На Андрее не было лица. Последней каплей, вызвавшей взрыв, стало традиционное представление участников. Обычно Макаревич объявлял: «За барабанами – Сергей Кавагое, на бас-гитаре для вас играл Евгений Маргулис», а затем Кавагое представлял Андрея. В этот вечер, в довершение ко всем безобразиям, Кава с пьяной улыбкой произнес: «А на гитаре сегодня упражнялся Андрей Макаревич».
После концерта, как обычно, повезли аппаратуру на Речной вокзал, домой к Мелик-Пашаеву. Андрей всю дорогу молчал, как будто набрал в рот воды. А на кухне у Ованеса объявил, что из группы уходит и всех приглашает с собой. Кроме Кавагое…
Андрей Макаревич
С Кавой после этого я общаться перестал. Его неуживчивость прогрессировала и прогрессировала. Его ведь потом и из «Воскресения» вытурили. Он уехал в Японию. Встречались мы с ним несколько раз уже через много лет. Так, ничего особенного, вспоминали былое… А в последнее время у него вообще тяжелая стадия началась. Постоянная алкогольная интоксикация. Он стал совершенно неадекватным человеком.
Почему в момент вашего раскола Маргулис остался с ним?
Спроси у Женьки. Для меня это большая загадка. Наверное, ему казалось, что так будет интереснее.
Евгений Маргулис
Я толерантен ко всему, даже к Кавагое. У нас с ним были абсолютно нормальные отношения. Хотя Кава, конечно, конфликтный человек. Он же отчасти японец, и мы в свое время решили, что у него половина башки – японская, а другая – советская. И эти половинки никак не могут друг с дружкой договориться. Поскольку Россия никогда не догонит Японию, даже если Япония будет бежать России навстречу. Кава талантливый мужик, но, к сожалению, он всегда разбрасывался. Если ему в руки попадала, допустим, раковина, он и на ней готов был играть. Каждую свою придумку Японец пытался на практике проверить: подходит – не подходит. Причем, происходило это примерно так: Кава говорил: «А давайте в эту песню такие-то вот барабаны зашарашим…» Если вариант получался хреновым, то Серега объяснял неудачу не тем, что идея была ошибочная, а тем, что кто-то из партнеров играть не умеет.
Ко времени, когда у них возник совершенно жуткий конфликт с Макаром, мне уже надоело находиться в «Машине». Я искал повод, чтобы свалить. И тут, батюшки мои, отличная ситуация для этого создалась. Тогда мы с Кавой сделали «Воскресение». Потом, правда, тоже разбежались.
Я пришел в «Машину», когда это была чистая самодеятельность. Представить себе, что, не имея музыкального образования и исполняя песни, которые разительно отличались от всего, что звучало на официальной эстраде, мы сможем этим зарабатывать, было абсурдно. Просто мы были молоды, красивы, нам не светила большая популярность, но играть вместе было интересно.
А в 79-м я пресытился «Машиной». Мне стало неинтересно. В таких случаях я всегда ухожу. Захотелось найти какие-то новые возможности. Почувствовал, что многое упустил. Скажем, мимо меня просвистело время панка. Пока мы там, в 1976-м, на репетициях на одной струне играли «Дом восходящего солнца», придумывали песню «Марионетки», в мире уже вовсю «Секс Пистолз» колбасили «God save the Queen». Понимаешь? А нас это как-то миновало. Информационный голод, конечно, существовал. Всё, что поступало нам в то время из музыки, так или иначе все равно крутилось вокруг попсы. «Битлз» – попса. «Лед Зеппелин» – тоже попса, все-таки, согласись. Если это собирает стадионы, сопровождается огромными тиражами пластинок – это попса. Это не индепендент. Поэтому рассчитывать особо было не на кого. Но так получилось, что я неожиданно увлекся совершенно другой музыкой. Начал слушать джаз, странный джаз-рок, «черную» музыку. И мне стало как бы не в кайф продолжать то, что мы делали четыре года в «Машине».
А зачем вы с Кавой в 78-м придумали песню про подругу жизни?
