделяющего северный и южный острова архипелага Новая Земля
В Баренцевом море самым удивительным образом сочетаются черты природы морей умеренных и арктических широт, так что оно в этом отношении несравнимо ни с каким другим морем, за исключением, возможно, Берингова.
Бе́лое море – является внутренним морем, все берега которого принадлежат России. Оно соединено с Баренцевым морем нешироким проливом. В отличие от других полярных морей, Белое море глубоко врезается в сушу. Причудливые очертания берегов моря определили особые названия его частей. Так, контуры северной части Белого моря напоминают воронку. Эту часть моря до линии мыс Свято́й Нос на Кольском полуострове – мыс Ка́нин Нос на полуострове Ка́нин так и называют – Воро́нка Бе́лого моря. Южнее Воронки находится узкий пролив – Го́рло Бе́лого моря. Южную часть моря (за исключением Кандала́кшского, Дви́нского и Оне́жского заливов) называют Бассе́йном Белого моря. Все три части моря отличаются друг от друга и природными условиями.
Название «Баренцево море», видимо, впервые встречается на карте немецкого географа Августа Петермана, опубликованной в 1853 г. Он назвал море в честь голландца Виллема Баренца, который плавал здесь с целью открытия северо-восточного прохода в Китай в 1594–1595 и 1596–1597 гг., побывал на острове Медве́жьем и у берегов Шпицбергена, зимовал на Новой Земле и погиб у ее берегов при возвращении экспедиции.
Русские в старину называли это море Му́рманским. Название – Murmanskoi more– встречается и на иностранных картах XVI–XVII вв. Оно есть на карте знаменитого картографа Герарда Меркатора, составленной в 1594 г. Там же встречается и название Печо́рское море (между островом Колгу́ев и Новой Землей, к северу от устья реки Печо́ры). Эту юго-восточную часть Баренцева моря часто так называют и в настоящее время.
А Белое море было так названо, видимо, еще новгородцами – первыми русскими людьми, появившимися на его берегах примерно в XI в., за то, что длительное время оставалось скованным льдами, зачастую покрытыми снегом. Это название переняли англичане и голландцы, составившие первые карты Белого моря.
Вид на южный берег пролива Маточкин Шар, разделяющего северный и южный острова архипелага Новая Земля
Первые русские на берегах Белого и Баренцева морей
Когда русские появились на берегах Белого и Баренцева морей? Когда впервые поплыли по холодным волнам их ладьи, карбасы, шитики и ушкуи? Самое раннее письменное упоминание о плавании новгородцев по северным морям встречается в Софийской первой летописи, где рассказывается о том, что уже в 1032 г. новгородский посадник Улеб ходил к «Железным воротам». Известный знаток истории Российского Севера, член-корреспондент Российской академии наук Василий Васильевич Крестинин еще в 1789 г. отождествлял «Железные ворота» с проливами Ка́рские Ворота и Юго́рский Шар, соединяющими Баренцево и Карское моря, и считал вполне возможным плавание новгородцев по Баренцеву морю уже в первой половине XI в. С ним полностью согласны отечественные ученые, изучающие историю освоения Арктики, – профессор Николай Николаевич Зубов и доктор исторических наук Михаил Иванович Белов.
Важные сведения по этому вопросу приводит и летописец Нестор– автор «Повести временных лет», где помещен рассказ новгородского боярина Гюраты Роговича о посылке дружинников за мехами – данью, которая собиралась с местных жителей в Печо́рском крае и на Се́верном Ура́ле: «Я послал своего отрока (дружинника. – Прим. авт.) в Печору – это люди, дающие дань Новгороду, и оттуда он поехал в Югру, соседящую на Севере с самоедами. Югорцы рассказали моему отроку о том, что три года тому назад они обнаружили чудо на берегу океана: там, где огромные горы, возвышающиеся до небес, подходят к заливу океана («в луну моря»), был услышан говор и крик многих людей… Язык их был нам неизвестен, но они, указывая на наше железное оружие, просили отдать его им. И если кто-нибудь давал им нож или топор, то они взамен давали ему меха… Путь к этим горам лежит через непроходимые пропасти, через снега и леса; поэтому мы не всегда доходили туда; кроме того, мы знаем, что есть люди и еще далее на север».
Академик Борис Александрович Рыбаков считал, что это сообщение Нестора свидетельствует о знакомстве новгородцев с проливом Югорский Шар, с расположенным у входа в Печо́рскую губу (юго-восточное побережье Баренцева моря) мысом Ру́сский Заворо́т и Новой Землей, так как это единственное место, где отрог Урала – хребет Пай-Хой – подходит к берегу залива. А земли прямо на «полунощи» от этого места – это и есть Новая Земля, ограничивающая с востока Баренцево море.
