Михайлик Яков. Соколиная семья

   - И много их? - поинтересовался кто-то.
   - Четырнадцать было. Четырнадцать летчиков, - ответил полковник, подчеркнув слово было. - Командовал эскадрильей майор Жан Луи Тюлян.
   - Я говорил, что Жан! - обрадованно воскликнул Николай Крючков.
   - Погоди, Коля, - недовольно махнул рукой Крупинин. - Недавно, семнадцатого июля, не возвратился с задания командир Нормандии - майор Тюлян... Теперь эскадрильей командует капитан Альберт Литольф. Здорово воюют ребята. Немцев бьют почем зря.
   - А что со вторым фронтом? - спросил Саша Денисов.
   - Это уже не по моей части, братцы. Вот приедет лектор Минаев - у него и спросите.
   Полковник встал, отряхнул брюки и куртку, попрощался и пошел к командному пункту полка, где стояла дивизионная машина. Вышедшие из землянки Мельников и Верещагин о чем-то поговорили с Крупининым, и он уехал в штаб дивизии.
   Как потом выяснилось, полковник приезжал по двум очень важным вопросам: полк представлялся к награждению орденом Красного Знамени и отправлялся на переформирование...
   О том, что наш 54-й гвардейский Керченский истребительный авиационный полк ежедневно вносил большую лепту в разгром фашистской Германии, говорят такие цифры. Только на Центральном фронте летчики части совершили 800 боевых вылетов (общий налет 680 часов), из них: на разведку - 304, на сопровождение штурмовиков и бомбардировщиков - 126, на прикрытие аэроузла - 126, на перехват - 84.
   Проведено несколько десятков воздушных боев, сбито 22 и подбито 12 самолетов противника.
   В июльских боях на орловско-курском направлении, - говорилось в представлении Военного совета фронта, - полк вел напряженные боевые действия и успешно справился с поставленными задачами...{8}.
   О том, что нам предстоит отправиться на переформирование, мы узнали в тот день, когда к нам приезжал полковник Крупинин и рассказывал об эскадрилье Нормандия.
   Вечерело. Уже было ясно, что больше вылетов не будет. Солнце спряталось за горизонт. На аэродром пали робкие сумерки. Вспоминая рассказ полковника, ребята продолжали высказывать свои предположения о втором фронте, говорили о боях под Орлом, который со дня на день, вероятно, будет освобожден.
   От землянки шагали к нам Мельников, Бенделиани, Верещагин и замполит. С другого конца стоянки спешили Ривкин и Талов - командиры второй и третьей эскадрилий. Получилось так, что собрался весь руководящий состав полка.
   - Товарищи командиры! - сказал Евгений Петрович Мельников. - Необходимо привести в порядок всю авиационную технику. Завтра к исходу дня передадим самолеты в соседний полк. Нас выводят из состава действующих войск, мы прекращаем бои и идем на отдых. Точнее - на переформирование. Вот так. Огорчайтесь или радуйтесь, но приказ есть приказ. Идите и объявите его в эскадрильях.
   Иван Федорович Балюк и я еще долго стояли в раздумье. Как же так? У нас есть самолеты, летчики. Бои за Орел еще не окончены, а нам приказывают отдыхать. Странно, очень странно. Однако, решив, что начальству виднее, мы пошли в эскадрилью. Надо было найти инженера Дрыгу и сообщить ему новость.
   Обогнув небольшой лесной массив, мы вышли на летное поле, вокруг которого стояли замаскированные самолеты. Перепрыгнув через старый валежник, вышли на тропу, негромко разговаривая между собой. Тропа петляла мимо землянки оружейников и упиралась в стоянку яков. С одного из кустов вспорхнула какая-то птица, чуть не задев нас своими трепетными крыльями.
   - Пристроилась рядом с людьми, - заметил Балюк.
   - Ребята не разоряют гнезд, вот птицы и живут рядом, - ответил я.
   Поблизости были слышны голоса:
   - Быстрее заканчивайте.
   - Уже почти готово. Последняя гайка.
