– Помнишь, ты привозил меня домой на такси, – сказала Линда, когда машина остановилась. – А теперь у тебя своя машина.

Арбен смотрел сквозь боковое стекло.

– Неплохая лошадка. У меня просьба, Арби: когда мы сядем сюда, и выедем из города, и возьмём курс на побережье включи машину на полную скорость. Ладно?

Арбен кивнул, не отрываясь от окна. Но улица была пустынной. «Этой груше место в музее», – подумал Арбен, глядя на допотопный фонарь. Ветер раскачивал его, отчего жёлтый круг метался по земле. Давным-давно опавшие листья то попадали в освещённый круг, то снова уходили из него в небытие. Было очень холодно, со дня на день ожидался снег, но он все не падал.

– Чудесная машина. Я не видела такой, – сказала Линда.

– Нравится? – отвернулся от окна Арбен.

– Кроме, пожалуй, одного: зачем кабину обклеили пластиком? – Она потрогала поблёскивавшую неровную поверхность. Смотри, как бугрится. Можно подумать, что обклеивали вручную. О чём только конструктор думал?

– Грубая работа, – согласился Арбен.

– Может, снимем? – Линда сделала жест, как будто собиралась сорвать наклейку.

– Погоди. Ты же не видела других машин этого класса. Может, сейчас такая мода?

– Все равно это уродливо. – Линда передёрнула плечами.

Фары машины бросали перед собой широкий сноп света. Арбен уменьшил освещение, и сноп превратился в луч, устало упавший на старый асфальт.

– Я пойду, – сказала Линда после короткой паузы, во время которой она выжидательно поглядывала на Арбена.

Арбен открыл дверцу и уверенно вышел первым.

– Провожу, – сказал он.

– Наконец-то ты решил не делать этого тайком, – весело заметила Линда, опираясь на протянутую руку.

– А, ты об этом… – Арбен рассмеялся.

Каблучки Линды громко стучали, эхом отдаваясь в глухих закоулках. Арбен шёл рядом, стараясь не уходить вперёд. Он и сам не понимал, что заставило его выйти из машины. Желание побыть ещё немного с Линдой? А может, стремление вновь почувствовать себя обычным человеком, который не должен готовиться ни к какому космическому полёту, жить обычной жизнью? «До дверей и обратно», – сказал себе твёрдо Арбен.

Две исполинские тени пересекли дорогу и вскарабкались на стену дома, слившись с тёмной поверхностью. Одна была тонкой, другая – мужественно-широкоплечей.

– Смотри, наши тени не хотят расставаться, – тихо сказала Линда, замедляя шаги. Глаза её блестели. – Вот мы уйдём, уедем отсюда, а они останутся. И всегда будут вместе.

– Доброй ночи, – сказал Арбен, когда они подошли к входу.

– Когда мы увидимся?

– Надеюсь, скоро.

– Буду ждать.

– Я позвоню тебе.

Линда помахала рукой и скрылась за лестничным поворотом.

Арбен не успел сделать и трех шагов, как навстречу ему от стены отделилась фигура. Казалось, она появилась из небытия и двигалась осторожно и бесшумно. Так шагать, не затрагивая опавших листьев, мог только Альва – его вторая половина, его горести и заботы, его трусость и неуверенность, разреженное облако античастиц, как бы вобравшее в себя частицу Арбена.

Фигура шагала медленно и неотвратимо, словно сама судьба. Но Арбен не был ни суеверным, ни фаталистом. Встретив наконец Альву, он обрёл то спокойствие, к которому тщетно стремился, ту уверенность, которую обещал ему Ньюмор, уговаривая согласиться на космический полёт… Мысль работала чётко, словно на выпускном экзамене. Альва не может превысить скорость три мили в час. Это хорошо. Но той же величиной ограничена и скорость Арбена. Это плохо. Однако гораздо хуже то, что Альва находится в более выгодном положении: он движется наперерез Арбену, отрезая ему путь к машине. Способность Альвы к манёвру явилась для Арбена неожиданностью. «Словно кто-то по радио управляет его действиями», – мелькнула и тотчас погасла мысль.

Спасение там, в машине, в кабине, которую он собственноручно обклеил изнутри ионизированным пластиком. Но как добраться до неё?

Альва мог его успешно преследовать даже при равенстве их скоростей. Ньюмор перед началом подготовки уверял Арбена, что это не так. Ньюмор обманул его. Да, бессовестно обманул.

