Страница:
Выстроить ассоциативные цепочки с чужой «базой данных» пока не получалось. На любой внешний раздражитель сперва реагировала память моей корневой личности, а уж потом подключалась память реципиента, причем иногда в виде диалога с самим собой.
И что мне теперь с этим делать?
Вопрос риторический…
Но в голове как будто что-то щелкнуло – все стало на свои места…
Отложив в сторону ранец, я взялся за чемодан.
Так-с. Две простые и одна крахмальная рубашки. Один свитер. Жилетка. Гражданский двубортный костюм. Галстук. Четыре пары носков. Носовые платки. Ага, а вот и то, что я искал: черные форменные бриджи от юнкерской формы. Хоть будет что надеть, а то я так в исподнем и хожу.
В вещах обнаружился бумажник с крупной по тем временам суммой в двести двадцать рублей с мелочью и фотография в деревянной рамке. На фотографии – вся моя родня. Семейный портрет клана фон Ашей в интерьере. Я вспомнил (легко и непринужденно), как мы все вместе отправились к фотографу на Малой Бронной.
Мне оставался месяц до окончания Александровского военного училища. Четырехмесячный ускоренный выпуск. На побывку с Балтики приехал старший брат Николай – командир эсминца «Эмир Бухарский»[11]. Отец на полдня вырвался с завода. Помню, как мы дожидались, пока младший брат Федечка придет из гимназии.
С грустью смотрю на фото. Родители сидят на стульях с высокими резными спинками. Мама – в строгом закрытом платье и в шляпке. Отец – в сюртуке с орденом Святого Владимира. Справа стоит Николя в морской форме, заложив руки за спину. Мы с Федечкой – слева. Я – в юнкерской, а он – в гимназической форме.
Нахлынувшие воспоминания ввели меня в такое смятение, что я даже поначалу не понял всей важности момента, а осознав – буквально впился глазами в фотографию.
До сих пор мне не представлялось возможности увидеть себя со стороны. Зеркала в доме не было, а ушат, в котором я умывался, был слишком мелок, чтобы на поверхности воды появлялось отражение. Внимательно, стараясь не упустить ни единой детали, я изучал свою новую внешность.
Лицо европейского типа, мужественное, открытое, располагающее к себе. Волосы – светлые. Глаза?
– Глаза – голубые, – откликнулась память.
В общем, образ эдакий одухотворенно-возвышенный и сплошь положительный. Вспомнилась фраза из «Семнадцати мгновений весны»: «Характер нордический, стойкий…»
Да уж! Не то что в прошлой жизни – пьяный мачо рязанского разлива.
В общем, с внешностью мне повезло…
5
6
7
И что мне теперь с этим делать?
Вопрос риторический…
Но в голове как будто что-то щелкнуло – все стало на свои места…
Отложив в сторону ранец, я взялся за чемодан.
Так-с. Две простые и одна крахмальная рубашки. Один свитер. Жилетка. Гражданский двубортный костюм. Галстук. Четыре пары носков. Носовые платки. Ага, а вот и то, что я искал: черные форменные бриджи от юнкерской формы. Хоть будет что надеть, а то я так в исподнем и хожу.
В вещах обнаружился бумажник с крупной по тем временам суммой в двести двадцать рублей с мелочью и фотография в деревянной рамке. На фотографии – вся моя родня. Семейный портрет клана фон Ашей в интерьере. Я вспомнил (легко и непринужденно), как мы все вместе отправились к фотографу на Малой Бронной.
Мне оставался месяц до окончания Александровского военного училища. Четырехмесячный ускоренный выпуск. На побывку с Балтики приехал старший брат Николай – командир эсминца «Эмир Бухарский»[11]. Отец на полдня вырвался с завода. Помню, как мы дожидались, пока младший брат Федечка придет из гимназии.
С грустью смотрю на фото. Родители сидят на стульях с высокими резными спинками. Мама – в строгом закрытом платье и в шляпке. Отец – в сюртуке с орденом Святого Владимира. Справа стоит Николя в морской форме, заложив руки за спину. Мы с Федечкой – слева. Я – в юнкерской, а он – в гимназической форме.
Нахлынувшие воспоминания ввели меня в такое смятение, что я даже поначалу не понял всей важности момента, а осознав – буквально впился глазами в фотографию.
До сих пор мне не представлялось возможности увидеть себя со стороны. Зеркала в доме не было, а ушат, в котором я умывался, был слишком мелок, чтобы на поверхности воды появлялось отражение. Внимательно, стараясь не упустить ни единой детали, я изучал свою новую внешность.
Лицо европейского типа, мужественное, открытое, располагающее к себе. Волосы – светлые. Глаза?
– Глаза – голубые, – откликнулась память.
В общем, образ эдакий одухотворенно-возвышенный и сплошь положительный. Вспомнилась фраза из «Семнадцати мгновений весны»: «Характер нордический, стойкий…»
Да уж! Не то что в прошлой жизни – пьяный мачо рязанского разлива.
В общем, с внешностью мне повезло…
5
Надо бы мне пойти прогуляться – подышать свежим воздухом.
Я натянул старые бриджи и оглянулся в поиске сапог.
– Упс! – Сапоги по непонятной причине отсутствовали. – Авдеич! Авде-е-и-ич!
– Туточки я, ваше благородие! – искомый персонаж нарисовался в дверном проеме.
– Авдеич, а сапоги-то мои где?
– Дык здеся все! Сей секунд! – Санитар извлек из кармана шаровар связку ключей на большом металлическом кольце. Подслеповато щурясь, выбрал нужный и направился к старому окованному железом сундуку, стоящему в ногах моей кровати. Открыл замок, приподнял массивную крышку: – Извольте, ваше благородие!
– Спасибо! – Я подошел ближе и заглянул в сундук. Все на месте. Наклонился и стал по очереди вынимать вещи – сапоги, бриджи, китель, фуражку, скатку, ремень с кобурой и шашку.
Н-да… Доктор был абсолютно прав, сказав, что обмундирование пришло в негодность. Китель изорван. Один погон болтается на пуговке, второй вообще отсутствует. Левый рукав – лохмотья. Левая пола кителя вместе с карманом оторвана начисто. Обратив внимание на заметную припухлость нагрудных карманов, я хлопнул себя по лбу.
– Ну конечно же! Документы!
Так! Тут у нас офицерская книжка, простенькая, заполненная от руки.
Посмотрим… «Фон Аш Александр Александрович. Рожден января 28 числа 1899 года. Роду дворянского, достоинства баронского…» – бла-бла-бла.
О! Тут еще какой-то листочек вложен. «Предписание. Явиться в расположение Московского 8-го гренадерского полка для дальнейшего прохождения службы». Тоже понятно.
А здесь у нас что? В другом кармане обнаружилась фотография на толстом картоне – мама. Снимок оттуда же – с Малой Бронной. Вместе с фото иконка в деревянной оправке – Богородица, на обороте крестик и надпись «Спаси и сохрани». Засунув все под подушку, я продолжил осмотр.
Бриджи зияют многочисленными прорехами. Левая штанина разодрана по шву сверху донизу. Взяв скатку, я увидел, что она буквально разрезана пополам – видимо, крупным осколком. По спине пробежал неприятный холодок. Чудом уцелел, господин прапорщик. Еще бы чуть-чуть – и хана…
Не пострадали только фуражка и сапоги. Ремень с кобурой из кожи желто-коричневого цвета тоже выглядел нормально. А вот ножны шашки смотрелись так, будто по ним прошлись наждачкой.
Присев к столу, я раскрыл кобуру и достал револьвер. То, что это изделие братьев Наган, сомнений не вызывало. Характерная форма рукояти, рамки, спицы курка. Только вот массивнее привычного мне образца. На вороненой рамке клеймо: двуглавый орел и надпись «Императорскiй Тульскiй оружейный заводъ. 1912 г.». Чуть ниже – пятизначный серийный номер. На стволе – другая надпись: «Наганъ М1906 кал. 4 л.» – модель девятьсот шестого года, калибр четыре линии.
Моторная память – великая вещь! Руки сами все сделали – открыли защелку, откинули влево шестизарядный барабан[12]. Сдвинули штифт экстрактора назад, вытряхивая патроны на стол.
Не знаю зачем, посмотрев на свет через каморы револьверного барабана, я щелчком поставил его на место.
Знатная пушечка, однако. Примерился и нажал на спусковой крючок – самовзводом пошло туговато. Сухо щелкнул курок. Потом, взведя курок большим пальцем, попробовал еще раз. Ага, так гораздо лучше. Что ж, если по надежности он своему прародителю не уступит, то по убойной силе явно превзойдет.
Пару раз крутанув револьвер на пальце, зарядил оружие и убрал в кобуру.
В принципе мне приходилось иметь дело с наганом советского образца выпуска 28-го года. Он попал ко мне в Чечне зимой 1995-го. В нашу засаду угодила группа боевиков, пытавшаяся просочиться в занятый нашими войсками поселок через лесопосадки.
Наган вместе с кобурой я снял с пояса убитого чеченца – немолодого бородатого мужика в пижонской папахе. Вот тогда-то я и рассмотрел легендарное оружие как следует. Мы даже постреляли из него по банкам и бутылкам, пока не закончились найденные в карманах «горца» патроны. Наган потом сменял за ненадобностью «контрабасу»[13] из инженерной разведки – на три бутылки водки.
На очереди – шашка. Особенно она меня не заинтересовала – обычная драгунка. Выдвинул из ножен клинок, прочитал надпись «За веру, Царя и Отечество!» да и задвинул обратно – пора и честь знать.
Сложил вещи обратно в сундук – мало ли как у них тут с отчетностью. Шашку повесил на спинку кровати, ремень с кобурой убрал под подушку.
Намотал портянки, натянул вычищенные до блеска сапоги. Встал, притопнул, проверяя, как сидит обувь.
– Э-эх! – потянувшись всем телом, вышел в узкий темный коридор. Авдеич куда-то запропастился, поэтому я двинулся дальше – на улицу, по пути едва не споткнувшись о стоящее прямо у дверей ведро.
На высоком крыльце не обнаружилось никого, кроме пушистой полосатой кошки. Она дремала на перилах, нежась в лучах предполуденного солнца. Я встал рядом и осмотрел окрестности.
Дом, где находился лазарет, был частью большого хутора, весьма своеобразно застроенного. Налицо было явное смешение стилей – традиционно-русского и восточноевропейского. С парой больших изб соседствовали крытые соломой мазанки и двухэтажный дом немецкого типа – с мореными внешними балками, белеными стенами и красной черепичной крышей.
Я задумался, пытаясь определить, в каком регионе я нахожусь. Попытка вспомнить хоть какие-то детали успехом не увенчалась. Причиной всему была явная посттравматическая амнезия – последствия контузии. Закрыв глаза, я усиленно рылся в памяти, но кроме мелькающей череды смутных образов – ничего. Внезапно в голове явственно прозвучал звон станционного колокола и хрипловатый, зычный голос объявил: «Поезд отправляется!» – а перед глазами встала картина – двигающиеся за окном вагона постройки, люди на перроне и крупная вывеска на здании вокзала: «ВАРШАВА».
Я натянул старые бриджи и оглянулся в поиске сапог.
– Упс! – Сапоги по непонятной причине отсутствовали. – Авдеич! Авде-е-и-ич!
– Туточки я, ваше благородие! – искомый персонаж нарисовался в дверном проеме.
– Авдеич, а сапоги-то мои где?
