Михаил Михайлович Жванецкий. Женщины

Нюансы

   – К тебе можно зайти?
   – Можно. Но есть нюанс.
   – Какой?
   – Муж.
   – Значит, ты замужем? Поздравляю. Ну, как?
   – Хорошо.
   – Муж хорош?
   – Очень хорош, но есть нюанс.
   – Какой?
   – У него семья.
   – Ага. Так он с ней?
   – С ней. Но есть нюанс.
   – Какой?
   – Он у меня всё время.
   – Значит, хорошо?
   – Хорошо. Но есть нюанс.
   – Какой?
   – Я люблю другого.
   – Почему же ты не там?
   – Он меня не любит.
   – Значит, можно зайти?
   – Конечно.

Нашим женщинам

   Женщины, подруги, дамы и девушки! В чём радость и прелесть встреч с вами? Почему вы созданы такими? Нежная кожа, эти глаза, эти зубы и волосы, которые пахнут дождём. Этот носик и суждения по различным вопросам.
   Товарищи женщины, дамы и девушки! Назад! Вы уже доказали: вы можете лечить, чинить потолки, собирать аппараты, прокладывать кабель. Хватит! Назад! Обратно! В поликлиниках женщины, в гостиницах женщины, в ресторанах женщины, в цехах женщины. Где же прячутся эти бездельники? Она ведёт хозяйство, она прописывает мужа и сидит в техническом совете. Она и взрослеет раньше, и живёт дольше. У нас в новых районах одни старушки, где же старики?.. А вот бездельничать не надо, будем долго жить. Пьём, курим, играем в домино, объедаемся, валяемся на диванах, а потом же в претензии – мало живём. Морщины в тридцать, мешки у глаз в тридцать пять, живот в сорок. Кто нами может быть доволен? Только добровольцы. Лев пробегает в день по пустыне сотни километров. А волк? Все носятся по пустыне, ищут еду. Поел – лежи. А у нас поел – лежи, не поел – лежи. У льва есть мешки под глазами? А брюхо? Имей он брюхо, от него бы сбежала самая унылая, самая дряхлая лань.
   Они, конечно, зарабатывают больше нас, наши женщины, с этим мы уже смирились. Они выглядят лучше, с этим мы тоже смирились. Они одеваются красивее. Сейчас мы пытаемся что-то предпринять – жабо, кружевные воротнички, броши на шее… Ну куда?! С лысиной на голове и брошью на шее далеко не уедешь. А какие у нас походки от долгого лежания на диванах и сидения в креслах на работе? Вы видели эти зады, черпающие землю?.. А зубы – от курения, употребления солёного, сладкого. Горького и противного. А глаза, в которых отражается только потолок.
   Наши милые дамы, наше чудо, наше украшение. Вставать рано, собирать детей и этого типа на работу. Самой на бегу проглотить маленький кусочек, успеть причесаться, кое-что набросать на лицо. Прийти на работу – и выглядеть. И в обед занять очередь в четырёх местах и всё успеть. И прибежать домой, накормить детей и этого типа. И бегать, и вытирать, и шить, и починять.
   А утром будильник только для тебя. Для тебя будильник, как для тебя огонь плиты, для тебя толпа и давка, для тебя слова, шипящие сзади. А ты поправишь прядку, и бегом. И любят тебя как раз не за это: к этому привыкли. Любят за другое – за кожу твою, за ресницы твои, за губы, и слабость, и нежность твою. И тебе ещё надо умудриться, пробегая в день пятьдесят километров, оставаться слабой. И ты умудряешься: пойди пойми, что главное. И я тебя люблю за всё. Только прошу, остановись на бегу – на работе, дома, встань стройно, посмотри в зеркало, поправь что-то в лице. Чуть сделай губы, чуть глаза, реснички вперёд и наверх, покачайся на красивых ногах и опять… А мы ждём тебя. Ждём всюду. С букетиком и без. Со словами и молча. На углу и дома. Приходи! И в дождь, и в снег… И – не всё ли равно!..

Вам, моя дорогая

   Ура! Победа присуждена Вам, моя дорогая. Вы меня перемолчали. Во второй встрече на 16-й минуте презрения, молчания, цедения сквозь зубы, огибания взглядом разгромили мои остатки. Я бежал с поля боя путём уползания и растворился в бессонной ночи.
   Я провёл километры одиноких объяснений. Я целовал, проклинал, сжигал Вас и снова явился на Вашу встречу со мной, где Вы пронзили меня прямым молчанием слева. Мои объяснения рвались по сторонам, не задевая Вас.
   Ещё и ещё раз, убедившись в полной физической непригодности к конфронтации, стычкам, фигурам умолчания и попадания впросак, я попросил вас выбросить моё полотенце…
   Ваша, Ваша, Ваша, Ваша взяла!
   Ползу поздравить!
   Нет смелости поднять глаза.
   Победа присуждена Вам. Последующие встречи Вы выиграете ввиду неявки противника.
   Вам осталось добиться, чтоб Ваша победа стала моим поражением. Это – пустяки!
   Крепко жму Ваше горло, солнышко, и поздравляю.

Теперь ты, детка!

   Теперь ты, детка!
   Думай об уроках. Непрерывно. Чулочки шёлковые сними, надень галстук и марш в детсад.
   Дядя хочет тишины. Дядя устал. У дяди болит душа и не действует тело.
   Иди, детка, играйся…
   Что ты суёшь?.. Иди, иди… Кто тебе дал этот адрес?.. А Уголовный кодекс у тебя с собой?..
   Нет, дядя не отдаст себя всяким малолеткам, дядя живёт в обществе, где за это могут крепко посадить, дядя старый, у дяди больные ножки… Зачем ты это делаешь?!
   Нет… Кроме валидола, ничего… Ни в какой гастроном… Иди, девочка, в школу…
   Нет… И я из-под одеяла не вылезу, и ты туда не влезешь…
   Да что же это такое!.. А если дядя крикнет. А если дядя стукнет в стенку.
   Там лежит такой же. И мы вдвоём тебя скрутим. И маме будет неприятно…
   Девочка!.. Немедленно!.. Слышишь?.. Немедленно отпусти… Слышишь?.. Что я сказал!..
   Ой!.. Ты что?.. Кто тебя этому научил?!. Сойди… Немедленно… Ну!..
   Нет, это не так делается… Ой!.. Ты что!.. Что это за ребёнок, господи…
   А ну, пошла отсюда! Эй, люди, есть кто-нибудь?.. Пошла, пошла… Не звони!.. Пошла!..
   Ах, ты царапаться!.. Ах, ты кусаться!
   Хорошо, завтра, завтра рассмотришь подробно… Покажу…
   Всё!.. Нет у меня макулатуры!.. Ни для кого!

Соседка о соседях

   А я слышала, у Рейгана неприятности, он какие-то документы украл. А Кеннеди семью бросил и где-то пропал. И у Помпиду личную жизнь разобрали и в стенгазету. И у Тэтчер строгач от консерваторов.
   Нелёгкая у них там жизнь.
   Рейган скрывал про документы, но сигнал пришёл от соседей, и он раскололся. Анонимок на него много. И все с дитями. С дитями многие пришли. А он в молодости скитался. И сейчас с дитями пришли, а дети – копия он, куда отвертишься. Все видят. Сейчас уже и не назначат президентом. А так бы назначили, он видный такой, пьёт много, но держится просто. Так что его б назначили, но жена с бабами сцепилась – пусть дома сидит, хватит, мол, этих проституток. Как он из дома уйдёт на работу, так пропадает, а потом хвост баб тянется.
   У Тэтчер тоже неприятности. Её, наоборот, мужики заели. А у её от них аллергия, сыпь по всему телу и судороги. Не любит их, не переносит, а там без них нельзя. Хоть с кем-то, хоть когда-то, а надо быть. Там у неё с королевой неприятности. Та вроде так ничего к мужчинам, но если кто не понравится – голову срубает. Лорд не лорд.
   Певцу одному голову отрубила. Пришёл не вовремя. Знаешь, опоздал или закрутился. Она его к Тэтчер, а Тэтчер его обратно, та вообще мужчин не любит. А эта говорит: «Что ж ты мой подарок так левой ногой, я тебе, мол, по-хорошему, а ты…» А та говорит: «Ты, мол, что поприличнее себе оставляешь, а мне гадость всякую, падаль». А та говорит: «Вот этот, – говорит, – певец – гадость? Двадцать пять лет жеребцу, и поёт как соловей, это тебе плохо?» А та говорит: «Плохо. И подавись». В общем, они певцу голову отрубили и давай друг друга поливать. Что было! Еле растащили. Разные они, а друг без друга не могут. Друг друга не переносят, а врозь не могут. Как одна достанет гречку или сахару, так другой посылает, пусть, мол, порадуется. А уж мясо к празднику вообще одна не ест. Где, мол, эта развратница, пусть зайдёт.
   Но пьют много. Обе закладывают. Мужиков вокруг себя повесят, колокола им на одно место, и давай гулять. Для смеху в двенадцать, в час, в два палкой ткнут – он звенит «бам-бам». Большой Бен! У них есть и маленький. Ну, это не при детях.
   А этот, из Франции, Помпиду – вообще поселился в Париже и давай себе жить. А все вокруг тоже не дураки. А прописка? Тут он и завертелся – мама, невеста, к дочери приехал… – такую ерунду плёл. Кто-то догадался дёрнуть: парик, усы и борода – всё поддельное. Он, значит, пять лет притворялся президентом, бумаги подписывал, паёк ел, а сигналы шли. Ну, у него наверху свои были, тоже жуки все загримированные, пока кто-то из баб за усы не дёрнул. Ну, знаешь там – музыка, кутерьма, самогон. Ну, она сдуру… Её предупреждали, а ей, вообще, восемнадцать, её предупреждай не предупреждай – всё равно дёрнет…
   Ну, тут такое пошло. Тэтчер с королевой прилетели, Ротшильд перевод прислал, Рейган тоже всех своих поднял. Не помогло. Стали разбираться, и знаешь, куда все нити пришли? К нам в Ростов! Да, завбазой один признался. Ну, на него все показали, и отпечатки пальцев, и он раскололся. Все нити к нему… А в саду всё закопано! Каждое дерево не в земле растёт, а в вазоне и без корней. А цветы дёрнули – корней нет – бриллианты. Трава без корней, кусты. Всё на спичках, на булавках, только чтоб снаружи держалось, а внизу серьги, часы, магнитофоны. Семь цветных телевизоров закопано – «Электрон», а на веранде один чёрно-белый довоенный – для виду. Велосипеды закопаны, сервизы, туалетная бумага, шофёрский инструмент, покрышки жигулёвские, крестовины, фары к ноль пятым, сантехника, смеситель югославский – такое богатство.
   Со всего мира ОБХСС прилетело, всё себе разобрали, гады. Понял, что творят?!
   И когда уже всё раскрыли, он раскололся и самое главное достал – стёкла лобовые к «Жигулям». Что там было – крики, плач, его семья на них рассчитывала. Мол, как жизнь сложится, какая власть, перестройка будет – не будет, а это всегда капитал. А он раскололся. Они все и повесилися.
   Так и закончилась вся эта печальная история.

Яша

   Мы шли с замдиректора ресторана. Тут из трёх девиц, колебавшихся на бревне, одна изумилась.
   – Яша?!
   – Тс-с-с! Тихо!
   – Яша!!
   – Тихо, тебе говорят, я с женой.
   Жена. Это кто?
   Девица. Я кто?
   Яша. Тс-с. Тихо.
   Жена. Откуда ты можешь знать таких?
   Девица. Каких?
   Жена. Таких.
   Девица. Яша!
   Яша. Я не Яша.
   Жена. Яша, я тебя спрашиваю.
   Яша. Я не Яша.
   Девица. Это ты ей скажи.
   Жена. А кто ты? Мне вот интересно, кто ты?
   Девица. За него я тебе горло перерву. Скажи, Яша! Вот, до сих пор ношу, смотри – его подарок (поднимает юбку).
   Яша. Тс-с! Тихо! Опускай, опускай!
   Девица. Ты стесняешься этой стервы?
   Жена. Это я стерва? Ах ты, сволочь, смотри, точно такие (поднимает юбку). Игорёк, ты чего сидишь? Не можешь слова сказать?
   Игорёк (издали). Кошка! Мне это осточертело. Разберитесь.
   Девица. Игорёк, ты знаешь эту сволочь?
   Яша (жене). Катя, ты откуда его знаешь?
   Игорёк (издали). Кошка, я не знаю, кто это, но это не помешает…
   Жена. Сидеть!
   Игорёк (издали). Как скажешь.
   Девица. Кто эта зараза?
   Жена. Не твоё дело.
   Яша. Кто этот тип?
   Жена. Не твоё дело. А кто эта девица?
   Яша. Не твоё дело.
   Игорёк (издали). Так я же сказал, что разберусь…
   Жена. Я сказала – не сметь!
   Женский голос (издали). Кто это там разберётся? Ты, что ли, паскудник? А ну, где эта твоя кошка?
   Игорёк. Наташа, не ходи туда.
   Женский голос. Чего это вдруг? Что, у меня дети не твои?
   Появляется жена Игоря.
   Жена Игоря (растерянно). Ой! Яша!

Наш секс

   Музыка. Темнота. Шёпот.
   – А если мы сядем сюда, нас не выгонят? Как ты думаешь, можно?
   – Я думаю, можно.
   – Я боюсь, может быть, здесь сидеть нельзя?
   – Я думаю, можно. Я уверен, что можно. Почему же нельзя? Нигде же не написано, что нельзя. Поэтому я думаю, что можно. Тебе хорошо со мной?
   – Да. Но здесь, по-моему, нельзя сидеть.
   – Можно. Я думаю, можно.
   – А нас отсюда не попросят?
   – Нет… Почему? Зачем нас гнать? Мы же ничего такого не делаем. Мы просто сидим.
   – Конечно. Мы же ничего такого не делаем.
   – А что? Ты слышала, что отсюда гонят?
   – Нет.
   – Я тоже не слышал. Давай посидим здесь.
   – Вот увидишь, здесь нельзя сидеть.
   – Давай здесь.
   – Не надо. Я боюсь.
   – Ты меня боишься?
   – Нет.
   – Не бойся. Здесь можно сидеть. Нас не выгонят.
   – Здесь какой-то забор.
   – Это обычный забор. Сюда свободный вход.
   – Ты здесь бывал уже?
   – Нет. Он не похож на забор, куда не пускают. Это хороший забор. Зато нас здесь никто не видит.
   – Видят. Видят. Всюду видят. Они так ставят скамейки, чтоб было видно. Наверное, здесь нельзя.
   – Можно. Я уверен, что можно.
   – А музыку включить можно?
   – Вот это, наверное, нельзя. А ты как думаешь?
   – Я думаю, нельзя.
   – А жаль, правда?
   – Очень. А кому мы мешаем?
   – Наверное, кому-то. Я ещё не знаю, но если включить, он сразу появится. А если мы передвинем скамейку?
   – Ты думаешь, это можно?
   – Я уверен, что можно. Мы же ничего такого не сделаем. А?
   – Может, и сделаем, я же не знаю.
   – Ну что, ну что мы сделаем?
   – Я не знаю. Нарушим что-то.
   – Ну что, ну что нарушим? Ну очень же неудобно сидеть лицом к свету. Правда?
   – Правда.
   – Передвинем?
   – Передвинем… Вот видишь! Ну что с тобой такое. Зачем ты это затеял. Что, плохо было сидеть?
   – Ну откуда я знал. А я тебя спрашивал. Ты сама говорила, мы ничего такого не сделаем.
   – Нет, я сказала, сделаем.
   – Когда ты сказала?
   – Сказала.
   – Значит, не надо было передвигать.
   – А я и не хотела.
   – Хотела.
   – Это ты хотел.
   – И ты хотела.
   – Тише. А здесь, ты думаешь, можно сидеть?
   – Можно. Здесь можно. Здесь, я думаю, можно.
   – Ты же думаешь, что здесь грабят.
   – А здесь можно грабить?
   – Я думаю, нельзя.
   – А я думаю, можно. Это же совсем другое, чем сидеть.
   – А это можно?
   – Можно. Я думаю, можно. А кто запретил?
   – Я не знаю. Я слышала, что нельзя.
   – А я не слышал, что нельзя. Значит, можно.
   – Нет. Если хоть один человек слышал, что нельзя, значит, нельзя. Это точно.
   – А если я слышал, что можно.
   – Нет. Если один человек слышал, что можно, а другой, что нельзя, всё равно нельзя. Мама говорит, лучше думай, что нельзя – всегда будешь права.
   – Да… А поцеловать тебя можно?
   – Наверное, можно.
   – А по-моему, здесь нельзя.
   – Почему нельзя? Я думаю, можно.
   – А я думаю, что нельзя.
   Шелест листьев: «Можно-можно, нельзя-нельзя, можно-можно, нельзя-нельзя». Цикады, лягушки, ручеёк: «Можно-можно, конечно, можно, можно всё…»

Он, она и словарь

   Ночь. Темнота. Глазок приёмника. Музыка.
   Он (зажигает свет. Долго листает словарь). Ай… хэв… лав… мач… (Гасит свет, ложится.)