Михайлов Владимир Дмитриевич. Беглецы из ниоткуда

   Оказавшись членом этой второй комиссии, Функ сразу же взялся за дело всерьез. Так это было воспринято со стороны. На самом же деле он начал еще более активно продолжать то, что было уже начато, а свое новое официальное положение использовал, чтобы получить как у казны, так и у «Этернуса» средства на новое оборудование, которое незамедлительно и установил в своей обсерватории, являвшейся в последние годы и его домом, а теперь – и домом молодого Еремеева. Дело же о допуске в лабораторию Хинда продвигалось куда медленнее, и необходимо было найти помощь со стороны. Тут нужно было действовать осторожно, потому что охотников продолжить и завершить начатые покойным физиком исследования могло найтись достаточно много.
   Что же касается официальной деятельности Функа в комиссии по «Киту», то такое его бодрое шевеление устраивало всех – потому что создавало видимость серьезной работы всей комиссии, и на это не жалко было потратить не такие уж и большие деньги. Что касается практических результатов – излишне говорить, что в них никто – во всяком случае, если говорить о лицах официальных – не верил.
   А это, в свою очередь, совершенно устраивало Функа. Поскольку – не чуждый мирских интересов – он понимал, что вера в его успех заставила бы тех, кому обнаружение и тем более возвращение корабля совершенно ни к чему, принять серьезные меры для того, чтобы у него ничего не получилось. А пока на его возню смотрели, как на своеобразное проявление старческого маразма, он мог работать более или менее спокойно.
   Впрочем, не надеясь только на самотек, он сам приложил усилия к тому, чтобы вся его нынешняя деятельность воспринималась как наработка материала по сенильной психопатологии.
   Для начала он устроил пресс-конференцию, пригласив на нее представителей всех информационных предприятий, хоть в малой мере касавшихся на своих страницах или каналах перипетий «Тяжбы века» и вообще проблемы «Кита». А поскольку эти темы затрагивались поголовно всеми, то для разговора с журналистами требовалось обширное помещение. «Трансгалакт» предложил конференц-зал в своем центральном офисе, «Этернус» выразил готовность снять зал любого театра или ресторана; однако Функ предпочел договориться с федеральной организацией. В результате журналисты собрались в актовом зале Космоцентра – в том самом, где Функу пришлось уже выступать двадцать два года тому назад.
   Старый физик обошелся без предисловий. И начал с заявления, которое сразу же вызвало в зале бурю – без всяких преувеличений…

Глава 9
Бытие

   Переживания и опасения, возникшие у Милы после неожиданной встречи с Истоминым, так и не позволили ей больше заснуть. Едва дотерпев до часа, который во взрослом обществе «Кита» считался приемлемым для ранних визитов, она, ничего не объясняя мужу, наскоро привела себя в порядок и уже через несколько минут деликатно постучала в дверь каюты, где обитали Инна и штурман Луговой.
   Мила уже заготовила извинения за то, что подняла Инну с постели в столь ранний час. Бывшая актриса, однако, встала, как оказалось, давно и теперь сидела перед обширным экраном. Недопитый кофе остывал на столике. Штурман, к счастью, успел куда-то уйти, так что Мила могла выговориться без всяких, как ей показалось, препятствий.
   На самом деле получилось не совсем так.

