Страница:
Михаил Марголис
Затяжной поворот: история группы «Машина времени»
Год 1982-й. «Многие из нас посвятили жизнь музыке, литературе, эстрадной режиссуре, и мы авторитетно заявляем, что пением выступление „Машины Времени“ назвать нельзя» (отрывок из письма советских заслуженных деятелей искусства, вошедший в приснопамятную статью «Рагу из синей птицы», опубликованную в «Комсомольской правде»).
Год 1999-й. Президент России Борис Ельцин наградил участников группы «Машина Времени» Орденами Почета «За заслуги в развитии музыкального искусства».
Первая половина 80-х. Услышав песню группы «Машина Времени» «Кого ты хотел удивить?» на одном из худсоветов, композитор Микаэл Таривердиев спросил своих коллег: «Простите, пожалуйста, а кто эти молодые люди? У них есть художественный руководитель?» – «Да. Вот, Андрей Макаревич у них пишет песни». – «Он кто?» – «Архитектор». – «Ну, так пусть и занимается архитектурой. Давайте, каждый будет заниматься своим делом». На этом худсовет закончился.
Год 2003-й. Президент России Владимир Путин вручил музыканту Андрею Макаревичу орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени.
Год 1999-й. Президент России Борис Ельцин наградил участников группы «Машина Времени» Орденами Почета «За заслуги в развитии музыкального искусства».
Первая половина 80-х. Услышав песню группы «Машина Времени» «Кого ты хотел удивить?» на одном из худсоветов, композитор Микаэл Таривердиев спросил своих коллег: «Простите, пожалуйста, а кто эти молодые люди? У них есть художественный руководитель?» – «Да. Вот, Андрей Макаревич у них пишет песни». – «Он кто?» – «Архитектор». – «Ну, так пусть и занимается архитектурой. Давайте, каждый будет заниматься своим делом». На этом худсовет закончился.
Год 2003-й. Президент России Владимир Путин вручил музыканту Андрею Макаревичу орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени.
Интро
Действующие и бывшие «машинисты» рано взялись за мемуары, и у поклонников «МВ» уже, полагаю, сформировалась определенная ретроспективная библиотечка. В нее можно зачислить не только писательские труды Андрея Макаревича, Максима Капитановского, Петра Подгородецкого, но и массу блуждающих в Интернете и печатной прессе воспоминаний людей, так или иначе, в разные периоды причастных к группе.
Однако «Машина» едет и едет. Четыре десятилетия! И ее история ширится и переосмысливается. Столь дальнобойного и гиперуспешного рейса в отечественной рок-музыке не получилось ни у кого и вряд ли получится в обозримом будущем. Один этот факт делает «Машину Времени» уникальным в наших палестинах явлением. Начав как советские «битлы», Макар со товарищи к сегодняшнему дню превратились в российских «роллингов», по крайней мере, с хронологической и статусной точек зрения.
А еще «Машина Времени» – ровесница телепрограммы «Время» и такой же, как эта священная новостная передача «на первой кнопке», брэнд, связующий поколения. Той страны и строя, где они родились, давно нет, а «Машина» и «Время» есть.
Однокласснику Макаревича по 19-й московской английской спецшколе и участнику самого первого состава «МВ» Юре Борзову, ткнув пальцем в небо, удалось попасть в судьбоносное словосочетание. «Он предложил назвать группу „Дюрапонские паровики“, и он же придумал вариант „Машины Времени“», – вспоминает Макар. «Тогда все словосочетания звучали во множественном числе. Я выбрал второе название, как более простое и легкое для понимания. Без всяких подтекстов. Просто хотелось красиво и почуднее – так было модно». Подтекст, а вернее суть, это название обрело с годами. Дискография «МВ», вагон ее хитов стали саундтреком к советско-российской истории второй половины прошлого века. Перематывая его взад-вперед, действительно можно путешествовать во времени…
Так вышло, что я оказался первым автором без «машинистского» прошлого, кто взялся за летопись «МВ». И от каждого из нынешних участников группы получил какой-нибудь дельный совет. Один, например, почему-то предостерег: «Смотри, если ты артиста не очень любишь, хорошей книжки не получится», а другой напутствовал: «Главное, чтобы вышла разносторонняя история, а не Евангелие от Макара». На практике такие советы мне не пригодились. Попросту говоря, они были лишними. Но, запомнилось, с каким неравнодушием друг к другу и к делу своей жизни «машинисты» их произносили. В какой бы толстокожести и буржуазности не упрекали этих звезд, которые давно «не ездят в метро», скептики и отдельные вчерашние соратники, в них все еще улавливается что-то от длинноволосых молодых рокеров, мотавшихся в 70-е на полулегальные сейшены по студенческим общагам и летним крымским лагерям. Во всяком случае, вспоминать о далеких временах они готовы часами…
Из тех, чью сегодняшнюю прямую речь непременно хотелось включить в книгу, я недосчитался троих: давно пропавшего без вести бедового клавишника «Машины» 80-х Александра Зайцева, его предшественника и сменщика на том же посту Петра Подгородецкого (написавшего год назад скандальные мемуары «„Машина“ с евреями» и теперь заявившего мне: «Больше этой темой не интересуюсь. Я все сказал») и одного из основателей «МВ», давно покинувшего родину Сергея Кавагоэ. В последнее время Кава, осевший в Канаде, находился в жесточайшем кризисе. «Машинисты» контакт с ним фактически утратили. Существовал электронный адрес Сергея, на который я несколько раз отправлял послания, остававшиеся без ответа. Когда книга была уже фактически завершена, из-за океана пришло скорбное известие: Кавагое умер в ванной своей квартиры от острой сердечной недостаточности. Ему было 55. Прошу учесть, что все высказывания о Каве на страницах этой книги сделаны до его смерти.
Однако «Машина» едет и едет. Четыре десятилетия! И ее история ширится и переосмысливается. Столь дальнобойного и гиперуспешного рейса в отечественной рок-музыке не получилось ни у кого и вряд ли получится в обозримом будущем. Один этот факт делает «Машину Времени» уникальным в наших палестинах явлением. Начав как советские «битлы», Макар со товарищи к сегодняшнему дню превратились в российских «роллингов», по крайней мере, с хронологической и статусной точек зрения.
