Страница:
Владимир Михановский
Ковер жизни
1
Сначала я не понял, что произошло. Часть почвы как будто сдвинулась с места и поползла. Я шагнул назад, но почва продолжала наступать. Я быстро огляделся. До «Снежинки», острый нос которой смутно маячил в палевом небе, было не менее двенадцати километров.
Мы с Николаем, штурманом корабля, находились на этой планете уже четверо суток, и сегодня впервые я вышел наружу.
Прежде чем посадить «Снежинку», мы долго кружили вокруг планеты, неожиданно вынырнувшей на нашем пути к Проциону. Пока мы описывали круги, шары-автозонды, запущенные со «Снежинки», сообщили, что атмосфера планеты необычайно близка по составу к земной.
– Не может быть! – воскликнул по этому поводу штурман, вглядываясь в узкую ленту, непрерывно ползущую из щели дешифровального аппарата. На ленте фотохимическим путем записывались результаты зондирования, получаемые по радио от шаров. – Уж не вторая ли это Земля?
– Не думаю, – ответил я, не отрываясь от экрана, по которому медленно проплывали диковинные пики, синие заросли и волнистые равнины чужой планеты.
Два шара, следуя программе, опустились на поверхность и произвели анализ почвы. Почва оказалась богатой перегноем и калийными солями.
– Сестра Земли, – задумчиво сказал Николай. – Не чудо ли, что нам встретилась такая планета?
Когда «Снежинка» замерла, опустившись на четыре стабилизатора, и двигатели смолкли, впервые за восемь лет, – тишина показалась нам какой-то неестественной.
Минуту мы молчали, полные великого волнения. Затем, не сговариваясь, оба бросились к иллюминаторам. Там, за бронированным прозрачным пластиком, расстилался чудесный пейзаж. Неведомые растения с прихотливо изогнутыми стволами простирали к небу ярко-синие остроконечные листья. Мне казалось даже, что я слышу их аромат, сладкий и одуряющий. Немного поодаль я заметил грациозную фигурку какого-то животного, похожего на горного козла – джейрана. Присмотревшись, я едва не вскрикнул от удивления: у джейрана было три пары ног, тонких и стройных…
Из забытья меня вывел штурман.
– Идти по радиусам во все стороны, – говорил он ровным голосом. – Ориентир – радиомаяк. Через каждые двадцать минут – рапорт. Программа исследований – максимальная, рассчитанная на четверо суток. Старт!
По команде Николая двенадцать роботов двинулись вниз, на чужую почву… «Вот когда им, должно быть, полностью пригодится обучение в Зеленом городке!» – подумал я.
Теперь нам со штурманом оставалось ждать. Только после возвращения роботов, если физические условия планеты окажутся благоприятными для человеческого организма, мы сможем выйти на новую поверхность.
На обзорном экране было хорошо видно, как роботы, помогая себе гибкими щупальцами, гуськом спускаются по наружному трапу «Снежинки». Глядя на эту впечатляющую картину, я вспомнил далекий день старта с Земли. Вспомнил праздничные толпы народа, успевшие собраться на космодроме, несмотря на ранний час. Вспомнил, как мы с Николаем поднялись на высокую Трибуну Прощаний и Встреч, гордо нацеленную в небо хрустальным сверкающим острием. Побывать на заветной трибуне мечтал каждый юноша Земли. Ведь сюда поднимались лишь те, кто через несколько минут стартовал в безбрежный Космос. Слегка расстерянные, мы мигали под сотней смотрящих на нас телеобъективов и тысячами взглядов собравшихся внизу людей.
Заканчивая краткое напутствие, представитель знаменитого Зеленого городка, где создавались и обучались роботы, сказал тогда:
– Уверен, что наши питомцы, которых мы долго и любовно воспитывали в течение многих лет, не подведут космонавтов, будут им верными и надежными помщниками, – при этих словах он указал в сторону, где стояла нарядная «Снежинка». По наружному трапу звездолета, цепляясь щупальцами за перила, гуськом поднимались странные шарообразные роботы. Их имена были еще странны и непривычны для нашего слуха: Кир, Энквен, Ив Сав… Впоследствии мы с ними сжились до такой степени, что я не мог себе представить, как буду жить, например, без Кира.
– Старт вспоминаешь? – сказал Николай, угадав мои мысли. Я молча кивнул.
А роботы тем временем спокойно и деловито ступили на почву чужой планеты и двинулись исполнять задание. Вскоре они скрылись в синих зарослях.
Сведения, поступающие от роботов, мы с Николаем внимательно просматривали, после чего все результаты записывались на блоки информационной памяти.
– Не может быть, чтобы на этой планете не было разумных существ, – повторял Николай, изучая данные.
Между тем роботы сообщали по радио бесчисленные цифры и факты о почве, влажности атмосферы, направлении и силе ветра, температуре воздуха, богатом и разнообразном животном мире, и – ни слова о разумных существах. Болезнетворных микроорганизмов в атмосфере планеты обнаружено не было. Это было странно и непонятно. Впрочем, странного и кроме этого было немало.
По истечении четырех суток все роботы благополучно возвратились. Теперь пришел наш черед.
Решено было, что первым пойду я.
– Смотри, Федор, не увлекайся, – напутствовал меня друг.
– После Кира не страшно, – сказал я.
– Я буду все время на приеме. Радируй почаще. – Штурман погладил мой охотничий лучемет, улыбнулся и добавил. – Ну, ни пуха, ни пера!
Волнение захлестнуло мне горло, когда я спрыгнул с последней ступеньки трапа на упругую красноватую почву.
Какой сладкий, восхитительно свежий воздух! Или он мне просто показался таким после кондиционированной атмосферы «Снежинки»? Я постоял с минуту и медленно двинулся вперед.
Диковинные растения и цветы вблизи выглядели еще чудеснее, чем из иллюминатора «Снежинки». Я их осторожно трогал, гладил и нюхал. По мере продвижения заросли становились гуще. Но космоскафандр был легким и удобным, и идти было хорошо.
Я рассчитывал, если удастся, немного поохотиться. Но надо признаться, что охота моя была неудачной. Шестиногие джейраны, завидя меня, гигантскими скачками уносились прочь (сила тяжести была здесь в девять раз меньше земной). Так что мне и выстрелить ни разу не пришлось. Впрочем, это, как выяснилось позже, было к лучшему.
