Страница:
Собственно, сам пистолет-карабин представлял собой короткое ружье на деревянном ложе с классическим прикладом. Ствол – толстый, сужающийся к срезу, с набалдашником на конце, без какого-либо кожуха или оребрения. Переводчик режима огня и окно для выбрасывания гильз – справа. Рукоятка затвора – снизу, между защитной скобой курка и горловиной тридцатипатронного магазина.
Под руководством инструктора мы достали из чехлов автоматы, осмотрели, попробовали частичную разборку. В общем, жить можно.
Потом каждому выдали по четыре магазина – два снаряженных патронами и два пустых для комплекта – и разрешили попробовать оружие на практике.
Сначала стреляла 9-я рота. Подходили по пять человек, били по мишеням. Сперва одиночными, потом короткими очередями.
Затем пришел и наш черед.
Я вышел на позицию, подсоединил магазин, передернул затвор и, с разрешения инструктора, открыл огонь. Первый магазин расстреливали одиночными из положения стоя, с колена и лежа.
Точность боя меня приятно удивила. На дистанции в cто шагов все пули попали в «яблочко».
Потом сменил магазин, перевел оружие в автоматический режим – и короткими очередями расстрелял положенный остаток патронов. При автоматической стрельбе ствол задирало вверх, и меткость резко снизилась, но в саму мишень я попадал стабильно.
Учтем…
После стрельб инструктор записал номера выданных нам автоматов, порекомендовал в походе носить оружие в чехле, в бою – беречь затвор от загрязнения и длинными очередями не стрелять.
На чем и распрощались.
На обратном пути нам навстречу попались офицеры и унтеры 11-й и 12-й рот.
Интересно, у нас были такие же недоуменно-любопытные лица, когда мы шли на стрельбище?
6
7
8
Под руководством инструктора мы достали из чехлов автоматы, осмотрели, попробовали частичную разборку. В общем, жить можно.
Потом каждому выдали по четыре магазина – два снаряженных патронами и два пустых для комплекта – и разрешили попробовать оружие на практике.
Сначала стреляла 9-я рота. Подходили по пять человек, били по мишеням. Сперва одиночными, потом короткими очередями.
Затем пришел и наш черед.
Я вышел на позицию, подсоединил магазин, передернул затвор и, с разрешения инструктора, открыл огонь. Первый магазин расстреливали одиночными из положения стоя, с колена и лежа.
Точность боя меня приятно удивила. На дистанции в cто шагов все пули попали в «яблочко».
Потом сменил магазин, перевел оружие в автоматический режим – и короткими очередями расстрелял положенный остаток патронов. При автоматической стрельбе ствол задирало вверх, и меткость резко снизилась, но в саму мишень я попадал стабильно.
Учтем…
После стрельб инструктор записал номера выданных нам автоматов, порекомендовал в походе носить оружие в чехле, в бою – беречь затвор от загрязнения и длинными очередями не стрелять.
На чем и распрощались.
На обратном пути нам навстречу попались офицеры и унтеры 11-й и 12-й рот.
Интересно, у нас были такие же недоуменно-любопытные лица, когда мы шли на стрельбище?
6
– Мудрено как-то все… – бубнил Кузьма Акимыч Лиходеев, с которым мы возле моей палатки учились обращаться с новинками вооружения, расположившись на патронных ящиках.
– Ну конструкция, конечно, не ахти… – я выложил на тряпки извлеченный из автомата затвор, – но сама идея очень прогрессивная.
– Это как это? – Фельдфебель аккуратно повторил мои действия со своим оружием.
– А так! Эта машинка короче и легче пулемета. В окопе с ней поворачиваться удобно. Стреляет очередями – при штурме самое оно. А то, что попасть с большого расстояния трудно, – не беда. Головы солдаты противника попрячут – пули-то над головой свистят (я припомнил, как советская пехота в 1941-м пряталась от немецких МП), а ловить их лбом никому не хочется.
– Это верно…
– Во-о-о-от! – Я заглянул во внутренности автомата. – Смотри, каждому отделенному и взводному такой пистолет-карабин выдали, значит, в роте, почитай, две дюжины пулеметов прибавилось. Плотность огня какая получается!
– Мудрено говоришь, вашьбродь! Но в суть-то я проник – выходит, немака можно огнем прижать?
– Точно! А потом подойти поближе и гранатами забросать. – Я вздохнул. – Только вот обращаться с нашим чудо-оружием надо бережно, аки с иконой Божьей Матери.
– Это почему, вашбродь?
– Сейчас объясню. – И, посмотрев на часы, продолжил: – Как только узнаю, где наши унтеры ходят. Савка, где взводные? Сказано было – после ужина всем к моей палатке с оружием явиться.
– Сей минут будут, вашбродь! – подскочил ординарец.
– Ну-ка, пробегись – посмотри, где они там запропастились! А найдешь – хоть пинками сюда гони!
– Слушаюсь! Токмо…
– Что?
– Вона они идут, вашбродь!
Плотной группой, держа чехлы с автоматами в руках, из-за рядов палаток показались искомые унтер-офицеры.
– Та-а-а-ак… Где вас черти носят? – вступил в разговор Лиходеев.
– Дык пока то, пока се…
– Ладно! – Я встал, потянул спину и продолжил: – Садитесь к ящикам, готовьте оружие и слушайте внимательно, что я говорить буду!
Подчиненные расселись на расставленных полукругом ящиках и начали доставать из чехлов свои автоматы.
– Итак! Всем вам выдали образцы нового оружия, и теперь надо научиться правильно с ним обращаться. Главное – следите, чтобы грязь и земля не попали снизу в затвор и сбоку в окошко для выброса гильз. Это вам все инструктор говорил, а я повторяю! – Я взял с тряпицы затвор. – Вот этот вот выступ при откате затвора после выстрела упирается в паз на коробке ствола. Если между направляющими затвора и стенками коробки попадет грязь – его на хрен заклинит! Рукоятка затвора маленькая, и с первого раза выкинуть застрявший патрон, скорее всего, не получится. То же самое может произойти при перегреве. Это понятно?
– Точно так, вашбродь.
– Чтобы всего этого избежать, надо смотреть, куда кладешь оружие. Если в грязь упало, я понимаю, всякое может быть – рукавом затвор протри и стреляй дальше. Издали лучше стрелять одиночными, так как точность у пистолета-карабина отличная. Ближе к окопам подошли – тут можно и очередями стрелять, но короткими. По три-пять выстрелов. И перегрева не будет, и германцев огнем поприжмем. Как в окопы вошли – то же самое. Чтобы человека убить, трех пуль вполне достаточно. Длинными очередями стрелять можно, только когда другого выхода нет – много народу на вас лезет или взводный пулемет вышел из строя. Но долго оружие этого не выдержит – перегреется и заклинит. Понятно?