   Дрыга, как всегда, хлопотал на стоянке самолетов. Он торопил техников и механиков, заканчивающих восстановление подбитой в бою девятки.
   - Кажется, ничего не знает о приказе, - пробурчал под нос Балюк, заметив инженера.
   Дмитрия Дрыгу мы уважали. Это был очень способный, энергичный человек, мастерски знающий свое дело. Он умел организовать работу так, что любой самолет, выведенный из строя в бою, к исходу дня или к утру был снова готов к полету. Вот за это и уважали инженера в эскадрилье все летчики, техники и механики. Его ценил сам инженер полка Кобер.
   Подойдя к Дмитрию, Балюк сообщил ему, что есть приказ завтра к исходу дня передать самолеты соседям.
   - Хоть сейчас, - ответил Дрыга. - А девятку утром опробуем - и тоже можно сдавать.
   - Ну что ж, хорошо! - одобрил командир. - А сейчас пойдем проверим, что у тебя делается в каптерке, как налажен учет запчастей. А заодно проверим и НЗ в твоей знаменитой фляге.
   Дрыга шел молча. Непривычно человеку вот так вдруг остаться с завтрашнего дня без дела.
   - Чудно! - проговорил он, не обращаясь ни к кому.
   - Что чудно? - спросил Балюк.
   - Безработными, говорю, будем с завтрашнего дня.
   - И отдохнуть надо. Люди устали. Кстати, отдых-то надо спрыснуть.
   - Как это понимать?
   - Очень просто - выпить по махонькой из твоего неприкосновенного запаса.
   - Есть ликер шасси. Хотите попробовать?
   - Бр-р-р! - поежился Балюк. - Заборист?
   - Мы привыкли, - равнодушно ответил Дрыга. - Спирт с глицерином. Пьется мягко.
   Мы пришли в каптерку, где хранилось все, что было необходимо для ремонта и восстановления самолетов и моторов.
   - Приземляйтесь, - сказал инженер и первым сел на свернутый самолетный чехол.
   Вскоре перед нами стояла банка ликера. Закуска была более чем скромная кусочек черного хлеба и фляга воды.
   - Чтобы вы не сомневались, я первый выпью. Ликерчик не первого сорта, но все же профильтрованный - ни резиновых манжет в нем, ни прокладок нет, да и глицерина - самая малость. Бывайте здоровы, отцы-командиры!
   Дрыга выпил, глотнул из фляги воды и отломил кусочек хлеба. Потом налил командиру и мне. Жидкость для заполнения амортизационных стоек была тягучей и сладковатой.
   - Настоящий ликер, - похвалил я. - Авиационный. Но больше двух глотков что-то не могу осилить.
   - Давай другого налью, - предложил Дмитрий.
   - Если такого же завода, то избавь.
   - Авиация пошла! - недовольно произнес инженер. - Выпить не с кем.
   Ночь прошла спокойно. На следующий день полк передавал соседям самолеты.
   - Как идут дела? - спросил Мельников командира эскадрильи.
   - Все в порядке, - доложил Балюк. - Что же мы теперь будем делать?
   - Отдыхать, Иван Федорович. Почти все летчики, в том числе и ты с Михайликом, завтра отправляются под Москву, в дом отдыха. Есть там такое местечко укромное - Домодедово. Слыхал?
   - Знаю, - ответил капитан.
   - Вот туда и полетите. А сейчас заканчивай дела и готовься с хлопцами к отлету.
   Чтобы дать последние распоряжения, мы пошли искать инженера эскадрильи. Дрыга лежал под деревом, безвольно раскинув руки.
   - Что с тобой? - спросил его Балюк.
   - Голова болит, и в глазах чертики прыгают...
   - А ты не хватанул ли своего ликера после нас?
   - Почти не пил. Так, еще немного приложился...
   - Яков, беги за доктором! - распорядился Балюк. Цоцорию я нашел быстро.
   - Ликер? - догадался он.
   - Марки шасси.
   - Ничего страшного, Яков. Но теперь он будет разбираться, что можно пить, что нельзя...
   После этого случая Дрыга не то что амортизационную смесь - и водку-то пил с великой осторожностью.
   ...Прилетев в Домодедово, мы узнали, что наши войска, наступавшие на орловском направлении, изгнали врага из Орла, а полки и дивизии, громившие его на белгородском направлении, освободили Белгород.
   Вечером 5 августа 1943 года Москва салютовала советским воинам, одержавшим замечательные победы. Это был первый в Великой Отечественной войне салют в честь доблестных частей наших Вооруженных Сил.
   Перед броском на Запад
   ...День придет: от Севера до Юга
   Крылатая победа пролетит!
   Константин Симонов
   Домодедово встретило нас радушно, приветливо - горячим душем и добрым столом, тишиной библиотеки, по которой мы, солдаты, так соскучились, и безмятежьем кроватей с белоснежными простынями и пуховыми подушками. Два-три дня спали, как бобры зимой. Давным-давно, с довоенных времен не было такого уюта. Ни команд, ни тревог, ни выстрелов, только тихо позванивают на августовском ветру сосенки да березки.
   Ребята, приведя себя в божеский вид после фронтовых мытарств и затрапезности, блаженствовали. Днем бродили по лесу, выходили на поля, нетронутые войной, навещали соседние деревеньки, а то и выезжали в Москву, гремевшую почти каждый вечер победными салютами. А к ночи собирались в палатах, читали, слушали радио, играли в шахматы и домино. И как-то уж так получалось, что обязательно вспоминали минувшие бои. Вроде бы и не стоило вспоминать тяжелые дни, полные лишений и невероятного напряжения, однако говорили о них, как о больших событиях в жизни каждого из нас, как о памятных вехах первого поколения Октября.
   В конце августа из Домодедова мы возвратились под Курск, в район Щигров, где летчики должны были переучиваться на новых, еще неизвестно каких самолетах, чтобы потом снова отправиться на фронт. В один из таких дней новый командир дивизии полковник Владимир Викентьевич Сухорябов собрал нас и зачитал Указ Президиума Верховного Совета СССР.
   Мы уже знали из сообщения но радио, что многие наши соратники удостоены высокого звания Героя. Но когда перед строем полковник зачитывая Указ, торжественная приподнятость была настолько велика, что мы едва справлялись со своими чувствами.
   ...За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом отвагу и геройство присвоить звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали Золотая Звезда гвардии капитану Балюку Ивану Федоровичу, гвардии майору Бенделиани Чичико Кайсаровичу, гвардии капитану Дубенок Геннадию Сергеевичу, гвардии лейтенанту Ратникову Петру Петровичу, гвардии капитану Ривкину Борису Мироновичу...
   Митинг бурлил. Выступали награжденные, говорили их боевые друзья, командиры и политработники. Речи были короткие, но горячие, взволнованные, заряженные великой силой патриотизма, клятвой на верность Советской Родине, ее народу и партии.
   Солнце уже поднялось довольно высоко, и я проснулся от его лучей, пробившихся через щель занавешенного одеялом окна. В комнате было душно, и я решил распахнуть окна.
   Спросонья зацепился за чайник. Падая со стола, он загромыхал, разбудив ребят. Все девять человек вскочили в недоумении.
   - Что такое?
   - Кто стреляет?
   - Бомбят, - пошутил я. - Вставайте, байбаки! Привыкли бездельничать в Домодедове.
   - Ай, - отмахнулся самый молодой из нас, летчик Гагин, и, перевернувшись на другой бок, накрыл голову подушкой.
   Одеяла с окон полетели вниз, и комната заполнилась ровным светом теплого осеннего утра, свежим, чистым воздухом с вкусным запахом свежеиспеченного хлеба, который выпекали в пекарне обслуживающего батальона.
   - Хлеб, - потянул носом Саша Денисов.
   - Русский хлеб, - смакуя, произнес Илья Чумбарев. - Корочку бы сейчас, румяную, поджаристую. С маслом. А?
   - Не заработали мы на хлеб сегодня, - лукаво улыбнулся Иван Балюк.
