Михайличенко Елизавета. Трое в одном морге, не считая собаки

   Лелея хрупкий образ религиозной дамочки с ядом, уносил я ноги с шука. Теща тоже уносила ноги. Свиные. Мики смотрел на них так, что хотелось пригласить его на холодец.
   Мою шею все еще стягивали галстуком события последних дней, но, похоже, тройной узел убийств чуть ослабел. Во всяком случае, дышалось легче. Надежда, что убийца не живет со мной в одной схар-дире[25], подпиталась хоть каким-то фактом.
   Говоря простым милицейским языком, план оперативно-розыскных мероприятий ясен и ежу. Установить, с каким бабами этот хаббадник связан; оттащить их фотографии на шук для опознания; колоть гада, пока не сдаст свою изуверскую секту по чистоте и вере; и если в ней окажется хоть кто-то из моих прежних "клиентов", то Мариша - это его месть. Почему бы пресловутому мстителю из Союза не действовать через организацию религиозных фанатиков? Не худший способ отвести от себя подозрения. Правда, есть еще третий труп, в смысле - который был первым. Но он как-нибудь приложится.
   Но тут чуть не приложился четвертый. У озиравшегося типа с саддамовскими усами вывалился огромный кухонный нож и звякнул об асфальт. Карман прорезал.
   Я и араб замерли, а Мики взвился "соколом-орлом", а потом коршуном кинулся на пискнувшего террориста.
   Дальнейшее было вполне общечеловеческим. Вокруг "арены" столпились, теща оказалась в "партере".
   Террорист произносил какой-то страстный восточный монолог. Блистал глазами и русским матом, сволочь. И так грамотно, кстати, матерился, что было совершенно ясно - не меньше пятилетки оттрубил он в советских вузах. Мики, правда, тоже пытался вставить что-то русское непечатное, но это выглядело жалкой пародией.
   Коллега мой, подбадриваемый базарным людом, зверел прямо на глазах. К счастью для террориста, мне хватило иврита напомнить коллеге о том, что в его личном деле записано: "Не допускать к работе с арабами". Расширив ноздри и зрачки, Мики долго смотрел на меня, потом процедил:
   - Он не араб. Он шиит. Я арабский знаю. А это персидский. Он иранский террорист.
   Но теща, как всегда, не дала мне договорить с человеком.
   - Боря!- радостно объявила она.- Это не араб! Он - наш! Я точно такую рубашку перед отъездом в универмаге видела!
   - Я не араб!- судорожно подтвердил террорист почти без акцента.- Я ваш!
   Я - свой! Из Самарканда! Он мне руку сломал! Сам террорист! Как я с одной рукой на стройке буду?! Тут больничный дают?
   - Мики, Мики,- мягко пожурил я, используя лексику шефа,- теперь тебе цена полставки. Смотри, ты сломал руку оле-йегуди[26]. Тебя перестанут допускать и к работе с олим. Даже следить за мной тебе теперь не доверят.
   Мики хватило еще на то, чтобы потребовать теудат-зеут[27]. Но, получив теудат-оле, он побледнел и скис. Очаровательное это было зрелище - белый Мики с голубым теудатом - "кахоль вэ лаван"[28], живой символ израильской демократии в действии.
   - Зачем он носит этот нож?!- сокрушался Мики.
   - Зачем ты таскал нож?- спросил я потерпевшего.
   - Тут террористы,- объяснил он.
   Извинения Мики оказали на брата-оле целебное воздействие. Наконец он крякнул, словно стакан водки хватил, и выдохнул:
   - Слушай, земляк... А ведь здесь - свобода. Тут, я думаю, нельзя руки просто так выламывать. Ну-ка, как его зовут? Я на него в суд подам!
   Это сообщение Мики принял покорно:
   - Я теперь с ним до смерти не расплачусь. Особенно, если у него будет хороший адвокат...
   - Переведи!- потребовал террорист.
   - Он советует тебе найти хорошего адвоката,- охотно перевел я.
   - Это ж дорого!- поскучнел террорист.- А! Правды нигде нет...
