Работа началась. Кедрин услышал команду – и не обиделся, что его ставили на подсобные: больше он пока ничего не умел делать на монтаже. Он без труда нашел по номеру свою деталь, которую удерживал на ее исходной позиции, у самой границы рабочего пространства, гравитационный фиксатор, – одну из немногих деталей, уже изготовленных на других спутниках Пояса к началу монтажа. Кедрин не знал, что немало деталей отсутствовало: не было автоматики, нужной для их изготовления. Пока Кедрин просто нашел свою деталь и немного испугался ее размеров.
Однако он храбро ухватился всеми четырьмя руками скваммера за выступающие части конструкции. Вторые руки подчинились ему, хотя и без особого желания. Кедрин включил ранец. Деталь не хотела двигаться; целая секция камеры, в которой будет находиться накопитель, сопротивлялась, инерция была сильнее двигателя. Кедрин напряг все мускулы. Он не мог не напрячь их, хотя знал, что это совершенно ни к чему, что он нимало не поможет этим скваммеру.
Видимо, он все-таки помог; или это двигатель в конце концов переборол инерцию? Вдруг деталь чуть сдвинулась. Звездная панорама поплыла, поворачиваясь в нужном направлении все быстрее, быстрее… Кедрин ощутил радость: грудь с грудью столкнулся он с инерцией вещества и победил ее, деталь послушно шла с исходной позиции на краю рабочего пространства вперед, туда, где ее переймут установщики.
Дальнейшее он помнил плохо. Металлические части, одна за другой, тяжелое упрямство инерции и каждый раз – острая радость преодоления сопротивления массы и расстояния. Минуты отдыха, когда транспорты не успевали подавать детали с производственных спутников Пояса или сами эти спутники не успевали сделать то, что было нужно. Шесть часов рабочего времени – новая, удлиненная смена – ушли куда-то, пролетели мгновенно; так, во всяком случае, показалось Кедрину, когда раздался сигнал окончания работы.
Монтажники торопились очистить рабочее пространство для очередной смены, которая вот-вот должна показаться около спутника. Кедрин старался не отставать от других, потому что если бы не поспевал он, то пришлось бы простаивать установщикам.
Как ни странно, именно минуты простоя были самыми неприятными. Трудно ничего не делать, когда тревожат мысли об Ирэн. Почему ее не было в кают-компании? Почему сейчас голос ее не слышен в эфире, хотя другие женщины вышли в смену? Вот говорит что-то та девушка, что отвечала ему отсюда, когда он искал Ирэн по видеофону с Земли. А Ирэн? Неужели заболела? Или обиделась, что он не зашел вчера? Они вернулись поздно, все спали…
– Кедрин!
– А?
– Наконец-то! Я уж думал – ты выключил связь. В пространстве это не разрешено, ты не забыл?
– Нет.
– Я тебя окликаю в третий раз, мой рассеянный друг!
– Я задумался…
– Ты не устал?
– Н-нет… – сказал Кедрин и сообразил, что он и в самом деле устал куда меньше, чем в дни тренировок.
– Чудесно. В таком случае ты захочешь, конечно, побывать на нашей обсерватории.
– А зачем? Я, собственно, собирался…
– Дело связано с твоей звездой. Ты ведь ее видел?
– Видел, – хмуро ответил Кедрин. – Но снова убеждать вас отказываюсь.
– Пусть нас убедит Герн. Служба наблюдения у него поставлена хорошо. И если в пространстве появилось что-то новое, кто-нибудь да заметил это, кроме тебя.
– Если так, – сказал Кедрин, – то идемте к Герну. Кстати, а Ирэн не пойдет с нами?
– Полагаю, что нет, – ответил Гур.
– Ей неинтересно?
– Дело не в этом. Разве ты не знаешь? Ах да, ты же был на Земле…
– В чем дело?
– Ирэн на несколько дней отправилась на спутник-десять. Там вычисления и расчеты идут вовсю, но им надо помочь. А ведь она в прошлом – оператор Элмо. Работа в институте… Да ты…
Внезапно Гур умолк, словно бы что-то сообразив.
– Вот как, – сказал Кедрин. – Что ж, идем к Герну. Я готов.
Царство Герна соединялось со спутником скользящим рукавом. В отличие от самого сателлита обсерватория не имела собственного вращения: мудрено было бы наблюдать небесные тела из помещения, делающего оборот вокруг оси менее чем за два часа. Гораздо лучше – неподвижность, хотя сохранять ее в пространстве, пожалуй, сложнее, чем вращаться.
Нельзя сказать, что в обсерватории просторно; она строилась в расчете на двух наблюдателей. Но Герн, отец и хозяин гравиастрономии, нетерпелив и ненасытен, и теперь здесь работают шестеро постоянных астрономов. Это надо иметь в виду.
Кедрин не знал этого; почти полное отсутствие гравитации тоже было непредвиденным. Рассерженные лица астрономов в первую же минуту обратились к Кедрину. Однако ему каким-то чудом удалось не сдвинуть с места, не перевернуть и даже не задеть ничего существенного.
Остальные трое монтажников, втиснувшиеся вместе с Кедриным, были здесь, очевидно, не впервые, и их приветствовали даже с некоторым уважением. Хотя кто-то и не удержался от нескольких слов по поводу тех, кто не занимается своим делом, а толпится около астрономических приборов, абсолютно в них не разбираясь… В речи ворчуна лопалось круглое «О», и слово «астрономический» казалось почетным званием, которое уже само по себе делало астрономические инструменты неприкосновенными.
Монтажники едва успели кое-как разместиться в обсерватории, как круглая дверца снова распахнулась и на пороге показался сам Герн. Он смотрел куда-то в пространство и шевелил губами. Потом налетел на Дугласа, который так и остался стоять посреди лаборатории, потому что были заняты уже все закоулки.
– Ах, да, – сказал Герн, глядя на Дугласа. – Позвольте, что это?
Герн насупился.
– Здравствуйте, пожалуйста! – сказал он и заложил руки за спину. – Этого только не хватало. Я вас очень уважаю и поэтому прошу немедленно покинуть помещение. Я ведь не лезу в ваши каюты и лаборатории?
– Я очень извиняюсь, – сказал Дуглас. – Но, мистер Герн, сэр!
Он умоляюще посмотрел на Холодовского, потом на Гура: всем было известно, что в своей берлоге Герн бывает беспощаден. Холодовский пожал плечами; Гур очаровательно улыбнулся.