Мы чего-то сидели пьяные, и я спокойно как-то написал слова. Это, по-моему, было первое мое произведение. Надергал куски из макаровских песен, и получилось собственная вещь. Существует где-то ее старая запись, и я даже не знаю, «Машина» ли там играет. В упор не помню эту песню, поскольку считаю ее абсолютно бездарной. Но, точно могу сказать, что возникла она не в пику Макару, а исключительно, как следствие очередной совместной попойки.
Однако, ты ушел из «Машины» именно с Кавагоэ, а не остался с Макаром?
Я ж говорю, просто осточертело все. Потом я и из «Воскресения» убежал. Мы год где-то прокуковали, мне тоже все надоело, и я решил вернуться в медицину. Но и там опять ничего не получилось, потому что и медицина меня задолбала. Я понял вдруг, что совершенно отвык от нее, стал, как это ни противно, настоящим рок-н-ролльным чертом. И чего, в таком случае, нервы терзать? В армию меня и так не взяли. Поэтому можно было делать все, что угодно. И тут опять возник замечательный случай. Меня пригласили в «Аракс». Это был уже филармонический коллектив. И я ловил там кайф оттого, что появилась возможность гастролировать за пределами Московской области. Все эти наши местечковые вылазки с «Машиной» или «воскресниками» в деревню Фрязино и подобные населенные пункты напрягали. Приезжаешь на очередной такой сейшен – одни и те же рожи сидят, что вчера и позавчера. Ну, добавилось, может, человек пять. Хотелось нового простора. Мы, считай, сами себя тогда сожрали и, видимо, поэтому разбежались. А Макар молодец, что вскоре после этого согласился на переход новой «Машины» в Росконцерт.
Алексей Романов
Расход «машинистов» 79-го года до сих пор не понятен. Я не присутствовал рядом с ними в тот момент, поскольку заканчивал институт, где проучился десять лет, и затем сразу отправился в военные лагеря. Когда вернулся, в мае, ко мне неожиданно явились Кава с Женей и сказали: «Нет ли у тебя песен каких-нибудь? Давай, группу сделаем. Мы ушли из „Машины“». Ну, давайте, раз так, почему нет? Только у нас же, говорю, ни базы, ни инструментов. Правда, у меня дома есть пианино и двенадцатиструнная гитара. Приходите, придумаем какие-нибудь аранжировки. А у Кавы, видимо, уже созрела стратегия: сделать то же самое, что когда-то сделала «Машина»: записать более-менее качественно десяток вещей и на бобинах разбросать по всей стране, по студиям звукозаписи. Японцем, как мне кажется, всегда двигало честолюбие. Понятно, что это свойство любой артистической натуры, но в нем оно было особенно развито. Кава не конфликтный человек, а, скорее, фюрер такой, вождь. Мастер демагогических изысков, обычный московский раздолбай со своими тараканами…
Постепенно я узнал кое-какие версии кризиса «Машины», но, все равно, ситуация казалась странной. Никто ведь не выносил тогда сор из избы, не орал, не жаловался, не происходило никакой дележки денег или чего-то еще… Хотя «Машина» к тому времени уже «чесала» будь здоров. Концертов у группы было очень много. Я постоянно их посещал, и они смотрелись вполне ритуальным действом. Кайфовал не только потому, что «машинисты» уже стали хорошо играть, но и оттого, что звучало все современно. И тусовка вокруг была свежая, не гламурная, а хипповая. Атмосфера царила дружелюбная. Никаких наездов, драк или чего-то подобного на сейшенах не происходило. Максимум, что могло стрястись – вмешательство милиции, но и то редко.