* * *

   – Дорогая, ты не поверишь, но я буквально трясусь от страха. Понимаешь, ночью я случайно встретилась с Истоминым… Была в его каюте – там, где-то у черта на рогах…
   Инна в ответ проговорила, лишь на миг оторвавшись от экрана, чтобы окинуть гостью все замечающим взглядом:
   – Не бойся. Он, во всяком случае, не болтун. И не станет исповедоваться твоему мужу. Ну, как он тебе понравился?
   – Инна! Что ты имеешь в виду?
   – Ах, все это чушь, – сказала Инна рассеянно. – Не имеет никакого значения. Есть вещи куда серьезнее.
   – Но послушай…
   – Потом, потом. А сейчас лучше посмотри. Сюда, на экран. Видела что-нибудь подобное? И это продолжается вот уже две недели, самое малое. Да, две недели с тех пор, как я на это наткнулась. Можешь что-нибудь понять? Да смотри же сюда, тебе говорят!
   После такого приглашения просто нельзя было не посмотреть на экран.
   А на нем и в самом деле происходило что-то, на первый взгляд совершенно несуразное. Волны, зигзаги, сверху вниз, потом – справа налево, линии, образовывавшие на мгновение какие-то сложные фигуры, затем разрывавшиеся на множество отрезков, чтобы тут же исчезнуть, уступая место другим; и все они были цветными – множество оттенков чередовалось на экране, ни разу, кажется, не повторяясь. И все это – в полном безмолвии.
   – Он у тебя просто испортился, – предположила Мила через несколько секунд.
   – В полном порядке. Саша проверял. Прекрасно воспроизводит любую запись.
   – А это разве не?..
   – Да нет, конечно.
   – Что же ты смотришь?
   – Ты что, забыла? Смотрю, как всегда. С большой корабельной параболы. Но такого еще никогда не приходилось видеть.
   Тут только Мила вспомнила о присущих Инне странностях.
   – Ах, ты все еще…
   Тут она прикусила язык и даже покраснела: не принято показывать человеку, что его поведение кто-то считает если не ненормальным, то, во всяком случае, бессмысленным.
   – Прости, я не хотела…
   Инна, улыбнувшись, жестом прервала ее:
   – Я не обижаюсь: мне нечего стыдиться. Скорее уж вам, не признающим очевидного.
   – Что ты имеешь в виду?
   – Хотя бы это, – Инна кивнула в сторону экрана. – Кто-то же передает такие сигналы!
   – Природа… – проговорила Мила не совсем решительно.
   – Ха. Природа – лишь продукт…
   – Почему бы тебе не показать это все нашим мужчинам? Может, они помогут разобраться.
   – Саша уже понес запись капитану – я тут больше двух часов писала на кристалл все это. Хотя я не очень-то надеюсь.
   – Смотри: закончилось!
   Экран и в самом деле очистился.
   – Да, теперь часа три будет перерыв. А потом начнется снова.
   – Все то же самое?
   – Трудно понять. Надо сравнивать записи. – Инна отвернулась от экрана, устроилась поудобнее, готовая внимательно слушать. – Так что там у тебя за интрижка с Истоминым? Сгораю от любопытства.
   – Нет, ты совершенно не так поняла…
   – Ну, ну. Без этого здесь жить стало бы вовсе невозможно.
   – Ты шутишь, а дело на самом деле серьезное. Наши девочки, по-моему, оказались в большой опасности…
   Но ей и на этот раз не удалось объяснить, в чем же заключалась грозящая дочерям беда.
   Потому что экран снова заполнился. Но теперь уже картинка носила совершенно другой характер.
   Вместо хаоса красок и линий на нем вырисовалась четкая, упорядоченная череда колебаний, словно аппарат стал работать, как обычный осциллограф.
   Поэтому Инна тут же замахала руками:
   – Потом, потом!.. Смотри: такого еще не случалось. Сейчас я включу запись…

* * *

   Это же увидел на своем экране и Флор в туристическом корпусе корабля. Запись он включать не стал: она и без того работала у него беспрерывно. Он лишь пробормотал:
   – А вот это уже можно будет как-то интерпретировать. Похоже, удастся слепить программу. Тогда…
   И, не мешкая, принялся за дело.

* * *

   Мила же вернулась в свою каюту, где Нарев благополучно досыпал, даже не ощутив отсутствия супруги.
   Она быстро разделась и улеглась рядом. И постаралась побыстрее уснуть. Потому что день предстоял деятельный.
   Однако – как всегда, когда хочешь уснуть побыстрее – сон, казалось, только что еще дышавший рядом, вдруг умчался куда-то. И вместо обычных предсонных картинок, быстро сменяющих одна другую, в памяти словно вдруг включили кристалл, на котором стал прокручиваться недавно состоявшийся разговор с Истоминым – с самого начала и до конца.
   Но потому, может, что состояние ее было все-таки не полностью явью, – сейчас в разговоре этом как-то выделилось и показалось самым важным не то, что касалось девушек и любви, а совсем другое: то, что писатель говорил о приближающемся столкновении молодых со старшими.
   И с каждой минутой Мила все яснее понимала: это не бред, это – серьезно.
   Ее, надо сказать, не очень заботила судьба власти. Но у нее было здесь трое детей. И смириться с мыслью, что им грозит что-то куда более серьезное, чем то, что она воображала, сейчас оказалось совершенно невозможным.
   Она повернулась к мужу и не без труда растормошила его.
   – Проснись! Да проснись же!..
   Он открыл глаза с большим нежеланием. И очень сердито спросил:
   – Ну что – опять что-то приснилось? А отложить нельзя?
   – Замолчи. Слушай. Я только что была у Истомина…
   – Вот как? Очень интересно.
   Вот тут он, кажется, действительно проснулся.
   – А получше никого не нашла? Да я ему шею сверну!
   – Свернешь, свернешь. А теперь несколько минут только слушай.
   – Ну, что там?
   Он слушал, с каждой минутой становясь все серьезнее. Когда она умолкла – лишь проговорил:
   – Спасибо, куколка. Это очень важно. Придется принять меры.
   – Только без крови, ради бога…
   – Ну конечно. Свари кофе, пожалуйста. Надо думать быстро и фундаментально. Вот, значит, как поворачиваются дела…

* * *

   Похоже, немало времени прошло, прежде чем Майя успела натянуть спецодежду, а Рудик – привести дыхание в норму.
   – С чего же начнем? – подумал инженер вслух.
   – Может, – отозвалась девушка сразу же, – ты покажешь, как включается и выключается вход в туристический салон?
   – Очень просто включается. А зачем это тебе?
   – Затем, что вы его выключили. Или заблокировали, как это у вас называется. А нам иногда бывает нужно туда зайти.
   И, отвечая на его недоуменный взгляд, пояснила:
   – Мы ведь живем в туристическом модуле, забыл?
   – По-моему, и не знал даже, – сказал Рудик. – Ладно, приму к сведению. Только сразу опровергну: я ничего там не выключал. Не было надобности. Иди-ка сюда. Смотри.
   Повинуясь его жесту, Майя приблизилась к пульту контроля и управления жилыми помещениями. Он, конечно, не удержался и обнял ее. Но продолжал говорить по делу:
   – Вот, видишь? Горит зеленый. Дверь открыта.
   – Вижу, но… Скажи, а отсюда можно проверить – как там обстоит дело в действительности?
   – То есть как?
   – Может, твой прибор привирает? Показывает, что дверь открыта, а на самом деле там блок?
   Инженер Рудик усмехнулся:
   – Такого не бывает. Но раз уж ты просишь…
   Ему очень хотелось сделать для нее что-нибудь приятное. Много-много приятного. Кроме всего того, что между ними уже случилось и что не обязательно было для нее таким уж приятным.
   – …Проверим. Никаких сложностей. Смотри сюда. Это – контрольный монитор. Сейчас я переключу его на ваш коридор, врублю – и мы увидим эту самую дверь.
   Инженер включил – и они на самом деле увидели ту самую дверь.
   – Закрыта, видишь? – сказала Майя.
   – Там никого нет – вот и закрыта. А сейчас – смотри и учись – врубаю дистанционное управление, и дверь отворяется, створки расходятся…
   Он и в самом деле перекинул один из многих тумблеров на пульте. Но створки не разошлись, и дверь не отворилась.
   – Вот видишь?
   В ее голосе не было торжества; скорее легкая тревога.
   – Ничего, бывает, – сказал он. – Какой-нибудь сбой в цепи. Сейчас пустим контролера…
   Он выполнил сказанное, еще не успев закончить фразу.
   – Что он показывает?
   Рудик ответил не сразу – и уже другим, озабоченным голосом:
   – Показывает, что цепь в порядке. Непонятно. Что же там…
   Он задумался. Но ненадолго.
   – Ладно. Коли так – прозвоним всю схему салона.
   На этот раз он воспользовался компьютером. Загрузил схему. Красная точка контроля забегала по хитроумному сплетению линий.
   – Тут порядок. И тут. И тут…
   Он умолк. Прошла минута, другая.
   – Ага! Вот оно что…
   – А что там?
   – Все в порядке – только там, в салоне, механизм двери отключен от сети. Отсоединен, понимаешь? Не выключен, а цепь разорвана и пущена в обход – так что у меня тут все выглядит благополучно, а на самом деле…
   Он повернулся к Майе. Нахмурился:
   – Кто-нибудь из вас там не мудрил?
   Но тут же сам и ответил:
   – Да нет… Если бы кто-то это сделал, он бы там и остался: другого выхода из салона нет, разве что – за борт. Никто из ваших не исчез случайно?
   Сказать ему о странном незнакомце, встреченном ребятами? Но никто не говорил, что можно рассказать. Орлана не говорила. Нет.
   – Час назад все были на месте. Вот только я ушла. Скажи, а мы можем посмотреть, что там, в салоне? Вот так же, как осматривали коридор.
   – Да можем, конечно, – сказал Рудик. – Но мне не верится, что мы там что-нибудь увидим.
   Он переключил монитор.
   – Видишь? И внутренняя камера отключена.
   – Как по-твоему, что все это может значить?
   – Пока что, – хмуро ответил он, – это означает, что я ничего не понимаю. Наверное, время ударить в колокола громкого боя. А то люди там ни о чем не беспокоятся – а может, пришла пора.
   – Обожди, – сказала она. – Может, с этим повременить?
   – Не имею права. На борту есть капитан, и я обязан…
   – Конечно, конечно. Но давай сперва пойдем туда, ты посмотришь своими глазами – может, и поймешь что-нибудь. Да и там все нам помогут – если понадобится.
   Инженер несколько секунд молча смотрел ей в глаза. Решиться на нарушение Корабельного устава было не так-то легко.
   – Хорошо. Идем.
   Все-таки он не забыл пропустить ее в дверь первой. Какие-то остатки воспитания в нем сохранились – и сейчас вдруг стали всплывать на поверхность. Как вернувшаяся с боевого дежурства подводная лодка.

Глава 10
Земля

   Доктору Авигару Бромли было от чего прийти в тихое неистовство, вникнув в оставленное погибшим Хиндом научное наследие.
   Как уже упоминалось, Бромли много лет работал по контрактам с Федеральной Службой Защиты. Как обычно, его работы и достигнутые успехи не афишировались, и научный мир о них практически ничего не знал. Неудивительно поэтому, что разработкой тех же самых идей и принципов, которыми пользовался Бромли, могли заниматься и другие, не нарушая при этом никаких законов и не ущемляя ничьих прав.
   Таким образом, то, что доктор Хинд вел исследования почти точно в том же самом направлении, что и Бромли, само по себе не могло ни возмутить, ни сильно огорчить последнего. И действительно, столь сильные эмоции были вызваны другим обстоятельством.
   Темы, над которыми Бромли работал по заданию Защитников, заключались, во-первых, в значительном – самое малое, на порядок – ускорении подготовки и перехода военными кораблями в сопространственный прыжок. То есть это было применимо ко всем кораблям, но, по замыслу генералов и адмиралов, какое-то время новый способ должен был принадлежать только военным. Армия всегда стремится намного опережать гражданское производство, и в этом никто из военных никогда не видел ничего странного. А во-вторых – в осуществлении поиска и сближения кораблей в сопространстве – там, где это до сих пор считалось невозможным. Естественно, и это направление было за семью замками и печатями.
   Гражданские же власти, в отличие от генералов и адмиралов, придерживаются противоположной точки зрения. А законодательство, как известно, находится именно в руках людей гражданских – если, конечно, не идет война.
   Поэтому первое испытание разработанной Бромли системы было еще двадцать с лишним лет тому назад проведено не на военном, а на гражданском корабле. Причиною тому было одно обстоятельство, казалось бы, второстепенное, но на деле весьма важное. А именно: оборонному ведомству давно уже было запрещено расходовать средства на усовершенствование оружия и средств его доставки – если такое усовершенствование не вызывалось какими-то угрозами безопасности Федерации. Естественное стремление администрации, до мозга костей гражданской, ограничить военные расходы до разумного минимума. Тем более что Федерации никто не угрожал: после ее возникновения нападать стало просто некому. Тем не менее военным разрешалось расходовать деньги на доработку и установку в интересах обороны тех устройств, что были уже спроектированы и испытаны гражданскими ведомствами.
   Лаборатория доктора Бромли была учреждением научным и гражданским. И по контракту ей следовало передать разработанные конструкции военным лишь после испытаний, проведенных на гражданских кораблях.
   Пока военные добивались в Федеральном парламенте отмены унизительного для них ограничения, Бромли организовал первое испытание своей системы на корабле, целиком и полностью относившемся к невоенному ведомству.
   Испытание, однако, сорвалось, и это едва не привело к расторжению контракта с военными, что было бы большой потерей для Бромли. С большим трудом ему удалось убедить заказчиков в том, что испытание сорвалось по причинам, совершенно не касавшимся его установки.
   Следующее испытание состоялось только через шесть лет. Именно столько времени понадобилось военным, чтобы добиться отмены парламентом уже упомянутой нами статьи закона. Второе, как и все последующие испытания, проводилось уже на военных кораблях и – ко всеобщему удовольствию – прошли успешно, после чего сначала ускорительная, а затем, через восемь лет, и поисковая системы Бромли были приняты к производству на оборонных заводах.
   Казалось бы – все это уже осталось далеко в прошлом. Бромли так и считал. Но вот теперь, разобравшись в никогда не публиковавшихся работах Хинда, он понял, что это далеко не так.
   Оказалось, что и он, и Хинд шли одним и тем же путем, хотя поставленные каждым из них цели были весьма различными.
   Хинд, как сейчас понимал Бромли, пытался решить задачу создания надежной и безопасной промышленной установки для производства относительно дешевого антивещества. Следующим этапом, как можно было судить по его записям, должна была стать разработка систем для управляемой аннигиляции, то есть полного превращения вещества в энергию. В случае успеха проблема обеспечения человечества любым количеством энергии оказалась бы решенной раз и навсегда, потому что ничего более совершенного в существующих условиях нельзя представить даже теоретически.
   И установка для безопасного производства и хранения АВ (антивещества) была, как понял Бромли, рассчитана и сконструирована Хиндом успешно. Правда, чтобы решить эту задачу, покойному физику пришлось углубиться в одну из областей нетрадиционной физики; только рискнув отступить от канонов, он смог найти не просто способ, но именно дешевый способ, к чему он и стремился.
   Бромли сейчас не мог сказать – и никто другой не смог бы, – понимал ли доктор Хинд, что этот новый, найденный им способ являлся на деле фундаментальным научным открытием, автор которого с полным правом должен занять место среди величайших ученых всех времен. Потому что благодаря ему становится возможно получать непонятное, хотя и реально существующее, сопространство, так сказать, в микродозах – буквально на лабораторном столе. Это, в свою очередь, обещало… Господи, да чего это только не обещало людям!
   Бромли, впрочем, сейчас не стал углубляться в перспективы. Его лихорадило от масштабности открытия, и было не до мелочей.
   Хинд официально так и не зарегистрировал свое открытие; видимо, с присущей ему щепетильностью откладывал это до практических испытаний созданной им установки.
   Таким образом, с одной стороны, сделанное открытие как бы еще и не было сделано. Во всяком случае – юридически.
   Но с другой – …
   Все расчеты, все схемы, все эксперименты были, как и полагается, приведены, вычерчены, описаны – с указанием места, времени, короче говоря – всего, что полагается. И из них следовал единственный возможный вывод: открытие было совершено и уже практически реализовано именно Хиндом и именно в указанное в этих документах время.
   И все эти документы – на дисках, кристаллах и даже просто на бумаге – были не только доступны всем членам комиссии по наследию Хинда, но были уже и просмотрены, и составлена им опись, официально заверенная. Так что Хинд – пусть и ушедший из этой жизни – все равно оставался создателем и открывателем.
   Никто из членов комиссии пока еще не заговорил об открытии Хинда. Может, они еще просто не разглядели его.
   Но они, надо полагать, не были единственными, кто знал – или мог знать. Хинд, хотя и очень сдержанный и молчаливый, жил не в вакууме. И кое с кем из коллег общался. Больше всего, как сейчас припомнилось Бромли, – со стариной Функом.
   А уж Функ-то во всем наверняка разбирался. И к тому же точно так же, как и сам Бромли, состоял в комиссии по наследию. Правда, он мог еще просто не успеть ознакомиться с проектами и расчетами Хинда. Хотя копии всей документации были, конечно, доставлены ему точно так же, как и самому доктору Бромли.
   Казалось, единственное, что можно было сейчас сделать – это примириться с тем, что это нашел он. А не ты.
   Если бы не…
   Бромли смотрел, читал – и только вытирал пот.
   Самым потрясающим во всей этой истории было для него то, что, по сути дела, и Хинд, и он сам разработали – если не говорить о третьестепенных мелочах – одну и ту же систему, одно и то же устройство!
   И в материале его первым осуществил именно Бромли. А никак не Хинд.
   Хинд, правда, закончил разработку за целых три года до того, как Бромли провел свое первое – не завершившееся, как мы уже знаем, успехом – испытание. И, таким образом, приоритет оставался за ним.
   Но в металле-то Бромли сделал установку первым! Ведь от Хинда остались лишь документы. Нигде не было и следов реальной аппаратуры. И это позволяло утверждать, что она так и не была создана. Почему – понять трудно, однако понимать мотивы Хинда и не казалось доктору Бромли обязательным. Что же – признавать его приоритет?
   Несправедливо!
   А ведь если бы Бромли тогда удалось повыше поднять голову, чтобы увидеть, помимо узкой, решавшейся им задачи, некие более широкие горизонты; если бы, увидев их, он догадался всего лишь (теперь это казалось само собою разумеющимся) переменить местами несколько элементов в своей программе – и его установка сработала бы именно так, как должна была бы действовать установка Хинда – доживи он до ее овеществления. Сработала бы…
   Постой, постой. А где сказано, что она не сработала? Ведь следствие-то налицо! Просто до сих пор неясно, какой причиной оно было вызвано. А вот теперь – прояснилось. Значит – все-таки он. Бромли!
   Однако – нужны доказательства. Они, несомненно, есть. Но – далеко. Невыразимо далеко. Не достать.
   Или все же?
   Кстати: Функ сегодня собирается провести пресс-конференцию.
   Бромли глянул на часы.
   Да, она уже идет, вероятно. Надо успеть!..

Часть III

Глава 1
Бытие

   – Сын? – удивился капитан Устюг. – Вспомнил все-таки, что мы с матерью существуем на свете? Приятно. Садись. Есть хочешь? Нет? Ну, как знаешь. Как у вас там? Все в порядке?
   – Отец, я и правда соскучился.
   – Да пора бы уж.
   – И вообще – надо поговорить. У нас все нормально. Но чего-то не хватает.
   – Что – синтезатор не срабатывает?
   Едва уловимая ирония прозвучала в голосе капитана. Но сын предпочел ее не заметить.
   – Не угадал. Понимаешь – нет настоящего дела. А оно нужно. Иначе мы скоро на стены полезем…
   – Вот как… – неопределенно протянул капитан. – Ну и что же вы придумали? Ты ведь вряд ли пришел за советом, скорее – принес какой-то проект. Что же, излагай.
   – Вот слушай…
   Капитан слушал внимательно, лицо его оставалось невозмутимым, только в глазах иногда проскакивали веселые искорки. Когда Атос закончил, Устюг сказал:
   – Ну, передать тебе капитанство по наследству – против этого я не возражал бы. Но ведь так только твоя проблема решается, а ты там не один. Что же с остальными будет?
   – Семен сейчас разговаривает со своим отцом – о том же самом.
   – Ясно. Наследственный штурман, значит. Но и это – только двое. Дальше что? Ну вот хотя бы твой брат?
   – Флор? С ним все ясно. Он в компьютерах по уши. И вообще, об остальных: нам бы только начать, а там уж постепенно для всех найдется дело.
   Капитан немного подумал.
   – А не получится так, что вы сегодня захотели, завтра – расхотели и бросили? Ведь дело вы затеваете и на самом деле серьезное: вам в корабле жить, полагаю, подольше нашего. А он, как всякий дом, требует постоянного внимания. Кстати: а кого вы назначаете дублером инженера?
   – Майю.
   – Вот как? – удивился капитан и чуть улыбнулся. – Была в древности такая традиция: мужчины решают мировые проблемы, а женщинам остается только пахать…
   – Она сама захотела.
   – Почему бы и нет? Он – мужик хороший. Сколько ей лет сейчас?
   – Ну, семнадцать.
   – Что же, вполне… Ладно. – Устюг сразу вдруг стал серьезным. – Когда же вы собираетесь приступить?
   – Да, собственно, мы хотели прямо сейчас…