А еще «Машина Времени» – ровесница телепрограммы «Время» и такой же, как эта священная новостная передача «на первой кнопке», брэнд, связующий поколения. Той страны и строя, где они родились, давно нет, а «Машина» и «Время» есть.
Однокласснику Макаревича по 19-й московской английской спецшколе и участнику самого первого состава «МВ» Юре Борзову, ткнув пальцем в небо, удалось попасть в судьбоносное словосочетание. «Он предложил назвать группу „Дюрапонские паровики“, и он же придумал вариант „Машины Времени“», – вспоминает Макар. «Тогда все словосочетания звучали во множественном числе. Я выбрал второе название, как более простое и легкое для понимания. Без всяких подтекстов. Просто хотелось красиво и почуднее – так было модно». Подтекст, а вернее суть, это название обрело с годами. Дискография «МВ», вагон ее хитов стали саундтреком к советско-российской истории второй половины прошлого века. Перематывая его взад-вперед, действительно можно путешествовать во времени…
Так вышло, что я оказался первым автором без «машинистского» прошлого, кто взялся за летопись «МВ». И от каждого из нынешних участников группы получил какой-нибудь дельный совет. Один, например, почему-то предостерег: «Смотри, если ты артиста не очень любишь, хорошей книжки не получится», а другой напутствовал: «Главное, чтобы вышла разносторонняя история, а не Евангелие от Макара». На практике такие советы мне не пригодились. Попросту говоря, они были лишними. Но, запомнилось, с каким неравнодушием друг к другу и к делу своей жизни «машинисты» их произносили. В какой бы толстокожести и буржуазности не упрекали этих звезд, которые давно «не ездят в метро», скептики и отдельные вчерашние соратники, в них все еще улавливается что-то от длинноволосых молодых рокеров, мотавшихся в 70-е на полулегальные сейшены по студенческим общагам и летним крымским лагерям. Во всяком случае, вспоминать о далеких временах они готовы часами…
Из тех, чью сегодняшнюю прямую речь непременно хотелось включить в книгу, я недосчитался троих: давно пропавшего без вести бедового клавишника «Машины» 80-х Александра Зайцева, его предшественника и сменщика на том же посту Петра Подгородецкого (написавшего год назад скандальные мемуары «„Машина“ с евреями» и теперь заявившего мне: «Больше этой темой не интересуюсь. Я все сказал») и одного из основателей «МВ», давно покинувшего родину Сергея Кавагоэ. В последнее время Кава, осевший в Канаде, находился в жесточайшем кризисе. «Машинисты» контакт с ним фактически утратили. Существовал электронный адрес Сергея, на который я несколько раз отправлял послания, остававшиеся без ответа. Когда книга была уже фактически завершена, из-за океана пришло скорбное известие: Кавагое умер в ванной своей квартиры от острой сердечной недостаточности. Ему было 55. Прошу учесть, что все высказывания о Каве на страницах этой книги сделаны до его смерти.
В главных ролях:
Андрей Макаревич, Макар– один из создателей «Машины Времени», ее бессменный рулевой, основной автор, фронтмен, гитарист, сказитель, телезвезда, орденоносец, народный артист России… Ну, что тут долго распинаться: все и так всё знают.
Александр Кутиков– бас-гитарист, вокалист, саундпродюсер и автор многих хитов «Машины». Дважды отлучался из группы, но сейчас уже кажется, что он был в «МВ» всегда. Глава компании «Sintez Records», издающей альбомы «Машины Времени» и владеющей фактически всем ее каталогом.
Евгений Маргулис, Гуля – гитарист, вокалист, автор «Машины», ее блюзовое настроение и особое концертное обаяние. Уходил из команды надолго, приходил случайно. Его нынешнее участие в «МВ» – наглядное подтверждение тезиса о том, что нет ничего более постоянного, чем временное.
Валерий Ефремов – барабанщик «МВ» с 1979 года и по сей день. Возможно, самый бесстрастный музыкант в этом амплуа. Зато образцово надежен в профессиональном и человеческом плане. Чем и дорог коллегам по группе. Не поет, не пишет, не пляшет, избегает даже минимальной публичности вне сцены. В свободное от основной работы время занимается спортом.
Андрей Державин – бывший «сталкер» отечественной попсы, на излете прошлого века рекрутированный в вечную «Машину» на должность клавишника. Занимает ее и поныне. По сравнению с другими участниками группы – салага, но быстро проявил себя так, что «деды» его зауважали и даже полюбили, почти как «сына полка».
Алексей Романов – один из корифеев русского рока, лидер группы «Воскресение», с которой «МВ» связана незримыми узами многие десятилетия. В середине 70-х некоторое время был вокалистом «Машины». Друг Макара со студенческих лет. Собственно, и всем другим «машинистам» друг примерно с той же поры.
Борис Гребенщиков, БГ – хранитель группы «Аквариум», сэнсей отечественного рок-н-ролла, «человек от которого сияние исходит»… Что еще перечислить? Собеседник Макара с 1976 года и до сего момента. Как и Андрей Вадимович награжден Орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени.
Максим Капитановский – барабанщик «Машины» начала 70-х. С 1983-го по 1994 год работал концертным звукорежиссером «МВ». Большой и старший по возрасту приятель Макаревича, один из летописцев группы, часть карьеры проведший в советских эстрадных ВИА. Был главным редактором газеты «Смак».
Александр Бутузов, Фагот – столичный тусовщик-«семидесятник», поэт, меломан, хроникер эпохи. Был штатным чтецом-декламатором «Машины» времен программы «Маленький принц» и комсоргом группы. Выведен из состава за систематические нарушения режима и попадания в вытрезвитель.
Владимир Сапунов – с 1994-го года бессменный директор «МВ», безмерно уважаемый всеми «машинистами» за эрудицию и порядочность. Является так же директором группы «Воскресение», братом ее солиста Андрея Сапунова и инициатором известного проекта «50 на двоих», в котором «Машина» и «воскресники» объединились для нескольких выступлений.
Александр Кутиков– бас-гитарист, вокалист, саундпродюсер и автор многих хитов «Машины». Дважды отлучался из группы, но сейчас уже кажется, что он был в «МВ» всегда. Глава компании «Sintez Records», издающей альбомы «Машины Времени» и владеющей фактически всем ее каталогом.
Евгений Маргулис, Гуля – гитарист, вокалист, автор «Машины», ее блюзовое настроение и особое концертное обаяние. Уходил из команды надолго, приходил случайно. Его нынешнее участие в «МВ» – наглядное подтверждение тезиса о том, что нет ничего более постоянного, чем временное.
Валерий Ефремов – барабанщик «МВ» с 1979 года и по сей день. Возможно, самый бесстрастный музыкант в этом амплуа. Зато образцово надежен в профессиональном и человеческом плане. Чем и дорог коллегам по группе. Не поет, не пишет, не пляшет, избегает даже минимальной публичности вне сцены. В свободное от основной работы время занимается спортом.
Андрей Державин – бывший «сталкер» отечественной попсы, на излете прошлого века рекрутированный в вечную «Машину» на должность клавишника. Занимает ее и поныне. По сравнению с другими участниками группы – салага, но быстро проявил себя так, что «деды» его зауважали и даже полюбили, почти как «сына полка».
Алексей Романов – один из корифеев русского рока, лидер группы «Воскресение», с которой «МВ» связана незримыми узами многие десятилетия. В середине 70-х некоторое время был вокалистом «Машины». Друг Макара со студенческих лет. Собственно, и всем другим «машинистам» друг примерно с той же поры.
Борис Гребенщиков, БГ – хранитель группы «Аквариум», сэнсей отечественного рок-н-ролла, «человек от которого сияние исходит»… Что еще перечислить? Собеседник Макара с 1976 года и до сего момента. Как и Андрей Вадимович награжден Орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени.
Максим Капитановский – барабанщик «Машины» начала 70-х. С 1983-го по 1994 год работал концертным звукорежиссером «МВ». Большой и старший по возрасту приятель Макаревича, один из летописцев группы, часть карьеры проведший в советских эстрадных ВИА. Был главным редактором газеты «Смак».
Александр Бутузов, Фагот – столичный тусовщик-«семидесятник», поэт, меломан, хроникер эпохи. Был штатным чтецом-декламатором «Машины» времен программы «Маленький принц» и комсоргом группы. Выведен из состава за систематические нарушения режима и попадания в вытрезвитель.
Владимир Сапунов – с 1994-го года бессменный директор «МВ», безмерно уважаемый всеми «машинистами» за эрудицию и порядочность. Является так же директором группы «Воскресение», братом ее солиста Андрея Сапунова и инициатором известного проекта «50 на двоих», в котором «Машина» и «воскресники» объединились для нескольких выступлений.
Часть I
«Я с детства выбрал верный путь, решил, чем буду заниматься…»
Глава первая
Инкубационный период
Сборка «Машины» началась в ту эпоху, когда во Франции бушевали страсти по недавним студенческим парижским волнениям, окрещенным революцией. В Америке Дженнис Джоплин, Джо Кокер, Grateful Dead, Джимми Хендрикс, Джоан Баэз, Jefferson Airplane, Карлос Сантана, Джо Кокер, Cream раскачивали эпохальный Вудстокский фестиваль. В Англии дебютировали Led Zeppelin и Deep Purple, а группа Beatles, напротив, доживала последние дни. Тем не менее, именно прогрессирующая «битломания» нескольких московских школьников – Андрея Макаревича, Юрия Борзова, Игоря Мазаева, Сергея Кавагоэ и быстро примкнувшего к ним Александра Кутикова – в 1969 году вывела на просторы обособленного от прогрессивного человечества Советского Союза самодельную «Машину Времени», умудрившуюся с гиком пронестись сквозь череду исторических процессов и трансформаций современной музыки и лихо вкатиться в новое тысячелетие в ранге главного российского рок-тяжеловеса.
Справедливости ради надо, конечно, упомянуть предтечу «Машины», ансамбль The Kids и входивших в него Александра Иванова, Павла Рубена, но это уж слишком глубокое бурение. Все-такивышеупомянутый квинтет более подходит на роль стартового состава непотопляемого российского бэнда.
Глядя из сегодняшнего далека на то, «как все начиналось», понимаешь, что где-то по дороге «машинисты», и прежде всего Макар, сотворили определенное чудо. Исходные данные и первые шаги «МВ» смотрелись скромно, где-то даже робко, и того, что «мир прогнется» под эту группу, не предвещали.
Андрей Макаревич
В старших классах мы с моим одноклассником Женькой Прохоровым, царство ему небесное, писали какие-то стебовые стихи, чтоб не было скучно на уроках. Иногда по строчке, иногда по строфе. Глумились над советской пропагандой. Пародировали ура-патриотические вирши. У меня где-то лежат три тетрадки этих стихов, которые мы подписывали «Первое литературное объединение». Они были красиво оформлены, ходили по рукам в классе и вызывали большую радость. «Люди к счастью идут, потому что в наш век все дороги ведут к коммунизму, чтобы мирно и счастливо жил человек, укрепляя родную отчизну…». Так вот и прочая хрень.
А с Мишкой Яшиным, другим моим одноклассником, мы пели бардовские песни, которых он знал великое множество. А я не знал. Но это было интересно и модно. Они звучали повсюду – в походах, в электричках, во дворах. Визбор, Ким…
Параллельно мне нравилось какое-то кантри. Не Боб Дилан. Он коснулся нас позже, а что-то, типа «Питер, Пол энд Мэри». В первом школьном ансамбле, где я участвовал, присутствовали две девочки, к одной из которых, Ларисе Кашперко, я был сильно не равнодушен, и мы с ними старались красиво, на три голоса, петь всякую кантри-музыку.
Освоение гитары я начал с того, что мой товарищ из десятого класса Слава Мотовилов, странный такой, долговязый, нездоровый человек, месяцами проводивший лежа в постели, показал мне три аккорда на семиструнке, с помощью которых исполнил песню Высоцкого «Солдаты группы „Центр“». На каникулы я взял у Славы ту гитарку, и пару недель эти три аккорда долбал нещадно. Потом уже стал искать что-то самостоятельно. Играть на гитаре тогда было очень престижно, да и сам вид этого инструмента, его звук, запах мне очень нравились.
Алексей Романов
Я приглядел Макара еще когда он был школьником и ездил в метро куда-то на «Кропоткинскую», а садился на «Фрунзенской». Школьник был еще тот. Худенький, но по росту уже вышедший из того размера формы, который носил. Рукава пиджака и брюки были ему коротки, вместо портфеля в руках – кусок кожи, бывшей когда-то портфелем. Желтая такая, свиная кожа, клево украшенная динозаврами, нарисованными шариковой ручкой. Ну, и прическа «воронье гнездо», а-ля Боб Дилан.
Я ездил почти тем же маршрутом, что и он, от «Университета» до «Дзержинской» (нынешняя «Лубянка»). И вот, значит, несколько остановок наблюдал столь колоритного ученика. Мы довольно часто случайно встречались. Наверное, это было связно с тем, что садились в конкретный вагон, из которого было удобнее выходить в город или на пересадку.
Андрей Макаревич
В ту пору я был хиппи. Мы прочитали в журнале «Вокруг света» большой репортаж советского зарубежного собкора «Хождение в Хиппляндию», где он рассказывал, как попал в хипповскую коммуну, встретился с ее лидером, который посвятил его в тонкости идеологии хиппи. Нам это страшно понравилось. Идеология была принята сразу.
Но еще раньше мы услышали «битлов», и тогда же к нам в школу приехали «Атланты», уже игравшие громко, на настоящих инструментах. Мы, конечно, рехнулись. Это был шок. В нашей школе тоже существовала своя группа, но гитары у ее участников были выпилены из фанеры и подключались к проигрывателю «Юность». Они, конечно, играли по нашим понятиям замечательно, но по сравнению с «Атлантами» это никуда не годилось. Тут уже была настоящая бит-группа.
А «Битлз» для нас являлись самыми главными. Часами, после школы, сидели с ребятами у меня дома, слушали музыку, пили портвейн и спорили до дикой хрипоты, вот, кто эту песню поет – Леннон или Маккартни, и вообще, «Битлз» это или не «Битлз»? Потому что масса записей к нам попадала случайно. Переписываешь у кого-то бобину, черт знает, что на ней – какие-то группы… Три там голоса или два, каков расклад по инструментам…До драк практически доходило при выяснении этих фактов.
Одноклассники и прочие школьные знакомые, не помешанные на «битлах», для нас не существовали и проходили мимо. А мы, наверное, вызывали у них какую-то смесь уважения и восхищения, поскольку пребывали в совершенно своем мире и разговаривали о чем-то, им неведомом. Каждый день собирали по крупицам информацию. Например, «битлы» записали пластинку «Сержант Пеппер». Нам она поначалу не очень понравилась, как и тогдашние усы и костюмы «битлов». Какого черта они нарядились?! Но уже на третий день мы «въехали» в этот альбом абсолютно. И поняли, что эта музыка не для исполнения на концертах, а просто для медитации. У нас, вообще, случился ужасный конфликт в своем кругу, потому что ребята хотели играть битловские вещи, а я им объяснял, что это невозможно, ибо «Битлз» слишком хорошо поют. А в нашем варианте это будет отвратительно. Надо играть «роллингов», потому что они поют примерно как мы, и у нас выйдет более похоже. И «роллингов» или «Monkeys» мы играли тогда значительно больше.
Передовая информация долетала до нас в те годы, конечно, с опозданием. И «Вудсток-69» нам чуть позже достался, где-то в 70–71 годах. Его открыл нам Стас Намин. Мы слушали выступавших там артистов с утра до ночи, но к «битлам», все равно не остыли. Мы ими еще не наелись.
Появление Кавы в нашей компании стало колоссальным толчком, потому что у него уже были две настоящие электрические гитары и маленький усилитель. С их помощью можно было извлечь звук, который мы слышали на фирменных пластинках. Там даже имелось тремоло. Это сводило с ума. Я мог просто с утра до ночи сидеть и дергать за струны.
Репетировали вы тогда в школе, что несколько неожиданно. Вот уж откуда волосатых парней с электрогитарами советские педагоги должны были гнать в первую очередь!
У нас была учительница физики Тамара Александровна, которая нам благоволила. Она разрешала нам собираться в ее кабинете после уроков, и мало того, договорилась с завхозом, которого звали Федор Федорович Федоткин, чтобы он нам иногда давал установку «Кинап», которую использовали для показа учебных фильмов. Там были, на минуточку, две колонки по 12,5 ватт, очень громких. В них втыкались микрофон, гитара, и все получалось почти как надо.
Впрочем, так уж безоблачно все не было. Одна учительница потворствовала нашему увлечению, а несколько других ненавидели за это. Я, например, терпеть не мог химию, а химичка не любила меня и то, чем мы занимались. Приходилось нередко получать двойки и прогуливать ее уроки. С физкультурником, Игорем Павловичем, могла произойти та же история, но мы с ним договорились: он освобождает меня от физкультуры, а я за это учу его играть на гитаре. Ему очень хотелось петь песни Высоцкого.
Твой отец Вадим Григорьевич, известный архитектор, чем-то мог вам помочь?
Только тем, что постоянно слушал дома разную хорошую музыку, массу джаза, качественную западную эстраду и не препятствовал нашим занятиям. Мало того, как только нам что-то стало нужно, он из каждой своей зарубежной командировки, тратя все деньги, привозил то, что мы ему заказывали. Какие-нибудь динамики, струны, гитару, усилитель. В общем, снабжал нас, как мог.
Однажды у нас появился двадцативаттный усилитель «Асе tone». Об этом, видимо, быстро прознал Александр Градский, и блестящий барабанщик Юра Фокин, игравший с ним тогда в «Скоморохах», как-то сказал нам: «Если хотите послушать лучшую группу страны, подъезжайте тогда-то к дому Градского на Мосфильмовской улице, сядем вместе в „рафик“ и поедем на концерт в Долгопрудный. Вы же дадите нам воспользоваться вашим аппаратом?» Мы, конечно, с радостью согласились. В Долгопрудном, к слову, было самое безопасное место, 8-я столовая, кажется, называлось, при институтской общаге. Там сейшены всегда заканчивались хорошо. Менты туда не приезжали.
Собственно, когда я услышал «Скоморохов», то понял, что нужно писать песни на русском языке. Первые песни у меня вышли совершенно нелепые – лирические, печальные, мрачные, безысходные. Чудовищные были тексты, как я теперь понимаю. Благо не многие из них сохранились. Но довольно скоро появились и какие-то стебовые вещи, типа «Я с детства выбрал верный путь».
В начале 70-х в Москве было полно рок-команд, недосягаемого, в нашем восприятии, уровня. Те же «Скоморохи», «Атланты», «Скифы», где фантастический гитарист Дюжиков один к одному снимал Элвина Ли… Периодически они играли – то в «Синей птице», то во «Временах года». На первых порах нас туда не пускали, поскольку мы были маленькими, но все равно как-то прорывались.
Мы поняли, что наше святое братство прекрасно, но если мы хотим быть группой, надо еще уметь играть. Постепенно выяснилось, что у кого-то с этим делом хуже, у кого-то лучше. У кого-то не получается совсем. Кавагое, например, за годы, проведенные в «Машине», перепробовал едва ли не все инструменты. Когда нам не хватало басиста, он играл на бас-гитаре, когда находили басиста, он садился за орган, когда мы лишились барабанщика, он сел за барабаны. Это было вполне объяснимо. Нам важнее все-таки была наша атмосфера, взаимопонимание, любовь к тому, что мы делаем, чем привлечение в группу постороннего человека, пусть и более профессионального.
К 71-му у «Машины» уже накопился определенный авторский материал. Ее репетиционная база переместилась из школьных помещений в культовый для столичного рока ДК «Энергетик», в состав команды влился Александр Кутиков, а Макаревич, пойдя по стопам отца, поступил в Московский архитектурный институт (МАрхИ). «Мы все еще находились тогда на низшей ступеньке исполнительского мастерства, – откровенно констатирует Макар, – говорить о каком-то нашем уровне было бессмысленно, но мы уже представляли, как надо делать».
Алексей Романов
В Архитектурный Макар поступил на год позже меня. У нас там уже существовала группа. В МАрхИ вообще до фига было команд. На нашем курсе две группы, курсом старше еще одна, которая называлась «Вечный двигатель»… И вот я с удивлением увидел во дворе института того самого парня, которого приметил ранее в метро. Он сидел на портфеле и что-то вышлепывал ладошками. А у нас в группе барабанщика не хватало. Я вежливо предложил ему поучаствовать в нашем проекте, но он ответил: «Извините, пожалуйста, я уже играю в группе. Большое спасибо». Однако, знакомство наше завязалось, и с тех пор мы общаемся.
Для репетиций в институте нам предоставляли актовый зал. Разумеется, все происходило в учебное время, но, кажется, мы никому не мешали. Андрей иногда заглядывал к нам, послушать. И настал момент, когда в один из вечеров в этом зале выступила «Машина». Сережка Кавагое играл на органе, Игорь Мазаев на басу, Юра Борзов на барабанах и Макар на гитаре. Исполняли они что-то из «Сержанта Пеппера». И как-то это, в общем, произвело приятное впечатление. Тогда, по-моему, не столь важно было, как команда играет, важно было – что именно.
У «Машины Времени» отдельная история, не вузовская. Скажем, мы со своей командой являлись такими институтскими разгильдяями, и игра на гитарах была для нас само собой разумеющимся времяпрепровождением – как питье пива, разговоры о джинсах, футболе, девчонках. Концерты ведь проводились во всех институтах, каждую неделю. Надо было просто выбрать куда пойти – на «Рубиновую атаку» («на „Рубинов“), предположим, или, допустим, на „Скоморохов“… Самостоятельной, целенаправленной творческой деятельности в то время мы не вели. Было просто любопытно иногда что-то изобрести, сочинить. Но вытаскивать это на сцену даже в голову не приходило. Мы могли в состоянии подпития поделиться с закадычными дружками чем-то, что варится в нашей „кастрюльке“. Дальше кухни это никуда не шло, и выкинуть было не жалко, а у Макара, по-моему, уже ощущалось четкое понимание, чего он хочет. Он выглядел целеустремленнее всех, кого я знал в студенческо-музыкальной тусовке.
Мне запомнился один из сольников «Машины» в том же актовом зале, он был сидячим. До этого в МАрхИ все выступали в основном на верхнем этаже, в выставочном зале, проще говоря – на танцах. И «Машина» там играла какой-то хороший западный, попсовый, в сущности, материал. И вдруг они устраивают концерт так, чтобы люди просто сидели и слушали. Оказалось, что у них достаточно своего материала, который канает именно как концертный, а не танцевальный. Это было событие. По-русски, оказывается, можно петь!
Мне кажется, Андрей во многом задал фасон всего русского рока. Ранние вещицы «Машины» – «Продавец счастья», «Солдат», «Миллионеры» – формально выглядели вполне зрелыми композициями. Я не беру сейчас их стилистку, идеологию – не мое дело. Но как «штучка», хит, изделие они являлись готовым продуктом. Вполне оформленная аранжировка, взаимодействие куплетов, исполнительская подача – все было найдено. Мера агрессии, мера меланхолии, своеобразная блюз-роковая платформа, какое-то количество кантри, которое Андрей достаточно серьезно изучал. Прямо такое махровое кантри. Не прилизанный фолк, а «стариковские» заунывные баллады, с расстроенным банджо. Помню, у Макара имелось несколько пластинок американских исполнителей абсолютно деревенской такой музыки, не относившейся ни к кантри-вестерн, ни к блюграссу. Она смахивала на каторжные темы, штатовский шансон.
Александр Кутиков
Почему в 71-м я оказался в «Машине», это одному Богу известно. Думаю, основным побудительным мотивом было то, что ребята в группе собрались хорошие. Все мы были битломанами, это абсолютно точно. Но, правда, первые песни, которые я пытался спеть сам, еще до «Машины», были не «битловскими», а группы «Криденс». Вообще, я помимо «Битлз» много чего любил: Джо Кокера, «Дорз», «Кинкс», «Прокл Харум». Когда посмотрел фильм «Забрийски поинт», влюбился в «Пинк Флойд», после «Выпускника» – в Саймона и Гарфанкела. Благодаря кино мои музыкальные увлечения, вообще, существенно расширялись.
А «хорошие ребята» из «Машины» тебе поначалу не казались слегка «мажористыми»? В спецшколе учились, живут небедно, папы у всех не простые работяги, в загранку ездят. А ты, вроде, не из таких?
Ну, почему не из таких? До 7 лет я жил в отдельной 4-х комнатной квартире на Патриарших прудах. Дедушка мой был очень большим административным работником. Просто после того, как дедушка с бабушкой расстались, эта квартира была разменяна. Все разъехались по маленьким комнатам. Моя бабушка осталась жить по соседству с тем помещением, которое прежде являлось нашей роскошной квартирой. Мы с мамой и сестрой переехали сначала в Большой Козихинский переулок, потом на Малую Бронную. Но это уже были комнаты в коммуналках. После того, как у меня были няньки, пайки, попасть в коммуналку, где еще 11 соседей – это шок, конечно.
Но дело же не в том, к какому социальному кругу относишься. Имело значение, какой ты человек. Насколько интересен для потенциальных своих друзей, что ты знаешь, умеешь, какое у тебя отношение к миру, к стране, к системе. Я с «машинистами» в этом смысле был очень близок.
Например, в 16 лет я являлся секретарем комсомольской организации школы и по собственной инициативе написал заявление о выходе из ВЛКСМ. Комсомольский билет подарил на память маме. Она отнеслась к этому факту философски. Если сын так выразил свое отношение к советской жизни, значит и такое возможно в нашей семье.
Дедушка, правда, очень расстроился, поскольку это могло помешать карьере, которую он для меня прогнозировал. Когда я поступил в военно-механический техникум министерства обороны, предполагалось, что я надену мундир или стану специалистом по приемке изделий в области радиолокации на каком-нибудь солидном отечественном предприятии. Но в силу моей юношеской бесшабашности я забросил этот техникум очень быстро. Так как понимал, что перспектива стать военным или человеком, приближенным к оборонному ведомству, меня абсолютно не привлекает. Я интересовался музыкой, игрой в рок-группе, «Битлз» и всем остальным в этом же роде. И пошел работать в радиокомитет звукооператором.
Справедливости ради надо, конечно, упомянуть предтечу «Машины», ансамбль The Kids и входивших в него Александра Иванова, Павла Рубена, но это уж слишком глубокое бурение. Все-такивышеупомянутый квинтет более подходит на роль стартового состава непотопляемого российского бэнда.
Глядя из сегодняшнего далека на то, «как все начиналось», понимаешь, что где-то по дороге «машинисты», и прежде всего Макар, сотворили определенное чудо. Исходные данные и первые шаги «МВ» смотрелись скромно, где-то даже робко, и того, что «мир прогнется» под эту группу, не предвещали.
Андрей Макаревич
В старших классах мы с моим одноклассником Женькой Прохоровым, царство ему небесное, писали какие-то стебовые стихи, чтоб не было скучно на уроках. Иногда по строчке, иногда по строфе. Глумились над советской пропагандой. Пародировали ура-патриотические вирши. У меня где-то лежат три тетрадки этих стихов, которые мы подписывали «Первое литературное объединение». Они были красиво оформлены, ходили по рукам в классе и вызывали большую радость. «Люди к счастью идут, потому что в наш век все дороги ведут к коммунизму, чтобы мирно и счастливо жил человек, укрепляя родную отчизну…». Так вот и прочая хрень.
А с Мишкой Яшиным, другим моим одноклассником, мы пели бардовские песни, которых он знал великое множество. А я не знал. Но это было интересно и модно. Они звучали повсюду – в походах, в электричках, во дворах. Визбор, Ким…
Параллельно мне нравилось какое-то кантри. Не Боб Дилан. Он коснулся нас позже, а что-то, типа «Питер, Пол энд Мэри». В первом школьном ансамбле, где я участвовал, присутствовали две девочки, к одной из которых, Ларисе Кашперко, я был сильно не равнодушен, и мы с ними старались красиво, на три голоса, петь всякую кантри-музыку.
Освоение гитары я начал с того, что мой товарищ из десятого класса Слава Мотовилов, странный такой, долговязый, нездоровый человек, месяцами проводивший лежа в постели, показал мне три аккорда на семиструнке, с помощью которых исполнил песню Высоцкого «Солдаты группы „Центр“». На каникулы я взял у Славы ту гитарку, и пару недель эти три аккорда долбал нещадно. Потом уже стал искать что-то самостоятельно. Играть на гитаре тогда было очень престижно, да и сам вид этого инструмента, его звук, запах мне очень нравились.
Алексей Романов
Я приглядел Макара еще когда он был школьником и ездил в метро куда-то на «Кропоткинскую», а садился на «Фрунзенской». Школьник был еще тот. Худенький, но по росту уже вышедший из того размера формы, который носил. Рукава пиджака и брюки были ему коротки, вместо портфеля в руках – кусок кожи, бывшей когда-то портфелем. Желтая такая, свиная кожа, клево украшенная динозаврами, нарисованными шариковой ручкой. Ну, и прическа «воронье гнездо», а-ля Боб Дилан.
Я ездил почти тем же маршрутом, что и он, от «Университета» до «Дзержинской» (нынешняя «Лубянка»). И вот, значит, несколько остановок наблюдал столь колоритного ученика. Мы довольно часто случайно встречались. Наверное, это было связно с тем, что садились в конкретный вагон, из которого было удобнее выходить в город или на пересадку.
Андрей Макаревич
В ту пору я был хиппи. Мы прочитали в журнале «Вокруг света» большой репортаж советского зарубежного собкора «Хождение в Хиппляндию», где он рассказывал, как попал в хипповскую коммуну, встретился с ее лидером, который посвятил его в тонкости идеологии хиппи. Нам это страшно понравилось. Идеология была принята сразу.
Но еще раньше мы услышали «битлов», и тогда же к нам в школу приехали «Атланты», уже игравшие громко, на настоящих инструментах. Мы, конечно, рехнулись. Это был шок. В нашей школе тоже существовала своя группа, но гитары у ее участников были выпилены из фанеры и подключались к проигрывателю «Юность». Они, конечно, играли по нашим понятиям замечательно, но по сравнению с «Атлантами» это никуда не годилось. Тут уже была настоящая бит-группа.
А «Битлз» для нас являлись самыми главными. Часами, после школы, сидели с ребятами у меня дома, слушали музыку, пили портвейн и спорили до дикой хрипоты, вот, кто эту песню поет – Леннон или Маккартни, и вообще, «Битлз» это или не «Битлз»? Потому что масса записей к нам попадала случайно. Переписываешь у кого-то бобину, черт знает, что на ней – какие-то группы… Три там голоса или два, каков расклад по инструментам…До драк практически доходило при выяснении этих фактов.