– А зачем оно нам такое, ежели этого нельзя, того нельзя? – изрек наш народный философ – старший унтер-офицер Наумов.
– А затем, что стреляет оно чаще, а значит, можно убить больше врагов! Машинка сложная, но при должном уходе – незаменимая. Будете ее холить и лелеять, как жену любимую, – и она вас не подведет.
Мужики заржали. И принялись на все лады повторять и склонять мое сравнение автомата с бабой.
– Тихо! Слушайте дальше! При стрельбе держите оружие за цевье. За магазин не хватайтесь – иначе патрон перекосит. Перед тем как магазин вставлять, берете его вот так, – я взял магазин в руку, – и вот так стучите себе по каске. – Пару раз стукнул себя по тулье фуражки – на манер того, как это делают американские солдаты в военных фильмах. – Это чтобы и в магазине патроны выровнялись и не было перекоса. Вопросы есть? Если есть, зададите их Лиходееву! Он сейчас проверит, как вы усвоили то, что я вам тут наговорил, а заодно – как вы умеете собирать-разбирать новое оружие.
Пока унтеры, собравшись кружком, обсуждали сказанное и готовились к занятиям, я быстренько собрал автомат, убрал его в чехол и, посадив Савку набивать магазины, рванул по нужде. Ну очень хотелось, а из-за этих «опоздунов» пришлось терпеть. На обратном пути из-за палаток мне навстречу шагнул Казимирский.
Черт! Этому еще что понадобилось?
– Браво, браво, барон! – Он пару раз хлопнул ладонями, затянутыми в белые перчатки, изображая овацию. – Прекрасная лекция!
– Благодарю. Я всего лишь исполнил свой долг.
– Позвольте полюбопытствовать: откуда такие познания в области оружейных механизмов? Вы же, кажется, училище оканчивали ускоренным выпуском? К тому же сразу после гимназии?
– Видите ли, в чем дело, господин поручик… – Я остановился, как бы подбирая слова, а на самом деле – усиленно изобретая отмазку. – Мой отец – известный инженер. Он принимал участие в разработке многих образцов вооружений и руководил организацией производства этих образцов на различных заводах. Дома у нас – масса соответствующей литературы и подшивки российских и иностранных технических журналов. Я с раннего детства имею интерес к инженерии, а посему достаточно подкован, дабы правильно оценить некоторые технические решения.
Во завернул! Прямо адвокат Плевако, прозванный «московским златоустом».
– Надеетесь на этом сделать военную карьеру? – Хотя тон Казимирского был шутливым, по глазам я понял, что для него все очень серьезно!
– Увы! Никогда не мыслил себя кадровым офицером. И хотя весьма интересуюсь техникой, все равно собирался поступать в Императорское училище правоведения. Мама всегда говорила, что у меня склонность к юриспруденции.
– Зачем же вы пошли в армию?
– В этом мой долг честного человека и дворянина – помогать стране в трудное время всеми доступными мне методами.
– Еще раз браво, барон! Надеюсь, что у нас с вами не случится каких-либо недоразумений на почве вашей склонности к гуманитарным, а не военным наукам?
– Не стоит беспокойства, господин поручик! В данный момент все мои помыслы направлены на победу русского оружия.
– Прекрасно. В таком случае не смею вас больше задерживать. И поторопитесь – скоро отбой. – Казимирский заложил руки за спину, развернулся и неторопливо направился к своей палатке.
Я длинно и сочно выматерился – естественно, про себя!
Принес же шайтан этого карьериста долбанного. Я себе чуть мозги не вывихнул, придумывая правдоподобное объяснение и одновременно упражняясь в изящной словесности.
Пся крев! Или как там у вас, у пшеков, говорится?
Уже после отбоя, шуганув часового, ко мне явились Лиходеев с Копейкиным.
– Вашбродь, разговор есть!
– Чего вам?
– Говори уж! – Фельдфебель ткнул каптера кулаком в спину.
– Ну это… Мне полковой каптенармус сказал – завтра получать патроны и походные пайки…
– И что?
– Ну дык, значит, выступаем завтра.
– Ага… – Я задумчиво потер переносицу. – До линии фронта тут верст десять?
– Так точно, вашбродь.
– Значит, идем в наступление!!!
– Ну конструкция, конечно, не ахти… – я выложил на тряпки извлеченный из автомата затвор, – но сама идея очень прогрессивная.
– Это как это? – Фельдфебель аккуратно повторил мои действия со своим оружием.
– А так! Эта машинка короче и легче пулемета. В окопе с ней поворачиваться удобно. Стреляет очередями – при штурме самое оно. А то, что попасть с большого расстояния трудно, – не беда. Головы солдаты противника попрячут – пули-то над головой свистят (я припомнил, как советская пехота в 1941-м пряталась от немецких МП), а ловить их лбом никому не хочется.
– Это верно…
– Во-о-о-от! – Я заглянул во внутренности автомата. – Смотри, каждому отделенному и взводному такой пистолет-карабин выдали, значит, в роте, почитай, две дюжины пулеметов прибавилось. Плотность огня какая получается!
– Мудрено говоришь, вашьбродь! Но в суть-то я проник – выходит, немака можно огнем прижать?
– Точно! А потом подойти поближе и гранатами забросать. – Я вздохнул. – Только вот обращаться с нашим чудо-оружием надо бережно, аки с иконой Божьей Матери.
– Это почему, вашбродь?
– Сейчас объясню. – И, посмотрев на часы, продолжил: – Как только узнаю, где наши унтеры ходят. Савка, где взводные? Сказано было – после ужина всем к моей палатке с оружием явиться.
– Сей минут будут, вашбродь! – подскочил ординарец.
– Ну-ка, пробегись – посмотри, где они там запропастились! А найдешь – хоть пинками сюда гони!
– Слушаюсь! Токмо…
– Что?
– Вона они идут, вашбродь!
Плотной группой, держа чехлы с автоматами в руках, из-за рядов палаток показались искомые унтер-офицеры.
– Та-а-а-ак… Где вас черти носят? – вступил в разговор Лиходеев.
– Дык пока то, пока се…
– Ладно! – Я встал, потянул спину и продолжил: – Садитесь к ящикам, готовьте оружие и слушайте внимательно, что я говорить буду!
Подчиненные расселись на расставленных полукругом ящиках и начали доставать из чехлов свои автоматы.
– Итак! Всем вам выдали образцы нового оружия, и теперь надо научиться правильно с ним обращаться. Главное – следите, чтобы грязь и земля не попали снизу в затвор и сбоку в окошко для выброса гильз. Это вам все инструктор говорил, а я повторяю! – Я взял с тряпицы затвор. – Вот этот вот выступ при откате затвора после выстрела упирается в паз на коробке ствола. Если между направляющими затвора и стенками коробки попадет грязь – его на хрен заклинит! Рукоятка затвора маленькая, и с первого раза выкинуть застрявший патрон, скорее всего, не получится. То же самое может произойти при перегреве. Это понятно?
– Точно так, вашбродь.
– Чтобы всего этого избежать, надо смотреть, куда кладешь оружие. Если в грязь упало, я понимаю, всякое может быть – рукавом затвор протри и стреляй дальше. Издали лучше стрелять одиночными, так как точность у пистолета-карабина отличная. Ближе к окопам подошли – тут можно и очередями стрелять, но короткими. По три-пять выстрелов. И перегрева не будет, и германцев огнем поприжмем. Как в окопы вошли – то же самое. Чтобы человека убить, трех пуль вполне достаточно. Длинными очередями стрелять можно, только когда другого выхода нет – много народу на вас лезет или взводный пулемет вышел из строя. Но долго оружие этого не выдержит – перегреется и заклинит. Понятно?
– А зачем оно нам такое, ежели этого нельзя, того нельзя? – изрек наш народный философ – старший унтер-офицер Наумов.
– А затем, что стреляет оно чаще, а значит, можно убить больше врагов! Машинка сложная, но при должном уходе – незаменимая. Будете ее холить и лелеять, как жену любимую, – и она вас не подведет.
Мужики заржали. И принялись на все лады повторять и склонять мое сравнение автомата с бабой.
– Тихо! Слушайте дальше! При стрельбе держите оружие за цевье. За магазин не хватайтесь – иначе патрон перекосит. Перед тем как магазин вставлять, берете его вот так, – я взял магазин в руку, – и вот так стучите себе по каске. – Пару раз стукнул себя по тулье фуражки – на манер того, как это делают американские солдаты в военных фильмах. – Это чтобы и в магазине патроны выровнялись и не было перекоса. Вопросы есть? Если есть, зададите их Лиходееву! Он сейчас проверит, как вы усвоили то, что я вам тут наговорил, а заодно – как вы умеете собирать-разбирать новое оружие.
Пока унтеры, собравшись кружком, обсуждали сказанное и готовились к занятиям, я быстренько собрал автомат, убрал его в чехол и, посадив Савку набивать магазины, рванул по нужде. Ну очень хотелось, а из-за этих «опоздунов» пришлось терпеть. На обратном пути из-за палаток мне навстречу шагнул Казимирский.
Черт! Этому еще что понадобилось?
– Браво, браво, барон! – Он пару раз хлопнул ладонями, затянутыми в белые перчатки, изображая овацию. – Прекрасная лекция!
– Благодарю. Я всего лишь исполнил свой долг.
– Позвольте полюбопытствовать: откуда такие познания в области оружейных механизмов? Вы же, кажется, училище оканчивали ускоренным выпуском? К тому же сразу после гимназии?
– Видите ли, в чем дело, господин поручик… – Я остановился, как бы подбирая слова, а на самом деле – усиленно изобретая отмазку. – Мой отец – известный инженер. Он принимал участие в разработке многих образцов вооружений и руководил организацией производства этих образцов на различных заводах. Дома у нас – масса соответствующей литературы и подшивки российских и иностранных технических журналов. Я с раннего детства имею интерес к инженерии, а посему достаточно подкован, дабы правильно оценить некоторые технические решения.
Во завернул! Прямо адвокат Плевако, прозванный «московским златоустом».
– Надеетесь на этом сделать военную карьеру? – Хотя тон Казимирского был шутливым, по глазам я понял, что для него все очень серьезно!
– Увы! Никогда не мыслил себя кадровым офицером. И хотя весьма интересуюсь техникой, все равно собирался поступать в Императорское училище правоведения. Мама всегда говорила, что у меня склонность к юриспруденции.
– Зачем же вы пошли в армию?
– В этом мой долг честного человека и дворянина – помогать стране в трудное время всеми доступными мне методами.
– Еще раз браво, барон! Надеюсь, что у нас с вами не случится каких-либо недоразумений на почве вашей склонности к гуманитарным, а не военным наукам?
– Не стоит беспокойства, господин поручик! В данный момент все мои помыслы направлены на победу русского оружия.
– Прекрасно. В таком случае не смею вас больше задерживать. И поторопитесь – скоро отбой. – Казимирский заложил руки за спину, развернулся и неторопливо направился к своей палатке.
Я длинно и сочно выматерился – естественно, про себя!
Принес же шайтан этого карьериста долбанного. Я себе чуть мозги не вывихнул, придумывая правдоподобное объяснение и одновременно упражняясь в изящной словесности.
Пся крев! Или как там у вас, у пшеков, говорится?
Уже после отбоя, шуганув часового, ко мне явились Лиходеев с Копейкиным.
– Вашбродь, разговор есть!
– Чего вам?
– Говори уж! – Фельдфебель ткнул каптера кулаком в спину.
– Ну это… Мне полковой каптенармус сказал – завтра получать патроны и походные пайки…
– И что?
– Ну дык, значит, выступаем завтра.
– Ага… – Я задумчиво потер переносицу. – До линии фронта тут верст десять?
– Так точно, вашбродь.
– Значит, идем в наступление!!!
7
Подготовив одежду и снаряжение к подъему по тревоге, я улегся на походную кровать – эдакую разновидность раскладушки.
Все-таки палатка – это хорошо. От погодных неприятностей прикрывает, не лишая при этом прелестей ночевки на природе. Хотя, конечно, кровати я бы предпочел спальник.
Погода теплая. Воздух пахнет сосной и травами. Мягко потрескивают в ночной тишине костры.
Лежа на душистой, набитой сеном подушке, я постепенно расслаблялся после тяжелого дня, пытаясь собраться с мыслями.
Не получалось. Мешали отчетливо слышимые голоса солдат. Люди вели неспешные беседы о доме и родне, о войне и смерти, о всякой ерунде. Говорили о чудесах и предчувствиях, рассказывали различные солдатские были и небылицы. Вспоминали мирное житье.
Кто-то тихонько пел «Долю горькую проклинаючи…».
Манера исполнения живо напомнила мне фильм «Особенности национальной охоты» – там мужики так же тянули «Черного ворона».
Внезапно накатила тоска. Вспомнил свою прошлую жизнь, родителей, друзей, коллег…
Остро захотелось маминых домашних котлет, поспорить с отцом о футболе, послушать мою любимую группу «Dire Straits».
Эх!
Телик хочу посмотреть! В Интернете полазить! В стратегию какую-нибудь поиграть или бродилку-стрелялку!
И бабу! Бабу хочу особенно – гормоны молодого тела жару подбавляют.
Перед глазами стояла моя последняя пассия – Татьяна. Высокая спортивная брюнетка. Милая, умная, смешливая, с озорным взглядом карих глаз из-под «анимешной» челки. Вспомнилось, как мы катались на теплоходе по Москве-реке, как ели суши в ресторанчике в Камергерском переулке, как потом поехали ко мне…
Прошлое… Прошлое… Прошлое…
А как насчет будущего?
Пока что перспектива моего существования ограничивается завтрашним днем.
Завтра полк скорее всего выдвинется к линии фронта и пойдет в атаку на немецкие позиции. Вероятно, намечается прорыв фронта с юга на север с целью отрезать Восточную Пруссию вместе с 8 и 10-й германскими армиями.
Хватит ли нам сил для осуществления задуманного?
Хватит ли сил лично мне – поднять в атаку свою роту на вражеские пулеметы и колючую проволоку?
Хватит ли мне удачи – выжить?
С этими невеселыми мыслями я уснул…
Тревожного подъема не случилось, и до завтрака ничего необычного не происходило, а потом – началось!
Говорят: переезд равносилен пожару.
Так вот – экстренное свертывание воинской части для передислокации по разрушительной силе сравнимо с одним потопом и двумя землетрясениями, вместе взятыми. Все бегают, орут, суетятся. Лиходеев матерится с такой громкостью и интенсивностью, что лесополоса, в которой мы расположились, вероятно, увянет навсегда. Я тоже успел сорвать голос и отбить кулак, раздавая животворящие тумаки и ценные указания.
– В-Господа-Бога-твою-душу-мать!!! – убедительно мотивировал я копейкинского зама – тормознутого, но исполнительного ефрейтора со смешной фамилией Юрец. – Если ты сейчас же не свернешь своих долбаных палаток и не погрузишься со всем своим долбаным барахлом на свои долбаные подводы, я тебе… Я тебе… В общем, не знаю, что я с тобой сделаю, но тебе от этого будет очень-очень плохо!!!
– Слушаюсь, вашбродь!!!
– Бего-о-о-о-о-о-м!!!
Ефрейтор унесся прочь, едва ли не оставляя за собой инверсионный след, – подальше от начальственного гнева.
Ротное имущество – это семь повозок и две полевые кухни. Собрать весь ротный скарб, разместить его на повозках, причем в максимально упорядоченном виде, – это эпический подвиг, особенно с учетом того, что Филя Копейкин сейчас занят в полку с погрузкой пайков, патронов и массы другой сопутствующей хрени, а Лиходеева на всех не хватает.
Передо мной возникает унтер-офицер Шмелев – командир 4-го взвода.
– Вашбродь, каптеры на нашу подводу шанцевый инструмент нагрузили!
– Твою мать!!! Поймаю Юрца – расстреляю на фиг, как врага народа!
– Дык чего делать-та?
– Сам разбирайся! Ты гренадер или хрен собачий? – Сказал, не подумав, а фраза мгновенно «ушла в народ» и употреблялась потом во всем полку по поводу и без повода.
Феерическая картина – посреди всего этого бардака стоит ясновельможный пан Казимир Казимирович Казимирский. В отутюженном кителе со сверкающими золотыми погонами, начищенных до зеркального блеска сапогах, в белых перчатках. И курит папироску, морщась от удовольствия, как сытый кот.
Вот кого точно пристрелил бы к едрене-фене…
Тьфу…
– Ваши блаародия! – Из глубин хаоса вынырнул вестовой командира батальона. – Господин капитан требует господ офицеров к себе.
– Идемте, барон, узнаем последние новости. – Казимирский щелчком выбросил окурок. – Быть может, они нас даже порадуют…
Все просто, честно и кристально ясно…
– Через час выступаем походной колонной. По прибытии на место – господам офицерам организовать рекогносцировку на местности, привязку по ориентирам для артиллерии, пулеметных и минометных команд. Личному составу батальона провести развертывание и по сигналу быть готовым к выдвижению в первую линию окопов. Вопросы? – Капитан Берг окинул взглядом офицеров батальона, окруживших стол с лежащей на нем картой.
– Цель и время начала наступления? – будничным тоном спросил штабс-капитан Ильин.
– Вы все узнаете на месте. Секретность, господа!
Все-таки палатка – это хорошо. От погодных неприятностей прикрывает, не лишая при этом прелестей ночевки на природе. Хотя, конечно, кровати я бы предпочел спальник.
Погода теплая. Воздух пахнет сосной и травами. Мягко потрескивают в ночной тишине костры.
Лежа на душистой, набитой сеном подушке, я постепенно расслаблялся после тяжелого дня, пытаясь собраться с мыслями.
Не получалось. Мешали отчетливо слышимые голоса солдат. Люди вели неспешные беседы о доме и родне, о войне и смерти, о всякой ерунде. Говорили о чудесах и предчувствиях, рассказывали различные солдатские были и небылицы. Вспоминали мирное житье.
Кто-то тихонько пел «Долю горькую проклинаючи…».
Манера исполнения живо напомнила мне фильм «Особенности национальной охоты» – там мужики так же тянули «Черного ворона».
Внезапно накатила тоска. Вспомнил свою прошлую жизнь, родителей, друзей, коллег…
Остро захотелось маминых домашних котлет, поспорить с отцом о футболе, послушать мою любимую группу «Dire Straits».
Эх!
Телик хочу посмотреть! В Интернете полазить! В стратегию какую-нибудь поиграть или бродилку-стрелялку!
И бабу! Бабу хочу особенно – гормоны молодого тела жару подбавляют.
Перед глазами стояла моя последняя пассия – Татьяна. Высокая спортивная брюнетка. Милая, умная, смешливая, с озорным взглядом карих глаз из-под «анимешной» челки. Вспомнилось, как мы катались на теплоходе по Москве-реке, как ели суши в ресторанчике в Камергерском переулке, как потом поехали ко мне…
Прошлое… Прошлое… Прошлое…
А как насчет будущего?
Пока что перспектива моего существования ограничивается завтрашним днем.
Завтра полк скорее всего выдвинется к линии фронта и пойдет в атаку на немецкие позиции. Вероятно, намечается прорыв фронта с юга на север с целью отрезать Восточную Пруссию вместе с 8 и 10-й германскими армиями.
Хватит ли нам сил для осуществления задуманного?
Хватит ли сил лично мне – поднять в атаку свою роту на вражеские пулеметы и колючую проволоку?
Хватит ли мне удачи – выжить?
С этими невеселыми мыслями я уснул…
Тревожного подъема не случилось, и до завтрака ничего необычного не происходило, а потом – началось!
Говорят: переезд равносилен пожару.
Так вот – экстренное свертывание воинской части для передислокации по разрушительной силе сравнимо с одним потопом и двумя землетрясениями, вместе взятыми. Все бегают, орут, суетятся. Лиходеев матерится с такой громкостью и интенсивностью, что лесополоса, в которой мы расположились, вероятно, увянет навсегда. Я тоже успел сорвать голос и отбить кулак, раздавая животворящие тумаки и ценные указания.
– В-Господа-Бога-твою-душу-мать!!! – убедительно мотивировал я копейкинского зама – тормознутого, но исполнительного ефрейтора со смешной фамилией Юрец. – Если ты сейчас же не свернешь своих долбаных палаток и не погрузишься со всем своим долбаным барахлом на свои долбаные подводы, я тебе… Я тебе… В общем, не знаю, что я с тобой сделаю, но тебе от этого будет очень-очень плохо!!!
– Слушаюсь, вашбродь!!!
– Бего-о-о-о-о-о-м!!!
Ефрейтор унесся прочь, едва ли не оставляя за собой инверсионный след, – подальше от начальственного гнева.
Ротное имущество – это семь повозок и две полевые кухни. Собрать весь ротный скарб, разместить его на повозках, причем в максимально упорядоченном виде, – это эпический подвиг, особенно с учетом того, что Филя Копейкин сейчас занят в полку с погрузкой пайков, патронов и массы другой сопутствующей хрени, а Лиходеева на всех не хватает.
Передо мной возникает унтер-офицер Шмелев – командир 4-го взвода.
– Вашбродь, каптеры на нашу подводу шанцевый инструмент нагрузили!
– Твою мать!!! Поймаю Юрца – расстреляю на фиг, как врага народа!
– Дык чего делать-та?
– Сам разбирайся! Ты гренадер или хрен собачий? – Сказал, не подумав, а фраза мгновенно «ушла в народ» и употреблялась потом во всем полку по поводу и без повода.
Феерическая картина – посреди всего этого бардака стоит ясновельможный пан Казимир Казимирович Казимирский. В отутюженном кителе со сверкающими золотыми погонами, начищенных до зеркального блеска сапогах, в белых перчатках. И курит папироску, морщась от удовольствия, как сытый кот.
Вот кого точно пристрелил бы к едрене-фене…
Тьфу…
– Ваши блаародия! – Из глубин хаоса вынырнул вестовой командира батальона. – Господин капитан требует господ офицеров к себе.
– Идемте, барон, узнаем последние новости. – Казимирский щелчком выбросил окурок. – Быть может, они нас даже порадуют…
Все просто, честно и кристально ясно…
– Через час выступаем походной колонной. По прибытии на место – господам офицерам организовать рекогносцировку на местности, привязку по ориентирам для артиллерии, пулеметных и минометных команд. Личному составу батальона провести развертывание и по сигналу быть готовым к выдвижению в первую линию окопов. Вопросы? – Капитан Берг окинул взглядом офицеров батальона, окруживших стол с лежащей на нем картой.
– Цель и время начала наступления? – будничным тоном спросил штабс-капитан Ильин.
– Вы все узнаете на месте. Секретность, господа!
8
– Бух! Бух! Бух! – стучат солдатские сапоги по дороге. Мы выдвигаемся к линии фронта. Полковые колонны растянулись на порядочное расстояние. Впереди всех идет конная разведрота. За нею стройными ротными колоннами двигаются гренадеры, саперы, связисты. Позади движутся пулеметные повозки, за ними – артиллерия полка: привычные трехдюймовки и легкие полевые гаубицы. Еще дальше – минометная команда и обоз.
Казимирский с Лиходеевым топают в голове нашей колонны, а я с Савкой – в конце.
Идти не то чтобы очень весело – когда я нацепил на себя всю положенную амуницию, почувствовал себя верблюдом. Даже при условии, что мой ранец ехал отдельно – вместе с ротным обозом, – получалось тяжеловато.
Конечно, во времена оные – в учебке – мне пришлось побегать в «полной боевой», а в Чечне-то – мы все больше на БТР или на «уралах» рассекали…
Но сейчас – другое дело и другое тело. Да и амуниция образца 90-х годов ХХ века не в пример практичнее амуниции года 1917-го. Тут все надо подгонять до миллиметра, ибо всего до хрена и размещается исключительно на поясе. Если бы не плечевые ремни – вообще труба.
– Бух! Бух! Бух! – Мерный топот множества ног постепенно вводит в какое-то гипнотическое состояние.
Жара, пылища, мошкара… Все тридцать три удовольствия.
На ходу внимательно осматриваюсь по сторонам: признаки серьезного наступления налицо. Прифронтовая полоса буквально забита частями русской армии – видны позиции тяжелой артиллерии. То и дело мимо нас проскакивают кавалерийские разъезды, мелькают посыльные, связисты.
Сквозь грохот сапог, скрип телег и сопровождающую повседневную жизнь русского человека матерщину мне послышался странный тарахтящий звук – подвывая мотором, навстречу колонне катил мотоцикл. На вид – гибрид горного велосипеда с машинкой для стрижки газонов. На узком длинном седле, крепко вцепившись в руль руками в громадных кожаных крагах, восседал пропыленный самокатчик. На голове кепка козырьком назад и очки-консервы.
У меня перед армией был мотоцикл «Ява» – летал на нем как сумасшедший, но к этому агрегату я бы и близко не подошел. Экзотика, блин…
– Вашбродь! – От головы колонны мелко рысил нам навстречу Лиходеев.
– Ну что там случилось?