– Маэстро Герн! – сказал он сладчайшим голосом. – Вы слышите меня, мой эрудированный друг?
– Вот если бы эту жалкую каморку увеличить хотя бы вдвое, – сказал Герн, – тогда, конечно, некоторые из интересующихся астрономией…
– Например, наблюдениями на фоне Угольного Мешка… – вставил Гур.
– Что?
– Я говорю: не проводили ли вы в последнее время наблюдений в направлении Угольного Мешка? Хотя, вероятно, нет: что там может быть такого, что интересовало бы астрономов…
– Астрономов, чтоб вы знали, интересует все. Ну хорошо. Мы не проводили таких наблюдений. Но ведь наша аппаратура – я имею в виду автоматическую – постоянно следит за пространством. Так что вас интересует?
– Вот этот юноша, – сказал Гур и вытолкнул вперед Кедрина, – уверял нас… вы ведь его знаете?
– Понятия не имею, – сказал Герн.
– Ну все равно.
– Одну минуту, – пробормотал Герн и воззрился на Кедрина. – Припоминаю. Вы прибыли как раз в мое дежурство. Так что случилось?
– Он утверждает, – пояснил Гур, – что вчера ночью – по времени четвертой смены, конечно, – точнее, в семнадцать тридцать или тридцать пять по вашему времени, он увидел в этом направлении нечто, напоминающее звезду. Определить звездную величину он затрудняется, но, судя по его словам, она близка к нулевой.
– Гм, – сказал Герн. – Сомневаюсь.
– Кто знает? – сказал Гур, – Может быть, что-то в этом есть. И если у вас случайно найдутся материалы наблюдений…
– По-вашему, у нас наблюдения ведутся случайно? Благодарю вас, Гур, за лестное мнение. Анри, дайте мне позавчерашние и вчерашние пленки. Мерси. Сейчас посмотрим.
Он растянул пленку в руках, бормоча: «Посмотрим, посмотрим…» Все следили за ним, вытянув шеи, пытаясь заглянуть в медленно проходящие перед глазами Герна кадры. Он отложил пленку.
– Ничего интересного. Сева, внесите коррективы в модель Леонид.
Он взял другую пленку. На ней тоже не оказалось ничего интересного – для неспециалистов, как сказал Герн. Он взял третью. Ничего. Четвертую. На седьмой Холодовский махнул рукой:
– Ясно, ничего и не будет. – Он кивнул. – Я в этом не сомневался.
– Сомневаться надо, – наставительно сказал Герн. – Всегда надо. Нет на седьмой, может оказаться на восьмой. А?
Он бегло проглядел восьмую, опустил руку с пленкой и стал глядеть в потолок.
– Нет? – спросил Гур.
– Есть! Нет! – рассердился Герн. – Как это у вас все легко…
Он заправил пленку в проектор. Кадры медленно поплыли по крохотному экрану. Через полминуты Герн остановил проектор.
– Анри, вот эти кадры немедленно отпечатать.
Последующий час был до отказа заполнен тишиной. Только напряженное дыхание замерших людей свидетельствовало о том, что обсерватория все еще обитаема. Потом кто-то пробормотал:
– Он ошибся на ноль пять. У меня величина получается ноль пять.
– Совершенно непонятно, – откликнулся второй. – Там же нет ни одного оптического объекта.
– Великий пир астрономии, – негромко произнес Гур, – где нам досталась лишь скромная роль кулинаров. Что же, пойдемте, друзья мои. Главное мы узнали: тело было. Но как оно может быть связано с возникновением запаха? А с этой пляской деталей?
Они выбрались из обсерватории, и вряд ли их исчезновение заметил хоть один из ее обитателей. Они прошли переходный рукав, миновали негромко рокочущее соединительное кольцо и, войдя в спутник, с удовольствием ощутили уверенную тяжесть.
– Прошу, друзья, – гостеприимно пригласил Гур.
Они расселись. Кедрин не совсем ясно представлял, зачем они все пришли сюда, но на всякий случай приготовился к худшему; Холодовский мог подняться и сказать: а ну-ка, Кедрин, объясни, что произошло после нашего с тобой разговора?
Однако ничего подобного Холодовский не сказал. Усевшись, он вытянул ноги и полузакрыл глаза.
– Ну что же, – проговорил он, – Звезда – сама по себе. Надо на всякий случай проверить, не было ли в той стороне поблизости какого-нибудь из кораблей. И – действовать. Что вас смущает?
– Приготовься считать, мой мужественный друг. Запах в спутнике – раз. Вспышка где-то в пространстве – два. Этот кордебалет, устроенный, в общем, смирными деталями – три. Недостаточно?
– Смотря для чего…
– Что же, если у тебя есть объяснение, выкладывай, – нетерпеливо сказал Дуглас. – Не люблю загадочных разговоров. Не заставляй нас терять время.
– И не забывай, что наша задача сейчас – сделать так, чтобы никакой запах не мог помешать монтажу корабля. Даже если в пространстве будет пахнуть чайными розами.
– Или коньяком, – добавил Дуглас.
– Чем бы ни пахло, мы этого не почувствуем, – проговорил Холодовский. – Начнем с запаха. По одной из существующих, теорий, это – электромагнитные колебания в миллиметровом диапазоне. Добавлю: колебания не только определенной частоты, но и с амплитудой в некоторых узких границах. Из этого я исхожу. События подтверждают мою правоту: генератором колебаний является то самое тело, которое вспыхнуло. Направление совпадает, и не забудьте, что Кедрин одновременно почувствовал запах. Кстати, я сразу было не поверил этому. Прими мои извинения.
Кедрин только кивнул. Все-таки Холодовский – очень хороший парень. Ну, ну, что он скажет дальше?
– Не думаю, – продолжал Холодовский, – чтобы тело – источник колебаний – танцевало по пространству вокруг нас. Очевидно, направление будет оставаться более или менее постоянным. Если есть другие мнения – говорите сразу или я двинусь дальше.
– Дерзай, – одобрительно молвил Гур.
– Следовательно: опасное направление известно. Осталось только создать защиту. Я думаю, что в принципе это не составит трудностей. Мы ведь умеем защищаться от колебаний определенной частоты. Как – это скажет любой из вас.
– Искажая их, – быстро произнес Кедрин.
– Вот именно. При первом же появлении излучения в этом диапазоне необходимо наложить на эти колебания другие. Исказить их. Ведь для нас страшно не само излучение – обычные электромагнитные волны, а лишь несомый им запах. Так?
