— Когда это было?
— В начале XXI века.
— Ого, три столетия прошло! — воскликнул Коля, произведя в уме несложный подсчет. — А как его звали?
— Говорят, как и тебя, Николай. Спасая биосистему, он серьезно повредил себе позвоночник и еле выжил. Детали, повторяю, до нас не дошли. Но я подумал: его жизнь тогда тлела словно искра. Отсюда и могла возникнуть наша фамилия.
— А может, наша фамилия оттого, что его смелый поступок был как искра в ночи? — сонным уже голосом проговорил Коля.
Память робота отлична от памяти человека.
Человек, как известно, лучше всего запоминает впечатления детства, причем самого раннего. С годами память слабеет, и подчас пожилому человеку вспомнить то, что было вчера, труднее, чем то, что случилось с ним давно, десятки лет назад.
У Аполлона все было иначе.
Он лучше запоминал недавние события. Наоборот, то, что происходило давно, понемногу как бы выветривалось из его памяти, исчезало, таяло, и сознание этого было невыносимо.
Робот чувствовал, что его внезапный интерес к маленькому Искре был связан с каким-то очень давним, изначальным событием, память о котором была погребена под толщей столетий.
И Аполлон решил любым усилием воли, пусть самым неимоверным, восстановить этот участок своей памяти.
Однажды он увидел, как из двери одного из домов вышел старший Искра. Значит, Коля тоже жил здесь! Робот стал ждать. И дождался — Коля тоже вышел из дома.
— Аполлон!.. — В голосе мальчика радость была смешана с тревогой.
Робот шагнул к нему.
— Как ты нашел дом, где я живу?
— Сам не знаю… Но разве это важно? Здравствуй, Искра! — пророкотал робот.
— Здравствуй.
Минуту они шли в молчании.
Коля с некоторой опаской поглядывал на робота.
— Почему ты меня преследуешь, Аполлон? — строго спросил Коля. — Дел у тебя, что ли, других нет?
— Не опасайся меня, Искра. Я твой друг.
С этими словами робот сделал шаг к Коле, но тот успел отскочить в сторону.
Теперь Аполлон показался ему грозным: кустик антенны на макушке, хотя и помятый, начал вращаться, щупальца-клешни протянулись в сторону мальчика.
Коля нырнул под щупальца, ловко вспрыгнул на движущуюся ленту и помчался в сторону гавани, не оглядываясь.
Несколько дней робот ему не встречался. Похоже, он не искал больше с ним встречи, не преследовал его.
— Папа, почему в мире существует такая несправедливость? — спросил однажды Коля у отца. — Белковые серии Аполлона могут существовать по 300 — 400 лет, а человек едва дотягивает до полутораста.
— Почему несправедливость? Вон бабочка-однодневка — живет только сутки, и то не жалуется, — пошутил отец.
— Я серьезно.
— А серьезно, здесь нет никакой несправедливости. В старину говорили, что срок жизни каждой живой твари отмерен богом. Мы с тобой знаем, что это чепуха.
— Конечно, чепуха. Но у каждого живого существа имеется определенный срок жизни…
— И он определяется эволюцией, биологическими законами, которые так же объективны, как закон всемирного притяжения Ньютона. Каждое существо должно полностью реализовать то, что заложено в нем генетически, завершить свой цикл, свой круг бытия… Этим и определяется срок жизни. Я понятно говорю? — спохватился отец.
— Понятно.
— Об этом хорошо сказано в книге Карпоносова.
— Знаменитого конструктора-воспитателя биологических систем? Мы будем изучать ее в будущем году.
Отец покачал головой.
— Я имею в виду не учебник, а его книгу размышлений.
— Размышлений? О чем?
— О том, что волнует и тебя, и меня, и весь род человеческий. О жизни. О бесконечной спирали познания Вселенной… — И, закрыв глаза, отец медленно прочел: — «На неторной тропе, на чужом перевале, на каком-то витке бесконечной спирали на мгновенье помедлю и, пот вытирая, мир окрестный окину от края до края. Неподкупные реют в тумане вершины, уступают уступы, сбегая в долины, где над чудом конструкций, раскинувшись ало, заурядный закат золотится устало. Не пришелец я здесь, безъязык и безвластен! Приручаемый космос, к тебе я причастен. И в полях пожелтелых, где ветер да птицы, есть и мой колосок чистопробной пшеницы. И уйду я в туман, не боясь, не печалясь, отирая со лба вековую усталость, чтобы вынырнуть снова, прорезавши дали, на каком-то витке бесконечной спирали». Понимаешь, сын: бессмертие человека — в его делах, — добавил отец после паузы.
— Хотел бы я с ним встретиться и поговорить, — задумчиво произнес Коля.
— С кем? — не понял отец.
— С Иваном Михайловичем Карпоносовым.
Как-то, когда обычно ветры немного приутихли, ребята собрались в гавани, и Коля, признанный вожак, предложил пойти искупаться на дальний пляж. Предложение было охотно принято.
Идти на пляж решено было кратчайшим путем — через старую часть порта.
Погрузившись в свои мысли, Коля шел позади остальных. Внезапно, повинуясь необъяснимому импульсу, он обернулся: за ним ковылял Аполлон. Он двигался кратчайшим путем прямо к Коле, не обращая, как всегда, внимания на остальных.
— Искра… Искра, — явственно пророкотал Аполлон.
Услышав его голос, ребята остановились.
Посыпались шутки:
— Ископаемое пожаловало!
— Твой дружок, Колька!
— Эй, Аполлон, а где бананы?
Не реагируя на реплики, робот приближался к Коле. И мальчик испугался.
Неожиданно для себя Коля нагнулся, поднял голыш и швырнул его в Аполлона. Камень просвистел мимо, робот даже шаг не замедлил. Только выпуклые допотопные фотоэлементы блеснули на солнце.
Следующий бросок Коли оказался более метким: камень попал в чувствительное сплетение. Как бы защищаясь, Аполлон вскинул вверх клешневидные щупальца. Затем замедлил шаг и приостановился на месте.
Кто-то заметил:
— Зря ты это.
— Пусть не гоняется за мной! Что ему нужно? — выкрикнул Коля, и злые слезы навернулись на его глаза.
Притихшие ребята двинулись дальше, изредка оглядываясь на неподвижную фигуру, похожую на какую-то нелепую статую.
Аполлон замер на месте: внезапный удар камнем погрузил его в пучину воспоминаний.
…Первый его полет в открытый космос! Он юн, и мышцы его эластичны. Завязать узлом стальную двутавровую балку для Аполлона не составляет никакого труда.
Корабль в свободном полете. День за днем, месяц за месяцем трудятся с полной выкладкой фотонные дюзы, но рисунок окрестных созвездий почти не меняется. Вокруг одно и то же: безбрежная космическая пустота.
Конечно, не обладай Аполлон эмоциями, он переносил бы полет спокойно: разве жалуется машина на однообразную дорогу? Но Аполлона терзало чувство тоски по Земле, и это было мучительно. Хотелось действовать, дремлющие силы искали выхода.
Однажды, когда робот сверял звездную лоцию, прозвучал резкий удар гонга. Это был сигнал чрезвычайной опасности. Аполлон, как положено по инструкции, бросил взгляд на обзорный экран и ужаснулся: на внешней обшивке корабля то здесь, то там вскипали фонтанчики. Метеоритная бомбардировка!
Что ж, такая ситуация многократно проигрывалась его воспитателями еще там, в Зеленом. Выслушав капитана, Аполлон сделал все, что положено: проверил противометеоритную защиту, увеличил до предельной мощности экранирующие поля. Град, однако, не утихает. Может, это мальчишка кидает в него камни?..
Античастицы! Он бросается к внутреннему экрану. Здесь сводится воедино информация о множестве отсеков корабля — необходимо за считанные секунды скоординировать действия экипажа. С калейдоскопической быстротой на экране сменяются двигательный, астрофизический, оранжерейный, жилой и прочие отсеки. И тут же экран тускнеет, картины смазываются, отодвигаются, пропадают в тумане…
Работа мысли опустошила Аполлона. Когда он пришел в себя и огляделся, ребят и в помине не было, хотя красочные картины, промелькнувшие в памяти, заняли всего несколько минут.
Глава третья
Камень, метко пущенный Колей, задел нейронную цепочку Аполлона, и боль долго не утихала. Всю ночь слабые вихревые токи вспыхивали то в одном, то в другом блоке робота. Разнородные ощущения захлестывали его, грозя затопить мозг. Такое состояние уже было у него когда-то, давным-давно…
Старому ионному мозгу приходилось работать с полным напряжением, чтобы сохранить жизнеспособность системы, и потому желанное забытье не приходило к Аполлону.
Ночь казалась бесконечной.
Аполлон поднялся и медленно подошел к двери ангара, в котором решил скоротать время до утра. Моря отсюда не видно — его заслоняют пристанские сооружения. Но каждой клеточкой он ощущает присутствие беспокойной стихии.
Когда в распахнутую дверь влетали порывы морского ветра, чуткие усики анализаторов робота подрагивали. Свежие запахи штормящего моря будоражили Аполлона, вызывали в нем неведомые чувства и будили старые, давно забытые.
Прямоугольник неба, четко очерченный дверью ангара, начинал постепенно светлеть: близилось утро. Рассвет!.. Вот так же прояснялось его сознание тогда, в самый первый раз… В те мгновения неведомые токи начали все быстрее циркулировать в его пробуждающемся теле, и Аполлон вдруг почувствовал, что окрестная тьма рассеивается и с глаз его начинает спадать пелена.
И он увидел себя стоящим на пологом возвышении посреди огромного круглого зала. Сначала ближние, а затем и дальние предметы выступали из мглы небытия.
— Здравствуй, Аполлон, — произнес Иван Михайлович.
— Здравствуй, конструктор-воспитатель.
— С днем рождения тебя!
Каждый новый шаг Аполлона был все более уверенным. Он медленно шел по залу Биоцентра, залитому первыми солнечными лучами. Останавливался у приборов и установок, трогал их, узнавая. И каждое такое узнавание вызывало у робота вспышку эмоций.
Особый восторг, припомнил Аполлон, вызвал у него катодный осциллограф. Он долго глядел на змеящуюся синусоиду, неутомимо бегущую по экрану.
— Ручеек, — пророкотал Аполлон, с трудом отрываясь от захватывающего зрелища, и двинулся дальше, сопровождаемый воспитателем.
Иван Михайлович наблюдал, как движения робота становились все более быстрыми, порывистыми.
А сам он, Аполлон, в те мгновения не мог понять: какая сила потянула его вдруг неудержимо туда, за двери, в открытый мир?
— Я… я волнуюсь, — произнес наконец робот, подытоживая собственные ощущения. Это слово сформировалось в его сознании как-то само собой, оно не входило в его словарный запас.
«Я и сам, похоже, волнуюсь так, как никогда в жизни не волновался», — подумал Иван Михайлович. Он уже с трудом поспевал за широко шагающим Аполлоном. Давно бы следовало поехать в Москву, лечь в клинику и сменить сердце. Три сердца он износил — это будет четвертое. Только времени нет — теперь нужно доводить Аполлона. Многое, правда, будет зависеть от результатов сегодняшних испытаний.
…Какой он удивительно яркий — первый день самостоятельного существования!
Аполлон застыл у двери, не решаясь сделать главный шаг.
— Ты на сутки предоставлен самому себе, — сказал ему Карпоносов на прощанье. — Ровно через двадцать четыре часа ты должен вернуться сюда, в Биоцентр. Если не вернешься вовремя — значит, не выдержал испытаний.
— Каково мое задание?
— Можешь делать что угодно. Твой тест — свободный поиск. Ты должен исследовать все, что тебя окружает, накопив возможно большее количество информации об окрестном мире. Потом комиссия определит объем и ценность этой информации. Это и есть твой решающий экзамен, Аполлон!
Коротко разогнавшись, белковый взвился в воздух, пролетел между колонн, едва не задев одну из них, перемахнул через газон и опустился на дорожку.
Невысоко над горизонтом висел ослепительный шар. Так это и есть Солнце, животворящее светило, о котором он получил в стадии обучения столько информации?! Странно, но оно не похоже ни на одно из своих описаний. Разве что все их сложить, сплавить воедино… Солнце пронизывает каждую клеточку, каждый атом тела, греет, нежит, ласкает.
Но время не ждет. Нужно приступать к выполнению задания, хотя неведомое состояние не проходит, все время мешает, уводя мысли куда-то в сторону.
«Предположим для начала, — мелькнуло в уме, — что я высадился на неведомой планете… А что, разве в каком-то смысле это не так? Необходимо исследовать этот кусок пространства. Температура, атмосферное давление, анализ почвы, тысячи других параметров — это в конечном счете самая легкая часть работы. Но как произвести общую оценку?»
Аполлон включил ультравидение — видимо, от волнения он забыл это сделать сразу. Теперь робот видел все, что проплывает под его ногами, на глубину в несколько метров. Поток информации извне усилился, и возбужденный мозг еле поспевал усваивать и классифицировать ее.
Одна мысль, однако, все более овладевала Аполлоном — это радостная мысль о своей причастности всему, что он впервые наблюдает. Временами ему чудилось, что он уже был здесь когда-то, быть может, в незапамятные, доисторические времена. Ему казалось, что он заново переживает весь коллективный опыт человечества…
Незаметно прошел короткий день, переполненный непривычными ощущениями и впечатлениями. Тени начали удлиняться.
Аполлон продолжал шагать, давно не разбирая дороги. Что ему дорога? Он мог бы, казалось, полететь, если бы захотел, как эта птица, сделавшая над ним круг.
Как лучше спрессовать свои впечатления, свести их воедино? Такой способ есть, и воспитатель иногда к нему прибегает: тогда каждое слово приобретает у него огромную смысловую нагрузку, а сами слова складываются по определенному закону и как бы приобретают окраску…
Аполлон сосредоточился и на ходу чуть слышно зарокотал: «В этой части вселенной бывал я когда-то. А иначе — откуда мне были б знакомы невесомая алая кромка заката и стога золотистые ломкой соломы. Сумрак дальней тайги, тучи в небе глубоком, на развилке — часовня, глядящая слепо, очертанья берез на пригорке далеком, голубая полынь и весеннее небо».
Прямоугольник двери еще больше посветлел. Старый робот продолжал вспоминать. Глядя на далекую зарю, он чувствовал необычайное волнение: сейчас он должен был восстановить в памяти то, что было самым главным.
Что еще было в тот первый день? Когда смятенный новыми впечатлениями мозг пришел немного в себя и робот глянул на часы, он увидел, что сутки, отмеренные ему конструктором-воспитателем, были на исходе. Путь отсюда до Биоцентра был неблизок, а силы нетренированного Аполлона истощились. Определив по компасу кратчайший путь, он заспешил обратно.
Зарождался рассвет, хмурый, ненастный. Хлопья тяжелого снега пополам с водой резко ухудшили видимость, однако Аполлон, погруженный в хаос новых впечатлений, забыл включить инфравидение. Это и сыграло роковую роль в последующих событиях. Но можно ли судить робота строго? Ведь только в будущем ему предстояло приобрести все необходимые навыки. А весь предыдущий день, а затем и всю ночь до рассвета он бродил по пробуждающейся весенней земле, познавал ее красоту, чутко ловил пенье птиц и первое движение древесных токов.
Впереди блеснул узкий клинок какого-то наземного плоского сооружения. Проламывая узкий ледок, к рассвету снова затянувший лужи, любопытствующий Аполлон подошел поближе. Это было нечто вроде путепровода. Узкая полоса, вогнутая на манер желоба. Детекторы робота определили наличие мощного электромагнитного поля вдоль сооружения. Гладкий серебристый материал, которым была покрыта внутренняя поверхность желоба, припахивал гарью.
Аполлон низко наклонился над желобом, и вдруг сбоку мелькнула какая-то тень и сильный толчок отбросил его в сторону.
Спустя мгновение вдоль желоба, не касаясь его, со змеиным шипением пронеслась темная масса обтекаемой формы.
Когда Аполлон пришел в себя после краткого забытья, он увидел лежащего рядом с желобом мальчика. Глаза его были закрыты. Робот осторожно потрогал человека. Мальчик застонал и открыл глаза. Аполлона поразил их цвет — они были синими-синими и казались бездонными, как лесное озеро, которое он видел в каком-то сферофильме.
— Аполлон… — прошептал бледными губами незнакомец, делая безуспешную попытку привстать.
— Ты знаешь меня? — удивился белковый.
— Кто же про тебя не знает в Зеленом городке? — слабо улыбнулся мальчик.
— А что сейчас произошло?
— Ты чуть не погиб. Хорошо, что я успел столкнуть тебя с пути.
Робот успел рассмотреть юного землянина: одетый в красный спортивный костюм, он лежал навзничь, как-то неестественно подвернув ногу. Каждый раз, когда он шевелился, лицо его кривилось от боли.
— Что с тобой? — спросил белковый, уже догадываясь об истине.
— Грузовой контейнер задел: я не успел отскочить…
— Куда тебя отнести, юный человек? — мгновенно спросил Аполлон, отчетливо понимая, что если теперь не помчится в Биоцентр, то уже не успеет возвратиться вовремя.
Мальчик подумал. Синие глаза его потемнели, как море перед грозой.
— Ты все равно не справишься, — решил он, глядя на темную покачивающуюся фигуру, которая башней нависла над ним. — Делай свои дела. У тебя ведь сейчас решающее испытание, да?
— А ты как?
— Я нажму кнопку биосвязи, и ко мне прилетит экстренная медицинская помощь. Ступай, ступай.
— Как тебя зовут? — спросил Аполлон.
— Николай Искра, — прошептал мальчик.
Удалившись на сотню шагов, вернее прыжков, Аполлон заметил высоко вдали орнитоптер, который спешил к месту несчастья.
Да, несчастья…
Много лет спустя Аполлон узнал, что у мальчика, который спас ему жизнь, оказался поврежденным позвоночник. Он не мог пойти в звездные капитаны, о чем прежде мечтал, и стал конструктором биокибернетических систем, как Иван Михайлович Карпоносов.
Глава четвертая
Неслышно подступала осень, а с нею и школьная пора. По утрам бывало зябко, хотя днем солнце разыгрывалось почти как летом.
Аполлона было не узнать. Сумев с неимоверными усилиями восстановить свою память, он даже внешне изменился. Перестал сутулиться, тверже ступал по земле, движения стали более ловкими и быстрыми.
Посоветовавшись с приезжими археологами и музейными работниками из Москвы, которые приехали исследовать находки, сделанные при реконструкции гавани, начальник порта рискнул поручить Аполлону ответственное задание: возглавить группу по восстановлению триремы — древнего корабля, обломки которого также были обнаружены.
Теперь Аполлон то пропадал в библиотеке, где копался в пыльных фолиантах по древней истории, то в информации, но больше всего времени он проводил, конечно, в пакгаузе, где с утра до ночи возились его добровольные помощники — люди и роботы. Там же, посреди пакгауза, на специально сооруженных стапелях, медленно, но верно росло сооружение, день ото дня все более напоминавшее по контурам старинный весельный корабль.
С восстановлением памяти логическое мышление робота вновь обрело ясность и он перестал преследовать своим вниманием и навязчивыми заботами Колю Искру. И все же Аполлон не мог отделаться от какого-то щемящего чувства к этому сорванцу. В этом причудливом чувстве смешались и смутная вина, и благодарность, и горячее желание защитить, спасти от неведомой опасности…
Однажды Аполлон возвращался в гавань из города. Он нес пачку люминесцентных панелей: робот рассудил, что работы по реставрации древнего корабля можно вести круглосуточно, в несколько смен, а в этом случае для людей необходимо ночное освещение.
Дойдя до бегущей ленты, белковый, не раздумывая, вспрыгнул на нее. Он перестал уже бояться, как в первые дни пребывания в гавани, что потеряет на движущейся ленте равновесие и упадет. Сегодня он даже за поручень не ухватился, хотя ступил на самый быстрый пояс.
Близ порта Аполлон спрыгнул с ленты, тряхнув стариной, и направился в старую часть гавани.
Еще издали он заметил на берегу какое-то движение. Взволнованные ребята, сбившись в кучку на пирсе, что-то кричали — слов из-за ветра было не разобрать, и все глядели вверх. Поглядел туда и Аполлон. И тотчас, швырнув на землю стопку загремевших панелей, Аполлон понесся огромными прыжками к пирсу, на котором столпились растерянные мальчишки.
Когда в порт пришел новый автоматический кран, он сразу привлек внимание ребят. Говорят, это чудо техники могло производить погрузочно-разгрузочные работы сразу на нескольких плазмоходах, подчиняясь мысленным командам оператора. Но пока огромное сооружение не было смонтировано до конца. Его выдвинутая вперед стрела, нависшая над морем, напоминала шею доисторического животного. Кибернетический механизм еще не подвезли, и сверкающая громада из металла и разноцветных биопластиков стояла пока без дела.
Стайка ребят вышла из спортивного клуба и направилась в сторону порта.
— Спорим, я на руках доберусь до середины этой штуковины и вернусь обратно, — произнес один из ребят и показал на стрелу автоматического крана. Затем обратил выразительный взгляд на Искру.
— На что спорим? — спросил Коля.
— Проигравший разыскивает Аполлона и извиняется перед ним… ну, в общем, за наше поведение.
— Что-то его вообще не видать в порту, — добавил кто-то из ребят.
Коля, прищурившись, посмотрел на автоматический кран, стрела которого, оканчивающаяся крюком, похожим на вопросительный знак, нависла далеко над беснующимися волнами.
— Перед Аполлоном я и так извинюсь, — тихо сказал он после паузы. — Мне до сих пор стыдно. А что касается крана… я на руках доберусь до самого крюка!
Ребята загомонили, пытаясь отговорить его. Затея слишком опасная, каждый понимал это.
Но Коля уже, как говорится, закусил удила. Скинул тужурку, закатал рукава рубашки. Прикинув на глазок высоту, он поплевал на руки и решительно полез вверх. Карабкаться по ажурной башне оказалось легче, чем он думал.
Добравшись до вершины, он посмотрел на сгрудившихся у подножия ребят.
Приятель что-то крикнул, но из-за гудящего ветра и шума волн было не разобрать слов. Коля показал пальцем на уши. Тогда ребята крикнули хором:
— Возвращайся!
В ответ он упрямо покачал головой и ухватился обеими руками за горизонтальную стрелу. Болтая в воздухе ногами, начал медленно, рывками продвигаться в сторону крюка, которым оканчивалась стрела.
Уже через несколько метров пути ладони мальчика начали гореть, словно натертые наждаком. Мешал ветер, который здесь, на большой высоте, был гораздо сильнее, чем внизу. Его порывы раскачивали тело, и удерживаться становилось все труднее.
Фигурки ребят метались внизу, на молу. Они размахивали руками, что-то кричали. А внизу, под ногами, ходили разъяренные волны, но туда было лучше не смотреть.
Добравшись до середины, Коля остановился. Вернуться? Нет, ни за что! Только бы до крюка добраться, на нем можно посидеть и отдохнуть. О том, как он будет проделывать обратный путь, Коля предпочитал не думать.
Сцепив зубы и закрыв глаза, мальчик медленно, как во сне, перебирал руками. Ладони жгло невыносимо.
Еще метр… Еще полметра… Налетел разбойный порыв ветра, Коля качнулся, и пальцы сами разжались…
Ребята в один голос вскрикнули. И вдруг… Какое-то огромное угловатое существо, описав параболу, перелетело через пирс и бултыхнулось в море, подняв фонтан брызг.
С силой колотя по воде всеми щупальцами, робот плыл к месту, от которого расходились круги.
— Аполлон! — крикнул кто-то.
Достигнув места, где Коля ушел под воду, белковый нырнул.
Ребята затаили дыхание.
Долго, очень долго на поверхности никто не появлялся. И вот с шумом, словно морж, вынырнул Аполлон. Он был один.
Продержавшись на поверхности несколько секунд, робот погрузился снова.
Шторм усиливался. Мол начинал подрагивать под ударами разъяренных волн, и после каждого удара брызги взметывались веером и падали холодным соленым дождем.
Следовало, конечно, бить тревогу, вызывать экстренную помощь, но в эти мгновения ребята словно оцепенели, настолько неожиданным было все происшедшее.
Первым пришел в себя приятель Коли. Он рванулся в сторону столбика, на котором светилась надпись: «Инфор», но его остановил дружный крик, вырвавшийся в это мгновение у остальных. Он обернулся: из воды вновь показался Аполлон. В щупальцах-клешнях, высоко поднятых над головой, он бережно держал Колю. Тело мальчика обвисло, глаза были закрыты.
Аполлон поплыл к берегу, но как-то неровно, судорожными толчками. Еще не достигнув мола, он начал медленно погружаться в воду. Порой волны захлестывали его с головой, и тогда над поверхностью оставалось только тело Коли, поддерживаемое щупальцами, да кустик антенны.
— В начале XXI века.
— Ого, три столетия прошло! — воскликнул Коля, произведя в уме несложный подсчет. — А как его звали?
— Говорят, как и тебя, Николай. Спасая биосистему, он серьезно повредил себе позвоночник и еле выжил. Детали, повторяю, до нас не дошли. Но я подумал: его жизнь тогда тлела словно искра. Отсюда и могла возникнуть наша фамилия.
— А может, наша фамилия оттого, что его смелый поступок был как искра в ночи? — сонным уже голосом проговорил Коля.
Память робота отлична от памяти человека.
Человек, как известно, лучше всего запоминает впечатления детства, причем самого раннего. С годами память слабеет, и подчас пожилому человеку вспомнить то, что было вчера, труднее, чем то, что случилось с ним давно, десятки лет назад.
У Аполлона все было иначе.
Он лучше запоминал недавние события. Наоборот, то, что происходило давно, понемногу как бы выветривалось из его памяти, исчезало, таяло, и сознание этого было невыносимо.
Робот чувствовал, что его внезапный интерес к маленькому Искре был связан с каким-то очень давним, изначальным событием, память о котором была погребена под толщей столетий.
И Аполлон решил любым усилием воли, пусть самым неимоверным, восстановить этот участок своей памяти.
Однажды он увидел, как из двери одного из домов вышел старший Искра. Значит, Коля тоже жил здесь! Робот стал ждать. И дождался — Коля тоже вышел из дома.
— Аполлон!.. — В голосе мальчика радость была смешана с тревогой.
Робот шагнул к нему.
— Как ты нашел дом, где я живу?
— Сам не знаю… Но разве это важно? Здравствуй, Искра! — пророкотал робот.
— Здравствуй.
Минуту они шли в молчании.
Коля с некоторой опаской поглядывал на робота.
— Почему ты меня преследуешь, Аполлон? — строго спросил Коля. — Дел у тебя, что ли, других нет?
— Не опасайся меня, Искра. Я твой друг.
С этими словами робот сделал шаг к Коле, но тот успел отскочить в сторону.
Теперь Аполлон показался ему грозным: кустик антенны на макушке, хотя и помятый, начал вращаться, щупальца-клешни протянулись в сторону мальчика.
Коля нырнул под щупальца, ловко вспрыгнул на движущуюся ленту и помчался в сторону гавани, не оглядываясь.
Несколько дней робот ему не встречался. Похоже, он не искал больше с ним встречи, не преследовал его.
— Папа, почему в мире существует такая несправедливость? — спросил однажды Коля у отца. — Белковые серии Аполлона могут существовать по 300 — 400 лет, а человек едва дотягивает до полутораста.
— Почему несправедливость? Вон бабочка-однодневка — живет только сутки, и то не жалуется, — пошутил отец.
— Я серьезно.
— А серьезно, здесь нет никакой несправедливости. В старину говорили, что срок жизни каждой живой твари отмерен богом. Мы с тобой знаем, что это чепуха.
— Конечно, чепуха. Но у каждого живого существа имеется определенный срок жизни…
— И он определяется эволюцией, биологическими законами, которые так же объективны, как закон всемирного притяжения Ньютона. Каждое существо должно полностью реализовать то, что заложено в нем генетически, завершить свой цикл, свой круг бытия… Этим и определяется срок жизни. Я понятно говорю? — спохватился отец.
— Понятно.
— Об этом хорошо сказано в книге Карпоносова.
— Знаменитого конструктора-воспитателя биологических систем? Мы будем изучать ее в будущем году.
Отец покачал головой.
— Я имею в виду не учебник, а его книгу размышлений.
— Размышлений? О чем?
— О том, что волнует и тебя, и меня, и весь род человеческий. О жизни. О бесконечной спирали познания Вселенной… — И, закрыв глаза, отец медленно прочел: — «На неторной тропе, на чужом перевале, на каком-то витке бесконечной спирали на мгновенье помедлю и, пот вытирая, мир окрестный окину от края до края. Неподкупные реют в тумане вершины, уступают уступы, сбегая в долины, где над чудом конструкций, раскинувшись ало, заурядный закат золотится устало. Не пришелец я здесь, безъязык и безвластен! Приручаемый космос, к тебе я причастен. И в полях пожелтелых, где ветер да птицы, есть и мой колосок чистопробной пшеницы. И уйду я в туман, не боясь, не печалясь, отирая со лба вековую усталость, чтобы вынырнуть снова, прорезавши дали, на каком-то витке бесконечной спирали». Понимаешь, сын: бессмертие человека — в его делах, — добавил отец после паузы.
— Хотел бы я с ним встретиться и поговорить, — задумчиво произнес Коля.
— С кем? — не понял отец.
— С Иваном Михайловичем Карпоносовым.
Как-то, когда обычно ветры немного приутихли, ребята собрались в гавани, и Коля, признанный вожак, предложил пойти искупаться на дальний пляж. Предложение было охотно принято.
Идти на пляж решено было кратчайшим путем — через старую часть порта.
Погрузившись в свои мысли, Коля шел позади остальных. Внезапно, повинуясь необъяснимому импульсу, он обернулся: за ним ковылял Аполлон. Он двигался кратчайшим путем прямо к Коле, не обращая, как всегда, внимания на остальных.
— Искра… Искра, — явственно пророкотал Аполлон.
Услышав его голос, ребята остановились.
Посыпались шутки:
— Ископаемое пожаловало!
— Твой дружок, Колька!
— Эй, Аполлон, а где бананы?
Не реагируя на реплики, робот приближался к Коле. И мальчик испугался.
Неожиданно для себя Коля нагнулся, поднял голыш и швырнул его в Аполлона. Камень просвистел мимо, робот даже шаг не замедлил. Только выпуклые допотопные фотоэлементы блеснули на солнце.
Следующий бросок Коли оказался более метким: камень попал в чувствительное сплетение. Как бы защищаясь, Аполлон вскинул вверх клешневидные щупальца. Затем замедлил шаг и приостановился на месте.
Кто-то заметил:
— Зря ты это.
— Пусть не гоняется за мной! Что ему нужно? — выкрикнул Коля, и злые слезы навернулись на его глаза.
Притихшие ребята двинулись дальше, изредка оглядываясь на неподвижную фигуру, похожую на какую-то нелепую статую.
Аполлон замер на месте: внезапный удар камнем погрузил его в пучину воспоминаний.
…Первый его полет в открытый космос! Он юн, и мышцы его эластичны. Завязать узлом стальную двутавровую балку для Аполлона не составляет никакого труда.
Корабль в свободном полете. День за днем, месяц за месяцем трудятся с полной выкладкой фотонные дюзы, но рисунок окрестных созвездий почти не меняется. Вокруг одно и то же: безбрежная космическая пустота.
Конечно, не обладай Аполлон эмоциями, он переносил бы полет спокойно: разве жалуется машина на однообразную дорогу? Но Аполлона терзало чувство тоски по Земле, и это было мучительно. Хотелось действовать, дремлющие силы искали выхода.
Однажды, когда робот сверял звездную лоцию, прозвучал резкий удар гонга. Это был сигнал чрезвычайной опасности. Аполлон, как положено по инструкции, бросил взгляд на обзорный экран и ужаснулся: на внешней обшивке корабля то здесь, то там вскипали фонтанчики. Метеоритная бомбардировка!
Что ж, такая ситуация многократно проигрывалась его воспитателями еще там, в Зеленом. Выслушав капитана, Аполлон сделал все, что положено: проверил противометеоритную защиту, увеличил до предельной мощности экранирующие поля. Град, однако, не утихает. Может, это мальчишка кидает в него камни?..
Античастицы! Он бросается к внутреннему экрану. Здесь сводится воедино информация о множестве отсеков корабля — необходимо за считанные секунды скоординировать действия экипажа. С калейдоскопической быстротой на экране сменяются двигательный, астрофизический, оранжерейный, жилой и прочие отсеки. И тут же экран тускнеет, картины смазываются, отодвигаются, пропадают в тумане…
Работа мысли опустошила Аполлона. Когда он пришел в себя и огляделся, ребят и в помине не было, хотя красочные картины, промелькнувшие в памяти, заняли всего несколько минут.
Глава третья
То было раннею весной…
И давно ли кремнем мотыги
У слияния синих рек
Начертал предисловье книги
Гордый именем Человек!..
Нас не зря красой не мгновенной
Дальних звезд манят огоньки -
Расширяющейся вселенной
Вдаль бегущие маяки.
Камень, метко пущенный Колей, задел нейронную цепочку Аполлона, и боль долго не утихала. Всю ночь слабые вихревые токи вспыхивали то в одном, то в другом блоке робота. Разнородные ощущения захлестывали его, грозя затопить мозг. Такое состояние уже было у него когда-то, давным-давно…
Старому ионному мозгу приходилось работать с полным напряжением, чтобы сохранить жизнеспособность системы, и потому желанное забытье не приходило к Аполлону.
Ночь казалась бесконечной.
Аполлон поднялся и медленно подошел к двери ангара, в котором решил скоротать время до утра. Моря отсюда не видно — его заслоняют пристанские сооружения. Но каждой клеточкой он ощущает присутствие беспокойной стихии.
Когда в распахнутую дверь влетали порывы морского ветра, чуткие усики анализаторов робота подрагивали. Свежие запахи штормящего моря будоражили Аполлона, вызывали в нем неведомые чувства и будили старые, давно забытые.
Прямоугольник неба, четко очерченный дверью ангара, начинал постепенно светлеть: близилось утро. Рассвет!.. Вот так же прояснялось его сознание тогда, в самый первый раз… В те мгновения неведомые токи начали все быстрее циркулировать в его пробуждающемся теле, и Аполлон вдруг почувствовал, что окрестная тьма рассеивается и с глаз его начинает спадать пелена.
И он увидел себя стоящим на пологом возвышении посреди огромного круглого зала. Сначала ближние, а затем и дальние предметы выступали из мглы небытия.
— Здравствуй, Аполлон, — произнес Иван Михайлович.
— Здравствуй, конструктор-воспитатель.
— С днем рождения тебя!
Каждый новый шаг Аполлона был все более уверенным. Он медленно шел по залу Биоцентра, залитому первыми солнечными лучами. Останавливался у приборов и установок, трогал их, узнавая. И каждое такое узнавание вызывало у робота вспышку эмоций.
Особый восторг, припомнил Аполлон, вызвал у него катодный осциллограф. Он долго глядел на змеящуюся синусоиду, неутомимо бегущую по экрану.
— Ручеек, — пророкотал Аполлон, с трудом отрываясь от захватывающего зрелища, и двинулся дальше, сопровождаемый воспитателем.
Иван Михайлович наблюдал, как движения робота становились все более быстрыми, порывистыми.
А сам он, Аполлон, в те мгновения не мог понять: какая сила потянула его вдруг неудержимо туда, за двери, в открытый мир?
— Я… я волнуюсь, — произнес наконец робот, подытоживая собственные ощущения. Это слово сформировалось в его сознании как-то само собой, оно не входило в его словарный запас.
«Я и сам, похоже, волнуюсь так, как никогда в жизни не волновался», — подумал Иван Михайлович. Он уже с трудом поспевал за широко шагающим Аполлоном. Давно бы следовало поехать в Москву, лечь в клинику и сменить сердце. Три сердца он износил — это будет четвертое. Только времени нет — теперь нужно доводить Аполлона. Многое, правда, будет зависеть от результатов сегодняшних испытаний.
…Какой он удивительно яркий — первый день самостоятельного существования!
Аполлон застыл у двери, не решаясь сделать главный шаг.
— Ты на сутки предоставлен самому себе, — сказал ему Карпоносов на прощанье. — Ровно через двадцать четыре часа ты должен вернуться сюда, в Биоцентр. Если не вернешься вовремя — значит, не выдержал испытаний.
— Каково мое задание?
— Можешь делать что угодно. Твой тест — свободный поиск. Ты должен исследовать все, что тебя окружает, накопив возможно большее количество информации об окрестном мире. Потом комиссия определит объем и ценность этой информации. Это и есть твой решающий экзамен, Аполлон!
Коротко разогнавшись, белковый взвился в воздух, пролетел между колонн, едва не задев одну из них, перемахнул через газон и опустился на дорожку.
Невысоко над горизонтом висел ослепительный шар. Так это и есть Солнце, животворящее светило, о котором он получил в стадии обучения столько информации?! Странно, но оно не похоже ни на одно из своих описаний. Разве что все их сложить, сплавить воедино… Солнце пронизывает каждую клеточку, каждый атом тела, греет, нежит, ласкает.
Но время не ждет. Нужно приступать к выполнению задания, хотя неведомое состояние не проходит, все время мешает, уводя мысли куда-то в сторону.
«Предположим для начала, — мелькнуло в уме, — что я высадился на неведомой планете… А что, разве в каком-то смысле это не так? Необходимо исследовать этот кусок пространства. Температура, атмосферное давление, анализ почвы, тысячи других параметров — это в конечном счете самая легкая часть работы. Но как произвести общую оценку?»
Аполлон включил ультравидение — видимо, от волнения он забыл это сделать сразу. Теперь робот видел все, что проплывает под его ногами, на глубину в несколько метров. Поток информации извне усилился, и возбужденный мозг еле поспевал усваивать и классифицировать ее.
Одна мысль, однако, все более овладевала Аполлоном — это радостная мысль о своей причастности всему, что он впервые наблюдает. Временами ему чудилось, что он уже был здесь когда-то, быть может, в незапамятные, доисторические времена. Ему казалось, что он заново переживает весь коллективный опыт человечества…
Незаметно прошел короткий день, переполненный непривычными ощущениями и впечатлениями. Тени начали удлиняться.
Аполлон продолжал шагать, давно не разбирая дороги. Что ему дорога? Он мог бы, казалось, полететь, если бы захотел, как эта птица, сделавшая над ним круг.
Как лучше спрессовать свои впечатления, свести их воедино? Такой способ есть, и воспитатель иногда к нему прибегает: тогда каждое слово приобретает у него огромную смысловую нагрузку, а сами слова складываются по определенному закону и как бы приобретают окраску…
Аполлон сосредоточился и на ходу чуть слышно зарокотал: «В этой части вселенной бывал я когда-то. А иначе — откуда мне были б знакомы невесомая алая кромка заката и стога золотистые ломкой соломы. Сумрак дальней тайги, тучи в небе глубоком, на развилке — часовня, глядящая слепо, очертанья берез на пригорке далеком, голубая полынь и весеннее небо».
Прямоугольник двери еще больше посветлел. Старый робот продолжал вспоминать. Глядя на далекую зарю, он чувствовал необычайное волнение: сейчас он должен был восстановить в памяти то, что было самым главным.
Что еще было в тот первый день? Когда смятенный новыми впечатлениями мозг пришел немного в себя и робот глянул на часы, он увидел, что сутки, отмеренные ему конструктором-воспитателем, были на исходе. Путь отсюда до Биоцентра был неблизок, а силы нетренированного Аполлона истощились. Определив по компасу кратчайший путь, он заспешил обратно.
Зарождался рассвет, хмурый, ненастный. Хлопья тяжелого снега пополам с водой резко ухудшили видимость, однако Аполлон, погруженный в хаос новых впечатлений, забыл включить инфравидение. Это и сыграло роковую роль в последующих событиях. Но можно ли судить робота строго? Ведь только в будущем ему предстояло приобрести все необходимые навыки. А весь предыдущий день, а затем и всю ночь до рассвета он бродил по пробуждающейся весенней земле, познавал ее красоту, чутко ловил пенье птиц и первое движение древесных токов.
Впереди блеснул узкий клинок какого-то наземного плоского сооружения. Проламывая узкий ледок, к рассвету снова затянувший лужи, любопытствующий Аполлон подошел поближе. Это было нечто вроде путепровода. Узкая полоса, вогнутая на манер желоба. Детекторы робота определили наличие мощного электромагнитного поля вдоль сооружения. Гладкий серебристый материал, которым была покрыта внутренняя поверхность желоба, припахивал гарью.
Аполлон низко наклонился над желобом, и вдруг сбоку мелькнула какая-то тень и сильный толчок отбросил его в сторону.
Спустя мгновение вдоль желоба, не касаясь его, со змеиным шипением пронеслась темная масса обтекаемой формы.
Когда Аполлон пришел в себя после краткого забытья, он увидел лежащего рядом с желобом мальчика. Глаза его были закрыты. Робот осторожно потрогал человека. Мальчик застонал и открыл глаза. Аполлона поразил их цвет — они были синими-синими и казались бездонными, как лесное озеро, которое он видел в каком-то сферофильме.
— Аполлон… — прошептал бледными губами незнакомец, делая безуспешную попытку привстать.
— Ты знаешь меня? — удивился белковый.
— Кто же про тебя не знает в Зеленом городке? — слабо улыбнулся мальчик.
— А что сейчас произошло?
— Ты чуть не погиб. Хорошо, что я успел столкнуть тебя с пути.
Робот успел рассмотреть юного землянина: одетый в красный спортивный костюм, он лежал навзничь, как-то неестественно подвернув ногу. Каждый раз, когда он шевелился, лицо его кривилось от боли.
— Что с тобой? — спросил белковый, уже догадываясь об истине.
— Грузовой контейнер задел: я не успел отскочить…
— Куда тебя отнести, юный человек? — мгновенно спросил Аполлон, отчетливо понимая, что если теперь не помчится в Биоцентр, то уже не успеет возвратиться вовремя.
Мальчик подумал. Синие глаза его потемнели, как море перед грозой.
— Ты все равно не справишься, — решил он, глядя на темную покачивающуюся фигуру, которая башней нависла над ним. — Делай свои дела. У тебя ведь сейчас решающее испытание, да?
— А ты как?
— Я нажму кнопку биосвязи, и ко мне прилетит экстренная медицинская помощь. Ступай, ступай.
— Как тебя зовут? — спросил Аполлон.
— Николай Искра, — прошептал мальчик.
Удалившись на сотню шагов, вернее прыжков, Аполлон заметил высоко вдали орнитоптер, который спешил к месту несчастья.
Да, несчастья…
Много лет спустя Аполлон узнал, что у мальчика, который спас ему жизнь, оказался поврежденным позвоночник. Он не мог пойти в звездные капитаны, о чем прежде мечтал, и стал конструктором биокибернетических систем, как Иван Михайлович Карпоносов.
Глава четвертая
Подвиг
Когда созреют гроздья звезд,
Расправит плечи Млечный мост
И тишь падет росою жадной,
И подвига настанет срок.
И августовский ветерок
Повеет ласкою прохладной -
Тогда раскроется душа,
Читай ее, листай страницы!
И из небесного Ковша
Тебе захочется напиться.
Неслышно подступала осень, а с нею и школьная пора. По утрам бывало зябко, хотя днем солнце разыгрывалось почти как летом.
Аполлона было не узнать. Сумев с неимоверными усилиями восстановить свою память, он даже внешне изменился. Перестал сутулиться, тверже ступал по земле, движения стали более ловкими и быстрыми.
Посоветовавшись с приезжими археологами и музейными работниками из Москвы, которые приехали исследовать находки, сделанные при реконструкции гавани, начальник порта рискнул поручить Аполлону ответственное задание: возглавить группу по восстановлению триремы — древнего корабля, обломки которого также были обнаружены.
Теперь Аполлон то пропадал в библиотеке, где копался в пыльных фолиантах по древней истории, то в информации, но больше всего времени он проводил, конечно, в пакгаузе, где с утра до ночи возились его добровольные помощники — люди и роботы. Там же, посреди пакгауза, на специально сооруженных стапелях, медленно, но верно росло сооружение, день ото дня все более напоминавшее по контурам старинный весельный корабль.
С восстановлением памяти логическое мышление робота вновь обрело ясность и он перестал преследовать своим вниманием и навязчивыми заботами Колю Искру. И все же Аполлон не мог отделаться от какого-то щемящего чувства к этому сорванцу. В этом причудливом чувстве смешались и смутная вина, и благодарность, и горячее желание защитить, спасти от неведомой опасности…
Однажды Аполлон возвращался в гавань из города. Он нес пачку люминесцентных панелей: робот рассудил, что работы по реставрации древнего корабля можно вести круглосуточно, в несколько смен, а в этом случае для людей необходимо ночное освещение.
Дойдя до бегущей ленты, белковый, не раздумывая, вспрыгнул на нее. Он перестал уже бояться, как в первые дни пребывания в гавани, что потеряет на движущейся ленте равновесие и упадет. Сегодня он даже за поручень не ухватился, хотя ступил на самый быстрый пояс.
Близ порта Аполлон спрыгнул с ленты, тряхнув стариной, и направился в старую часть гавани.
Еще издали он заметил на берегу какое-то движение. Взволнованные ребята, сбившись в кучку на пирсе, что-то кричали — слов из-за ветра было не разобрать, и все глядели вверх. Поглядел туда и Аполлон. И тотчас, швырнув на землю стопку загремевших панелей, Аполлон понесся огромными прыжками к пирсу, на котором столпились растерянные мальчишки.
Когда в порт пришел новый автоматический кран, он сразу привлек внимание ребят. Говорят, это чудо техники могло производить погрузочно-разгрузочные работы сразу на нескольких плазмоходах, подчиняясь мысленным командам оператора. Но пока огромное сооружение не было смонтировано до конца. Его выдвинутая вперед стрела, нависшая над морем, напоминала шею доисторического животного. Кибернетический механизм еще не подвезли, и сверкающая громада из металла и разноцветных биопластиков стояла пока без дела.
Стайка ребят вышла из спортивного клуба и направилась в сторону порта.
— Спорим, я на руках доберусь до середины этой штуковины и вернусь обратно, — произнес один из ребят и показал на стрелу автоматического крана. Затем обратил выразительный взгляд на Искру.
— На что спорим? — спросил Коля.
— Проигравший разыскивает Аполлона и извиняется перед ним… ну, в общем, за наше поведение.
— Что-то его вообще не видать в порту, — добавил кто-то из ребят.
Коля, прищурившись, посмотрел на автоматический кран, стрела которого, оканчивающаяся крюком, похожим на вопросительный знак, нависла далеко над беснующимися волнами.
— Перед Аполлоном я и так извинюсь, — тихо сказал он после паузы. — Мне до сих пор стыдно. А что касается крана… я на руках доберусь до самого крюка!
Ребята загомонили, пытаясь отговорить его. Затея слишком опасная, каждый понимал это.
Но Коля уже, как говорится, закусил удила. Скинул тужурку, закатал рукава рубашки. Прикинув на глазок высоту, он поплевал на руки и решительно полез вверх. Карабкаться по ажурной башне оказалось легче, чем он думал.
Добравшись до вершины, он посмотрел на сгрудившихся у подножия ребят.
Приятель что-то крикнул, но из-за гудящего ветра и шума волн было не разобрать слов. Коля показал пальцем на уши. Тогда ребята крикнули хором:
— Возвращайся!
В ответ он упрямо покачал головой и ухватился обеими руками за горизонтальную стрелу. Болтая в воздухе ногами, начал медленно, рывками продвигаться в сторону крюка, которым оканчивалась стрела.
Уже через несколько метров пути ладони мальчика начали гореть, словно натертые наждаком. Мешал ветер, который здесь, на большой высоте, был гораздо сильнее, чем внизу. Его порывы раскачивали тело, и удерживаться становилось все труднее.
Фигурки ребят метались внизу, на молу. Они размахивали руками, что-то кричали. А внизу, под ногами, ходили разъяренные волны, но туда было лучше не смотреть.
Добравшись до середины, Коля остановился. Вернуться? Нет, ни за что! Только бы до крюка добраться, на нем можно посидеть и отдохнуть. О том, как он будет проделывать обратный путь, Коля предпочитал не думать.
Сцепив зубы и закрыв глаза, мальчик медленно, как во сне, перебирал руками. Ладони жгло невыносимо.
Еще метр… Еще полметра… Налетел разбойный порыв ветра, Коля качнулся, и пальцы сами разжались…
Ребята в один голос вскрикнули. И вдруг… Какое-то огромное угловатое существо, описав параболу, перелетело через пирс и бултыхнулось в море, подняв фонтан брызг.
С силой колотя по воде всеми щупальцами, робот плыл к месту, от которого расходились круги.
— Аполлон! — крикнул кто-то.
Достигнув места, где Коля ушел под воду, белковый нырнул.
Ребята затаили дыхание.
Долго, очень долго на поверхности никто не появлялся. И вот с шумом, словно морж, вынырнул Аполлон. Он был один.
Продержавшись на поверхности несколько секунд, робот погрузился снова.
Шторм усиливался. Мол начинал подрагивать под ударами разъяренных волн, и после каждого удара брызги взметывались веером и падали холодным соленым дождем.
Следовало, конечно, бить тревогу, вызывать экстренную помощь, но в эти мгновения ребята словно оцепенели, настолько неожиданным было все происшедшее.
Первым пришел в себя приятель Коли. Он рванулся в сторону столбика, на котором светилась надпись: «Инфор», но его остановил дружный крик, вырвавшийся в это мгновение у остальных. Он обернулся: из воды вновь показался Аполлон. В щупальцах-клешнях, высоко поднятых над головой, он бережно держал Колю. Тело мальчика обвисло, глаза были закрыты.
Аполлон поплыл к берегу, но как-то неровно, судорожными толчками. Еще не достигнув мола, он начал медленно погружаться в воду. Порой волны захлестывали его с головой, и тогда над поверхностью оставалось только тело Коли, поддерживаемое щупальцами, да кустик антенны.