Одноклассники и прочие школьные знакомые, не помешанные на «битлах», для нас не существовали и проходили мимо. А мы, наверное, вызывали у них какую-то смесь уважения и восхищения, поскольку пребывали в совершенно своем мире и разговаривали о чем-то, им неведомом. Каждый день собирали по крупицам информацию. Например, «битлы» записали пластинку «Сержант Пеппер». Нам она поначалу не очень понравилась, как и тогдашние усы и костюмы «битлов». Какого черта они нарядились?! Но уже на третий день мы «въехали» в этот альбом абсолютно. И поняли, что эта музыка не для исполнения на концертах, а просто для медитации. У нас, вообще, случился ужасный конфликт в своем кругу, потому что ребята хотели играть битловские вещи, а я им объяснял, что это невозможно, ибо «Битлз» слишком хорошо поют. А в нашем варианте это будет отвратительно. Надо играть «роллингов», потому что они поют примерно как мы, и у нас выйдет более похоже. И «роллингов» или «Monkeys» мы играли тогда значительно больше.
Передовая информация долетала до нас в те годы, конечно, с опозданием. И «Вудсток-69» нам чуть позже достался, где-то в 70–71 годах. Его открыл нам Стас Намин. Мы слушали выступавших там артистов с утра до ночи, но к «битлам», все равно не остыли. Мы ими еще не наелись.
Появление Кавы в нашей компании стало колоссальным толчком, потому что у него уже были две настоящие электрические гитары и маленький усилитель. С их помощью можно было извлечь звук, который мы слышали на фирменных пластинках. Там даже имелось тремоло. Это сводило с ума. Я мог просто с утра до ночи сидеть и дергать за струны.
Репетировали вы тогда в школе, что несколько неожиданно. Вот уж откуда волосатых парней с электрогитарами советские педагоги должны были гнать в первую очередь!
У нас была учительница физики Тамара Александровна, которая нам благоволила. Она разрешала нам собираться в ее кабинете после уроков, и мало того, договорилась с завхозом, которого звали Федор Федорович Федоткин, чтобы он нам иногда давал установку «Кинап», которую использовали для показа учебных фильмов. Там были, на минуточку, две колонки по 12,5 ватт, очень громких. В них втыкались микрофон, гитара, и все получалось почти как надо.
Впрочем, так уж безоблачно все не было. Одна учительница потворствовала нашему увлечению, а несколько других ненавидели за это. Я, например, терпеть не мог химию, а химичка не любила меня и то, чем мы занимались. Приходилось нередко получать двойки и прогуливать ее уроки. С физкультурником, Игорем Павловичем, могла произойти та же история, но мы с ним договорились: он освобождает меня от физкультуры, а я за это учу его играть на гитаре. Ему очень хотелось петь песни Высоцкого.
Твой отец Вадим Григорьевич, известный архитектор, чем-то мог вам помочь?
Только тем, что постоянно слушал дома разную хорошую музыку, массу джаза, качественную западную эстраду и не препятствовал нашим занятиям. Мало того, как только нам что-то стало нужно, он из каждой своей зарубежной командировки, тратя все деньги, привозил то, что мы ему заказывали. Какие-нибудь динамики, струны, гитару, усилитель. В общем, снабжал нас, как мог.
Однажды у нас появился двадцативаттный усилитель «Асе tone». Об этом, видимо, быстро прознал Александр Градский, и блестящий барабанщик Юра Фокин, игравший с ним тогда в «Скоморохах», как-то сказал нам: «Если хотите послушать лучшую группу страны, подъезжайте тогда-то к дому Градского на Мосфильмовской улице, сядем вместе в „рафик“ и поедем на концерт в Долгопрудный. Вы же дадите нам воспользоваться вашим аппаратом?» Мы, конечно, с радостью согласились. В Долгопрудном, к слову, было самое безопасное место, 8-я столовая, кажется, называлось, при институтской общаге. Там сейшены всегда заканчивались хорошо. Менты туда не приезжали.
Собственно, когда я услышал «Скоморохов», то понял, что нужно писать песни на русском языке. Первые песни у меня вышли совершенно нелепые – лирические, печальные, мрачные, безысходные. Чудовищные были тексты, как я теперь понимаю. Благо не многие из них сохранились. Но довольно скоро появились и какие-то стебовые вещи, типа «Я с детства выбрал верный путь».
В начале 70-х в Москве было полно рок-команд, недосягаемого, в нашем восприятии, уровня. Те же «Скоморохи», «Атланты», «Скифы», где фантастический гитарист Дюжиков один к одному снимал Элвина Ли… Периодически они играли – то в «Синей птице», то во «Временах года». На первых порах нас туда не пускали, поскольку мы были маленькими, но все равно как-то прорывались.
Мы поняли, что наше святое братство прекрасно, но если мы хотим быть группой, надо еще уметь играть. Постепенно выяснилось, что у кого-то с этим делом хуже, у кого-то лучше. У кого-то не получается совсем. Кавагое, например, за годы, проведенные в «Машине», перепробовал едва ли не все инструменты. Когда нам не хватало басиста, он играл на бас-гитаре, когда находили басиста, он садился за орган, когда мы лишились барабанщика, он сел за барабаны. Это было вполне объяснимо. Нам важнее все-таки была наша атмосфера, взаимопонимание, любовь к тому, что мы делаем, чем привлечение в группу постороннего человека, пусть и более профессионального.
К 71-му у «Машины» уже накопился определенный авторский материал. Ее репетиционная база переместилась из школьных помещений в культовый для столичного рока ДК «Энергетик», в состав команды влился Александр Кутиков, а Макаревич, пойдя по стопам отца, поступил в Московский архитектурный институт (МАрхИ). «Мы все еще находились тогда на низшей ступеньке исполнительского мастерства, – откровенно констатирует Макар, – говорить о каком-то нашем уровне было бессмысленно, но мы уже представляли, как надо делать».
