Страница:
безупречность логики Энквена так же, как верил в его воспитателей.
"Как слаба человеческая плоть,-- подумал Икаров, глядя на монолитную
фигуру Энквена, который замер, что-то соображая.-- Человеческое тело боится
всего: и слишком высоких, и низких температур, радиации, перегрузок,
возникающих при ускорении. Даже чтобы выйти за порог собственного дома, в
ближний космос, человек должен облачиться в скафандр. А Энквен свободно
выйдет на внешнюю обшивку "Пиона", и с ним ничего не случится".
Энквен не спешил с ответом на вопрос, который интересовал капитана. Да
Икаров и не торопил его. Он понимал, что решение придет само, когда дюзы
"Пиона" проснутся и корабль начнет виток за витком разматывать спираль.
Так оно и случилось...
У выхода Энквен обернулся.
-- Скажи, капитан, как ты пришел к идее спирали? -- спросил он.
-- Мне помог один человек, -- ответил Икаров.
-- Здесь, на "Пионе"?
-- Да.
-- Кто же это?
-- Лин, -- сказал капитан.
Энквен не стал просить пояснений. Он вообще делал это в крайне редких
случаях.
Оставшись один, Икаров задумался. Он вспоминал полет на "Пионе",
далекую Землю, казавшуюся нереальной.
Нелегким был путь к Черной дыре. Корабль двигался прерывисто, с каждой
пульсацией поглощая изрядный кусок "плоского" пространства. Однако, выходя
из нуль-пространства, корабль некоторое время должен был идти на обычных
фотонных двигателях, чтобы подготовиться к следующему прыжку, и этот участок
пути был самым опасным. "Пион" двигался, как пловец, размеренно и ровно, и
каждый взмахпрыжок приближал его к цели.
Последняя пульсация выбросила "Пион" в окрестности Черной звезды. Еще
один прыжок делать было опасно: корабль мог в результате быть выброшенным
близ Черной дыры, на расстоянии, которое меньше критического радиуса.
Остаток пути Икаров решил пройти на фотонных дюзах, поскольку точному
расчету прыжки через нуль-пространство, да еще в условиях искривленного
пространства, не поддавались.
Вспомнилось многое...
Выпрыгнув из нуль-пространства, "Пион" "на всех парусах" шел к Черной
дыре. Странные начали происходить на корабле явления: с каждым днем все
больше искривлялось пространство, сминаемое гравитацией.
Икаров потрогал шрам, усмехнулся: разве забыть ему ту вылазку?!
...В оранжерейном отсеке стояла осень. Нет, преддверие осени. Хотя
преобладали еще солнечные дни, ненастье подспудно зрело, словно беда.
Метеорологи Лунных стапелей создали хорошую программу чередования погоды.
Она менялась на корабле не по жесткому графику, а повинуясь вероятностной
матрице, так что у оранжерейной погоды при общей заданной направленности
смены времен года оставалась определенная "свобода выбора". Да, здесь все
было, как там, на Голубой. И все-таки Икаров долгие годы полета не мог
избавиться от мысли, что облака на "Пионе" не те, что на Земле...
Икаров вспомнил, что и в то утро, как обычно, он перед началом рабочего
дня вышел в оранжерейный отсек.
Корабль шел по инерции, дюзы были выключены, и в отсеках царила
невесомость.
Икаров шел по оранжерее, раздвигая руками опавшие листья, которые, не
падая, висели в воздухе. В тот день почемуто разладилась синхронизация: утро
выдалось безветренное, а "по небу" торопливо бежали облака.
Ночью, видимо, прошел дождь -- в воздухе еще висели прозрачные капли.
Позабыв об осторожности, капитан наткнулся на большой водяной шар,
сверкающий в первых солнечных лучах, и влага мигом обволокла его, растеклась
по комбинезону. Даже такой пустяк запомнился!
...А запомнился потому, что именно в то утро Икаров отчетливо понял:
"Пион" в темнице. Да, корабль, бесстрашно летящий вперед, попал уже в цепкие
объятия Черной звезды. Приборы фиксируют замеры гравитационного поля,
накапливается бесценная информация о его структуре... Но как попадет все это
на Землю? Как сумеет "Пион", выполнив свою миссию, оторваться от Черной
дыры? Ведь гравитация Тритона оказалась куда большей, чем в самых смелых
предположениях земных ученых. Как преодолеет корабль притяжение Черной дыры?
В первый раз он услышал этот вопрос от Лин, это было в горах, над озером
Отдыха. "Это деле капитана, который поведет "Пион"", -- ответил тогда Федор,
где-то в душе рисуясь: мол, такие вещи решаются не на Земле...
Мог ли думать тогда Икаров, что его слова окажутся пророческими? Да,
возвращение "Пиона" -- дело капитана. Это уж точно!
...И еще тот день запомнился капитану первой вылазкой, осуществленной в
условиях Черной звезды.
Вылазка на внешнюю обшивку корабля диктовалась необходимостью: в районе
кормовых дюз "Пиона" несколько раз появлялось странное свечение. Для вылазки
Икаров наметил Энквена и еще двух белковых.
По штурманскому экрану он наблюдал, как роботы, уже успевшие перейти в
шлюзовую камеру, тщательно и методично завершают последние приготовления. И
вдруг Икарова поразил -- впервые за годы полета -- острейший приступ
клаустрофобии. Выйти! Выйти наружу во что бы то ни стало. Покинуть стены
отсеков, кажущиеся искривленными, готовыми вот-вот сомкнуться, сжаться,
раздавить.
...И до сих пор помнит Икаров, какая неестественная, неправдоподобная
тьма охватила его, когда он вместе с тремя роботами покинул "Пион". Тьма, с
которой нельзя сравнить никакую, самую черную ночь Земли.
Рядом с капитаном шагал манипулятор. Вся группа осторожно двигалась к
корме. Устав идти, Икаров сел в манипулятор. В этот же момент участок
обшивки, расположенный далеко впереди, начал наливаться призрачным светом.
Роботы продолжали размеренно шагать. Манипулятор замешкался, Икаров,
поправив клеммы на висках, отдал мысленную команду "Вперед!" -- и аппарат
огромным прыжком догнал трех роботов.
Много чего повидал капитан Икаров, но никогда ни до, ни после не
встречал он такого фантастического зрелища. Это был пир красок, буйство
цвета. В нескольких метрах от них расстилался ковер, сотканный из огня. Нет,
не то слово. Огонь -- это все же нечто грубое, материальное. Перед ними же
нежнейшие, невесомые ленты сплетались в единую симфонию. Цвета их были
совершенно немыслимые, не имеющие названий на человеческом языке. Ленты
прихотливо извивались, сплетаясь и расплетаясь. Из конца в конец ковер
перечеркивали стремительные, почти неуловимые взглядом языки.
Что же было дальше?..
