Страница:
Муки творчества
Поэт всесилен, как стихия...
Ф.И.Тютчев
Утром проснулся, встал, умылся, сварил кофе. Настроение творческое, что очень кстати. Журнал «Фемина» заказал вчера поэму о любви и верности. Я уже и название придумал – «Пенелопа», и общий замысел почти оформился, и даже рифмы кое-какие ночью приснились. Включил компьютер. Подождал, пока загрузится Windows 2000. Открыл меню «Program» и запустил Microsoft Word 2000. Открылось окно «Document1». Напечатал «Пене...», и Word завис. Подумал. Нажал Ctrl-Alt-Del, открылось окно Windows Task Manager. На закладке «Applications» нашел строчку «Document1 – Microsoft Word», и сделал ей «End Task». Подождал. Появилось окно с заголовком «End program – Microsoft Word» и надписью «This program is not responding…» и так далее. Выбрал «End now». Компьютер завис. Подумал. Нажал кнопку «Reset» и подождал, пока перезагрузится. Открыл меню «Program» и запустил Microsoft Word 2000. Появилось сообщение: «Microsoft Word for Windows has encountered a problem and needs to close». Подумал. Попробовал еще раз. Появилось сообщение: «Required registry information is missing and this application cannot run. Please run setup to correct this problem». Подумал. Решил переустановить Word. Нашел CD с Office 2000. Подумал. Решил заодно уж сделать upgrade. Нашел CD с Office XP. Открыл «Control Panel», потом «Add or remove Programs», нашел «Microsoft Office 2000». Выбрал «Remove». Подумал. Выбрал «Yes». «Microsoft Office 2000» удалился. Вставил CD с Office XP и запустил Setup. Пока устанавливалось, пошел на кухню и сделал яичницу. Вернулся к компьютеру. На экране было: «Error 1603: Fatal Error During Installation». Система зависла. Подумал. Сделал «Reset». Вместо загрузки Windows получил синий экран. Подумал. Нажал «Reset». Ситуация повторилась. Подумал. Решил переустановить Windows. Нашел CD с Windows 2000. Подумал. Решил заодно уж сделать upgrade. Нашел CD с Windows XP. Вставил в CD-ROM, нажал «Reset» и подождал, пока перезагрузится. Не перезагрузилось. Вместо этого появилась надпись: «Invalid drive». Подумал. Вытащил CD, выключил компьютер, снял крышку, переставил CD-ROM на другой IDE, завинтил крышку, вставил CD и включил компьютер. Подождал. Получил предложение отформатировать диск «С». Подумал. Согласился. Пошло форматирование. Пошел на кухню и съел яичницу. Холодная, но вкусно. Вернулся к компьютеру. Подождал, пока Windows XP установится. Получил запрос насчет драйверов для видеокарты, монитора и всего остального. Подумал. Выбрал «Default». Получил запрос насчет имени пользователя. Подумал. Написал «MyUser». Подождал, пока установка завершится. Подождал, пока Windows XP перезагрузится. Подумал. Открыл «Conrol Panel», потом «Add or remove Programs», вставил CD с Office XP и установил его. Открыл меню «Program» и запустил Microsoft Word XP. Открылось окно «Document1». Подумал. Напечатал «Пенелопа». Посмотрел на часы – полвторого ночи. Сохранил написанное в файле «Penelopa.doc». Выключил компьютер. Лег спать.
Отпуск
В июле потеплело до тридцати восьми в тени, но жизнь в Тель-Авиве упорно отказывалась замереть. Днем на раскаленных улицах жарились люди. Они жирно блестели в лучах солнца, медленно поворачиваясь к нему то одним, то другим боком, шипели и стреляли вокруг каплями кипящего пота. Ближе к вечеру, когда светило неохотно заваливалось за кривоватые крыши, улицы прекращали нагреваться и даже пытались потихоньку остывать – без особого, впрочем, успеха. Ночью недопеченные жители вылезали из горячих квартир и брели к морю. Там, на берегу, можно было ощутить намек на прохладу и поймать, если повезет, дуновение, призрак ветра. Можно было зайти по колено в кипяченую морскую воду, опуститься на карачки и стоять так, пока не станет прохладнее – то есть, до осени. Или до первой медузы. Медузы знали свой сезон, строго соблюдали его и в особо удачные дни кишели в море как клецки в супе. Ожоги их были очень болезненными и оставляли шрамы, которые при надобности могли сойти за боевые.
Жара делала свое дело: население медленно, но верно сходило с ума. Горячие на ощупь газеты, глядеть на которые не было сил, вываливали на обозрение еще более горячие новости, одна другой загадочнее. В Хайфе ограблен банк спермы: грабители подкупили охранника, пообещав ему долю от добычи. В Рамат-Гане пьяный хулиган подрался с автоматом по продаже сигарет, приняв его за игральный. Дочь бывшей королевы красоты Израиля потребовала передачи титула по наследству. В Иерусалиме водитель такси забыл пассажиров в машине и улетел в отпуск на Мальту. В Акко пенсионер подал в суд на соседа сверху, хотя жил на последнем этаже. В Яффо на поэтическом турнире местного литературного клуба безработный сонетчик-элегист набил руку безработному эписту-сагику, а тот в ответ пожал ему морду. В больнице Ихилов двое безнадежных больных признаны надежными...
Два человека полусреднего возраста растеклись по плетеным стульям, выставленным посреди тротуара у входа в крошечное кафе. На стоящем между ними круглом пластмассовом столике медленно закипали два высоких стакана с пивом. Навес над столиками отбрасывал полупрозрачную тень. Граница тени неумолимо приближалась к сандалиям того, кто сидел к северу от собеседника. Северный с тоской поглядывал на роковую черту, понимая, что вставать и двигать стул все равно придется. Южный, с некоторым усилием изобразив на лице сочувствие его страданиям, вытянул из полупустой пачки «Парламента» сигарету и выставил ее кончик на солнце. Сигарета, помедлив, задымилась. Южный затянулся и продолжал:
– Я всегда был уверен, что время сумасшедших алхимиков-одиночек давно прошло. Этаких средневековых типов, вросших в подвальный полумрак своих лабораторий, тративших жизнь на поиски эликсира бессмертия. И вдруг на прошлой неделе познакомился именно с таким. Человек не от мира сего. Тот самый случай, когда сразу не поймешь, то ли он гений, то ли псих, то ли и то и другое вместе. Он у себя на в квартире устроил лабораторию и лет восемь ковырялся там безвылазно, создавал этот самый эликсир. На что жил – непонятно.