Освоение новгородцами северного края привело к появлению там сперва временных стоянок (становищ) для торговых и промысловых дел, а затем и постоянных русских поселений не позднее XI – начала XII в. Ведь новгородские бояре и купцы регулярно посылали на север дружины своих смердов для сбора дани мехами и морских промыслов. Эти полупромышленные, полувоенные ватаги селились на берегах рек, впадающих в Белое и Баренцево моря. Первые такие становища появились в устьях рек Оне́га, Се́верная Двина́, в Нено́ксе и Уне, а затем на реке Варзуге, у мыса Святой Нос и на Печоре. Поселения новгородских смердов в районе Холмого́р получили название боярщин.
В уставной грамоте новгородского князя Святослава Ольговича от 1137 г. упоминаются заонежские погосты (торговые поселения): Иван-погост, который со временем вошел в состав Xолмогоров под названием Ивановского посада; погосты и села Кергела, Ракунь, Усть-Емец (в устье реки Емца — левого притока Северной Двины), Усть-Вага (в устье реки Вага — левого притока Северной Двины), Тайма, Вель на реке Вага, Пуйте, еще дальше на восток – Пинега и Помоздин, погост на Вычегде близ реки Ижма.
Между 1110 и 1130 гг. новгородский архиепископ Иоанн в устье Северной Двины основал монастырь Михаила Архангела. При монастыре вскоре появился поселок, или слободка, – ранний предшественник города-порта Архангельска.
В 1147 г. в районе пересечения водных путей от Новгорода и с Волги на Северную Двину, на месте, где в 1264 г. была основана Вологда, уже существовал Воскресенский Посад, при котором в том же году пришедший из Киева вологодский чудотворец Святой Герасим основал Троицкий монастырь. В 1218 г. на реке Сухоне был основан Великий Устюг.
В первой половине XII в. в числе новгородских земель указывается волость 7ре. В Древней Руси так называли восточную часть Кольского полуострова, или терский берег. По утверждению М. И. Белова, слово «тре» означало «лес», «лесистый берег». Точно известно, что в Средние века восточная часть Кольского полуострова изобиловала хвойными лесами. В договорной грамоте Новгорода с тверским князем Ярославом Ярославичем от 1264 г., кроме Печоры, Югры и Заволочья, новгородскими северными подвластными областями названы также Вологда и Тре.
В древних документах имеются сведения о том, что в конце XIII в. новгородские рыболовные ватаги успешно промышляли в Белом море и, в частности, у Терского берега. И еще задолго до этого, в XII в., новгородцы не только ловили семгу и били тюленей на Терском берегу, но и брали дань с обитавшего там коренного населения. Любопытно отметить, что даже самим князьям, с которыми Великий Новгород подписывал договорные грамоты на новгородское княжение, приходилось отдельно договариваться с новгородскими боярами относительно права посылки на Белое море и Терский берег собственных княжеских рыболовных и зверобойных ватаг.
Дата основания Колы на Мурманском берегу точно неизвестна, но в норвежской летописи она впервые упоминается в 1210 г., а в русской – в 1264 г. В связи с этим Н. Н. Зубов отмечает, что уже с 1200 г норвежцы вынуждены были содержать постоянную морскую стражу для защиты от новгородской вольницы, а в 1307 г. на крайнем северо-востоке Норвегии даже построили крепость Вардехуз (русские жители Севера называли ее Варгаевым). Норвежские источники отмечают нападение новгородской вольницы в 1316 г. на норвежскую провинцию Гологаланд. Эти нападения с моря, по словам норвежского хрониста, «причинили великий вред и в других местах». Такой же набег с моря на западный берег Норвегии был совершен и в 1323 г., что побудило норвежцев укрепить гарнизон крепости Вардехуз.
Важные сведения по этому вопросу приводит и летописец Нестор– автор «Повести временных лет», где помещен рассказ новгородского боярина Гюраты Роговича о посылке дружинников за мехами – данью, которая собиралась с местных жителей в Печо́рском крае и на Се́верном Ура́ле: «Я послал своего отрока (дружинника. – Прим. авт.) в Печору – это люди, дающие дань Новгороду, и оттуда он поехал в Югру, соседящую на Севере с самоедами. Югорцы рассказали моему отроку о том, что три года тому назад они обнаружили чудо на берегу океана: там, где огромные горы, возвышающиеся до небес, подходят к заливу океана («в луну моря»), был услышан говор и крик многих людей… Язык их был нам неизвестен, но они, указывая на наше железное оружие, просили отдать его им. И если кто-нибудь давал им нож или топор, то они взамен давали ему меха… Путь к этим горам лежит через непроходимые пропасти, через снега и леса; поэтому мы не всегда доходили туда; кроме того, мы знаем, что есть люди и еще далее на север».