Холодовский говорил быстро и горячо, и странно было видеть этого обычно спокойного и выдержанного человека настолько возбужденным. Не сумев усидеть на месте, он вскочил и теперь расхаживал по каюте, резко жестикулируя.
– Итак, что мы предпринимаем? Немедленно же изготовляем несколько приборов, которые смогут подавить нежелательные для нас колебания. Вы сами знаете, что изготовить их можно из стандартных деталей; по сути дела, это обыкновенные передатчики. Они нуждаются лишь в дополнительном оснащении автоматами, которые будут включать их в тот момент, когда возникнет опасное излучение. Смонтировать все это можно за считанные часы. Кто не согласен?
– Слушайте! Слушайте! – возгласил Дуглас. – Продолжай, Слава.
– А что еще говорить? Надо приниматься за дело.
– М-да, – протянул Гур. – Это звучит очень логично. Стройная концепция. К сожалению, она объясняет не все.
– Что же еще? – резко обернулся Холодовский.
– Не горячись, торопливый друг мой. Ты же просишь, чтобы тебе возражали. Собственно, у меня даже нет возражений. Но ты не объясняешь, например, что это может быть за источник колебаний.
– Для нас это пока не имеет значения, – вмешался Дуглас. – Не станем теоретизировать, Гур. Не время.
– Я ведь и не говорю, что мы должны обязательно установить это сейчас же. Нет. Теперь второе: почему в тот момент, когда Кедрин ощущал запах, никто другой в пространстве ничего не почувствовал? Нас уже тогда заинтересовало это.
– Меня удивляет, что ты сам не видишь объяснения, – нетерпеливо сказал Холодовский. – В момент, когда Кедрин почувствовал запах, происходила смена. В пространстве никого не было. Вот и все. А когда шла борьба с деталями, запаха не было. Ведь нигде не сказано, что это явления одного порядка.
– Что же это было в таком случае?
– Слушай, Гур. Мы же не теоретики. Мы – рабочие Приземелья. Наша задача – обеспечить безопасность и построить корабль. А над этими событиями пусть размышляют ученые.
– Так-то так… Только мне, откровенно говоря, не очень верится, что несколько странных событий могут произойти одновременно или почти одновременно, не имея никакой взаимосвязи.
– Стоп, Гур, – вмешался Дуглас. – Это опять теория. Но Слава прав: главное не она. Вот когда мы выставим хотя бы несколько приборов, тогда теоретизируй сколько влезет.
– Что же, – признался Гур, – это тоже не лишено логики. И если только больше не произойдет никаких необъяснимых событий…
Он умолк на полуслове. Дверь каюты начала растворяться медленно и неумолимо – так медленно и неумолимо, словно за нею стояла сама судьба. Несколько секунд никто не входил. Затем на пороге показался Герн. Глаза маленького астронома задумчиво смотрели из-под нависающего лба. Взгляд был устремлен куда-то вдаль. Весь облик Герна выражал крайнее удивление.
– Если он удивится еще сильнее, брови окажутся на затылке, – хладнокровно констатировал Дуглас.
– Ага, – сказал Герн, и брови его на секунду заняли нормальное положение. – Это удачно. Вас-то я и разыскиваю.
– Вам потрясающе повезло, – сообщил Гур. – Счастливая звезда привела вас именно в мою каюту.
– Не знаю, насколько она счастливая… Но мы разобрались в этих фотографиях. Конечно, это было нелегко, но мы разобрались.
– Ну? Что же это было?
– Вот именно, – сказал Герн. – Что это было? Этого никто не знает. Я склонен лишь думать, что это было нечто, ныне уже не существующее. Потому что, по моему убеждению, здесь мы имеем дело со взрывом. Если произошла, скажем, аннигиляция, то мог взорваться корабль или иное небольшое тело. Если атомный взрыв, то пострадать могла и не очень большая планета.
– К чему такие сравнения? – сердито проговорил Холодовский. – Почему вам понадобилось сравнивать именно с кораблем?
– Потому, – ответил Герн, – что направление-то мы установили точно. Это – в пределах допустимой ошибки – направление на Трансцербер. Или на корабль, на таком расстоянии это практически одно и то же.
– Значит? – Вскочив, Гур схватил астронома за плечо. – Значит?..
– Ничего не значит, – медленно проговорил Герн. – Но может быть, там уже ничего не осталось. Вспомните: после этого мы так и не смогли установить с ними связь.
– Вы доложили?
– Доложил.
– Что же Велигай?
– Вы не знаете Велигая? Он мне сказал примерно так: он поверит в возможность печального исхода не раньше, чем получив от Лобова сообщение об их собственной гибели. До тех пор работы будут вестись как сейчас – и никак иначе. Это же Велигай!
– Хорошо, – сказал Гур. – Переживать и сомневаться будем про себя. Монтажники не сомневаются, не правда ли, Слава Холодовский?
– Иногда они слишком много говорят, – сказал Герн, не глядя ни на кого в частности. – Итак, я, собственно, зашел только поблагодарить вас за то, что вы обратили наше внимание на эту вспышку. Иначе мы добрались бы до нее только вечером.
– Сердечно благодарим за внимание, – поклонился Гур. – А теперь нам пора в мастерскую.
– Погоди, – остановил его Кедрин. – А зачем?
– То есть как?
– Если это был взрыв… то ведь больше запаха не будет?
Гур пожал плечами.
– Если это был взрыв! – сказал он. – А если нет? Это во-первых. А во-вторых – не забудь, что запах возникал и раньше. До того, как ты увидел этот свет.
– Но тогда выходит, что Холодовский…
– Нет, отчего же! В его теории, конечно, что-то есть. Ну, поторопимся: ребята, наверное, уже в мастерской. Нам бы хорошо успеть до начала смены выставить хотя бы пару приборов. Не забудь: пока у нас еще есть кое-какое время, потому что работа – по теперешним графикам – идет, что называется, вразвалочку. Но уже через несколько дней должны начать поступать автоматы с Земли…
– По графику первый – через неделю.
– Ну вот. Тогда некогда будет вздохнуть, не то что прогуливаться с приборами. Надо торопиться, потому что Земля-то уж не опоздает, можешь быть уверен.
– В этом я и сам уверен, – кивнул Кедрин.
– Первая конструкция – в три дня… – негромко проговорил директор. – Первая. А дальше? – Он любил думать вслух: сказанное и услышанное им же самим выглядело гораздо категоричней и значительней, чем произнесенное про себя. – Три дня… Так.
