Страница:
– Вот именно, – проговорил Лосев с явным удовлетворением. – А вот прослужил бы ты эти годы там, где я, и стал бы, как и я, порой себя спрашивать: да точно ли это армия? Или – труп её? А ведь не зря говорится: какова армия, таково и государство.
– Или наоборот: каково государство…
– Что в лоб, что по лбу. А знаешь, почему?
– Интересуюсь услышать.
– Да потому, что сильная, боеспособная современная армия власти не нужна.
По какой причине? Власти она опасна, власть её боится. Вся мировая история, с Рима начиная, если только не с Египта, полна примерами: если власть слаба и в государстве начинается бардак, кто перехватывает эту власть и наводит порядок? Она, армия. Поэтому сильная армия нужна сильной власти, а не хилой. Товарищу Сталину сильная армия была нужна – он её контролировал, и она, в войну, по сути, уничтоженная, при нём быстро возродилась. Наши отцы тогда служили, и хорошо служили. Ещё Брежневу была нужна – не столько потому, что он был силён, просто он в душе сам был воякой и к армии питал слабость бровеносный маршал. А сейчас сколько бы ни говорили о реформах и всём таком, никто всерьёз в сильной армии не заинтересован. И того, что у нас есть, не очень хватает даже на местные конфликты. Зато власть спокойна: эта армия ей не соперница. Так вот. Стоял бы ты эти три года в рыночных условиях – и у тебя была бы такая же картина: знаешь, разложение – процесс быстрый. А тут ты был как бы законсервирован. И в результате мы имеем хотя бы одно, пусть в меру недоснабжённое, но всё же несомненно боеспособное соединение. Вот для чего и зачем ты здесь. И вот по какой причине тебя сейчас передислоцируют: похоже, пришла пора.
– Дмитрий Прокофьевич подумал и принял решение?
– Сам главком подписал. А кто принял – не суть важно. Любимый министр нашего брата, полковников, не очень жалует. Говорит – самая неустойчивая группа. Мол, генералы везде ведут себя солидно и вообще правильно, хоть в Думе, в Совете Федерации, куда ни поставь. А у полковников, дескать, всё ветры в голове гуляют, всё им охота сразу если не в президенты, то хоть в министры выскочить. Однако же в Генштабе все решения разрабатываются, а значит, принимаются на уровне не выше полковника, и реализуются – тоже, если полковники захотят, а не захотят – так и не реализуется. Подписал распоряжение начальник Генштаба, как ты видел, готовили его мы – твой покорный слуга в том числе. Участие в летних учениях на европейском театре.
– Настоящий смысл передислокации – в чём? Или повоюем – и снова сюда?
– Вопросы, дорогой комдив, будем решать по мере их возникновения. А сейчас у тебя задача одна: перебросить дивизию в назначенную точку в указанный срок.
– Жёсткий срок, надо сказать. Собраться нам недолго, а продвигаться как? Пешим порядком? А горючее? У нас его – хорошо, если одна заправка на круг по дивизии.
– Значит, так. Тебе надо добраться до магистрали, оттуда всё будет организовано военными перевозками до места. Горючего подбросим, но не очень много. Тылы твои могут обождать немного, с ними потом будет проще.
– Потом? – Курилов прищурился. – Это после чего же?
Но Лосев уже встал из-за стола.
– За обед – благодарю. Пойдём теперь посмотрим на твои войска в натуре.
Строевой смотр состоялся по всем правилам, включая заключительное прохождение полка под оркестр. Курилов вначале всё поглядывал на Лосева, ждал неизбежного удивления, а ещё больше – той реакции, которая должна была затем последовать. Штабной полковник, однако, хорошо владел собою – лишь один раз, в самом начале, брови дрогнули было, но даже не приподнялись сколько-нибудь заметно. Лицо же оставалось совершенно невозмутимым. Как и подобало инспектирующему, каким он, по сути дела, являлся.
И лишь потом, когда подразделения полка развели на обед и оркестр ушагал последним под собственный барабан, Курилов, всё время молчавший по принципу «пусть за меня говорят дела», спросил – в неофициальном ключе.
– Ну, как тебе показалось?
Лосев ответил сразу, вопрос был ожидаемым:
– Так пройти и мимо Мавзолея не стыдно было бы.
Курилов кивнул: насчёт уровня строевой подготовки у него сомнений не было. Но не это волновало.
– А в остальном?
Лосев помолчал, прежде чем спросить:
– С личным составом – у тебя во всех частях так? Или всех сосредоточил в одном полку?
– Где чуть больше, где меньше – этот полк как раз средний по этому показателю.
– Прикажешь это понимать так, что твоя дивизия может именоваться китайской?
– Это тебе с непривычки показалось. Тут и корейцы, и вьетнамцев немало. Тогда уж – дальневосточной дивизией.
– Российские граждане?
– В перспективе.
– Подробнее, будь любезен.
– Слушаюсь. Был такой указ в своё время, разрешавший принимать на службу по контракту неграждан, которые, отслужив не менее определённого срока, могли претендовать на облегчённое получение нашего подданства.
– Был. И есть по сей день. Понимаю. Но позволь спросить: какой у тебя процент контрактников? Вот таких?
– До ста ещё не дотянул. Но предполагаю.
– А деньги? Чем ты им платишь?
– Рублями, чем ещё. Но – не столько, сколько получают наши русичи. В разы меньше. …
– Разницу доплачиваешь надеждой? Обещаниями?
– Вполне реальными. В полном соответствии с законом.
– И как они служат?
Курилов не сразу ответил, словно затруднившись в выборе нужного слова. И проговорил наконец:
– Служат сурово.
– А сержантский состав?
– Ты же видел: из них же.
– Интересно. А командуешь по-каковски? И ты, и все прочие?
– По-русски, понятно. Армия российская. Командиры отделений, и те командуют по-нашему. Правда, у иных акцент такой, что не сразу разберёшь. Но солдаты понимают прекрасно. Зато подразделения, от отделения до батальона, сколочены крепчайше.
– А с техникой как справляются?
– Что они – глупее наших? Ни в коем разе.
– Так что можешь положиться на свою дивизию?
– Во всём и в любой обстановке.
Десяток шагов прошли в молчании, потом Курилов сказал:
– Могу ли обременить личной просьбой?
– В пределах моих возможностей.
– Само собой. Вернёшься в Москву – передай мой привет той самой Насте. Хотя бы по телефону. Координаты тебе дам. С почтой у нас беда. Глухомань.
– Могу даже лично. Пиши письмо. Встречусь.
– Спасибо. Твой должник.
– Что, Аркадий?
Каплин перевёл дыхание, присел, провёл ладонью по всё ещё густой шевелюре.
– В общем, что-то подобное я предполагал. Улететь, как намечали, не удастся: наши билеты аннулировали.
– Под каким соусом?
– О, благопристойность соблюдена. Необходимо прежде всего отправить футбольную команду, что сегодня играет, – прямо со стадиона в самолёт, иначе они не успеют на следующую игру, лететь им с пересадками – а это, как вы понимаете, означало бы громкий скандал. Нам предложили обменять на следующий рейс.
– Когда это? – спросил на сей раз уже Котовский.
– Послезавтра. Отсюда вылетают по чётным.
– Что же, они не знали, когда продавали нам билеты, что будет футбол?
– Тут, Таня, всё сделано гладко, заподлицо. Команда сюда прилетела на чартерном, А тут в нём что-то испортилось, ремонтировать будут, сказали, не менее двух дней.
– Что предпримем?
– Собственно, дилемма ясна: ждать до послезавтра – или искать другой способ. Борис Максимович, решать вам.
Котовский обвёл взглядом номер с его незамысловатым убранством: кровать, тумбочка, стол – и не обеденный, и не письменный, но, в общем, четвероногий, как и два стула. Узкий стенной шкаф. Туалет с душем. Здесь это именовалось полулюксом. Не камера, конечно, и не барак, но…
– Как-то не очень думается в четырёх стенах, – сказал Котовский с нотками извинения в голосе, – Хочется больше двигаться, иначе чудится, что я всё ещё там. Вы не против прогулки по городу? Непродолжительной хотя бы.
– Гулять продолжительно тут просто негде, – сказал Каплин. – Уездный городок. Конечно, отчего же не пройтись? Хотя бы из любопытства. Мы с Таней тут хотя и не впервые, но на ознакомление всегда недоставало времени. Таня, ваше мнение?
– Подчинюсь решению большинства. – Она улыбнулась. – Тем более, что погода соответствует.
– Погода подсказывает: хоть продай что-нибудь, но выпей, – проворчал Каплин, улыбкой показывая, что это всего лишь шутка.
Улица оказалась неширокой, но асфальтированной, домов выше трёх этажей виднелось немного, хотя в отдалении высился и местный небоскрёб, похоже, чуть ли не о шестнадцати этажах. В поперечных проездах просматривался чаще всего булыжник, у людей старших поколений наверняка вызывавший ностальгические ощущения. Автомобилей было немного, город явно был не из богатых, не на нефти и не на газе стоял, а высокие технологии сюда тем более не дошли ещё. Зато воздух казался даже сладким на вкус – москвичам, конечно, не Котовскому, от московской атмосферы отвыкшему. Правда, отъезжающий от остановки автобус выпустил густую дизельную струю, напоминая о том, что век всё же и тут двадцать первый – Российский двадцать первый. Каплин проговорил:
– Давайте свернём куда-нибудь. Что-то не по себе мне делается от каждой проезжающей машины.
– Ждёте выстрела? – улыбнулся Котовский. – Голливудское воспитание?
– Если бы, – откликнулся адвокат. – Личный опыт во многих процессах. – Он продолжил уже другим тоном, деловым: – Кстати, о птичках. Сегодня понедельник, а в четверг мне предстоит садиться в процесс, весьма основательно. И крайне не хотелось бы опаздывать. Может быть, решим так – вы с Таней подождёте самолёта, а я попробую улететь на чём попало, мало ли – одному всегда легче зацепиться за какой-нибудь борт. Хотя бы грузовой.
Котовский собрался уже ответить: «Конечно, Аркадий, делайте так, как вам удобнее», но промолчал, потому что обстановка в переулке вдруг изменилась.
И, похоже, не к лучшему. Откуда-то вдруг вылупившиеся, на тротуаре перед ними оказались вдруг мужички, числом трое; впрочем, вглядеться – так и не мужички, и даже не парни – парнишки, где-то на грани совершеннолетия и полной уголовной ответственности, обычные парнишки, не скинхеды какие-нибудь или в этом роде. Однако, сблизившись, они остановились, явно мешая встречным пройти. Хотя других угрожающих действий пока не совершали. Один лишь сказал:
– Ты гляди, что у нас: живой жид!
– Двое сразу. Это как же понимать? Наш любимый город что, больше не для русских?
– Не, – сказал третий. – Это масоны, блин. А баба ничего. Айс.
– Не айс, – возразил первый. – Масоны и есть жиды. А эта с ними замаралась. Её очистить надо. Потом спасибо скажет.
– Значит, так, – сказал средний. – Жиды могут линять, если жить хотят. А с тобой мы погуляем. А вы – чтобы сегодня же вас в городе не было, секёте? Наш город не для жидов, вообще не для чёрных. Это русский город!.. – Паренёк явно раскручивал себя, настраивал на решительные действия. Стоявший справа шагнул вперёд, оказавшись рядом с Татьяной. И сказал ей: – Ну, иди, иди сюда. Ты же русская девка, тебе под жидов ложиться западло!
– Значит, так, – сказал Каплин негромко, но как-то очень чётко. – Вы сейчас разом поворачиваетесь и уходите, откуда пришли. Или же…
– Ох ты, – сказал первый глумливо. – Ты гляди: жид хочет напугать русского человека! Ну, сейчас я тебе…
Не договорил. Каплин левой рукой, вытянутой в сторону, как бы оградил Татьяну и оттеснил назад, одновременно выбросив вперёд правую – в ней непонятно откуда появилась чёрная штучка, формой отдалённо напоминавшая мини-пистолет. Тоже сделал шаг назад. Нажал. Струя резанула парня по глазам, облачко окутало лицо. Он согнулся, разинутым ртом судорожно хватая воздух, ладонями прикрыл глаза, из которых непроизвольно хлынули слёзы, не позволяя ничего видеть. Закашлялись и остальные двое, и сам адвокат, и оба его спутника, пятясь, всё дальше отходя от блюстителей расовой чистоты. Каплин продолжал держать тех двоих под прицелом, но они, похоже, теперь только о себе думали, оба склонились над тем, всё ещё не разогнувшимся, не отдышавшимся. Плакали сейчас все, но у парней платков не было, утирали глаза подолами рубашек, но слёзы всё лились и лились.