Говорят, тонущий человек за считанные доли секунды припоминает всю свою жизнь, начиная с детства. Может быть. Но перед Арбеном в эти мгновенья не промелькнул калейдоскоп бытия. Память, словно прожектором, выхватила из недавнего прошлого разговор с Ньюмором. Это было накануне того дня, когда Арбен вступил в биорадиоконтакт с Альвой.

…«Практически Альва тебе неопасен, – сказал Ньюмор. При такой скорости…»

«Скорость моя тоже будет не больше».

«В том-то и суть! – Ньюмор обнажил ровную подкову зубов. – Ты же инженер, сообрази-ка. А бежит за Б. У обоих одинаковая скорость. Догонит ли когда-нибудь преследователь А свою жертву?…»

Поначалу аргумент Ньюмора показался Арбену убедительным. Но чутьё подсказывало: что-то здесь неладно.

«Ты, пожалуй, прав, если дело происходит на ровном поле. А если в городе?»

«Это не меняет дела, – бросил Ньюмор. – Будешь улепётывать по улице, только и всего. Говоря „улепётывать“, я, конечно, преувеличиваю: ты будешь чинно шагать как ни в чём не бывало. Альва будет бесшумно топать за тобой, и расстояние между вами при этом не будет сокращаться ни на шаг».

«И куда же я буду чинно шагать?»

«Куда захочешь. У тебя будет миллион возможностей. Можешь дойти до ближайшей подвижной ленты и уехать на ней. Можешь добраться до станции подземки и сесть в поезд. Можешь, наконец, спокойным шагом дойти до своей квартиры, которую ты к тому времени обклеишь, надеюсь, вот этим. – Он протянул Арбену толстый рулон ионопластика. – Жаль: из этого нельзя сшить для тебя защитную оболочку. Тогда бы у нас вообще не было этого разговора».

Этот разговор блеснул в памяти Арбена, пока он шёл прочь от Альвы. Последний все ещё двигался медленно. Арбен шёл с наибольшей возможной скоростью, чтобы выиграть время. Когда Арбен пытался ускорить шаг, упругая волна толкала его в грудь. Собственное тормозящее поле было неумолимо.

«От тебя требуется только одно: будь осторожен. Это значит – не столкнись с Альвой нос к носу. Тогда уж действительно тебе несдобровать. Ну а во всех других случаях тебе, поверь, ничего не грозит, как я объяснил». И ещё сказал Ньюм: «Счастливчик, ты избавишься от своих забот и недугов, станешь самоуверенным и отважным. Позже люди будут платить мне за это удовольствие столько, сколько я захочу».

«Ты, значит, намерен поставить производство на конвейер? Стать избавителем людей от страхов? Сделать всех героями?»

«А почему бы нет?»

«И скоро это произойдёт?»

«Надеюсь. Для этого мне остаётся только удешевить Альву. Стандартизировать его. Первый экземпляр обошёлся мне невероятно дорого. А потом… В общем, ты не будешь одинок».

«Так ты, наверное, приступил уже?…» – спросил Арбен, хорошо знавший скрытный характер приятеля.

«Нет ещё, к сожалению», – покачал головой Ньюмор.

«Денег нет?»

«Деньги – пустяк», – пренебрежительно махнул рукой Ньюмор.

«Но ты же все истратил?»

«Подумаешь! Толстосумы, жаждущие спокойной жизни, предоставят мне любой кредит. Посуди сам: вместо всех этих модных курортов, водолечебниц, всяких душей Шарко и прочего я предлагаю подготовку к подвигу. До сих пор от нервных болезней вряд ли умели избавляться…»

«Ну уж… – усомнился Арбен. – Если все будут одинаково смелыми, умными, талантливыми, то это обесценится».

«Были же люди неграмотными, но оказались все способными усвоить знания. Я попросту стираю страх, как стирают тряпкой надпись мелом на школьной доске».

«А вдруг кто-нибудь захочет восстановить эту самую надпись на школьной доске?»

«Вряд ли найдётся такой оригинал».

«А вдруг?» – настаивал Арбен.

«Я этим вопросом пока не занимался».

…Альва чует его. Кажется, он привязан к Арбену невидимой нитью. Стоит сделать шаг в сторону – и Альва послушно повторяет манёвр. Арбен все шёл, оглядываясь на ходу. До боли знакомая сутуловатая фигура старательно вышагивала за ним. Лицо, бессчётное множество раз виденное в зеркале… «Бегу сам от себя. А разве это возможно – уйти от себя?» – обожгла мысль.