Академик Борис Александрович Рыбаков считал, что это сообщение Нестора свидетельствует о знакомстве новгородцев с проливом Югорский Шар, с расположенным у входа в Печо́рскую губу (юго-восточное побережье Баренцева моря) мысом Ру́сский Заворо́т и Новой Землей, так как это единственное место, где отрог Урала – хребет Пай-Хой – подходит к берегу залива. А земли прямо на «полунощи» от этого места – это и есть Новая Земля, ограничивающая с востока Баренцево море.
Освоение новгородцами северного края привело к появлению там сперва временных стоянок (становищ) для торговых и промысловых дел, а затем и постоянных русских поселений не позднее XI – начала XII в. Ведь новгородские бояре и купцы регулярно посылали на север дружины своих смердов для сбора дани мехами и морских промыслов. Эти полупромышленные, полувоенные ватаги селились на берегах рек, впадающих в Белое и Баренцево моря. Первые такие становища появились в устьях рек Оне́га, Се́верная Двина́, в Нено́ксе и Уне, а затем на реке Варзуге, у мыса Святой Нос и на Печоре. Поселения новгородских смердов в районе Холмого́р получили название боярщин.
В уставной грамоте новгородского князя Святослава Ольговича от 1137 г. упоминаются заонежские погосты (торговые поселения): Иван-погост, который со временем вошел в состав Xолмогоров под названием Ивановского посада; погосты и села Кергела, Ракунь, Усть-Емец (в устье реки Емца — левого притока Северной Двины), Усть-Вага (в устье реки Вага — левого притока Северной Двины), Тайма, Вель на реке Вага, Пуйте, еще дальше на восток – Пинега и Помоздин, погост на Вычегде близ реки Ижма.
Между 1110 и 1130 гг. новгородский архиепископ Иоанн в устье Северной Двины основал монастырь Михаила Архангела. При монастыре вскоре появился поселок, или слободка, – ранний предшественник города-порта Архангельска.
В 1147 г. в районе пересечения водных путей от Новгорода и с Волги на Северную Двину, на месте, где в 1264 г. была основана Вологда, уже существовал Воскресенский Посад, при котором в том же году пришедший из Киева вологодский чудотворец Святой Герасим основал Троицкий монастырь. В 1218 г. на реке Сухоне был основан Великий Устюг.
В первой половине XII в. в числе новгородских земель указывается волость 7ре. В Древней Руси так называли восточную часть Кольского полуострова, или терский берег. По утверждению М. И. Белова, слово «тре» означало «лес», «лесистый берег». Точно известно, что в Средние века восточная часть Кольского полуострова изобиловала хвойными лесами. В договорной грамоте Новгорода с тверским князем Ярославом Ярославичем от 1264 г., кроме Печоры, Югры и Заволочья, новгородскими северными подвластными областями названы также Вологда и Тре.
В древних документах имеются сведения о том, что в конце XIII в. новгородские рыболовные ватаги успешно промышляли в Белом море и, в частности, у Терского берега. И еще задолго до этого, в XII в., новгородцы не только ловили семгу и били тюленей на Терском берегу, но и брали дань с обитавшего там коренного населения. Любопытно отметить, что даже самим князьям, с которыми Великий Новгород подписывал договорные грамоты на новгородское княжение, приходилось отдельно договариваться с новгородскими боярами относительно права посылки на Белое море и Терский берег собственных княжеских рыболовных и зверобойных ватаг.
Дата основания Колы на Мурманском берегу точно неизвестна, но в норвежской летописи она впервые упоминается в 1210 г., а в русской – в 1264 г. В связи с этим Н. Н. Зубов отмечает, что уже с 1200 г норвежцы вынуждены были содержать постоянную морскую стражу для защиты от новгородской вольницы, а в 1307 г. на крайнем северо-востоке Норвегии даже построили крепость Вардехуз (русские жители Севера называли ее Варгаевым). Норвежские источники отмечают нападение новгородской вольницы в 1316 г. на норвежскую провинцию Гологаланд. Эти нападения с моря, по словам норвежского хрониста, «причинили великий вред и в других местах». Такой же набег с моря на западный берег Норвегии был совершен и в 1323 г., что побудило норвежцев укрепить гарнизон крепости Вардехуз.
Кто такие русские поморы?
Итак, первые русские, поселившиеся на берегах Онеги, Северной Двины, Пинеги, Мезени, а затем и на побережье Кольского полуострова, были выходцами из новгородских земель.
Не позднее середины XIII в. началась активная крестьянская колонизация Беломорья. При этом слились два потока переселенцев. Первый поток шел из новгородских владений – пятин. В XIII–XIV вв. городские бояре – правящий слой Новгородской феодальной республики – всячески стремились закрепостить свободных крестьян. Усиление боярского гнета привело к уходу населения из новгородских пятин на север, в Каргопольский уезд и Беломорье.
В XIII в. к потоку переселенцев из новгородских земель присоединились выходцы из «низовских» земель – междуречья Волги и Оки, из Владимиро-Суздальских и Белозерских земель. Причиной ухода крестьянского населения на Северную Двину были в первую очередь монголо-татарские набеги. Опустошая и разоряя города и селения в междуречье, монголо-татарские отряды не решались углубляться далеко на север, в густые леса. Это делало районы бассейнов Северной Двины, Онеги и Пинеги надежными убежищами от преследования монголо-татарских наместников и сборщиков дани, от разорительных набегов вражеских конных отрядов.
Русские люди упорно осваивали северные земли, продвигаясь по рекам все дальше и дальше к студеным морям, к «Камню» (Уральскому хребту), ободряя себя меткой оптимистической поговоркой: «Есть Спас и за Сухоной». Так на северных землях сформировалось поморское население, вся жизнь которого была связана с морем и морскими промыслами. Ведь из-за неплодородности почвы и сурового климата основными занятиями переселенцев невольно становились рыбные, соляные и зверобойные промыслы. На Кольском полуострове, по берегам Белого и Баренцева морей, рядом с торговыми погостами, становищами боярских крепостных появились и множились поселения свободных от крепостной зависимости крестьян-переселенцев.
Историк Афанасий Прокофьевич Щапов точно охарактеризовал отношение поморов к морю и морским промыслам: «У моря жить, морем и кормиться: к такому неизбежному убеждению пришли русские поселенцы у моря. Море для них стало жизненной стихией, море – все для них. Оно для них заменяло пашни, и заменяло все… Море, по морскому же присловью, хотя и горе, а без него, кажись, вдвое».
Поморская рыболовецкая шняка
Отважные поморы очень рано начали плавать по Баренцеву морю. Ряд отечественных историков, в частности член-корреспондент АН СССР Сергей Владимирович Обручев, считают, что, судя по развитию полярного мореплавания, поморы должны были в погоне за морским зверем появиться в районе Шпицбергена уже в XII или XIII в. Ведь именно в это время началось освоение Мурманского побережья выходцами из Новгорода и с берегов Северной Двины; стали все более оживленными и морские плавания – сначала вдоль берегов Кольского полуострова, а затем и дальше в море.
Не позднее середины XIII в. началась активная крестьянская колонизация Беломорья. При этом слились два потока переселенцев. Первый поток шел из новгородских владений – пятин. В XIII–XIV вв. городские бояре – правящий слой Новгородской феодальной республики – всячески стремились закрепостить свободных крестьян. Усиление боярского гнета привело к уходу населения из новгородских пятин на север, в Каргопольский уезд и Беломорье.
В XIII в. к потоку переселенцев из новгородских земель присоединились выходцы из «низовских» земель – междуречья Волги и Оки, из Владимиро-Суздальских и Белозерских земель. Причиной ухода крестьянского населения на Северную Двину были в первую очередь монголо-татарские набеги. Опустошая и разоряя города и селения в междуречье, монголо-татарские отряды не решались углубляться далеко на север, в густые леса. Это делало районы бассейнов Северной Двины, Онеги и Пинеги надежными убежищами от преследования монголо-татарских наместников и сборщиков дани, от разорительных набегов вражеских конных отрядов.
Русские люди упорно осваивали северные земли, продвигаясь по рекам все дальше и дальше к студеным морям, к «Камню» (Уральскому хребту), ободряя себя меткой оптимистической поговоркой: «Есть Спас и за Сухоной». Так на северных землях сформировалось поморское население, вся жизнь которого была связана с морем и морскими промыслами. Ведь из-за неплодородности почвы и сурового климата основными занятиями переселенцев невольно становились рыбные, соляные и зверобойные промыслы. На Кольском полуострове, по берегам Белого и Баренцева морей, рядом с торговыми погостами, становищами боярских крепостных появились и множились поселения свободных от крепостной зависимости крестьян-переселенцев.
Историк Афанасий Прокофьевич Щапов точно охарактеризовал отношение поморов к морю и морским промыслам: «У моря жить, морем и кормиться: к такому неизбежному убеждению пришли русские поселенцы у моря. Море для них стало жизненной стихией, море – все для них. Оно для них заменяло пашни, и заменяло все… Море, по морскому же присловью, хотя и горе, а без него, кажись, вдвое».
Отважные поморы очень рано начали плавать по Баренцеву морю. Ряд отечественных историков, в частности член-корреспондент АН СССР Сергей Владимирович Обручев, считают, что, судя по развитию полярного мореплавания, поморы должны были в погоне за морским зверем появиться в районе Шпицбергена уже в XII или XIII в. Ведь именно в это время началось освоение Мурманского побережья выходцами из Новгорода и с берегов Северной Двины; стали все более оживленными и морские плавания – сначала вдоль берегов Кольского полуострова, а затем и дальше в море.
Когда поморы впервые достигли архипелага Шпицберген?
О том, что поморы в последней четверти XV в. посещали Шпицберген и считали его владением Московского государства, известно из письма нюренбергского картографа и врача Иеронима Мюнцера португальскому королю Жуану II, написанного в 1493 г. Письмо было послано для того, чтобы побудить короля организовать экспедицию в Западную Атлантику с целью «отыскать восточную богатейшую страну Катая». Но в письме были фразы, которые особенно интересны в связи с рассматриваемой темой: «Тебя уже восхваляют как великого государя немцы, итальянцы, руссы, поляки, скифы и те, которые живут под суровой звездой арктического полюса, так же, как (восхваляют. – Прим. авт.) и великого герцога Московии, ибо недавно открыт большой остров Груланда, берег которого тянется на 300 легуа и на котором находится величайшее поселение людей под сказанным господством сказанного сеньора герцога».
Историк Рихард Хенниг привел несколько другой вариант перевода письма И. Мюнцера: «Несколько лет как стал известен… большой остров Гренландия, на котором расположено большое поселение подданных названного господина герцога».
Ясно, что великим герцогом Московии И. Мюнцер называл Ивана III, и речь в письме шла о поселении русских промышленников на Шпицбергене. Изучив контакты Московской Руси с империей Габсбургов в конце XV в., С. В. Обручев пришел к выводу, что И. Мюнцер мог узнать о северных владениях Ивана III от русских послов, посетивших Ню́ренберг, и от имперского посла Поппеля, посетившего Московскую Русь в 80-е гг. XV в., т. е. после того, как в 1478 г. Иван III присоединил к Московскому государству все земли Великого Новгорода, в том числе и все его северные владения.
Историки географических открытий Иосиф Петрович и Вадим Иосифович Магидовичи считают (и с ними нельзя не согласиться), что, вероятнее всего, более или менее регулярные плавания к Шпицбергену за морским зверем поморы наладили к концу XV в. Вполне возможно, что к этому времени они обошли архипелаг с севера и установили, что Гру́мант (так они называли Шпицберген) состоит из трех островов: Большого Беруна (теперь – Западного Шпицбергена), Полуночной Земли (теперь – остров Эдж Северо-Восточной Земли) и малого Беруна.
Уже во второй половине XVI в. (а вполне вероятно, что и ранее), в Скандинавских странах было хорошо известно о плавании поморов к Шпицбергену. Пингель еще в 1845 г. опубликовал в Копенгагене среди исторических материалов о Гренландии письмо датского короля Фридерика II штатгальтеру Норвегии Людвигу Мунку (наместнику короля в Норвегии, которая в то время входила в состав Датского королевства), датированное 11 марта 1576 г.:
«Людвигу Мунку об одном русском, который посещает Гренландию, как следует далее.
Известно нам стало из твоего сообщения, что прошлым летом несколько тронтгеймских бюргеров вступили в Варде в сношения с одним русским кормщиком Павлом Никичем (видимо, Никитичем. – Прим. авт.), живущим в Мальмусе (Коле. – Прим. авт.) и обыкновенно ежегодно около Варфоломеева дня плавающим в Гренландию, который уведомил их, что, если за его труды ему дадут некоторое вознаграждение, он, пожалуй, сообщит им данные об этой земле и проведет туда их суда. Потому прошу тебя узнать, какие издержки потребуются для исследования вышеназванной земли, и рядом с этим сообщить, найдутся ли в Тронтгейме бюргеры, которые бы пожелали отдать под фрахт для этого (путешествия. – Прим. авт.) свои суда, как ты сообщил далее. Ибо мы всемилостивейше согласны, каковы бы ни оказались издержки при такого рода (предприятии. – Прим. авт.) для исследования вышеназванной земли, принять с удовольствием их на себя и уплатить. И нам угодно поручить тебе сторговаться с вышеназванным русским кормщиком, чтобы он предоставил себя в распоряжение для такого рода предприятия, а равно условиться с несколькими бюргерами из Тронтгейма, чтобы они предоставили свои суда для этого, так, чтобы это путешествие могло состояться в текущую осень.
Фридерик. 11 марта 1576 года».
Исследователь, разыскавший и опубликовавший это письмо, также упомянул, что в 1579 г Фридерик II снарядил экспедицию в Гренландию, не достигшую, однако, цели из-за плавучих льдов. В комментарии к письму Пингель отметил, что под Гренландией следует понимать Шпицберген, который русские поморы называли Грумант, так как в Скандинавии в то время предполагали, что эта земля является продолжением Гренландии или частью перешейка, соединяющего Гренландию с Северной Европой. На многочисленных картах позднего Средневековья и начала нового времени Шпицберген показан как часть огромного полуострова Гренландия, протянувшегося с северо-востока Европы до мыса Фарвель на ее южной оконечности.
Примечательно, что В.Баренц, достигший этого архипелага в 1596 г., сначала назвал его Гринеланд (Greeneland). Название «Шпицберген» впервые встречается лишь в 1613 г. в одной голландской книге. Р. Хенниг утверждал, что вплоть до конца XVIII в. в Западной Европе Шпицберген обычно называли Гренландией, а русские поморы называли его Грумантом, а позже – Груманланд.
Даже первый исследователь Гренландии нового времени, Ханс Эгеде, еще во второй половине XVIII в. не был уверен, является ли Шпицберген «отделенным от Гренландского материка островом» и не соединяется ли Гренландия на северо-востоке с «Азией и Тартарией», хотя полагал, что с другой стороны она «отделена от Америки лишь узким проливом».
То, что русские поморы в XVI в. (а вероятно, и ранее – в XV в.) часто бывали на Шпицбергене, подтверждено археологическими исследованиями, которые проводились на архипелаге. С 1978 г. на Шпицбергене работала археологическая экспедиция АН СССР. Ученые установили, что наиболее древние поселения, известные на сегодняшний день, относятся к середине XVI в. и связаны с пребыванием там поморов.
За годы работы на архипелаге отечественные ученые раскопали несколько десятков русских поселений, погребений и больших поморских крестов. Так, на западном берегу острова Западный Шпицберген, вблизи реки Стаббэльва, были исследованы остатки русского дома. Палеографический анализ древесины установил, что дом был срублен в 1556 г. Здесь были найдены детали поморского судна, фрагмент шахматной доски, четыре надписи, вырезанные ножом на различных деревянных предметах. Эти надписи воскрешают имена отважных «груманланов», как называли себя поморы, ходившие на Шпицберген задолго до того, как туда приплыла экспедиция В. Баренца. Это Галах Кабачев, Иван Петров, Вапа Панов.
Определено, что еще раньше, в 1552 г., появился дом на берегу лагуны Гравшен в 14 км от Стаббэльвы. Там также был найден текст, вырезанный на деревянном предмете: «Преставился мирининнъ от города (умер житель города. – Прим. авт.)». Видимо, эта надпись – память об одной из жертв Арктики.
Самый древний поморский дом, остатки которого найдены на Шпицбергене, был построен в 1545 г. К 80-м гг. XVI в. относится постройка в заливе Бельсунн, с которой связана еще одна надпись и имя «Ондрей», процарапанное на китовом позвонке.
При раскопках на Шпицбергене было найдено 18 русских надписей, 6 из которых датированы XVI в. Это еще одно наглядное подтверждение открытия Шпицбергена поморами и развития ими хозяйственной деятельности на его берегах задолго до плавания В. Баренца.
Активный участник раскопок на Шпицбергене, сотрудник Института археологии РАН, доктор исторических наук В.Ф. Старков сообщил немало новых сведений о культуре поморов – мореходов и зверобоев, о таких находках, как шахматы, деревянные календари, деревянный крест, покрытый тонкой филигранной резьбой, алфавит, вырезанный на трехгранной планке. Он подчеркнул, что «большой интерес для ученых представили и другие находки, такие как орудия промысла (гарпуны, копья, рогатины, ножи, детали ловушек, рыболовные сети и крючки, фрагменты огнестрельного оружия), а также многочисленные образцы домашней утвари, свидетельствующие о прочном, хорошо налаженном быте, рассчитанном на долговременное обитание».
В свете последних археологических находок новым смыслом наполняются слова старинной песни груманланов:
Историк Рихард Хенниг привел несколько другой вариант перевода письма И. Мюнцера: «Несколько лет как стал известен… большой остров Гренландия, на котором расположено большое поселение подданных названного господина герцога».
Ясно, что великим герцогом Московии И. Мюнцер называл Ивана III, и речь в письме шла о поселении русских промышленников на Шпицбергене. Изучив контакты Московской Руси с империей Габсбургов в конце XV в., С. В. Обручев пришел к выводу, что И. Мюнцер мог узнать о северных владениях Ивана III от русских послов, посетивших Ню́ренберг, и от имперского посла Поппеля, посетившего Московскую Русь в 80-е гг. XV в., т. е. после того, как в 1478 г. Иван III присоединил к Московскому государству все земли Великого Новгорода, в том числе и все его северные владения.
Историки географических открытий Иосиф Петрович и Вадим Иосифович Магидовичи считают (и с ними нельзя не согласиться), что, вероятнее всего, более или менее регулярные плавания к Шпицбергену за морским зверем поморы наладили к концу XV в. Вполне возможно, что к этому времени они обошли архипелаг с севера и установили, что Гру́мант (так они называли Шпицберген) состоит из трех островов: Большого Беруна (теперь – Западного Шпицбергена), Полуночной Земли (теперь – остров Эдж Северо-Восточной Земли) и малого Беруна.
Уже во второй половине XVI в. (а вполне вероятно, что и ранее), в Скандинавских странах было хорошо известно о плавании поморов к Шпицбергену. Пингель еще в 1845 г. опубликовал в Копенгагене среди исторических материалов о Гренландии письмо датского короля Фридерика II штатгальтеру Норвегии Людвигу Мунку (наместнику короля в Норвегии, которая в то время входила в состав Датского королевства), датированное 11 марта 1576 г.:
«Людвигу Мунку об одном русском, который посещает Гренландию, как следует далее.
Известно нам стало из твоего сообщения, что прошлым летом несколько тронтгеймских бюргеров вступили в Варде в сношения с одним русским кормщиком Павлом Никичем (видимо, Никитичем. – Прим. авт.), живущим в Мальмусе (Коле. – Прим. авт.) и обыкновенно ежегодно около Варфоломеева дня плавающим в Гренландию, который уведомил их, что, если за его труды ему дадут некоторое вознаграждение, он, пожалуй, сообщит им данные об этой земле и проведет туда их суда. Потому прошу тебя узнать, какие издержки потребуются для исследования вышеназванной земли, и рядом с этим сообщить, найдутся ли в Тронтгейме бюргеры, которые бы пожелали отдать под фрахт для этого (путешествия. – Прим. авт.) свои суда, как ты сообщил далее. Ибо мы всемилостивейше согласны, каковы бы ни оказались издержки при такого рода (предприятии. – Прим. авт.) для исследования вышеназванной земли, принять с удовольствием их на себя и уплатить. И нам угодно поручить тебе сторговаться с вышеназванным русским кормщиком, чтобы он предоставил себя в распоряжение для такого рода предприятия, а равно условиться с несколькими бюргерами из Тронтгейма, чтобы они предоставили свои суда для этого, так, чтобы это путешествие могло состояться в текущую осень.
Фридерик. 11 марта 1576 года».
Исследователь, разыскавший и опубликовавший это письмо, также упомянул, что в 1579 г Фридерик II снарядил экспедицию в Гренландию, не достигшую, однако, цели из-за плавучих льдов. В комментарии к письму Пингель отметил, что под Гренландией следует понимать Шпицберген, который русские поморы называли Грумант, так как в Скандинавии в то время предполагали, что эта земля является продолжением Гренландии или частью перешейка, соединяющего Гренландию с Северной Европой. На многочисленных картах позднего Средневековья и начала нового времени Шпицберген показан как часть огромного полуострова Гренландия, протянувшегося с северо-востока Европы до мыса Фарвель на ее южной оконечности.
Примечательно, что В.Баренц, достигший этого архипелага в 1596 г., сначала назвал его Гринеланд (Greeneland). Название «Шпицберген» впервые встречается лишь в 1613 г. в одной голландской книге. Р. Хенниг утверждал, что вплоть до конца XVIII в. в Западной Европе Шпицберген обычно называли Гренландией, а русские поморы называли его Грумантом, а позже – Груманланд.
Даже первый исследователь Гренландии нового времени, Ханс Эгеде, еще во второй половине XVIII в. не был уверен, является ли Шпицберген «отделенным от Гренландского материка островом» и не соединяется ли Гренландия на северо-востоке с «Азией и Тартарией», хотя полагал, что с другой стороны она «отделена от Америки лишь узким проливом».
То, что русские поморы в XVI в. (а вероятно, и ранее – в XV в.) часто бывали на Шпицбергене, подтверждено археологическими исследованиями, которые проводились на архипелаге. С 1978 г. на Шпицбергене работала археологическая экспедиция АН СССР. Ученые установили, что наиболее древние поселения, известные на сегодняшний день, относятся к середине XVI в. и связаны с пребыванием там поморов.
За годы работы на архипелаге отечественные ученые раскопали несколько десятков русских поселений, погребений и больших поморских крестов. Так, на западном берегу острова Западный Шпицберген, вблизи реки Стаббэльва, были исследованы остатки русского дома. Палеографический анализ древесины установил, что дом был срублен в 1556 г. Здесь были найдены детали поморского судна, фрагмент шахматной доски, четыре надписи, вырезанные ножом на различных деревянных предметах. Эти надписи воскрешают имена отважных «груманланов», как называли себя поморы, ходившие на Шпицберген задолго до того, как туда приплыла экспедиция В. Баренца. Это Галах Кабачев, Иван Петров, Вапа Панов.
Определено, что еще раньше, в 1552 г., появился дом на берегу лагуны Гравшен в 14 км от Стаббэльвы. Там также был найден текст, вырезанный на деревянном предмете: «Преставился мирининнъ от города (умер житель города. – Прим. авт.)». Видимо, эта надпись – память об одной из жертв Арктики.
Самый древний поморский дом, остатки которого найдены на Шпицбергене, был построен в 1545 г. К 80-м гг. XVI в. относится постройка в заливе Бельсунн, с которой связана еще одна надпись и имя «Ондрей», процарапанное на китовом позвонке.
При раскопках на Шпицбергене было найдено 18 русских надписей, 6 из которых датированы XVI в. Это еще одно наглядное подтверждение открытия Шпицбергена поморами и развития ими хозяйственной деятельности на его берегах задолго до плавания В. Баренца.
Активный участник раскопок на Шпицбергене, сотрудник Института археологии РАН, доктор исторических наук В.Ф. Старков сообщил немало новых сведений о культуре поморов – мореходов и зверобоев, о таких находках, как шахматы, деревянные календари, деревянный крест, покрытый тонкой филигранной резьбой, алфавит, вырезанный на трехгранной планке. Он подчеркнул, что «большой интерес для ученых представили и другие находки, такие как орудия промысла (гарпуны, копья, рогатины, ножи, детали ловушек, рыболовные сети и крючки, фрагменты огнестрельного оружия), а также многочисленные образцы домашней утвари, свидетельствующие о прочном, хорошо налаженном быте, рассчитанном на долговременное обитание».
В свете последних археологических находок новым смыслом наполняются слова старинной песни груманланов:
Плавание поморов на Грумант проходило обычно от Новой Земли вдоль кромки льдов. Этот маршрут был длиннее, чем прямой путь от Колы к Шпицбергену, но зато безопаснее. Плывя вдоль кромки льда, поморские суда были защищены от действия сильных северных ветров в Баренцевом море. Именно новоземельским вариантом плаваний на Грумант М. И. Белов объяснял отсутствие в русских документах XVI–XVII вв. сведений об этих походах. До наших дней дошла таможенная документация той эпохи, которая велась в портах Приморья. В ней отмечены плавания поморов к Новой Земле. Видимо, таможенников не интересовал дальнейший маршрут движения и они указывали только ближайший пункт – Новую Землю, которую поморы активно посещали уже в XV в.
Как великий пост пришел —
Слух до всех до нас дошел,
Как моржи кричат, гремят,
Собираться нам велят.
Карбаса мы направляли
И моржов мы промышляли
По расплавам и по льдам,
По заливам, по губам
И по крутым берегам…
Промышляли мы дородно
И отчалили привольно,
Нагрузили мы ладью
И пошли на Матеру.
Прощай, батюшка Грумант!
Доведется ли бывать?
Ты, Грумант-батюшка, страшон,
Весь горами овышон,
Кругом льдами окружон.
Поиски серебряных руд на Новой Земле при царе Алексее Михайловиче
Имеются сведения, что уже в XVI в. московские власти пытались найти на Новой Земле полезные ископаемые. Так, в 1786 г. архангельский чиновник Ступинцев сообщил о том, что в губернском архиве «есть старинное письменное дело об отправлении повелением царя Ивана Васильевича рудокопов искать на Новой Земле серебряную руду по примеру новгородцев». Само дело, к сожалению, не сохранилось, так как архив сгорел в 1779 г.