   - А мы аванс попросим, - в тон ему ответил Илья. - Эй, Гагин, вставай, красоту проспишь. Вставай да сбегай за хлебом. Иль не чуешь благодати ржаной?
   - Не мешай ему, - сказал Саша Денисов, - ведь он до авиации работал пожарником. А у них такой закон - пока на одном боку не проспишь двадцать пять часов кряду, ни разу не повернувшись, не видать тебе посвящения в рыцари брандспойта.
   Поднялся хохот. Не выдержал и Гагин. Смеясь вместе со всеми, он начал заправлять свою кровать. Одни выбежали на зарядку, другие стали умываться.
   - Яков, - попросил Иван Балюк, - полей, пожалуйста, на голову.
   - Лей не лей, все равно шевелюра не вырастет, - съязвил Денисов.
   - Важно не то, что на голове, а то, что в голове, - отфыркиваясь, заметил капитан. - А у тебя, Саша, ветерок в голове, хотя и шевелюра буйная.
   Ребята снова засмеялись.
   У дверей показался посыльный и доложил, что командира первой эскадрильи вызывают в штаб к одиннадцати ноль-ноль.
   - Хорошо, приду, - сказал капитан. Собравшись, мы пошли в столовую, а позавтракав, направились в штаб. Евгений Петрович Мельников расспросил капитана об эскадрильских делах, об учебе молодых летчиков. Балюк ответил на вопросы командира полка и под конец разговора спросил, скоро ли в настоящее дело, когда получим новые самолеты.
   - Скоро, скоро, - заверил подполковник. - А пока вот тебе пакет, доставишь его в штаб дивизии.
   - На автомобиле? - уточнил Балюк.
   - Зачем же на автомобиле? Бери По-2 и лети. Сегодня же и обратно вернешься.
   - Есть, - повеселел капитан. - Летать, даже на кукурузнике, лучше, чем сидеть и зубрить наставления.
   - У вас все такого мнения?
   - Конечно, - ответил Балюк.
   - Напрасно, Иван Федорович. - Наставления надо знать. Ну, собирайся - и в путь.
   Капитан улетел, предупредив меня, что, если он почему-либо не возвратится, надо завтра провести занятие с летным составом по тактике боевых действий своих самолетов и авиации противника.
   Вскоре из штаба дивизии позвонили, что капитан Балюк прибыл, передал пакет и сразу же, не задерживаясь, вылетел обратно. Мы ждали его час, два... Уже наступила темнота, а Ивана Федоровича все не было. Я пробыл на аэродроме до глубокой ночи. Не сел ли командир на вынужденную? Не уклонился ли от маршрута?
   Только на вторые сутки стало известно, что капитан вылетел за несколько минут до захода солнца, а когда уже наступила полная темнота, он приземлился возле одной из деревень. Подробности же рассказал сам Балюк...
   Небольшая площадка, облюбованная капитаном, оказалась вполне пригодной для взлета и посадки. Пройдя над ней два раза, Балюк сел. Подрулив поближе к первому сараю, он развернул самолет против ветра и выключил мотор. Не успел вылезти из кабины, как его окружила толпа любопытных деревенских ребятишек, к которым вскоре присоединились и взрослые.
   Какой-то белобрысый паренек в кепке без козырька, вытерев ладонью нос и обдернув выцветшую рубашонку с расстегнутым воротом, отделился от толпы и, пристукнув каблуками здоровенных ботинок, спросил:
   - Вы - советский?
   Иван Федорович улыбнулся:
   - Так точно, товарищ... как тебя?
   - Степашкой зовут, - ответил мальчонка.
   - Советский, товарищ Степашка!
   В толпе засмеялись.
   - А зачем прилетели?
   - На тебя посмотреть, Степа. Уж больно ты парень-то толковый. И смелый, видать. И вот на них тоже, - показал капитан на Степиных односельчан.
   - А вы с немцами воевали или все время вот так летали, по деревням? спросил Степашка.
   - Пришлось немного повоевать, - уклонился от ответа капитан.
   - Немного - это так себе... Над нашей деревней каждый день така-ая карусель была, - протяжно сказал Степа, - что даже на земле голова кругом шла. Вот такого бы летчика посмотреть, настоящего. А кукурузников мы вида-али, закончил малец и, разочарованно махнув рукой, отступил в толпу.
   - Критику ты, брат, навел большую, - покачал головой Балюк. - А сам-то воевал?
   - Я - нет. Зато у меня тятька танкист. Орден Славы получил!
   - О! Значит, ты сын героя? Молодцом! Собравшиеся расступились, давая кому-то дорогу.
   Балюк увидел: к самолету пробирается высокая, хорошо одетая женщина. Она шла большим, размашистым шагом, на ходу отвечая на вопросы односельчан.
   - Ну чего, чего столпились? Телеги не видели, что ли?
   - Елена Петровна, какая же это телега? - усмехнулась худенькая девчушка. Это самолет. Наверно, к тебе, как к председателю колхоза.
   - Сама спрошу - ко мне, нет ли, - ответила женщина.
   Балюк, сдвинув шлемофон на затылок, пошел навстречу Елене Петровне. Поздоровались. Председательница потребовала документы. Капитан показал.
   - Батюшки! - всплеснула руками Елена Петровна. - Герой!
   - Герой?!
   - Герой! - зашумели в толпе. - А ты, Степка, молол тут всякую ерундовину: летал - не летал, батькой своим выхвалялся.
   - Да я... кабы знал... да я что... Отстаньте! - И вдруг выпрямился, поднял голову: - А где вы раньше были? За мою спину прятались. Осмелели после меня-то. А я первый к нему подошел!
   Люди начали наперебой задавать Балюку вопросы, приглашать покушать, отдохнуть.
   - Надо бы, Елена Петровна, - попросил капитан, - охрану к самолету. А завтра с утра полечу домой.
   - Степашка! - крикнула женщина. - Беги к деду Мирону и скажи, чтобы сей момент был здесь.
   - Есть! - смешно козырнул мальчонка и во весь дух помчался выполнять приказ председательницы.
   - Да пускай дробовик захватит с собой! - крикнула ему вслед Елена Петровна.
   Дед Мирон, в сопровождении Степашки, пришел минут через десять. За плечом у Мирона висело ружье.
   - Здравия желаю! - поздоровался он. с Балюком. - Какое будет приказание?
   - Просьба, дедушка: покарауль машину до рассвета, - сказал Балюк.
   - Это можно, со всем нашим удовольствием. - Дед Мирон снял с плеча ружье: - Вот этой пушкой укокошу любого гитлера, коль подкрадываться будет. Сильно бьет, на шашнадцать саженей - все дробины в картуз. Так что будь спокоен, милок.
   - Ну вот и отлично, товарищ часовой, - улыбаясь, сказал Иван Балюк. Принимайте пост.
   Дед обошел самолет, расправил бороду и, приложив руку к измятой шапчонке, доложил:
   - Пост принят! Марш все от ероплана! В толпе засмеялись.
   - Эт-то што за фокусы? Часовой - святая личность, и надсмехаться над ей никому не дозволено. А ежели што, так и пальнуть могу. Сказано марш от ероплана, значит, тикайте. Катька! Приташши-ка кисет, - распорядился дед Мирон, - да кресало.
   - Курить у самолета нельзя, - предупредил Балюк.
   - Гм-гм, - хмыкнул дед и крикнул вдогон девчонке: - Катька, не велено. Отставить кисет и кресало. Принеси нюхательного табаку.
   По дороге в деревню Балюк отвечал на многочисленные вопросы ребятишек и взрослых.
   - Телефон у вас есть, Елена Петровна? Надо бы доложить в полк, - сказал капитан.
   - Связи у нас нет никакой, но, если надо, можно послать в район человека. Напишите номер телефона, что передать, куда звонить, и все будет в порядке, ответила Елена Петровна.
   - Разве над вами тоже есть начальник? - удивился кто-то. - Над Героем?
   - У нас много Героев, а командир полка один.
   - Вон как...
   Ивана Балюка определили на ночлег к Анастасии Ильиничне, худощавой, черноглазой женщине средних лет. Она была бригадиром в колхозе. Дом ее стоял неподалеку от площадки, на которой приземлился самолет.
   Встретили Ивана хлебосольно. На столе было все, чем красна изба. Соседи Анастасии Ильиничны, Гаврила и дядя Матвей, принесли две бутылки самогона.
   - Ну-ка, Матвей, чиркни спичкой, - сказал Гаврила. - Горит! - весело отозвался Матвей. - Первачок.
   После чарки разговор пошел свободнее. По просьбе своих новых друзей Балюк сначала рассказал о положении на фронте, затем о воздушных боях, об отважных летчиках.
   Разошлись поздно ночью, когда, кажется, обо всем переговорили. Правда, захмелевший Гаврила еще порывался сходить за первачком, но Анастасия Ильинична прицыкнула на него...
   Дед Мирон караульную службу нес исправно. С самого рассвета ребятишки толпились у самолета, но часовой никого не подпускал к нему.
   - Не подходи! - покрикивал он. - Пальну.
   - Так у тебя дроби-то нет, - подзадоривали его мальчишки.
   - Я. и солью пальну - окочуришься. Не подходи! Когда Балюк подошел к машине, дед Мирон по всем правилам доложил:
   - Ероплан в цельности и сохранности. Никаких безобразиев, окромя мальчишек, не заметил.
   - Спасибо, дедуся!
   - Рад стараться, товарищ Герой Советской страны! - вскинул дед Мирон седенькую бороденку.
   Ребята во главе со Степкой попросили капитана покатать их на самолете.
   - Что ж, покатаю, - пообещал Балюк. - Принесите-ка два кирпича.
   Мальчишки кинулись к развалинам соседнего дома и принесли целую дюжину кирпичей.
   - Подкладывайте под колеса, - сказал им летчик. - Так. Молодцы! А сейчас запустим мотор и полетим. Степа, помоги-ка мне провернуть винт. Так, так, так! Хорошо! Когда я сяду в кабину, ты с кем-нибудь рвани лопасти винта - ив сторону. Понял?
   - Понял.
   Вскоре самолет был готов к полету. Усадив в заднюю кабину Анастасию Ильиничну, Балюк сделал круг над деревней. Председательница отказалась лететь: не на таких, мол, летала, знаю, что к чему.
   Потом поднимался в воздух с дедом Мироном.
   - Эх, боже ты мой! - вылезая из кабины, возбужденно кричал дед. - При жизни в раю, на небеси побывал...
   Балюк летал со Степкой, с девчатами. Только начал взлетать с восьмым или девятым пассажиром, как мотор после отрыва от земли дважды чихнул и остановился. Высота всего несколько метров, а впереди высоковольтные провода. Выход один - садиться прямо перед собой. Балюк принял решение направить самолет между столбами: разворачивать влево или вправо нельзя, нет достаточной высоты. Пока планировал, машину снесло вправо, и она ударилась крылом о столб...
   Приподняв очки, Иван вылез из самолета, вытащил из кабины перепуганную насмерть девушку и, не заходя в деревню, медленно поплелся вдоль столбов к дороге.
   В полк он пришел к исходу третьего дня. Рассказал нам, а потом командиру все, как было.
   - Черт меня дернул аттракционы устраивать! Герой...
   Балюка отругал Мельников. Потом ему досталось на орехи от командира дивизии. А когда его вызвали в штаб воздушной армии, он снял с себя ордена и Золотую Звезду, завернул их в носовой платок и, тяжело вздохнув, проговорил:
   - Все, отлетался Иван Федорович...
   Сначала мы смеялись над незадачливым аттракционистом, а потом встревожились: в армии накажут за самовольство и поломанную машину. Но волнения наши были напрасны. Генерал Руденко расспросил Балюка о его приключениях, отечески пожурил и неожиданно предложил:
   - Поезжай-ка ты, Иван, домой, в Конотоп. Повидай родных, а то скоро на запад пойдем.
   Так закончилась эта история с пакетом.
   Дни тянулись медленно, как ленивые волы: самолетов не было, и приходилось заниматься наземной подготовкой. Каждому хотелось поскорее подняться в воздух к рвануться к берегам Днепра, на Украину, где шли бои с врагом, приближаясь к границе.
   Но вот пришла весть о том, что мы скоро получим аэрокобры и начнем их осваивать. Весть взбудоражила полк: никто из нас не летал на таких машинах.
   Однако это скоро длилось больше двух недель, пока из штаба дивизии не позвонили, чтобы мы выслали представителей для встречи летчиков, перегоняющих самолеты Р-39. Желающих оказалось так много, что командир полка распорядился подать несколько грузовых машин для летчиков и техников.
   - Посмотрим, что нам прислал ленд-лиз, - потирая руки от нетерпения, сказал Денисов.
   - Говорят, на каракатицу похожа эта кобра.
   - Передняя нога высокая, а мотор сзади летчика.
   - А на всех приборах - английские надписи: авто-лян, футы, мили... Придется с переводчиком летать или самим учиться хаудуэдукать.
   Это было произнесено с таким откровенным извращением, что хохот катился за машинами несколько километров.
   - Эй вы, словотворцы! - погрозил кулаком Мельников. - Не озорничайте.
   Добравшись до аэродрома, мы услышали гул моторов. Выбежавший навстречу Мельникову начальник связи полка капитан И. К. Бархатов доложил, что к нам летят четыре самолета аэрокобра с соседнего аэродрома во главе с капитаном Бабенко.
   - Аа-а, Гаврила, - кивнул головой Евгений Петрович, - знаю.
   Мы напряженно всматривались в небо, ожидая диковинные самолеты. Наконец они выскочили из-за верхушек деревьев и, пролетев на бреющем полете, разошлись веером.
   - Метеоры! - заметил кто-то.
   - Они тебя возьмут в шоры, эти метеоры. Намучаешься с ними, - возразил ему другой.
   Через несколько минут самолеты уже стояли возле нас, и мы сразу же облепили их, как мухи.
   - Гляди-ка, Гагин, - показал Николай Крючков, - коленчатый вал проходит под самой кабиной. Так что ты не спи, а уснешь - комбинезон вместе с брюками намотает на вал...
   - Да ладно тебе, - отмахнулся от него Гагин. - Сам не засни.
   Летчики, пригнавшие аэрокобры, едва успевали отвечать на наши многочисленные вопросы. Нас интересовало все - от конструкции до эксплуатации на земле и в воздухе.
   - Ничего, друзья, - бодро произнес майор Бенделиани, - сами во всем разберемся. Надписи в кабине сделаем по-русски, а там легче будет. Принцип работы у всех моторов одинаковый. Одинаково и летают все самолеты. Особенности же расспросим у товарищей, которые пригнали нам самолеты, кое-что найдем в инструкциях.
   - Погоди, Чичико, - предупредил его Мельников, - пусть ребятам кое-что расскажет Бабенко.
   Капитан охотно согласился и добрых два часа объяснял нам, что к чему.
   - Слушай, Бабенко, а ну-ка дай мне свой парашют, - сказал Евгений Петрович.
   Мельников сел в кабину, закрыл дверцу, затем опустил стекло, которое поднималось и опускалось, как в любой автомашине.
   - А теперь, Гаврила, покажи, как выбрасываться с парашютом, если обстоятельства вынудят.
   - В воздухе при встречном потоке дверцу прижимает, - сказал капитан Бабенко, - поэтому ее необходимо сбрасывать аварийно. Дернешь вот эту красную ручку - толкай ногой дверку. Потом свободно падаешь на плоскость, и потоком воздуха тебя сдувает, как пушинку. Ну а все остальное известно - раскрываешь парашют и спокойненько, если нет мессеров или фоккеров, опускаешься.
   Мы внимательно слушали его.
   - Ну как, понятно? - спросил он.
   - Понятно!
   - А теперь давай попробуем запустить эту технику, - попросил Мельников.
   Капитан Бабенко помог нашему командиру запустить мотор, потом рассказал, как надо рулить по аэродрому. А после рулежки Бабенко залез на крыло и о чем-то с минуту говорил с Мельниковым.