   - Переведи,- робко попросил Мики.
   - Переводить мне сложно,- честно признался я.- Мне проще советы давать.
   Я ведь из страны Советов.
   И я посоветовал ему выписать чек на названную потерпевшим сумму.
   Потерпевший брякнул: "Сто!" Я при переводе добавил от себя нолик, и они разошлись, довольные друг другом.
   Растроганный Мики, восстановивший средиземноморский оттенок, отвез тещу и свиные ноги домой на своей машине.
   - Тода раба! Елэд тов![29]- оценила теща его тимуровский поступок.
   Потом мы поехали в нашу полицию. За квартал до миштары он смущенно попросил меня выйти и тихо покатил за мной.
   x x x
   ..."Майор Пронин сидел на телеграфном столбе и делал вид, что читает газету". Так и не дослужившийся до майора Бренер сидел на своем рабочем месте в израильской полиции и делал вид, что читает русскую газету. И даже конспектирует ее, как ленинскую "Искру". На самом же деле, бывший капитан МВД, а ныне - трудящийся Востока считал, сколько раз встречается каждая из тридцати трех букв русского алфавита в произвольно взятых текстах. Не то, чтобы я совсем свихнулся от своей абсорбции по-голливудски, а просто до этого я уже проделал аналогичное с сыновними шифровками.
   Занимаясь тупой работой, я понял, что мне не стоит заниматься тупой умственной работой - она снимает самоконтороль. Это как учитель выходит из класса. В голову лезли мимолетные, но такие пронзительные подробности наших отношений с Маришей, что я уже не мог понять - то ли это действительно подробности, то ли я начал художественное редактирование своих "мемуаров"...
   Ставшие здесь милыми чисто советские ее проявления: где еще врач будет декламировать вам Петрарку в подлиннике и в нескольких переводах, но испугается шутки по поводу густоты шерсти на моей груди: "У меня с Афгана прогрессирующий гипертрихоз"; "А ты уверен, что это не заразно?"; "К моей шерсти у некоторых бывает аллергия."; "Аллергия у меня только на собак. И сильная. Так что если ты кобель, лучше признайся сразу..." А ее аристократическая небрежность в обращении с собственной дочкой, словно многие поколения предков не обходились без кормилицы и няни - вот так воспитывается независимость! А Левик до двух лет ходил с соской и, по крайней мере, до десяти - с Софьей Моисеевной...
   ...Наконец гигантский труд был завершен - я расположил цифры из шифра и буквы из газеты по частоте использования, напротив друг друга. "Перевел" цифры в буквы и приготовился собрать плоды своего труда. Но шифровка не плодоносила - вышла полная абракадабра. Горькую пилюлю напрасной работы золотила гордость, что сын мой оказался умнее, чем я предполагал.
   Рабочий день давно закончился, и впустую. Уже больше часа Мики недовольно косился на меня. Я захлопнул тетрадь, и мы поехали домой.
   КАТОЛИК
   После ужина в семейном кругу (Мики от трапезы отказался), я взял фото
   Левика и побрел к дому Анат. Только надо это было сделать до ужина "тройка" уже закончила вечернее заседание, предъявлять сына для опознания было некому.
   Номерами квартир старушек я сразу не поинтересовался, а ходить из диры[30] в диру не было куража. И я решил покурить во дворе - влруг кто-то да выглянет.
   Выглянул хасид. В темноте и в "гражданке" он меня не признал, но озирался здорово. Как будто к бабе шел. Как гимназист перед борделем. Это мог быть тот самый счастливый случай, без которого ни одно расследование не идет. И я "упал ему на хвост".
   Шли мы недолго, пришли к асимметричной многоэтажке. Фасад был залатан дюжиной вывесок. Что за конторы, было не видно, а если бы и видно - не понятно.
   Стали ждать.
   И оба дождались своего. Вернее - свою! Юную, стройную, эффектную. Я бы, конечно, предпочел увидеть что-нибудь поскромнее - в чулочках, парике и с прикрытыми локтями и коленками (почему именно эти суставы так богопротивны?)... А, может, это - четвертый труп?
   Красотка процокала под большим домом на сваях и устремилась куда-то по скрывавшейся в глубине квартала тихой улочке. И все стало напоминать пародию на пародию.
   Большие южные звезды. Разносортица вилл. Впереди юная красавица и явно очередная жертва. За ней семенит из одной тени в другую религиозный изувер.
   Черная шляпа, черный просторный, как сутана, пиджак - напоминают о патере
   Брауне. Третьим крадется, профессионально проскакивая освещенное окнами вилл пространство, бывший капитан МВД, по-прежнему, как ни крути, подозреваемый в убийстве. А уж за ним, ни от кого не скрываясь, прожигает казенный бензин настоящий израильский полицейский сабра[31] Мики - колючий снаружи и сладкий внутри, если верить прочитанной и обсчитанной сегодня русской газете...
   Но самое подлое - это собаки. Как ночью в деревне. Из-за каждого забора облаивают чужака. А чужак для них почему-то только я. Красотка проходит - ни ухом, пингвин - ни рылом. А я - так за всех троих. Неужели от меня какой-то специфический олимовский запах? Неприкаянности? Неустроенности? Или дешевой пищи, дешевого мыла и дешевых сигарет?
   Да нет, скорее - они оба тут не в первый раз. Привыкла собака к ним. А Мики - просто в машине. Если так, то шансы, что хаббадник ее отравит именно сегодня - невелики... Нет, ну как брешут! А может, у меня олимовская походка? А почему бы и нет? В детском саду, в октябрятах, в пионерах, в комсомоле, в армии - всюду учили маршировать... О, вот мы и пришли!
   И куда же это мы пришли? Вилла, однако, не из последних. И кругом одни мечты: у ворот - идиота, за воротами - оле, за дверью - каждого сабры. "Мерседес", вилла и красивая женщина.
   Ага, надо понимать, что заглядывать в чужие окна иудаизм не запрещает...
   Что же там такое открылось взору нашего "черного следопыта"? Жаль, что отсюда не видно. Впрочем, как известно из анекдота, наблюдение за наблюдающим гораздо интереснее. И информативнее! Наконец-то божий человек отшвырнул всю мягонькую благостность. Вот лицо настоящего убийцы! Что называется - страстного и холодного. Такой не травить, а резать должен...
   ...Ну наконец-то! Жертва возвращается, развязка приближается. Ну и хорошо, а то замерз, как... да нет, с таким телохранителем - какая уж тут развязка!
   Вслед за жертвой с трудом пролез в дверной проем огромный негр, оглядел крыши домов с таким видом, как будто он центровой из "Маккаби" и скрючился в позе эмбриона за рулем "Мерседеса". "Жертва" бабочкой впорхнула туда же, и вся эта роскошь покинула сцену.
   Хасид долго смотрел им вслед, затем тяжко вздохнул, полез в карман и достал пузырек. Долго смотрел на него.
   Мучается, бедный. Тяжело упускать добычу. Я даже испугался, что он в сердцах шмякнет яд об асфальт, и доказывай потом, что это его, а не моя работа...
   А уж как мне жаль шанс упускать!..
   А не буду я его упускать! Я же многого от жизни не требую - мне не его виновность доказать, а хотя бы от себя и домочадцев подозрение отвести. Вот она - "печенюшечка", предложенная мне из жалости судьбой. Все как раз: Мики - свидетель, яд - улика. И надо сделать это юридическим фактом.
   Я рявкнул:
   - Не двигаться!- отлепился от забора и возник перед стариком.
   Мики врубил фары. Старик выглядел жалко. И я начал его колоть, пока он не очухался:
   - Кто эта женщина?!
   -...Рахель...
   - Почему ты за ней следишь?!
   Старик, скорбно глядя на меня, пожевал губами и привалился к ограде:
   -...Дочь...
   Я слегка растерялся - то ли от боли в его глазах, то ли от неожиданного поворота:
   - А мужчина?
   -...Католик...
   - В смысле?- сказал я.
   - Гой[32],- теперь у него были глаза человека, испившего чашу до дна.
   Впрочем, последний глоток был еще у него в руке и он явно решил его сделать. Но как только старик начал сворачивать крышку пузырька, я перехватил его руку, подержал ее в свете микиных фар, затем достал из кармана носовой платок и медленно, чтобы у Мики ни в чем не было сомнений, сдавливал запястье, пока склянка не плюхнулась в платок. Вслед за ней к моим ногам плюхнулся старик.
   Мики выскочил из машины и побежал к нам.
   - Что ты с ним сделал?!- заорал он.
   - А то ты не видел,- ответил я и добавил пару известных даже ему русских слов.
   Мики ответил несколькими ивритскими словами, до сих пор мне неизвестными, и начал искать у старика пульс. И похоже, нашел, потому что слегка успокоился и потребовал, кивнув на платок:
   - Покажи!
   - Это яд,- внятно объяснил я,- тот самый. Он его, гад, под лекарство замаскировал. Надо узнать - кто из этой парочки такое лекарство принимает. Может, он его подменить хотел?!
   Понятно, что так складно это звучало только в моем воображении. То есть примерно половину слов мне приходилось заменять аналогами разной степени отдаленности. Например, вместо "лекарства" была "еда для больных" и так далее.
   У Мики не хватило мозгов это понять. Он лапанул пузырек, похерив всю дактилоскопию, понюхал яд, потом его лизнул и влил старику в рот. Что я мог сделать?! Только стоять и ждать когда на мне будет уже пять трупов...
   ...После того, как мы сдали слегка "реанимированного" хаббадника кардиологам, Мики сказал:
   - Чем следить за стариком, лучше бы взял автограф у Джона.
   - У католика?- догадался я.
   В очередной раз Мики посмотрел на меня, как на идиота:
   - Ты мне надоел. Ты завтра телевизор включи, посмотри баскетбол. Как раз "Маккаби" играть будет. А я хоть хавэру[33] свою навещу, бесэдэр?
   - Не могу тебе этого обещать, хавэр,- сказал я.- Ведь завтра дедушку могут выписать. А я хочу присутствовать при появлении четвертого трупа.
   - Все хотят присутствовать при появлении четвертого трупа,- вздохнул
   Мики.- Ладно, смотри - этот старик вернулся из Америки уже после первого трупа. Поэтому у него железное алиби...
   - Ты не мог сказать мне это на пару часов раньше?!- вомутился я.
   - Не мог. Я и сейчас не мог, это между нами. А потом - хотелось посмотреть на работу русской школы. Так ты посмотришь баскетбол, бесэдэр?..
   "ИДИОТИЗМ - НЕ ВЕЧНЫЙ СПУТНИК ПРАВДЫ..."
   Мне предстояло две операции. Приятная и неприятная. Получение первой зарплаты и свершение первого преступления на исторической родине.
   Мой иврит явно не соответствовал поступившей на счет сумме, и пкида[34] посмотрела на меня со злобным интересом. И профессиональное чутье у нее было что надо - через пару минут я уже запихивал тещину карточку в банковский автомат.
   Валютный счет был цел и даже поднакопил жирок процентов. Шекели тоже были на месте. Похоже, что частный детектив, выпасший меня, был альтруистом.
   Или ему платил "Сохнут". Или он поставлял информацию не за деньги.
   Денег я зачем-то снял много, и теперь хотелось с ними что-нибудь сделать. Воображения хватило на бутылку водки, а чувства юмора - на банку огурцов. Чадам и домочадцам я прикупил в ближайших лавках подарки: Левику электронную игру, Ленке - кроссовки; сложнее было с тещей, но тут девица в седом парике улыбнулась мне с рекламы крема от морщин, и Софья Моисеевна получила французский крем в знак того, что подозревать ее в убийстве теперь не больше оснований, чем других членов семьи.
   - Шалом, старуха!- сказал я Ленке.- Ставь самовар!- и стукнул об стол бутылкой.
   Ленка закусила губу и подняла на меня обиженные глаза. "Началось",тоскливо подумал я и взвыл голосом профкомовского Деда Мороза:
   - Смотрите, какие я вам подарки принес!
   Выход сына и тещи положил конец сцене первой "Ленка и ее муж-подлец".
   Вторая сцена получилась не менее эмоциональной. Я вывалил на стол подарки. Левик с радостным воплем хапанул кроссовки, Ленка молча и скорбно рассшифровывала надписи на креме. Софья Моисеевна подозрительно взяла со стола пеструю коробку, повертела, сдержанно поблагодарила и ушла к себе в комнату разбираться.
   - Значит, вот в чем дело!- трагически прошипела Ленка.
   - Ты чего, старушка?!- приобнял ее я.- Что такое?!
   - Не торгай меня!- крикнула она.- Я и без твоего подарка знала, что теперь кажусь тебе старой!..
   Ленка ревела в ванной. Ее истерика должна была меня ошарашить - жена принципиально никогда не истериковала и истеричек не выносила. Не ошарашила.
   Что-то подобное напрашивалось после моего чудесного освобожления из мест предварительного заключения. Наши взаимоуважение, духовную общность и совместное ведение хозяйства не оскверняло больше ничто плотское. Мариша еще не умерла во мне, а я не то, чтобы был принципиальным противником группового секса, но не с Ленкой же! А она слишком хорошо меня знала, чтобы отличить общий абсорбционный стресс от моих частных реакций.
   Я стоял в салоне, у бутылки водки и вслушивался в недра квартиры. Ленка рыдала под аккомпонимент бравурной музыки - Софья Моисеевна осваивала электронную игру. Праздничный ужин, судя по всему, отодвигался.
   Я нашел на кухне банку с чем-то, напоминавшим крем для обуви, под кодовым названием "Цуцик". Положил его вместе с чем-то, надписанным без огласовок, в питу[35]. Съел. "Цуцик" был похож на шоколад, а второе, без огласовок, наоборот.
   Пока в моем желудке осуществлялись единство и борьба противоположностей, я смотрел на остатки "Цуцика" и вспоминал вчерашнего негра, вчерашнюю девицу, вчерашнюю историю и вчерашнюю же просьбу Мики. И пошел смотреть телевизор.
   Дейстивительно, играл "Маккаби". После опознания Джона интерес к зрелищу иссяк. Что поделаешь, я не болельщик. Я театрал. Потомственный. Пусть они тут узнают своих негров на темных улицах со ста метров в спину... У советских собственная ментальность... На баскетболистов смотрим свысока...
   Зря я, что ли, привез любимовского "Гамлета без Гамлета". Кстати, ничто так не примиряет с израильской действительностью, как песни Высоцкого... Да и диалоги весьма актуальны:
   "... Ты прибыл с севера и ничего не знаешь.
   Безумный Гамлет, в прошлый год убив отца,
   На этот раз прикончил сразу двух:
   Беднягу Клавдия и мать.
   Во время сна он влил им в уши яду.
   А яд ему всучил какой-то призрак.
   Подробностей не знаешь?.."
   Подробностей я не знал. И не было у меня труппы бродячих актеров для проведения следственного эксперимента по-шекспировски. И вообще, у меня больше ничего не было. А от Офелии остался только ее муж в законе, и встречаться с ним страшно не хотелось. Ну, неприятно мне встречаться с мужьями своих женщин. Слежу, чтобы не высунулось скотское чувство превосходства и всегда перебарщиваю - самоуничижаться начинаю. И понимаю, что это выглядит так, словно мне стыдно... А ту как бы даже и не с мужем, а со вдовцом...
   Но от встречи с ним было не отвертеться. Хаббадник не оправдал возложенных на него чаяний; "Совет по Чистоте и Вере" ушел в подполье; таинственная подруга Анат куда-то еще глубже. Единственная ниточка, отводившая подозрение от моей семьи, вела к мужу Мариши - Вове. И лучше всего было сходить к нему прямо сейчас, пока Мики у хаверы... Да и водке с огурцами чего киснуть...
   Магнитофон одобрил мое решение и пообещал перед тем, как обесточился:
   "Идиотизм - не вечный спутник правды!
   Со временем ты все узнаешь..."
   САМ СЕБЕ ЧАСТОКОЛ
   Сцены ревности можно было не опасаться. Вова, как и подобает супермену, был не ревнив. Когда он тогда неожиданно приперся, его не удивило ни то, что дверь долго не открывали, ни что полицейский при мундире, но босиком.
   Замечательный мужик! Так и подмывало ляпнуть, когда мы службу в Афганистане вспоминать стали: "Что ж ты раньше не сказал, что из сороковой армии. Я бы с твоей женой путаться не стал..."
   Нет, действительно бы не стал... Я хоть и скот, но с принципами - как справедливо заметил один мой однополчанин, когда я его арестовывал...
   Жека был сильно под дозой. Но меня узнал и сориентировался:
   - Ты, браток, отвернись... или пойди отлей. Я убегать буду.
   Правильно, в общем, сориентировался. Дней пару назад я бы его отпустил.
   Но в ту ночь убили медсестру в реанимации - взяли наркотики. И я сказал:
   - Ампулы у тебя, Жека, очень неудачные. Из-за таких медсестру замочили.
   Так что - извини.
   Жека даже вышел из кайфа:
   - Ты что, гад, мокряк на меня вешаешь?!
   - Не вешаю, Жека. Но не исключаю. И отпустить не могу.
   - А-а,- протянул Жека.- Я вспомнил! Ты же у нас принципиальный! Ты же по хатам не шарил, не мародерничал. Ты только трофеи... часы с трупов... шакал!
   - Заткнись, скотина!- я не хотел, чтобы услышали остальные - нормальные люди в "афганский кодекс" не врубаются...
   ...Да, волосы и принципы с годами редеют. Но тем больше дорожишь оставшимися. Надо бы их как-нибудь на досуге причесать, уложить, а то во все стороны торчат, что-нибудь, или кого-нибудь цепляют, и не дают нормально продвигаться. И вообще - попадают в суп и портят аппетит.
   Кстати, наконец-то я хожу по улице без "хвоста". Если, конечно, Микина хавера - не банальный ход для усыпления бдительности. И я сделал ответный банальный ход - начал перезавязывать шнурок.
   Результат оказался глубоко небанален - Мики не было. Была Ленка.
   Все стало на свои места. Похоже, что к Вове можно было уже не идти. Ленка, по обыкновению "проинтуичив", что я отвязался, испытывает, скажем, страх одиночества. И, в общем, правда страшно. Чужая страна, ни языка, ни профессии. Плюс сын, плюс старуха-мать. А тут - очень кстати - сука Фрида с неопознанным трупом. И тот же яд под рукой. Ниспосланный свыше случай вернуть мужа в ложе семьи... А Левик мог о чем-то догадаться, но без шифра писать о таком - страшно...
   А с точки зрения Ленкиной морали, Фрида - не большая сука, чем Анат или
   Мариша... "Поднявший меч на наш союз, достоин будет худшей кары...", "Пусть ваше сердце не замрет, не задрожит рука...", "И одною пулею он убил обоих, и бродил по берегу в тоске..." Что она еще напевала в последнее время?
   В тоске добрел я до знакомой двери, обезображенной какой-то каббалистической надписью из пяти "вавов" и одной "хэй". А потом еже шесть "вавов" и дырка от бублика.
   x x x
   - А-а,- сказал небритый ханыга в засаленной футболке и приглашающе отступил от входа.- Наконец-то. А то я все жду, когда ты придешь. Уже пол-ящика выпил... Ты там скажи, чтобы этого мудака больше не присылали... И переводчицу его, с ее русским языком... Сам приходи.
   - Так я и пришел,- сказал я и по-инерции выставил бутылку и огурцы на стол, на котором аналогичного, в различной степени опустошенности, и без того хватало.
   Мужик сломался. И это, наконец, объяснило мне, почему Мариша изменяла такому шикарному мужу - и красавцу, и шкафу, и преуспевавшему там скульптору, уже начавшему получать заказы здесь. Когда я не выдержал и спросил ее об этом, она усмехнулась: "Он - слабый". Я тогда не поверил.
