Она некоторое время перебирала четыре листка, отпечатанных на машинке, всматривалась в цифру 1, вписанную от руки. Ровно один год отмерил ей автор письма для выполнения обширной программы, изложенной на листках; повсюду закрыть пункты пересадки органов, уничтожить фабрики, выпускающие хирургические инструменты для трансплантации, закрыть в медицинских колледжах факультеты киборгической медицины, предать огню всю литературу по проблемам киборгизации.
Ора Дерви закрыла глаза. Она сидела одна в пустой ординаторской клиники святого Варфоломея. Покачиваясь в кресла, размышляла.
Кто бы ни был автор письма, он наивен в высшей степени. Он хочет, чтобы она, Ора Дерви, своей волей сделала то, и другое, и третье. Как будто в ее власти закрыть, например, фабрики, производящие хирургическое оборудование по киборгизации. Да управляющий “Уэстерна” вышвырнет ее на следующий же день за двери клиники.
В чем-то и автор письма, и Гуго правы. Буржуазный порядок вещей в Оливии довольно гнусен. Но вот как изменить его? Тут их идеи против торгашества вызывают лишь улыбку.
Если говорить всерьез, только коллективные усилия могли бы что-либо изменить в обществе. Но на кого можно опереться?
Незаметно для себя Ора склонилась к мысли, что надо действовать – не для собственного спасения, а во имя светлой памяти Гуго Ленца.
Гуго рассказывал ей о рабочих, с которыми встречался на заводах, когда наблюдал за производством приборов для Ядерного центра, о студентах, с восторгом ловящих каждое живое и свободное слово, слетающее с кафедры.
Но как ей найти тех, кто умеет мыслить и действовать? Стать с ними в одном строю.
Надо сделать так, чтобы Гуго, будь он жив, был доволен ею.
Работы – непочатый край. Одного года может не хватить.
Значит, для начала нужно все-таки подумать о письме с тюльпаном.
“Сначала послушаем, что скажет шеф полиции Арно Камп”, – подумала Ора Дерви, протягивая руку к видеофону.
Разбирая документы Гуго Ленца, Ора Дерви рассчитывала, что, возможно, какие-нибудь записи смогут пролить свет на обстоятельства дела, которое она расследует. Черновики следовало разобрать, зачеркнутое восстановить – нелегкая и кропотливая работа.
Хорошо было бы привлечь на помощь жену Гуго Рину Ленц. Но она после смерти мужа до сих пор не могла оправиться, хотя прошел месяц. Ни с кем не разговаривала, была почти невменяемой.
Среди черновиков Ора нашла несколько листов бумаги, исчерканных вдоль и поперек. Здесь были в основном мысли о себе и для себя. Автор, видимо, не предназначал их для чужих глаз.
Все, что удалось разобрать, Ора перепечатала на машинке.
“…Итак, мне остается жить три месяца. Всего три. Нелепо все и неожиданно. А жизнь вчера еще казалась бесконечной.
Живой не думает о смерти. Он может планировать свое будущее, прикидывать, что будет с ним через год, три, а то и через двадцать лет. Математик сказал бы, что двадцать лет для человека равносильны бесконечности. Естественно: для мотылька-однодневки бесконечность равна всего-навсего суткам.
А что сказать о мезоне, время жизни которого – миллионная секунды?
Я не мезон и не мотылок-однодневка. Я человек. Обреченный на скорую смерть. Какая разница – раньше или позже? Нет, не буду кривить душой. Я молод: разве 44 года – старость?”
“Мир беспечен, как играющий ребенок. Если даже людей будет отделять от гибели один шаг, все равно они будут заняты собой, погоней за заработками. Беспечность ли это? Скорее даже простое неведение”.
“Больше всего на свете я любил свою работу. Тот сладкий холодок предчувствия, из которого вдруг, после многодневных опытов, внезапно рождается уверенность, что истина находится где-то рядом, протяни только руку – и достанешь ее.
Но ныне все мелкие истины слились в одну Великую Истину, и свет ее невыносим. Я солдат твой, сияющая истина, и умру как солдат. И да поможет мне… Робин!”
“Робин? – задумалась Ора Дерви. – Кого имел в виду Гуго Ленц?”
Вскоре в сутолоке дел Ора Дерви позабыла случайное имя, мелькнувшее в бумагах покойного Ленца.
Но через некоторое время среди лабораторных журналов ей попался еще один листок, служивший продолжением какой-то записи.
“…Прощай и ты, Люсинда. Я привязался к тебе, я верил тебе…”
Ору что-то кольнуло, когда она прочла первые строки записки.
“Только благодаря тебе, Люсинда, я сумел решить последнюю задачу, которую добровольно взвалил на свои плечи. И теперь мне легче уходить из жизни. Спасибо, Люсинда”.
Незнакомое доселе неприятное чувство заставило Ору внутренне сжаться. Она вызвала к себе Барка. Артур прибыл незамедлительно: он уже знал, что председатель новой комиссии не отличается мягким нравом и при случае может всыпать не хуже Арно Кампа. Ясное дело: не приходится ждать снисхождения от робота, или полуробота – один черт.
– С работой в Ядерном центре до сих пор не ладится, сказал Артур Барк. – Все время срываются опыты.
– Быть может, диверсия? – оживилась Ора Дерви.
– Неизвестно… – покачал головой Барк. – Доктор Ленц оставил после себя сущую неразбериху. Старик, видимо, слишком многое любил делать сам.
При слове “старик” Ора поморщилась: она не выносила фамильярности.
– Послушайте, Барк, – сказала Дерви, – вы знаете всех сотрудников Ядерного центра?
– Конечно. Таково задание Кампа, – ответил Артур Барк.
– В таком случае скажите, кто такая Люсинда?
– Люсинда? – удивленно переспросил Барк, с наслаждением заметив, что Ора Дерви слегка смешалась. Значит, и роботы умеют смущаться!
– Имя Люсинда мне встретилось в архивах доктора Ленца, пояснила сухо Ора Дерви.
– Люсинда – машина, – сказал Барк.
– Машина?
– Обыкновенная счетная машина. Термоионная, с плавающей запятой, как говорят программисты, – с улыбкой добавил Барк. За время пребывания в Ядерном центре он успел нахвататься кое-каких познаний.
– Машина? Странно… Ленц обращается к ней как к женщине, – сказала Ора Дерви.
– Странно, – согласился Барк.
– Мы можем теперь только строить догадки о тогдашнем психическом, состоянии доктора Ленца, – заметила Ора.
Барк промолчал, ограничившись утвердительным кивком.
Если шпионаж в Оливии за работой выдающегося физика Гуго Ленца был главным делом Иманта Ардониса, то науки о земной коре его интересовали как хобби. Но и в геологии, регулярно просматривая интересующую его литературу, Имант Ардонис сумел приобрести немалые познания; его сведения в Центр, своему североамериканскому шефу, всегда носили очень профессиональный характер и высоко там ценились.
Акватаунский проект не мог не заинтересовать Ардониса. Его привлекала смелость замысла, сочетание с размахом. Шутка ли: пробив твердую оболочку планеты, на сотни миль устремиться вниз, пронзив слой бушующей лавы!
В космосе человек давно уже чувствовал себя как дома, в то время как глубь собственной планеты все еще оставалась для него недоступной.
Ардонис знал, что идея использования глубоководной морской впадины в качестве отправной точки для глубинной скважины не нова. Но раньше осуществить ее не могли, проблема упиралась в несовершенство техники.
Ардонис был аккуратен в своих увлечениях: выискивая повсюду, где только можно, материалы об Акватауне, он складывал их вместе.
Когда ствол глубинной шахты, миновав твердую оболочку Земли, углубился в расплав магмы, Имант Ардонис наново проштудировал работы о глубинных слоях почвы и структуре морского дна в районе Атлантического побережья. И червь сомнения впервые шевельнулся в его душе.
Давление и температура лавы там, на глубине, ему как физику говорили многое. В опытах по расщеплению кварков Ардонис имел дело со звездными температурами и колоссальными давлениями, у него было представление об опасностях, которые подстерегают в подобном случае исследователя.
При огромных давлениях жидкость может превратиться в камень, а сталь потечь как вода.
На что рассчитывает Ив Соич? Как он собирается взнуздать огненную стихию земных недр? Надо полагать: он произвел необходимые расчеты. Они должны быть абсолютно точными. Иначе… У Иманта Ардониса дух захватило, когда он представил, что может получиться, если на большой глубине магма ворвется в ствол шахты. Вода соединится с огнем! А в Акватауне три тысячи человек. Не говоря уже о рыбацком поселке, который расположен на побережье, близ впадины. Ну что ж… Зато Северная Америка получит колоссальную информацию, не подвергая себя никаким затратам…
В том, что Люсинда машина не только хорошая, но и капризная, с норовом, лишний раз убедился Имант Ардонис, когда решил просчитать, каким запасом прочности обладает ствол гигантской шахты, нисходящей от подводного города Акватауна в глубь земли.
Введя задачу в кодирующее устройство, Имант Ардонис присел к столу.
Мимо несколько раз прошел Артур Барк, неприятный молодой человек с оловянными глазами.
Нового сотрудника Имант недолюбливал. Неприязнь зародилась в первый же день, когда доктор Ленц привел к нему в кабинет черноволосого крепыша и отрекомендовал его как специалиста по нейтринным пучкам. Было это вскоре после взрыва в лаборатории, случившегося ночью, когда установки обслуживались автоматами.
– Где ответ? – спросил Ардонис, нагнувшись к переговорной мембране.
Тотчас из щели дешифратора вылетела лента.
“Дважды одну задачу Люсинда не решает”, – прочел Ардонис.
– Люсинда, ты что-то путаешь, – попытался разъяснить Ардонис. – Задачу о глубинной шахте никто тут не мог решать, кроме меня.
“Люсинда никогда не путает”, – лаконично сообщила лента.
Ответ машины, которого он с трудом добился, поразил Ардониса: все гигантское подводное сооружение висело на волоске.
Несмотря на свой скверный характер, Люсинда не могла солгать в расчетах, выдать не те цифры.
Прихватив с собой ленту, Ардонис решил немедленно отправить сведения в Центр. О том, что угрожает Акватауну, в Центре должны узнать. Предотвратить катастрофу возможно. Подводники должны принять срочные меры. Либо должен быть увеличен запас прочности защитных конструкций, либо работы следует сразу прекратить. Первое решение, конечно, влетит в копеечку, но разве можно считаться с копеечками, когда дело идет о жизни тысяч людей? Но что ответят из Центра? Обдумывая запрос, Имант Ардонис вышел из лаборатории и столкнулся с доном Базилио.
После смерти Гуго Ленца кот поскучнел. Он бродил из комнаты в комнату, разыскивая прежнего хозяина, и всех сотрудников обходил стороной. Блюдце с молоком оставалось нетронутым. Чем питался кот, было неизвестно. Артур Барк уверял, что дон Базилио глотает кварки.
В пути Имант Ардонис намного поостыл. Он подумал, что в Центре начнутся неизбежные расспросы: где Ардонис взял исходную информацию для расчетов? Чего доброго, начнут его перепроверять, приступят к расследованию. Нет уж, ему важно получить окончательный результат и потом обо всем информировать Центр.
Ведь кто-то из физиков уже догадался просчитать с помощью Люсинды задачу об устойчивости Акватауна? (История сама по себе достаточно темная.) Не сообщил же Ардонис сразу о результатах в Центр? Значит, можно и сейчас не торопиться.
Он не станет хранить под спудом результаты, сообщенные Люсиндой. Но и спешить не намерен.
Сделать можно так: написать в Центр подробное письмо, привести все расчеты по Акватауну. Пока в Центре письмо изучают, тут, в Оливии, все пойдет своим чередом…
После смерти Гуго Рина жила словно во сне. Видно было, что молодая женщина живет какой-то своей, внутренней жизнью и ни до кого ей нет дела.
В последние дни Рина сильно привязалась к Робину, общество которого могло ей, кажется, вполне заменить человеческое. Быть может, причины симпатии коренились в том, что Робин в Гуго “души не чаял”, если позволительно так выразиться о роботе. Несколько лет назад, когда Робин было по ошибке схватился за оголенный провод, Гуго спас его, разобрав и снова собрав “по косточкам”. А инстинкт самосохранения у Робина был выражен достаточно сильно.
И теперь Робин стал для Рины как бы связующим звеном между нею и Гуго. Робин столько мог бы рассказать ей об умершем! Однако лишнее слово надо было вытаскивать из Робина клещами: он не отличался болтливостью, как некоторые роботы его класса. Долгими июльскими вечерами Рина расспрашивала Робина о покойном. И все время женщина не могла отделаться от мысли, что Робин чего-то недоговаривает. Однако заставить Робина проболтаться было невозможно.
Страна бурлила. Только после смерти Гуго стало ясно, насколько он был популярен. Столица потрясалась манифестациями. На военных заводах Вальнертона бастовали рабочие. Люди требовали разыскать и наказать убийцу. Надо сказать, что в данном случае требования манифестантов совпадали с самым сокровенным желанием шефа полиции, а такое случается нечасто. Таинственный распространитель тюльпанов не отмерил шефу полиции никакого определенного срока. Кто скажет, сколько ему, Арно Кампу, осталось? Быть может, он доживает последние дни?
Полученный по почте тюльпан торопил Арно Кампа, и он снова и снова нетерпеливо подталкивал гигантский маховик расследования, который и без того вертелся достаточно бойко.
Вызванная к 11 утра Рина Ленц появилась в приемной.
Препровожденная Жюлем в кабинет, она присела на краешек кресла, того самого, в котором не так давно сидел растерянный Гуго Ленц, принесший в полицию пакет, сулящий ему смерть.
Свой персональный тюльпан Арно Камп держал в ящике письменного стола. Акции Кампа с получением цветка смерти упали чрезвычайно низко: даже президент позволил себе на каком-то банкете заметить, чего, мол, требовать от шефа полиции, когда его самого шантажируют.
“Тебе-то, мозгляку, тюльпан не присылают, потому что ты абсолютный нуль”, – подумал Арно Камп, когда услужливые языки доложили ему о выходке президента.
Шеф полиции испытал сильнейшее желание натянуть гуттаперчевые перчатки, взять плотный конверт, сунуть туда цветок ну хотя бы свой! – и отправить по почте президенту.
– Нужно уточнить некоторые обстоятельства, связанные с последним днем, – сказал Арно Камп, глядя, как Рина пристраивает сумочку на коленях.
– Я все сказала.
– Могут быть детали, которым вы не придали поначалу значения.
– Спрашивайте, – тихо сказала Рина, впервые подняв глаза на Кампа.
– Когда доктор Ленц прилетел вечером домой, вы не заметили в его поведении чего-либо необычного?
– Нет, Гуго вел себя как всегда, – вздохнула Рина. – Шутил, что мы – как мухи под колпаком: за каждым нашим шагом наблюдает охрана, а улететь из-под колпака невозможно. Несколько раз повторил, что выполнил дело жизни, а потому может умереть спокойно… Вообще Гуго шутил в тот вечер. Я уже говорила об этом.
– Мы навели справки. Работа у доктора Ленца в Ядерном центре в последнее время не ладилась, опыты по расщеплению срывались, да еще взрыв 2 апреля… Как же можно говорить, что дело жизни выполнено?
Рина пожала плечами.
– Я же говорила вам, что Гуго в последние дни не делился со мной рабочими тайнами.
К концу допроса, деликатно именуемого Кампом беседой, шеф полиции, приглядевшись, неожиданно спросил:
– Простите, а где ваш великолепный перстень?
– Я его выбросила.
– Превосходный восточный перстень? Куда выбросили?
– В море.
– Уникальную камею?
Рима спрятала руку под сумочку.
– Разве я не имею права распоряжаться принадлежащей мне вещью так, как мне будет угодно? – впервые с вызовом произнесла она, откинувшись в кресле.
– Имеете. Но я вправе узнать у вас мотивы столь экстравагантного поступка.
– С перстнем у меня были связаны воспоминания… Тяжелые воспоминания… личного свойства… – сбивчиво заговорила Рина.
– Вы могли бы подарить камею, скажем, Музею восточной культуры… – сказал Арно Камп. – Ну хорошо. Расскажите еще раз, когда и как вы обнаружили, что ваш муж мертв?
Ровным голосом, будто повторяя заученную роль, Рина произнесла:
– Я проснулась вскоре после полуночи. Не знаю отчего. Словно от толчка. Ложиться спать не хотела, говорила: давай всю ночь бодрствовать. Но Гуго настоял: пусть все будет как обычно. Чтобы не огорчать его, я послушалась, но решила не спать. На сердце было неспокойно. Гуго, как всегда, остался сидеть у раскрытого секретера: “Разберу одну задачку”. А я, не знаю как, задремала – так намучилась в последние дни… Очнулась – Гуго на прежнем месте, уснул, голову опустил на недописанный лист бумаги. Позвала – не откликается. А сон Гуго чуток. Вскочила я, подошла к нему… – Рина перевела дыхание. Только по судорожным движениям пальцев видно было, чего стоит ей рассказ. – На губах Гуго застыла усмешка. Он был мертв.
– Почему вы так решили?
– Глаза… глаза Гуго были широко раскрыты. Правая рука лежала на калькуляторе. Но дальше, наверно, не нужно? – перебила себя Рина. – Когда я закричала, в комнату сразу хлынула охрана, и у вас имеются подробные протоколы, фотографии…
– Протоколы и фотографии есть, – согласился Камп. – Но вы уклоняетесь от ответа на вопрос. Меня интересует, повторяю, то, что не попало в протоколы.
Рина еле заметно пожала плечами.
– Ничего не могу добавить. К тому же вы опечатали все бумаги Гуго. Письма забрали.
– Можете идти. Жюль вас проводит, – сказал шеф полиции.
Домой Рина возвращалась опустошенной. В хвост ее орнитоптера пристроился аппарат мышиного цвета, но Рина едва обратила на него внимание. И дома и вокруг, она знала, полно теперь и электронных и прочих ищеек. Что толку? Все равно никто не вернет Гуго.
Комнаты зияли пустотой. Робин куда-то запропастился.
– Робин! – позвала Рина. Улетая по вызову к Арно Кампу, она запретила роботу покидать дом. До сих пор не было случая, чтобы Робин ее ослушался.
Не поленившись, Рина обошла все закоулки, заглянула даже в ванную – Робина в доме не было.
Он появился в двери, неуклюжий, приземистый, с четырехугольным регистрационным номером на груди.
– Откуда ты? – спросила Рина тоном, не предвещавшим ничего доброго.
– Тайна.
– Выкладывай-ка свою тайну, да поживее, – сказала Рина.
– Нет.
– Нет? В таком случае я вызову охрану, и тебя вскроют лазерным лучом, – сказала Рина и сделала шаг к двери.
– Тайна принадлежит не мне.
– А кому же? – остановилась Рина.
– Доктору Ленцу.
– Я его жена.
– Доктор Ленц сказал: никому.
Рина взялась за ручку двери.
– Именем доктора Ленца – не делайте этого! – выпалил Робин.
Женщина вздохнула, опустила руку и медленно отошла от двери.
* * *
Незаметно термин “тюльпанник” приобрел среди журналистов права гражданства.
Скверное это ощущение – быть тюльпанником. Вдвойне обидно быть тюльпанником, когда в твоих руках огромный, до тонкостей отработанный аппарат, в который входят и роботы и люди, когда к твоим услугам целый арсенал, битком набитый внушительными штуками – от многоместных манипуляторов для групповых арестов и до бомб – разбрызгивателей слезоточивых газов.
И все эти чудные игрушки бессильны перед маленьким увядшим цветком, присланным ему, шефу полиции Арно Кампу.
Только в собственном кабинете, за бронированными стеклами, под многослойной защитой, Арно Камп чувствовал себя в относительной безопасности.
Немало монологов своего хозяина выслушал арабский скакун, застывший посреди скакового поля – письменного стола, и благородная морда коня успела приобрести скучающее выражение. Так, по крайней мере, казалось Арно Кампу.
Сегодняшнее утро не явилось исключением. Вертя статуэтку в руках, Арно Камп снова жаловался скакуну, что “тюльпанное” расследование зашло в тупик.
Через несколько минут прибудет Ора Дерви. Арно Камп виделся с ней ежедневно, обсуждая результаты расследования.
Список тюльпанников – людей, получивших послание с цветком смерти, – перевалил уже за сотню. Причем это были все люди сильные, имеющие вес в сфере своей деятельности: крупные военные, финансисты, крупные дельцы, литераторы, ученые… Особенно много было ученых.
Получение тюльпана стало предметом своеобразной гордости, как бы признанием заслуг со стороны неведомого врага государства.
Возникла даже идея организовать “Клуб тюльпанников”, но президент наложил на эту идею вето. Злые языки связывали запрещение с тем, что сам президент тюльпана до сих пор не получил.
Камп поставил скакуна на место и вздохнул.
В кабинет вошла Ора Дерви.
Хотя Арно Камп видел ее теперь достаточно часто, красота Оры каждый раз по-новому поражала его.
Камп пожевал губами и неожиданно спросил:
– А вы не допускаете мысли о самоубийстве?
– Я думала об этом, – сразу ответила Ора Дерви. – Однако самоубийство, по сути, то же убийство. Оно оставило бы какие-нибудь следы. Вам-то это известно лучше, чем мне. Между тем экспертиза таких следов не обнаружила.
– Результаты экспертизы я знаю.
Ора задумалась. Вынула сигарету – Камп услужливо щелкнул зажигалкой.
– Требования анонима недвусмысленны. Джон Вальнертон должен прекратить выпуск оружия смерти, Гуго Ленц – закрыть исследования кварков и “зашвырнуть ключи” от тайн природы. Ив Соич – законсервировать глубинную проходку в Акватауне и так далее. Я не знаю многих писем, но они, наверно, в таком же роде?
– Примерно.
– И все это для того, утверждает автор, чтобы не дать капиталовладельцам дальше наживаться, – заметила Ора Дерви.
– И у этой затеи, вы считаете, есть шансы на успех? – спросил Камп.
– Во всяком случае, попытка с тюльпаном выглядит ужасно наивной. В чем-то напоминает детскую игру.
– Детскую игру! – взорвался Арно Камп. – Что же, и Гуго Ленца убили играючи?
– Факт убийства доктора Ленца с целью террора не доказан, – возразила Ора Дерви. – Наоборот, я как медик убеждена, что он умер своей смертью.
– Точно в назначенный срок! Да это же м… мистика, черт возьми!
– Не знаю.
– Вам, между прочим, тоже грозят смертью. Вас это не смущает?
– Я фаталистка. И потом, я верю в ваших агентов и в агентов ЦРУ, – улыбнулась Ора.
– Я жду в… вас завтра. С членами комиссии. Нужно выработать единую точку з… зрения, – сказал Арно Камп, прощаясь.
После ухода Оры Дерви он долго ходил по кабинету, стараясь успокоиться. Плюнуть, что ли, на все дела и лечь в клинику святого Варфоломея? Ора Дерви давно предлагала. Пора избавиться от нервного заикания…
Размышления Арно Кампа прервало появление Джона Варвара; он теперь ведал наблюдением за коттеджем покойного доктора Ленца.
– Есть новости? – спросил Камп.
– Вот пленка, шеф.
– Целая бобина? – удивился Камп. – Она что же, сама с собой разговаривает, эта Рина Ленц?
Воспроизводитель захрипел, из него послышались голоса Рины и неизвестный мужской.
“Где ты был?” – строго спросила Рина.
“В городе”, – пророкотал мужчина.
“Зачем?”
“Тайна”.
– Это еще что за идиот? – быстро спросил Камп.
– Робин. Робот, – пояснил Варвар.
Услышав, что тайна Робина принадлежит не кому иному, как доктору Ленцу, Камп изменился в лице. Варвар окаменел.
– Сколько ты летел сюда? – спросил Камп, когда отзвучала последняя реплика Робина: “Именем, доктора Ленца – не делайте этого!”, обращенная к Рине, и воспроизводитель автоматически выключился.
– Десять минут.
– Бери оперативный отряд – и в коттедж Ленца. Доставь сюда этого Робина. Бегом! Только не повреди его, – крикнул Камп вдогонку.
Настроение шефа полиции несколько поднялось. Кажется, нащупывается наконец ниточка. Так и должно быть. Любое действие оставляет след. Птица – в воздухе, лодка – на воде, и (что там еще?) змея – на камне.
Оставшись один, шеф полиции посмотрел на часы. Ровно в полдень, по мудрым законам Востока, у него было “пять минут расслабления”. Однако заняться гимнастикой по системе йогов ему не пришлось.
На пульте пискнул зуммер радиосвязи.
– Д… докладывает Джон Варвар, – прохрипело в наушниках.
С каких пор Варвар заикается?
– П-п-приказ не выполнен. Робин исчез, – доложил Джон Варвар.
– Куда исчез?
– Выяснить пока не удалось.
– Все обыскать!
– Уже обыскали, шеф.
– Допросить Рину Ленц.
– Допросили. Она ничего не знает. Говорит, Робин перестал ей подчиняться. Разладился, и потому по закону она за него не отвечает.
– Перекрыть все дороги! Оцепить район! – не сдержавшись, закричал Арно Камп, понимая, что все эти меры едва ли принесут нужный эффект. Разладившийся робот – сущее бедствие, поймать его практически невозможно. Достаточно человекоподобной фигуре сорвать порядковый номер – и она затеряется в многомиллионном городе, как капля в море.
Камп швырнул наушники. Итак, Робин исчез, унеся с собой какую-то тайну, связанную с Гуго Ленцем.
– Подобьем баланс, – обратился Арно Камп к скакуну.
Гуго Ленц умер точно в назначенный срок, хотя смерть его, как утверждает Ора Дерви, была естественной.
Робин, который мог пролить какой-то свет на тайну Гуго Ленца, пропал бесследно.
Слежка за всеми лицами, подозреваемыми в причастности к “тюльпанной” эпопее, продолжает вестись, но до сих пор не принесла никаких результатов, хотя влетает в копеечку.
Поведение Иманта Ардониса безупречно.
Так же, как и поведение Рины Ленц.
– Ох уж эти мне добродетельные вдовушки! – вслух произнес Арно Камп.
Железный Ив, как называли его геологи, предпочитал вопросы, связанные с проходкой, решать единолично, собственной властью. Это требовало крайнего напряжения сил и нервов.