Андрей Макаревич
В ранний период «Машины» у меня наберется до хера дней, проведенных в КПЗ. Нас вязали чуть ли не через раз! Приезжали менты, свинчивали, везли в отделение и уныло пытались выяснить: кто организовал сейшен, кто распространял билеты? Мы отвечали, что не знаем, кто продавал билеты. Нам позвонили, предположим, из общежития, предложили выступить перед студентами, и мы с удовольствием согласились. Выступали задаром, потому что просто очень любим музыку. Иногда нас держали и по двое суток, но потом все равно просто выпускали. Первый раз было страшновато, но потом мы уже поняли: а что они могут нам сделать? Доказать, что концерт был платным, практически нереально. Так что бояться нечего…
Еще одна цитата из записей Бориса Бостона, принадлежащая, полагаю, Сергею Кавагоэ: «Перед самым развалом „Машины Времени“ ее „художественный руководитель“ Мелик-Пашаев осчастливливал каждого участника группы тысячей – полутора тысячами рублей „черного нала“ в месяц. Деньги по тем временам огромные, равные примерно годовой зарплате рядового совслужащего. Сколько оставлял Ованес себе – до сих пор не знает никто, но обижать себя было не в его натуре».
Что-то из этих средств перепадало и поэтичному тусовщику Фаготу, в концовке любительской истории «Машины» подключившемуся к группе для участия в программе «Маленький принц».
Александр «Фагот» Бутузов
В конце 70-х столичные тусовки происходили, в основном, на улице Горького. Там было две точки – одна слегка агрессивная, другая более интеллигентская – кафе «Московское» и «Космос». В «Московском» чаще случались драки, там, грубо говоря, собиралась шпана. А в «Космосе» народ просто сидел, трепался. И с Макаром мы часто там пересекались. Уже после нашего знакомства на сейшене «Аквариума». Мы, собственно, виделись с ним и в институте, и на разных концертах, но в «Космосе» было как-то душевнее.
Однажды я там, пьяненький, подсел к нему и начал читать стихи Галича. Андрей навострил уши как радары и, образно говоря, побледнел и посинел от услышанного. «Это твои?» – спросил он меня. Очень хотелось ответить ему «да». Причем, я такой финт неоднократно проделывал, когда требовалось какую-нибудь чувиху очаровать. Тогда были девушки, которые велись «на Галича». Ну, и общались мы все-таки в определенной среде. Где-нибудь в Коктебеле, на бережку, почитать Галича, обнявшись с девушкой, и заметить ей, что это плоды моих трудных душевных исканий – было очень романтично и эффективно…
Макару я, конечно, сказал, чьи это стихи. Но читал я их, по правде говоря, охуенно. Галич и Маяковский – два поэта, чрезвычайно мне близкие. Я, когда погружаюсь в их поэзию, почти верю, что это написано мной.
И вот, 3 февраля 1979-го, сижу дома, играю с дружком в шахматы. Вдруг звонит Макаревич: «Приезжай к нам на репетицию, ты можешь помочь». Чем помочь, понятия не имею. Может, думаю, нарисовать какую-нибудь декорацию? Но Макар сам, вроде, на это способен или, в крайнем случае, он найдет другого художника. В общем, бред собачий… Но, на шару оказаться на репетиционной базе «Машины», по-любому, здорово. Так что я, не раздумывая, согласился и поехал. База у них тогда находилась в районе «Полежаевской» или «Октябрьского поля», и от метро еще требовалось пилить на автобусе до какого-то места, типа автопарка, проходить мимо злобно гавкающих собак к какому-то цеху, в котором располагался некий клуб.
Встретили меня там Макар с Кавой и сразу изложили идею о моем участии в их новой концертной программе «Маленький принц». Хотим, мол, объединить песни в своеобразную литературно-музыкальную композицию на основе «Маленького принца» Сент-Экзюпери.
Почему выбрали именно «Маленького принца», а, скажем, не пушкинскую трагедию «Моцарт и Сальери», неизвестно. Может, романтический дух Кавы как-то соответствовал этому произведению? Поскольку мне кажется, что предложил «принца» именно он.
В общем, я начал выступать с «Машиной». Положили мне оклад – десять рублей за концерт. Впоследствии он увеличился до двадцати, а потом до пятидесяти рублей. И это были отличные деньги. От меня требовалось зачитывать на концертах отрывки из «Маленького принца», вразнобой поставленные в программу. Фрагмент из заключительной части книги мог звучать в начале сейшена, и наоборот – в финале я мог озвучить что-то из первых глав знаменитого произведения французского летчика. Задача стояла хоть как-то, самую малость увязать литературный текст со следующей или предыдущей песней «МВ».
Первое отделение премьерных показов «принца», запись которых не вошла в современное переиздание данной программы на компакт-диске, завершалось примерно так. Фагот читает: «Это, по-моему, самое красивое и самое печальное место на свете. Здесь Маленький принц впервые появился на Земле, а потом исчез. Всмотритесь внимательней, если когда-нибудь вы попадете в Африку, в пустыню. Если вам случится проезжать тут, заклинаю вас, не спешите, помедлите немного под этой звездой. И если к вам подойдет маленький мальчик с золотыми волосами, если он будет звонко смеяться и ничего не ответит на ваши вопросы, вы уж, конечно, догадаетесь, кто он такой. Тогда – очень прошу вас! – не забудьте утешить меня в моей печали, скорей напишите мне, что он вернулся». И «Машина Времени» начинает петь свои созерцательно-лирические «Три окна».
Александр «Фагот» Бутузов
На той, памятной, первой моей репетиции с «Машиной» я узнал, что «концерт у нас послезавтра». Слава Богу, что меня пригласили как чтеца, а не как декламатора. Поскольку выучить текст «принца» за день я никак бы не смог. Я и за год выступлений его не выучил и на концертах просто читал свои «прозаические партии» с листа. У меня на сцене имелся столик, покрытый какой-то тканью, типа скатерти. На нем стояла лампа, были разложены красивые тома… Я садился за этот стол, слушал песни «МВ», звучавшие за моей спиной, и делал вид, что они меня вдохновляют на то, что я сейчас произнесу. Так происходило в первом отделении. А во втором, уже без всяких литературных прелюдий, сплошняком шли хиты «Машины».
Макар интуитивно или просчитано добился очень важной вещи – заставил публику в первой половине концерта сидеть и внимательно слушать, то, что ей исполняли. Это было уникальное явление.
Зачем, в принципе, я прихожу на сейшен? Чтобы побеситься. Я же не на концерт музыки Вивальди отправился, а на «Машину Времени». И тут мне какую-то пургу гонят. Сидит странный мужик, книгу читает…Вы, рок-н-ролл давайте…
Казалось бы, так публика должна рассуждать. Но она молчала и слушала. Звучали, конечно, отдельные посвисты в первом отделении, но быстро стихали. А, если кто и оставался в недоумении, то во второй, хитовой части концерта, получал полный оттяг.
В дальнейшем программа «Маленького принца», не знаю с какого перепугу, дополнилась, помимо текста Экзюпери, стихами Арсения Тарковского, Михаила Анчарова, даже из Януша Корчака я, кажется, что-то читал. Но это было уже после глобальных перемен в группе, когда Кавагоэ с Маргулисом ушли.
Кава, конечно, жутко конфликтный человек, ни с кем не сходился. Помню, после каждого концерта у него какой-то негатив шел. Он всегда был чем-нибудь не доволен. Меня это, правда, не касалось. Претензии адресовались в основном Макару. Хотя, нет, наибольшее раздражение у Кавы, по-моему, вызывал, недолго побывший в «Машине» клавишник Александр Воронов. Вот, ведь, действительно был абсолютно чуждый группе человек. Гуля его звал «припи» – припудренный. Саня Заборовский, светооператор «машиновский», над ним издевался со страшной силой. У Воронова был какой-то самодельный синтезатор, который надо было настраивать с тонкостью уникальной, за три часа до концерта. Он это и делал. После чего появлялся Заборовский, выключал синтезатор на хрен из сети, включал какую-то свою бритву и начинал бриться. Воронова это просто выводило из себя…
Глава третья
После концерта, как обычно, повезли аппаратуру на Речной вокзал, домой к Мелик-Пашаеву. Андрей всю дорогу молчал, как будто набрал в рот воды. А на кухне у Ованеса объявил, что из группы уходит и всех приглашает с собой. Кроме Кавагое…
Андрей Макаревич
С Кавой после этого я общаться перестал. Его неуживчивость прогрессировала и прогрессировала. Его ведь потом и из «Воскресения» вытурили. Он уехал в Японию. Встречались мы с ним несколько раз уже через много лет. Так, ничего особенного, вспоминали былое… А в последнее время у него вообще тяжелая стадия началась. Постоянная алкогольная интоксикация. Он стал совершенно неадекватным человеком.