Он наклонился к микрофону, стоявшему на столе.
– Удивлен: до сих пор не слышу доклада Коренюка. Как продвигаются работы?
Он умолк; однако ответ запаздывал – Коренюк на сей раз проявил непонятное легкомыслие и недисциплинированность.
– Коренюк, прошу зайти, – сухо сказал Меркулин.
Он смотрел на часы. Прошла минута. Вторая. Это уже недопустимо. Перерыв кончился четверть часа тому назад. Неужели до сих пор Коренюк не явился? Зная, что на нем сейчас, по сути дела, держится вся работа?
Жаль. Очень жаль, что машины пока еще не могут мыслить сами. Они только помогают людям. А люди иногда бывают взволнованны, порой же – просто недисциплинированны. Как сейчас. Машины же всегда на месте и всегда готовы к работе. Если они портятся, то их очень легко снова привести в нормальное состояние. В отличие от людей.
Вот хотя бы этот Кедрин. Способный работник. Умел думать. Нет, ему померещилось что-то – и он на Звездолетном поясе делает ту работу, которую с успехом мог бы выполнить – ну, если еще не робот, то, во всяком случае, человек, не имеющий квалификации конструктора – инициатора Элмо.
А опоздание Коренюка! От усталости? Или небрежности?
Меркулин сухо кашлянул. Это означало гнев.
Жаль, мало времени. У него, как и у всякого, есть своя мечта: все-таки, наперекор существующему уровню техники, создать настоящую мыслящую машину. Целый институт таких машин. Работать в таком институте – это будет счастье! Сегодня мы конструируем автоматы для исследователей недр. Завтра приходят звездолетчики. Пожалуйста! Поворот рукоятки, задается другой режим – и машины думают и создают конструкции.
А пока в устройствах, в которых нуждается Звездолетный пояс, по-настоящему разбирается один только Коренюк.
Опаздывает, а! Подумать только: все еще не явился!
– Ну что же: раньше не было такой срочности. Оборудование на спутниках Пояса не менялось два, а то и три года. А сейчас…
Тогда же будет все равно: хоть каждый день. Перевел машины в другой режим – и…
Наконец-то!
Меркулин согнал с лица мечтательную улыбку, возникавшую, когда директор института думал о машинах. Строго посмотрел на дверь, в которую только что постучали.
Дверь распахнулась рывком, словно бы сработал аварийный механизм. Нарушая все нормы поведения, кто-то остановился на пороге, обратил к потолку искаженное до неузнаваемости лицо, высоким голосом прокричал:
– С Коренюком – несчастье! Погиб.
Потом шаги тупо, часто застучали по коридору.
Зал остался позади. Впереди и рядом, переваливаясь, как утки, с ноги на ногу, по туннелю деловито вышагивали скваммеры. Моторы двигали их, в броневой скорлупе привычно переступали монтажники. До отказа заполнив выходной шлюз, они целыми группами исчезали за захлопывающейся сегментной переборкой. Через миг переборка вновь распахивалась и втягивала очередную группу.
За бортом спутника было темно, как и всегда в пустоте, но предметы в рабочем пространстве были освещены: солнце стояло за спиной у монтажников. Горели зеленые маяки, показывавшие, что путь для смены открыт. Монтажники включали ранцы-ракеты, и грузные тела с непостижимой легкостью устремлялись вперед.
Кедрин нажал стартер. Маяки дрогнули и начали приближаться. Монтажники летели рядом с ним – люди, возведенные в ранг небесных тел. Лучи звезд вонзались в оболочку накопителя, как отточенные стрелы. Над головой плыла Земля. В той стороне вспыхнуло, блеснуло – шла очередная партия транспортных кораблей.
Все-таки он был очень красив, мир Приземелья. Серебристые спутники на черном фоне казались драгоценными камнями; бархат бесконечности лишь подчеркивал их чистый блеск. Отдельные части искусственных планеток были словно вырисованы тонким пером.
Спутники, много спутников. Который из них – десятый? Кедрин попытался найти его. По справедливости, спутник-десять сейчас должен бы сиять намного ярче остальных. Жаль, что летящие правее монтажники не разрешают как следует разглядеть эту область окрестностей Земли. Но если немного подняться над стаей…
Кедрин попытался так и сделать. Но едва успел он чуть-чуть изменить направление, как тишина в наушниках рассыпалась на дробные осколки и раздался голос Гура:
– Не виляй! Оставь рули в покое! Времени и так мало. Видишь оптический маяк номер восемь? Около него подождешь нас.
Кедрин сердито шмыгнул носом, сжал губы, но все же выправил курс. Вместо спутника-десять приходится разыскивать маяк-восемь. «Такова жизнь», – подсказала услужливая память. Кедрин поморщился. Слабое утешение. Нигде не сказано, что она, жизнь, именно такой и должна быть. Кому стало бы хуже, окажись Ирэн сейчас тут, рядом?
Воспоминание о запахе направило наконец его мысли по нужной стезе. Борьба с запахом – именно об этом сейчас следовало думать.
Любое дело разным людям представляется по-разному. Возможно, борьба с запахом рисовалась Холодовскому как охота за хитрым и неуловимым зверем: у Славы был азартный характер охотника. Не исключено, что хладнокровный Дуглас, обдумывая очередной шаг этой борьбы, представлял себе яркий квадрат ринга и блестящие перчатки; Дуг искусно маневрировал, уходил и уклонялся, подставлял перчатку и обманывал невидимого противника финтами, выбирая момент для удара наверняка. Как выглядело все это в глазах Гура, сказать было трудно: пожалуй, он мог вообразить и осаду крепости, и игру в прятки, и еще что-нибудь… Самому же Кедрину борьба с запахом казалась сложной партией в шахматы, где противник иногда делал неожиданные ходы, где приходилось подолгу думать, прежде чем взяться за фигуру, где очень трудно было верно оценить позицию и нужно было то и дело поглядывать на часы, стрелка которых все ползла и ползла к флажку.
Однако он храбро ухватился всеми четырьмя руками скваммера за выступающие части конструкции. Вторые руки подчинились ему, хотя и без особого желания. Кедрин включил ранец. Деталь не хотела двигаться; целая секция камеры, в которой будет находиться накопитель, сопротивлялась, инерция была сильнее двигателя. Кедрин напряг все мускулы. Он не мог не напрячь их, хотя знал, что это совершенно ни к чему, что он нимало не поможет этим скваммеру.
Видимо, он все-таки помог; или это двигатель в конце концов переборол инерцию? Вдруг деталь чуть сдвинулась. Звездная панорама поплыла, поворачиваясь в нужном направлении все быстрее, быстрее… Кедрин ощутил радость: грудь с грудью столкнулся он с инерцией вещества и победил ее, деталь послушно шла с исходной позиции на краю рабочего пространства вперед, туда, где ее переймут установщики.
Дальнейшее он помнил плохо. Металлические части, одна за другой, тяжелое упрямство инерции и каждый раз – острая радость преодоления сопротивления массы и расстояния. Минуты отдыха, когда транспорты не успевали подавать детали с производственных спутников Пояса или сами эти спутники не успевали сделать то, что было нужно. Шесть часов рабочего времени – новая, удлиненная смена – ушли куда-то, пролетели мгновенно; так, во всяком случае, показалось Кедрину, когда раздался сигнал окончания работы.
Монтажники торопились очистить рабочее пространство для очередной смены, которая вот-вот должна показаться около спутника. Кедрин старался не отставать от других, потому что если бы не поспевал он, то пришлось бы простаивать установщикам.
Как ни странно, именно минуты простоя были самыми неприятными. Трудно ничего не делать, когда тревожат мысли об Ирэн. Почему ее не было в кают-компании? Почему сейчас голос ее не слышен в эфире, хотя другие женщины вышли в смену? Вот говорит что-то та девушка, что отвечала ему отсюда, когда он искал Ирэн по видеофону с Земли. А Ирэн? Неужели заболела? Или обиделась, что он не зашел вчера? Они вернулись поздно, все спали…
– Кедрин!
– А?
– Наконец-то! Я уж думал – ты выключил связь. В пространстве это не разрешено, ты не забыл?
– Нет.
– Я тебя окликаю в третий раз, мой рассеянный друг!
– Я задумался…
– Ты не устал?
– Н-нет… – сказал Кедрин и сообразил, что он и в самом деле устал куда меньше, чем в дни тренировок.
– Чудесно. В таком случае ты захочешь, конечно, побывать на нашей обсерватории.
– А зачем? Я, собственно, собирался…
– Дело связано с твоей звездой. Ты ведь ее видел?
– Видел, – хмуро ответил Кедрин. – Но снова убеждать вас отказываюсь.
– Пусть нас убедит Герн. Служба наблюдения у него поставлена хорошо. И если в пространстве появилось что-то новое, кто-нибудь да заметил это, кроме тебя.
– Если так, – сказал Кедрин, – то идемте к Герну. Кстати, а Ирэн не пойдет с нами?
– Полагаю, что нет, – ответил Гур.
– Ей неинтересно?
– Дело не в этом. Разве ты не знаешь? Ах да, ты же был на Земле…
– В чем дело?
– Ирэн на несколько дней отправилась на спутник-десять. Там вычисления и расчеты идут вовсю, но им надо помочь. А ведь она в прошлом – оператор Элмо. Работа в институте… Да ты…
Внезапно Гур умолк, словно бы что-то сообразив.
– Вот как, – сказал Кедрин. – Что ж, идем к Герну. Я готов.
Глава восьмая
1
Что там, на орбите Трансцербера? Связи с ним все еще нет, с кораблем «Гончий пес», с капитаном Лобовым или с кем-либо другим из его экипажа. Нет, хотя все антенны непрерывно прощупывают то направление, в котором находится корабль. Этим заняты связисты на всех станциях. Они не одиноки; поисками корабля заняты и астрономы. И все же до сих пор узнать что-либо новое не удалось людям ни на одной станции связи, ни на одной обсерватории.2
На спутнике-семь, как и на всех искусственных небесных телах, обсерватория располагалась в вынесенной за пределы главной оси пристройке. В ней стояла только гравиастрономическая аппаратура: здесь ей не так мешали поля тяготения – Земли или Луны, на которой помещались главные обсерватории оптиков и радиоастрономов.Царство Герна соединялось со спутником скользящим рукавом. В отличие от самого сателлита обсерватория не имела собственного вращения: мудрено было бы наблюдать небесные тела из помещения, делающего оборот вокруг оси менее чем за два часа. Гораздо лучше – неподвижность, хотя сохранять ее в пространстве, пожалуй, сложнее, чем вращаться.
Нельзя сказать, что в обсерватории просторно; она строилась в расчете на двух наблюдателей. Но Герн, отец и хозяин гравиастрономии, нетерпелив и ненасытен, и теперь здесь работают шестеро постоянных астрономов. Это надо иметь в виду.
Кедрин не знал этого; почти полное отсутствие гравитации тоже было непредвиденным. Рассерженные лица астрономов в первую же минуту обратились к Кедрину. Однако ему каким-то чудом удалось не сдвинуть с места, не перевернуть и даже не задеть ничего существенного.
Остальные трое монтажников, втиснувшиеся вместе с Кедриным, были здесь, очевидно, не впервые, и их приветствовали даже с некоторым уважением. Хотя кто-то и не удержался от нескольких слов по поводу тех, кто не занимается своим делом, а толпится около астрономических приборов, абсолютно в них не разбираясь… В речи ворчуна лопалось круглое «О», и слово «астрономический» казалось почетным званием, которое уже само по себе делало астрономические инструменты неприкосновенными.
Монтажники едва успели кое-как разместиться в обсерватории, как круглая дверца снова распахнулась и на пороге показался сам Герн. Он смотрел куда-то в пространство и шевелил губами. Потом налетел на Дугласа, который так и остался стоять посреди лаборатории, потому что были заняты уже все закоулки.
– Ах, да, – сказал Герн, глядя на Дугласа. – Позвольте, что это?
Герн насупился.
– Здравствуйте, пожалуйста! – сказал он и заложил руки за спину. – Этого только не хватало. Я вас очень уважаю и поэтому прошу немедленно покинуть помещение. Я ведь не лезу в ваши каюты и лаборатории?
– Я очень извиняюсь, – сказал Дуглас. – Но, мистер Герн, сэр!
Он умоляюще посмотрел на Холодовского, потом на Гура: всем было известно, что в своей берлоге Герн бывает беспощаден. Холодовский пожал плечами; Гур очаровательно улыбнулся.
– Маэстро Герн! – сказал он сладчайшим голосом. – Вы слышите меня, мой эрудированный друг?
– Вот если бы эту жалкую каморку увеличить хотя бы вдвое, – сказал Герн, – тогда, конечно, некоторые из интересующихся астрономией…
– Например, наблюдениями на фоне Угольного Мешка… – вставил Гур.
– Что?
– Я говорю: не проводили ли вы в последнее время наблюдений в направлении Угольного Мешка? Хотя, вероятно, нет: что там может быть такого, что интересовало бы астрономов…
– Астрономов, чтоб вы знали, интересует все. Ну хорошо. Мы не проводили таких наблюдений. Но ведь наша аппаратура – я имею в виду автоматическую – постоянно следит за пространством. Так что вас интересует?
– Вот этот юноша, – сказал Гур и вытолкнул вперед Кедрина, – уверял нас… вы ведь его знаете?
– Понятия не имею, – сказал Герн.
– Ну все равно.
– Одну минуту, – пробормотал Герн и воззрился на Кедрина. – Припоминаю. Вы прибыли как раз в мое дежурство. Так что случилось?
– Он утверждает, – пояснил Гур, – что вчера ночью – по времени четвертой смены, конечно, – точнее, в семнадцать тридцать или тридцать пять по вашему времени, он увидел в этом направлении нечто, напоминающее звезду. Определить звездную величину он затрудняется, но, судя по его словам, она близка к нулевой.
– Гм, – сказал Герн. – Сомневаюсь.
– Кто знает? – сказал Гур, – Может быть, что-то в этом есть. И если у вас случайно найдутся материалы наблюдений…
– По-вашему, у нас наблюдения ведутся случайно? Благодарю вас, Гур, за лестное мнение. Анри, дайте мне позавчерашние и вчерашние пленки. Мерси. Сейчас посмотрим.
Он растянул пленку в руках, бормоча: «Посмотрим, посмотрим…» Все следили за ним, вытянув шеи, пытаясь заглянуть в медленно проходящие перед глазами Герна кадры. Он отложил пленку.
– Ничего интересного. Сева, внесите коррективы в модель Леонид.
Он взял другую пленку. На ней тоже не оказалось ничего интересного – для неспециалистов, как сказал Герн. Он взял третью. Ничего. Четвертую. На седьмой Холодовский махнул рукой:
– Ясно, ничего и не будет. – Он кивнул. – Я в этом не сомневался.
– Сомневаться надо, – наставительно сказал Герн. – Всегда надо. Нет на седьмой, может оказаться на восьмой. А?
Он бегло проглядел восьмую, опустил руку с пленкой и стал глядеть в потолок.
– Нет? – спросил Гур.
– Есть! Нет! – рассердился Герн. – Как это у вас все легко…
Он заправил пленку в проектор. Кадры медленно поплыли по крохотному экрану. Через полминуты Герн остановил проектор.
– Анри, вот эти кадры немедленно отпечатать.
Последующий час был до отказа заполнен тишиной. Только напряженное дыхание замерших людей свидетельствовало о том, что обсерватория все еще обитаема. Потом кто-то пробормотал:
– Он ошибся на ноль пять. У меня величина получается ноль пять.
– Совершенно непонятно, – откликнулся второй. – Там же нет ни одного оптического объекта.
– Великий пир астрономии, – негромко произнес Гур, – где нам досталась лишь скромная роль кулинаров. Что же, пойдемте, друзья мои. Главное мы узнали: тело было. Но как оно может быть связано с возникновением запаха? А с этой пляской деталей?
Они выбрались из обсерватории, и вряд ли их исчезновение заметил хоть один из ее обитателей. Они прошли переходный рукав, миновали негромко рокочущее соединительное кольцо и, войдя в спутник, с удовольствием ощутили уверенную тяжесть.
3
В каюте Гура было куда удобнее, чем в тесной обсерватории. Здесь человека не подавляли приборы и аппараты, и к услугам каждого оказалось даже кресло. По-видимому, друзья чаще всего собирались у Гура; поэтому его обиталище походило на кают-компанию в миниатюре.– Прошу, друзья, – гостеприимно пригласил Гур.
Они расселись. Кедрин не совсем ясно представлял, зачем они все пришли сюда, но на всякий случай приготовился к худшему; Холодовский мог подняться и сказать: а ну-ка, Кедрин, объясни, что произошло после нашего с тобой разговора?
Однако ничего подобного Холодовский не сказал. Усевшись, он вытянул ноги и полузакрыл глаза.
– Ну что же, – проговорил он, – Звезда – сама по себе. Надо на всякий случай проверить, не было ли в той стороне поблизости какого-нибудь из кораблей. И – действовать. Что вас смущает?
– Приготовься считать, мой мужественный друг. Запах в спутнике – раз. Вспышка где-то в пространстве – два. Этот кордебалет, устроенный, в общем, смирными деталями – три. Недостаточно?
– Смотря для чего…
– Что же, если у тебя есть объяснение, выкладывай, – нетерпеливо сказал Дуглас. – Не люблю загадочных разговоров. Не заставляй нас терять время.
– И не забывай, что наша задача сейчас – сделать так, чтобы никакой запах не мог помешать монтажу корабля. Даже если в пространстве будет пахнуть чайными розами.
– Или коньяком, – добавил Дуглас.
– Чем бы ни пахло, мы этого не почувствуем, – проговорил Холодовский. – Начнем с запаха. По одной из существующих, теорий, это – электромагнитные колебания в миллиметровом диапазоне. Добавлю: колебания не только определенной частоты, но и с амплитудой в некоторых узких границах. Из этого я исхожу. События подтверждают мою правоту: генератором колебаний является то самое тело, которое вспыхнуло. Направление совпадает, и не забудьте, что Кедрин одновременно почувствовал запах. Кстати, я сразу было не поверил этому. Прими мои извинения.
Кедрин только кивнул. Все-таки Холодовский – очень хороший парень. Ну, ну, что он скажет дальше?
– Не думаю, – продолжал Холодовский, – чтобы тело – источник колебаний – танцевало по пространству вокруг нас. Очевидно, направление будет оставаться более или менее постоянным. Если есть другие мнения – говорите сразу или я двинусь дальше.
– Дерзай, – одобрительно молвил Гур.
– Следовательно: опасное направление известно. Осталось только создать защиту. Я думаю, что в принципе это не составит трудностей. Мы ведь умеем защищаться от колебаний определенной частоты. Как – это скажет любой из вас.
– Искажая их, – быстро произнес Кедрин.
– Вот именно. При первом же появлении излучения в этом диапазоне необходимо наложить на эти колебания другие. Исказить их. Ведь для нас страшно не само излучение – обычные электромагнитные волны, а лишь несомый им запах. Так?
Холодовский говорил быстро и горячо, и странно было видеть этого обычно спокойного и выдержанного человека настолько возбужденным. Не сумев усидеть на месте, он вскочил и теперь расхаживал по каюте, резко жестикулируя.
– Итак, что мы предпринимаем? Немедленно же изготовляем несколько приборов, которые смогут подавить нежелательные для нас колебания. Вы сами знаете, что изготовить их можно из стандартных деталей; по сути дела, это обыкновенные передатчики. Они нуждаются лишь в дополнительном оснащении автоматами, которые будут включать их в тот момент, когда возникнет опасное излучение. Смонтировать все это можно за считанные часы. Кто не согласен?
– Слушайте! Слушайте! – возгласил Дуглас. – Продолжай, Слава.
– А что еще говорить? Надо приниматься за дело.
– М-да, – протянул Гур. – Это звучит очень логично. Стройная концепция. К сожалению, она объясняет не все.
– Что же еще? – резко обернулся Холодовский.
– Не горячись, торопливый друг мой. Ты же просишь, чтобы тебе возражали. Собственно, у меня даже нет возражений. Но ты не объясняешь, например, что это может быть за источник колебаний.
– Для нас это пока не имеет значения, – вмешался Дуглас. – Не станем теоретизировать, Гур. Не время.
– Я ведь и не говорю, что мы должны обязательно установить это сейчас же. Нет. Теперь второе: почему в тот момент, когда Кедрин ощущал запах, никто другой в пространстве ничего не почувствовал? Нас уже тогда заинтересовало это.
– Меня удивляет, что ты сам не видишь объяснения, – нетерпеливо сказал Холодовский. – В момент, когда Кедрин почувствовал запах, происходила смена. В пространстве никого не было. Вот и все. А когда шла борьба с деталями, запаха не было. Ведь нигде не сказано, что это явления одного порядка.
– Что же это было в таком случае?
– Слушай, Гур. Мы же не теоретики. Мы – рабочие Приземелья. Наша задача – обеспечить безопасность и построить корабль. А над этими событиями пусть размышляют ученые.
– Так-то так… Только мне, откровенно говоря, не очень верится, что несколько странных событий могут произойти одновременно или почти одновременно, не имея никакой взаимосвязи.
– Стоп, Гур, – вмешался Дуглас. – Это опять теория. Но Слава прав: главное не она. Вот когда мы выставим хотя бы несколько приборов, тогда теоретизируй сколько влезет.
– Что же, – признался Гур, – это тоже не лишено логики. И если только больше не произойдет никаких необъяснимых событий…
Он умолк на полуслове. Дверь каюты начала растворяться медленно и неумолимо – так медленно и неумолимо, словно за нею стояла сама судьба. Несколько секунд никто не входил. Затем на пороге показался Герн. Глаза маленького астронома задумчиво смотрели из-под нависающего лба. Взгляд был устремлен куда-то вдаль. Весь облик Герна выражал крайнее удивление.
– Если он удивится еще сильнее, брови окажутся на затылке, – хладнокровно констатировал Дуглас.
– Ага, – сказал Герн, и брови его на секунду заняли нормальное положение. – Это удачно. Вас-то я и разыскиваю.
– Вам потрясающе повезло, – сообщил Гур. – Счастливая звезда привела вас именно в мою каюту.
– Не знаю, насколько она счастливая… Но мы разобрались в этих фотографиях. Конечно, это было нелегко, но мы разобрались.
– Ну? Что же это было?
– Вот именно, – сказал Герн. – Что это было? Этого никто не знает. Я склонен лишь думать, что это было нечто, ныне уже не существующее. Потому что, по моему убеждению, здесь мы имеем дело со взрывом. Если произошла, скажем, аннигиляция, то мог взорваться корабль или иное небольшое тело. Если атомный взрыв, то пострадать могла и не очень большая планета.
– К чему такие сравнения? – сердито проговорил Холодовский. – Почему вам понадобилось сравнивать именно с кораблем?
– Потому, – ответил Герн, – что направление-то мы установили точно. Это – в пределах допустимой ошибки – направление на Трансцербер. Или на корабль, на таком расстоянии это практически одно и то же.
– Значит? – Вскочив, Гур схватил астронома за плечо. – Значит?..
– Ничего не значит, – медленно проговорил Герн. – Но может быть, там уже ничего не осталось. Вспомните: после этого мы так и не смогли установить с ними связь.
– Вы доложили?
– Доложил.
– Что же Велигай?
– Вы не знаете Велигая? Он мне сказал примерно так: он поверит в возможность печального исхода не раньше, чем получив от Лобова сообщение об их собственной гибели. До тех пор работы будут вестись как сейчас – и никак иначе. Это же Велигай!
– Хорошо, – сказал Гур. – Переживать и сомневаться будем про себя. Монтажники не сомневаются, не правда ли, Слава Холодовский?
– Иногда они слишком много говорят, – сказал Герн, не глядя ни на кого в частности. – Итак, я, собственно, зашел только поблагодарить вас за то, что вы обратили наше внимание на эту вспышку. Иначе мы добрались бы до нее только вечером.
– Сердечно благодарим за внимание, – поклонился Гур. – А теперь нам пора в мастерскую.
– Погоди, – остановил его Кедрин. – А зачем?
– То есть как?
– Если это был взрыв… то ведь больше запаха не будет?
Гур пожал плечами.
– Если это был взрыв! – сказал он. – А если нет? Это во-первых. А во-вторых – не забудь, что запах возникал и раньше. До того, как ты увидел этот свет.
– Но тогда выходит, что Холодовский…
– Нет, отчего же! В его теории, конечно, что-то есть. Ну, поторопимся: ребята, наверное, уже в мастерской. Нам бы хорошо успеть до начала смены выставить хотя бы пару приборов. Не забудь: пока у нас еще есть кое-какое время, потому что работа – по теперешним графикам – идет, что называется, вразвалочку. Но уже через несколько дней должны начать поступать автоматы с Земли…
– По графику первый – через неделю.
– Ну вот. Тогда некогда будет вздохнуть, не то что прогуливаться с приборами. Надо торопиться, потому что Земля-то уж не опоздает, можешь быть уверен.
– В этом я и сам уверен, – кивнул Кедрин.
4
Меркулин внимательно смотрел на небольшой экран, на котором время от времени менялись цифры, оповещая о ходе работы.– Первая конструкция – в три дня… – негромко проговорил директор. – Первая. А дальше? – Он любил думать вслух: сказанное и услышанное им же самим выглядело гораздо категоричней и значительней, чем произнесенное про себя. – Три дня… Так.
Он наклонился к микрофону, стоявшему на столе.
– Удивлен: до сих пор не слышу доклада Коренюка. Как продвигаются работы?
Он умолк; однако ответ запаздывал – Коренюк на сей раз проявил непонятное легкомыслие и недисциплинированность.
– Коренюк, прошу зайти, – сухо сказал Меркулин.
Он смотрел на часы. Прошла минута. Вторая. Это уже недопустимо. Перерыв кончился четверть часа тому назад. Неужели до сих пор Коренюк не явился? Зная, что на нем сейчас, по сути дела, держится вся работа?
Жаль. Очень жаль, что машины пока еще не могут мыслить сами. Они только помогают людям. А люди иногда бывают взволнованны, порой же – просто недисциплинированны. Как сейчас. Машины же всегда на месте и всегда готовы к работе. Если они портятся, то их очень легко снова привести в нормальное состояние. В отличие от людей.
Вот хотя бы этот Кедрин. Способный работник. Умел думать. Нет, ему померещилось что-то – и он на Звездолетном поясе делает ту работу, которую с успехом мог бы выполнить – ну, если еще не робот, то, во всяком случае, человек, не имеющий квалификации конструктора – инициатора Элмо.
А опоздание Коренюка! От усталости? Или небрежности?
Меркулин сухо кашлянул. Это означало гнев.
Жаль, мало времени. У него, как и у всякого, есть своя мечта: все-таки, наперекор существующему уровню техники, создать настоящую мыслящую машину. Целый институт таких машин. Работать в таком институте – это будет счастье! Сегодня мы конструируем автоматы для исследователей недр. Завтра приходят звездолетчики. Пожалуйста! Поворот рукоятки, задается другой режим – и машины думают и создают конструкции.
А пока в устройствах, в которых нуждается Звездолетный пояс, по-настоящему разбирается один только Коренюк.
Опаздывает, а! Подумать только: все еще не явился!
– Ну что же: раньше не было такой срочности. Оборудование на спутниках Пояса не менялось два, а то и три года. А сейчас…
Тогда же будет все равно: хоть каждый день. Перевел машины в другой режим – и…
Наконец-то!
Меркулин согнал с лица мечтательную улыбку, возникавшую, когда директор института думал о машинах. Строго посмотрел на дверь, в которую только что постучали.
Дверь распахнулась рывком, словно бы сработал аварийный механизм. Нарушая все нормы поведения, кто-то остановился на пороге, обратил к потолку искаженное до неузнаваемости лицо, высоким голосом прокричал:
– С Коренюком – несчастье! Погиб.
Потом шаги тупо, часто застучали по коридору.
5
Потянув поводок, Кедрин защелкнул дверцу и проверил предохранители. Затем, шагнув, послал скваммер вперед.Зал остался позади. Впереди и рядом, переваливаясь, как утки, с ноги на ногу, по туннелю деловито вышагивали скваммеры. Моторы двигали их, в броневой скорлупе привычно переступали монтажники. До отказа заполнив выходной шлюз, они целыми группами исчезали за захлопывающейся сегментной переборкой. Через миг переборка вновь распахивалась и втягивала очередную группу.
За бортом спутника было темно, как и всегда в пустоте, но предметы в рабочем пространстве были освещены: солнце стояло за спиной у монтажников. Горели зеленые маяки, показывавшие, что путь для смены открыт. Монтажники включали ранцы-ракеты, и грузные тела с непостижимой легкостью устремлялись вперед.
Кедрин нажал стартер. Маяки дрогнули и начали приближаться. Монтажники летели рядом с ним – люди, возведенные в ранг небесных тел. Лучи звезд вонзались в оболочку накопителя, как отточенные стрелы. Над головой плыла Земля. В той стороне вспыхнуло, блеснуло – шла очередная партия транспортных кораблей.
Все-таки он был очень красив, мир Приземелья. Серебристые спутники на черном фоне казались драгоценными камнями; бархат бесконечности лишь подчеркивал их чистый блеск. Отдельные части искусственных планеток были словно вырисованы тонким пером.
Спутники, много спутников. Который из них – десятый? Кедрин попытался найти его. По справедливости, спутник-десять сейчас должен бы сиять намного ярче остальных. Жаль, что летящие правее монтажники не разрешают как следует разглядеть эту область окрестностей Земли. Но если немного подняться над стаей…
Кедрин попытался так и сделать. Но едва успел он чуть-чуть изменить направление, как тишина в наушниках рассыпалась на дробные осколки и раздался голос Гура:
– Не виляй! Оставь рули в покое! Времени и так мало. Видишь оптический маяк номер восемь? Около него подождешь нас.
Кедрин сердито шмыгнул носом, сжал губы, но все же выправил курс. Вместо спутника-десять приходится разыскивать маяк-восемь. «Такова жизнь», – подсказала услужливая память. Кедрин поморщился. Слабое утешение. Нигде не сказано, что она, жизнь, именно такой и должна быть. Кому стало бы хуже, окажись Ирэн сейчас тут, рядом?
Воспоминание о запахе направило наконец его мысли по нужной стезе. Борьба с запахом – именно об этом сейчас следовало думать.
Любое дело разным людям представляется по-разному. Возможно, борьба с запахом рисовалась Холодовскому как охота за хитрым и неуловимым зверем: у Славы был азартный характер охотника. Не исключено, что хладнокровный Дуглас, обдумывая очередной шаг этой борьбы, представлял себе яркий квадрат ринга и блестящие перчатки; Дуг искусно маневрировал, уходил и уклонялся, подставлял перчатку и обманывал невидимого противника финтами, выбирая момент для удара наверняка. Как выглядело все это в глазах Гура, сказать было трудно: пожалуй, он мог вообразить и осаду крепости, и игру в прятки, и еще что-нибудь… Самому же Кедрину борьба с запахом казалась сложной партией в шахматы, где противник иногда делал неожиданные ходы, где приходилось подолгу думать, прежде чем взяться за фигуру, где очень трудно было верно оценить позицию и нужно было то и дело поглядывать на часы, стрелка которых все ползла и ползла к флажку.