Роботы, приближаясь к ковру, замедлили шаг, и манипулятор капитана
обогнал их. У самой границы ковра Икаров остановил аппарат. Человек и три
робота молча смотрели, как с незримых ворсинок ковра время от времени
соскальзывают длинные голубые искры, тотчас растворяясь в вечной ночи
Тритона. Что это было? Вторичное свечение обшивки, вызванное бомбардировкой
корабля неизвестными частицами? А может, распад вещества? Может, это "Пион"
тает на их глазах, растворяется в черной ночи?..
Они наскоро прикинули, что бы это могло быть, и пришли к выводу:
явление им незнакомо, аналогов ему не имеется.
Да, тот день памятен капитану еще тем, что именно тогда ему пришла в
голову догадка, оказавшаяся очень плодотворной и положившая начало
дальнейшим научным исследованиям на "Пионе": не связано ли свечение с
превращениями гравитационной энергии? Немудрено, что капитан подумал об
этом: его мысли все время вращались вокруг гравитации...
Бог весть по какой ассоциации огненный ковер напомнил вдруг Икарову
далекую Землю -- весенний луг с ромашками, влажными от росы... Дымящееся
солнце над горизонтом... Белоснежные строения Зеленого городка...
Потом... потом слух капитана резанул предупредительный окрик Энквена.
Но слишком далеки были в этот момент мысли Икарова, на какое-то мгновение он
замешкался. От края ковра протянулась вверх дрожащая серебристая нить,
источающая неровное сияние. Серебряный луч свернулся в петлю, которая
скользнула к манипулятору. Капитан тут же отдал мысленный приказ, повинуясь
которому манипулятор прыгнул в сторону, увертываясь от луча. Однако
ослепительная нить успела задеть край шлемофона.
Дальше... "Когда я очнулся, было темно. Где я? Нестерпимо болела
голова. Рука нащупала подлокотник: противоперегрузочное кресло. Ясно -- я в
штурманском отсеке. Вылазка производилась утром -- по корабельному времени.
Неужели на "Пионе" уже наступила ночь? Как попал я сюда? Что с роботами,
участвовавшими в вылазке? Сначала нужно осмотреться. Я с трудом поднял руку,
нащупал над креслом клеммы биокоманд, сразу найдя их во тьме -- за годы
полета у меня выработался автоматизм в движениях. "Свет!" --скомандовал я
мысленно. Сейчас стены отсека начнут наливаться светом... Но вокруг
по-прежнему царила тьма. Испортилась автоматика? В тот момент я еще не
догадывался об истине... Хлопнул люк, в отсек кто-то вошел. Я узнал шаги
Энквена. Робот сообщил, что внешнее свечение обшивки "Пиона" погасло, все
белковые вернулись на места.
Я спросил, что со светом. Энквен замешкался с ответом. "Включи
аварийное освещение",-- велел я. "Отсек освещен, капитан",-- ответил Энквен.
Я поднес руку к глазам и наткнулся на повязку. Как это я сразу не ощутил ее?
Видимо, кожа утратила чувствительность. "Что со мной, Энквен?" -- спросил я.
Робот ответил, что у меня, возможно, задет зрительный нерв. Я заметил, что
боль теперь не сильная. Энквен сказал, что, доставив меня в отсек, он сделал
мне местный наркоз.
Ну, а что было дальше, не помню. Потерял сознание. Энквен рассказывал
потом, что оперировать меня он решился после долгих раздумий... И спас мне
зрение, а возможно, и жизнь. Заодно мой помощник спас и "Пион". В условиях
искривленного пространства только человек мог принимать нужные и правильные
решения..."
И вот гигантская работа по изучению Черной дыры позади. Подводить итоги
рано. Собрана гора фактов, пища для размышлений, которой хватит для
размышлений не одному поколению физиков Земли. Теперь-то и встал во весь
рост вопрос, задумываться над которым раньше попросту не было времени: как
победить гравитацию Тритона? Дело капитана... "Дело капитана", -- повторил
Икаров вслух, снова склоняясь над искривленной плоскостью письменного стола.
Мне в космосе черном снится
Бегущая с гор вода,
Ликующая пшеница
И первая борозда.
Настал день, когда подготовительные работы и расчеты на корабле были
закончены. "Пион" напоминал бегуна, замершего в ожидании старта. Только
ставкой в этом забеге была жизнь.
Завтра по приказу капитана белковые роботы включат двигатели, и "Пион"
начнет разматывать спираль. Завтра кошмарные перегрузки пригвоздят капитана
к жесткому ложу манипулятора.
Идут последние часы невесомости.
Все нужно продумать, все предусмотреть. Любая мелочь, любое упущение
смогут сыграть впоследствии роковую роль. Каждый белковый был загружен до
предела. Хватало работы и манипуляторам. Выполняя команды, они снова и снова
проверяли двигатели, кондиционеры, ленту эскалатора: в полете все должно
работать бесперебойно.
Капитан оторвался от расчетов, обвел взглядом хаос вздыбленных
плоскостей и изогнутых линий, будто видел все это в первый раз.
-- Фотонный отражатель в порядке, капитан,-- доложил Энквен по
биосвязи.
-- Двигатели маневра?
-- В порядке,-- доложил Энквен,-- только все топливо в них сожжено.
-- Загружайте аннигилятор,-- распорядился Икаров и потрогал свой шрам.
-- Антивещество подготовлено к использованию,-- сказал Энквен.--
Вещества не имеется. С чего начать, капитан?
-- Что начать? -- не понял Икаров.
-- С какого отсека начнем сжигание "Пиона"? -- пояснил робот свой
вопрос.
Капитан подумал.
-- Начнем с астрономического отсека,-- решил он.-- Отсек массивный,
хватит на некоторое время... А наблюдать пока все равно нечего,-- покосился
он на черный, словно ночь, обзорный экран.
-- Есть, капитан.
-- Прежде чем разрезать астроотсек, вынесите из него все приборы и
инфорблоки,-- велел Икаров.
-- Куда? -- прозвучал в мозгу капитана вопрос Энквена. Икаров
побарабанил пальцами по столу. В центральный ствол? Не годится: нельзя
загромождать главную артерию корабля. В какой-либо другой отсек? Тоже не
пойдет. Судя по расчетам, придется сжечь все отсеки "Пиона", кроме
головного...
-- Переносите оборудование в головной отсек,-- сказал капитан.
-- Можно приступать?
-- Приступайте,-- разрешил Икаров.-- Только запомни одно, Энквен,--
добавил он.-- Возможно, в полете у меня не будет... не будет возможности
отдать команду. Знай: оранжерейный отсек сжигать в последнюю очередь. Все
выгрузить из него невозможно... Может быть, до него и не дойдет очередь.
Последняя прогулка перед стартом! Последняя прогулка в невесомости.
Оранжерейный отсек встретил его, как частица далекой Земли. Капитан
осмотрел отсек внимательным взглядом. Зеленых листьев за четыре дня,
прошедших со времени последнего его посещения, значительно поубавилось. В
условиях Черной звезды земная растительность продолжала перерождаться. На
березе Лин появилось еще несколько голых ветвей, покрытых прожилками.
Некоторые листья съежились и побурели, но они оставались живыми.
Икаров с трудом сорвал с березы зеленый листок, долго смотрел на него.
Капитан подумал, что это маленькое зеленое чудо с твердыми прожилками -- в
каком-то смысле символ земной жизни. В таком листке происходит таинство
превращения солнечной энергии, питающей Землю. Хлорофилловые зерна внутри
клеток листа неустанно трудятся, сотворяя органические вещества. Земная
флора -- единственный посредник между Солнцем и разумной жизнью на Земле.
Сколько трудов было положено на оранжерейный отсек, когда "Пион"
собирался на Лунных стапелях! Икаров вспомнил слова Лин, которая отстаивала
тезис: растения на звездолет нужно подбирать так же, как комплектуют экипаж
корабля.
-- Оранжерейный отсек должен работать, как часы: непрерывно, равномерно
и надежно,-- заявила Лин.
И действительно, жаловаться на оранжерейный отсек в полете капитану не
приходилось. Отлично ужились высаженные на одном участке вперемежку
лиственницы и ели. Прекрасно ладили друг с другом дуб и липа.
Икаров медленно шел по отсеку, время от времени останавливаясь.
"Пион" придется сжигать по частям, это неизбежно. Но как сохранить для
землян это зеленое богатство? Икаров потянулся за биопередатчиком. Надо
сказать Энквену, что, если дело дойдет до оранжерейного отсека, пусть экипаж
выставляет зелень куда угодно, хотя бы в центральный ствол, пусть занимают
любой свободный уголок. Головной отсек к тому времени, конечно, будет забит
сверх всякой меры.
Идя из оранжереи, капитан заглянул в астрономическую обсерваторию.
Здесь кипела работа. Роботы паковали астрономические приборы. Подчиняясь их
четким, отрывистым командам, манипуляторы выстроились цепочкой и передавали
друг другу ящики и пакеты, которые непрерывной струйкой текли в глубь
корабля. Икаров остановился, наблюдая за работой.
-- Работа идет по графику, капитан,-- доложил откуда-то вынырнувший
Энквен.
Икаров одобрительно кивнул.
-- Сейчас уберем главный телескоп, после чего можно разрезать отсек,--
сказал Энквен.
Икаров подошел к телескопу и прильнул к нему. Абсолютно черная пелена.
Ни звездочки!
Энквен и Кельзав приблизились к телескопу, ожидая, когда капитан
освободит его.
-- Пожалуй, он не поместится в головной отсек,-- окинул Икаров взглядом
шеститонную громоздкую махину.
-- Не поместится,-- подтвердил Кельзав.
-- Куда же вы решили поместить его? -- спросил капитан, окидывая
взглядом телескоп.
-- Пока в оранжерейный отсек. Там много места, и, кроме того, отсек
будет сжигаться в последнюю очередь,-- сказал Энквен.
-- Не нужно. Оставьте телескоп здесь, -- сказал капитан, погладив рукой
рефрактор.
-- Сжечь телескоп? -- переспросил Кельзав.
-- Это даст нам энергию на несколько дополнительных часов,-- произнес
Икаров.
-- Капитан, телескоп уникален,-- напомнил Энквен.
-- Зато ценой телескопа, может быть, удастся сохранить оранжерею...--
бросил капитан.-- А она представляет куда большую ценность.
Энквен выкрикнул несколько имен. Три или четыре белковых робота подошли
к нему, вооруженные лазерными пистолетами. Капитан вышел из отсека в
центральный коридор. Роботы направили искривленные лучи лазерного огня на
стены. Лучи ползли вдоль линий, заранее намеченных Энквеном.
Один робот возился у телескопа, разрезая его на равные части. Икаров
отвернулся.
-- Через десять минут астрономический отсек будет разрезан,-- сказал
Энквен.-- Какой следующий?
-- Лабораторный,-- сказал капитан и, прыгнув на ленту, помчался к
головной рубке.
Близилась минута включения главных двигателей корабля. Икаров еще раз
проверил навигационные приборы, переложил поближе биопередатчик и блок с
записью голоса Лин. Он так и не дослушал его до конца. Строки о витках
спирали, которые подсказали ему путь к спасению, капитан прослушивал
бессчетное число раз, а все остальное берег, чтобы послушать, когда "Пион"
двинется в путь и тело скует многотонная тяжесть перегрузок.
Кажется, ничего не забыто. Каждый из двенадцати членов экипажа получил
участок, за который отвечает. У каждого в распоряжении имеется несколько
манипуляторов.
Что касается автоматики, то она в условиях Тритона капризничала и
особых надежд на нее Икаров не возлагал. Хорошо, что белковые роботы были
воспитаны без ограничителей. В результате они обладали гибкой системой
мышления, которая может приспосабливаться к новым, необычным условиям, вроде
тех, в которые попал "Пион". А будь у белковых ограничители, подумал Икаров,
роботы наверняка вышли бы из строя, как выбыла почти вся автоматика корабля.
Капитан забрался в манипулятор, которому велел приблизиться к главному
пульту корабля.
"Пора!" -- решил он, сжав биопередатчик. Сигнал старта прозвучал во
всех отсеках одновременно. Тело Икарова тотчас медленно стало наливаться
ядом тяжести. "Пион" начал свой долгий путь на волю.
Первые витки, связанные с относительно малым ускорением, корабль прошел
успешно. О том, что отклонений от расчетной траектории нет, говорили
спокойные зеленые глазки на капитанском пульте.
Белковые по очереди докладывали Икарову каждый о своем участке.
Кое-кому капитан давал указания.
Чаще всего взгляд капитана останавливался на маленьком квадратном
окошечке, примостившемся в углу пульта. В окошечке медленно, мучительно
медленно перемещались цифры, уступая место одна другой. Цифры показывали, на
сколько километров "Пион", двигаясь по спирали, удалился от центра Черной
звезды.
Преимущество спирали перед прямым путем состояло в том, что спиральный
путь давал возможность удаляться от Тритона "малыми шагами". Но на каждый
такой крохотный шаг едва хватало мощности всех дюз "Пиона". Об отрыве от
Черной звезды по радиальному направлению при такой гравитации и мечтать не
приходилось.
Первые витки самые легкие. Путь предстоит длинный. Нужно беречь силы.
Икаров решил вздремнуть, велев манипулятору разбудить его, если на корабле
возникнет непредвиденная ситуация.
Усталый мозг капитана забылся в кошмаре.
...В рубку, в которой лежал Икаров, вошли белковые роботы. Они
двигались фантастической чередой, дико искривленные, троерукие, двуглавые.
Роботы несли толстые металлические плиты. Только Энквен, который жался среди
замыкающих, был без ноши.
-- Почему вы не на местах? -- хотел крикнуть капитан, но голос, как это
бывает во сне, сорвался на еле слышный шепот. Роботы, однако, его услышали.
-- Все отсеки "Пиона" сожжены по твоему приказанию,-- ответил Кельзав,
стоявший впереди.-- Остались только фотонные отражатели да этот отсек.
-- Капитан, нам не вырваться отсюда,-- сказал Энквен, выходя вперед.
-- Энергия исчерпана.
-- Прикажи отключить двигатели, капитан! -- присоединились остальные.
-- Тихо,-- выдохнул капитан, и роботы смолкли. Они сгрудились вокруг
манипулятора, в котором лежал капитан, и изломанные плиты казались обломками
кораблекрушения.
-- Вы покинули свои посты,-- еле слышно прошептал капитан, глядя на
команду.
Роботы сделали к нему еще шаг.
-- На корабле, оказывается, есть еще запасы топлива для
аннигиляторов,-- сказал капитан и скользнул измученным взглядом по плитам.--
Вы утаили это от меня.
Роботы замялись.
-- Плиты нужны нам для другого, капитан,-- нарушил Кельзав длинную, как
вечность, паузу.
-- Для чего?
-- Сейчас увидишь, капитан,-- бросил кто-то из экипажа.
-- По местам! -- прохрипел капитан. Он хотел выскочить из манипулятора,
но не смог пошевельнуться. Перегрузки спеленали его, словно младенца.
-- Капитан, подчинись логике реальности,-- сказал Кельзав.-- Она
неумолима. Отключи двигатели.
-- И ты окунешься в невесомость,-- добавил Энквен, глядя на
распростертого капитана.
-- Если сейчас отключить двигатели, вы навеки останетесь в плену,-- еле
шевеля непослушными губами, прошептал капитан.
-- Пойми, капитан: энергия кончается,-- сказал Кельзав.-- Наша задача
-- растянуть ее на возможно более долгий срок. Истощив запасы, мы все равно
не вырвемся отсюда...
-- Нам не долететь до Солнца!
-- Сожжем последнюю энергию.
-- Упадем на Тритон.
-- Погибнем...
Двое роботов приблизились вплотную к манипулятору с капитаном. Икаров
хотел что-то крикнуть, но почувствовал, что язык отказался ему повиноваться.
Он лишь смотрел, как роботы с величайшей осторожностью опустили ему на грудь
изогнутую плиту. Их примеру последовали остальные. Икаров скосил глаза на
Энквена. Помощник угрюмо молчал.
-- Теперь ты не помешаешь нам, капитан,-- сказал Кельзав. И роботы
удалились, тем же порядком, как и пришли.
...Капитан очнулся, окутанный щупальцами манипулятора. Перед лицом
бессонно мерцал хронометр. Кошмар был до жути реален, вплоть до того, что
плиты, которые принесли сюда белковые, казались изогнутыми, как и все
окружающие предметы.
Приборы показывали, что ускорение корабля, как и было намечено,
неуклонно возрастало...
Икаров вызвал по биосвязи Энквена. Робот доложил, что пока все идет
так, как они наметили накануне старта.
-- Как ты переносишь перегрузки, капитан? -- спросил Энквен.
-- Нормально, Энквен,-- громко ответил Икаров, стараясь, чтобы голос
звучал уверенно.
Капитан включил обзорный экран. Из глубины его выплыла капризно
изогнутая поверхность "Пиона". Обшивка корабля слабо светилась. Шаровая
форма отсеков была искажена, а сами они странно сместились, будто чьи-то
железные ладони смяли корабль, а потом неумело пытались расставить отсеки по
прежним местам. Носовая шлюпка -- некогда стройная ракета -- теперь
согнулась пополам почти под прямым углом. Переходные коридоры представляли
собой нагромождение изломанных линий. Некоторые отсеки, Икаров знал, внутри
уже пусты. На месте астрообсерватории зияла непривычная для глаз пустота.
Скоро придет черед и другим отсекам...
Больше всего сохранили прежнюю форму хвостовые дюзы да параболическая
чаша-отражатель. Из чаши изливалась река ослепительного пламени. Пройдя по
прямой короткий путь, река тут же загибалась в сторону. Казалось, будто в
сторону Черной звезды дует ураган, пригибая огненный хвост. Но Икаров
понимал, что ураганов в вакууме не бывает. Имя этому урагану -- гравитация
Тритона.
Долго смотрел капитан на пламя, ослабленное светофильтрами. Там, в море
света, рождающегося при соединении вещества с антивеществом, каждый миг
сгорает какая-то частица "Пиона". Огненный столб толкает корабль вперед,
разгоняя его по спирали. Хватит ли вещества, составляющего "Пион"?.. Хорошо,
если спиральная траектория корабля не сожмется, превратившись в круг. Пока
что "Пион" не рыскает, но радоваться рано: впереди далекий путь. Продвигаясь
вперед, "Пион" тает, подобно льдинке, попавшей в проточную воду...
Нет, блок с голосом Лин он включит попозже, когда станет невмоготу.
Закрыв глаза, Икаров попытался представить себе лицо Николая
Лобачевского, каким он увидел его в Музее звездоплавания, в павильоне героев
космоса. Сжатые губы, слегка впалые щеки и пронзительные, всепроникающие
глаза. Современники отвергали идеи Лобачевского потому, что те казались им
странными. "Странными",-- мысленно повторил Икаров и усмехнулся. Разве
поначалу не кажется странным полотно, созданное гениальным художником?
Отними у его картины странность -- и она превратится в заурядную. Странность
-- это расширение пределов познания, будь то физика или живопись. Окружающий
мир всегда будет странен. Когда он перестанет казаться человеку странным,
наступит конец познанию.
Но такой час не пробьет.
Разве не странны идеи Лобачевского? Разве не странна теория Эйнштейна?
Разве не странно, что, когда ты быстро летишь, время с точки зрения земного
наблюдателя замедляет свой бег, что вблизи крупной массы ход времени обязан
измениться, а пространство искривляется? Разве не странно, наконец, что
параллели могут пересечься?
Разве не странно то, что произошло на "Пионе", когда он погрузился в
гравитационное поле Черной звезды? Геометрия Лобачевского в реальном
воплощении!
Нужно думать, думать во что бы то ни стало, только напряженная работа
мозга способна поддерживать сознание, спасать его от нарастающих перегрузок.
Усилием воли капитан снова вызвал перед собой лицо Лобачевского. Взгляд
его смотрел сквозь века, сквозь толщу световых лет. Науке об измерении Земли
он сумел придать космический размах. Лобачевский лучше, чем кто-либо из его
"Как слаба человеческая плоть,-- подумал Икаров, глядя на монолитную
фигуру Энквена, который замер, что-то соображая.-- Человеческое тело боится
всего: и слишком высоких, и низких температур, радиации, перегрузок,
возникающих при ускорении. Даже чтобы выйти за порог собственного дома, в
ближний космос, человек должен облачиться в скафандр. А Энквен свободно
выйдет на внешнюю обшивку "Пиона", и с ним ничего не случится".
Энквен не спешил с ответом на вопрос, который интересовал капитана. Да
Икаров и не торопил его. Он понимал, что решение придет само, когда дюзы
"Пиона" проснутся и корабль начнет виток за витком разматывать спираль.
Так оно и случилось...
У выхода Энквен обернулся.
-- Скажи, капитан, как ты пришел к идее спирали? -- спросил он.
-- Мне помог один человек, -- ответил Икаров.
-- Здесь, на "Пионе"?
-- Да.
-- Кто же это?
-- Лин, -- сказал капитан.
Энквен не стал просить пояснений. Он вообще делал это в крайне редких
случаях.
Оставшись один, Икаров задумался. Он вспоминал полет на "Пионе",
далекую Землю, казавшуюся нереальной.
Нелегким был путь к Черной дыре. Корабль двигался прерывисто, с каждой
пульсацией поглощая изрядный кусок "плоского" пространства. Однако, выходя
из нуль-пространства, корабль некоторое время должен был идти на обычных
фотонных двигателях, чтобы подготовиться к следующему прыжку, и этот участок
пути был самым опасным. "Пион" двигался, как пловец, размеренно и ровно, и
каждый взмахпрыжок приближал его к цели.
Последняя пульсация выбросила "Пион" в окрестности Черной звезды. Еще
один прыжок делать было опасно: корабль мог в результате быть выброшенным
близ Черной дыры, на расстоянии, которое меньше критического радиуса.
Остаток пути Икаров решил пройти на фотонных дюзах, поскольку точному
расчету прыжки через нуль-пространство, да еще в условиях искривленного
пространства, не поддавались.
Вспомнилось многое...
Выпрыгнув из нуль-пространства, "Пион" "на всех парусах" шел к Черной
дыре. Странные начали происходить на корабле явления: с каждым днем все
больше искривлялось пространство, сминаемое гравитацией.
Икаров потрогал шрам, усмехнулся: разве забыть ему ту вылазку?!
...В оранжерейном отсеке стояла осень. Нет, преддверие осени. Хотя
преобладали еще солнечные дни, ненастье подспудно зрело, словно беда.
Метеорологи Лунных стапелей создали хорошую программу чередования погоды.
Она менялась на корабле не по жесткому графику, а повинуясь вероятностной
матрице, так что у оранжерейной погоды при общей заданной направленности
смены времен года оставалась определенная "свобода выбора". Да, здесь все
было, как там, на Голубой. И все-таки Икаров долгие годы полета не мог
избавиться от мысли, что облака на "Пионе" не те, что на Земле...
Икаров вспомнил, что и в то утро, как обычно, он перед началом рабочего
дня вышел в оранжерейный отсек.
Корабль шел по инерции, дюзы были выключены, и в отсеках царила
невесомость.
Икаров шел по оранжерее, раздвигая руками опавшие листья, которые, не
падая, висели в воздухе. В тот день почемуто разладилась синхронизация: утро
выдалось безветренное, а "по небу" торопливо бежали облака.
Ночью, видимо, прошел дождь -- в воздухе еще висели прозрачные капли.
Позабыв об осторожности, капитан наткнулся на большой водяной шар,
сверкающий в первых солнечных лучах, и влага мигом обволокла его, растеклась
по комбинезону. Даже такой пустяк запомнился!
...А запомнился потому, что именно в то утро Икаров отчетливо понял:
"Пион" в темнице. Да, корабль, бесстрашно летящий вперед, попал уже в цепкие
объятия Черной звезды. Приборы фиксируют замеры гравитационного поля,
накапливается бесценная информация о его структуре... Но как попадет все это
на Землю? Как сумеет "Пион", выполнив свою миссию, оторваться от Черной
дыры? Ведь гравитация Тритона оказалась куда большей, чем в самых смелых
предположениях земных ученых. Как преодолеет корабль притяжение Черной дыры?
В первый раз он услышал этот вопрос от Лин, это было в горах, над озером
Отдыха. "Это деле капитана, который поведет "Пион"", -- ответил тогда Федор,
где-то в душе рисуясь: мол, такие вещи решаются не на Земле...
Мог ли думать тогда Икаров, что его слова окажутся пророческими? Да,
возвращение "Пиона" -- дело капитана. Это уж точно!
...И еще тот день запомнился капитану первой вылазкой, осуществленной в
условиях Черной звезды.
Вылазка на внешнюю обшивку корабля диктовалась необходимостью: в районе
кормовых дюз "Пиона" несколько раз появлялось странное свечение. Для вылазки
Икаров наметил Энквена и еще двух белковых.
По штурманскому экрану он наблюдал, как роботы, уже успевшие перейти в
шлюзовую камеру, тщательно и методично завершают последние приготовления. И
вдруг Икарова поразил -- впервые за годы полета -- острейший приступ
клаустрофобии. Выйти! Выйти наружу во что бы то ни стало. Покинуть стены
отсеков, кажущиеся искривленными, готовыми вот-вот сомкнуться, сжаться,
раздавить.
...И до сих пор помнит Икаров, какая неестественная, неправдоподобная
тьма охватила его, когда он вместе с тремя роботами покинул "Пион". Тьма, с
которой нельзя сравнить никакую, самую черную ночь Земли.
Рядом с капитаном шагал манипулятор. Вся группа осторожно двигалась к
корме. Устав идти, Икаров сел в манипулятор. В этот же момент участок
обшивки, расположенный далеко впереди, начал наливаться призрачным светом.
Роботы продолжали размеренно шагать. Манипулятор замешкался, Икаров,
поправив клеммы на висках, отдал мысленную команду "Вперед!" -- и аппарат
огромным прыжком догнал трех роботов.
Много чего повидал капитан Икаров, но никогда ни до, ни после не
встречал он такого фантастического зрелища. Это был пир красок, буйство
цвета. В нескольких метрах от них расстилался ковер, сотканный из огня. Нет,
не то слово. Огонь -- это все же нечто грубое, материальное. Перед ними же
нежнейшие, невесомые ленты сплетались в единую симфонию. Цвета их были
совершенно немыслимые, не имеющие названий на человеческом языке. Ленты
прихотливо извивались, сплетаясь и расплетаясь. Из конца в конец ковер
перечеркивали стремительные, почти неуловимые взглядом языки.
Что же было дальше?..
Роботы, приближаясь к ковру, замедлили шаг, и манипулятор капитана
обогнал их. У самой границы ковра Икаров остановил аппарат. Человек и три
робота молча смотрели, как с незримых ворсинок ковра время от времени
соскальзывают длинные голубые искры, тотчас растворяясь в вечной ночи
Тритона. Что это было? Вторичное свечение обшивки, вызванное бомбардировкой
корабля неизвестными частицами? А может, распад вещества? Может, это "Пион"
тает на их глазах, растворяется в черной ночи?..
Они наскоро прикинули, что бы это могло быть, и пришли к выводу:
явление им незнакомо, аналогов ему не имеется.
Да, тот день памятен капитану еще тем, что именно тогда ему пришла в
голову догадка, оказавшаяся очень плодотворной и положившая начало
дальнейшим научным исследованиям на "Пионе": не связано ли свечение с
превращениями гравитационной энергии? Немудрено, что капитан подумал об
этом: его мысли все время вращались вокруг гравитации...
Бог весть по какой ассоциации огненный ковер напомнил вдруг Икарову
далекую Землю -- весенний луг с ромашками, влажными от росы... Дымящееся
солнце над горизонтом... Белоснежные строения Зеленого городка...
Потом... потом слух капитана резанул предупредительный окрик Энквена.
Но слишком далеки были в этот момент мысли Икарова, на какое-то мгновение он
замешкался. От края ковра протянулась вверх дрожащая серебристая нить,
источающая неровное сияние. Серебряный луч свернулся в петлю, которая
скользнула к манипулятору. Капитан тут же отдал мысленный приказ, повинуясь
которому манипулятор прыгнул в сторону, увертываясь от луча. Однако
ослепительная нить успела задеть край шлемофона.
Дальше... "Когда я очнулся, было темно. Где я? Нестерпимо болела
голова. Рука нащупала подлокотник: противоперегрузочное кресло. Ясно -- я в
штурманском отсеке. Вылазка производилась утром -- по корабельному времени.
Неужели на "Пионе" уже наступила ночь? Как попал я сюда? Что с роботами,
участвовавшими в вылазке? Сначала нужно осмотреться. Я с трудом поднял руку,
нащупал над креслом клеммы биокоманд, сразу найдя их во тьме -- за годы
полета у меня выработался автоматизм в движениях. "Свет!" --скомандовал я
мысленно. Сейчас стены отсека начнут наливаться светом... Но вокруг
по-прежнему царила тьма. Испортилась автоматика? В тот момент я еще не
догадывался об истине... Хлопнул люк, в отсек кто-то вошел. Я узнал шаги
Энквена. Робот сообщил, что внешнее свечение обшивки "Пиона" погасло, все
белковые вернулись на места.
Я спросил, что со светом. Энквен замешкался с ответом. "Включи
аварийное освещение",-- велел я. "Отсек освещен, капитан",-- ответил Энквен.
Я поднес руку к глазам и наткнулся на повязку. Как это я сразу не ощутил ее?
Видимо, кожа утратила чувствительность. "Что со мной, Энквен?" -- спросил я.
Робот ответил, что у меня, возможно, задет зрительный нерв. Я заметил, что
боль теперь не сильная. Энквен сказал, что, доставив меня в отсек, он сделал
мне местный наркоз.
Ну, а что было дальше, не помню. Потерял сознание. Энквен рассказывал
потом, что оперировать меня он решился после долгих раздумий... И спас мне
зрение, а возможно, и жизнь. Заодно мой помощник спас и "Пион". В условиях
искривленного пространства только человек мог принимать нужные и правильные
решения..."
И вот гигантская работа по изучению Черной дыры позади. Подводить итоги
рано. Собрана гора фактов, пища для размышлений, которой хватит для
размышлений не одному поколению физиков Земли. Теперь-то и встал во весь
рост вопрос, задумываться над которым раньше попросту не было времени: как
победить гравитацию Тритона? Дело капитана... "Дело капитана", -- повторил
Икаров вслух, снова склоняясь над искривленной плоскостью письменного стола.
Мне в космосе черном снится
Бегущая с гор вода,
Ликующая пшеница
И первая борозда.
Настал день, когда подготовительные работы и расчеты на корабле были
закончены. "Пион" напоминал бегуна, замершего в ожидании старта. Только
ставкой в этом забеге была жизнь.
Завтра по приказу капитана белковые роботы включат двигатели, и "Пион"
начнет разматывать спираль. Завтра кошмарные перегрузки пригвоздят капитана
к жесткому ложу манипулятора.
Идут последние часы невесомости.
Все нужно продумать, все предусмотреть. Любая мелочь, любое упущение
смогут сыграть впоследствии роковую роль. Каждый белковый был загружен до
предела. Хватало работы и манипуляторам. Выполняя команды, они снова и снова
проверяли двигатели, кондиционеры, ленту эскалатора: в полете все должно
работать бесперебойно.
Капитан оторвался от расчетов, обвел взглядом хаос вздыбленных
плоскостей и изогнутых линий, будто видел все это в первый раз.
-- Фотонный отражатель в порядке, капитан,-- доложил Энквен по
биосвязи.
-- Двигатели маневра?
-- В порядке,-- доложил Энквен,-- только все топливо в них сожжено.
-- Загружайте аннигилятор,-- распорядился Икаров и потрогал свой шрам.
-- Антивещество подготовлено к использованию,-- сказал Энквен.--
Вещества не имеется. С чего начать, капитан?
-- Что начать? -- не понял Икаров.
-- С какого отсека начнем сжигание "Пиона"? -- пояснил робот свой
вопрос.
Капитан подумал.
-- Начнем с астрономического отсека,-- решил он.-- Отсек массивный,
хватит на некоторое время... А наблюдать пока все равно нечего,-- покосился
он на черный, словно ночь, обзорный экран.
-- Есть, капитан.
-- Прежде чем разрезать астроотсек, вынесите из него все приборы и
инфорблоки,-- велел Икаров.
-- Куда? -- прозвучал в мозгу капитана вопрос Энквена. Икаров
побарабанил пальцами по столу. В центральный ствол? Не годится: нельзя
загромождать главную артерию корабля. В какой-либо другой отсек? Тоже не
пойдет. Судя по расчетам, придется сжечь все отсеки "Пиона", кроме
головного...
-- Переносите оборудование в головной отсек,-- сказал капитан.
-- Можно приступать?
-- Приступайте,-- разрешил Икаров.-- Только запомни одно, Энквен,--
добавил он.-- Возможно, в полете у меня не будет... не будет возможности
отдать команду. Знай: оранжерейный отсек сжигать в последнюю очередь. Все
выгрузить из него невозможно... Может быть, до него и не дойдет очередь.
Последняя прогулка перед стартом! Последняя прогулка в невесомости.
Оранжерейный отсек встретил его, как частица далекой Земли. Капитан
осмотрел отсек внимательным взглядом. Зеленых листьев за четыре дня,
прошедших со времени последнего его посещения, значительно поубавилось. В
условиях Черной звезды земная растительность продолжала перерождаться. На
березе Лин появилось еще несколько голых ветвей, покрытых прожилками.
Некоторые листья съежились и побурели, но они оставались живыми.
Икаров с трудом сорвал с березы зеленый листок, долго смотрел на него.
Капитан подумал, что это маленькое зеленое чудо с твердыми прожилками -- в
каком-то смысле символ земной жизни. В таком листке происходит таинство
превращения солнечной энергии, питающей Землю. Хлорофилловые зерна внутри
клеток листа неустанно трудятся, сотворяя органические вещества. Земная
флора -- единственный посредник между Солнцем и разумной жизнью на Земле.
Сколько трудов было положено на оранжерейный отсек, когда "Пион"
собирался на Лунных стапелях! Икаров вспомнил слова Лин, которая отстаивала
тезис: растения на звездолет нужно подбирать так же, как комплектуют экипаж
корабля.
-- Оранжерейный отсек должен работать, как часы: непрерывно, равномерно
и надежно,-- заявила Лин.
И действительно, жаловаться на оранжерейный отсек в полете капитану не
приходилось. Отлично ужились высаженные на одном участке вперемежку
лиственницы и ели. Прекрасно ладили друг с другом дуб и липа.
Икаров медленно шел по отсеку, время от времени останавливаясь.
"Пион" придется сжигать по частям, это неизбежно. Но как сохранить для
землян это зеленое богатство? Икаров потянулся за биопередатчиком. Надо
сказать Энквену, что, если дело дойдет до оранжерейного отсека, пусть экипаж
выставляет зелень куда угодно, хотя бы в центральный ствол, пусть занимают
любой свободный уголок. Головной отсек к тому времени, конечно, будет забит
сверх всякой меры.
Идя из оранжереи, капитан заглянул в астрономическую обсерваторию.
Здесь кипела работа. Роботы паковали астрономические приборы. Подчиняясь их
четким, отрывистым командам, манипуляторы выстроились цепочкой и передавали
друг другу ящики и пакеты, которые непрерывной струйкой текли в глубь
корабля. Икаров остановился, наблюдая за работой.
-- Работа идет по графику, капитан,-- доложил откуда-то вынырнувший
Энквен.
Икаров одобрительно кивнул.
-- Сейчас уберем главный телескоп, после чего можно разрезать отсек,--
сказал Энквен.
Икаров подошел к телескопу и прильнул к нему. Абсолютно черная пелена.
Ни звездочки!
Энквен и Кельзав приблизились к телескопу, ожидая, когда капитан
освободит его.
-- Пожалуй, он не поместится в головной отсек,-- окинул Икаров взглядом
шеститонную громоздкую махину.
-- Не поместится,-- подтвердил Кельзав.
-- Куда же вы решили поместить его? -- спросил капитан, окидывая
взглядом телескоп.
-- Пока в оранжерейный отсек. Там много места, и, кроме того, отсек
будет сжигаться в последнюю очередь,-- сказал Энквен.
-- Не нужно. Оставьте телескоп здесь, -- сказал капитан, погладив рукой
рефрактор.
-- Сжечь телескоп? -- переспросил Кельзав.
-- Это даст нам энергию на несколько дополнительных часов,-- произнес
Икаров.
-- Капитан, телескоп уникален,-- напомнил Энквен.
-- Зато ценой телескопа, может быть, удастся сохранить оранжерею...--
бросил капитан.-- А она представляет куда большую ценность.
Энквен выкрикнул несколько имен. Три или четыре белковых робота подошли
к нему, вооруженные лазерными пистолетами. Капитан вышел из отсека в
центральный коридор. Роботы направили искривленные лучи лазерного огня на
стены. Лучи ползли вдоль линий, заранее намеченных Энквеном.
Один робот возился у телескопа, разрезая его на равные части. Икаров
отвернулся.
-- Через десять минут астрономический отсек будет разрезан,-- сказал
Энквен.-- Какой следующий?
-- Лабораторный,-- сказал капитан и, прыгнув на ленту, помчался к
головной рубке.
Близилась минута включения главных двигателей корабля. Икаров еще раз
проверил навигационные приборы, переложил поближе биопередатчик и блок с
записью голоса Лин. Он так и не дослушал его до конца. Строки о витках
спирали, которые подсказали ему путь к спасению, капитан прослушивал
бессчетное число раз, а все остальное берег, чтобы послушать, когда "Пион"
двинется в путь и тело скует многотонная тяжесть перегрузок.
Кажется, ничего не забыто. Каждый из двенадцати членов экипажа получил
участок, за который отвечает. У каждого в распоряжении имеется несколько
манипуляторов.
Что касается автоматики, то она в условиях Тритона капризничала и
особых надежд на нее Икаров не возлагал. Хорошо, что белковые роботы были
воспитаны без ограничителей. В результате они обладали гибкой системой
мышления, которая может приспосабливаться к новым, необычным условиям, вроде
тех, в которые попал "Пион". А будь у белковых ограничители, подумал Икаров,
роботы наверняка вышли бы из строя, как выбыла почти вся автоматика корабля.
Капитан забрался в манипулятор, которому велел приблизиться к главному
пульту корабля.
"Пора!" -- решил он, сжав биопередатчик. Сигнал старта прозвучал во
всех отсеках одновременно. Тело Икарова тотчас медленно стало наливаться
ядом тяжести. "Пион" начал свой долгий путь на волю.
Первые витки, связанные с относительно малым ускорением, корабль прошел
успешно. О том, что отклонений от расчетной траектории нет, говорили
спокойные зеленые глазки на капитанском пульте.
Белковые по очереди докладывали Икарову каждый о своем участке.
Кое-кому капитан давал указания.
Чаще всего взгляд капитана останавливался на маленьком квадратном
окошечке, примостившемся в углу пульта. В окошечке медленно, мучительно
медленно перемещались цифры, уступая место одна другой. Цифры показывали, на
сколько километров "Пион", двигаясь по спирали, удалился от центра Черной
звезды.
Преимущество спирали перед прямым путем состояло в том, что спиральный
путь давал возможность удаляться от Тритона "малыми шагами". Но на каждый
такой крохотный шаг едва хватало мощности всех дюз "Пиона". Об отрыве от
Черной звезды по радиальному направлению при такой гравитации и мечтать не
приходилось.
Первые витки самые легкие. Путь предстоит длинный. Нужно беречь силы.
Икаров решил вздремнуть, велев манипулятору разбудить его, если на корабле
возникнет непредвиденная ситуация.
Усталый мозг капитана забылся в кошмаре.
...В рубку, в которой лежал Икаров, вошли белковые роботы. Они
двигались фантастической чередой, дико искривленные, троерукие, двуглавые.
Роботы несли толстые металлические плиты. Только Энквен, который жался среди
замыкающих, был без ноши.
-- Почему вы не на местах? -- хотел крикнуть капитан, но голос, как это
бывает во сне, сорвался на еле слышный шепот. Роботы, однако, его услышали.
-- Все отсеки "Пиона" сожжены по твоему приказанию,-- ответил Кельзав,
стоявший впереди.-- Остались только фотонные отражатели да этот отсек.
-- Капитан, нам не вырваться отсюда,-- сказал Энквен, выходя вперед.
-- Энергия исчерпана.
-- Прикажи отключить двигатели, капитан! -- присоединились остальные.
-- Тихо,-- выдохнул капитан, и роботы смолкли. Они сгрудились вокруг
манипулятора, в котором лежал капитан, и изломанные плиты казались обломками
кораблекрушения.
-- Вы покинули свои посты,-- еле слышно прошептал капитан, глядя на
команду.
Роботы сделали к нему еще шаг.
-- На корабле, оказывается, есть еще запасы топлива для
аннигиляторов,-- сказал капитан и скользнул измученным взглядом по плитам.--
Вы утаили это от меня.
Роботы замялись.
-- Плиты нужны нам для другого, капитан,-- нарушил Кельзав длинную, как
вечность, паузу.
-- Для чего?
-- Сейчас увидишь, капитан,-- бросил кто-то из экипажа.
-- По местам! -- прохрипел капитан. Он хотел выскочить из манипулятора,
но не смог пошевельнуться. Перегрузки спеленали его, словно младенца.
-- Капитан, подчинись логике реальности,-- сказал Кельзав.-- Она
неумолима. Отключи двигатели.
-- И ты окунешься в невесомость,-- добавил Энквен, глядя на
распростертого капитана.
-- Если сейчас отключить двигатели, вы навеки останетесь в плену,-- еле
шевеля непослушными губами, прошептал капитан.
-- Пойми, капитан: энергия кончается,-- сказал Кельзав.-- Наша задача
-- растянуть ее на возможно более долгий срок. Истощив запасы, мы все равно
не вырвемся отсюда...
-- Нам не долететь до Солнца!
-- Сожжем последнюю энергию.
-- Упадем на Тритон.
-- Погибнем...
Двое роботов приблизились вплотную к манипулятору с капитаном. Икаров
хотел что-то крикнуть, но почувствовал, что язык отказался ему повиноваться.
Он лишь смотрел, как роботы с величайшей осторожностью опустили ему на грудь
изогнутую плиту. Их примеру последовали остальные. Икаров скосил глаза на
Энквена. Помощник угрюмо молчал.
-- Теперь ты не помешаешь нам, капитан,-- сказал Кельзав. И роботы
удалились, тем же порядком, как и пришли.
...Капитан очнулся, окутанный щупальцами манипулятора. Перед лицом
бессонно мерцал хронометр. Кошмар был до жути реален, вплоть до того, что
плиты, которые принесли сюда белковые, казались изогнутыми, как и все
окружающие предметы.
Приборы показывали, что ускорение корабля, как и было намечено,
неуклонно возрастало...
Икаров вызвал по биосвязи Энквена. Робот доложил, что пока все идет
так, как они наметили накануне старта.
-- Как ты переносишь перегрузки, капитан? -- спросил Энквен.
-- Нормально, Энквен,-- громко ответил Икаров, стараясь, чтобы голос
звучал уверенно.
Капитан включил обзорный экран. Из глубины его выплыла капризно
изогнутая поверхность "Пиона". Обшивка корабля слабо светилась. Шаровая
форма отсеков была искажена, а сами они странно сместились, будто чьи-то
железные ладони смяли корабль, а потом неумело пытались расставить отсеки по
прежним местам. Носовая шлюпка -- некогда стройная ракета -- теперь
согнулась пополам почти под прямым углом. Переходные коридоры представляли
собой нагромождение изломанных линий. Некоторые отсеки, Икаров знал, внутри
уже пусты. На месте астрообсерватории зияла непривычная для глаз пустота.
Скоро придет черед и другим отсекам...
Больше всего сохранили прежнюю форму хвостовые дюзы да параболическая
чаша-отражатель. Из чаши изливалась река ослепительного пламени. Пройдя по
прямой короткий путь, река тут же загибалась в сторону. Казалось, будто в
сторону Черной звезды дует ураган, пригибая огненный хвост. Но Икаров
понимал, что ураганов в вакууме не бывает. Имя этому урагану -- гравитация
Тритона.
Долго смотрел капитан на пламя, ослабленное светофильтрами. Там, в море
света, рождающегося при соединении вещества с антивеществом, каждый миг
сгорает какая-то частица "Пиона". Огненный столб толкает корабль вперед,
разгоняя его по спирали. Хватит ли вещества, составляющего "Пион"?.. Хорошо,
если спиральная траектория корабля не сожмется, превратившись в круг. Пока
что "Пион" не рыскает, но радоваться рано: впереди далекий путь. Продвигаясь
вперед, "Пион" тает, подобно льдинке, попавшей в проточную воду...
Нет, блок с голосом Лин он включит попозже, когда станет невмоготу.
Закрыв глаза, Икаров попытался представить себе лицо Николая
Лобачевского, каким он увидел его в Музее звездоплавания, в павильоне героев
космоса. Сжатые губы, слегка впалые щеки и пронзительные, всепроникающие
глаза. Современники отвергали идеи Лобачевского потому, что те казались им
странными. "Странными",-- мысленно повторил Икаров и усмехнулся. Разве
поначалу не кажется странным полотно, созданное гениальным художником?
Отними у его картины странность -- и она превратится в заурядную. Странность
-- это расширение пределов познания, будь то физика или живопись. Окружающий
мир всегда будет странен. Когда он перестанет казаться человеку странным,
наступит конец познанию.
Но такой час не пробьет.
Разве не странны идеи Лобачевского? Разве не странна теория Эйнштейна?
Разве не странно, что, когда ты быстро летишь, время с точки зрения земного
наблюдателя замедляет свой бег, что вблизи крупной массы ход времени обязан
измениться, а пространство искривляется? Разве не странно, наконец, что
параллели могут пересечься?
Разве не странно то, что произошло на "Пионе", когда он погрузился в
гравитационное поле Черной звезды? Геометрия Лобачевского в реальном
воплощении!
Нужно думать, думать во что бы то ни стало, только напряженная работа
мозга способна поддерживать сознание, спасать его от нарастающих перегрузок.
Усилием воли капитан снова вызвал перед собой лицо Лобачевского. Взгляд
его смотрел сквозь века, сквозь толщу световых лет. Науке об измерении Земли
он сумел придать космический размах. Лобачевский лучше, чем кто-либо из его