Почему в момент вашего раскола Маргулис остался с ним?
Спроси у Женьки. Для меня это большая загадка. Наверное, ему казалось, что так будет интереснее.
Евгений Маргулис
Я толерантен ко всему, даже к Кавагое. У нас с ним были абсолютно нормальные отношения. Хотя Кава, конечно, конфликтный человек. Он же отчасти японец, и мы в свое время решили, что у него половина башки – японская, а другая – советская. И эти половинки никак не могут друг с дружкой договориться. Поскольку Россия никогда не догонит Японию, даже если Япония будет бежать России навстречу. Кава талантливый мужик, но, к сожалению, он всегда разбрасывался. Если ему в руки попадала, допустим, раковина, он и на ней готов был играть. Каждую свою придумку Японец пытался на практике проверить: подходит – не подходит. Причем, происходило это примерно так: Кава говорил: «А давайте в эту песню такие-то вот барабаны зашарашим…» Если вариант получался хреновым, то Серега объяснял неудачу не тем, что идея была ошибочная, а тем, что кто-то из партнеров играть не умеет.
Ко времени, когда у них возник совершенно жуткий конфликт с Макаром, мне уже надоело находиться в «Машине». Я искал повод, чтобы свалить. И тут, батюшки мои, отличная ситуация для этого создалась. Тогда мы с Кавой сделали «Воскресение». Потом, правда, тоже разбежались.
Я пришел в «Машину», когда это была чистая самодеятельность. Представить себе, что, не имея музыкального образования и исполняя песни, которые разительно отличались от всего, что звучало на официальной эстраде, мы сможем этим зарабатывать, было абсурдно. Просто мы были молоды, красивы, нам не светила большая популярность, но играть вместе было интересно.
А в 79-м я пресытился «Машиной». Мне стало неинтересно. В таких случаях я всегда ухожу. Захотелось найти какие-то новые возможности. Почувствовал, что многое упустил. Скажем, мимо меня просвистело время панка. Пока мы там, в 1976-м, на репетициях на одной струне играли «Дом восходящего солнца», придумывали песню «Марионетки», в мире уже вовсю «Секс Пистолз» колбасили «God save the Queen». Понимаешь? А нас это как-то миновало. Информационный голод, конечно, существовал. Всё, что поступало нам в то время из музыки, так или иначе все равно крутилось вокруг попсы. «Битлз» – попса. «Лед Зеппелин» – тоже попса, все-таки, согласись. Если это собирает стадионы, сопровождается огромными тиражами пластинок – это попса. Это не индепендент. Поэтому рассчитывать особо было не на кого. Но так получилось, что я неожиданно увлекся совершенно другой музыкой. Начал слушать джаз, странный джаз-рок, «черную» музыку. И мне стало как бы не в кайф продолжать то, что мы делали четыре года в «Машине».
А зачем вы с Кавой в 78-м придумали песню про подругу жизни?
Мы чего-то сидели пьяные, и я спокойно как-то написал слова. Это, по-моему, было первое мое произведение. Надергал куски из макаровских песен, и получилось собственная вещь. Существует где-то ее старая запись, и я даже не знаю, «Машина» ли там играет. В упор не помню эту песню, поскольку считаю ее абсолютно бездарной. Но, точно могу сказать, что возникла она не в пику Макару, а исключительно, как следствие очередной совместной попойки.
Однако, ты ушел из «Машины» именно с Кавагоэ, а не остался с Макаром?
Я ж говорю, просто осточертело все. Потом я и из «Воскресения» убежал. Мы год где-то прокуковали, мне тоже все надоело, и я решил вернуться в медицину. Но и там опять ничего не получилось, потому что и медицина меня задолбала. Я понял вдруг, что совершенно отвык от нее, стал, как это ни противно, настоящим рок-н-ролльным чертом. И чего, в таком случае, нервы терзать? В армию меня и так не взяли. Поэтому можно было делать все, что угодно. И тут опять возник замечательный случай. Меня пригласили в «Аракс». Это был уже филармонический коллектив. И я ловил там кайф оттого, что появилась возможность гастролировать за пределами Московской области. Все эти наши местечковые вылазки с «Машиной» или «воскресниками» в деревню Фрязино и подобные населенные пункты напрягали. Приезжаешь на очередной такой сейшен – одни и те же рожи сидят, что вчера и позавчера. Ну, добавилось, может, человек пять. Хотелось нового простора. Мы, считай, сами себя тогда сожрали и, видимо, поэтому разбежались. А Макар молодец, что вскоре после этого согласился на переход новой «Машины» в Росконцерт.