Алексей Романов
В Архитектурный Макар поступил на год позже меня. У нас там уже существовала группа. В МАрхИ вообще до фига было команд. На нашем курсе две группы, курсом старше еще одна, которая называлась «Вечный двигатель»… И вот я с удивлением увидел во дворе института того самого парня, которого приметил ранее в метро. Он сидел на портфеле и что-то вышлепывал ладошками. А у нас в группе барабанщика не хватало. Я вежливо предложил ему поучаствовать в нашем проекте, но он ответил: «Извините, пожалуйста, я уже играю в группе. Большое спасибо». Однако, знакомство наше завязалось, и с тех пор мы общаемся.
Для репетиций в институте нам предоставляли актовый зал. Разумеется, все происходило в учебное время, но, кажется, мы никому не мешали. Андрей иногда заглядывал к нам, послушать. И настал момент, когда в один из вечеров в этом зале выступила «Машина». Сережка Кавагое играл на органе, Игорь Мазаев на басу, Юра Борзов на барабанах и Макар на гитаре. Исполняли они что-то из «Сержанта Пеппера». И как-то это, в общем, произвело приятное впечатление. Тогда, по-моему, не столь важно было, как команда играет, важно было – что именно.
У «Машины Времени» отдельная история, не вузовская. Скажем, мы со своей командой являлись такими институтскими разгильдяями, и игра на гитарах была для нас само собой разумеющимся времяпрепровождением – как питье пива, разговоры о джинсах, футболе, девчонках. Концерты ведь проводились во всех институтах, каждую неделю. Надо было просто выбрать куда пойти – на «Рубиновую атаку» («на „Рубинов“), предположим, или, допустим, на „Скоморохов“… Самостоятельной, целенаправленной творческой деятельности в то время мы не вели. Было просто любопытно иногда что-то изобрести, сочинить. Но вытаскивать это на сцену даже в голову не приходило. Мы могли в состоянии подпития поделиться с закадычными дружками чем-то, что варится в нашей „кастрюльке“. Дальше кухни это никуда не шло, и выкинуть было не жалко, а у Макара, по-моему, уже ощущалось четкое понимание, чего он хочет. Он выглядел целеустремленнее всех, кого я знал в студенческо-музыкальной тусовке.
Мне запомнился один из сольников «Машины» в том же актовом зале, он был сидячим. До этого в МАрхИ все выступали в основном на верхнем этаже, в выставочном зале, проще говоря – на танцах. И «Машина» там играла какой-то хороший западный, попсовый, в сущности, материал. И вдруг они устраивают концерт так, чтобы люди просто сидели и слушали. Оказалось, что у них достаточно своего материала, который канает именно как концертный, а не танцевальный. Это было событие. По-русски, оказывается, можно петь!
Мне кажется, Андрей во многом задал фасон всего русского рока. Ранние вещицы «Машины» – «Продавец счастья», «Солдат», «Миллионеры» – формально выглядели вполне зрелыми композициями. Я не беру сейчас их стилистку, идеологию – не мое дело. Но как «штучка», хит, изделие они являлись готовым продуктом. Вполне оформленная аранжировка, взаимодействие куплетов, исполнительская подача – все было найдено. Мера агрессии, мера меланхолии, своеобразная блюз-роковая платформа, какое-то количество кантри, которое Андрей достаточно серьезно изучал. Прямо такое махровое кантри. Не прилизанный фолк, а «стариковские» заунывные баллады, с расстроенным банджо. Помню, у Макара имелось несколько пластинок американских исполнителей абсолютно деревенской такой музыки, не относившейся ни к кантри-вестерн, ни к блюграссу. Она смахивала на каторжные темы, штатовский шансон.
Александр Кутиков
Почему в 71-м я оказался в «Машине», это одному Богу известно. Думаю, основным побудительным мотивом было то, что ребята в группе собрались хорошие. Все мы были битломанами, это абсолютно точно. Но, правда, первые песни, которые я пытался спеть сам, еще до «Машины», были не «битловскими», а группы «Криденс». Вообще, я помимо «Битлз» много чего любил: Джо Кокера, «Дорз», «Кинкс», «Прокл Харум». Когда посмотрел фильм «Забрийски поинт», влюбился в «Пинк Флойд», после «Выпускника» – в Саймона и Гарфанкела. Благодаря кино мои музыкальные увлечения, вообще, существенно расширялись.
А «хорошие ребята» из «Машины» тебе поначалу не казались слегка «мажористыми»? В спецшколе учились, живут небедно, папы у всех не простые работяги, в загранку ездят. А ты, вроде, не из таких?
Ну, почему не из таких? До 7 лет я жил в отдельной 4-х комнатной квартире на Патриарших прудах. Дедушка мой был очень большим административным работником. Просто после того, как дедушка с бабушкой расстались, эта квартира была разменяна. Все разъехались по маленьким комнатам. Моя бабушка осталась жить по соседству с тем помещением, которое прежде являлось нашей роскошной квартирой. Мы с мамой и сестрой переехали сначала в Большой Козихинский переулок, потом на Малую Бронную. Но это уже были комнаты в коммуналках. После того, как у меня были няньки, пайки, попасть в коммуналку, где еще 11 соседей – это шок, конечно.
Но дело же не в том, к какому социальному кругу относишься. Имело значение, какой ты человек. Насколько интересен для потенциальных своих друзей, что ты знаешь, умеешь, какое у тебя отношение к миру, к стране, к системе. Я с «машинистами» в этом смысле был очень близок.
Например, в 16 лет я являлся секретарем комсомольской организации школы и по собственной инициативе написал заявление о выходе из ВЛКСМ. Комсомольский билет подарил на память маме. Она отнеслась к этому факту философски. Если сын так выразил свое отношение к советской жизни, значит и такое возможно в нашей семье.
Дедушка, правда, очень расстроился, поскольку это могло помешать карьере, которую он для меня прогнозировал. Когда я поступил в военно-механический техникум министерства обороны, предполагалось, что я надену мундир или стану специалистом по приемке изделий в области радиолокации на каком-нибудь солидном отечественном предприятии. Но в силу моей юношеской бесшабашности я забросил этот техникум очень быстро. Так как понимал, что перспектива стать военным или человеком, приближенным к оборонному ведомству, меня абсолютно не привлекает. Я интересовался музыкой, игрой в рок-группе, «Битлз» и всем остальным в этом же роде. И пошел работать в радиокомитет звукооператором.