Михалев Борис. Философ Горы

   45.
   - Вначале послушная закону человеческая жизнь устремлена к искуплению греха. И лишь следующей за этим ступени характерен полет свободного творчества.
   - Искупление направлено не к ограничению только страстей, а к абсолютному от них избавлению. Спасение достигается совместным действием личного творчества и искупительного акта Христа.
   - Спасение - первая стадия, к творчеству оно не относится. Если окончательный смысл бытия лишь в удалении из него греха, религиозное творчество становится лишним.
   - Ну почему же? Окончательная стадия спасения - монашеский подвиг и есть религиозное творчество. Без него никак не обойтись. Закона совершенно не достаточно для спасения.
   - Тогда получается, что в творчестве самостоятельного значения нет, оно наделено лишь отрицающей, устраняющей функцией.
   - Именно так. Самостоятельного значения нет ни в каком действии. Все динамическое - служебно.
   - Я не могу согласиться с обобщением, которое ты сделал. Неправильно использовать "динамическое" как единое понятие. Разные его части принципиально отличаются. Какая-то деятельность действительно служебна. Творчеству же нельзя давать такой исключительно полицейский облик. Разве положительный, созидательный смысл ему не присущ?
   - Во-первых, положительность всякого созидания относительна. Она заключена не в самом созидании, а в его мотивировке. Вряд ли строительство Вавилонской башни можно так охарактеризовать. Во-вторых, что есть собственно положительное? Это лишь форма отрицания греха.
   - Нет. Утверждение следует за отрицанием. Будучи воспитываем законом, человек очищается внутренне, что дает ему возможность после создать нечто принципиально новое, уникальное, и не по форме лишь, а по смыслу.
   - По смыслу ничего нового быть не может, творчество не создает, а открывает.
   - Открывает как раз спасение - начальная ступень - лишенная полноты человеческой индивидуальности, не реализующая окончательного предназначения личности, а только закладывающая тому фундамент.
   - Было бы так, если бы в Царство Божье, достижение которого и есть спасение, мог войти раб, а не сын. Путь этот, чем выше, тем самостоятельней. А следовательно индивидуальность здесь и находит предел. Человек именно посредством ее поначалу стремится к максимальному раскрытию личности, но впоследствии разочаровывается в этом способе. На вершинах духа индивидуальность отделяется от личности и этим не то, чтобы устраняется, а как бы исчерпывает себя.
   - Но спасение ведь основано на этике и аскетизме. Где тогда место познавательному и художественному творчеству в твоей системе ценностей?
   - Закон часто отождествляют с этикой, а творчество - с наукой и искусством. Я бы сказал, что это три разных, но равноценных пути к одной цели. И все они могут быть как на начальной, так и на высшей стадиях. Законное познание приспосабливается к миру, искусство - развлекает. Творческая же этика - это монашеский подвиг.
   - Религия утверждает, что нравственность обязательна, а красота и познание - нет.
   - Этика - наиболее доступная форма духовности. Ее можно использовать как мерку богонаправленности любых путей, которые, будучи правильными, различаются лишь в силу непройденности до конца, подобно граням пирамиды - чем ближе они к вершине, тем ближе и друг к другу. Как по компасу, каждый проверяет правильность ориентации своего движения, испытывая повышение способности к восприятию ценностей, лежащих в русле других путей. Сколько людей, столько и путей к совершенству. Царство же Божие не знает разделения. Совершенство одно, и если оно достигнуто, то не важно, каким путем.
   - Может ли по твоему войти в Царство Божье, например, человек нравственный, но невежественный?
   - Не может быть такого человека. Нравственное совершенство дает и полноту знания.
   46.
   - В заботу погружен мир, и мораль его проникнута ей, хотя, вроде бы, и иное у нее предназначение. Низостью и бессилием веет от озабоченных моралистов. Забыли они о евангельской беспечности птиц небесных и лилий полевых.
   - Касательно заботы, принципиальное значение имеет, забота о чем: если о мирских благах - это одно, о преодолении греха - другое. Более того, отсутствие первой заботы, как раз и есть вторая, и наоборот. Беззаботность относительно мирских потребностей требует усилий, то есть заботы о духовном росте, иначе грехи заставят забыть все, кроме них. Эта мирская беззаботность и имеется ввиду в Евангелии: ищите прежде Царствия Божьего, а все остальное вам приложится. Попытка же беззаботности как таковой, от всего, и от поиска Царства Божьего есть преступное нерадение. Лень и расслабление, из него вытекающее - лишь источник усиления принудительной заботы о мирских благах.
   47.
   - Бывает мораль творческая и послушная. Первая вырывает человека из мира, вторая его к нему приспосабливает.
   - Послушание и устроение в мире - разные вещи. Мотивировка морали мирским интересом простительна, когда человек еще отвлеченно не мыслит. Мирское же устроение как путь - это уже идея, атрибут обобщающего сознания. На этой стадии человек обязан понимать мораль не иначе, как средство борьбы с самим собой. Послушание Богу внутри, а не миру снаружи - истинная духовная ценность. Идея же земного приспособления порочна изначально, путь его - в обратную сторону от творчества. Начиная обобщать, человек встает как бы на промежуточную ступень между сугубой принудительностью и высшим творчеством. Грубые страсти, и соответственно, необходимость закона еще присутствует, однако уже забрезжил луч понятия об освобождении, как цели.
   48.
   - Излишне возвышенная мораль может задавливать богатство творческой натуры, требовать пренебрежение красотой во имя добра. Это препятствует осуществлению божественного предназначения личности.
   - Противоречие морали и творчества может означать или постановку морали на службу низменному интересу, или заблуждение относительно природы творчества. Есть истинная гармония бесстрастия и иллюзорная гармония эмоций. Поэтому и внутреннее гармоническое состояние может быть как творческим, так и лжетворческим. Мораль же, перестав служить исключительно цели духовного роста, извращена, и вообще называть ее таковой неправомерно. Нельзя пренебречь красотой во имя добра, равно как и добром во имя красоты. В любом случае пренебрегаешь обоими. Мораль инструмент искоренения грубого греха, творчество - тонкого. Продолжение морали - аскетизм, он и есть как бы творческая мораль. Эти две ступени подобны приемам очищения одежды: сначала щеткой удаляют грубую грязь, затем моющим средством - тонкую. Для возможности творчества мораль должна быть завершена, нельзя прервать мораль и перейти к творчеству. Что раньше было внешне принудительным, должно стать внутренне естественным. А так как мораль направлена только против грубого греха, все, вступающее с ней в противоречие, не может быть ничем иным, кроме страстей, этот грех вызывающих. На творческой стадии мораль теряет не силу своих норм, а объект подавления. Она как бы становится незаметной. То, что прежде представляло сложность, вполне освоено - нет потребности в грубом грехе. "Творец" же, тяготящийся моралью, лишь обманывает себя относительно своего духовного облика.
   49.
   - Добродетели бывают отрицающие и утверждающие. В мироощущении людей религиозных преобладают первые. Главными достоинствами признаются смирение, отречение, воздержание. Эти ценности не героические, в них нет истинной жертвенности, они направлены к благополучному устройству мирского существования. Те же качества человека, которые его действительно возвышают, отрывают от земли - мужество, благородство, честь - обычно в рамках традиционной религии недооцениваются.
   - Безусловно, если смирение понимается не как подавление гордости, а как отказ от сопротивления своей греховности, трудно не найти в этом низость и мерзость. Если ценности, названные тобой отрицающими, есть не первая ступень на пути к освобождению, а способ обустройства в мире, в них, без сомнения, отсутствует всякое высшее содержание. Но такое понимание - не истинная их сущность, а людское извращение, к настоящим смирению, отречению и воздержанию не имеющее ни малейшего отношения. "Отрицающие" ценности, наряду с мужеством благородством и честью, могут быть как истинными, так и фальшивыми. Божественно то, что служит подавлению страстей, и не важно, носит оно активный или пассивный характер. Все же, что не имеет цели освобождения - от лукавого. Истинное смирение подавляет одну страсть - гордость, истинное мужество - другую - трусость. У гордости и трусости одинаковая внутренняя сущность, равно как и у смирения и мужества. И если хоть капля страстности закрадывается в смирение, оно обращается на службу трусости. Аналогично, небесстрастность мужества делает его рабом гордости.