– Ну и как, создал?
– Утверждает, что да, как бы дико это не звучало. В состав этого эликсира входит что-то около сотни ингредиентов, и настаивается все это – догадайся, на чем? Правильно, на спирту. Крепость – 85 градусов. Изобретатель утверждает, что для настоящего эффекта необходимо принимать по литру в день. Тогда, мол, станешь бессмертным. Сам он пьет его уже два года.
– Так он, что ли, стал бессмертным?
– Трудно сказать. Во всяком случае, еще не умер. Хотя я вот, например, тоже пока живой – тьфу-тьфу! – безо всякого эликсира. Но привыкание он себе уже заработал. Тяжелую форму эликсиромании. Теперь он без него нескольких часов прожить не может, такая ломка начинается – полный конец света. И ничем другим этот эликсир заменить нельзя: водка, вино, спирт – ничего не действует. Он туда что-то намешал сильно уникальное, а что – забыл. А рецепт он хранил в компьютере, и антивирус его почему-то удалил. Теперь он не может этот эликсир приготовить. У него еще на месяц запаса осталось, а потом, видимо, умрет.
– Я тоже, видимо, умру, – уныло пробормотал северный. – Эта жара меня доконает. Или сведет с ума.
– Сведет, – охотно согласился южный. – Судя по всему, уже свела. Затащить человека в такую погоду в открытое кафе способен только полный псих. И я псих, что согласился. А нормальные люди пьют холодное пиво в кондиционированном помещении.
– Не переношу я кондиционер, ты же знаешь. Простуживаюсь через пять минут. И вообще, я в Европу хочу.
– А что, собственно, такого есть в Европе?
– В Европу, – повторил северный, с отвращением косясь на свое потное отражение в витрине. – Хоть на пару недель. В Альпы. Австрийские, французские – какие угодно.
Южный взял со стола салфетку, сложил ее углом, потом еще раз углом, соединил края зубочисткой, подул внутрь и образовавшуюся треуголку водрузил, слегка набекрень, на свой стакан, отчего тот сразу стал похож на Наполеона Бонапарта, проведшего ночь в борделе.
– А почему именно в Альпы?
– Там прохладно! Там дождь бывает. А на Гроссглекнере, говорят, снег лежит. И на Монблане снег. Давай съездим, померзнем слегка, а? Ведь это же уму непостижимо! Такого лета я не помню. Ты когда-нибудь в жизни пивом обжигался?
– Действительно, пекло жуткое. Но две недели в Альпах от него не спасут. Даже если все это время проваляться голым в снегу.
– Это почему?
– Потому что через две недели эти две недели кончатся, и придется возвращаться в это же самое пекло.
– Ну и вернемся. Все же легче будет.
– Не будет легче. Наоборот, хуже будет. Представляешь, вокруг все та же жара, но Альпы уже позади. И утешаться до следующего лета нечем. Нет, друг мой, выживание – это искусство, и рутинный подход здесь не годится. Вот возьми, например, моего алхимика. Сплошное творчество и, как следствие, интересный результат.
– И что хорошего в таком результате?
– Хотя бы то, что он непредсказуемый. То же самое с жарой. Представь себе, что у тебя с ней дуэль. Как победить противника, который сильнее тебя? Очень просто: надо сделать то, чего он от тебя не ожидает.
– Например, застрелиться. Слушай, охота тебе в такую погоду софистикой заниматься? Ведь на самом деле дураку понятно: жарко тебе – поезжай туда, где прохладно, и передохни хоть немного. В общем, ты как хочешь, а я – все. Сейчас позвоню боссу, попрошу отпуск. Потом пойду домой, залезу в Интернет и закажу билет... э-э-э... на послезавтра. Чартер, шмартер – что угодно. Прилечу в Мюнхен, в аэропорту возьму машину и через пять-шесть часов буду на Гроссглекнере. И прощай, жара.
– Что ж, некая примитивная логика в этом есть. Ладно, съезди, померзни. Вернешься – позвони, посидим, расскажешь. А сейчас по домам, что ли, пока не растаяли окончательно?
– Да, пожалуй, пора. Ну, до встречи.
Северный выглядел значительно свежее и бодрее, чем в прошлый раз. Хотя время от времени, видимо, забывая о самоконтроле, озирался вокруг тоскливо-растерянным взором. Южный прикурил от солнца и, продолжая разглядывать северного, одобрительно произнес:
– Выглядишь совсем даже неплохо. В Альпах, стало быть, побывал?
– А как же! Не корысти ради, а согласно купленным билетам.
– Понятно. Лучший способ убить мечту – это осуществить ее. Что же, рад за тебя. Кстати, помнишь, я тебе об алхимике рассказывал? Я его вчера встретил.
– Помню. Ну и что, он совсем плох?
– Как ни странно, в полном порядке. Я же говорил: творческий подход – большое дело.
– Что, вспомнил рецепт?
– Нет, эликсиромания прошла. Точнее, перешла в обыкновенный алкоголизм. И все, говорит, больше никаких проблем. Воистину, человеком себя почувствовал.
– А как с бессмертием?
– Все, говорит. Никакого бессмертия, чуть не сдох от него. Ну да Бог с ним. Расскажи лучше, как съездил.
– О-о-о! Нет слов, одни фотографии.
– Ну и что, теперь тебе в Израиле не так жарко?
– Если честно, так же. Даже жарче с непривычки. Зато две недели провел как белый человек, даже замерз пару раз на вершине. А через год в Норвегию поеду, за Полярный круг. А еще Аляска есть. И Гренландия.
– Ты Антарктиду забыл.
– А что? От такого, – он смахнул пот со лба, – можно и в Антарктиду. Дорого только. А ты, похоже, тоже не дома сидел?
Южный действительно переменился. Он похудел и осунулся, глаза запали, кожа на изможденном лице выглядела так, как будто он целый год водил караваны по Сахаре или стоял на мостике пиратского брига. На шее виднелись следы фурункулеза, на руках – следы укусов и царапины, локоть забинтован, но лицо выражало удовлетворение.