Машина осталась поодаль. Её чёрный выпуклый корпус маслянисто поблёскивал под качающимся от ветра фонарём, кинжальный луч средней фары бессильно лежал на грязной брусчатке мостовой. И ни души на ночной улице…

Каждый шаг отдаляет его от спасительной кабины, обклеенной пластиком. Но повернуть к машине – значит столкнуться с Альвой. Тротуарные ленты уже выключены. Одна надежда – на подземку.

Никогда раньше Арбен не думал, что улица, на которой живёт Линда, такая длинная. А может, это так кажется оттого, что он отвык ходить пешком за последнее время?

Арбен почувствовал, что замерзает, и сделал инстинктивную попытку пробежаться, но упругая волна тотчас ударила в лицо с такой силой, что он, задохнувшись, на мгновение остановился. Остановка обошлась ему в три-четыре драгоценных ярда. Расстояние сократилось, и Альва, войдя из тьмы в освещённый фонарный круг, теперь был виден до мельчайших подробностей. «Он бледен как смерть, – подумал Арбен. – Немудрёно, что Линда при встрече с Альвой так перепугалась. Видно, Ньюмор что-то не рассчитал…»

Хорошо хоть, что улица прямая. Любой поворот – в пользу Альвы, который сможет срезать углы: каменные стены – не препятствие для этого лёгкого невесомого облачка, имеющего человеческий облик.

Так бы идти и идти… Но силы – он знал это – скоро иссякнут. Он заперт в каменных джунглях города. Он сам себя запер в ловушку, а ключ спрятал хитрый Ныомор.

Сердце билось медленными толчками, и каждый удар болезненно отдавался. Это было ощущение, о котором Арбен успел уже позабыть. Прошло некоторое время, прежде чем он догадался, в чём дело. Он волновался, волновался так, как ни разу ещё за два прошедших месяца. Значит, к нему начинают возвращаться прежние страхи.

Арбен изо всех сил старался успокоиться: волнуясь, он помогал своему преследователю. Действительно, Альва за последние несколько минут заметно оживился. Быстрее задвигались его ноги, украшенные ботинками с магнитными присосками, незрячий взор был устремлён на Арбена, он даже руку вперёд протянул, будто желая схватить ускользающую от него вторую половину своего «я».

Арбену казалось, что погоня длится уже давно. Целую вечность бежит он по этой улице, до жути безмолвной (бежит, еле переставляя ноги от усталости), а его преследует клубок забот и огорчений, и никуда от них не скрыться, не уйти.

Впереди неясно забелел купол, украшенный в вершине вензелем. Вензель бессонно горел в морозном мглистом воздухе, а над ним, совсем невысоко, мерцали равнодушные звезды. Станция подземки. Наконец-то! Сейчас он войдёт в узкую дверь, опустит жетон в узкую щель автомата, и неуклюжий турникет вытолкнет его на бегущий вниз, к поездам, эскалатор…

Арбен почувствовал даже нечто вроде жалости к Альве. Будто это было одушевлённое существо, а не искусное материальное образование, имитирующее его, Арбена. Будто он обманул простодушного Альву, перехитрил его. Будто взялся перевести слепца через оживлённую улицу и бросил его посреди мостовой. Странная вещь! Он жалел Альву, будто младшего брата, будто какую-то частицу собственного «я», пусть и не лучшую. И разве не так оно и было на самом деле?… Ликующее чувство избавления от смертельной опасности наполнило все его существо.

Ему показалось подозрительным, что у входа не видно ни одного человека. Обычно даже в самую глухую пору хотя бы два-три бродяги греются в теплом потоке кондиционированного воздуха, вырывающегося из отворяемых дверей. Он ощущал уже в ноздрях сухой нагретый воздух, еле заметно отдающий автолом и ещё чем-то сладковатым, неприятным.

Четыре гранитные ступени… Арбен толкнул дверь. Закрыто!.. Он изо всех сил двинул её плечом, отлично сознавая, что это бесполезно. Затем ударил кулаком по ледяному пластику. Рука, разбитая в кровь, привела его в себя. Ремонт, что ли? Впрочем, какое это сейчас имеет значение. Только теперь он заметил маленький листок, косо приклеенный к колонне: «На станции проводится проба воздуха на радиоактивность. Ближайшая станция подземной дороги…» Арбен отвернулся. Ближайшая станция подземной дороги не интересовала его. Чтобы добраться до неё, необходимо было свернуть, а в этом случае шансы Арбена на спасение обращались в нуль. Только в гонках по прямой он мог ещё надеяться уйти от своего преследователя.

Альва неумолимо приближался. Теперь его скорость – Арбен определил на глаз – составляла предельные три мили в час, средняя скорость среднего пешехода. Арбену почудилось даже, что на щеках Альвы загорелся румянец. Нет, это, наверно, причуды случайного ночного освещения.

Удивительно много мелочей можно заметить в считанные доли секунды. Не сродни ли это явление тому, что спичка, прежде чем погаснуть, вспыхивает ярче?

Арбен прислонился к колонне. Глупый конец. А разве не глупой была вся эта затея с подготовкой в космос и с Альвой? Ну что ж, вот и расплата. Как говорил Ньюмор: «За все в жизни надо расплачиваться. Не жетонами, так собственной кровью. Это величайший закон, открытый мною».

Альва шагнул на первую ступень. Именно шагнул – так сказал бы любой сторонний наблюдатель. Поддался иллюзии и Арбен. Он отлично знал, что Альва, обнаружив перед собой возвышение, просто приподнимается над ним, как поднимается пар над кипящим чайником, а ноги – те просто имитируют шаги. При этом диамагнитные присоски не дают Альве оторваться от земли и подняться слишком высоко.

Как чётко работает мысль! Сколько он мог ещё сделать для Уэстерна! И ведь он искренне хотел совершить подвиг! Но через три секунды этот субъект, идущий прогулочным шагом, приблизится к нему, и всё будет кончено.

Неужели от своей слабости не уйдёшь? От нечистой совести не избавишься? И потом, это было так давно… Существует же, черт побери, какой-то срок давности?! Перед Арбеном мелькнуло бледное, искажённое смертельным страхом лицо Чарли.

…Это случилось давно, ещё на втором курсе обучения. Они занимались в параллельных группах. Красавчик Чарли всех затмевал. Ловкий, подтянутый, всегда тщательно выбритый, даже в дни учебного поиска, когда чуть не каждый курсант обрастал бородой. Разумеется, Чарли пользовался наибольшим успехом среди представительниц прекрасного пола – иначе и быть не могло. Но это была только одна сторона дела, пожалуй, наименее важная. Куда удивительней было то, что при всех своих бесчисленных увлечениях Чарли ухитрялся оставаться первым среди первых. «Талант», – говорили одни. «Пройдоха», – пожимали плечами другие. Как бы там ни было, никто лучше Чарли Канцоне не мог решить комплексную инженерную задачу, а когда в Училище приезжала инспекция с разы или из Центра, начальство неизменно выставляло Чарли на переднюю линию огня. Арбен долго крепился, снедаемый завистью. Он понимал, что не ему, с его средними задатками, тягаться с блестящим Чарли, Арбен был старателен, очень старателен, но тот результат, которого он добивался упорным многодневным трудом, давался баловню судьбы Чарли шутя. Притом инженерные решения его по изяществу и остроумию далеко превосходили любые проекты Арбена. «Сработано топором» – так однажды выразился экзаменатор, рассматривая проект городского подземного перехода, представленный Арбеном.

Стоял жаркий июльский полдень. Все изнывали от небывалого в этих широтах зноя. Арбен, уроженец севера, чувствовал себя отвратительно. Он, помнится, долго слонялся по учебному аэродрому, прежде чем вошёл в ангар. Постоял у дверей, пока глаза привыкли к полумраку. Здесь было прохладно, и Арбен решительно направился в ангар. Внезапно он остановился, Впереди, в самом центре золотистого солнечного конуса, льющегося с потолка, стоял Чарли. Его античное лицо было серьёзно. Арбен присмотрелся, Чарли возился у катапульты. «Разве у него завтра полет?» – подумал Арбен.

Принцип действия катапульты был несложен. В случае опасности нажималась кнопка, верхушка корабля открывалась, и пилот со страшной силой выбрасывался вверх. Механизм был запрограммирован так, что в случае нужды мог сработать и автоматически, как и произошло в том легендарном случае, о котором ходили рассказы.

Видимо, Чарли интересовался автоматическим включением катапульты. Арбен знал, что при пожаре замыкается химическая цепь, которая и включает взрывное устройство катапульты. Чарли, видимо, представлял это не очень ясно. А может, он хотел понять процесс во всех тонкостях? Арбен присмотрелся. Конечно, он возится с химическими реактивами. Наверно, желает самостоятельно составить включающую цепь.

– Хочу выяснить, может ли эта штука сработать самостоятельно, – кивнул Чарли на высокое кресло, похожее на трон.

Чарли небрежным жестом опустил рубильник, затем подпрыгнул и ловким движением опустился в кресло учебной катапульты. Он решил испытать действие нового реактива, составленного им самим, как впоследствии установила комиссия.

Сверху упал солнечный луч, и тонкая медная проволочка в пробирке ярко заблестела. Перед тем как сесть в кресло, Чарли поставил в штатив песочные часы, и золотистая струйка песка побежала в нижнее отделение пробирки, отсчитывая положенные ей пять минут. Чарли вздумал проверить, каким запасом прочности обладает придуманная им система. Он был уверен, что реактив не сумеет за пять минут разъесть проволочку и тем самым включить катапульту. Чтобы проверить это, достаточно было загрузить катапульту балластом, но Чарли, не задумываясь, сам вскочил в кресло. В чём, в чём, а в недостатке храбрости его нельзя было упрекнуть.

Чарли сжал подлокотник, и сверху на него опустился прозрачный купол, выполненный из армированного пластика. Теперь он напоминал космонавта в кабине корабля – классическую картинку из детской книжки. Там со страницы на страницу кочевали именно такие конфетные красавчики.

«Это уж он напрасно, – подумал Арбен, глядя на массивный купол. – Хвастун!..»

Золотистая кучка песка медленно росла на дне пробирки. Медная проволочка истончилась настолько, что её трудно было заметить простым глазом.

«Слезай, хватит!» – хотелось крикнуть Арбену. Но он не крикнул. Может быть, потому, что купол, под которым сидел Чарли, был звуконепроницаемым?

Как зачарованный смотрел Арбен на тоненькую песчаную струйку. Наконец-то! Струя иссякла. Пять минут прошло. Чарли улыбнулся Арбену и приветственно помахал рукой. Затем опустил руку на подлокотник… но прозрачный купол не поднялся. «Заело», – сообразил Арбен. Сквозь поблёскивающую оболочку он видел, как побледнело красивое лицо Чарли. Он привстал и изо всех сил налёг на препятствие, но герметический купол не поддавался. Купол служил для испытаний в ядовитой среде, и сорвать его вручную было почти невозможно.

Чарли жестами показывал Арбену на пульт. Он что-то кричал, но слов не было слышно. Однако Арбен понимал, что от него требуется: подойти к пульту и включить аварийный стоп-сигнал. Тогда катапульта будет заблокирована. С минуту Арбен делал вид, что ничего не понимает. Он разводил руками, старательно изображая на лице сочувствие. Но жесты Чарли, великолепно владевшего собой, были настолько ясны и выразительны, что дольше тянуть не было никакой возможности.

«Ангел в мышеловке», – подумал Арбен. И ещё он подумал, что, когда Чарли выберется из-под купола, он не простит ему проволочки.

Между прочим, медный отрезок уже не виден. Арбен медленно протянул руку к стоп-сигналу, и в этот миг его оглушил резкий звук струны, лопнувшей над самым ухом. Мертвенное оранжевое пламя вырвалось аккуратным веером из-под катапультной установки. Капсула рванулась кверху. Метра через три прозрачный купол отвалился в сторону. Поздно!.. Кто это так тонко, по-заячьи закричал? Чарли или он сам?

Высокий волнистый потолок ангара глухо охнул от многотонного удара. Дрогнули крестовины переплетений, не рассчитанные на такие нагрузки. Осколки оболочки посыпались вниз, один из них больно ударил Арбена в плечо. Арбен, задрав голову, глядел вверх, он окаменел, не в силах пошевелиться. Наверху расплывалось страшное пятно, сквозь которое пробивалось солнце. Сверху на рубашку Арбена упала тяжёлая капля. Как заворожённый, он тронул её пальцем, затем поспешно вытер руку тряпкой, которой десять минут назад пользовался Чарли, и опрометью бросился вон из ангара…


…Человек прижался спиной к стене, раскинув руки. Второй, преодолев подъем, не спеша приближался к своему двойнику. Неожиданно человек, казалось, влипший в стену, оторвался от неё и так же не спеша двинулся вокруг купола. Картина напоминала замедленную съёмку погони. Если увеличить скорость ленты, зритель увидел бы отчаянную гонку, ставкой в которой была жизнь. Но не было ленты, как не было и зрителей безмолвной сцены.

Альва, словно ожидал этого, такой же деловитой походкой двинулся за своей половиной, нырнувшей за купол. Облако скользило вдоль стены, облицованной пластиком, не имея возможности пересечь её и, продвинувшись напрямик, завершить затянувшуюся погоню.

Несколько минут подарила ему судьба. Несколько минут, не больше. Арбен понимал это. В гонках по кругу Альва превосходил его. Казалось бы, при равной скорости преследователя и преследуемого последнему ничего не грозило, по крайней мере, до тех пор, пока он не свалится, выбившись из сил. Увы, Арбен знал, что это не так. Развязка должна наступить гораздо раньше. Это не гонка по прямой, где ему нужно уходить вперёд, ни о чём не думая. При движении по кругу у Альвы появлялось значительное преимущество – возможность мгновенно менять направление движения на противоположное, тем самым идя на сближение с жертвой. Арбен, естественно, не мог проделать то же самое сразу, и расстояние между ними таяло. Да мог ли вообще Арбен тягаться в совершенстве стратегии со столь тонкой кибернетической системой, какую представлял собой Альва? А кроме того, Альва угадывал малейшее движение своего двойника, он рассчитывал, каков будет следующий шаг Арбена, и в соответствии с этим строил план погони.

Арбен боялся оглянуться. Ему чудилось на затылке тяжёлое дыхание, хотя Альва, конечно, не дышал. Нервы. Мог ли он подумать, что стальные нервы – подарок Ньюмора – вдруг разладятся в последнюю минуту, перед самым финалом? Ему чудится всякая чертовщина, и даже Чарли выплыл из подсознания, красавчик Чарли. А он всю жизнь безуспешно пытался отделаться от этого видения, которое мучило его, жгло по ночам и не давало покоя. Но о Чарли он не мог рассказать никому, даже самому близкому другу, даже Линде. Может, поделись Арбен с кем-нибудь – и ему стало бы легче. А тут подвернулся Ньюмор с таким заманчивым предложением – переписать, перенести на бессловесного Альву все тревожные воспоминания, волнения, все, что тревожит Арбена, что мешает стать уверенным в себе звездолётчиком.

Они сделали несколько кругов вокруг купола подземки. Только шаги Арбена нарушали ночной покой – Альва двигался бесшумно. С каждым кругом расстояние между ними сокращалось.

Арбен чудом увернулся от протянутой к нему, слабо светящейся бесплотной руки Альвы. Куртка Арбена задымилась и вспыхнула. Отвратительно запахло жжёной шерстью. Арбен сбросил куртку на ходу.

Дрожащим шагом идя вокруг купола, он отчаянным взглядом окинул расплывчатую, неясную перспективу длинной, ровной улицы, по которой он прошёл сюда двадцать минут назад. В самом конце улицы скорее угадывался, чем виделся, узкий луч средней фары машины. И мысль, простая и блестящая, озарила меркнущее сознание Арбена. Он может свернуть на эту улицу и двигаться к своей машине. Альва, конечно, пристроится сзади, но это уже не страшно: в гонках по прямой, да ещё на таком сравнительно коротком расстоянии, Альва вряд ли догонит его.

Отчаянный рывок – и вот уже Арбен оторвался от спасшего его купола и вновь зашагал по улице. Арбен старался не размахивать руками, чтобы не задеть Альву – тот шёл за ним чуть не вплотную.

Каждый шаг теперь приближал Арбена к спасению. Машина стояла в неприкосновенности, там, где он оставил её, провожая Линду. Она уже спит, наверно. А может, читает. «Зов бездны»? «Дорогу к наслаждению»? – она выписывала эти журнальчики. Или «Вечерние грёзы» – пустую газетку, почему-то печатаемую на жёлтом пластике?

Ему нужно время, чтобы открыть дверцу. Затем успеть сесть внутрь и захлопнуть её, чтобы Альва не успел просочиться. До машины шагов пятнадцать… десять… два шага… Арбен рванул на себя дверцу и упал на пол кабины. Послышался звук, похожий на треск разрываемой материи, и белая вспышка озарила все вокруг. Боль в затылке пронзила его и жаркими волнами растеклась по всему телу. Но пружина исправно сработала, и дверца захлопнулась сразу за Арбеном.


Придя в себя, Арбен слабо застонал. Голова раскалывалась на части. Онемевшее тело казалось мешком, набитым ватой. Он тотчас припомнил погоню и чудесное избавление. С трудом поднявшись на руках, он глянул в переднее стекло. Отшатнулся: на него глядело бледное привидение, прилипшее к стеклу. Неужели это он, Арбен?… Нет, он смотрит не в зеркало. Альва с тупым упорством выбрал место, от которого расстояние до Арбена было наименьшим. Неподвижное лицо напоминало маску, руки жадно обхватили радиатор. Альва, пребывая в полной неподвижности, ждал, пока жертва выйдет наружу, – терпения ему было не занимать.

Арбен вздохнул – так вздыхают, только избежав большой опасности, – и потрогал пальцем уголок отклеившегося пластика, старательно прижав его к стенке кабины.

Дав себе немного отдохнуть, Арбен нажал стартер. Машина тронулась с места. Лицо Альвы соскользнуло со смотрового стекла. Туловище медленно съехало с радиатора.

Когда Арбен развернул машину, он оглянулся. Фигура Альвы, слабо освещённая фонарём, быстро таяла.

Арбен закурил, стало легче. Но все равно затылок страшно ныл.

Итак, попытка избавиться от Чарли не удалась. Мёртвый, он продолжал тревожить Арбена. Даже Альва сумел прекратить его посещения только на два месяца. Тревожное воспоминание вернулось…

* * *

Ньюмор вошёл в лабораторию и тяжко опустился на стул. Он был в скверном расположении духа. Итак, опыт, столь блестяще начатый, придётся прервать, перечеркнуть. И Альва рассыплется на элементарные частицы, исчезнет.

А сколько бессонных ночей, сколько надежд, сколько денег, наконец, связано с Альвой! Все пойдёт прахом.

Ньюмор осторожно потрогал пальцем горло. После сегодняшней безобразной сцены в ресторане он сперва воспылал к Арбену гневом, но, к удивлению Ньюмора, злоба его быстро растаяла. Вместо неё возникла жалость. И ещё – неясное предчувствие беды, навеянное сбивчивым рассказом инженера о злоключениях с Альвой. Что, если этот рассказ не плод его фантазии? Значит, в расчёты Ньюмора вкралась какая-то ошибка и Альва ведёт себя не совсем так, как он предполагал. А может, всему виной сам Арбен? Чудак! Трус! Вдруг отказался от полётов. Ведь Альва глуп, как сорок тысяч роботов, и обмануть его ничего не стоило. Самоуверенность, которую приобрёл Арбен в последние месяцы, обернулась против Ньюмора.

Но теперь уже поздно разбираться, кто прав, кто виноват. Ньюмор дал слово, и он сдержит его. Альва погибнет, и Арбен возвратится в прежнее состояние – незавидное состояние.

Ньюмор встал и прошёлся по комнате. Пора было подойти к пульту и нажать кнопку вызова, но он бессознательно оттягивал этот момент.

В голове теснились непривычные мысли. Они волновали Ньюмора, лишали привычного спокойствия, на поверку оказавшегося призрачным. Так, гладь озера кажется стальной. Ничто в мире не может возмутить её. И медленно проплывают в глубине облака, и деревья у берега равнодушно вглядываются в свои отражения – поверхность незыблема. Но налетит ветер – и покой исчезнет!

Вот так и его мир, размеренный мир Ньюмора. Надёжно, казалось бы, закованный в броню непреложных законов. Формулы бесконечно сложны, верно. Но это ведь не перечёркивает их истинности? Они справедливы, Ньюмор мог бы голову дать на отсечение. В чём же дело? Почему так непонятно ведёт себя Альва? Нет следствия без причины, как не бывает дыма без огня. В чём же он всё-таки ошибся, если физические основы конструкции незыблемы?

Поражённый внезапной мыслью, Ньюмор остановился посреди лаборатории. Наверно, так. Наверно, нельзя механически разделить человека на добро и зло, на пороки и добродетели. Лишь вместе все без исключения качества образуют тот таинственный сплав, который называем мы человеческой личностью.