Алексей Романов
Расход «машинистов» 79-го года до сих пор не понятен. Я не присутствовал рядом с ними в тот момент, поскольку заканчивал институт, где проучился десять лет, и затем сразу отправился в военные лагеря. Когда вернулся, в мае, ко мне неожиданно явились Кава с Женей и сказали: «Нет ли у тебя песен каких-нибудь? Давай, группу сделаем. Мы ушли из „Машины“». Ну, давайте, раз так, почему нет? Только у нас же, говорю, ни базы, ни инструментов. Правда, у меня дома есть пианино и двенадцатиструнная гитара. Приходите, придумаем какие-нибудь аранжировки. А у Кавы, видимо, уже созрела стратегия: сделать то же самое, что когда-то сделала «Машина»: записать более-менее качественно десяток вещей и на бобинах разбросать по всей стране, по студиям звукозаписи. Японцем, как мне кажется, всегда двигало честолюбие. Понятно, что это свойство любой артистической натуры, но в нем оно было особенно развито. Кава не конфликтный человек, а, скорее, фюрер такой, вождь. Мастер демагогических изысков, обычный московский раздолбай со своими тараканами…
Постепенно я узнал кое-какие версии кризиса «Машины», но, все равно, ситуация казалась странной. Никто ведь не выносил тогда сор из избы, не орал, не жаловался, не происходило никакой дележки денег или чего-то еще… Хотя «Машина» к тому времени уже «чесала» будь здоров. Концертов у группы было очень много. Я постоянно их посещал, и они смотрелись вполне ритуальным действом. Кайфовал не только потому, что «машинисты» уже стали хорошо играть, но и оттого, что звучало все современно. И тусовка вокруг была свежая, не гламурная, а хипповая. Атмосфера царила дружелюбная. Никаких наездов, драк или чего-то подобного на сейшенах не происходило. Максимум, что могло стрястись – вмешательство милиции, но и то редко.
Андрей Макаревич
В ранний период «Машины» у меня наберется до хера дней, проведенных в КПЗ. Нас вязали чуть ли не через раз! Приезжали менты, свинчивали, везли в отделение и уныло пытались выяснить: кто организовал сейшен, кто распространял билеты? Мы отвечали, что не знаем, кто продавал билеты. Нам позвонили, предположим, из общежития, предложили выступить перед студентами, и мы с удовольствием согласились. Выступали задаром, потому что просто очень любим музыку. Иногда нас держали и по двое суток, но потом все равно просто выпускали. Первый раз было страшновато, но потом мы уже поняли: а что они могут нам сделать? Доказать, что концерт был платным, практически нереально. Так что бояться нечего…
Еще одна цитата из записей Бориса Бостона, принадлежащая, полагаю, Сергею Кавагоэ: «Перед самым развалом „Машины Времени“ ее „художественный руководитель“ Мелик-Пашаев осчастливливал каждого участника группы тысячей – полутора тысячами рублей „черного нала“ в месяц. Деньги по тем временам огромные, равные примерно годовой зарплате рядового совслужащего. Сколько оставлял Ованес себе – до сих пор не знает никто, но обижать себя было не в его натуре».
Что-то из этих средств перепадало и поэтичному тусовщику Фаготу, в концовке любительской истории «Машины» подключившемуся к группе для участия в программе «Маленький принц».
Александр «Фагот» Бутузов
В конце 70-х столичные тусовки происходили, в основном, на улице Горького. Там было две точки – одна слегка агрессивная, другая более интеллигентская – кафе «Московское» и «Космос». В «Московском» чаще случались драки, там, грубо говоря, собиралась шпана. А в «Космосе» народ просто сидел, трепался. И с Макаром мы часто там пересекались. Уже после нашего знакомства на сейшене «Аквариума». Мы, собственно, виделись с ним и в институте, и на разных концертах, но в «Космосе» было как-то душевнее.
Однажды я там, пьяненький, подсел к нему и начал читать стихи Галича. Андрей навострил уши как радары и, образно говоря, побледнел и посинел от услышанного. «Это твои?» – спросил он меня. Очень хотелось ответить ему «да». Причем, я такой финт неоднократно проделывал, когда требовалось какую-нибудь чувиху очаровать. Тогда были девушки, которые велись «на Галича». Ну, и общались мы все-таки в определенной среде. Где-нибудь в Коктебеле, на бережку, почитать Галича, обнявшись с девушкой, и заметить ей, что это плоды моих трудных душевных исканий – было очень романтично и эффективно…
Макару я, конечно, сказал, чьи это стихи. Но читал я их, по правде говоря, охуенно. Галич и Маяковский – два поэта, чрезвычайно мне близкие. Я, когда погружаюсь в их поэзию, почти верю, что это написано мной.
И вот, 3 февраля 1979-го, сижу дома, играю с дружком в шахматы. Вдруг звонит Макаревич: «Приезжай к нам на репетицию, ты можешь помочь». Чем помочь, понятия не имею. Может, думаю, нарисовать какую-нибудь декорацию? Но Макар сам, вроде, на это способен или, в крайнем случае, он найдет другого художника. В общем, бред собачий… Но, на шару оказаться на репетиционной базе «Машины», по-любому, здорово. Так что я, не раздумывая, согласился и поехал. База у них тогда находилась в районе «Полежаевской» или «Октябрьского поля», и от метро еще требовалось пилить на автобусе до какого-то места, типа автопарка, проходить мимо злобно гавкающих собак к какому-то цеху, в котором располагался некий клуб.
Встретили меня там Макар с Кавой и сразу изложили идею о моем участии в их новой концертной программе «Маленький принц». Хотим, мол, объединить песни в своеобразную литературно-музыкальную композицию на основе «Маленького принца» Сент-Экзюпери.
Почему выбрали именно «Маленького принца», а, скажем, не пушкинскую трагедию «Моцарт и Сальери», неизвестно. Может, романтический дух Кавы как-то соответствовал этому произведению? Поскольку мне кажется, что предложил «принца» именно он.
В общем, я начал выступать с «Машиной». Положили мне оклад – десять рублей за концерт. Впоследствии он увеличился до двадцати, а потом до пятидесяти рублей. И это были отличные деньги. От меня требовалось зачитывать на концертах отрывки из «Маленького принца», вразнобой поставленные в программу. Фрагмент из заключительной части книги мог звучать в начале сейшена, и наоборот – в финале я мог озвучить что-то из первых глав знаменитого произведения французского летчика. Задача стояла хоть как-то, самую малость увязать литературный текст со следующей или предыдущей песней «МВ».
Первое отделение премьерных показов «принца», запись которых не вошла в современное переиздание данной программы на компакт-диске, завершалось примерно так. Фагот читает: «Это, по-моему, самое красивое и самое печальное место на свете. Здесь Маленький принц впервые появился на Земле, а потом исчез. Всмотритесь внимательней, если когда-нибудь вы попадете в Африку, в пустыню. Если вам случится проезжать тут, заклинаю вас, не спешите, помедлите немного под этой звездой. И если к вам подойдет маленький мальчик с золотыми волосами, если он будет звонко смеяться и ничего не ответит на ваши вопросы, вы уж, конечно, догадаетесь, кто он такой. Тогда – очень прошу вас! – не забудьте утешить меня в моей печали, скорей напишите мне, что он вернулся». И «Машина Времени» начинает петь свои созерцательно-лирические «Три окна».