– Прямо назавтра после тебя укатил.
– Куда, если не секрет?
– В пустыню Арава, ближе к Эйлату.
– В такую жару торчал в Эйлате?
– Не в Эйлате. В Араве. От Эйлата километров пятьдесят.
– А что там есть?
– А ничего там нет. Ни воды, ни зелени. Камни, трава сухая да колючки.
– И что ты там делал?
– Жил.
– Где?
– В палатке.
– Как – в палатке?! Там ведь дикая жара!
– Сорок пять в тени. Тени, правда, нет.
– Ты что, с ума сошел?
– Чуть не сошел, это правда. Жара плюс обезвоживание. После отдыха три дня дома отлеживался, в себя приходил. Зато теперь – полный кайф. Вот ты, я гляжу, смотришь вокруг с тоской, плохо тебе, обратно в Альпы хочется. А мне хорошо, обратно в Араву не хочется. Погода эта вполне меня устраивает. После той. И так я буду наслаждаться целый год, до следующего отпуска. Единственная проблема у меня – в отпуск не захочется. Но тут уж надо себя заставить. Есть ради чего. На будущий год думаю в Мексику поехать. Там есть места, где летом под пятьдесят, а то и жарче.
– Слушай, а что, если... – начал северный, запнулся на мгновение и решительно продолжил: – Я читал, что в Долине Смерти в Калифорнии температура летом доходит до пятидесяти семи. Может, махнем туда вместе? Следующим летом, а?
Жара делала свое дело: население медленно, но верно сходило с ума. Горячие на ощупь газеты, глядеть на которые не было сил, вываливали на обозрение еще более горячие новости, одна другой загадочнее. В Хайфе ограблен банк спермы: грабители подкупили охранника, пообещав ему долю от добычи. В Рамат-Гане пьяный хулиган подрался с автоматом по продаже сигарет, приняв его за игральный. Дочь бывшей королевы красоты Израиля потребовала передачи титула по наследству. В Иерусалиме водитель такси забыл пассажиров в машине и улетел в отпуск на Мальту. В Акко пенсионер подал в суд на соседа сверху, хотя жил на последнем этаже. В Яффо на поэтическом турнире местного литературного клуба безработный сонетчик-элегист набил руку безработному эписту-сагику, а тот в ответ пожал ему морду. В больнице Ихилов двое безнадежных больных признаны надежными...
Два человека полусреднего возраста растеклись по плетеным стульям, выставленным посреди тротуара у входа в крошечное кафе. На стоящем между ними круглом пластмассовом столике медленно закипали два высоких стакана с пивом. Навес над столиками отбрасывал полупрозрачную тень. Граница тени неумолимо приближалась к сандалиям того, кто сидел к северу от собеседника. Северный с тоской поглядывал на роковую черту, понимая, что вставать и двигать стул все равно придется. Южный, с некоторым усилием изобразив на лице сочувствие его страданиям, вытянул из полупустой пачки «Парламента» сигарету и выставил ее кончик на солнце. Сигарета, помедлив, задымилась. Южный затянулся и продолжал:
– Я всегда был уверен, что время сумасшедших алхимиков-одиночек давно прошло. Этаких средневековых типов, вросших в подвальный полумрак своих лабораторий, тративших жизнь на поиски эликсира бессмертия. И вдруг на прошлой неделе познакомился именно с таким. Человек не от мира сего. Тот самый случай, когда сразу не поймешь, то ли он гений, то ли псих, то ли и то и другое вместе. Он у себя на в квартире устроил лабораторию и лет восемь ковырялся там безвылазно, создавал этот самый эликсир. На что жил – непонятно.
– Ну и как, создал?
– Утверждает, что да, как бы дико это не звучало. В состав этого эликсира входит что-то около сотни ингредиентов, и настаивается все это – догадайся, на чем? Правильно, на спирту. Крепость – 85 градусов. Изобретатель утверждает, что для настоящего эффекта необходимо принимать по литру в день. Тогда, мол, станешь бессмертным. Сам он пьет его уже два года.
– Так он, что ли, стал бессмертным?
– Трудно сказать. Во всяком случае, еще не умер. Хотя я вот, например, тоже пока живой – тьфу-тьфу! – безо всякого эликсира. Но привыкание он себе уже заработал. Тяжелую форму эликсиромании. Теперь он без него нескольких часов прожить не может, такая ломка начинается – полный конец света. И ничем другим этот эликсир заменить нельзя: водка, вино, спирт – ничего не действует. Он туда что-то намешал сильно уникальное, а что – забыл. А рецепт он хранил в компьютере, и антивирус его почему-то удалил. Теперь он не может этот эликсир приготовить. У него еще на месяц запаса осталось, а потом, видимо, умрет.
– Я тоже, видимо, умру, – уныло пробормотал северный. – Эта жара меня доконает. Или сведет с ума.
– Сведет, – охотно согласился южный. – Судя по всему, уже свела. Затащить человека в такую погоду в открытое кафе способен только полный псих. И я псих, что согласился. А нормальные люди пьют холодное пиво в кондиционированном помещении.
– Не переношу я кондиционер, ты же знаешь. Простуживаюсь через пять минут. И вообще, я в Европу хочу.
– А что, собственно, такого есть в Европе?
– В Европу, – повторил северный, с отвращением косясь на свое потное отражение в витрине. – Хоть на пару недель. В Альпы. Австрийские, французские – какие угодно.
Южный взял со стола салфетку, сложил ее углом, потом еще раз углом, соединил края зубочисткой, подул внутрь и образовавшуюся треуголку водрузил, слегка набекрень, на свой стакан, отчего тот сразу стал похож на Наполеона Бонапарта, проведшего ночь в борделе.
– А почему именно в Альпы?
– Там прохладно! Там дождь бывает. А на Гроссглекнере, говорят, снег лежит. И на Монблане снег. Давай съездим, померзнем слегка, а? Ведь это же уму непостижимо! Такого лета я не помню. Ты когда-нибудь в жизни пивом обжигался?
– Действительно, пекло жуткое. Но две недели в Альпах от него не спасут. Даже если все это время проваляться голым в снегу.
– Это почему?
– Потому что через две недели эти две недели кончатся, и придется возвращаться в это же самое пекло.
– Ну и вернемся. Все же легче будет.
– Не будет легче. Наоборот, хуже будет. Представляешь, вокруг все та же жара, но Альпы уже позади. И утешаться до следующего лета нечем. Нет, друг мой, выживание – это искусство, и рутинный подход здесь не годится. Вот возьми, например, моего алхимика. Сплошное творчество и, как следствие, интересный результат.
– И что хорошего в таком результате?
– Хотя бы то, что он непредсказуемый. То же самое с жарой. Представь себе, что у тебя с ней дуэль. Как победить противника, который сильнее тебя? Очень просто: надо сделать то, чего он от тебя не ожидает.
– Например, застрелиться. Слушай, охота тебе в такую погоду софистикой заниматься? Ведь на самом деле дураку понятно: жарко тебе – поезжай туда, где прохладно, и передохни хоть немного. В общем, ты как хочешь, а я – все. Сейчас позвоню боссу, попрошу отпуск. Потом пойду домой, залезу в Интернет и закажу билет... э-э-э... на послезавтра. Чартер, шмартер – что угодно. Прилечу в Мюнхен, в аэропорту возьму машину и через пять-шесть часов буду на Гроссглекнере. И прощай, жара.
– Что ж, некая примитивная логика в этом есть. Ладно, съезди, померзни. Вернешься – позвони, посидим, расскажешь. А сейчас по домам, что ли, пока не растаяли окончательно?
– Да, пожалуй, пора. Ну, до встречи.
* * *
Спустя три недели в том же кафе за тем же столиком, в том же соответствии со сторонами света сидели северный и южный. Над ними стояло солнце, перед ними – горячее пиво.Северный выглядел значительно свежее и бодрее, чем в прошлый раз. Хотя время от времени, видимо, забывая о самоконтроле, озирался вокруг тоскливо-растерянным взором. Южный прикурил от солнца и, продолжая разглядывать северного, одобрительно произнес:
– Выглядишь совсем даже неплохо. В Альпах, стало быть, побывал?
– А как же! Не корысти ради, а согласно купленным билетам.
– Понятно. Лучший способ убить мечту – это осуществить ее. Что же, рад за тебя. Кстати, помнишь, я тебе об алхимике рассказывал? Я его вчера встретил.
– Помню. Ну и что, он совсем плох?
– Как ни странно, в полном порядке. Я же говорил: творческий подход – большое дело.
– Что, вспомнил рецепт?
– Нет, эликсиромания прошла. Точнее, перешла в обыкновенный алкоголизм. И все, говорит, больше никаких проблем. Воистину, человеком себя почувствовал.
– А как с бессмертием?
– Все, говорит. Никакого бессмертия, чуть не сдох от него. Ну да Бог с ним. Расскажи лучше, как съездил.
– О-о-о! Нет слов, одни фотографии.
– Ну и что, теперь тебе в Израиле не так жарко?
– Если честно, так же. Даже жарче с непривычки. Зато две недели провел как белый человек, даже замерз пару раз на вершине. А через год в Норвегию поеду, за Полярный круг. А еще Аляска есть. И Гренландия.
– Ты Антарктиду забыл.
– А что? От такого, – он смахнул пот со лба, – можно и в Антарктиду. Дорого только. А ты, похоже, тоже не дома сидел?
Южный действительно переменился. Он похудел и осунулся, глаза запали, кожа на изможденном лице выглядела так, как будто он целый год водил караваны по Сахаре или стоял на мостике пиратского брига. На шее виднелись следы фурункулеза, на руках – следы укусов и царапины, локоть забинтован, но лицо выражало удовлетворение.
– Прямо назавтра после тебя укатил.
– Куда, если не секрет?
– В пустыню Арава, ближе к Эйлату.
– В такую жару торчал в Эйлате?
– Не в Эйлате. В Араве. От Эйлата километров пятьдесят.
– А что там есть?
– А ничего там нет. Ни воды, ни зелени. Камни, трава сухая да колючки.
– И что ты там делал?
– Жил.
– Где?
– В палатке.
– Как – в палатке?! Там ведь дикая жара!
– Сорок пять в тени. Тени, правда, нет.
– Ты что, с ума сошел?
– Чуть не сошел, это правда. Жара плюс обезвоживание. После отдыха три дня дома отлеживался, в себя приходил. Зато теперь – полный кайф. Вот ты, я гляжу, смотришь вокруг с тоской, плохо тебе, обратно в Альпы хочется. А мне хорошо, обратно в Араву не хочется. Погода эта вполне меня устраивает. После той. И так я буду наслаждаться целый год, до следующего отпуска. Единственная проблема у меня – в отпуск не захочется. Но тут уж надо себя заставить. Есть ради чего. На будущий год думаю в Мексику поехать. Там есть места, где летом под пятьдесят, а то и жарче.
– Слушай, а что, если... – начал северный, запнулся на мгновение и решительно продолжил: – Я читал, что в Долине Смерти в Калифорнии температура летом доходит до пятидесяти семи. Может, махнем туда вместе? Следующим летом, а?
Леди из ферст
– Проходите, пожалуйста.
– Благодарю, только после вас.
– Нет, прошу вас. Леди из ферст. В смысле, леди вперед.
– Леди из ферст иф ши дазнт аргью.
– Пардон?
– Тоже по-английски: леди вперед, если она не возражает.
– А–а–а... Если честно, в английском я не Бальзак. Пару фраз, конечно, знаю. Про леди и вот еще такую: ту би ор нот ту би. Это из Гамлета: быть или не быть.
– Спасибо, я в курсе. Хотя с таким произношением, как у вас, догадаться непросто.
– Я не виноват. У нас школе вообще английского не было.
– А какой был? Может, вы во французском – Гете?
– Пардон, но по-французски знаю только пардон. И еще – шерше ля фам.
– Да вы просто полиглот. А в школе, видимо, немецкий учили? Уж в нем-то вы наверняка Сервантес.
– Точно. Немецкий. Правда до Сервантеса мне далеко. Э-э-э... вот: Анна унд Марта баден.
– Гениально! А еще?
– Майн брудер ист дер тракторист ин унзерен колхоз.
– Вы уверены, что это немецкий?
– А какой же еще?
– Ну, хорошо, вам виднее. Ладно, проходите. Хватит держать дверь.
– Так я же для вас держу. Леди из ферст. Джентльмен из потом.
– Вы что, всегда такой ревнитель этикета?
– Стараюсь. Вот, дверь вам держу.
– Между прочим, я вас об этом не просила. Меня это вообще оскорбляет.
– Что оскорбляет? Что я держу дверь?
– Весь этот ваш этикет.
– Почему?
– Потому. Вы хоть понимаете, что такое этикет и для чего он нужен?
– Ну, кодекс вежливости, что ли. Чтобы женщине было приятно.
– Чтобы женщине было приятно, надо не дверь держать, а... Весь ваш этикет – это практическое пособие мужчинам по дискриминации и унижению женщин.
– Да что я вам такого сделал?! Всего лишь хотел пропустить вас вперед и придержал дверь, чтобы вам было удобнее. Где тут дискриминация и унижение?
– Вам объяснить или сами догадаетесь?
– Куда уж мне. Полом не вышел.
– Не горюйте, в наше время это поправимо. Ладно, объясню. Вы вообще знаете, откуда взялся этикет?
– Из книжек?
– Из жизни. Это не что иное, как квинтэссенция мужского опыта по обеспечению собственного комфорта и безопасности. Естественно, за счет женщин.
– Чушь какая-то!
– Вам нужны доказательства? Пожалуйста. Вот, к примеру, если кавалер ведет даму под руку, с какой стороны от нее он должен идти?
– Э-э-э... вроде справа. А это что, имеет значение?
– Ну, не на пустом же месте это правило возникло. В свое время мужчины носили шпагу. Носили ее слева, поэтому даму – независимо от того, нравилось ей это или нет – вели справа от себя. Чтобы можно было ее быстро обнажить.
– Кого обнажить?
– Шпагу, пошляк. Чтобы дать выход собственной агрессии. Потом стали ходить с револьверами, их носили чаще всего справа, а даму, соответственно, вели слева от себя. А что она сама об этом думала, никого не интересовало.
– Понятно, понятно. А сейчас кавалер опять ходит слева, да? Чтобы не удариться о сумку с продуктами, которую дама несет в правой руке?
– Напрасно вы иронизируете, это так и есть. И еще немного сзади, чтобы не спотыкаться о коляску с ребенком, которую дама катит перед собой.
– А ведь помочь даме нести сумку – тоже относится к этикету. Что здесь плохого?
– Как что? Это дает возможность без лишнего шума избавить даму от ее сумки вместе со всем, что в ней лежит.
– М-да... А вот, например: отчего, по-вашему, мужчине полагается встать, когда к нему подходит женщина?
– Из-за обыкновенной трусости. Делается это для того, чтобы ей было труднее отвесить ему заслуженную пощечину за недавнее оскорбление или еще какую-нибудь подлость, которую он по отношению к ней наверняка совершил. Вы же не будете спорить, что стоящего подлеца бить не так сподручно, как сидящего?
– Пожалуй, не буду, хотя сейчас я как раз стою. Кстати, а почему у слова «подлец» нет женского рода? Не ваши ли это женские козни?
– Отнюдь! Это еще одно свидетельство в пользу того, что мужчины хотят ограничить нас во всем.
– Интересная трактовка. Ну, а что, скажем, плохого в том, что даме пододвигают стул?
– А это весьма удобный способ усадить ее не там, где она хочет, а там, где вы хотите, чтобы она сидела. На сквозняке, подальше от пирожных – все, что угодно. Или возле электрической розетки, чтобы вызвать у нее на подсознательном уровне отрицательные ассоциации с электрическим стулом.
– С ума сойти! А, допустим, руку целовать?
– Элементарно. Повод рассмотреть поближе кольца, браслеты – драгоценные или подделка. И решить, стоит ли за ней ухлестывать с целью обобрать впоследствии.
– Вот это да! Вы, часом, не прокурором работаете? Перед такой способностью формулировать обвинения из ничего я просто снимаю шляпу.
– Можете не снимать, у вас все равно там перьев нет.
– Каких перьев?
– На шляпах раньше перья носили, вы в курсе? Потому и снимали шляпу, чтобы ими хвастаться. Как будто нормальная женщина выбирает мужчину по перьям.
– А цветы дарить?
– Цветы? Ну, это уже просто верх цинизма. Вручая букет, вы как бы говорите прямым текстом: «Вот, видите, до чего они прекрасны? А теперь посмотритесь в зеркало и сравните себя с ними».
– Ну хорошо, допустим. А дверь? У вас и тут объяснение есть?
– Конечно. Причем элементарное. Представьте себе пару питекантропов.
– Кого?
– Питекантропов. Или австралопитеков, если лично вам они ближе, во что я охотно поверю. Вот они гуляют себе вечером по лесу, а времени-то уже восьмой час, пора искать надежный ночлег. Находят, наконец, пещеру. Сразу в нее лезть рискованно: вдруг она уже занята кем-то сильно клыкастым и голодным? Вот тут и начинается этикет: леди из ферст. Причем выбора у леди нет. На случай, если она не захочет быть ферст, у джентльмена имеется суковатая дубина. Против клыкастого она вряд ли поможет, но для того, чтобы поучить леди этикету, вполне сгодится. Поэтому прекрасная половина, дрожа и озираясь, заходит в пещеру, а сильная половина внимательно прислушивается к происходящему там. И если оттуда донесутся неподобающие, но характерные звуки – вой там или рычание, а может, сразу жевание или глотание – вся ясно: эта пещера не подходит, надо искать другую. А заодно и другую леди, чтобы было кому в ту пещеру ферст.
– Я так понимаю, этой леди вы бы не хотели быть?
– Однозначно. И этим джентльменом тем более.
– Понятно. Значит, остается клыкастый в пещере. Поздравляю вас, мадам, с удачным выбором. А теперь давайте все же выйдем отсюда, отпустим, наконец, этот злосчастный автобус и продолжим беседу вон в том баре, где вы, судя по всему, будете рады заплатить за меня. Предложите мне руку, чтобы я не упал. Придержите мне дверь. Спасибо. Пододвиньте мне стул. Закажите мне пива. Потом вам придется проводить меня домой. Только до подъезда. На большее не рассчитывайте, я мужчина порядочный. Тем более, что мне вообще сегодня нельзя.
– Благодарю, только после вас.
– Нет, прошу вас. Леди из ферст. В смысле, леди вперед.
– Леди из ферст иф ши дазнт аргью.
– Пардон?
– Тоже по-английски: леди вперед, если она не возражает.
– А–а–а... Если честно, в английском я не Бальзак. Пару фраз, конечно, знаю. Про леди и вот еще такую: ту би ор нот ту би. Это из Гамлета: быть или не быть.
– Спасибо, я в курсе. Хотя с таким произношением, как у вас, догадаться непросто.
– Я не виноват. У нас школе вообще английского не было.
– А какой был? Может, вы во французском – Гете?
– Пардон, но по-французски знаю только пардон. И еще – шерше ля фам.
– Да вы просто полиглот. А в школе, видимо, немецкий учили? Уж в нем-то вы наверняка Сервантес.
– Точно. Немецкий. Правда до Сервантеса мне далеко. Э-э-э... вот: Анна унд Марта баден.
– Гениально! А еще?
– Майн брудер ист дер тракторист ин унзерен колхоз.
– Вы уверены, что это немецкий?
– А какой же еще?
– Ну, хорошо, вам виднее. Ладно, проходите. Хватит держать дверь.
– Так я же для вас держу. Леди из ферст. Джентльмен из потом.
– Вы что, всегда такой ревнитель этикета?
– Стараюсь. Вот, дверь вам держу.
– Между прочим, я вас об этом не просила. Меня это вообще оскорбляет.
– Что оскорбляет? Что я держу дверь?
– Весь этот ваш этикет.
– Почему?
– Потому. Вы хоть понимаете, что такое этикет и для чего он нужен?
– Ну, кодекс вежливости, что ли. Чтобы женщине было приятно.
– Чтобы женщине было приятно, надо не дверь держать, а... Весь ваш этикет – это практическое пособие мужчинам по дискриминации и унижению женщин.
– Да что я вам такого сделал?! Всего лишь хотел пропустить вас вперед и придержал дверь, чтобы вам было удобнее. Где тут дискриминация и унижение?
– Вам объяснить или сами догадаетесь?
– Куда уж мне. Полом не вышел.
– Не горюйте, в наше время это поправимо. Ладно, объясню. Вы вообще знаете, откуда взялся этикет?
– Из книжек?
– Из жизни. Это не что иное, как квинтэссенция мужского опыта по обеспечению собственного комфорта и безопасности. Естественно, за счет женщин.
– Чушь какая-то!
– Вам нужны доказательства? Пожалуйста. Вот, к примеру, если кавалер ведет даму под руку, с какой стороны от нее он должен идти?
– Э-э-э... вроде справа. А это что, имеет значение?
– Ну, не на пустом же месте это правило возникло. В свое время мужчины носили шпагу. Носили ее слева, поэтому даму – независимо от того, нравилось ей это или нет – вели справа от себя. Чтобы можно было ее быстро обнажить.
– Кого обнажить?
– Шпагу, пошляк. Чтобы дать выход собственной агрессии. Потом стали ходить с револьверами, их носили чаще всего справа, а даму, соответственно, вели слева от себя. А что она сама об этом думала, никого не интересовало.
– Понятно, понятно. А сейчас кавалер опять ходит слева, да? Чтобы не удариться о сумку с продуктами, которую дама несет в правой руке?
– Напрасно вы иронизируете, это так и есть. И еще немного сзади, чтобы не спотыкаться о коляску с ребенком, которую дама катит перед собой.
– А ведь помочь даме нести сумку – тоже относится к этикету. Что здесь плохого?
– Как что? Это дает возможность без лишнего шума избавить даму от ее сумки вместе со всем, что в ней лежит.
– М-да... А вот, например: отчего, по-вашему, мужчине полагается встать, когда к нему подходит женщина?
– Из-за обыкновенной трусости. Делается это для того, чтобы ей было труднее отвесить ему заслуженную пощечину за недавнее оскорбление или еще какую-нибудь подлость, которую он по отношению к ней наверняка совершил. Вы же не будете спорить, что стоящего подлеца бить не так сподручно, как сидящего?
– Пожалуй, не буду, хотя сейчас я как раз стою. Кстати, а почему у слова «подлец» нет женского рода? Не ваши ли это женские козни?
– Отнюдь! Это еще одно свидетельство в пользу того, что мужчины хотят ограничить нас во всем.
– Интересная трактовка. Ну, а что, скажем, плохого в том, что даме пододвигают стул?
– А это весьма удобный способ усадить ее не там, где она хочет, а там, где вы хотите, чтобы она сидела. На сквозняке, подальше от пирожных – все, что угодно. Или возле электрической розетки, чтобы вызвать у нее на подсознательном уровне отрицательные ассоциации с электрическим стулом.
– С ума сойти! А, допустим, руку целовать?
– Элементарно. Повод рассмотреть поближе кольца, браслеты – драгоценные или подделка. И решить, стоит ли за ней ухлестывать с целью обобрать впоследствии.
– Вот это да! Вы, часом, не прокурором работаете? Перед такой способностью формулировать обвинения из ничего я просто снимаю шляпу.
– Можете не снимать, у вас все равно там перьев нет.
– Каких перьев?
– На шляпах раньше перья носили, вы в курсе? Потому и снимали шляпу, чтобы ими хвастаться. Как будто нормальная женщина выбирает мужчину по перьям.
– А цветы дарить?
– Цветы? Ну, это уже просто верх цинизма. Вручая букет, вы как бы говорите прямым текстом: «Вот, видите, до чего они прекрасны? А теперь посмотритесь в зеркало и сравните себя с ними».
– Ну хорошо, допустим. А дверь? У вас и тут объяснение есть?
– Конечно. Причем элементарное. Представьте себе пару питекантропов.
– Кого?
– Питекантропов. Или австралопитеков, если лично вам они ближе, во что я охотно поверю. Вот они гуляют себе вечером по лесу, а времени-то уже восьмой час, пора искать надежный ночлег. Находят, наконец, пещеру. Сразу в нее лезть рискованно: вдруг она уже занята кем-то сильно клыкастым и голодным? Вот тут и начинается этикет: леди из ферст. Причем выбора у леди нет. На случай, если она не захочет быть ферст, у джентльмена имеется суковатая дубина. Против клыкастого она вряд ли поможет, но для того, чтобы поучить леди этикету, вполне сгодится. Поэтому прекрасная половина, дрожа и озираясь, заходит в пещеру, а сильная половина внимательно прислушивается к происходящему там. И если оттуда донесутся неподобающие, но характерные звуки – вой там или рычание, а может, сразу жевание или глотание – вся ясно: эта пещера не подходит, надо искать другую. А заодно и другую леди, чтобы было кому в ту пещеру ферст.
– Я так понимаю, этой леди вы бы не хотели быть?
– Однозначно. И этим джентльменом тем более.
– Понятно. Значит, остается клыкастый в пещере. Поздравляю вас, мадам, с удачным выбором. А теперь давайте все же выйдем отсюда, отпустим, наконец, этот злосчастный автобус и продолжим беседу вон в том баре, где вы, судя по всему, будете рады заплатить за меня. Предложите мне руку, чтобы я не упал. Придержите мне дверь. Спасибо. Пододвиньте мне стул. Закажите мне пива. Потом вам придется проводить меня домой. Только до подъезда. На большее не рассчитывайте, я мужчина порядочный. Тем более, что мне вообще сегодня нельзя.
Джаз – народу!
(к 4-летию джаз-клуба «Линк@»)
Добрый вечер, дорогие товарищи!
Вот тут общественность поручила мне огласить некоторые итоги. Оглашаю.
Только что трудовой коллектив джаз-клуба «Линк@» с честью завершил выполнение четырехлетнего плана. По всем производственным показателям клуб вышел на первое место и красит его.
Всего за отчетный период клубом отыграно на-гора 1207 человеко-часов музыки. План по звуку и тембру выполнен на 115%.
В рамках борьбы за повышение производительности труда были приняты и успешно выполнены следующие обязательства:
1. Настраивать инструменты во время игры.
2. Заменить все малые секунды и терции на большие.
3. Освоить игру на нескольких инструментах одновременно.
4. Уменьшить долю сольных проигрышей в общем звучании. Само слово «проигрыш» в целях устранения негативных ассоциаций решено заменить на «выигрыш».
5. Повысить скорость исполнения, сократить до минимума внутрикомпозиционные паузы и простои на аплодисменты. Тут удалось добиться значительных успехов. В частности, на одном из концертов был зарегистрирован личный трудовой рекорд нашего ударника: в то время, как его сотрудники заканчивали играть первую пьесу, он уже дошел до середины третьей.
Внедрен прогрессивный метод септаккордной оплаты. Износ струн снижен на 22%, что позволило сэкономить более 40 погонных метров струн. На сэкономленных материалах сыграно 14 пьес общей продолжительностью 76 минут. Отработана технология игры на контрабасе методом пальпации, с целью сокращения расходов на смычки. Освоена новая версия ноты «си» – «си-плюс-плюс». Практически завершен переход от черно-белой клавиатуры к цветной.
Большое внимания уделяется технике безопасности. Место перед тромбонистом огорожено согласно действующим правилам и снабжено табличкой с надписью: «Уйди от греха!».
При клубе работает кружок художественного чтения партитуры. Регулярно проводятся занятия секции гражданской обороны. Упражнение по сборке-разборке контрабаса теперь выполняется за сорок секунд.
Активно ведется шефская работа. Проведен ряд концертов для сотрудников подшефного симфонического оркестра Тель-Авивской филармонии.
Клуб «Линк@» внес важный вклад в мировую музыкальную культуру. Недавно от имени его членов было отправлено коллективное письмо Бритни Спирс с просьбой больше не петь.
Вместе с тем, в работе клуба еще имеются отдельные недостатки. Плохо налажено снабжение нотами и словами, вследствие чего музыкантам часто приходится играть экспромтом, а вокалу – петь «та-би-ду-ба-ди-бу-да». Выбор репертуара осуществляется по какому-то странному, явно дискриминационному принципу: при наличии большого числа хороших композиторов исполняется почему-то только музыка толстых. Короче, нельзя останавливаться на достигнутом, а нужно идти вперед.
Дорогие члены клуба! Будучи чрезвычайно в этот торжественный от всего и более чем радости вместе с тем людям незабываемо от всей души очередной дарить во имя поскольку рубеж дальнейших передовой на благо. Продолжайте в том же духе, на радость всем, в той или иной степени помешанным на джазе, людям. Я не случайно сказал «помешанным», ибо какой нормальный человек будет любить джаз, когда вокруг столько хорошей попсы!
А теперь, все, что мне осталось – это завершить свое приветствие словом из трех букв, которое все мы хорошо знаем еще с детского сада: ура!
Вот тут общественность поручила мне огласить некоторые итоги. Оглашаю.
Только что трудовой коллектив джаз-клуба «Линк@» с честью завершил выполнение четырехлетнего плана. По всем производственным показателям клуб вышел на первое место и красит его.
Всего за отчетный период клубом отыграно на-гора 1207 человеко-часов музыки. План по звуку и тембру выполнен на 115%.
В рамках борьбы за повышение производительности труда были приняты и успешно выполнены следующие обязательства:
1. Настраивать инструменты во время игры.
2. Заменить все малые секунды и терции на большие.
3. Освоить игру на нескольких инструментах одновременно.
4. Уменьшить долю сольных проигрышей в общем звучании. Само слово «проигрыш» в целях устранения негативных ассоциаций решено заменить на «выигрыш».
5. Повысить скорость исполнения, сократить до минимума внутрикомпозиционные паузы и простои на аплодисменты. Тут удалось добиться значительных успехов. В частности, на одном из концертов был зарегистрирован личный трудовой рекорд нашего ударника: в то время, как его сотрудники заканчивали играть первую пьесу, он уже дошел до середины третьей.