   50.
   - Что заповедал нам Христос? Любить! Где эта любовь в истории христианства? Его лучшие люди - великие аскеты, до предела свою душу ожесточившие и учившие тому других. Пришло время выправить зигзаг, открыть источник любви в человечестве!
   - Именно эти святые - воплощения христианской любви. Всем же человечеством целиком она вряд ли когда-нибудь овладеет. Иначе, как через это самое крайнее ожесточение, ее не достичь. Самоотвержение несовместимо с эмоциональностью. Любовь - бесстрастие, зовам сердца человеческого она не отвечает, а наоборот, им препятствует.
   - Но ведь старцы учат аскетизму не ради любви, а ради спасения от гибели.
   - Спасение - раскрытие того истинного внутреннего "я", в котором и есть источник любви, очищение его от наслоений, ей мешающих. Стремления уберечь внешнего человека от внешних неблагоприятных воздействий здесь нет. Этим человеком как раз и жертвуется.
   - Но ведь спасаться, как бы там это понятие не облагораживать, вынуждает человека страх. Может ли чего-то бояться возвышенный творец?
   - А как же! Разве не страшно рассеять самое драгоценное в себе - искру Божью - в бурлящем меняющемся потоке страстей? Мир сам по себе любовь убивает, заменяет ее иллюзорной имитацией. Страх Божий - это страх потерять из виду источник истинной любви и остаться один на один со страстью. Он противопоставлен эмоциональному страху страданий.
   51.
   - Не гибели следует страшиться, а низости. В этом правильная отрицательная ориентация, соответствующая высшему достоинству человека. Чему же учит христианство? Не погуби свою душу, дрожи за нее. Что может быть более унизительным?! Струсил человек, испугался ответственности за грех и согласился жить без творчества, без полета, за каменной спиной церкви. Ужас гибели угасил в нем искру Божью.
   - Ты не тот смысл закладываешь в слово "гибель". Христиане другое имеют ввиду. В страхе погубить душу нет ничего общего со страхом за земную жизнь. Это и есть страх низости. Гибель души и есть гибель человеческого достоинства. Творчество, противопоставленное "дрожанию" за душу так или иначе имеет логическим завершением "дрожание" за тело. Лишь усилением и разжиганием греха чревата постановка иной цели, кроме освобождения, пусть самой благородной. Нерадение о спасении души в итоге всегда кончается именно низостью и потерей человеческого облика.
   52.
   - Настоящая любовь к Христу должна быть такова, чтобы ради Него человек готов был отказаться даже от истины.
   - Если допустимо противопоставить Христа и истину, то в чем тогда Его миссия?
   - В спасении грешников.
   - А разве спасение не означает приобщение к истине?
   - Может и не означать. Спасение основано на любви, а не на знании.
   - Значит познавший не спасается?
   - Спасение - это лишь один из путей осуществления божественного предназначения личности, основанный на творчестве в мире эмоций - любви. Путь же устремленного к истине - иной, но по своему божественный.
   - Пути, действительно, разные, цель одна. Дело не в путях, а в том, куда они приводят.
   - Пунктов назначения столько, сколько личностей. Цель, как завершение пути, должна характеризоваться наиболее ярким проявлением всех его качеств, их отточенностью, доведенностью до совершенства. Следовательно, раз различаются пути, то различие целей должно быть еще более разительным.
   - Всякое качество, как характеристика динамической формы, служебно. Будучи доведенным до совершенства, оно само себя устраняет. Человека мучит дисгармония, и в побеге от нее каждый выбирает свою тропу. Она есть недостаток чего-то, нехватка, поэтому гармоний не может быть много, иначе в каждой из них будет не хватать того, чем она отличается от других.
   - Но в ней будет и свое уникальное достоинство, неповторимая ценность.
   - И этой неповторимостью определится ущербность всех остальных гармоний, отнимая у них право таковыми называться. Стремление к окончательной цели - по сути удаление препятствий, а не возведение строений. Каждый делает это со своей стороны и своим способом, но результат не может отличаться, так как о разнице справедливо говорить лишь относительно наличествующих объектов. В наличии же могут быть лишь препятствия, гармония есть отсутствие чего бы то ни было. Христос приходил полностью устранить грех, иначе Он не был бы Спасителем, а соответственно утвердить как любовь так и истину. Они едины. Лишь не любить и не знать можно по разному. Любовь Христа - не эмоции, это как раз бесстрастие. И именно страсть, как элемент сознания, мешает усвоению истины.
   53.
   - Церковь всегда хватало лишь на символы, в ее лоне любовь никогда не была реальной.
   - Правильно. Реальна любовь в душе. И церковный символ - инструмент для ее пробуждения. Земная церковь не предназначена раскрывать любовь иначе, чем символически.
   - Но и в качестве инструмента результата требуемого она не достигла.
   - Каков же требуемый результат?
   - Мистическая любовь, способная соединить человечество в цельное, без фрагментарных несовершенств, единство - тело Христово.
   - Не дискутируя, что есть тело Христово, соглашусь, что оно действительно цель, но и опровергну утверждение, что церковь тщетно к нему стремилась. Святые свое высшее предназначение осуществили. В отношении же остальных отведенная церкви функция исправно выполнялась. Их духовный уровень рос.
   - И это все, что мы можем ожидать от церкви?
   - Да. Но что в мире лучше характеризует предмет, чем способность очищающего внутреннего воздействия?
   - Перспектива преображения себя самого. Всякое земное учреждение подвержено греху и несовершенству. Но устранение последних означает вовсе не ликвидацию первого, а возникновение его просветленного образа. Совокупность преображенных мирских форм и образует тело Христово. При этом самостоятельное значение его членов не утрачивается. Каждый вносит свою неповторимую лепту в процесс божественной жизни.
   - Ничему земному самостоятельное значение не свойственно. Конечная цель мира - вне его. Тело Христово - не форма, оно не имеет обособленных разнофункциональных членов, так как понятие функции вообще к нему не относится. Личность, присоединяющаяся к телу Христову (а только она и обладает такой возможностью, учреждения и предметы сами по себе безличны, а значит, и бесперспективны), покидает дифференцированный ряд явлений, выходит за пределы множественности и движения.
   54.
   - Мы находимся на религиозном переломе в истории человечества. Закон изжит. Нас уже не устраивает ничто промежуточное, все мысли и эмоции обращены к последнему, предельному. Символы - инструменты чего-то великого - как кость в горле. Время сделать религиозность реальной, перейти непосредственно к самому великому, напрямую обусловив им творчество.
   - Во-первых, законная и творческая стадии духовного развития - это не эпохи в истории человечества. Они относятся к конкретной личности. Каждый проходит их в свое время. И зависит это только от его собственных усилий. Исторические процессы, конечно, косвенно влияют, но в принципе не властны. Правильнее сказать наоборот - внутренняя готовность человека духовно подняться или упасть определяет и время, в которое он живет, и условия, в которые попадает. Во-вторых, последний предел, реально достигнутое великое - уже вне всякой деятельности, соответственно, и творчества. Оно всегда символично (потому как само лишь инструмент), хотя, чем выше, тем меньше.
   55.
   - В вопросе о божественном смысле человеческого бытия христианство на сказало своего последнего слова. Пришло время творческим людям восполнить эту недомолвку.
   - Таково христианство историческое, извращенное людьми. Христос же пришел с истиной абсолютной, в завершении не нуждающейся. Да и не был Он первым ее проводником. Окончательный смысл человеческого бытия видели и осуществляли раньше.
   56.
   - Церковная жизнь сегодня омертвела. Она ждет творческого к себе подхода. Лишь свободный полет, а не строгая святость, может сулить новое религиозное возрождение.