Александр «Фагот» Бутузов
На той, памятной, первой моей репетиции с «Машиной» я узнал, что «концерт у нас послезавтра». Слава Богу, что меня пригласили как чтеца, а не как декламатора. Поскольку выучить текст «принца» за день я никак бы не смог. Я и за год выступлений его не выучил и на концертах просто читал свои «прозаические партии» с листа. У меня на сцене имелся столик, покрытый какой-то тканью, типа скатерти. На нем стояла лампа, были разложены красивые тома… Я садился за этот стол, слушал песни «МВ», звучавшие за моей спиной, и делал вид, что они меня вдохновляют на то, что я сейчас произнесу. Так происходило в первом отделении. А во втором, уже без всяких литературных прелюдий, сплошняком шли хиты «Машины».
Макар интуитивно или просчитано добился очень важной вещи – заставил публику в первой половине концерта сидеть и внимательно слушать, то, что ей исполняли. Это было уникальное явление.
Зачем, в принципе, я прихожу на сейшен? Чтобы побеситься. Я же не на концерт музыки Вивальди отправился, а на «Машину Времени». И тут мне какую-то пургу гонят. Сидит странный мужик, книгу читает…Вы, рок-н-ролл давайте…
Казалось бы, так публика должна рассуждать. Но она молчала и слушала. Звучали, конечно, отдельные посвисты в первом отделении, но быстро стихали. А, если кто и оставался в недоумении, то во второй, хитовой части концерта, получал полный оттяг.
В дальнейшем программа «Маленького принца», не знаю с какого перепугу, дополнилась, помимо текста Экзюпери, стихами Арсения Тарковского, Михаила Анчарова, даже из Януша Корчака я, кажется, что-то читал. Но это было уже после глобальных перемен в группе, когда Кавагоэ с Маргулисом ушли.
Кава, конечно, жутко конфликтный человек, ни с кем не сходился. Помню, после каждого концерта у него какой-то негатив шел. Он всегда был чем-нибудь не доволен. Меня это, правда, не касалось. Претензии адресовались в основном Макару. Хотя, нет, наибольшее раздражение у Кавы, по-моему, вызывал, недолго побывший в «Машине» клавишник Александр Воронов. Вот, ведь, действительно был абсолютно чуждый группе человек. Гуля его звал «припи» – припудренный. Саня Заборовский, светооператор «машиновский», над ним издевался со страшной силой. У Воронова был какой-то самодельный синтезатор, который надо было настраивать с тонкостью уникальной, за три часа до концерта. Он это и делал. После чего появлялся Заборовский, выключал синтезатор на хрен из сети, включал какую-то свою бритву и начинал бриться. Воронова это просто выводило из себя…
Глава третья
Покорение стадионов. Эра «поворота». Шекспир и Фагот
Глумливое вырубание из розетки вороновского синтезатора, неокрепший «Маленький принц», гулина скука, кавина раздраженность, макаровская растерянность, ванечкина ушлость – так завершалась десятилетняя бурная фаза «машиновского» любительства. Шел 1979-й год. На Западе AC/DC записывает сверхуспешный альбом «Highway to Hell», Pink Floyd выстраивает свою эпохальную «Стену», Фрэнсис Форд Коппола снимает «Апокалипсис сегодня» с мощным, компилированным саундтреком, где и «Дорз», и «роллинги», и Вагнер, а Советский Союз вводит войска в Афганистан и слушает «Машину Времени». Более популярной группы в «совке» тогда не существовало (свидетельствую, как московский школьник той поры). Тем не менее, «Машина» развалилась. А через несколько месяцев после стремительного возрождения (если не сказать – перерождения), заложила лихой вираж. «МВ», в новом составе Макаревич-Кутиков-Ефремов-Подгородецкий, выстрелила очередью всесоюзных хитов («Поворот», «Скачки», «Синяя птица»…) до сих пор составляющих «бисовую» часть ее концертной программы, навсегда рассталась с андеграундом и транзитом через скитальчески-непутевый, гастрольный Театр Комедии прибыла к месту длительной службы – в Росконцерт. Хипповые поклонники «Машины» первого призыва, усомнившиеся в правильности и бескомпромиссности шага, сделанного Макаром и компанией, задались тогда риторическим вопросом – на, что, все-таки, «каждый, право, имеет право» в этой жизни? И варианты ответа на него, по-моему, подбирают, по сей день.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента