Кедрин заторопился. Через каждые несколько метров из пола выходили невысокие тонкие колонки с гранеными головками; проходя мимо них, Кедрин заметил, как эти слабо светящиеся головки бесшумно поворачиваются, словно следя за ним, что-то сообщая друг другу… Ему стало жутко.
Внезапно он вздрогнул. Жалобный, протяжный свист раздался, отразился от стены и прозвучал в другом конце коридора. Кедрин свернул в первый попавшийся переулок. Печальный свист провожал его, он был, как плач по человеку, может быть, по тому самому Карло, который лежал в госпитальном отсеке, и, возможно, уже ушел из жизни, и близко не подойдя к сроку гарантии.
Но куда же, в конце концов, ведет этот путь?
Мысль пришла вовремя. Неярко освещенная преграда возникла перед Кедриным; переулок оказался тупиком. Огромная, во всю стену, дверь не поддалась усилиям Кедрина, которому очень не хотелось возвращаться на свистящий проспект. Дверь была стальная – гладкая, без единого выступа поверхности, чуть выпуклая и с маленьким глазком в середине. Кедрин прильнул к глазку.
Ничего не было видно, только чернота. Очевидно, за дверью было темное помещение. Кедрин всмотрелся. И внезапно во тьме возник слабый зеленый огонек, от него протянулись лучики. Это была звезда, неожиданно вспыхнувшая в глазке звезда, а чернота за дверью оказалась чернотой пространства… Кедрин отшатнулся. Как он не подумал, что на спутнике могут быть резервные выходы в пространство? «А на Земле нет дверей, ведущих в бездны», – неизвестно почему подумал он, и тоска по родной планете охватила его, по ее надежности, по ее ночам, полным теплого, душистого воздуха. Тоска была как море, и он почувствовал, как это море подхватывает его, но не несет, а расступается, позволяя ему проваливаться все глубже.
Наверное, этот внезапный приступ тоски по запахам Земли привел к галлюцинации: запахло резко и дурманяще, чем-то странным, незнакомым и простым. Мысли ушли, и осталось только желание вбирать в себя этот запах не только ноздрями – всей кожей, глазами, ртом, волосами… Кедрин почувствовал, что он уже полон запахом, еще немного – и он разорвется, распадется, рассеется, рассыплется на элементы, он больше не может дышать, он сыт дыханием – как человек бывает сыт едой и питьем… Он поднял руки к лицу, чтобы прекратить доступ воздуха в легкие, что бы ни было потом…
Его спас щелчок. Негромкий щелчок раздался, казалось, за дверью и вызвал к жизни инстинкт самосохранения, только что совсем уже умолкший. Кедрину почудилось, что дверь, ведущая в пространство, сейчас распахнется и давление воздуха в спутнике вышвырнет его, Кедрина, в пустоту. Щелчок повторился, за дверью что-то мягко зажужжало. Кедрин застыл с руками, так и не донесенными до горла. Нет, это не за дверью происходило, а в ней самой. Ну, конечно, там помещались блокирующие автоматы, и сейчас они ни с того, ни с сего пришли в движение. Сию минуту произойдет что-то страшное!
Страх смерти спас его от смерти – вопреки логике. Но сейчас Кедрину было не до рассуждений. Он кинулся бежать.
Он бежал обратно, минуя проспекты и переулки, как будто гибель гналась за ним по пятам. Печальные свисты умолкли. Кроющиеся по темным уголкам пары шарахались от Кедрина. Он остановился через несколько минут в мягко освещенном коридоре. Это был проспект Переменных Масс.
Теперь Кедрин знал, куда бежать: неподалеку был переулок Отсутствующего Звена, в котором обитал Гур. Кедрин торопливо шагал, стирая пот со лба и читая таблички на дверях. Наконец он нашел нужную, постучался и распахнул дверь.
Он остановился на пороге, растерянно оглядываясь. Прямо напротив двери сидела Ирэн; она вытянула вперед руку, как бы для того, чтобы Кедрин не приблизился… Гур смотрел на Кедрина весело, словно ничего неожиданного не было в этом позднем визите. Дуглас был, как обычно, невозмутим. Холодовский кивнул:
– Вот и хорошо. Особое звено в сборе. Мы, правда, думали, что ты спишь… Ирэн забрела на огонек.
Он смотрел на Кедрина; взгляд Холодовского в этот миг стал пронзительным, он напоминал. Кедрин предпочел не понять взгляда, да и не до этого было сейчас.
– Что с тобой? – спросил Гур.
– Запах, – пробормотал Кедрин, поднося руки к горлу, словно бы для того, чтобы его лучше поняли. – Запах… только что.
Дуглас оставался невозмутим; все остальные повернулись, как на пружинах.
– Где? – спросил Гур.
– Это был какой-то резервный выход…
– Который?
– Не знаю.
– Сможешь найти его?
– Может быть. Вдруг расхотелось дышать… И в двери заработали автоматы. Разблокировали…
На этот раз пошевелился даже Дуглас.
– А ты уверен, что это… не спросонок? Ты ведь, наверное, спал до этого? И вообще: что занесло тебя в такой поздний час…
– Желание прогуляться, – стараясь овладеть собой, ответил Кедрин. – Я бродил, не следя за маршрутом.
Он мельком взглянул на Ирэн. Не обидел ли он ее? Ведь у людей не принято изворачиваться; надо говорить прямо. Но этот случай был исключительным… Лицо Ирэн не выражало ни облегчения, ни горечи; оно было неподвижным. «Как у Велигая», – невольно подумал Кедрин.
– Что же, – молвил Гур. – Надо выходить. Пусть это и ложная тревога, но мы сейчас – в положении пожарных.
– Безусловно, – согласился Холодовский. – Мне это и нужно было: хоть одна вспышка. Ведь раз запах – излучение, то где-то должен существовать его источник. Я собрал несколько приборчиков для пеленгации… Итак, пошли!
– Вперед! – сказал Дуглас. – Ты, Кедрин, останься. Лучше проводи женщину. У тебя еще слишком мало опыта, чтобы быть по-настоящему полезным там.
Кедрин с удовольствием остался бы. Но он взглянул на Ирэн и с предельной ясностью понял одно: если он согласится проводить ее сейчас, то больше ему уже никогда не удастся ни проводить, ни сказать ей то, что и сейчас на языке.
– Я попрошу даму простить меня, – от неловкости чуть развязно сказал он, делая поклон в сторону Ирэн. – Опытом, конечно, похвалиться не могу… но что там говорилось насчет безумства храбрых? А потом, как-никак, почувствовал запах я. Я же и помогу вам найти направление, даже если меня не хватит на большее.