– Дык здеся все! Сей секунд! – Санитар извлек из кармана шаровар связку ключей на большом металлическом кольце. Подслеповато щурясь, выбрал нужный и направился к старому окованному железом сундуку, стоящему в ногах моей кровати. Открыл замок, приподнял массивную крышку: – Извольте, ваше благородие!
– Спасибо! – Я подошел ближе и заглянул в сундук. Все на месте. Наклонился и стал по очереди вынимать вещи – сапоги, бриджи, китель, фуражку, скатку, ремень с кобурой и шашку.
Н-да… Доктор был абсолютно прав, сказав, что обмундирование пришло в негодность. Китель изорван. Один погон болтается на пуговке, второй вообще отсутствует. Левый рукав – лохмотья. Левая пола кителя вместе с карманом оторвана начисто. Обратив внимание на заметную припухлость нагрудных карманов, я хлопнул себя по лбу.
– Ну конечно же! Документы!
Так! Тут у нас офицерская книжка, простенькая, заполненная от руки.
Посмотрим… «Фон Аш Александр Александрович. Рожден января 28 числа 1899 года. Роду дворянского, достоинства баронского…» – бла-бла-бла.
О! Тут еще какой-то листочек вложен. «Предписание. Явиться в расположение Московского 8-го гренадерского полка для дальнейшего прохождения службы». Тоже понятно.
А здесь у нас что? В другом кармане обнаружилась фотография на толстом картоне – мама. Снимок оттуда же – с Малой Бронной. Вместе с фото иконка в деревянной оправке – Богородица, на обороте крестик и надпись «Спаси и сохрани». Засунув все под подушку, я продолжил осмотр.
Бриджи зияют многочисленными прорехами. Левая штанина разодрана по шву сверху донизу. Взяв скатку, я увидел, что она буквально разрезана пополам – видимо, крупным осколком. По спине пробежал неприятный холодок. Чудом уцелел, господин прапорщик. Еще бы чуть-чуть – и хана…
Не пострадали только фуражка и сапоги. Ремень с кобурой из кожи желто-коричневого цвета тоже выглядел нормально. А вот ножны шашки смотрелись так, будто по ним прошлись наждачкой.
Присев к столу, я раскрыл кобуру и достал револьвер. То, что это изделие братьев Наган, сомнений не вызывало. Характерная форма рукояти, рамки, спицы курка. Только вот массивнее привычного мне образца. На вороненой рамке клеймо: двуглавый орел и надпись «Императорскiй Тульскiй оружейный заводъ. 1912 г.». Чуть ниже – пятизначный серийный номер. На стволе – другая надпись: «Наганъ М1906 кал. 4 л.» – модель девятьсот шестого года, калибр четыре линии.
Моторная память – великая вещь! Руки сами все сделали – открыли защелку, откинули влево шестизарядный барабан[12]. Сдвинули штифт экстрактора назад, вытряхивая патроны на стол.
Не знаю зачем, посмотрев на свет через каморы револьверного барабана, я щелчком поставил его на место.
Знатная пушечка, однако. Примерился и нажал на спусковой крючок – самовзводом пошло туговато. Сухо щелкнул курок. Потом, взведя курок большим пальцем, попробовал еще раз. Ага, так гораздо лучше. Что ж, если по надежности он своему прародителю не уступит, то по убойной силе явно превзойдет.
Пару раз крутанув револьвер на пальце, зарядил оружие и убрал в кобуру.
В принципе мне приходилось иметь дело с наганом советского образца выпуска 28-го года. Он попал ко мне в Чечне зимой 1995-го. В нашу засаду угодила группа боевиков, пытавшаяся просочиться в занятый нашими войсками поселок через лесопосадки.
Наган вместе с кобурой я снял с пояса убитого чеченца – немолодого бородатого мужика в пижонской папахе. Вот тогда-то я и рассмотрел легендарное оружие как следует. Мы даже постреляли из него по банкам и бутылкам, пока не закончились найденные в карманах «горца» патроны. Наган потом сменял за ненадобностью «контрабасу»[13] из инженерной разведки – на три бутылки водки.
На очереди – шашка. Особенно она меня не заинтересовала – обычная драгунка. Выдвинул из ножен клинок, прочитал надпись «За веру, Царя и Отечество!» да и задвинул обратно – пора и честь знать.
Сложил вещи обратно в сундук – мало ли как у них тут с отчетностью. Шашку повесил на спинку кровати, ремень с кобурой убрал под подушку.
Намотал портянки, натянул вычищенные до блеска сапоги. Встал, притопнул, проверяя, как сидит обувь.
– Э-эх! – потянувшись всем телом, вышел в узкий темный коридор. Авдеич куда-то запропастился, поэтому я двинулся дальше – на улицу, по пути едва не споткнувшись о стоящее прямо у дверей ведро.
На высоком крыльце не обнаружилось никого, кроме пушистой полосатой кошки. Она дремала на перилах, нежась в лучах предполуденного солнца. Я встал рядом и осмотрел окрестности.
Дом, где находился лазарет, был частью большого хутора, весьма своеобразно застроенного. Налицо было явное смешение стилей – традиционно-русского и восточноевропейского. С парой больших изб соседствовали крытые соломой мазанки и двухэтажный дом немецкого типа – с мореными внешними балками, белеными стенами и красной черепичной крышей.
Я задумался, пытаясь определить, в каком регионе я нахожусь. Попытка вспомнить хоть какие-то детали успехом не увенчалась. Причиной всему была явная посттравматическая амнезия – последствия контузии. Закрыв глаза, я усиленно рылся в памяти, но кроме мелькающей череды смутных образов – ничего. Внезапно в голове явственно прозвучал звон станционного колокола и хрипловатый, зычный голос объявил: «Поезд отправляется!» – а перед глазами встала картина – двигающиеся за окном вагона постройки, люди на перроне и крупная вывеска на здании вокзала: «ВАРШАВА».
6
Нервное напряжение сказалось незамедлительно – я почувствовал головокружение: волной накатила слабость. Меня качнуло. Чтобы не упасть, пришлось ухватиться за опорный столб крыльца.
Окружающая действительность сильно искажалась фиолетовыми кругами в глазах и все время норовила расплыться до полной потери четкости. Обняв полированное резное дерево, я прикрыл веки и попытался привести мысли в порядок. В голове бурлило, как в перегретом паровом котле, который взорвется с минуты на минуту. Какая-то чудовищная воронка закружилась в моем сознании, увеличиваясь в размерах. Я чувствовал, что сейчас может произойти что-то необратимо ужасное…
Неожиданно меня прорвало:
– Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли, – сами собой шептали непослушные губы. – Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Аминь! – сказал и, не открывая глаз, медленно перекрестился…
Отпустило…
В голове всплыла глупая фраза из известного фильма: «Вот что крест животворящий делает!»[14]
Переждав внезапные последствия своего вынужденного мнемонического кретинизма, я осторожно спустился с крыльца и, пройдя с десяток шагов, с облегчением присел на завалинку.
– Фу-у-ух. Эвона как меня торкнуло…
– Я прошу прощения, но мне показалось, вы что-то сказали? – Неуверенный ломающийся голос прозвучал совершенно неожиданно.
Я повернул голову, пытаясь разглядеть говорившего. В воротах стоял высокий нескладный молодой человек в форме с погонами вольноопределяющегося. Обмундирование топорщилось на нем, в полной мере олицетворяя идиому «как на корове седло». Маленькие круглые очки-велосипеды на носатом веснушчатом лице усиливали впечатление общей несуразности.
– Э? Да… – только и смог я выговорить.
– Ах, простите! – Он подошел ближе, смешно, по-птичьи, переставляя ноги. – Мы, кажется, незнакомы. Засим разрешите представиться. Комаровский Георгий Сергеевич, вольноопределяющийся при штабе полка.
– Очень приятно! Прапорщик фон Аш Александр Александрович. – Я сделал попытку встать, чтобы поздороваться, но был остановлен собеседником:
– Сидите-сидите! Мне показалось, что вы чувствуете себя не совсем хорошо!
– Спасибо. – Я с облегчением плюхнулся обратно.
– Собственно говоря, господин прапорщик, меня направил к вам мой непосредственный начальник – полковой адъютант. Доктор доложил, что ваше обмундирование утрачено в результате боевых действий. Я вызвался оказать содействие. – Комаровский извлек из-за спины доселе невидимую пухлую полевую сумку, расстегнул ремешок и с заметным трудом вытащил тетрадку в картонной обложке. – Вы позволите?
– Присаживайтесь!
– Благодарю! – Он по-сиротски примостился рядом, раскрыл тетрадку на чистой странице, заложенной карандашом. – Итак, вы не могли бы поведать мне все подробности произошедшего?
– В каком смысле?
– В прямом. Ваш рассказ станет основой для разъяснительной записки об обстоятельствах приведения в негодность действительного обмундирования. На основании данной записки вам выдадут внеочередные «мундирные». Военная бюрократия, так сказать.
– Ну что ж… Я не очень хорошо помню произошедшее, но… – И я принялся рассказывать.
Выслушав краткое изложение события, Комаровский попросил рассказать поподробнее, то и дело задавая наводящие вопросы. При этом он непрерывно чирикал карандашом в своем «кондуите»[15]. Обессиленный, я почти не сопротивлялся и лишь под конец вежливо спросил – неужели получившийся рассказ на пять страниц необходим для соблюдения всех формальностей?
– Ну что вы! – Мой собеседник смущенно улыбнулся. – Для отчетности мне бы и трех строк хватило. Дело в том, что я в некотором роде летописец полка. Записываю все важные события или занимательные происшествия. А ваше чудесное спасение вполне достойно быть занесенным в анналы. Я, возможно, несколько злоупотребил вашим вниманием, но поверьте – это же живая история.
– М-да… – Я не нашелся что ответить. Все сказанное вольноопределяющимся было столь искренне и непосредственно, что я даже раздумал возмущаться. – Георгий Сергеевич, а давно ли вы ведете свою хронику?
– В полку я менее полугода, однако мои записки пополняются ежедневно. Собственно, записи я начал вести с самого первого дня войны, еще будучи студентом. – Комаровский поправил очки. – Я просто почувствовал, что должен непременно составить отчет о столь тяжком для отчизны времени.
– А где вы учились?
– Историко-философский факультет Московского университета. Я верю в свое призвание и в действующую армию пошел, дабы стать непосредственным участником событий. Вот посмотрите. – Вольноопределяющийся достал из своей сумки кипу тетрадок. – Общий ход военных действий, мои размышления о судьбе Отечества, жизнь в тылу. А вот тут уже фронтовые записи.
– Любопытно. Георгий Сергеевич, не могли бы вы одолжить мне для первичного ознакомления хотя бы вот это? – Я взял из его рук тетрадку с надписью «ВОЙНА. 1914–1915 –1916».
– Да-да, конечно! – Собеседник аж покраснел от смущения. – Буду рад.
– Премного благодарен.
– Прошу прощения я, кажется, отнял у вас много времени. Впрочем, меня, наверно, и так уже ищут. – Вольноопределяющийся стал судорожно засовывать свои тетрадки в полевую сумку. – Ах да! Я готов забрать ваши документы для зачисления в полк и соблюдения всех формальностей. Завтра же вы сможете получить у полкового казначея казенные средства на приобретение обмундирования и снаряжение, а как только доктор сочтет возможным – будете представлены командиру полка и офицерскому собранию.
– Извольте.
Окружающая действительность сильно искажалась фиолетовыми кругами в глазах и все время норовила расплыться до полной потери четкости. Обняв полированное резное дерево, я прикрыл веки и попытался привести мысли в порядок. В голове бурлило, как в перегретом паровом котле, который взорвется с минуты на минуту. Какая-то чудовищная воронка закружилась в моем сознании, увеличиваясь в размерах. Я чувствовал, что сейчас может произойти что-то необратимо ужасное…
Неожиданно меня прорвало:
– Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли, – сами собой шептали непослушные губы. – Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Аминь! – сказал и, не открывая глаз, медленно перекрестился…
Отпустило…
В голове всплыла глупая фраза из известного фильма: «Вот что крест животворящий делает!»[14]
Переждав внезапные последствия своего вынужденного мнемонического кретинизма, я осторожно спустился с крыльца и, пройдя с десяток шагов, с облегчением присел на завалинку.
– Фу-у-ух. Эвона как меня торкнуло…
– Я прошу прощения, но мне показалось, вы что-то сказали? – Неуверенный ломающийся голос прозвучал совершенно неожиданно.
Я повернул голову, пытаясь разглядеть говорившего. В воротах стоял высокий нескладный молодой человек в форме с погонами вольноопределяющегося. Обмундирование топорщилось на нем, в полной мере олицетворяя идиому «как на корове седло». Маленькие круглые очки-велосипеды на носатом веснушчатом лице усиливали впечатление общей несуразности.
– Э? Да… – только и смог я выговорить.
– Ах, простите! – Он подошел ближе, смешно, по-птичьи, переставляя ноги. – Мы, кажется, незнакомы. Засим разрешите представиться. Комаровский Георгий Сергеевич, вольноопределяющийся при штабе полка.
– Очень приятно! Прапорщик фон Аш Александр Александрович. – Я сделал попытку встать, чтобы поздороваться, но был остановлен собеседником:
– Сидите-сидите! Мне показалось, что вы чувствуете себя не совсем хорошо!
– Спасибо. – Я с облегчением плюхнулся обратно.
– Собственно говоря, господин прапорщик, меня направил к вам мой непосредственный начальник – полковой адъютант. Доктор доложил, что ваше обмундирование утрачено в результате боевых действий. Я вызвался оказать содействие. – Комаровский извлек из-за спины доселе невидимую пухлую полевую сумку, расстегнул ремешок и с заметным трудом вытащил тетрадку в картонной обложке. – Вы позволите?
– Присаживайтесь!
– Благодарю! – Он по-сиротски примостился рядом, раскрыл тетрадку на чистой странице, заложенной карандашом. – Итак, вы не могли бы поведать мне все подробности произошедшего?
– В каком смысле?
– В прямом. Ваш рассказ станет основой для разъяснительной записки об обстоятельствах приведения в негодность действительного обмундирования. На основании данной записки вам выдадут внеочередные «мундирные». Военная бюрократия, так сказать.
– Ну что ж… Я не очень хорошо помню произошедшее, но… – И я принялся рассказывать.
Выслушав краткое изложение события, Комаровский попросил рассказать поподробнее, то и дело задавая наводящие вопросы. При этом он непрерывно чирикал карандашом в своем «кондуите»[15]. Обессиленный, я почти не сопротивлялся и лишь под конец вежливо спросил – неужели получившийся рассказ на пять страниц необходим для соблюдения всех формальностей?
– Ну что вы! – Мой собеседник смущенно улыбнулся. – Для отчетности мне бы и трех строк хватило. Дело в том, что я в некотором роде летописец полка. Записываю все важные события или занимательные происшествия. А ваше чудесное спасение вполне достойно быть занесенным в анналы. Я, возможно, несколько злоупотребил вашим вниманием, но поверьте – это же живая история.
– М-да… – Я не нашелся что ответить. Все сказанное вольноопределяющимся было столь искренне и непосредственно, что я даже раздумал возмущаться. – Георгий Сергеевич, а давно ли вы ведете свою хронику?
– В полку я менее полугода, однако мои записки пополняются ежедневно. Собственно, записи я начал вести с самого первого дня войны, еще будучи студентом. – Комаровский поправил очки. – Я просто почувствовал, что должен непременно составить отчет о столь тяжком для отчизны времени.
– А где вы учились?
– Историко-философский факультет Московского университета. Я верю в свое призвание и в действующую армию пошел, дабы стать непосредственным участником событий. Вот посмотрите. – Вольноопределяющийся достал из своей сумки кипу тетрадок. – Общий ход военных действий, мои размышления о судьбе Отечества, жизнь в тылу. А вот тут уже фронтовые записи.
– Любопытно. Георгий Сергеевич, не могли бы вы одолжить мне для первичного ознакомления хотя бы вот это? – Я взял из его рук тетрадку с надписью «ВОЙНА. 1914–1915 –1916».
– Да-да, конечно! – Собеседник аж покраснел от смущения. – Буду рад.
– Премного благодарен.
– Прошу прощения я, кажется, отнял у вас много времени. Впрочем, меня, наверно, и так уже ищут. – Вольноопределяющийся стал судорожно засовывать свои тетрадки в полевую сумку. – Ах да! Я готов забрать ваши документы для зачисления в полк и соблюдения всех формальностей. Завтра же вы сможете получить у полкового казначея казенные средства на приобретение обмундирования и снаряжение, а как только доктор сочтет возможным – будете представлены командиру полка и офицерскому собранию.
– Извольте.
7
Когда утомительный, но неожиданно полезный посетитель ушел, я, сняв сапоги, расположился на кровати с заветной тетрадкой в руках. На потрепанных, исписанных трудночитаемым почерком листах была масса так необходимой мне сейчас информации.
Эдакая игра «Что? Где? Когда?» с самим собой.
Итак…
«Кампания 1914 года почти сразу же пошла по совершенно иному сценарию – гораздо более благоприятному, чем в нашем варианте истории.
Восточно-Прусская операция до поры до времени шла в колее, знакомой всем по школьным учебникам: русская 1-я армия наступает в Восточной Пруссии севернее Мазурских озер, отрезая основные силы германской армии от Кенигсберга. 2-я армия наступает из Польши, западнее тех же Мазурских озер, с целью недопущения отхода немцев за Вислу. Однако Ренненкампф, который командовал всем Северо-Западным фронтом[16], подгоняемый регулярными животворящими пинками из Ставки, повел операцию в tempo di marcia[17], отличившись при этом жесткой скоординированностью действий обеих армий.
Итак! Германская 8-я армия после Гумбинен-Гольдапского сражения с русской 1-й армией была развернута на юг, против 2-й армии. В моем родном мире из-за задержки продвижения 1-й армии на 2 дня эта авантюра окончилась для немцев удачно. Здесь же…
Остановка русского наступления в Восточной Пруссии была, но на деле оказалась гроссмейстерской паузой, сопровождаемой изящной дезинформацией о невозможности дальнейшего продвижения.
Немцы купились.
Оставленный против них заслон – полторы пехотных и одну кавалерийскую дивизию – части русской 1-й армии просто смели, выйдя в тыл основной группировке германской 8-й армии. Потомки нибелунгов, увлеченные боданием с передовыми частями 2-й армии, по сути, оказались между молотом и наковальней.
Итог – левый фланг немцев был отрезан от основных сил, окружен и уничтожен в районе Алленштайна. Правый фланг 8-й армии в упорном сражении вырвался из клещей, и немцы спешно стали отходить к Висле. Потери германской стороны убитыми, ранеными и пленными составили 43 тысячи человек. Три немецких генерала были убиты, пятеро попали в плен. В том числе и фон Гинденбург![18]
Эх! Не назовут теперь его именем дирижабль.
Кроме того, было захвачено двести пятьдесят орудий и большое количество иного военного имущества. Общие потери немцев за все время операции превысили семьдесят пять тысяч человек.
Русская армия вышла на линию Лаутенбург – Эльбинг. Началась осада Кенигсберга.
Боевые действия в Восточной Пруссии и поражение германской 8-й армии вынудили немецкий генштаб перебросить три армейских и один кавалерийский корпус с Западного фронта в Восточную Пруссию, что серьезно ослабило германскую армию перед битвой на Марне, результатом чего было ее поражение. Французский маршал Фош сделал вывод: «Если Франция не была стерта с лица Европы, то этим прежде всего мы обязаны России, поскольку русская армия своим активным вмешательством отвлекла на себя часть сил и тем позволила нам одержать победу на Марне»[19].
Кроме того, успех русского оружия в Восточно-Прусской операции вынудил немцев отказаться от нанесения удара по северному фасу Варшавского выступа в момент, когда на его южном фасе шла Галицийская битва, что позволило русской армии нанести поражение австро-венгерским войскам.
Сентябрьский контрудар германских войск с целью деблокировать Кенигсберг и вытеснить русских из Восточной Пруссии успехом не увенчался. В упорных боях Ренненкампф отступил, заняв оборону по восточному берегу рек Пассарга и Алле.
Галицийская битва, в свою очередь, протекала по привычному мне сценарию.
В этом грандиозном сражении австрийские войска потерпели сокрушительное поражение: их потери составили 400 тысяч человек, в том числе 100 тысяч пленными; в ходе боев русские захватили более 400 орудий.
Наши войска заняли почти всю восточную часть Западной Галиции и почти всю Буковину с Черновцами и осадили Перемышль. В начале ноября русская армия взяла Лупковский перевал и перешла Карпаты, а к концу ноября были заняты города Медзилаборце, Свидник, Гуменне, Снина.
На Дальнем Востоке германская Восточно-Азиатская крейсерская эскадра с началом войны блокировала Дальний. Военным кораблям – броненосцу «Пересвет» и, вот судьба, крейсеру «Варяг», а также двум миноносцам был выдвинут ультиматум. Русские моряки ответили отказом. В результате завязавшегося боя удалось вырваться лишь одному миноносцу. Остальные корабли в коротком, но тяжелом бою погибли, нанеся немцам заметный урон: броненосный крейсер «Шарнхорст» получил тяжелые повреждения, а германский легкий крейсер «Эмден» и один эсминец – потоплены.
Русские торговые корабли, находившиеся в порту, наши моряки затопили, чтобы не достались врагу.
Немцы же высадили в Дальнем десант, вступив в бой с войсками гарнизона, и, подавив сопротивление немногочисленных защитников, захватили порт.
В ответ русские начали переброску по железной дороге из Харбина двух стрелковых дивизий и одной казачьей кавалерийской дивизии. Из Владивостока вышли корабли Тихоокеанского флота.
Обеспокоенные таким развитием событий, японцы спешно объявили войну Германии и приступили к формированию экспедиционных сил и военной и транспортной эскадры для переброски войск на Ляодунский полуостров.
В итоге русские войска освободили Дальний и южное побережье Ляодунского полуострова. Японцы захватили сердце германских владений в Китае – Порт-Артур и северную и центральную часть Ляодунского полуострова. Немецкая колония на Дальнем Востоке перестала существовать.
Кампания 1915 года началась вступлением в войну Османской империи.
Первого января Турция объявила банальный для моих современников «джихад» странам Антанты. Турецкий флот под командованием германского адмирала Сушона[20] обстрелял Севастополь, Одессу, Феодосию и Новороссийск[21]. 2 января Россия объявила Турции войну, за ней последовали Англия и Франция. Вступление Турции в войну прервало морскую связь между Россией и ее союзниками через Черное и Средиземное моря. Был открыт Кавказский фронт между Россией и Турцией. В ходе Сарыкамышской операции русская Кавказская армия остановила наступление турецких войск на Карс, а затем разгромила их и перешла в контрнаступление, выйдя на линию Ольта – Сарыкамыш – Баязет.
Как и в нашей истории, в 1915-м немцы нанесли основной удар на Восточном фронте, пытаясь вывести Россию из войны и следуя своей доктрине «больших качелей».
Исходно германский план подразумевал гигантские «Канны» – фланговыми ударами из Восточной Пруссии и Галиции прорвать русский фронт и окружить противника в Польше.
На северном фасе в ходе зимних сражений в Мазурии немцам удалось оттеснить русские войска и деблокировать Кенигсберг, но большего они добиться не смогли – удар 8-й армии на юг успехом не увенчался. Понеся чудовищные потери при прорыве глубокоэшелонированной обороны русской 12-й армии, германские войска смогли продвинуться не более чем на 5–6 километров от русской границы.
На юге битва за перевалы в Карпатах закончилась боевой ничьей. Первая попытка австрийцев выйти к Перемышлю тоже полностью провалилась, а сам город-крепость капитулировал в начале марта.
В конце марта австро-германские войска начали широкое фронтальное наступление на Варшаву, бросив в бой немецкую 9-ю и 1-ю и 2-ю австрийские армии, а австрийская 3-я армия вновь двинулась на Перемышль. В ходе кровопролитных сражений армии центральных держав захватили Лодзь и Ченстохов и продвигались дальше. Части русских 1, 2, 3, 4, 5, 8, 11 и 12-й армий упорно оборонялись, медленно отступая на восток.
К сентябрю фронт стабилизировался на линии Инстербург – Танненберг – Лодзь – Сандомир – Перемышль – Черновцы. Стороны перешли к позиционной войне.
На Кавказском фронте в июле 1915-го русские войска отразили наступление турецких войск в районе озера Ван. В октябре русские войска высадились в порту Энзели, а к концу декабря разгромили протурецкие вооруженные отряды и взяли под контроль территорию Северной Персии, предотвратив выступление Персии против России и обеспечив левый фланг Кавказской армии.
В мае в войну на стороне Антанты вступила Италия.
В январе – феврале 1916 года на Кавказе русская армия осуществила успешную Эрзерумскую наступательную операцию, в результате которой русские войска подошли к Эрзеруму. И после пятидневного штурма город был взят. Турецкая армия отступила, потеряв больше половины личного состава и почти всю артиллерию. Преследование отступавших турецких войск продолжалось, пока линия фронта не стабилизировалась в 100 км западнее Эрзерума. Действия русских войск на других направлениях Кавказского фронта также были успешными: русские войска подошли к Трапезунду, выиграли сражение у Битлиса. Весенняя распутица не дала русским войскам полностью разгромить отступавшую из Эрзерума турецкую армию, однако на побережье Черного моря весна наступает раньше, и русская армия начала там активные действия. Уже в апреле в ходе успешной наступательной операции был захвачен порт Трапезунд. К лету 1916 года русскими войсками была занята большая часть Западной Армении[22].
Эдакая игра «Что? Где? Когда?» с самим собой.
Итак…
«Кампания 1914 года почти сразу же пошла по совершенно иному сценарию – гораздо более благоприятному, чем в нашем варианте истории.
Восточно-Прусская операция до поры до времени шла в колее, знакомой всем по школьным учебникам: русская 1-я армия наступает в Восточной Пруссии севернее Мазурских озер, отрезая основные силы германской армии от Кенигсберга. 2-я армия наступает из Польши, западнее тех же Мазурских озер, с целью недопущения отхода немцев за Вислу. Однако Ренненкампф, который командовал всем Северо-Западным фронтом[16], подгоняемый регулярными животворящими пинками из Ставки, повел операцию в tempo di marcia[17], отличившись при этом жесткой скоординированностью действий обеих армий.
Итак! Германская 8-я армия после Гумбинен-Гольдапского сражения с русской 1-й армией была развернута на юг, против 2-й армии. В моем родном мире из-за задержки продвижения 1-й армии на 2 дня эта авантюра окончилась для немцев удачно. Здесь же…
Остановка русского наступления в Восточной Пруссии была, но на деле оказалась гроссмейстерской паузой, сопровождаемой изящной дезинформацией о невозможности дальнейшего продвижения.
Немцы купились.
Оставленный против них заслон – полторы пехотных и одну кавалерийскую дивизию – части русской 1-й армии просто смели, выйдя в тыл основной группировке германской 8-й армии. Потомки нибелунгов, увлеченные боданием с передовыми частями 2-й армии, по сути, оказались между молотом и наковальней.
Итог – левый фланг немцев был отрезан от основных сил, окружен и уничтожен в районе Алленштайна. Правый фланг 8-й армии в упорном сражении вырвался из клещей, и немцы спешно стали отходить к Висле. Потери германской стороны убитыми, ранеными и пленными составили 43 тысячи человек. Три немецких генерала были убиты, пятеро попали в плен. В том числе и фон Гинденбург![18]
Эх! Не назовут теперь его именем дирижабль.
Кроме того, было захвачено двести пятьдесят орудий и большое количество иного военного имущества. Общие потери немцев за все время операции превысили семьдесят пять тысяч человек.
Русская армия вышла на линию Лаутенбург – Эльбинг. Началась осада Кенигсберга.
Боевые действия в Восточной Пруссии и поражение германской 8-й армии вынудили немецкий генштаб перебросить три армейских и один кавалерийский корпус с Западного фронта в Восточную Пруссию, что серьезно ослабило германскую армию перед битвой на Марне, результатом чего было ее поражение. Французский маршал Фош сделал вывод: «Если Франция не была стерта с лица Европы, то этим прежде всего мы обязаны России, поскольку русская армия своим активным вмешательством отвлекла на себя часть сил и тем позволила нам одержать победу на Марне»[19].
Кроме того, успех русского оружия в Восточно-Прусской операции вынудил немцев отказаться от нанесения удара по северному фасу Варшавского выступа в момент, когда на его южном фасе шла Галицийская битва, что позволило русской армии нанести поражение австро-венгерским войскам.
Сентябрьский контрудар германских войск с целью деблокировать Кенигсберг и вытеснить русских из Восточной Пруссии успехом не увенчался. В упорных боях Ренненкампф отступил, заняв оборону по восточному берегу рек Пассарга и Алле.
Галицийская битва, в свою очередь, протекала по привычному мне сценарию.
В этом грандиозном сражении австрийские войска потерпели сокрушительное поражение: их потери составили 400 тысяч человек, в том числе 100 тысяч пленными; в ходе боев русские захватили более 400 орудий.
Наши войска заняли почти всю восточную часть Западной Галиции и почти всю Буковину с Черновцами и осадили Перемышль. В начале ноября русская армия взяла Лупковский перевал и перешла Карпаты, а к концу ноября были заняты города Медзилаборце, Свидник, Гуменне, Снина.
На Дальнем Востоке германская Восточно-Азиатская крейсерская эскадра с началом войны блокировала Дальний. Военным кораблям – броненосцу «Пересвет» и, вот судьба, крейсеру «Варяг», а также двум миноносцам был выдвинут ультиматум. Русские моряки ответили отказом. В результате завязавшегося боя удалось вырваться лишь одному миноносцу. Остальные корабли в коротком, но тяжелом бою погибли, нанеся немцам заметный урон: броненосный крейсер «Шарнхорст» получил тяжелые повреждения, а германский легкий крейсер «Эмден» и один эсминец – потоплены.
Русские торговые корабли, находившиеся в порту, наши моряки затопили, чтобы не достались врагу.
Немцы же высадили в Дальнем десант, вступив в бой с войсками гарнизона, и, подавив сопротивление немногочисленных защитников, захватили порт.
В ответ русские начали переброску по железной дороге из Харбина двух стрелковых дивизий и одной казачьей кавалерийской дивизии. Из Владивостока вышли корабли Тихоокеанского флота.
Обеспокоенные таким развитием событий, японцы спешно объявили войну Германии и приступили к формированию экспедиционных сил и военной и транспортной эскадры для переброски войск на Ляодунский полуостров.
В итоге русские войска освободили Дальний и южное побережье Ляодунского полуострова. Японцы захватили сердце германских владений в Китае – Порт-Артур и северную и центральную часть Ляодунского полуострова. Немецкая колония на Дальнем Востоке перестала существовать.
Кампания 1915 года началась вступлением в войну Османской империи.
Первого января Турция объявила банальный для моих современников «джихад» странам Антанты. Турецкий флот под командованием германского адмирала Сушона[20] обстрелял Севастополь, Одессу, Феодосию и Новороссийск[21]. 2 января Россия объявила Турции войну, за ней последовали Англия и Франция. Вступление Турции в войну прервало морскую связь между Россией и ее союзниками через Черное и Средиземное моря. Был открыт Кавказский фронт между Россией и Турцией. В ходе Сарыкамышской операции русская Кавказская армия остановила наступление турецких войск на Карс, а затем разгромила их и перешла в контрнаступление, выйдя на линию Ольта – Сарыкамыш – Баязет.
Как и в нашей истории, в 1915-м немцы нанесли основной удар на Восточном фронте, пытаясь вывести Россию из войны и следуя своей доктрине «больших качелей».
Исходно германский план подразумевал гигантские «Канны» – фланговыми ударами из Восточной Пруссии и Галиции прорвать русский фронт и окружить противника в Польше.
На северном фасе в ходе зимних сражений в Мазурии немцам удалось оттеснить русские войска и деблокировать Кенигсберг, но большего они добиться не смогли – удар 8-й армии на юг успехом не увенчался. Понеся чудовищные потери при прорыве глубокоэшелонированной обороны русской 12-й армии, германские войска смогли продвинуться не более чем на 5–6 километров от русской границы.
На юге битва за перевалы в Карпатах закончилась боевой ничьей. Первая попытка австрийцев выйти к Перемышлю тоже полностью провалилась, а сам город-крепость капитулировал в начале марта.
В конце марта австро-германские войска начали широкое фронтальное наступление на Варшаву, бросив в бой немецкую 9-ю и 1-ю и 2-ю австрийские армии, а австрийская 3-я армия вновь двинулась на Перемышль. В ходе кровопролитных сражений армии центральных держав захватили Лодзь и Ченстохов и продвигались дальше. Части русских 1, 2, 3, 4, 5, 8, 11 и 12-й армий упорно оборонялись, медленно отступая на восток.
К сентябрю фронт стабилизировался на линии Инстербург – Танненберг – Лодзь – Сандомир – Перемышль – Черновцы. Стороны перешли к позиционной войне.
На Кавказском фронте в июле 1915-го русские войска отразили наступление турецких войск в районе озера Ван. В октябре русские войска высадились в порту Энзели, а к концу декабря разгромили протурецкие вооруженные отряды и взяли под контроль территорию Северной Персии, предотвратив выступление Персии против России и обеспечив левый фланг Кавказской армии.
В мае в войну на стороне Антанты вступила Италия.
В январе – феврале 1916 года на Кавказе русская армия осуществила успешную Эрзерумскую наступательную операцию, в результате которой русские войска подошли к Эрзеруму. И после пятидневного штурма город был взят. Турецкая армия отступила, потеряв больше половины личного состава и почти всю артиллерию. Преследование отступавших турецких войск продолжалось, пока линия фронта не стабилизировалась в 100 км западнее Эрзерума. Действия русских войск на других направлениях Кавказского фронта также были успешными: русские войска подошли к Трапезунду, выиграли сражение у Битлиса. Весенняя распутица не дала русским войскам полностью разгромить отступавшую из Эрзерума турецкую армию, однако на побережье Черного моря весна наступает раньше, и русская армия начала там активные действия. Уже в апреле в ходе успешной наступательной операции был захвачен порт Трапезунд. К лету 1916 года русскими войсками была занята большая часть Западной Армении[22].