   - Кризис церкви обусловлен утратой ее понимания как сугубо личного средства продвижения к совершенству. О творчестве в этой связи говорить неуместно, так как оно - атрибут высших духовных ступеней, достигший которых уже не может застопориться в своем развитии и запутаться относительно цели. У такого человека церковь внутри, она из него исходит, а не извне его воспитывает. Поэтому потеря ею силы религиозного воздействия относится исключительно к дотворческой стадии. Здесь необходимо переосмысление направленности установок. Лишь отбросив понятие о церкви как об инструменте общественного устройства, посмотрев на нее вне всякой связи с земными человеческими отношениями, можно вдохнуть в нее новую жизнь. Противоречащее мирским желаниям следует признать нужным себе непосредственно, то есть не в качестве лишь предпосылки для аналогичного самоограничения со стороны других. Отказ от мотивировки религиозного долга выгодой, соответственно, предусматривает открытие в себе чего-то более ценного, чем мирской облик. Церковная жизнь, при всем ее стремлении к внешней общности, чисто индивидуальна. Эта общность - не цель, она направлена внутрь каждого.
   57.
   - Мы выросли из церкви закона, но не потому, что исполнили все ей предписанное. Запросы человека, благодаря культуре, стали иными. Нашу религиозную жажду старая церковь уже утолить не в состоянии. Мы неудержимо переходим к высшей мистической церкви, где правит творческая свобода, а не законное насилие, где грех единственно и может быть окончательно побежден. Приходит такое время, настает такая эпоха, что иначе нельзя. Человечество задохнется в тесных старых стенах, если не найдет выход накопившемуся потенциалу.
   - Грех полностью устраняется поверх закона, но не вне закона. При неисполненных же его нормах жажда чего-то кроме не есть духовная жажда. Факт, якобы, духовной неудовлетворенности страстного человека церковью говорит лишь об его заблуждении, а не об устарении церкви. Церковь - не торговая лавка, она любые потребности людей не обслуживает. Ее дело подавлять страсти, которые, кстати, большинство желаний и обуславливают. Переход к высшей церкви происходит только по завершении низшей, и культурность здесь не при чем. Существование обоих церквей ни с какими историческими эпохами не связано. Обе они есть всегда. Кроме того, все человечество целиком к ним вообще не соизмеряется. Религиозный путь индивидуален. Человечество - это понятие, а не реальный субъект действия. Оно все в лоне первоначальной церкви не было и в высшую полностью не перейдет. Этот переход - итог личного развития каждого, вне зависимости от времени и эпохи.
   58.
   - Старцы учили молиться и умерщвлять плоть, но мы давно вышли из культурного детства, и для нас это уже не то, что может утолить духовную жажду. Истина на столь примитивном уровне человечеством изжита. У древних святых нет ничего для нас. Научить творчеству они не в силах.
   - Духовный возраст никак не связан с культурой. Это степень чистоты сознания. Если люди придумали новые формы ее достижения, флаг им в руки. Но качество результатов всех усилий всегда будет меряться единым критерием - свободой от привязанности к миру. Поэтому молитву и умерщвление плоти надо понимать как творчество, иначе - творчество ниже.
   59.
   - Человечество сегодня уже не то, что прежде. Культура открыла ему новые горизонты, устранила младенческую узость кругозора. Настала пора духовной зрелости, но не в смысле безгрешности. Совершенство не достигнуто. Да и важно ли оно? Все хорошее и плохое в человеке повзрослело. Старые формы религиозной жизни его уже не устраивают. Поэтому он вступает в высшие духовные сферы.
   - Способность к тонко-мистической духовной деятельности определяется не культурной зрелостью, а именно степенью безгрешности. Грех - тот элемент, который вызывает потребность в низших формах религиозного воспитания. На этой стадии отказ от них чреват потерей чистоты сознания. Историческая детскость или взрослость духовную жизнь не характеризует. В разговоре о зрелости принципиально важно: зрелость в чем. Если в добродетели, то это соответствует высокой духовности, в пороке - низкой, тогда как незрелости в том и другом близки и в одном человеке сочетаться могут, зрелости - нет, иначе добродетель - фиктивная. Лучше быть некультурным, но незрелым в пороке. Культура по смыслу своему - инструмент. Ее можно обратить как в духовном, так и антидуховном направлении. На службе у порока она ведет к потере человеческого облика. И чем она в этом случае мощнее, тем более дьявольское ее воздействие. Претензия грешного на высшую духовную жизнь смешна, как стремление ребенка уйти от воспитания и во всем подражать взрослым. Частично оправдано это может быть лишь историческими религиозными извращениями. Ребенку правомерно желать свободы только от дурных родителей. Истинное духовное совершеннолетие - в безгрешности. Культура полезна для ее достижения, но сама по себе, отдельно взятая, она - не духовная категория. При загрязненной страстями душе попытка имитировать тонкую деятельность - всегда профанация, карикатура на нее. Серьезность же и последовательность таких устремлений оборачивается грязным корыстным чародейством.
   60.
   - Не совершенная культура, а новое цельное бытие является целью творчества. И нет ничего благородней, чем ради этого поступиться совершенством личным.
   - Если творимое не оказывается совершенней имеющегося, творение лишено смысла. Согласен?
   - Согласен.
   - Отвергнув совершенство личное, ты оставил единственной возможной целью совершенство мира. Но ведь оно и выражается в культуре.
   - Правильно. Однако совершенство культуры фрагментарно. Истинный творец не может с этим смириться. Окончательность творческой задачи предполагает сделать совершенными все явления мира.
   - Хорошо. Тогда давай разберемся, что вообще представляет собой процесс воздействия человека на мир. Фактически, это приведение его в соответствие со своим внутренним обликом. Вносимое в мир человек должен сначала утвердить в себе. Может ли внутренне злой осуществить вовне добро, или развратный - целомудрие?
   - Нет. Но известно, что слишком чистые склонны к самосозерцанию больше, чем к действию. Святые - не творцы.
   - Несомненно. И следовательно, прекращение творения не может быть недостатком, иначе оно было бы несовместимо с совершенством. Значит снижение мирской активности - закономерное следствие очищения духовного облика. В первом нет самостоятельного смысла, оно - лишь средство второго. Итак, выводы: поставив целью внешнее совершенство, мы приходим к необходимости внутреннего; становясь же совершенней, мы изменяем свое отношение к мирской деятельности с основного на вспомогательное.
   - Но если фрагментарное совершенство культурных ценностей соответствует большей активности, то есть меньшей чистоте человека, то по мере его совершенствования ожидать от меньшей активности больших результатов было бы нелогично. Следовательно, невозможно цельное совершенное бытие. Единственный результат творчества - культура. Множественный мир всегда будет несовершенен. Это ли ты хочешь сказать?
   - Да. Явления мира обслуживают то, что вне мира, все его ценности лишь ступени к Единому Ценному. Не имеющее шансов на совершенство - не предмет конечных устремлений. Культура - это единственный внешний результат. Творчество же по природе внутренне. Когда завершается культура, в решающую фазу вступает создание того драгоценного цветка, которого тщетно искать вовне. Он обнимает собой все и удаляет фрагментарность гармонии.
   61.
   - Культура всегда серединна. Ее творцы и не замечают той плохой бесконечности, в которую впали.
   - Бесконечность плоха окончательная, серединность - вечная. Лишь самостоятельный статус вызывает тлетворный дух. При условии же осознания их промежуточности, они важны.
   62.
   - Искусство создает лишь формы, своим совершенством выделяющиеся из окружающей их жизни. Оно бессильно сделать совершенной всю эту жизнь. Такова главная проблема искусства, его трагедия, обуславливающая его половинчатость, недостаточность для осуществления во всей полноте человеческой духовной цели. "Мир сей" в искусстве ограничивает творческую энергию, замыкает ее в себе, не дает выйти в мир иной.
   - Конечно, цель искусства не в создании форм, а в очищении сознания. Но стремление к внешним результатам творчества нисколько не противоречит внутреннему совершенствованию, а служит ему. Формы нужны как инструмент фиксации достигнутого духовного уровня, и пока нет абсолютной чистоты сознания, они необходимы. Другой вопрос, что надо иметь правильное понимание смысла внешних форм - как средства, а не как цели творчества. Но это касается скорей философов, не занимающихся искусством, а размышляющих о нем. Твоя постановка вопроса фрагментарности совершенства в бытии и неудовлетворительности такого положения верна, но здесь важно не то, что формальный результат творчества, как ты говоришь, выделяется из жизни, а то, что внутреннее состояние создающего и воспринимающего эту форму отличается от, если можно так выразиться, фона их сознания. Соответственно и преодоление указанного положения лежит не на пути стремления к совершенному миру и жизни в нем, а к совершенному сознанию, возможность которого - лишь вне мира.