И вот, когда, набрав огромный букет из синих ветвей и огромных цветов, я возвращался на «Снежинку», случилось это…
Сразу я и не понял, что произошло. Почва медленно, но верно надвигалась на меня. Собственно говоря, перемещался лишь тонкий слой почвы, покрытый сверху чем-то вроде мха.
Но что это? Отдельные веточки мха засветились вдруг попеременно желтым, зеленым, красным, фиолетовым светом. Разноцветные огоньки в незаметно подкравшихся сумерках быстро перебегали с места на место. Деревья, в ослепительных лучах дневного светила выглядевшие синими, теперь казались черными.
Минуя стволы, прямо на меня двигался живой ковер, сверкавший самоцветами…
Я ускорил шаг, пытаясь уйти от преследования. Ковер также ускорил движение. Тогда я побежал, делая, как во сне, огромные прыжки. Но расстояние между мной и ковром не увеличивалось, хотя и не сокращалось.
Вскоре я к ужасу своему заметил, что ковер, разрастаясь, охватывает меня с флангов. Два длинных языка, поблескивая разноцветными огоньками, продвинулись далеко вперед справа и слева, после чего сомкнулись. Я очутился в кольце. В довершение всех бед испортился передатчик (причину этого я узнал много позже)… Выхватив лучемет, я направил его на движущийся мох и нажал курок. Но импульсов не последовало.
А «Снежинка» была так близко! Ее стройный корпус возвышался в каких-нибудь четырехстах метрах от меня. Решившись, я разогнался на пятачке, еще свободном от движущейся плесени, и прыгнул вперед, прямо на разноцветный ковер.
Жгучая боль пронзила все мое существо. Не помогла и нейтритовая прокладка скафандра. В каждую клетку тела вонзилось по раскаленный игле. Я рванулся было обратно, на суживающийся пятачок свободной почвы, но цепкие стебельки мха облепили ботинки, не давая шагнуть. Потеряв равновесие, я покачнулся и упал на спину.
Последнее, что я помню – это фантастически сверкающий разноцветный ковер с перебегающими огоньками, поднявшийся как стена и медленно обволакивающий меня…
Мы с Николаем, штурманом корабля, находились на этой планете уже четверо суток, и сегодня впервые я вышел наружу.
Прежде чем посадить «Снежинку», мы долго кружили вокруг планеты, неожиданно вынырнувшей на нашем пути к Проциону. Пока мы описывали круги, шары-автозонды, запущенные со «Снежинки», сообщили, что атмосфера планеты необычайно близка по составу к земной.
– Не может быть! – воскликнул по этому поводу штурман, вглядываясь в узкую ленту, непрерывно ползущую из щели дешифровального аппарата. На ленте фотохимическим путем записывались результаты зондирования, получаемые по радио от шаров. – Уж не вторая ли это Земля?
– Не думаю, – ответил я, не отрываясь от экрана, по которому медленно проплывали диковинные пики, синие заросли и волнистые равнины чужой планеты.
Два шара, следуя программе, опустились на поверхность и произвели анализ почвы. Почва оказалась богатой перегноем и калийными солями.
– Сестра Земли, – задумчиво сказал Николай. – Не чудо ли, что нам встретилась такая планета?
Когда «Снежинка» замерла, опустившись на четыре стабилизатора, и двигатели смолкли, впервые за восемь лет, – тишина показалась нам какой-то неестественной.
Минуту мы молчали, полные великого волнения. Затем, не сговариваясь, оба бросились к иллюминаторам. Там, за бронированным прозрачным пластиком, расстилался чудесный пейзаж. Неведомые растения с прихотливо изогнутыми стволами простирали к небу ярко-синие остроконечные листья. Мне казалось даже, что я слышу их аромат, сладкий и одуряющий. Немного поодаль я заметил грациозную фигурку какого-то животного, похожего на горного козла – джейрана. Присмотревшись, я едва не вскрикнул от удивления: у джейрана было три пары ног, тонких и стройных…
Из забытья меня вывел штурман.
– Идти по радиусам во все стороны, – говорил он ровным голосом. – Ориентир – радиомаяк. Через каждые двадцать минут – рапорт. Программа исследований – максимальная, рассчитанная на четверо суток. Старт!
По команде Николая двенадцать роботов двинулись вниз, на чужую почву… «Вот когда им, должно быть, полностью пригодится обучение в Зеленом городке!» – подумал я.
Теперь нам со штурманом оставалось ждать. Только после возвращения роботов, если физические условия планеты окажутся благоприятными для человеческого организма, мы сможем выйти на новую поверхность.
На обзорном экране было хорошо видно, как роботы, помогая себе гибкими щупальцами, гуськом спускаются по наружному трапу «Снежинки». Глядя на эту впечатляющую картину, я вспомнил далекий день старта с Земли. Вспомнил праздничные толпы народа, успевшие собраться на космодроме, несмотря на ранний час. Вспомнил, как мы с Николаем поднялись на высокую Трибуну Прощаний и Встреч, гордо нацеленную в небо хрустальным сверкающим острием. Побывать на заветной трибуне мечтал каждый юноша Земли. Ведь сюда поднимались лишь те, кто через несколько минут стартовал в безбрежный Космос. Слегка расстерянные, мы мигали под сотней смотрящих на нас телеобъективов и тысячами взглядов собравшихся внизу людей.
Заканчивая краткое напутствие, представитель знаменитого Зеленого городка, где создавались и обучались роботы, сказал тогда:
– Уверен, что наши питомцы, которых мы долго и любовно воспитывали в течение многих лет, не подведут космонавтов, будут им верными и надежными помщниками, – при этих словах он указал в сторону, где стояла нарядная «Снежинка». По наружному трапу звездолета, цепляясь щупальцами за перила, гуськом поднимались странные шарообразные роботы. Их имена были еще странны и непривычны для нашего слуха: Кир, Энквен, Ив Сав… Впоследствии мы с ними сжились до такой степени, что я не мог себе представить, как буду жить, например, без Кира.
– Старт вспоминаешь? – сказал Николай, угадав мои мысли. Я молча кивнул.
А роботы тем временем спокойно и деловито ступили на почву чужой планеты и двинулись исполнять задание. Вскоре они скрылись в синих зарослях.
Сведения, поступающие от роботов, мы с Николаем внимательно просматривали, после чего все результаты записывались на блоки информационной памяти.
– Не может быть, чтобы на этой планете не было разумных существ, – повторял Николай, изучая данные.
Между тем роботы сообщали по радио бесчисленные цифры и факты о почве, влажности атмосферы, направлении и силе ветра, температуре воздуха, богатом и разнообразном животном мире, и – ни слова о разумных существах. Болезнетворных микроорганизмов в атмосфере планеты обнаружено не было. Это было странно и непонятно. Впрочем, странного и кроме этого было немало.
По истечении четырех суток все роботы благополучно возвратились. Теперь пришел наш черед.
Решено было, что первым пойду я.
– Смотри, Федор, не увлекайся, – напутствовал меня друг.
– После Кира не страшно, – сказал я.
– Я буду все время на приеме. Радируй почаще. – Штурман погладил мой охотничий лучемет, улыбнулся и добавил. – Ну, ни пуха, ни пера!
Волнение захлестнуло мне горло, когда я спрыгнул с последней ступеньки трапа на упругую красноватую почву.
Какой сладкий, восхитительно свежий воздух! Или он мне просто показался таким после кондиционированной атмосферы «Снежинки»? Я постоял с минуту и медленно двинулся вперед.
Диковинные растения и цветы вблизи выглядели еще чудеснее, чем из иллюминатора «Снежинки». Я их осторожно трогал, гладил и нюхал. По мере продвижения заросли становились гуще. Но космоскафандр был легким и удобным, и идти было хорошо.
Я рассчитывал, если удастся, немного поохотиться. Но надо признаться, что охота моя была неудачной. Шестиногие джейраны, завидя меня, гигантскими скачками уносились прочь (сила тяжести была здесь в девять раз меньше земной). Так что мне и выстрелить ни разу не пришлось. Впрочем, это, как выяснилось позже, было к лучшему.
И вот, когда, набрав огромный букет из синих ветвей и огромных цветов, я возвращался на «Снежинку», случилось это…
Сразу я и не понял, что произошло. Почва медленно, но верно надвигалась на меня. Собственно говоря, перемещался лишь тонкий слой почвы, покрытый сверху чем-то вроде мха.
Но что это? Отдельные веточки мха засветились вдруг попеременно желтым, зеленым, красным, фиолетовым светом. Разноцветные огоньки в незаметно подкравшихся сумерках быстро перебегали с места на место. Деревья, в ослепительных лучах дневного светила выглядевшие синими, теперь казались черными.
Минуя стволы, прямо на меня двигался живой ковер, сверкавший самоцветами…
Я ускорил шаг, пытаясь уйти от преследования. Ковер также ускорил движение. Тогда я побежал, делая, как во сне, огромные прыжки. Но расстояние между мной и ковром не увеличивалось, хотя и не сокращалось.
Вскоре я к ужасу своему заметил, что ковер, разрастаясь, охватывает меня с флангов. Два длинных языка, поблескивая разноцветными огоньками, продвинулись далеко вперед справа и слева, после чего сомкнулись. Я очутился в кольце. В довершение всех бед испортился передатчик (причину этого я узнал много позже)… Выхватив лучемет, я направил его на движущийся мох и нажал курок. Но импульсов не последовало.
А «Снежинка» была так близко! Ее стройный корпус возвышался в каких-нибудь четырехстах метрах от меня. Решившись, я разогнался на пятачке, еще свободном от движущейся плесени, и прыгнул вперед, прямо на разноцветный ковер.
Жгучая боль пронзила все мое существо. Не помогла и нейтритовая прокладка скафандра. В каждую клетку тела вонзилось по раскаленный игле. Я рванулся было обратно, на суживающийся пятачок свободной почвы, но цепкие стебельки мха облепили ботинки, не давая шагнуть. Потеряв равновесие, я покачнулся и упал на спину.
Последнее, что я помню – это фантастически сверкающий разноцветный ковер с перебегающими огоньками, поднявшийся как стена и медленно обволакивающий меня…
2
Штурман «Снежинки» не отрываясь наблюдал, как капитан корабля, осторожно ступая, углубляется в синюю чащу. Ему так хотелось туда, в это царство цветов и листьев! Но приказ есть приказ.
«Ничего, – утешал себя штурман, протирая экран замшей, – капитан скоро вернется, тогда пойду и я. Все-таки напрасно он решил идти один, отказавшись от роботов».
Видимость была отличной. Фигурка капитана, рисуемая на экране инфращупом, то нагибалась к земле, то останавливалась возле изогнутых стволов, то склоняла ветви и срывала цветы.
Все это время Николая беспокоило какое-то безотчетное чувство неведомой опасности, грозящей капитану. И он облегченно вздохнул, когда капитан наконец-то повернул обратно, в сторону «Снежинки».
Между тем ярко-зеленое светило приметно склонилось к горизонту. Сгустились сумерки, удлинились тени.
Для инфращупа не было никакой разницы между днем и ночью, ему не требовалось освещение. И тем не менее видимость на цветном экране стала резко ухудшаться. Сначала выцвели и поблекли яркие цвета, радовавшие глаз. Цветы, деревья, оранжевый капитанский скафандр, – все приобрело какой-то неопределенный серый оттенок. Струи тумана, тянущиеся снизу, постепенно закрывали собой картину, превращая экран в огромный квадрат грязно-серого полотна.
Фигурка капитана таяла на глазах, растворяясь в атмосфере. Радиосвязь с капитаном также начала слабеть и наконец прервалась. Раздумывать было некогда. Штурман ринулся на помощь другу.
Наскоро натянув необходимые доспехи, он кликнул Кира и выскочил на узкий трап «Снежинки».
«Ничего, – утешал себя штурман, протирая экран замшей, – капитан скоро вернется, тогда пойду и я. Все-таки напрасно он решил идти один, отказавшись от роботов».
Видимость была отличной. Фигурка капитана, рисуемая на экране инфращупом, то нагибалась к земле, то останавливалась возле изогнутых стволов, то склоняла ветви и срывала цветы.
Все это время Николая беспокоило какое-то безотчетное чувство неведомой опасности, грозящей капитану. И он облегченно вздохнул, когда капитан наконец-то повернул обратно, в сторону «Снежинки».
Между тем ярко-зеленое светило приметно склонилось к горизонту. Сгустились сумерки, удлинились тени.
Для инфращупа не было никакой разницы между днем и ночью, ему не требовалось освещение. И тем не менее видимость на цветном экране стала резко ухудшаться. Сначала выцвели и поблекли яркие цвета, радовавшие глаз. Цветы, деревья, оранжевый капитанский скафандр, – все приобрело какой-то неопределенный серый оттенок. Струи тумана, тянущиеся снизу, постепенно закрывали собой картину, превращая экран в огромный квадрат грязно-серого полотна.
Фигурка капитана таяла на глазах, растворяясь в атмосфере. Радиосвязь с капитаном также начала слабеть и наконец прервалась. Раздумывать было некогда. Штурман ринулся на помощь другу.
Наскоро натянув необходимые доспехи, он кликнул Кира и выскочил на узкий трап «Снежинки».
3
Первое, что я ощутил, очнувшись – это страшный холод. Руки и ноги закоченели до такой степени, что я перестал их чувствовать. Я лежал на спине, и надо мной горели невиданные создездия. Из попытки привстать ничего не получилось: стебельки мха цепко держали меня. «Как Гулливер, попавший в плен к лиллипутам», мелькнуло в голове.
Отчаянно барахтаясь, мне удалось высвободить правую руку. И тотчас все пришло в движение. Разноцветные огоньки вновь забегали вокруг меня. Со сжавшимся сердцем я ждал, что меня вновь пронзит горячая струя боли, доводящей до обморока. Но боли не было.
Мне почудилось, что в свечении огоньков наблюдается какой-то ритм, но я никак не мог уловить его закономерности.
Светящийся ковер медленно и осторожно закатал меня в рулон, так что я, совершенно беспомощный, напоминал теперь, наверно, со стороны туго спеленутый кокон. Затем ковер на мгновение вспыхнул ослепительным синим пламенем, и тотчас все погрузилось в абсолютную тьму. Даже звезды – и те погасли.
Вскоре я почувствовал, что движусь куда-то. Влажные ветки задевали меня по лицу, нежные лепестки цветов касались разгоряченной кожи. Затем дела пошли хуже. Очевидно, началась полоса колючего кустарника. Острые как иглы колючки вмиг расцарапали мне лицо. Я закричал и задергался, стараясь освободиться. Но ковер, ставший вдруг жестким, как камень, лишь сильнее сжал меня.
К счастью, полоса колючек скоро закончилась.
По щеке скатилась капля и попала на губу. Я облизнул губы. Капля была соленой.
Движение длилось долго, очень долго. Интересно, который теперь час? Я попытался вытащить руку, чтобы клянуть на часы. В ответ ковер так сдавил меня, что косточки захрустели.
Тьма, черная и плотная, как китайская тушь, начала понемногу слабеть. Мимо проплывали теперь бесформенные тени, в которых я пытался угадать деревья и кустарники.
Внезапно далеко впереди, на самой линии горизонта, показалось темно-багровое, с прозеленью зарево. «Пожар!» – вспыхнуло в мозгу. Но через минуту я понял, что ошибся: это восходило солнце…
По сторонам и впереди меня (что было сзади я не мог видеть) двигались по поверхности почвы, повторяя все ее изгибы, разноцветные светящиеся ковры, – такие точно, как тот, в который я был завернут.
Так, в сопровождении экскорта, я прибыл к основанию высокого и узкого пика, который в утренних сумерках поражал правильностью геометрических форм.
Ковры остановились. Затем минут десять (а может быть, и гораздо дольше – чувство времени меня покинуло) ковры перемигивались, будто переговаривались друг с другом. Затем один из ковров приблизился к конусу. На боковой поверхности открылась, сверкнув, узкая вертикальная щель, и ковер скользнул внутрь. Через некоторое время он появился снова и, остановившись в вертикальном положении, засверкал всеми цветами радуги. Казалось, он произносил безмолвную речь, а все остальные его внимательно слушали.
Отчаянно барахтаясь, мне удалось высвободить правую руку. И тотчас все пришло в движение. Разноцветные огоньки вновь забегали вокруг меня. Со сжавшимся сердцем я ждал, что меня вновь пронзит горячая струя боли, доводящей до обморока. Но боли не было.
Мне почудилось, что в свечении огоньков наблюдается какой-то ритм, но я никак не мог уловить его закономерности.
Светящийся ковер медленно и осторожно закатал меня в рулон, так что я, совершенно беспомощный, напоминал теперь, наверно, со стороны туго спеленутый кокон. Затем ковер на мгновение вспыхнул ослепительным синим пламенем, и тотчас все погрузилось в абсолютную тьму. Даже звезды – и те погасли.
Вскоре я почувствовал, что движусь куда-то. Влажные ветки задевали меня по лицу, нежные лепестки цветов касались разгоряченной кожи. Затем дела пошли хуже. Очевидно, началась полоса колючего кустарника. Острые как иглы колючки вмиг расцарапали мне лицо. Я закричал и задергался, стараясь освободиться. Но ковер, ставший вдруг жестким, как камень, лишь сильнее сжал меня.
К счастью, полоса колючек скоро закончилась.
По щеке скатилась капля и попала на губу. Я облизнул губы. Капля была соленой.
Движение длилось долго, очень долго. Интересно, который теперь час? Я попытался вытащить руку, чтобы клянуть на часы. В ответ ковер так сдавил меня, что косточки захрустели.
Тьма, черная и плотная, как китайская тушь, начала понемногу слабеть. Мимо проплывали теперь бесформенные тени, в которых я пытался угадать деревья и кустарники.
Внезапно далеко впереди, на самой линии горизонта, показалось темно-багровое, с прозеленью зарево. «Пожар!» – вспыхнуло в мозгу. Но через минуту я понял, что ошибся: это восходило солнце…
По сторонам и впереди меня (что было сзади я не мог видеть) двигались по поверхности почвы, повторяя все ее изгибы, разноцветные светящиеся ковры, – такие точно, как тот, в который я был завернут.
Так, в сопровождении экскорта, я прибыл к основанию высокого и узкого пика, который в утренних сумерках поражал правильностью геометрических форм.
Ковры остановились. Затем минут десять (а может быть, и гораздо дольше – чувство времени меня покинуло) ковры перемигивались, будто переговаривались друг с другом. Затем один из ковров приблизился к конусу. На боковой поверхности открылась, сверкнув, узкая вертикальная щель, и ковер скользнул внутрь. Через некоторое время он появился снова и, остановившись в вертикальном положении, засверкал всеми цветами радуги. Казалось, он произносил безмолвную речь, а все остальные его внимательно слушали.
4
Задыхаясь от быстрого бега, Николай углубился в синюю чащу. Кир не отставал от него ни на шаг.
Лиан, преграждаших путь, становилось все больше. Почувствовав, что так он скоро выбьется из сил, штурман отдал команду, и Кир бережно подхватил его могучими щупальцами. Теперь они двигались гораздо быстрее, и Николай еле успевал защищаться от больно хлещущих веток.
– Держи к Федору, Кир, – повторял Николай, лихорадочно соображая, что же делать дальше? Лучевой пистолет он оставил на «Снежинке» – просто забыл впопыхах – и теперь вся надежда была на мощные щупальца Кира да на его небольшой лучемет, узкий ствол которого был пока что втянут под панцирь робота.
– Капитан Федор движется навстречу нам, – сообщил Кир, непрерывно вращая на бегу многочисленными кустиками-антеннами. – Капитан ускоряет шаг… Бежит… Остановился.
– Ну, ну? – торопил Николай.
– Капитана Федора настигает движущаяся поверность…
– Что же это? – нетерпеливо спросил Николай, когда Кир внезапно умолк. Но робот не отвечал: впервые за все годы полета он встретился с явлением, которое не был в состоянии объяснить. И немудрено. Одно дело – полет в прямоточном ионолете, где умный киберштурман непрерывно прокладывает оптимальный курс, и совсем другое дело – выход на новую планету, где что ни шаг – то загадка.
«Ничего, голубчик, – подумал Николай, не дождавшись ответа от робота, – здесь, на чужой планете, ты получишь неплохую практику. И в следующем полете будешь куда больше знать и понимать. Полечу и я с тобой в новую экспедицию… Если жив буду».
– Капитан Федор исчезает, – пробасил вдруг Кир, и в его всегда бесстрастном голосе Николаю почудилось волнение.
– Как это исчезает? – в отчаянии закричал Николай. – Усиль поиск! Повысь мощность инфращупа!
– Мощность инфращупа предельная, – прозвучал ответ робота. – Наблюдаю лишь туловище капитана… Только голову… Лицо… Капитан исчез!..
– Вперед, вперед, – как безумный, повторял штурман. – Мы его найдем, хоть всю планету перероем!..
Тьма сгустилась, и хотя Кир видел при ней не хуже чем днем, Николай велел ему включить прожектор. Дрожащая, прыгающая струя вырывала из темени то куст, подобный мгновенному фотоснимку взрыва, то ствол растения, изогнувшийся как кобра перед броском, то пучки блестящих нитей, похожих на паутину, легко разрывающиеся при первом прикосновении.
Внезапно на пути встретился необычайно толстый ствол. Кир немедленно включил лучемет, и в течение нескольких секунд невидимая струя позитронов вырезала в стволе проход. В нос Николаю ударил резкий запах паленой ткани. А Кир бежал уже дальше, с шумом раздвигая ветви.
Лиан, преграждаших путь, становилось все больше. Почувствовав, что так он скоро выбьется из сил, штурман отдал команду, и Кир бережно подхватил его могучими щупальцами. Теперь они двигались гораздо быстрее, и Николай еле успевал защищаться от больно хлещущих веток.
– Держи к Федору, Кир, – повторял Николай, лихорадочно соображая, что же делать дальше? Лучевой пистолет он оставил на «Снежинке» – просто забыл впопыхах – и теперь вся надежда была на мощные щупальца Кира да на его небольшой лучемет, узкий ствол которого был пока что втянут под панцирь робота.
– Капитан Федор движется навстречу нам, – сообщил Кир, непрерывно вращая на бегу многочисленными кустиками-антеннами. – Капитан ускоряет шаг… Бежит… Остановился.
– Ну, ну? – торопил Николай.
– Капитана Федора настигает движущаяся поверность…
– Что же это? – нетерпеливо спросил Николай, когда Кир внезапно умолк. Но робот не отвечал: впервые за все годы полета он встретился с явлением, которое не был в состоянии объяснить. И немудрено. Одно дело – полет в прямоточном ионолете, где умный киберштурман непрерывно прокладывает оптимальный курс, и совсем другое дело – выход на новую планету, где что ни шаг – то загадка.
«Ничего, голубчик, – подумал Николай, не дождавшись ответа от робота, – здесь, на чужой планете, ты получишь неплохую практику. И в следующем полете будешь куда больше знать и понимать. Полечу и я с тобой в новую экспедицию… Если жив буду».
– Капитан Федор исчезает, – пробасил вдруг Кир, и в его всегда бесстрастном голосе Николаю почудилось волнение.
– Как это исчезает? – в отчаянии закричал Николай. – Усиль поиск! Повысь мощность инфращупа!
– Мощность инфращупа предельная, – прозвучал ответ робота. – Наблюдаю лишь туловище капитана… Только голову… Лицо… Капитан исчез!..
– Вперед, вперед, – как безумный, повторял штурман. – Мы его найдем, хоть всю планету перероем!..
Тьма сгустилась, и хотя Кир видел при ней не хуже чем днем, Николай велел ему включить прожектор. Дрожащая, прыгающая струя вырывала из темени то куст, подобный мгновенному фотоснимку взрыва, то ствол растения, изогнувшийся как кобра перед броском, то пучки блестящих нитей, похожих на паутину, легко разрывающиеся при первом прикосновении.
Внезапно на пути встретился необычайно толстый ствол. Кир немедленно включил лучемет, и в течение нескольких секунд невидимая струя позитронов вырезала в стволе проход. В нос Николаю ударил резкий запах паленой ткани. А Кир бежал уже дальше, с шумом раздвигая ветви.
5
Внутренность конуса была залита мертвенным сиреневым светом. Когда глаза привыкли, я стал различать отдельные предметы.
Коническая вершина уходила далеко вверх, теряясь в полумгле. Вообще изнутри конус был гораздо больше, чем казался снаружи.
На мгновение мне почудилось, что я нахожусь в одном из гигантских храмов раннебуддийского периода. Мы с Надей побывали в Индия-Музее как раз перед моим отлетом на Процион. Я так и ждал, что сейчас выступит из сиреневой мглы алтарь, на котром высечено – прямо в скале – суровое и загадочное лицо танцующего бога – Шивы, озаряемое неверным пламенем факелов.
Но не было бога Шивы, не было и алтаря. Я лежал навзничь, не имея возможности пошевелиться, а надо мной, уходя под самый купол, пересекались сложные линии неведомых конструкций.
Вдруг мне показалось, что кокон, в котором я находился, ослаб. Я свободно вылез из него и расправил отекшие члены. Тотчас я почувствовал легкое покалывание в коленях, которое быстро усиливалось. Я сделал несколько неуверенных шагов, и покалывание исчезло. Но стоило мне остановиться, как в коленях снова возникала странная покалывающая боль.
И я медленно шел вперед. Наконец передо мной возник в хаосе диковинных конструкций небольшой овальный проход. Я остановился перед ним в нерешительности, и покалывание тотчас увеличилось, став невыносимым.
Решившись, я полез в проход.
Стенки его были эластичны и упруги, и вообще меня все время не покидало странное ощущение, что я нахожусь внутри живого существа.
Внезапно я почувствовал под ногами пустоту и, не удержавшись, рухнул вниз, больно ударившись плечом и головой о твердую вогнутую поверхность.
Люк, в котрый я упал, захлопнулся за мной с глухим стуком.
Немного оправившись после падения, я огляделся. Стены помещения, в котором я очутился, вдруг замерцали переливающимся аквамарином, и я понял, что нахожусь на дне огромной сферы.
Потом я почувствовал, как пол уходит из-под ног. Схватиться и удержаться было не за что. Неведомая сила приподняла меня над полом и потащила вверх. Я барахтался в воздухе, беспомощный, как котенок, котрого схватили за шиворот.
Примерно в центре сферы я остановился и повис, слегка раскачивась взад-вперед возле положения равновесия. «Возможно, это сбалансированное электромагнитное поле», подумал я.
Все время меня не покидало ощущение необычайной легкости.
Коническая вершина уходила далеко вверх, теряясь в полумгле. Вообще изнутри конус был гораздо больше, чем казался снаружи.
На мгновение мне почудилось, что я нахожусь в одном из гигантских храмов раннебуддийского периода. Мы с Надей побывали в Индия-Музее как раз перед моим отлетом на Процион. Я так и ждал, что сейчас выступит из сиреневой мглы алтарь, на котром высечено – прямо в скале – суровое и загадочное лицо танцующего бога – Шивы, озаряемое неверным пламенем факелов.
Но не было бога Шивы, не было и алтаря. Я лежал навзничь, не имея возможности пошевелиться, а надо мной, уходя под самый купол, пересекались сложные линии неведомых конструкций.
Вдруг мне показалось, что кокон, в котором я находился, ослаб. Я свободно вылез из него и расправил отекшие члены. Тотчас я почувствовал легкое покалывание в коленях, которое быстро усиливалось. Я сделал несколько неуверенных шагов, и покалывание исчезло. Но стоило мне остановиться, как в коленях снова возникала странная покалывающая боль.
И я медленно шел вперед. Наконец передо мной возник в хаосе диковинных конструкций небольшой овальный проход. Я остановился перед ним в нерешительности, и покалывание тотчас увеличилось, став невыносимым.
Решившись, я полез в проход.
Стенки его были эластичны и упруги, и вообще меня все время не покидало странное ощущение, что я нахожусь внутри живого существа.
Внезапно я почувствовал под ногами пустоту и, не удержавшись, рухнул вниз, больно ударившись плечом и головой о твердую вогнутую поверхность.
Люк, в котрый я упал, захлопнулся за мной с глухим стуком.
Немного оправившись после падения, я огляделся. Стены помещения, в котором я очутился, вдруг замерцали переливающимся аквамарином, и я понял, что нахожусь на дне огромной сферы.
Потом я почувствовал, как пол уходит из-под ног. Схватиться и удержаться было не за что. Неведомая сила приподняла меня над полом и потащила вверх. Я барахтался в воздухе, беспомощный, как котенок, котрого схватили за шиворот.
Примерно в центре сферы я остановился и повис, слегка раскачивась взад-вперед возле положения равновесия. «Возможно, это сбалансированное электромагнитное поле», подумал я.
Все время меня не покидало ощущение необычайной легкости.
6
Все произошло так быстро и было столь фантастично, что Николай толком не успел сообразить.
Перед глазами поднялась высокая стена, сверкающая разноцветными огоньками. Огоньки быстро перебегали с места на место. Затем стена надвинулась на робота и человека и стала наклоняться над ними.
И тогда Кир без приказа включил лучемет.
Какая-то сила ударила Николая так, что в глазах поплыли круги, и с размаху швырнула на землю, оторвав от робота. В то же время Кир подпрыгнул кверху и, падая, завалился набок, как раненый лось. Щупальцы его беспомощно задергались, хватая воздух.
Николай, приподнявшись на локте, прикрыл ладонью глаза, пытаясь унять мучительную головную боль, раскалывающую череп. А когда отнял ладонь – вокруг бушевало пламя.
Кир и Николай были в огненном кольце. Со всех сторон неотвратимо наступала ровная гудящая стена огня.
– Пламя кремниевого распада, – сообщил робот, обретший, наконец, равновесие. Температура пламени – две тысячи градусов. Радиальная скорость продвижения фронта пламени к центру круга – два сантиметра в секунду.
«К центру круга… Это к нам», ужаснулся Николай.
– А… сколько от нас до фронта? – спросил он срывающимся голосом.
– Семьдесят метров по радиусу, – прозвучал четкий как всегда ответ Кира.
Сколько оставалось жить, подсчитать было нетрудно… Нестерпимый жар опалял лицо.
И тут, когда отчаяние штурмана достигло предела, высокое пламя исчезло, так же внезапно, как и появилось.
Николай вскочил на робота – его бережно обхватило одно из щупальцев – и во весь дух помчался вперед. Но радость его оказалась преждевременной: быстро пробежав метров с пятьдесят, робот круто остановился. Николай глянул вниз и ужаснулся: у ног его лежала пропасть, на дне которой тяжело клокотала темно-багровая лава. Она подмывала берег, и большие глыбы почвы с шумом обрушивались вниз, при первом соприкосновении с лавой превращась в пар.
Фронт смерти продолжал наступать…
– Направленная реакция распада захватила почву, – сказал Кир, медленно пятясь назад. Прямо из-под щупалец его комья земли с шумом отрывались и падали вниз.
– Кир, мы должны прервать реацию, сказал штурман.
– Такую реакцию остановить невозможно, – ответил робот, – она прекратится, лишь когда радиус круга, внутри котрого мы находимся, обратится в нуль.
Там, за неотвратимо надвигающейся огненной пропастью, оставалась пологая равнина, черная и пустынная. Ширина кольцевого провала, по определению Николая, составляла метров шестнадцать.
– Мы должны перепрыгнуть, Кир! – воскликнул штурман, удивляясь, как такая простая мысль не пришла к нему раньше. И почему Кир до этого не додумался?!
– Невозможно, – коротко ответил робот, мигая глазами-фотоэлементами.
– Невозможно? Но почему? – удивился Николай, продолжая вместе с Киром отступать к центру сжимающегося круга. – Ведь для твоих мышц, учитывая местную силу тяжести… А мой вес и на Земле составлял всего шестьдесят килограммов…
– Вот, – сказал Кир и показал штурману два перебитых щупальца. Они беспомощно висели, слабо покачиваясь, похожие на плети. Николай про себя подивился выдержке робота: он знал, что у Кира была включена тончайшая система чувствительности – аналог нервной системы человека, только в сотню раз более чуткая о совершенная. И Кир – его электронный мозг – испытывал сейчас примерно то же, что испытывает человек, когда у него сломаны обе руки.
– Где же это ты, Кир? – спросил Николай, осторожно касаясь сломанных щупалец.
– В момент падения на почву, – ответил робот.
Огненное кольцо между тем все сужалось. Свободное пространство уменьшилось уже до размеров круга трехметрового диаметра.
Штурман прижался к Киру, широко раскрытыми глазами глядя на почву, уходящую из-под ног.
Гибель казалась неотвратимой.
Перед глазами поднялась высокая стена, сверкающая разноцветными огоньками. Огоньки быстро перебегали с места на место. Затем стена надвинулась на робота и человека и стала наклоняться над ними.
И тогда Кир без приказа включил лучемет.
Какая-то сила ударила Николая так, что в глазах поплыли круги, и с размаху швырнула на землю, оторвав от робота. В то же время Кир подпрыгнул кверху и, падая, завалился набок, как раненый лось. Щупальцы его беспомощно задергались, хватая воздух.
Николай, приподнявшись на локте, прикрыл ладонью глаза, пытаясь унять мучительную головную боль, раскалывающую череп. А когда отнял ладонь – вокруг бушевало пламя.
Кир и Николай были в огненном кольце. Со всех сторон неотвратимо наступала ровная гудящая стена огня.
– Пламя кремниевого распада, – сообщил робот, обретший, наконец, равновесие. Температура пламени – две тысячи градусов. Радиальная скорость продвижения фронта пламени к центру круга – два сантиметра в секунду.
«К центру круга… Это к нам», ужаснулся Николай.
– А… сколько от нас до фронта? – спросил он срывающимся голосом.
– Семьдесят метров по радиусу, – прозвучал четкий как всегда ответ Кира.
Сколько оставалось жить, подсчитать было нетрудно… Нестерпимый жар опалял лицо.
И тут, когда отчаяние штурмана достигло предела, высокое пламя исчезло, так же внезапно, как и появилось.
Николай вскочил на робота – его бережно обхватило одно из щупальцев – и во весь дух помчался вперед. Но радость его оказалась преждевременной: быстро пробежав метров с пятьдесят, робот круто остановился. Николай глянул вниз и ужаснулся: у ног его лежала пропасть, на дне которой тяжело клокотала темно-багровая лава. Она подмывала берег, и большие глыбы почвы с шумом обрушивались вниз, при первом соприкосновении с лавой превращась в пар.
Фронт смерти продолжал наступать…
– Направленная реакция распада захватила почву, – сказал Кир, медленно пятясь назад. Прямо из-под щупалец его комья земли с шумом отрывались и падали вниз.
– Кир, мы должны прервать реацию, сказал штурман.
– Такую реакцию остановить невозможно, – ответил робот, – она прекратится, лишь когда радиус круга, внутри котрого мы находимся, обратится в нуль.
Там, за неотвратимо надвигающейся огненной пропастью, оставалась пологая равнина, черная и пустынная. Ширина кольцевого провала, по определению Николая, составляла метров шестнадцать.
– Мы должны перепрыгнуть, Кир! – воскликнул штурман, удивляясь, как такая простая мысль не пришла к нему раньше. И почему Кир до этого не додумался?!
– Невозможно, – коротко ответил робот, мигая глазами-фотоэлементами.
– Невозможно? Но почему? – удивился Николай, продолжая вместе с Киром отступать к центру сжимающегося круга. – Ведь для твоих мышц, учитывая местную силу тяжести… А мой вес и на Земле составлял всего шестьдесят килограммов…
– Вот, – сказал Кир и показал штурману два перебитых щупальца. Они беспомощно висели, слабо покачиваясь, похожие на плети. Николай про себя подивился выдержке робота: он знал, что у Кира была включена тончайшая система чувствительности – аналог нервной системы человека, только в сотню раз более чуткая о совершенная. И Кир – его электронный мозг – испытывал сейчас примерно то же, что испытывает человек, когда у него сломаны обе руки.
– Где же это ты, Кир? – спросил Николай, осторожно касаясь сломанных щупалец.
– В момент падения на почву, – ответил робот.
Огненное кольцо между тем все сужалось. Свободное пространство уменьшилось уже до размеров круга трехметрового диаметра.
Штурман прижался к Киру, широко раскрытыми глазами глядя на почву, уходящую из-под ног.
Гибель казалась неотвратимой.
7
Стены сферы, внутри которой я висел, светились все ярче, так что блеск их становился нестерпимым. И вдруг сверкание исчезло. Исчезли и стены, будто растаяв. Теперь я висел в безбрежной пустоте.
Но что это? Где-то в страшной дали засветился голубой огонек. Рядом вспыхнул второй, затем третий, четвертый… Вместе они образовали характерную конфигурацию. Процион!..
Внизу, под ногами, справа, слева, над головой, – повсюду загорались звезды…
– Кто вы? – закричал я, и слова мои гулко отдавались окрест. Вокруг не мигая горели звезды. – Кто бы вы ни были – вы ведь разумные существа, и мы, люди – ваши братья! Родные братья по разуму!
Размахивая руками, я раскачивался в пространстве. Многократное отражение от стен усиливало звук моего голоса. Выходит, стены остались?… Конечно, соображал я, не могли же они растаять! Что же, значит, они стали прозрачными?… Вот бы Кира сюда, уж он помог бы разрешить загадку!..
И только я подумал о роботе, – звездный купол, окружавший меня, погас.
Затем вокруг закружились в дьявольской метели какие-то бесформенные серебристые облака. Бешено вращаясь вокруг меня, они непрерывно менялись. То сплющиваясь в лепешку, то вытягиваясь в струну. И это все в глубоком безмолвии…
Через некоторое время облака сменились вдруг оранжевыми нитями, которые складывались в диковенные иероглифы. Это, вероятно, была письменность, но чья? Я мучительно напрягал память. Но ни древнекитайские иероглифы, употреблявшиеся на Земле еще до того, как весь земной шар перешел на эсперанто, ни вавилонская клинопись, ни причудливые письмена ройа – марсианских племен (мы изучали эти письмена в Звездной академии) – ничто не напоминало мне иероглифы, безмолвно плясавшие вокруг меня.
А может быть, мне только кажется, что в этих причудливых узорах есть какой-то смысл, и это просто игра светового луча, подобная солнечному зайчику, дробящемуся на хрустале? Но я тут же отогнал эту мысль: слишком уж правильными рядами двигались иероглифы, и кроме того, как я успел заметить, некоторые из них явно повторялись. Например, вот этот, похожий на вилку… Или вон тот – заштрихованный овал с двумя точками посередине.
Как я жалел, что опрометчиво не взял с собой Кира! Как бы пригодилась сейчас его феноменальная память. И может быть, если не я… если мне не суждено, то он сумел бы доставить землянам удивительную информацию о чудесах дотоле неведомой планеты в системе Проциона. Что-то поделывают теперь на «Снежинке» мой штурман и верные роботы?
Я почувствовал сильный голод. К счастью, в кармане оказался пакет НЗ. Я вынул его, надорвал поливиниловую оболочку и принялся за ароматную хлореллу.
Экран тотчас погас, а затем на меня со всех сторон хлынули яркие лучи.
Впечатление было такое, будто я воздушный акробат, висящий на трапеции под самым куполом цирка. На акробата устремлены мощные лучи прожекторов и тысячи внимательных глаз. Как выяснилось впоследствии, мое сравнение оказалось не таким уж далеким от истины…
Внезапно на невидимом экране, окружавшем меня, возник какой-то пульсирующий комок. Он ритмично сокращался, гоня темную жидкость по многочисленным ветвистым сосудам. А что это? Позвоночник… Конечности… Пищевод, по которому медленно движется комок проглоченной пищи… О чудо, да это я!..
Они, мудрые хозяева планеты, вероятно, изучают меня, изучают, как какую-нибудь букашку под микроскопом. Я для них, думалось мне, то же, что для человека – какой-нибудь новый вид тропической бабочки, открытый где-то в джунглях Венеры. Любопытно? Да. Интересно? Конечно. Но кому придет в голову всерьез заниматься установлением уровня умственного развития бабочки?!
Но что это? Где-то в страшной дали засветился голубой огонек. Рядом вспыхнул второй, затем третий, четвертый… Вместе они образовали характерную конфигурацию. Процион!..
Внизу, под ногами, справа, слева, над головой, – повсюду загорались звезды…
– Кто вы? – закричал я, и слова мои гулко отдавались окрест. Вокруг не мигая горели звезды. – Кто бы вы ни были – вы ведь разумные существа, и мы, люди – ваши братья! Родные братья по разуму!
Размахивая руками, я раскачивался в пространстве. Многократное отражение от стен усиливало звук моего голоса. Выходит, стены остались?… Конечно, соображал я, не могли же они растаять! Что же, значит, они стали прозрачными?… Вот бы Кира сюда, уж он помог бы разрешить загадку!..
И только я подумал о роботе, – звездный купол, окружавший меня, погас.
Затем вокруг закружились в дьявольской метели какие-то бесформенные серебристые облака. Бешено вращаясь вокруг меня, они непрерывно менялись. То сплющиваясь в лепешку, то вытягиваясь в струну. И это все в глубоком безмолвии…
Через некоторое время облака сменились вдруг оранжевыми нитями, которые складывались в диковенные иероглифы. Это, вероятно, была письменность, но чья? Я мучительно напрягал память. Но ни древнекитайские иероглифы, употреблявшиеся на Земле еще до того, как весь земной шар перешел на эсперанто, ни вавилонская клинопись, ни причудливые письмена ройа – марсианских племен (мы изучали эти письмена в Звездной академии) – ничто не напоминало мне иероглифы, безмолвно плясавшие вокруг меня.
А может быть, мне только кажется, что в этих причудливых узорах есть какой-то смысл, и это просто игра светового луча, подобная солнечному зайчику, дробящемуся на хрустале? Но я тут же отогнал эту мысль: слишком уж правильными рядами двигались иероглифы, и кроме того, как я успел заметить, некоторые из них явно повторялись. Например, вот этот, похожий на вилку… Или вон тот – заштрихованный овал с двумя точками посередине.
Как я жалел, что опрометчиво не взял с собой Кира! Как бы пригодилась сейчас его феноменальная память. И может быть, если не я… если мне не суждено, то он сумел бы доставить землянам удивительную информацию о чудесах дотоле неведомой планеты в системе Проциона. Что-то поделывают теперь на «Снежинке» мой штурман и верные роботы?
Я почувствовал сильный голод. К счастью, в кармане оказался пакет НЗ. Я вынул его, надорвал поливиниловую оболочку и принялся за ароматную хлореллу.
Экран тотчас погас, а затем на меня со всех сторон хлынули яркие лучи.
Впечатление было такое, будто я воздушный акробат, висящий на трапеции под самым куполом цирка. На акробата устремлены мощные лучи прожекторов и тысячи внимательных глаз. Как выяснилось впоследствии, мое сравнение оказалось не таким уж далеким от истины…
Внезапно на невидимом экране, окружавшем меня, возник какой-то пульсирующий комок. Он ритмично сокращался, гоня темную жидкость по многочисленным ветвистым сосудам. А что это? Позвоночник… Конечности… Пищевод, по которому медленно движется комок проглоченной пищи… О чудо, да это я!..
Они, мудрые хозяева планеты, вероятно, изучают меня, изучают, как какую-нибудь букашку под микроскопом. Я для них, думалось мне, то же, что для человека – какой-нибудь новый вид тропической бабочки, открытый где-то в джунглях Венеры. Любопытно? Да. Интересно? Конечно. Но кому придет в голову всерьез заниматься установлением уровня умственного развития бабочки?!