Внедрен прогрессивный метод септаккордной оплаты. Износ струн снижен на 22%, что позволило сэкономить более 40 погонных метров струн. На сэкономленных материалах сыграно 14 пьес общей продолжительностью 76 минут. Отработана технология игры на контрабасе методом пальпации, с целью сокращения расходов на смычки. Освоена новая версия ноты «си» – «си-плюс-плюс». Практически завершен переход от черно-белой клавиатуры к цветной.
Большое внимания уделяется технике безопасности. Место перед тромбонистом огорожено согласно действующим правилам и снабжено табличкой с надписью: «Уйди от греха!».
При клубе работает кружок художественного чтения партитуры. Регулярно проводятся занятия секции гражданской обороны. Упражнение по сборке-разборке контрабаса теперь выполняется за сорок секунд.
Активно ведется шефская работа. Проведен ряд концертов для сотрудников подшефного симфонического оркестра Тель-Авивской филармонии.
Клуб «Линк@» внес важный вклад в мировую музыкальную культуру. Недавно от имени его членов было отправлено коллективное письмо Бритни Спирс с просьбой больше не петь.
Вместе с тем, в работе клуба еще имеются отдельные недостатки. Плохо налажено снабжение нотами и словами, вследствие чего музыкантам часто приходится играть экспромтом, а вокалу – петь «та-би-ду-ба-ди-бу-да». Выбор репертуара осуществляется по какому-то странному, явно дискриминационному принципу: при наличии большого числа хороших композиторов исполняется почему-то только музыка толстых. Короче, нельзя останавливаться на достигнутом, а нужно идти вперед.
Дорогие члены клуба! Будучи чрезвычайно в этот торжественный от всего и более чем радости вместе с тем людям незабываемо от всей души очередной дарить во имя поскольку рубеж дальнейших передовой на благо. Продолжайте в том же духе, на радость всем, в той или иной степени помешанным на джазе, людям. Я не случайно сказал «помешанным», ибо какой нормальный человек будет любить джаз, когда вокруг столько хорошей попсы!
А теперь, все, что мне осталось – это завершить свое приветствие словом из трех букв, которое все мы хорошо знаем еще с детского сада: ура!
Театральные будни
– Простите, у вас случайно нет лишнего билетика?
– Случайно есть.
– О! Наконец-то повезло. Спасибо!
– Не за что. Вот, пожалуйста. С вас сорок.
– Так дешево? С ума сойти! Вот деньги. Еще раз спасибо!
– Пожалуйста. Рад был помочь.
– Э-э-э... Стойте! Он же использованный! Без контроля! И вдобавок на вчера!
– Ну и что?
– То есть, как «ну и что»? Он же не годится!
– Не годится для чего?
– Вы что, издеваетесь? Я же пришел в театр!
– А это что перед вами – не театр?
– Ну... театр, конечно, но ведь билет на вчера! И без контроля!
– Зато за полцены.
– На кой он мне за полцены, если меня с ним внутрь не впустят?
– А зачем вам внутрь?
– То есть, как это «зачем»? Вы что, псих? Я спектакль хочу посмотреть!
– Я вам расскажу. Это опера. Называется «Евгений Онегин».
– Я и без вас знаю, как она называется. Верните мои деньги! И поживее, мне еще билет искать.
– Можете не искать. Все равно так, как я, вам никто не расскажет.
– Не нужен мне ваш рассказ! Я в театр хочу! Забирайте свой билет и отдавайте деньги!
– Странный вы человек: еще ничего не послушали, а уже отказываетесь. Там, кстати, все просто как дважды два. Семья русских провинциальных помещиков, две дочери на выданье. Жених одной из них привозит с собой друга...
– Ну, хватит уже! Что я, Пушкина не читал? Я оперу хочу послушать. Музыку! Вокал!
– Ладно, уговорили. Я вам спою. Вот, скажем, ария Ленского: «Куда, куда, куда вы удалились...»
– Да что вы раскудахтались, как беременный петух! Деньги лучше верните!
– Зря вы не хотите дослушать. Там еще потом: «Паду ли я стрелой пронзенный...»
– Прекратите, наконец, издеваться! Сколько можно! Хотя, если честно, голос у вас неплохой.
– Вот! Я же говорил. Продолжать? Или все по порядку, с самого начала?
– Ну, я не знаю... без оркестра как-то...
– Оркестр есть.
– Случайно есть.
– О! Наконец-то повезло. Спасибо!
– Не за что. Вот, пожалуйста. С вас сорок.
– Так дешево? С ума сойти! Вот деньги. Еще раз спасибо!
– Пожалуйста. Рад был помочь.
– Э-э-э... Стойте! Он же использованный! Без контроля! И вдобавок на вчера!
– Ну и что?
– То есть, как «ну и что»? Он же не годится!
– Не годится для чего?
– Вы что, издеваетесь? Я же пришел в театр!
– А это что перед вами – не театр?
– Ну... театр, конечно, но ведь билет на вчера! И без контроля!
– Зато за полцены.
– На кой он мне за полцены, если меня с ним внутрь не впустят?
– А зачем вам внутрь?
– То есть, как это «зачем»? Вы что, псих? Я спектакль хочу посмотреть!
– Я вам расскажу. Это опера. Называется «Евгений Онегин».
– Я и без вас знаю, как она называется. Верните мои деньги! И поживее, мне еще билет искать.
– Можете не искать. Все равно так, как я, вам никто не расскажет.
– Не нужен мне ваш рассказ! Я в театр хочу! Забирайте свой билет и отдавайте деньги!
– Странный вы человек: еще ничего не послушали, а уже отказываетесь. Там, кстати, все просто как дважды два. Семья русских провинциальных помещиков, две дочери на выданье. Жених одной из них привозит с собой друга...
– Ну, хватит уже! Что я, Пушкина не читал? Я оперу хочу послушать. Музыку! Вокал!
– Ладно, уговорили. Я вам спою. Вот, скажем, ария Ленского: «Куда, куда, куда вы удалились...»
– Да что вы раскудахтались, как беременный петух! Деньги лучше верните!
– Зря вы не хотите дослушать. Там еще потом: «Паду ли я стрелой пронзенный...»
– Прекратите, наконец, издеваться! Сколько можно! Хотя, если честно, голос у вас неплохой.
– Вот! Я же говорил. Продолжать? Или все по порядку, с самого начала?
– Ну, я не знаю... без оркестра как-то...
– Оркестр есть.