Наконец, контакт окончательно разорвали, вновь оказавшись на асфальте. Каплин сказал:
– Кайенский перец, рекомендую. Препакостная вещь. Разрешение не требуется. Убить им трудно. Хотя при большом желании – возможно.
– Похоже, тут без пистолета гулять не комфортно, – сказал Котовский.
Адвокат ответил:
– А мы и не гуляем. У меня с собой. Имею разрешение. Но обстановка была не той сложности, чтобы стрелять. Значит, и обнажать незачем. Ну, что дальше? Как решим? Борис Максимович? Эти мальчики – может, случайность. А может, и нет. В любом случае, они на нас обиделись.
– Думаю, – ответил Котовский, – ещё двое суток здесь – чрезмерная роскошь. Наверное, нам всем надо по вашему, Аркадий, рецепту: в аэропорт – и там ловить возможность.
– Наверное, так и надо сделать, – подтвердила Татьяна своё согласие.
– Сделаем вот как, – подытожил адвокат: – попытаемся там организовать чартерную переброску – хотя бы до ближайшего нормального аэропорта. На чём угодно, лишь бы летело.
– А денег хватит? – спросил Котовский.
– Более чем. У меня Раина карточка, она вручила на всякий случай. Её счета не блокированы. Что же – не станем больше терять времени.
– На ваш вопрос отвечаю своими двумя, – ответил спрошенный.
– Очень интересно. Какими же?
– Зачем? И – почём?
Тимофей улыбнулся:
– Сначала посмотрим товар, о цене поговорим после этого.
Собеседник кивнул:
– Разумно. Однако всякий товар приобретается с какой-то целью. Не зная, для чего он предназначен, я не могу сказать – есть ли у меня товар вообще.
– Есть, – заверил Тимофей. – Иначе мы к вам бы и не обращались. Но вы, как я вижу, человек опытный. Поэтому давайте сделаем так: я расскажу вам то, что мне известно о вас, а вам останется только подтверждать, отрицать, вносить поправки.
Ход был разумным: редкий человек откажется выслушать, как выглядит он в глазах совершенно посторонних людей и насколько их видение совпадает или расходится с его самооценкой.
Собеседник немного подумал, прежде чем сказать:
– Что же, станьте зеркалом, и я погляжусь в вас.
«Так. Не лишён честолюбия. Его оценка другими его волнует. Возможно, есть некоторая тревога по поводу каких-то отдельных эпизодов его жизни, хотя в материалах ничего такого не фиксировалось. Это могут быть какие-то очень личные дела, у каждого в совести сидят занозы. Во всяком случае, надо быть осторожным: не обидеть и не напугать. Всё-таки по сумме параметров он – самый подходящий, те двое не идут с ним в сравнение. И постоянно следить за его реакцией, чтобы в случае чего вовремя отвернуть».
– Насколько подробным я могу быть? Каким временем располагаю?
– Я скажу, когда оно закончится. Go on.
– Прекрасно, – согласился Тимофей, хотя на самом деле так не считал.
– Итак: москвич. По образованию – учитель, русский язык и литература. Семья, двое детей, дочери, одиннадцать и пятнадцать, брак первый. Беспартийный. Занятия: семейная фирма, малый бизнес, производство и продажа дипломных работ, диссертаций, кандидатских, докторских и всего такого. Под судом и следствием не был. Русский, конечно. По воззрениям – сторонник Великой России, или, как говорится, империалист. Пьёте умеренно, без ущерба для дела. Наркотиками не баловались. Не игрок. Курить бросили полтора года тому назад. Романы на стороне заводите с осторожностью и с большими перерывами. Зарабатываете достаточно, чтобы не бедствовать, но не отказались бы от доходов и посущественнее. Налоги уплачиваете своевременно и в полном объёме. У участкового милиции пользуетесь хорошей репутацией. Более или менее свободно владеете английским и немецким. По-русски говорите легко и правильно, без мычанья, эканья, «вот», «типа» и «как бы». Расходы соответствуют доходам: машина – ВАЗ, дача – в пятидесяти километрах от города, шесть соток, две комнаты с верандой…
Создавая образ, Тимофей глядел на собеседника в упор, стараясь не упустить ни малейшей вазомоторики – движения бровей, глаз, губ, – не терял из вида пальцев рук. Но без заметного результата: лицо оставалось неподвижным, словно маска, намёк на улыбочку, возникший ещё до того, как началось описание, оставался словно приклеенным; пальцы тоже не двигались – руки были крепко сцеплены. Не нервничает, не удивляется. Это скорее хорошо.
– Вот в основном всё. Я что-то упустил?
Человек «Т» медленно разомкнул губы, чуть откинул голову. Сказал:
– Так, мелочи. Происхождение, родители, братья, сёстры, где учатся девочки, квартира, любимые писатели, раз уж я филолог-русист, музыка, как одеваюсь, какие предпочитаю фильмы, как часто в театр хожу, футбол, за какую команду болею, – словом, детали. Как отношусь к инородцам – вот это, пожалуй, черта более существенная. Но в общем ответили, я бы сказал, на четвёрку.
– Да, конечно. Но я на полноту и не претендую. Откровенно говоря, просто не было времени для более развёрнутого поиска информации. Но восполнить эти пробелы сможете вы сами – тогда, когда это понадобится.
– Если понадобится, – согласился человек «Т». – К сожалению, не могу отплатить вам той же монетой, то есть дать вам столь же полную характеристику: мне о вас по-прежнему неизвестно ничего – кроме лишь того, что у вас почему-то возник живой интерес к моей заурядной персоне. Давайте раскроем карты – хоть я и не игрок, как вы верно отметили. Итак: чего вы от меня хотите? Кто вы, в конце концов, такой? Кого представляете? Я не киллер по найму, и не отмыватель денег…
Тимофей непроизвольно глотнул: дело дошло до главного.
– Мы хотим подрядить вас для выполнения несложной и совершенно законной работы, которой вам придётся заниматься самое большее месяца три, за что вы сможете получить очень значительное вознаграждение.
– Здесь я хотел бы услышать более точную формулировку. Сумму в рублях, от «уёв» я давно отказался.
– Боюсь, не зная сегодняшнего курса, назову неверную сумму. Так что вы уж простите – в евро это будет пятьсот тысяч.
Лицо собеседника и тут почти не дрогнуло – только кончик языка облизал губы.
– Боюсь, что работа с таким вознаграждением окажется мне не по силам. Однако скажу откровенно: вы меня заинтересовали. Если вы станете ещё мешкать…
– Ни в коем случае. Переходим к делу. Насколько мы можем судить, Ладков Игорь Федотович – это ваши, так сказать, природные фамилия, имя и отчество?
– Совершенно верно. Насколько мне известна наша родословная – ещё прадед был уже Ладковым. Хотя его родитель как будто носил двойную фамилию: Ладков-Ейский. Обстоятельства, при которых…
– С вашего позволения, Игорь Федотович, эти обстоятельства опустим. Известно ли вам что-либо вот о чём: состоите ли вы в каком-то родстве с нашим нынешним президентом? Не может быть, чтобы вы не интересовались этим.
– Да, отдал дань любопытству. Если и был какой-то общий предок, то разве что в дописьменные времена. Но и тогда вряд ли, потому что, как удалось установить, в нашей фамилии первоначально звучало «т», Латковы, а не Ладковы, и озвончение произошло лишь в девятнадцатом веке вследствие ошибки писаря. А у президента звонкость изначальная. Так что – увы. Не могу вас порадовать.
– Напротив, поверьте мне. Итак, чего мы от вас хотим? Всего лишь вашего согласия на выдвижение вашей кандидатуры на предстоящих президентских выборах. И, следовательно, вашего личного участия в избирательной кампании. Вот и всё.
– Бред.
Только одним этим словом Ладков и отреагировал на сделанное предложение.
– Помилуйте, Игорь Федотович! Это не бред. Реальная политика. А политика всегда – смесь бреда с точным расчётом. Мы отвечаем за точность.
– Вы предлагаете мне авантюру. Или афёру. Разве я похож на афериста?
– Ни в коем случае. И в этом – ваше преимущество.
– Люди, с которыми я общаюсь, станут думать, что я…
– Что вы – смелый, решительный, принципиальный человек. Скажите, вы считаете действия нынешнего президента всегда верными, идущими на благо России, её народа? У вас не возникает возражений против его политики?
– Возникают, конечно, как и у всякого мыслящего человека и патриота. Но не одобрять – одно, а выступать против – совершенно иное. Я не воин по натуре. Кстати, я не так уж неграмотен и прекрасно помню, что такие методы – выдвижение «двойников» – уже применялись, и даже не однажды. Ну, и чем это всё кончалось?
– Самым лучшим образом. Для двойников последствия были самыми благоприятными: ни малейших осложнений – зато заметное повышение жизненного уровня. И репутация любого из них изменилась к лучшему. В наше время быть известным очень полезно. Это прекрасная раскрутка – в том числе и для вашей деятельности. Запомните: вы нигде и ни в чём не нарушите ни единого закона.
– Но я, в конце концов, вовсе не желаю быть президентом России! Не дай Бог! Такую участь я могу пожелать разве что своему врагу – если бы у меня были враги.
– О, на этот счёт можете совершенно не беспокоиться: президентом вы ни в коем случае не станете. Даже если вдруг захотите. Вам не придётся даже участвовать в кампании до самого её завершения. Потому что в нужный миг вы снимете вашу кандидатуру и призовёте избирателей, готовых поддержать вас, отдать голоса другому человеку.
– Интересно: кому?
– Это вы узнаете, когда придёт время.
– Не могу согласиться. А вдруг вы предложите мне отказаться в пользу какого-нибудь прохвоста? Моё доброе имя погибнет, и я буду выглядеть, самое малое, дураком, а то и…
– Не волнуйтесь. Вы ведь сможете отказаться, не так ли? Но уверяю вас: вы передадите голоса очень достойному человеку, именно такому, какой сейчас и нужен России.
– Какому-нибудь кандидату в Наполеоны?
– Боже упаси. О военных не может быть и речи.
– Что же мне придётся делать конкретно? Если я соглашусь, разумеется.
– Дел будет много. Придётся поездить по стране. Выступать перед избирателями со своей программой…
– Нет у меня никакой программы!
– Вы её получите, разработанную в деталях. Хотя на самом деле программа есть у вас и сейчас: вы – за великую, сильную, справедливую и счастливую Россию. Не говорите мне, что это не так.
– Ну да, но это ведь – лишь общие слова…
– А людям ничего другого и не нужно. Далеко не все хотят углубляться в детали, как это делаете вы. Потому что у вас – серьёзный, аналитический склад ума. В ином случае мы к вам и не обратились бы.
– Знаете, вы меня буквально ошеломили. Откровенно говоря, я нахожусь сейчас в полной растерянности. Такого поворота событий я никак не ожидал…
– Ничего удивительного. Такой шанс выпадает немногим избранникам – и не более, чем раз в жизни. Но я вижу, что вы уже согласились принять наше предложение. Очень разумно.
– Отнюдь нет. Я не могу… сразу, вот так. И потом, мне просто необходимо посоветоваться с женой. Мы предпринимаем что-либо лишь с обоюдного согласия.
– Не стану вас отговаривать. Но в разговоре с супругой вы, надеюсь, не станете педалировать ваши сомнения, но упомянете и о выигрыше. Разве вам не хочется, допустим, чтобы дочки ваши получили образование хотя бы в Англии, чтобы улучшились ваши жилищные условия, разве не приятнее будет ездить, скажем, на БМВ? А жена ваша совершенно довольна своим гардеробом? Да и вы сами? Словом…
Ладков неожиданно усмехнулся:
– А вам не кажется, что овёс нынче дорог?
– То есть?
– Прибавить надо.
– Гм. Знаете, возможно, что торг уместен. При вашем согласии, конечно. И полной боевой готовности.
– Если достигнем соглашения – какие действия и когда предстоят мне?
– Самое позднее послезавтра, а может быть, даже завтра – выезд в один из регионов – не очень далекий. Выдвигать вас будут там. Возможно, навестим и соседние территории. Но вряд ли это займёт больше недели.
– Все эти поездки потребуют расходов, не так ли?
– Все расходы мы берём на себя, не беспокойтесь. И вы даже получите, так сказать, командировочные. Время стоит денег, верно?
– Совершенно точно.
– Игорь Федотович, а вы не хотите, чтобы я участвовал в вашем семейном совещании?
– Или наоборот: каково государство…
– Что в лоб, что по лбу. А знаешь, почему?
– Интересуюсь услышать.
– Да потому, что сильная, боеспособная современная армия власти не нужна.
По какой причине? Власти она опасна, власть её боится. Вся мировая история, с Рима начиная, если только не с Египта, полна примерами: если власть слаба и в государстве начинается бардак, кто перехватывает эту власть и наводит порядок? Она, армия. Поэтому сильная армия нужна сильной власти, а не хилой. Товарищу Сталину сильная армия была нужна – он её контролировал, и она, в войну, по сути, уничтоженная, при нём быстро возродилась. Наши отцы тогда служили, и хорошо служили. Ещё Брежневу была нужна – не столько потому, что он был силён, просто он в душе сам был воякой и к армии питал слабость бровеносный маршал. А сейчас сколько бы ни говорили о реформах и всём таком, никто всерьёз в сильной армии не заинтересован. И того, что у нас есть, не очень хватает даже на местные конфликты. Зато власть спокойна: эта армия ей не соперница. Так вот. Стоял бы ты эти три года в рыночных условиях – и у тебя была бы такая же картина: знаешь, разложение – процесс быстрый. А тут ты был как бы законсервирован. И в результате мы имеем хотя бы одно, пусть в меру недоснабжённое, но всё же несомненно боеспособное соединение. Вот для чего и зачем ты здесь. И вот по какой причине тебя сейчас передислоцируют: похоже, пришла пора.
– Дмитрий Прокофьевич подумал и принял решение?
– Сам главком подписал. А кто принял – не суть важно. Любимый министр нашего брата, полковников, не очень жалует. Говорит – самая неустойчивая группа. Мол, генералы везде ведут себя солидно и вообще правильно, хоть в Думе, в Совете Федерации, куда ни поставь. А у полковников, дескать, всё ветры в голове гуляют, всё им охота сразу если не в президенты, то хоть в министры выскочить. Однако же в Генштабе все решения разрабатываются, а значит, принимаются на уровне не выше полковника, и реализуются – тоже, если полковники захотят, а не захотят – так и не реализуется. Подписал распоряжение начальник Генштаба, как ты видел, готовили его мы – твой покорный слуга в том числе. Участие в летних учениях на европейском театре.
– Настоящий смысл передислокации – в чём? Или повоюем – и снова сюда?
– Вопросы, дорогой комдив, будем решать по мере их возникновения. А сейчас у тебя задача одна: перебросить дивизию в назначенную точку в указанный срок.
– Жёсткий срок, надо сказать. Собраться нам недолго, а продвигаться как? Пешим порядком? А горючее? У нас его – хорошо, если одна заправка на круг по дивизии.
– Значит, так. Тебе надо добраться до магистрали, оттуда всё будет организовано военными перевозками до места. Горючего подбросим, но не очень много. Тылы твои могут обождать немного, с ними потом будет проще.
– Потом? – Курилов прищурился. – Это после чего же?
Но Лосев уже встал из-за стола.
– За обед – благодарю. Пойдём теперь посмотрим на твои войска в натуре.
Строевой смотр состоялся по всем правилам, включая заключительное прохождение полка под оркестр. Курилов вначале всё поглядывал на Лосева, ждал неизбежного удивления, а ещё больше – той реакции, которая должна была затем последовать. Штабной полковник, однако, хорошо владел собою – лишь один раз, в самом начале, брови дрогнули было, но даже не приподнялись сколько-нибудь заметно. Лицо же оставалось совершенно невозмутимым. Как и подобало инспектирующему, каким он, по сути дела, являлся.
И лишь потом, когда подразделения полка развели на обед и оркестр ушагал последним под собственный барабан, Курилов, всё время молчавший по принципу «пусть за меня говорят дела», спросил – в неофициальном ключе.
– Ну, как тебе показалось?
Лосев ответил сразу, вопрос был ожидаемым:
– Так пройти и мимо Мавзолея не стыдно было бы.
Курилов кивнул: насчёт уровня строевой подготовки у него сомнений не было. Но не это волновало.
– А в остальном?
Лосев помолчал, прежде чем спросить:
– С личным составом – у тебя во всех частях так? Или всех сосредоточил в одном полку?
– Где чуть больше, где меньше – этот полк как раз средний по этому показателю.
– Прикажешь это понимать так, что твоя дивизия может именоваться китайской?
– Это тебе с непривычки показалось. Тут и корейцы, и вьетнамцев немало. Тогда уж – дальневосточной дивизией.
– Российские граждане?
– В перспективе.
– Подробнее, будь любезен.
– Слушаюсь. Был такой указ в своё время, разрешавший принимать на службу по контракту неграждан, которые, отслужив не менее определённого срока, могли претендовать на облегчённое получение нашего подданства.
– Был. И есть по сей день. Понимаю. Но позволь спросить: какой у тебя процент контрактников? Вот таких?
– До ста ещё не дотянул. Но предполагаю.
– А деньги? Чем ты им платишь?
– Рублями, чем ещё. Но – не столько, сколько получают наши русичи. В разы меньше. …
– Разницу доплачиваешь надеждой? Обещаниями?
– Вполне реальными. В полном соответствии с законом.
– И как они служат?
Курилов не сразу ответил, словно затруднившись в выборе нужного слова. И проговорил наконец:
– Служат сурово.
– А сержантский состав?
– Ты же видел: из них же.
– Интересно. А командуешь по-каковски? И ты, и все прочие?
– По-русски, понятно. Армия российская. Командиры отделений, и те командуют по-нашему. Правда, у иных акцент такой, что не сразу разберёшь. Но солдаты понимают прекрасно. Зато подразделения, от отделения до батальона, сколочены крепчайше.
– А с техникой как справляются?
– Что они – глупее наших? Ни в коем разе.
– Так что можешь положиться на свою дивизию?
– Во всём и в любой обстановке.
Десяток шагов прошли в молчании, потом Курилов сказал:
– Могу ли обременить личной просьбой?
– В пределах моих возможностей.
– Само собой. Вернёшься в Москву – передай мой привет той самой Насте. Хотя бы по телефону. Координаты тебе дам. С почтой у нас беда. Глухомань.
– Могу даже лично. Пиши письмо. Встречусь.
– Спасибо. Твой должник.
3
Каплин, адвокат, вошёл в номер, привычно стараясь не показать той озабоченности, которая сейчас им владела. Котовский, однако, за много лет привык с первого взгляда, навскидку понимать настроения своих защитников и делать выводы, их, впрочем, не оглашая. И на этот раз понял: что-то не так. Хотя если бы «не так» было серьёзным, Каплин вошёл бы не один, а в сопровождении представителей власти. Значит, что бы ни было, но – не самое худшее: не новое предъявление обвинения, новый арест и возврат на позиции почти десятилетней давности. Что же, где и как затормозилось? Хотелось спросить, но Котовский предпочёл промолчать, надеясь, что нужные вопросы задаст Татьяна. Так и получилось.– Что, Аркадий?
Каплин перевёл дыхание, присел, провёл ладонью по всё ещё густой шевелюре.
– В общем, что-то подобное я предполагал. Улететь, как намечали, не удастся: наши билеты аннулировали.
– Под каким соусом?
– О, благопристойность соблюдена. Необходимо прежде всего отправить футбольную команду, что сегодня играет, – прямо со стадиона в самолёт, иначе они не успеют на следующую игру, лететь им с пересадками – а это, как вы понимаете, означало бы громкий скандал. Нам предложили обменять на следующий рейс.
– Когда это? – спросил на сей раз уже Котовский.
– Послезавтра. Отсюда вылетают по чётным.
– Что же, они не знали, когда продавали нам билеты, что будет футбол?
– Тут, Таня, всё сделано гладко, заподлицо. Команда сюда прилетела на чартерном, А тут в нём что-то испортилось, ремонтировать будут, сказали, не менее двух дней.
– Что предпримем?
– Собственно, дилемма ясна: ждать до послезавтра – или искать другой способ. Борис Максимович, решать вам.
Котовский обвёл взглядом номер с его незамысловатым убранством: кровать, тумбочка, стол – и не обеденный, и не письменный, но, в общем, четвероногий, как и два стула. Узкий стенной шкаф. Туалет с душем. Здесь это именовалось полулюксом. Не камера, конечно, и не барак, но…
– Как-то не очень думается в четырёх стенах, – сказал Котовский с нотками извинения в голосе, – Хочется больше двигаться, иначе чудится, что я всё ещё там. Вы не против прогулки по городу? Непродолжительной хотя бы.
– Гулять продолжительно тут просто негде, – сказал Каплин. – Уездный городок. Конечно, отчего же не пройтись? Хотя бы из любопытства. Мы с Таней тут хотя и не впервые, но на ознакомление всегда недоставало времени. Таня, ваше мнение?
– Подчинюсь решению большинства. – Она улыбнулась. – Тем более, что погода соответствует.
– Погода подсказывает: хоть продай что-нибудь, но выпей, – проворчал Каплин, улыбкой показывая, что это всего лишь шутка.
Улица оказалась неширокой, но асфальтированной, домов выше трёх этажей виднелось немного, хотя в отдалении высился и местный небоскрёб, похоже, чуть ли не о шестнадцати этажах. В поперечных проездах просматривался чаще всего булыжник, у людей старших поколений наверняка вызывавший ностальгические ощущения. Автомобилей было немного, город явно был не из богатых, не на нефти и не на газе стоял, а высокие технологии сюда тем более не дошли ещё. Зато воздух казался даже сладким на вкус – москвичам, конечно, не Котовскому, от московской атмосферы отвыкшему. Правда, отъезжающий от остановки автобус выпустил густую дизельную струю, напоминая о том, что век всё же и тут двадцать первый – Российский двадцать первый. Каплин проговорил:
– Давайте свернём куда-нибудь. Что-то не по себе мне делается от каждой проезжающей машины.
– Ждёте выстрела? – улыбнулся Котовский. – Голливудское воспитание?
– Если бы, – откликнулся адвокат. – Личный опыт во многих процессах. – Он продолжил уже другим тоном, деловым: – Кстати, о птичках. Сегодня понедельник, а в четверг мне предстоит садиться в процесс, весьма основательно. И крайне не хотелось бы опаздывать. Может быть, решим так – вы с Таней подождёте самолёта, а я попробую улететь на чём попало, мало ли – одному всегда легче зацепиться за какой-нибудь борт. Хотя бы грузовой.
Котовский собрался уже ответить: «Конечно, Аркадий, делайте так, как вам удобнее», но промолчал, потому что обстановка в переулке вдруг изменилась.
И, похоже, не к лучшему. Откуда-то вдруг вылупившиеся, на тротуаре перед ними оказались вдруг мужички, числом трое; впрочем, вглядеться – так и не мужички, и даже не парни – парнишки, где-то на грани совершеннолетия и полной уголовной ответственности, обычные парнишки, не скинхеды какие-нибудь или в этом роде. Однако, сблизившись, они остановились, явно мешая встречным пройти. Хотя других угрожающих действий пока не совершали. Один лишь сказал:
– Ты гляди, что у нас: живой жид!
– Двое сразу. Это как же понимать? Наш любимый город что, больше не для русских?
– Не, – сказал третий. – Это масоны, блин. А баба ничего. Айс.
– Не айс, – возразил первый. – Масоны и есть жиды. А эта с ними замаралась. Её очистить надо. Потом спасибо скажет.
– Значит, так, – сказал средний. – Жиды могут линять, если жить хотят. А с тобой мы погуляем. А вы – чтобы сегодня же вас в городе не было, секёте? Наш город не для жидов, вообще не для чёрных. Это русский город!.. – Паренёк явно раскручивал себя, настраивал на решительные действия. Стоявший справа шагнул вперёд, оказавшись рядом с Татьяной. И сказал ей: – Ну, иди, иди сюда. Ты же русская девка, тебе под жидов ложиться западло!
– Значит, так, – сказал Каплин негромко, но как-то очень чётко. – Вы сейчас разом поворачиваетесь и уходите, откуда пришли. Или же…
– Ох ты, – сказал первый глумливо. – Ты гляди: жид хочет напугать русского человека! Ну, сейчас я тебе…
Не договорил. Каплин левой рукой, вытянутой в сторону, как бы оградил Татьяну и оттеснил назад, одновременно выбросив вперёд правую – в ней непонятно откуда появилась чёрная штучка, формой отдалённо напоминавшая мини-пистолет. Тоже сделал шаг назад. Нажал. Струя резанула парня по глазам, облачко окутало лицо. Он согнулся, разинутым ртом судорожно хватая воздух, ладонями прикрыл глаза, из которых непроизвольно хлынули слёзы, не позволяя ничего видеть. Закашлялись и остальные двое, и сам адвокат, и оба его спутника, пятясь, всё дальше отходя от блюстителей расовой чистоты. Каплин продолжал держать тех двоих под прицелом, но они, похоже, теперь только о себе думали, оба склонились над тем, всё ещё не разогнувшимся, не отдышавшимся. Плакали сейчас все, но у парней платков не было, утирали глаза подолами рубашек, но слёзы всё лились и лились.
Наконец, контакт окончательно разорвали, вновь оказавшись на асфальте. Каплин сказал:
– Кайенский перец, рекомендую. Препакостная вещь. Разрешение не требуется. Убить им трудно. Хотя при большом желании – возможно.
– Похоже, тут без пистолета гулять не комфортно, – сказал Котовский.
Адвокат ответил:
– А мы и не гуляем. У меня с собой. Имею разрешение. Но обстановка была не той сложности, чтобы стрелять. Значит, и обнажать незачем. Ну, что дальше? Как решим? Борис Максимович? Эти мальчики – может, случайность. А может, и нет. В любом случае, они на нас обиделись.
– Думаю, – ответил Котовский, – ещё двое суток здесь – чрезмерная роскошь. Наверное, нам всем надо по вашему, Аркадий, рецепту: в аэропорт – и там ловить возможность.
– Наверное, так и надо сделать, – подтвердила Татьяна своё согласие.
– Сделаем вот как, – подытожил адвокат: – попытаемся там организовать чартерную переброску – хотя бы до ближайшего нормального аэропорта. На чём угодно, лишь бы летело.
– А денег хватит? – спросил Котовский.
– Более чем. У меня Раина карточка, она вручила на всякий случай. Её счета не блокированы. Что же – не станем больше терять времени.
4
– Игорь Федотович, расскажите, пожалуйста, о себе, – попросил Тимофей.– На ваш вопрос отвечаю своими двумя, – ответил спрошенный.
– Очень интересно. Какими же?
– Зачем? И – почём?
Тимофей улыбнулся:
– Сначала посмотрим товар, о цене поговорим после этого.
Собеседник кивнул:
– Разумно. Однако всякий товар приобретается с какой-то целью. Не зная, для чего он предназначен, я не могу сказать – есть ли у меня товар вообще.
– Есть, – заверил Тимофей. – Иначе мы к вам бы и не обращались. Но вы, как я вижу, человек опытный. Поэтому давайте сделаем так: я расскажу вам то, что мне известно о вас, а вам останется только подтверждать, отрицать, вносить поправки.
Ход был разумным: редкий человек откажется выслушать, как выглядит он в глазах совершенно посторонних людей и насколько их видение совпадает или расходится с его самооценкой.
Собеседник немного подумал, прежде чем сказать:
– Что же, станьте зеркалом, и я погляжусь в вас.
«Так. Не лишён честолюбия. Его оценка другими его волнует. Возможно, есть некоторая тревога по поводу каких-то отдельных эпизодов его жизни, хотя в материалах ничего такого не фиксировалось. Это могут быть какие-то очень личные дела, у каждого в совести сидят занозы. Во всяком случае, надо быть осторожным: не обидеть и не напугать. Всё-таки по сумме параметров он – самый подходящий, те двое не идут с ним в сравнение. И постоянно следить за его реакцией, чтобы в случае чего вовремя отвернуть».
– Насколько подробным я могу быть? Каким временем располагаю?
– Я скажу, когда оно закончится. Go on.
– Прекрасно, – согласился Тимофей, хотя на самом деле так не считал.
* * *
Они сидели в дорогом, с громким названием, почти пустом кафе в центре. Такое место встречи назначил собеседник, мысленно уже определённый как человек «Т». Тимофей первоначально предлагал поговорить дома у объекта, но получил категорический отказ. «Мой дом, – сказал Игорь, – моя крепость, и взять её никому не удастся». Жаль. Жильё всегда рассказывает о человеке очень много, не дожидаясь вопросов. Но настаивать было бы ошибкой.– Итак: москвич. По образованию – учитель, русский язык и литература. Семья, двое детей, дочери, одиннадцать и пятнадцать, брак первый. Беспартийный. Занятия: семейная фирма, малый бизнес, производство и продажа дипломных работ, диссертаций, кандидатских, докторских и всего такого. Под судом и следствием не был. Русский, конечно. По воззрениям – сторонник Великой России, или, как говорится, империалист. Пьёте умеренно, без ущерба для дела. Наркотиками не баловались. Не игрок. Курить бросили полтора года тому назад. Романы на стороне заводите с осторожностью и с большими перерывами. Зарабатываете достаточно, чтобы не бедствовать, но не отказались бы от доходов и посущественнее. Налоги уплачиваете своевременно и в полном объёме. У участкового милиции пользуетесь хорошей репутацией. Более или менее свободно владеете английским и немецким. По-русски говорите легко и правильно, без мычанья, эканья, «вот», «типа» и «как бы». Расходы соответствуют доходам: машина – ВАЗ, дача – в пятидесяти километрах от города, шесть соток, две комнаты с верандой…
Создавая образ, Тимофей глядел на собеседника в упор, стараясь не упустить ни малейшей вазомоторики – движения бровей, глаз, губ, – не терял из вида пальцев рук. Но без заметного результата: лицо оставалось неподвижным, словно маска, намёк на улыбочку, возникший ещё до того, как началось описание, оставался словно приклеенным; пальцы тоже не двигались – руки были крепко сцеплены. Не нервничает, не удивляется. Это скорее хорошо.
– Вот в основном всё. Я что-то упустил?
Человек «Т» медленно разомкнул губы, чуть откинул голову. Сказал:
– Так, мелочи. Происхождение, родители, братья, сёстры, где учатся девочки, квартира, любимые писатели, раз уж я филолог-русист, музыка, как одеваюсь, какие предпочитаю фильмы, как часто в театр хожу, футбол, за какую команду болею, – словом, детали. Как отношусь к инородцам – вот это, пожалуй, черта более существенная. Но в общем ответили, я бы сказал, на четвёрку.
– Да, конечно. Но я на полноту и не претендую. Откровенно говоря, просто не было времени для более развёрнутого поиска информации. Но восполнить эти пробелы сможете вы сами – тогда, когда это понадобится.
– Если понадобится, – согласился человек «Т». – К сожалению, не могу отплатить вам той же монетой, то есть дать вам столь же полную характеристику: мне о вас по-прежнему неизвестно ничего – кроме лишь того, что у вас почему-то возник живой интерес к моей заурядной персоне. Давайте раскроем карты – хоть я и не игрок, как вы верно отметили. Итак: чего вы от меня хотите? Кто вы, в конце концов, такой? Кого представляете? Я не киллер по найму, и не отмыватель денег…
Тимофей непроизвольно глотнул: дело дошло до главного.
– Мы хотим подрядить вас для выполнения несложной и совершенно законной работы, которой вам придётся заниматься самое большее месяца три, за что вы сможете получить очень значительное вознаграждение.
– Здесь я хотел бы услышать более точную формулировку. Сумму в рублях, от «уёв» я давно отказался.
– Боюсь, не зная сегодняшнего курса, назову неверную сумму. Так что вы уж простите – в евро это будет пятьсот тысяч.
Лицо собеседника и тут почти не дрогнуло – только кончик языка облизал губы.
– Боюсь, что работа с таким вознаграждением окажется мне не по силам. Однако скажу откровенно: вы меня заинтересовали. Если вы станете ещё мешкать…
– Ни в коем случае. Переходим к делу. Насколько мы можем судить, Ладков Игорь Федотович – это ваши, так сказать, природные фамилия, имя и отчество?
– Совершенно верно. Насколько мне известна наша родословная – ещё прадед был уже Ладковым. Хотя его родитель как будто носил двойную фамилию: Ладков-Ейский. Обстоятельства, при которых…
– С вашего позволения, Игорь Федотович, эти обстоятельства опустим. Известно ли вам что-либо вот о чём: состоите ли вы в каком-то родстве с нашим нынешним президентом? Не может быть, чтобы вы не интересовались этим.
– Да, отдал дань любопытству. Если и был какой-то общий предок, то разве что в дописьменные времена. Но и тогда вряд ли, потому что, как удалось установить, в нашей фамилии первоначально звучало «т», Латковы, а не Ладковы, и озвончение произошло лишь в девятнадцатом веке вследствие ошибки писаря. А у президента звонкость изначальная. Так что – увы. Не могу вас порадовать.
– Напротив, поверьте мне. Итак, чего мы от вас хотим? Всего лишь вашего согласия на выдвижение вашей кандидатуры на предстоящих президентских выборах. И, следовательно, вашего личного участия в избирательной кампании. Вот и всё.
– Бред.
Только одним этим словом Ладков и отреагировал на сделанное предложение.
– Помилуйте, Игорь Федотович! Это не бред. Реальная политика. А политика всегда – смесь бреда с точным расчётом. Мы отвечаем за точность.
– Вы предлагаете мне авантюру. Или афёру. Разве я похож на афериста?
– Ни в коем случае. И в этом – ваше преимущество.
– Люди, с которыми я общаюсь, станут думать, что я…
– Что вы – смелый, решительный, принципиальный человек. Скажите, вы считаете действия нынешнего президента всегда верными, идущими на благо России, её народа? У вас не возникает возражений против его политики?
– Возникают, конечно, как и у всякого мыслящего человека и патриота. Но не одобрять – одно, а выступать против – совершенно иное. Я не воин по натуре. Кстати, я не так уж неграмотен и прекрасно помню, что такие методы – выдвижение «двойников» – уже применялись, и даже не однажды. Ну, и чем это всё кончалось?
– Самым лучшим образом. Для двойников последствия были самыми благоприятными: ни малейших осложнений – зато заметное повышение жизненного уровня. И репутация любого из них изменилась к лучшему. В наше время быть известным очень полезно. Это прекрасная раскрутка – в том числе и для вашей деятельности. Запомните: вы нигде и ни в чём не нарушите ни единого закона.
– Но я, в конце концов, вовсе не желаю быть президентом России! Не дай Бог! Такую участь я могу пожелать разве что своему врагу – если бы у меня были враги.
– О, на этот счёт можете совершенно не беспокоиться: президентом вы ни в коем случае не станете. Даже если вдруг захотите. Вам не придётся даже участвовать в кампании до самого её завершения. Потому что в нужный миг вы снимете вашу кандидатуру и призовёте избирателей, готовых поддержать вас, отдать голоса другому человеку.
– Интересно: кому?
– Это вы узнаете, когда придёт время.
– Не могу согласиться. А вдруг вы предложите мне отказаться в пользу какого-нибудь прохвоста? Моё доброе имя погибнет, и я буду выглядеть, самое малое, дураком, а то и…
– Не волнуйтесь. Вы ведь сможете отказаться, не так ли? Но уверяю вас: вы передадите голоса очень достойному человеку, именно такому, какой сейчас и нужен России.
– Какому-нибудь кандидату в Наполеоны?
– Боже упаси. О военных не может быть и речи.
– Что же мне придётся делать конкретно? Если я соглашусь, разумеется.
– Дел будет много. Придётся поездить по стране. Выступать перед избирателями со своей программой…
– Нет у меня никакой программы!
– Вы её получите, разработанную в деталях. Хотя на самом деле программа есть у вас и сейчас: вы – за великую, сильную, справедливую и счастливую Россию. Не говорите мне, что это не так.
– Ну да, но это ведь – лишь общие слова…
– А людям ничего другого и не нужно. Далеко не все хотят углубляться в детали, как это делаете вы. Потому что у вас – серьёзный, аналитический склад ума. В ином случае мы к вам и не обратились бы.
– Знаете, вы меня буквально ошеломили. Откровенно говоря, я нахожусь сейчас в полной растерянности. Такого поворота событий я никак не ожидал…
– Ничего удивительного. Такой шанс выпадает немногим избранникам – и не более, чем раз в жизни. Но я вижу, что вы уже согласились принять наше предложение. Очень разумно.
– Отнюдь нет. Я не могу… сразу, вот так. И потом, мне просто необходимо посоветоваться с женой. Мы предпринимаем что-либо лишь с обоюдного согласия.
– Не стану вас отговаривать. Но в разговоре с супругой вы, надеюсь, не станете педалировать ваши сомнения, но упомянете и о выигрыше. Разве вам не хочется, допустим, чтобы дочки ваши получили образование хотя бы в Англии, чтобы улучшились ваши жилищные условия, разве не приятнее будет ездить, скажем, на БМВ? А жена ваша совершенно довольна своим гардеробом? Да и вы сами? Словом…
Ладков неожиданно усмехнулся:
– А вам не кажется, что овёс нынче дорог?
– То есть?
– Прибавить надо.
– Гм. Знаете, возможно, что торг уместен. При вашем согласии, конечно. И полной боевой готовности.
– Если достигнем соглашения – какие действия и когда предстоят мне?
– Самое позднее послезавтра, а может быть, даже завтра – выезд в один из регионов – не очень далекий. Выдвигать вас будут там. Возможно, навестим и соседние территории. Но вряд ли это займёт больше недели.
– Все эти поездки потребуют расходов, не так ли?
– Все расходы мы берём на себя, не беспокойтесь. И вы даже получите, так сказать, командировочные. Время стоит денег, верно?
– Совершенно точно.
– Игорь Федотович, а вы не хотите, чтобы я участвовал в вашем семейном совещании?