– Господин поручик отослал проверить – не растянулись ли.
– Не растянулись вроде. – Я окинул взглядом шагающий строй. – Четве-о-ортый взвод, шире шаг!!! О! А это еще кто такие?
По обочине дороги нам навстречу разрозненными группами движутся какие-то пехотинцы. Хмурые, серые, небритые и замызганные, в худом заношенном обмундировании.
– Это, вашбродь, линейная пехота. Та, что тут фронт держала да в траншеях всю зиму просидела. Отводят, видать, на переформирование. – Фельдфебель недобро зыркнул на плетущихся оборванцев. – Эвона, так и рыщут глазенками-то, ироды. Как бы Филька там, в обозе, чего не проворонил!
– Чего это ты их так?
– Да ведь линейные – это ж первейшие воры. Глазом моргнуть не успеешь – непременно чего-нибудь сволокут: кусок сахару, котелок, походную кухню, заводную лошадь, пушку… Да хоть самого императора германского упрут и в борщ сунут. Такие социял-дымокрады, что ой-ой-ой…
Да-а-а…
Век живи – век учись!
Плотной группой мы – офицеры 3-го батальона – в сопровождении ординарцев идем проводить рекогносцировку.
Пройдя насквозь обгорелые, но уже начавшие заново зеленеть останки небольшого леса, выходим на открытое место.
Километра за два до линии фронта начинается жуткий постапокалиптический пейзаж. Та самая «лунная поверхность», о которой я прежде только читал. Ни кочки, ни холмика, ни деревца, ни кустика… Воронки, воронки, воронки…
Развороченная земля практически без травы вся изрезана траншеями, ходами сообщений, капонирами, блиндажами, пулеметными гнездами.
Сразу же втягиваемся в бесконечные извилистые переходы полного профиля, тянущиеся эмпирическим зигзагом до самой первой линии окопов.
Сопровождает нас усталый и апатичный подпоручик из «аборигенов», державших оборону на данном участке, – 6-го финляндского полка. На бледном лице офицера ярко выделяются болезненно-красные глаза в темных полукружьях от недосыпа и напряжения.
В ходах сообщения то и дело натыкаемся на «бледные тени» наподобие тех, что встретились нам на дороге. Солдаты в грязном заношенном обмундировании – худющие, угрюмые и молчаливые – занимаются своими повседневными делами: кто-то спит, кто-то ковыряет ложкой в котелке, кто-то возится с оружием. При нашем появлении они равнодушно козыряют и уступают дорогу.
Однако во всем виден порядок – окопы и переходы укреплены плетнем или досками, а дно устелено кругляком и горбылем.
Минуем минометную позицию – квадратную площадку с капониром. Тут установлена пара вполне даже современных минометов солидного калибра, сделанных по схеме «мнимого треугольника».
– «Система Стокса» Путиловского завода, – сообщает сопровождающий нас офицер, видя мой заинтересованный взгляд.
– А какой калибр?
– Четыре дюйма!
Неплохо! Нечто среднее между полковым и батальонным минометом. И конструкция вполне прогрессивная.
Я в музее, в Питере, видел всякие чудесатые приспособления времен Первой мировой. Так там такие экземпляры есть, что мама не горюй…
Продолжаем путь.
Время от времени слышны одиночные разрывы снарядов – это ведет беспокоящий огонь немецкая полевая артиллерия. Изредка прилетают гостинцы калибром покрупнее – подозреваю, дюймов эдак около шести.
Пройдя через этот лабиринт, оказываемся у мощно укрепленного блиндажа – крыша в пять накатов и более метра земли сверху. Это – ротный командный пункт.
По очереди заходим внутрь, в узкое помещение с бревенчатыми стенами и низким потолком. У самого входа за ширмой расположился связист со своими телефонами. Он что-то старательно записывает, высунув кончик языка и прижимая трубку к уху плечом.
Посредине – заваленный картами стол. Нас встречают два офицера – командир батальона капитан Патрикеев и адъютант подпоручик Роотс.
Короткий деловой разговор, обмен мнениями.
Офицеры нависают над картой немецких огневых точек, составленной финляндцами, – слушают комментарии, задают вопросы.
А на меня напал какой-то ступор.
Стою… Молчу… Слушаю…
И понимаю, что ничего не понимаю. Просто не воспринимаю. Сознание почему-то отказывается фиксировать информацию.
Внутренне напрягаясь, заставляю себя вслушиваться. С большим трудом начинаю вникать – говорят о возможном немецком противодействии.
Чтобы как-то прийти в себя, достаю из планшета карту и карандаш и начинаю перерисовывать линию боевого соприкосновения, огневые точки и тому подобное.
Мои опыты в военной картографии заканчиваются одновременно с прениями о достоинствах и недостатках наших и немецких позиций.
– Господа офицеры, извольте провести рекогносцировку самостоятельно. Через полчаса жду вас здесь для обсуждения плана атаки, – прекратил диспут капитан Берг, а мы по очереди стали выбираться на свет божий.
На позициях финляндцев было два наблюдательных пункта в первой линии окопов, и еще один – в третьей линии, у артиллеристов. Мы с Казимирским вместе со штабс-капитаном Ильиным и Генрихом Литусом, естественно, направились в передовую траншею.
Все траншеи как бы двухъярусные – по нижнему ярусу глубиной больше человеческого роста можно спокойно передвигаться. С верхнего яруса, который представляет собой порог на полметра выше дна траншеи, солдаты ведут огонь в случае отражения вражеской атаки.
Наблюдательный пункт – это выступающая вперед сдвоенная ячейка с таким же высоким порогом и укрепленными стенками. Здесь установлено две стереотрубы, у которых непрерывно торчат наблюдатели.
Пока наши командиры заняли места у окуляров, мы с Генрихом немного поговорили вполголоса, дабы не привлекать внимания начальства:
– Ну что, Саша? Завтра – в атаку?
– Смело мы в бой пойдем! – пропел я.
– Что?
– Это песня такая. Слышал когда-то, вот строчка и вспомнилась.
– Как ты думаешь, чем все обернется?
– Если все пойдет как задумано, то это будет перелом в войне. Этот театр для Германии хоть и второстепенный, но значимый. Поражение здесь приведет к поражению во Франции.
– Это в глобальном масштабе. А для нас?
– Для нас, Генрих, все окончится хорошо, если не будем пороть горячки.
– В каком смысле?
– В таком! Задачу надо выполнить хладнокровно, с минимальными потерями, и для этого приложить все наше умение и сообразительность.
– Ты, Саша, слишком рассудителен!
– А ты, Генрих, слишком романтичен!
– А вы, господа офицеры, будьте любезны к перископам! – вмешался в наш разговор штабс-капитан Ильин.
Казимирский прикурил очередную папиросу, поглядывая на нас с Литусом с молчаливой насмешкой. Видно было, что наш разговор его позабавил, но от комментариев он воздержался.
Вздохнув, я взобрался на порог и прильнул к окулярам… Сразу у наших окопов местность слегка понижалась, так что на выходе образовалось подобие «мертвого пространства», где огонь стрелкового оружия нам не опасен. Для наступающих это было как раз «живое» пространство – шагов пятьдесят шириной, – а дальше бугорок и чистое, изрытое воронками поле, по которому надо пройти еще две сотни шагов до передовой немецкой траншеи.
Я внимательно оглядывал вражеские позиции, пытаясь в уме увязать увиденное с информацией, нанесенной мною на карту.
Получилось не сразу.
Пришлось дважды сверяться с планшетом и усиленно вертеть верньеры настройки стереотрубы, прежде чем я обнаружил наконец ориентиры.
Почти незаметная верхушка бетонного дота. «Pillbox» – коробка для пилюль, как их называли англичане. Небольшой, примерно два на два метра, бетонный параллелепипед.
Ага! Судя по отметкам, их должно быть два.
А вот и второй.
Я вновь посмотрел на карту и наконец «прозрел» – все стало на свои места. Схема немецкой обороны накрепко отпечаталась у меня в мозгу.
Теперь не пропадем!
По возвращении в блиндаж мы узнали подробности предстоящей атаки. Артиллерийская подготовка начнется в четыре часа утра и будет продолжаться почти двенадцать часов, то есть до 16–00, когда наступит наш черед идти в атаку.
До этого в передовых окопах будут только секреты и пулеметные команды 6-го финляндского полка. Наш полк будет рассредоточен на запасных позициях до пятнадцати часов, чтобы не попасть под упреждающий огонь немецкой тяжелой артиллерии, который непременно будет. Как только противник поймет, что с нашей стороны это не обстрел, а артподготовка, он начнет бить по окопам и по местам вероятного сосредоточения резервов, чтобы расстроить атаку.
Казимирский с Лиходеевым топают в голове нашей колонны, а я с Савкой – в конце.
Идти не то чтобы очень весело – когда я нацепил на себя всю положенную амуницию, почувствовал себя верблюдом. Даже при условии, что мой ранец ехал отдельно – вместе с ротным обозом, – получалось тяжеловато.
Конечно, во времена оные – в учебке – мне пришлось побегать в «полной боевой», а в Чечне-то – мы все больше на БТР или на «уралах» рассекали…
Но сейчас – другое дело и другое тело. Да и амуниция образца 90-х годов ХХ века не в пример практичнее амуниции года 1917-го. Тут все надо подгонять до миллиметра, ибо всего до хрена и размещается исключительно на поясе. Если бы не плечевые ремни – вообще труба.
– Бух! Бух! Бух! – Мерный топот множества ног постепенно вводит в какое-то гипнотическое состояние.
Жара, пылища, мошкара… Все тридцать три удовольствия.
На ходу внимательно осматриваюсь по сторонам: признаки серьезного наступления налицо. Прифронтовая полоса буквально забита частями русской армии – видны позиции тяжелой артиллерии. То и дело мимо нас проскакивают кавалерийские разъезды, мелькают посыльные, связисты.
Сквозь грохот сапог, скрип телег и сопровождающую повседневную жизнь русского человека матерщину мне послышался странный тарахтящий звук – подвывая мотором, навстречу колонне катил мотоцикл. На вид – гибрид горного велосипеда с машинкой для стрижки газонов. На узком длинном седле, крепко вцепившись в руль руками в громадных кожаных крагах, восседал пропыленный самокатчик. На голове кепка козырьком назад и очки-консервы.
У меня перед армией был мотоцикл «Ява» – летал на нем как сумасшедший, но к этому агрегату я бы и близко не подошел. Экзотика, блин…
– Вашбродь! – От головы колонны мелко рысил нам навстречу Лиходеев.
– Ну что там случилось?
– Господин поручик отослал проверить – не растянулись ли.
– Не растянулись вроде. – Я окинул взглядом шагающий строй. – Четве-о-ортый взвод, шире шаг!!! О! А это еще кто такие?
По обочине дороги нам навстречу разрозненными группами движутся какие-то пехотинцы. Хмурые, серые, небритые и замызганные, в худом заношенном обмундировании.
– Это, вашбродь, линейная пехота. Та, что тут фронт держала да в траншеях всю зиму просидела. Отводят, видать, на переформирование. – Фельдфебель недобро зыркнул на плетущихся оборванцев. – Эвона, так и рыщут глазенками-то, ироды. Как бы Филька там, в обозе, чего не проворонил!
– Чего это ты их так?
– Да ведь линейные – это ж первейшие воры. Глазом моргнуть не успеешь – непременно чего-нибудь сволокут: кусок сахару, котелок, походную кухню, заводную лошадь, пушку… Да хоть самого императора германского упрут и в борщ сунут. Такие социял-дымокрады, что ой-ой-ой…
Да-а-а…
Век живи – век учись!
Плотной группой мы – офицеры 3-го батальона – в сопровождении ординарцев идем проводить рекогносцировку.
Пройдя насквозь обгорелые, но уже начавшие заново зеленеть останки небольшого леса, выходим на открытое место.
Километра за два до линии фронта начинается жуткий постапокалиптический пейзаж. Та самая «лунная поверхность», о которой я прежде только читал. Ни кочки, ни холмика, ни деревца, ни кустика… Воронки, воронки, воронки…
Развороченная земля практически без травы вся изрезана траншеями, ходами сообщений, капонирами, блиндажами, пулеметными гнездами.
Сразу же втягиваемся в бесконечные извилистые переходы полного профиля, тянущиеся эмпирическим зигзагом до самой первой линии окопов.
Сопровождает нас усталый и апатичный подпоручик из «аборигенов», державших оборону на данном участке, – 6-го финляндского полка. На бледном лице офицера ярко выделяются болезненно-красные глаза в темных полукружьях от недосыпа и напряжения.
В ходах сообщения то и дело натыкаемся на «бледные тени» наподобие тех, что встретились нам на дороге. Солдаты в грязном заношенном обмундировании – худющие, угрюмые и молчаливые – занимаются своими повседневными делами: кто-то спит, кто-то ковыряет ложкой в котелке, кто-то возится с оружием. При нашем появлении они равнодушно козыряют и уступают дорогу.
Однако во всем виден порядок – окопы и переходы укреплены плетнем или досками, а дно устелено кругляком и горбылем.
Минуем минометную позицию – квадратную площадку с капониром. Тут установлена пара вполне даже современных минометов солидного калибра, сделанных по схеме «мнимого треугольника».
– «Система Стокса» Путиловского завода, – сообщает сопровождающий нас офицер, видя мой заинтересованный взгляд.
– А какой калибр?
– Четыре дюйма!
Неплохо! Нечто среднее между полковым и батальонным минометом. И конструкция вполне прогрессивная.
Я в музее, в Питере, видел всякие чудесатые приспособления времен Первой мировой. Так там такие экземпляры есть, что мама не горюй…
Продолжаем путь.
Время от времени слышны одиночные разрывы снарядов – это ведет беспокоящий огонь немецкая полевая артиллерия. Изредка прилетают гостинцы калибром покрупнее – подозреваю, дюймов эдак около шести.
Пройдя через этот лабиринт, оказываемся у мощно укрепленного блиндажа – крыша в пять накатов и более метра земли сверху. Это – ротный командный пункт.
По очереди заходим внутрь, в узкое помещение с бревенчатыми стенами и низким потолком. У самого входа за ширмой расположился связист со своими телефонами. Он что-то старательно записывает, высунув кончик языка и прижимая трубку к уху плечом.
Посредине – заваленный картами стол. Нас встречают два офицера – командир батальона капитан Патрикеев и адъютант подпоручик Роотс.
Короткий деловой разговор, обмен мнениями.
Офицеры нависают над картой немецких огневых точек, составленной финляндцами, – слушают комментарии, задают вопросы.
А на меня напал какой-то ступор.
Стою… Молчу… Слушаю…
И понимаю, что ничего не понимаю. Просто не воспринимаю. Сознание почему-то отказывается фиксировать информацию.
Внутренне напрягаясь, заставляю себя вслушиваться. С большим трудом начинаю вникать – говорят о возможном немецком противодействии.
Чтобы как-то прийти в себя, достаю из планшета карту и карандаш и начинаю перерисовывать линию боевого соприкосновения, огневые точки и тому подобное.
Мои опыты в военной картографии заканчиваются одновременно с прениями о достоинствах и недостатках наших и немецких позиций.
– Господа офицеры, извольте провести рекогносцировку самостоятельно. Через полчаса жду вас здесь для обсуждения плана атаки, – прекратил диспут капитан Берг, а мы по очереди стали выбираться на свет божий.
На позициях финляндцев было два наблюдательных пункта в первой линии окопов, и еще один – в третьей линии, у артиллеристов. Мы с Казимирским вместе со штабс-капитаном Ильиным и Генрихом Литусом, естественно, направились в передовую траншею.
Все траншеи как бы двухъярусные – по нижнему ярусу глубиной больше человеческого роста можно спокойно передвигаться. С верхнего яруса, который представляет собой порог на полметра выше дна траншеи, солдаты ведут огонь в случае отражения вражеской атаки.
Наблюдательный пункт – это выступающая вперед сдвоенная ячейка с таким же высоким порогом и укрепленными стенками. Здесь установлено две стереотрубы, у которых непрерывно торчат наблюдатели.
Пока наши командиры заняли места у окуляров, мы с Генрихом немного поговорили вполголоса, дабы не привлекать внимания начальства:
– Ну что, Саша? Завтра – в атаку?
– Смело мы в бой пойдем! – пропел я.
– Что?
– Это песня такая. Слышал когда-то, вот строчка и вспомнилась.
– Как ты думаешь, чем все обернется?
– Если все пойдет как задумано, то это будет перелом в войне. Этот театр для Германии хоть и второстепенный, но значимый. Поражение здесь приведет к поражению во Франции.
– Это в глобальном масштабе. А для нас?
– Для нас, Генрих, все окончится хорошо, если не будем пороть горячки.
– В каком смысле?
– В таком! Задачу надо выполнить хладнокровно, с минимальными потерями, и для этого приложить все наше умение и сообразительность.
– Ты, Саша, слишком рассудителен!
– А ты, Генрих, слишком романтичен!
– А вы, господа офицеры, будьте любезны к перископам! – вмешался в наш разговор штабс-капитан Ильин.
Казимирский прикурил очередную папиросу, поглядывая на нас с Литусом с молчаливой насмешкой. Видно было, что наш разговор его позабавил, но от комментариев он воздержался.
Вздохнув, я взобрался на порог и прильнул к окулярам… Сразу у наших окопов местность слегка понижалась, так что на выходе образовалось подобие «мертвого пространства», где огонь стрелкового оружия нам не опасен. Для наступающих это было как раз «живое» пространство – шагов пятьдесят шириной, – а дальше бугорок и чистое, изрытое воронками поле, по которому надо пройти еще две сотни шагов до передовой немецкой траншеи.
Я внимательно оглядывал вражеские позиции, пытаясь в уме увязать увиденное с информацией, нанесенной мною на карту.
Получилось не сразу.
Пришлось дважды сверяться с планшетом и усиленно вертеть верньеры настройки стереотрубы, прежде чем я обнаружил наконец ориентиры.
Почти незаметная верхушка бетонного дота. «Pillbox» – коробка для пилюль, как их называли англичане. Небольшой, примерно два на два метра, бетонный параллелепипед.
Ага! Судя по отметкам, их должно быть два.
А вот и второй.
Я вновь посмотрел на карту и наконец «прозрел» – все стало на свои места. Схема немецкой обороны накрепко отпечаталась у меня в мозгу.
Теперь не пропадем!
По возвращении в блиндаж мы узнали подробности предстоящей атаки. Артиллерийская подготовка начнется в четыре часа утра и будет продолжаться почти двенадцать часов, то есть до 16–00, когда наступит наш черед идти в атаку.
До этого в передовых окопах будут только секреты и пулеметные команды 6-го финляндского полка. Наш полк будет рассредоточен на запасных позициях до пятнадцати часов, чтобы не попасть под упреждающий огонь немецкой тяжелой артиллерии, который непременно будет. Как только противник поймет, что с нашей стороны это не обстрел, а артподготовка, он начнет бить по окопам и по местам вероятного сосредоточения резервов, чтобы расстроить атаку.