– О, – сказал Дуглас, поднимая брови. – Хороший мальчик.
– В нем что-то есть, – задумчиво произнес Гур, торжественно складывая руки, как для благословения.
– Все нормально, – заключил Холодовский. – Пошли. Но риск будет несколько больше обычного.
– В таких случаях надевают компенсационный костюм, – сказала Ирэн. – Возьми мой; он достаточно эластичен.
Это были единственные ее слова, но Кедрин постарался услышать в них гораздо больше того, что было сказано.
Солнце было за Землей, стояла темнота. Звезды висели неподвижно. Было очень хорошо лететь: стремглав в пространство не одному, а вместе с тремя людьми, на которых можно положиться и с которыми не будет страшно, пожалуй, нигде.
Они летели колонной. Так это полагалось на тот, хотя и маловероятный, случай, если произойдет встреча с чем-либо: тогда опасность будет угрожать только направляющему. По этой же причине монтажники менялись на ходу, как меняются велосипедисты: чтобы одному не приходилось все время принимать на себя давление возможных опасностей. Менялись трое; Кедрина никто не приглашал вперед, да и сам он понимал, что рановато ему еще лететь впереди Особого звена. Зато ему доверили нести небольшой контейнер с приборами Холодовского, которые могли понадобиться.
Полет продолжался минут двадцать. Потом щупальца прожектора зацепились за странную конструкцию впереди: громадная снежинка замысловатого рисунка медленно перемещалась в пространстве. Это была одна из антенн статического поля, окружавшего рабочее пространство спутника; в этом поле теряли энергию микрометеориты. К антенне и направлялось звено.
Монтажники уменьшили скорость. Наступило странное ощущение: от близости статического поля по телу стали разбегаться мурашки, приятно закололо и защекотало сначала в кончиках пальцев, потом – по всему телу… Пришлось еще сбавить ход; одновременно люди развернулись в цепь. При этом Кедрин вышел точно на свое место – крайнее слева; все-таки скваммер привыкал повиноваться ему.
– Вот в этом направлении примерно, – проговорил Кедрин, присматриваясь к рисунку созвездий.
– Ладно, – сказал Холодовский. – Кедрин, раздай пеленгаторы.
Монтажники медленно плыли в избранном направлении, держась в отдаления от антенн. Приближаться к ним нельзя – слишком сильно поле, наведенное скрытыми внутри антенн мощными генераторами. Ничем не пахло, и ничего такого, что могло бы навести на подозрения, не было. Они двигались, описывая все расширяющуюся спираль, в плоскости, перпендикулярной направлению, в котором мог находиться источник излучений – виновник запаха. Потом Кедрин торопливо проговорил:
– Там, слева, что-то находится.
– Ничего особенного, друг мой, – сказал Гур. – То есть там, конечно, что-то есть. Но это всего лишь запасные крупные детали. Пусть это тебя не волнует. Остановимся, передохнем.
Никто не засмеялся, хотя смешно было говорить об отдыхе, когда их плавно несли двигатели скваммеров и по пути не встречалось никаких препятствий. Они, разумеется, не устали; но надо было подумать, что предпринять дальше, не отвлекаясь при этом для наблюдения за пеленгаторами Холодовского.
Они сблизились, хотя разговаривать с таким же успехом можно было и на расстоянии; просто такова уж привычка – разговаривая, сходиться вместе. Несколько секунд молчали, глядя туда, где, чуть в стороне от спутника, мелькали огоньки. Это вторая смена вышла в пространство и вела работы, кладя последние мазки на сферическое тело планетолета. И Кедрин вдруг почувствовал себя кем-то вроде часового, которому поручено охранять этих людей, очищавших место для закладки нового, самого нужного сейчас корабля.
Кедрин подумал, что пусть случится что угодно – он выполнит свою задачу. Он не знал, думают ли то же самое монтажники из Особого звена. Наверняка они не думали так торжественно; они просто не представляли себе, что об этом нужно еще и специально думать. Но Кедрин встречался с такой работой впервые. Странно: наверное, при помощи сделанных им машин была оказана помощь многим людям, но он сам, своими руками, пытался сделать это впервые. И, как ни странно, это было не одно и то же.
– Ну-с, – сказал Холодовский. – Пока – ничего.
– Это тебя смущает? – поинтересовался Гур.
– Да. Собственно, даже не это. Кедрин, ты говорил о какой-то яркой звезде.
– Она возникла внезапно. Зеленая…
– А мне кажется, ты не мог ее заметить. Мы реставрировали обстановку того момента. Установили с наибольшей долей вероятности, возле какого выхода ты мог находиться. Все сходится: переулок, глазок… Но в тот момент глазок восьмого резервного выхода упирался в Угольный Мешок. Там нет ни одной звезды!
– Это убедительно, – промолвил Дуглас.
– Но я ее видел! Или вы думаете, это была галлюцинация?
– Все может быть, – задумчиво проговорил Гур. – И все же – в этом что-то есть… В одновременности вспышки, возникновения запаха… И заметь: по записям мы установили, что автоматы Восьмого резервного на краткое время действительно разблокировали выход.
– Прогнесеологу позволительно мыслить так, – сказал Холодовский, и в его тоне Кедрину почудилась усмешка. – Но строить на этом гипотезы мы не вправе.
– Я никому не навязываю своих гипотез, – кратко ответил Гур.
Кедрин знал, что Гуру не очень нравилось, когда касались прогносеологии – его второй, немонтажной специальности. Прогносеология, в отличие от науки, не проходила путь шаг за шагом. Она миновала отсутствующие звенья и продвигалась вперед прыжками. На заключениях прогносеологов нельзя было строить теории. Но иногда эти люди ухитрялись удивительно верно устанавливать направления поиска.
– Я все-таки думаю, – сказал Холодовский, – что это была галлюцинация.
– Что же, – негромко произнес Гур. – В таком случае сейчас, по-видимому, галлюцинирую я.
Все скваммеры повернулись разом.
Что-то произошло в пространстве. Только что спокойно державшиеся вместе детали внезапно сдвинулись с места. Казалось, кто-то метался между ними и расталкивал их, старался разбросать, рассеять. Колонки гравитационных фиксаторов, до сих пор удерживавших детали на месте, окутались голубоватыми облачками, развивая предельную мощность.
Но ее, очевидно, не хватало; что-то более сильное старалось растащить детали в разные стороны. Казалось, сейчас фиксаторы не выдержат – и детали, словно выстреленные, разлетятся в разные стороны с сумасшедшей скоростью, и горе будет всему, что окажется на их пути… Это было совершенно необъяснимо, но в то же время это происходило у людей на глазах, и надо было сейчас же что-то сделать, чтобы предотвратить катастрофу.
Монтажники не успели даже перемолвиться словом. Все четверо кинулись вперед, к деталям: трое одновременно, и один – на долю секунды позже. Не потому, чтобы он колебался: просто у него еще не было той быстроты реакции, которой отличались монтажники.
Они рванулись каждый в определенное место, хотя никто не давал им команды и не составлял диспозиции. Масса мелких, пронумерованных и расположенных в нужном порядке деталей как бы охватывалась несколькими большими деталями – участками броневой сферической обшивки планетолета. Эти куски оболочки и надо было удержать на месте – тогда беда ограничилась бы в худшем случае порчей нескольких мелких деталей. Чтобы не позволить броневым выгнутым треугольникам разлететься, прикладывалась сейчас вся мощь гравификсаторов. Но ведь они были всего лишь автоматами и не могли сделать больше, чем в их силах.
Гур был первым. Все четыре руки его скваммера вцепились попарно в края двух медленно расходившихся деталей. Напрягая мускулы, передавая сервомоторам усилие, Гур попытался снова сблизить детали. Но для этого нужны были бы совсем другие силы, и все, что Гур мог сделать, – это не позволить деталям расползаться дальше, удержать их на месте. Следующий промежуток занял Кедрин и тоже схватился за детали. Тут он не был слабее других, сервомоторы его скваммера развивали не меньшее усилие… Дальше Холодовский уже развел, готовясь, все четыре руки, увенчанные могучими клешнями.
– Слава, – сказал Гур хрипло. – Слава… – И Кедрин удивился тому, что Гур еще в состоянии говорить: сам Кедрин напрягся так, что не мог бы даже разжать зубы. – Не вцепляйся, пусть возьмет Дуг. Давай на пределе на спутник. Так быстрее всего… Нужны механизмы, дополнительные фиксаторы… Мы здесь долго не удержимся.
Очередной необъяснимый толчок перекосил детали и Гура вместе с ними. В какой-то миг казалось, что конечности скваммера вылетят из суставов, но, как выяснилось, скваммер все-таки был крепким устройством.
– Давай же! – крикнул Гур. – Давай, чтобы во всем этом был смысл! Кроме нас, никто не знает, что взять!
– Пусть Кедрин, – сказал Холодовский спокойно, примериваясь к деталям.
– Ни за что! – прохрипел Кедрин, и сам поразился тому, что все-таки разжал зубы.
– Холодовский, – сказал Дуглас. – Сэр… Я удивлен.
– Ну ладно… – пробормотал Холодовский.
Он умчался на предельной скорости. Трое остались. Сильные сотрясения ударяли их, как током, нагрузка все возрастала. Они были словно распяты в промежутках между взбесившимися деталями. Холодовский исчез из виду где-то вблизи спутника.
– Минут пятьдесят мы провисим, – сказал Гур. Он дышал все более хрипло. – Туда… там… обратно… Не меньше.
Кедрин только прикрыл глаза; на большее он сейчас не был способен. Странно: он не чувствовал никаких нагрузок – их принимало на себя металлическое тело скваммера; кулаки Кедрина сжимали пустоту, но зато стискивали ее так, что слипались пальцы. Мускулы были напряжены до предела именно для того, чтобы стиснуть эту пустоту, потому что ослабь Кедрин хватку на долю секунды – и тотчас же клешни верхних рук скваммера разжались бы и отпустили края деталей, а одним нижним их не удержать. Оставалось только стискивать края – руками и напряжением мысли – до тех пор, пока не придет помощь или не иссякнут силы.
«Нет, – подумал он. – Первой придет помощь, а до того времени со мною ничего не случится. Я ведь не один здесь: рядом – Особое звено, и на этих людей мне надо быть похожим. Я буду…»
Было хорошо, что эти люди – рядом. Сознание этого давало силы, хотя Кедрин не видел их: они располагались по окружности, спиной друг к другу, а если бы даже и не спиной – все равно весь клубок деталей, диаметром в добрый десяток метров, находился между ними. Но все же они здесь. Он слышит их дыхание…
– Алло! – сказал Дуглас. – Вы живы?
– Кажется, – с натугой пробормотал Гур. Ему пришлось труднее, чем остальным: в том месте, куда кинулся он, детали успели разойтись дальше.
– Живы, – сказал Дуглас. – А я, как вы думаете?
Гур проворчал, что он в этом не уверен.
– Благодарю вас, – сказал Дуглас. – Я тоже. И поскольку моя жизнь не дает оснований надеяться, что я попал в рай, то, значит, именно так и выглядит ад монтажников. А как полагаете вы?
Кедрин кивнул, хотя этого движения никто не видел. Ад: кромешная тьма, и в ней тебя раздирают на части… Вдруг он лязгнул зубами: толчок был особенно силен, и оказалось, что даже у нижней челюсти – немалая инерция.
– Скажи, мой покойный друг, – медленно переводя дыхание, проговорил Гур, – что ты думаешь по поводу дополнительных сюрпризов?
– Ну, – ответил Дуглас, – сейчас не период дождей. Будем надеяться, что, если что-нибудь и пролетит, мы не попадемся на дороге.
– Это меня утешает, – сказал Гур. – А насчет запаха?
– Нет, – сказал Дуглас, – не думаю. Очень и очень маловероятно.
Он не объяснил, почему вероятность возникновения запаха в этот момент столь мала, но все равно слова его прозвучали утешительно. Если бы вновь пришел запах, тогда они, все трое, пропали бы, потому что бежать нельзя, и они задохнулись бы здесь, на месте, сжимая края разбегающихся деталей.
Возможно, будь Кедрин один, даже самая слабая вероятность такого события испугала бы его. Но нельзя бояться, когда Гур и Дуглас переговариваются так спокойно; Кедрину и в голову не пришло, что весь разговор затеян специально ради него, потому что оба опытных монтажника достаточно хорошо знали и вероятность прорыва метеорита через статическое поле, и то, что пока предугадать время возникновения запаха невозможно, а значит, говорить о большей или меньшей вероятности нет смысла. Но и Гур, и Дуглас знали, что Кедрину сейчас страшно, и отвлекали его, потому что до конца было еще не близко.
Конец был далек – конечно, если иметь в виду счастливый конец, другой мог наступить в любую минуту. Сил становилось все меньше, а держать надо было с прежним напряжением. Руки начали неметь. Кедрин пожалел, что на башмаках скваммера нет клешней: иначе можно было бы держать и ногами – ноги, как-никак, сильнее… Он сказал об этом Гуру. Монтажник ответил:
– Вряд ли есть смысл усовершенствовать скваммер. Надо менять его. Наступило время. Мне уже приходила в голову мысль: есть совсем другой материал. Принципиально иные возможности. Позже я собираюсь подумать об этом всерьез.
Что ж, раз человек не торопится думать о таких вещах, откладывает на потом, – значит это «потом» еще будет. Неплохо. А о чем думать Кедрину? Конечно, об Ирэн…
Он начал представлять, как, вернувшись на спутник, войдет к ней. Ирэн, разумеется, будет уже знать о том, что он вел себя точно так же, как старые монтажники: держался до последнего, не трогаясь с места. Она поздравит его, а Кедрин, конечно, скажет: да о чем тут говорить, небольшое приключение – и все, чувствую себя прекрасно…
Чувствую себя прекрасно… Возможно, этого не стоило говорить и в мыслях. Закружилась голова. Кедрин вдруг почувствовал, что у него нет больше рук: он их не ощущал – казалось, кто-то безболезненно отнимал их, часть за частью. Сначала исчезли кисти; Кедрин еще не успел понять этого, как не стало уже и предплечий. Потом странная, мертвая волна прокатилась по плечам. Это показалось Кедрину невероятным: у скваммера есть руки, а у него нет, и все же скваммер продолжал держать детали… Как не догадались раньше: скваммер отлично может работать и сам по себе, надо только задать ему работу, а потом выскользнуть из него, вплавь вернуться на спутник, и взять другой скваммер, и с ним поступить точно так же. А чтобы скваммеры не пугались одиночества, с ними надо разговаривать, и они будут отвечать железным голосом. Смешно! Да и не только скваммеры: любая машина может так, и, значит, автоматы вовсе не нужны, хотя вообще Меркулин и прав, только он зря не пошел в монтажники… Меркулин пожал плечами и засвистел. Он насвистывал протяжную песню – почему-то английскую или даже, кажется, шотландскую, но Кедрина это не удивило.
На миг он очнулся. Свист лился из крохотного динамика скваммера; это насвистывал Дуглас, а Гур вторил ему, напевая мелодию без слов.
Потом он очнулся окончательно. Кто-то колотил по скваммеру. Кедрин дико заорал. «Ну, наконец-то», – проговорил голос Гура.
– В чем дело?
– Все кончилось, – сказал Гур. – Эта встряска миновала. Как говорится, буря улеглась, и животворное солнце пролило… что-то оно там пролило. А вон и наши подходят.
Скваммеры окружили их, эфир наполнился веселым говором монтажников. Из выходного тамбура подоспевшего катера выскакивали новые гравификсаторы. Кедрин не мог разжать кулаки; ему понадобилось долго уговаривать себя сделать это. Наконец пальцы разжались; это было очень болезненно, и даже скваммер, кажется, застонал при этом. Кедрин дал слабый импульс и отплыл от деталей.
Он подождал, пока к нему присоединятся остальные монтажники – Особое звено, заслужившее, кажется, хороший отдых. Вися в десятке метров от деталей, он растирал руками все тело, безжалостно исколотое иголками статического поля. Потом его заметил Гур.
– Давай сюда, Кедрин, – сказал он. – Здесь как раз не хватает одного. Не уходить же, пока дело не сделано, а?
Кедрин вздохнул. Он послушно подлетел к Гуру и принялся устанавливать фиксатор и заводить тросы. Прошло очень много времени. Потом Гур промолвил:
– Что же, можешь смотреть всем в глаза.
Кедрин попытался улыбнуться. Потом все летели к спутнику. Гур был рядом с Кедриным. Он мечтательно проговорил:
– Сейчас я съем минимум два обеда. Возможно, и три, но два – обязательно.
– Не съешь, – не поверил Дуглас.
– Почему?
– Не хватит времени. Через час – смена.
– Съем после смены. Я имею в виду второй обед.
После смены! Кедрин ужаснулся. Они еще думают выходить в смену! После такой работы! Это просто невозможно… Нет, нелегко сравняться с ними. Глупо было подумать, что так, сразу, за один день можно стать таким, как они…
– Кедрин, а что ты думаешь насчет обеда?
– Я? Ничего…
– И напрасно. «Ешь свой обед каждый раз, как возникает такая возможность», – сказал какой-то мудрец. И еще: «Необедающий совершает ошибку, которой ему не исправить уже никогда». Кто это сказал?
– Не знаю.
– По-моему, это сказал я. А теперь прибавим скорость, потому что опаздывать на работу не полагается. Что ты думаешь насчет смены?
– Что же, – внутренне содрогнувшись, сказал Кедрин. – Как вы, так и я.
– Ого! – засмеялся Гур. – Что скажешь, Слава?
– Задатки есть, – сказал Холодовский. – Однако… – Он включил тормозной. – Однако его еще придется мять и лепить. А ты, Гур, что-то разговорчив сегодня. Ты не слишком испугался, надеюсь?
– Разве стоило бояться? – Кедрин постарался сказать это как можно небрежнее. – Ведь метеоритной опасности не было!
– Это, безусловно, правильно, – сказал Холодовский. Гур весело засмеялся. Дуглас проворчал:
– Алло, парни, не дезориентируйте мальчика.
– Разве метеориты нам угрожали? – спросил Кедрин.
– Пожалуй, нет, – сказал Дуглас. – Думаю, что нет. Но вот скваммеры могли не выдержать. Они были на пределе прочности. Не так романтично, да. Но тоже неприятно. Если скваммер дегерметизируется, в нем становится нечем дышать.
– Что же, – сказал Кедрин, внутренне ужаснувшись, но не показывая виду. – Это ценное наблюдение, насчет дыхания. Если бы вы с той же проницательностью догадались, отчего взбесились детали…
– Вот, Дуг, – сказал Гур. – Один—ноль не в твою пользу.
Кедрин вошел в свою каюту. Он не был здесь с вечера. Когда он в последний раз закрывал за собой эту дверь, еще ничто не успело произойти. С тех пор многое изменилось.
Внезапно он вздрогнул. Жалобный, протяжный свист раздался, отразился от стены и прозвучал в другом конце коридора. Кедрин свернул в первый попавшийся переулок. Печальный свист провожал его, он был, как плач по человеку, может быть, по тому самому Карло, который лежал в госпитальном отсеке, и, возможно, уже ушел из жизни, и близко не подойдя к сроку гарантии.
Но куда же, в конце концов, ведет этот путь?
Мысль пришла вовремя. Неярко освещенная преграда возникла перед Кедриным; переулок оказался тупиком. Огромная, во всю стену, дверь не поддалась усилиям Кедрина, которому очень не хотелось возвращаться на свистящий проспект. Дверь была стальная – гладкая, без единого выступа поверхности, чуть выпуклая и с маленьким глазком в середине. Кедрин прильнул к глазку.
Ничего не было видно, только чернота. Очевидно, за дверью было темное помещение. Кедрин всмотрелся. И внезапно во тьме возник слабый зеленый огонек, от него протянулись лучики. Это была звезда, неожиданно вспыхнувшая в глазке звезда, а чернота за дверью оказалась чернотой пространства… Кедрин отшатнулся. Как он не подумал, что на спутнике могут быть резервные выходы в пространство? «А на Земле нет дверей, ведущих в бездны», – неизвестно почему подумал он, и тоска по родной планете охватила его, по ее надежности, по ее ночам, полным теплого, душистого воздуха. Тоска была как море, и он почувствовал, как это море подхватывает его, но не несет, а расступается, позволяя ему проваливаться все глубже.
Наверное, этот внезапный приступ тоски по запахам Земли привел к галлюцинации: запахло резко и дурманяще, чем-то странным, незнакомым и простым. Мысли ушли, и осталось только желание вбирать в себя этот запах не только ноздрями – всей кожей, глазами, ртом, волосами… Кедрин почувствовал, что он уже полон запахом, еще немного – и он разорвется, распадется, рассеется, рассыплется на элементы, он больше не может дышать, он сыт дыханием – как человек бывает сыт едой и питьем… Он поднял руки к лицу, чтобы прекратить доступ воздуха в легкие, что бы ни было потом…
Его спас щелчок. Негромкий щелчок раздался, казалось, за дверью и вызвал к жизни инстинкт самосохранения, только что совсем уже умолкший. Кедрину почудилось, что дверь, ведущая в пространство, сейчас распахнется и давление воздуха в спутнике вышвырнет его, Кедрина, в пустоту. Щелчок повторился, за дверью что-то мягко зажужжало. Кедрин застыл с руками, так и не донесенными до горла. Нет, это не за дверью происходило, а в ней самой. Ну, конечно, там помещались блокирующие автоматы, и сейчас они ни с того, ни с сего пришли в движение. Сию минуту произойдет что-то страшное!
Страх смерти спас его от смерти – вопреки логике. Но сейчас Кедрину было не до рассуждений. Он кинулся бежать.
Он бежал обратно, минуя проспекты и переулки, как будто гибель гналась за ним по пятам. Печальные свисты умолкли. Кроющиеся по темным уголкам пары шарахались от Кедрина. Он остановился через несколько минут в мягко освещенном коридоре. Это был проспект Переменных Масс.
Теперь Кедрин знал, куда бежать: неподалеку был переулок Отсутствующего Звена, в котором обитал Гур. Кедрин торопливо шагал, стирая пот со лба и читая таблички на дверях. Наконец он нашел нужную, постучался и распахнул дверь.
Он остановился на пороге, растерянно оглядываясь. Прямо напротив двери сидела Ирэн; она вытянула вперед руку, как бы для того, чтобы Кедрин не приблизился… Гур смотрел на Кедрина весело, словно ничего неожиданного не было в этом позднем визите. Дуглас был, как обычно, невозмутим. Холодовский кивнул:
– Вот и хорошо. Особое звено в сборе. Мы, правда, думали, что ты спишь… Ирэн забрела на огонек.
Он смотрел на Кедрина; взгляд Холодовского в этот миг стал пронзительным, он напоминал. Кедрин предпочел не понять взгляда, да и не до этого было сейчас.
– Что с тобой? – спросил Гур.
– Запах, – пробормотал Кедрин, поднося руки к горлу, словно бы для того, чтобы его лучше поняли. – Запах… только что.
Дуглас оставался невозмутим; все остальные повернулись, как на пружинах.
– Где? – спросил Гур.
– Это был какой-то резервный выход…
– Который?
– Не знаю.
– Сможешь найти его?
– Может быть. Вдруг расхотелось дышать… И в двери заработали автоматы. Разблокировали…
На этот раз пошевелился даже Дуглас.
– А ты уверен, что это… не спросонок? Ты ведь, наверное, спал до этого? И вообще: что занесло тебя в такой поздний час…
– Желание прогуляться, – стараясь овладеть собой, ответил Кедрин. – Я бродил, не следя за маршрутом.
Он мельком взглянул на Ирэн. Не обидел ли он ее? Ведь у людей не принято изворачиваться; надо говорить прямо. Но этот случай был исключительным… Лицо Ирэн не выражало ни облегчения, ни горечи; оно было неподвижным. «Как у Велигая», – невольно подумал Кедрин.
– Что же, – молвил Гур. – Надо выходить. Пусть это и ложная тревога, но мы сейчас – в положении пожарных.
– Безусловно, – согласился Холодовский. – Мне это и нужно было: хоть одна вспышка. Ведь раз запах – излучение, то где-то должен существовать его источник. Я собрал несколько приборчиков для пеленгации… Итак, пошли!
– Вперед! – сказал Дуглас. – Ты, Кедрин, останься. Лучше проводи женщину. У тебя еще слишком мало опыта, чтобы быть по-настоящему полезным там.
Кедрин с удовольствием остался бы. Но он взглянул на Ирэн и с предельной ясностью понял одно: если он согласится проводить ее сейчас, то больше ему уже никогда не удастся ни проводить, ни сказать ей то, что и сейчас на языке.
– Я попрошу даму простить меня, – от неловкости чуть развязно сказал он, делая поклон в сторону Ирэн. – Опытом, конечно, похвалиться не могу… но что там говорилось насчет безумства храбрых? А потом, как-никак, почувствовал запах я. Я же и помогу вам найти направление, даже если меня не хватит на большее.
– О, – сказал Дуглас, поднимая брови. – Хороший мальчик.
– В нем что-то есть, – задумчиво произнес Гур, торжественно складывая руки, как для благословения.
– Все нормально, – заключил Холодовский. – Пошли. Но риск будет несколько больше обычного.
– В таких случаях надевают компенсационный костюм, – сказала Ирэн. – Возьми мой; он достаточно эластичен.
Это были единственные ее слова, но Кедрин постарался услышать в них гораздо больше того, что было сказано.
3
Четыре скваммера неслись, удаляясь от спутника, от почти уже законченного круглого корабля, от мерцающих маяков – ко внешней границе рабочего пространства, куда в конечном итоге направили их размышления и сопоставления.Солнце было за Землей, стояла темнота. Звезды висели неподвижно. Было очень хорошо лететь: стремглав в пространство не одному, а вместе с тремя людьми, на которых можно положиться и с которыми не будет страшно, пожалуй, нигде.
Они летели колонной. Так это полагалось на тот, хотя и маловероятный, случай, если произойдет встреча с чем-либо: тогда опасность будет угрожать только направляющему. По этой же причине монтажники менялись на ходу, как меняются велосипедисты: чтобы одному не приходилось все время принимать на себя давление возможных опасностей. Менялись трое; Кедрина никто не приглашал вперед, да и сам он понимал, что рановато ему еще лететь впереди Особого звена. Зато ему доверили нести небольшой контейнер с приборами Холодовского, которые могли понадобиться.
Полет продолжался минут двадцать. Потом щупальца прожектора зацепились за странную конструкцию впереди: громадная снежинка замысловатого рисунка медленно перемещалась в пространстве. Это была одна из антенн статического поля, окружавшего рабочее пространство спутника; в этом поле теряли энергию микрометеориты. К антенне и направлялось звено.
Монтажники уменьшили скорость. Наступило странное ощущение: от близости статического поля по телу стали разбегаться мурашки, приятно закололо и защекотало сначала в кончиках пальцев, потом – по всему телу… Пришлось еще сбавить ход; одновременно люди развернулись в цепь. При этом Кедрин вышел точно на свое место – крайнее слева; все-таки скваммер привыкал повиноваться ему.
– Вот в этом направлении примерно, – проговорил Кедрин, присматриваясь к рисунку созвездий.
– Ладно, – сказал Холодовский. – Кедрин, раздай пеленгаторы.
Монтажники медленно плыли в избранном направлении, держась в отдаления от антенн. Приближаться к ним нельзя – слишком сильно поле, наведенное скрытыми внутри антенн мощными генераторами. Ничем не пахло, и ничего такого, что могло бы навести на подозрения, не было. Они двигались, описывая все расширяющуюся спираль, в плоскости, перпендикулярной направлению, в котором мог находиться источник излучений – виновник запаха. Потом Кедрин торопливо проговорил:
– Там, слева, что-то находится.
– Ничего особенного, друг мой, – сказал Гур. – То есть там, конечно, что-то есть. Но это всего лишь запасные крупные детали. Пусть это тебя не волнует. Остановимся, передохнем.
Никто не засмеялся, хотя смешно было говорить об отдыхе, когда их плавно несли двигатели скваммеров и по пути не встречалось никаких препятствий. Они, разумеется, не устали; но надо было подумать, что предпринять дальше, не отвлекаясь при этом для наблюдения за пеленгаторами Холодовского.
Они сблизились, хотя разговаривать с таким же успехом можно было и на расстоянии; просто такова уж привычка – разговаривая, сходиться вместе. Несколько секунд молчали, глядя туда, где, чуть в стороне от спутника, мелькали огоньки. Это вторая смена вышла в пространство и вела работы, кладя последние мазки на сферическое тело планетолета. И Кедрин вдруг почувствовал себя кем-то вроде часового, которому поручено охранять этих людей, очищавших место для закладки нового, самого нужного сейчас корабля.
Кедрин подумал, что пусть случится что угодно – он выполнит свою задачу. Он не знал, думают ли то же самое монтажники из Особого звена. Наверняка они не думали так торжественно; они просто не представляли себе, что об этом нужно еще и специально думать. Но Кедрин встречался с такой работой впервые. Странно: наверное, при помощи сделанных им машин была оказана помощь многим людям, но он сам, своими руками, пытался сделать это впервые. И, как ни странно, это было не одно и то же.
– Ну-с, – сказал Холодовский. – Пока – ничего.
– Это тебя смущает? – поинтересовался Гур.
– Да. Собственно, даже не это. Кедрин, ты говорил о какой-то яркой звезде.
– Она возникла внезапно. Зеленая…
– А мне кажется, ты не мог ее заметить. Мы реставрировали обстановку того момента. Установили с наибольшей долей вероятности, возле какого выхода ты мог находиться. Все сходится: переулок, глазок… Но в тот момент глазок восьмого резервного выхода упирался в Угольный Мешок. Там нет ни одной звезды!
– Это убедительно, – промолвил Дуглас.
– Но я ее видел! Или вы думаете, это была галлюцинация?
– Все может быть, – задумчиво проговорил Гур. – И все же – в этом что-то есть… В одновременности вспышки, возникновения запаха… И заметь: по записям мы установили, что автоматы Восьмого резервного на краткое время действительно разблокировали выход.
– Прогнесеологу позволительно мыслить так, – сказал Холодовский, и в его тоне Кедрину почудилась усмешка. – Но строить на этом гипотезы мы не вправе.
– Я никому не навязываю своих гипотез, – кратко ответил Гур.
Кедрин знал, что Гуру не очень нравилось, когда касались прогносеологии – его второй, немонтажной специальности. Прогносеология, в отличие от науки, не проходила путь шаг за шагом. Она миновала отсутствующие звенья и продвигалась вперед прыжками. На заключениях прогносеологов нельзя было строить теории. Но иногда эти люди ухитрялись удивительно верно устанавливать направления поиска.
– Я все-таки думаю, – сказал Холодовский, – что это была галлюцинация.
– Что же, – негромко произнес Гур. – В таком случае сейчас, по-видимому, галлюцинирую я.
Все скваммеры повернулись разом.
Что-то произошло в пространстве. Только что спокойно державшиеся вместе детали внезапно сдвинулись с места. Казалось, кто-то метался между ними и расталкивал их, старался разбросать, рассеять. Колонки гравитационных фиксаторов, до сих пор удерживавших детали на месте, окутались голубоватыми облачками, развивая предельную мощность.
Но ее, очевидно, не хватало; что-то более сильное старалось растащить детали в разные стороны. Казалось, сейчас фиксаторы не выдержат – и детали, словно выстреленные, разлетятся в разные стороны с сумасшедшей скоростью, и горе будет всему, что окажется на их пути… Это было совершенно необъяснимо, но в то же время это происходило у людей на глазах, и надо было сейчас же что-то сделать, чтобы предотвратить катастрофу.
Монтажники не успели даже перемолвиться словом. Все четверо кинулись вперед, к деталям: трое одновременно, и один – на долю секунды позже. Не потому, чтобы он колебался: просто у него еще не было той быстроты реакции, которой отличались монтажники.
Они рванулись каждый в определенное место, хотя никто не давал им команды и не составлял диспозиции. Масса мелких, пронумерованных и расположенных в нужном порядке деталей как бы охватывалась несколькими большими деталями – участками броневой сферической обшивки планетолета. Эти куски оболочки и надо было удержать на месте – тогда беда ограничилась бы в худшем случае порчей нескольких мелких деталей. Чтобы не позволить броневым выгнутым треугольникам разлететься, прикладывалась сейчас вся мощь гравификсаторов. Но ведь они были всего лишь автоматами и не могли сделать больше, чем в их силах.
Гур был первым. Все четыре руки его скваммера вцепились попарно в края двух медленно расходившихся деталей. Напрягая мускулы, передавая сервомоторам усилие, Гур попытался снова сблизить детали. Но для этого нужны были бы совсем другие силы, и все, что Гур мог сделать, – это не позволить деталям расползаться дальше, удержать их на месте. Следующий промежуток занял Кедрин и тоже схватился за детали. Тут он не был слабее других, сервомоторы его скваммера развивали не меньшее усилие… Дальше Холодовский уже развел, готовясь, все четыре руки, увенчанные могучими клешнями.
– Слава, – сказал Гур хрипло. – Слава… – И Кедрин удивился тому, что Гур еще в состоянии говорить: сам Кедрин напрягся так, что не мог бы даже разжать зубы. – Не вцепляйся, пусть возьмет Дуг. Давай на пределе на спутник. Так быстрее всего… Нужны механизмы, дополнительные фиксаторы… Мы здесь долго не удержимся.
Очередной необъяснимый толчок перекосил детали и Гура вместе с ними. В какой-то миг казалось, что конечности скваммера вылетят из суставов, но, как выяснилось, скваммер все-таки был крепким устройством.
– Давай же! – крикнул Гур. – Давай, чтобы во всем этом был смысл! Кроме нас, никто не знает, что взять!
– Пусть Кедрин, – сказал Холодовский спокойно, примериваясь к деталям.
– Ни за что! – прохрипел Кедрин, и сам поразился тому, что все-таки разжал зубы.
– Холодовский, – сказал Дуглас. – Сэр… Я удивлен.
– Ну ладно… – пробормотал Холодовский.
Он умчался на предельной скорости. Трое остались. Сильные сотрясения ударяли их, как током, нагрузка все возрастала. Они были словно распяты в промежутках между взбесившимися деталями. Холодовский исчез из виду где-то вблизи спутника.
– Минут пятьдесят мы провисим, – сказал Гур. Он дышал все более хрипло. – Туда… там… обратно… Не меньше.
Кедрин только прикрыл глаза; на большее он сейчас не был способен. Странно: он не чувствовал никаких нагрузок – их принимало на себя металлическое тело скваммера; кулаки Кедрина сжимали пустоту, но зато стискивали ее так, что слипались пальцы. Мускулы были напряжены до предела именно для того, чтобы стиснуть эту пустоту, потому что ослабь Кедрин хватку на долю секунды – и тотчас же клешни верхних рук скваммера разжались бы и отпустили края деталей, а одним нижним их не удержать. Оставалось только стискивать края – руками и напряжением мысли – до тех пор, пока не придет помощь или не иссякнут силы.
«Нет, – подумал он. – Первой придет помощь, а до того времени со мною ничего не случится. Я ведь не один здесь: рядом – Особое звено, и на этих людей мне надо быть похожим. Я буду…»
Было хорошо, что эти люди – рядом. Сознание этого давало силы, хотя Кедрин не видел их: они располагались по окружности, спиной друг к другу, а если бы даже и не спиной – все равно весь клубок деталей, диаметром в добрый десяток метров, находился между ними. Но все же они здесь. Он слышит их дыхание…
– Алло! – сказал Дуглас. – Вы живы?
– Кажется, – с натугой пробормотал Гур. Ему пришлось труднее, чем остальным: в том месте, куда кинулся он, детали успели разойтись дальше.
– Живы, – сказал Дуглас. – А я, как вы думаете?
Гур проворчал, что он в этом не уверен.
– Благодарю вас, – сказал Дуглас. – Я тоже. И поскольку моя жизнь не дает оснований надеяться, что я попал в рай, то, значит, именно так и выглядит ад монтажников. А как полагаете вы?
Кедрин кивнул, хотя этого движения никто не видел. Ад: кромешная тьма, и в ней тебя раздирают на части… Вдруг он лязгнул зубами: толчок был особенно силен, и оказалось, что даже у нижней челюсти – немалая инерция.
– Скажи, мой покойный друг, – медленно переводя дыхание, проговорил Гур, – что ты думаешь по поводу дополнительных сюрпризов?
– Ну, – ответил Дуглас, – сейчас не период дождей. Будем надеяться, что, если что-нибудь и пролетит, мы не попадемся на дороге.
– Это меня утешает, – сказал Гур. – А насчет запаха?
– Нет, – сказал Дуглас, – не думаю. Очень и очень маловероятно.
Он не объяснил, почему вероятность возникновения запаха в этот момент столь мала, но все равно слова его прозвучали утешительно. Если бы вновь пришел запах, тогда они, все трое, пропали бы, потому что бежать нельзя, и они задохнулись бы здесь, на месте, сжимая края разбегающихся деталей.
Возможно, будь Кедрин один, даже самая слабая вероятность такого события испугала бы его. Но нельзя бояться, когда Гур и Дуглас переговариваются так спокойно; Кедрину и в голову не пришло, что весь разговор затеян специально ради него, потому что оба опытных монтажника достаточно хорошо знали и вероятность прорыва метеорита через статическое поле, и то, что пока предугадать время возникновения запаха невозможно, а значит, говорить о большей или меньшей вероятности нет смысла. Но и Гур, и Дуглас знали, что Кедрину сейчас страшно, и отвлекали его, потому что до конца было еще не близко.
Конец был далек – конечно, если иметь в виду счастливый конец, другой мог наступить в любую минуту. Сил становилось все меньше, а держать надо было с прежним напряжением. Руки начали неметь. Кедрин пожалел, что на башмаках скваммера нет клешней: иначе можно было бы держать и ногами – ноги, как-никак, сильнее… Он сказал об этом Гуру. Монтажник ответил:
– Вряд ли есть смысл усовершенствовать скваммер. Надо менять его. Наступило время. Мне уже приходила в голову мысль: есть совсем другой материал. Принципиально иные возможности. Позже я собираюсь подумать об этом всерьез.
Что ж, раз человек не торопится думать о таких вещах, откладывает на потом, – значит это «потом» еще будет. Неплохо. А о чем думать Кедрину? Конечно, об Ирэн…
Он начал представлять, как, вернувшись на спутник, войдет к ней. Ирэн, разумеется, будет уже знать о том, что он вел себя точно так же, как старые монтажники: держался до последнего, не трогаясь с места. Она поздравит его, а Кедрин, конечно, скажет: да о чем тут говорить, небольшое приключение – и все, чувствую себя прекрасно…
Чувствую себя прекрасно… Возможно, этого не стоило говорить и в мыслях. Закружилась голова. Кедрин вдруг почувствовал, что у него нет больше рук: он их не ощущал – казалось, кто-то безболезненно отнимал их, часть за частью. Сначала исчезли кисти; Кедрин еще не успел понять этого, как не стало уже и предплечий. Потом странная, мертвая волна прокатилась по плечам. Это показалось Кедрину невероятным: у скваммера есть руки, а у него нет, и все же скваммер продолжал держать детали… Как не догадались раньше: скваммер отлично может работать и сам по себе, надо только задать ему работу, а потом выскользнуть из него, вплавь вернуться на спутник, и взять другой скваммер, и с ним поступить точно так же. А чтобы скваммеры не пугались одиночества, с ними надо разговаривать, и они будут отвечать железным голосом. Смешно! Да и не только скваммеры: любая машина может так, и, значит, автоматы вовсе не нужны, хотя вообще Меркулин и прав, только он зря не пошел в монтажники… Меркулин пожал плечами и засвистел. Он насвистывал протяжную песню – почему-то английскую или даже, кажется, шотландскую, но Кедрина это не удивило.
На миг он очнулся. Свист лился из крохотного динамика скваммера; это насвистывал Дуглас, а Гур вторил ему, напевая мелодию без слов.
Потом он очнулся окончательно. Кто-то колотил по скваммеру. Кедрин дико заорал. «Ну, наконец-то», – проговорил голос Гура.
– В чем дело?
– Все кончилось, – сказал Гур. – Эта встряска миновала. Как говорится, буря улеглась, и животворное солнце пролило… что-то оно там пролило. А вон и наши подходят.
Скваммеры окружили их, эфир наполнился веселым говором монтажников. Из выходного тамбура подоспевшего катера выскакивали новые гравификсаторы. Кедрин не мог разжать кулаки; ему понадобилось долго уговаривать себя сделать это. Наконец пальцы разжались; это было очень болезненно, и даже скваммер, кажется, застонал при этом. Кедрин дал слабый импульс и отплыл от деталей.
Он подождал, пока к нему присоединятся остальные монтажники – Особое звено, заслужившее, кажется, хороший отдых. Вися в десятке метров от деталей, он растирал руками все тело, безжалостно исколотое иголками статического поля. Потом его заметил Гур.
– Давай сюда, Кедрин, – сказал он. – Здесь как раз не хватает одного. Не уходить же, пока дело не сделано, а?
Кедрин вздохнул. Он послушно подлетел к Гуру и принялся устанавливать фиксатор и заводить тросы. Прошло очень много времени. Потом Гур промолвил:
– Что же, можешь смотреть всем в глаза.
Кедрин попытался улыбнуться. Потом все летели к спутнику. Гур был рядом с Кедриным. Он мечтательно проговорил:
– Сейчас я съем минимум два обеда. Возможно, и три, но два – обязательно.
– Не съешь, – не поверил Дуглас.
– Почему?
– Не хватит времени. Через час – смена.
– Съем после смены. Я имею в виду второй обед.
После смены! Кедрин ужаснулся. Они еще думают выходить в смену! После такой работы! Это просто невозможно… Нет, нелегко сравняться с ними. Глупо было подумать, что так, сразу, за один день можно стать таким, как они…
– Кедрин, а что ты думаешь насчет обеда?
– Я? Ничего…
– И напрасно. «Ешь свой обед каждый раз, как возникает такая возможность», – сказал какой-то мудрец. И еще: «Необедающий совершает ошибку, которой ему не исправить уже никогда». Кто это сказал?
– Не знаю.
– По-моему, это сказал я. А теперь прибавим скорость, потому что опаздывать на работу не полагается. Что ты думаешь насчет смены?
– Что же, – внутренне содрогнувшись, сказал Кедрин. – Как вы, так и я.
– Ого! – засмеялся Гур. – Что скажешь, Слава?
– Задатки есть, – сказал Холодовский. – Однако… – Он включил тормозной. – Однако его еще придется мять и лепить. А ты, Гур, что-то разговорчив сегодня. Ты не слишком испугался, надеюсь?
– Разве стоило бояться? – Кедрин постарался сказать это как можно небрежнее. – Ведь метеоритной опасности не было!
– Это, безусловно, правильно, – сказал Холодовский. Гур весело засмеялся. Дуглас проворчал:
– Алло, парни, не дезориентируйте мальчика.
– Разве метеориты нам угрожали? – спросил Кедрин.
– Пожалуй, нет, – сказал Дуглас. – Думаю, что нет. Но вот скваммеры могли не выдержать. Они были на пределе прочности. Не так романтично, да. Но тоже неприятно. Если скваммер дегерметизируется, в нем становится нечем дышать.
– Что же, – сказал Кедрин, внутренне ужаснувшись, но не показывая виду. – Это ценное наблюдение, насчет дыхания. Если бы вы с той же проницательностью догадались, отчего взбесились детали…
– Вот, Дуг, – сказал Гур. – Один—ноль не в твою пользу.
4
Их не встречали музыкой и цветами. Никто не произносил приветственных речей. Это не было принято на спутнике, где каждая минута была так же дорога, как и каждый грамм веса и ватт энергии. Но тот, кто встречал их по дороге, на проспектах или в переулках спутника, радостно улыбался и кивал, чтобы показать, что все знает и радуется тому, что эти люди сражались и победили.Кедрин вошел в свою каюту. Он не был здесь с вечера. Когда он в последний раз закрывал за собой эту дверь, еще ничто не успело произойти. С тех пор многое изменилось.