   - А дочка где?- спросил я Вову, потому что все вокруг слишком напоминало общагу после Нового года, и ребенку в этом бардаке не было места.
   Вова усмехнулся:
   - Спит. Устала после учений по гражданской обороне,- он кивнул в затененный угол.- Одно меня в этой жизни радует - одноразовые пеленки.
   В углу стояла эта самая пластиковая конура для младенцев - на случай грядущей химической атаки. "Мамат". В ней, обняв папин противогаз, спала Номи.
   Рядом валялись израильский флажок, голый пупс и орден Красной Звезды, которых в Израиле, судя по всему, было не меньше, чем врачебных "поплавков".
   - На фиг ты все это вскрыл?- спросил я.- Оштрафуют.
   - Не успеют. Все равно скоро война. А ребенку нужна хотя бы "мамать". Для патриотического, как видишь, воспитания.
   От малышки на подстилке меня проняло по-настоящему. Я налил по полной и испил до дна. Это было именно то, что сейчас требовалось. Быстро и молча, как в подъезде, прикончили мы бутылку. И уже обстоятельно взялись за вторую.
   Все-таки жизнь - пресволочной жанр. Становишься подлецом помимо воли. Напротив сидел человек, который не сделал мне ничего плохого. Мы родились в одной стране под одной пятой графой; ползали по песку и горам на колониальной войне - в другой; и вот теперь пьем "Столичную" в третьей. Выходило, что этот человек был мне почти брат. А я трахал его жену. А потом моя жена ее за это убила. И иэ скульптора-супермена получился оле-одиночка. Короче, загубил я походя мужику жизнь, а теперь пил с ним, как лучший друг, и пытался что-нибудь выведать. Что-нибудь такое, что позволит мне успокоить свою не слишком беспокойную совесть и отыскать убийцу вне своего дома.
   - А откуда у тебя орден Красной Звезды?
   - Заслужил ненароком. Угораздило,- отозвался Вова.- Очень уж в плен не хотелось попадать. Ну, и командир части об этом вспомнил. Через полгода. Когда я его самого из плена выменял...
   - Подожди-ка! А это не тогда, когда душманам вместо комбинезонов подштанники подсунули? Это у этого полкана кличка "Подштанник" была?..
   Мы выпили за еврейскую предприимчивость, потом за наших "афганцев", потом за афганских афганцев, хоть они и мусульмане. Потом за еврейских "афганцев", потом за афганских евреев, потому что евреи есть везде, тем и хороши. Потом за то, что евреи уже есть не везде. А потом еще за много чего.
   - Пожрать чего-нибудь сварганить?- вспомнил, наконец, Вова.
   - Что я, жрать сюда пришел?- отказался я.
   - А чего ты тогда пришел? По службе? Тогда почему не спрашиваешь кто убил Марину?
   - Ну?- сказал я.- Кто?
   - А в том-то и фокус, что некому.
   Помолчали.
   - А почему ты не спрашиваешь - кого я подозреваю?- протянул Вова.
   - Ну?
   - А никого... А теперь ты меня спросишь с кем она поддерживала хоть какие-то отношения.
   Я промолчал.
   - А ни с кем она тут еще не поддерживала отношений,- усмехнулся Вова.
   Не успела. А если ты еще после этого поинтересуешься моим мнением, то я скажу - самоубийство. Причина? Нет причины. Значит, крушение сионистских идеалов.
   Все это ерничанье тяжело давалось нам обоим, но он имел право задавать тон, и раз выбрал такой, значит, так ему было легче.
   Во всяком случае, мысль была вполне здравая - у Мариши сионистские идеалы имелись и даже не без перехлеста.
   - Что, три самоубийства подряд одним и тем же ядом?- буркнул я.
   - Старик,- сказал Вова, тоскливо глядя на меня.- Это эпидемия.
   Проснулась Номи и заревела. Я забрал у Вовы соленый огурец, который он явно намеревался сунуть в "Мамат" и, неожиданно для себя, брякнул: