– Подумать только! – Сашка замотал головой. – На тыщах сидел, а на лыжи позарился. Сраму-то сколько!
А жена его с Эдиком, как случилось это, сразу же из деревни уехали…
Было уже поздно. Ребята поднялись с нагретого за день песка. Мать давно кричала Леньку, но он не отзывался – уж очень интересные были новости.
– Ладно, а про Эрмитаж я вам все равно докажу, – сказал на прощанье Ленька.
Ребята побежали по домам.
Он уже подходил к ракитнику, разросшемуся перед селом, когда навстречу ему из кустов вышли Егор Зыков, комсомольский секретарь, и Васек Грачев, которого только что приняли в комсомол.
Егор был инвалидом – еще в детстве затянуло его в конную молотилку, повредило ногу и руку. Тяжелой работой он заниматься не мог и выбрал себе посильное дело – ухаживать за лошадьми. Но физический недостаток не мешал ему оставаться подвижным и жизнерадостным парнем. С худощавого лица Егора никогда не сходила веселая улыбка.
Васек Грачев был старше Леньки года на два. До робости застенчив, лицом нежный, как девушка. Загар не приставал к нему совершенно. Огромные пытливые глаза синели цветом васильков.
– Ты куда это, атаман, пылишь? – останавливая Леньку, спросил Егор.
– В школу, к Василию Григорьевичу.
– Чего, соскучился, что ли?
– Дело есть, – уклончиво ответил Ленька.
– А что, Васек, может, нам тоже сперва до Василия Григорьевича податься? Посоветуемся…
Учитель Василий Григорьевич Мухарев был дома. Поджав под себя ногу, он сидел на лавке около распахнутого окна и так был увлечен книгой, что не заметил вошедших. В светлой полосатой рубахе, в стареньких тапочках на босу ногу, он казался совсем нестрогим и непохожим на учителя. Был он постарше Егора – лет двадцати четырех, в кости широкий, роста повыше среднего, и потому Егор казался рядом с ним мальчиком. Волосы Василий Григорьевич носил бобриком – впереди над широким лбом они топорщились щеткой, а сзади были пострижены совсем коротко.
Дверь в избу стояла открытой. Егор постучал батожком о косяк и больше для приличия спросил:
– Войти-то можно, Василь Григорьевич?
Учитель повернулся к вошедшим.
– Входите, раз уж зашли! Э, да здесь целая комиссия! И Голиков! Давно я тебя не видал. Ну-ка покажись, какой ты стал… Ничего! Загорел, поправился. А когда же расти будешь? Все такой же, меньше всех в классе… Ну, садитесь, рассказывайте, зачем пожаловали.
Ленька рассчитывал поговорить с учителем с глазу на глаз и растерялся, но Егор начал первый.
– Нагоняй мне, Василь Григорьевич, дали. В Полу вызывали. За плохую работу с детьми. Так и сказали: немедленно принимай меры, не то взыщем. Мы с Васьком в Лукино шли, встретили Леньку, он сказал – к тебе идет, и мы тоже заворотили, посоветоваться надо.
– Так вы поврозь, значит? У тебя, Голиков, что – свое дело есть?
– Да нет… – неохотно протянул Ленька. – Я в другой раз лучше…
Но волей-неволей пришлось ему выложить все, с чем он пришел. Начал он издалека. Рассказал о том, как ездил с отцом в Ленинград, как побывал в Эрмитаже, что видел там и как хотел рассказать обо всем ребятам.
– Ну и что же? – спросил Василий Григорьевич. – Очень хорошо!
– Да, хорошо… – протянул Ленька. – Ребята меня на смех подняли, не верят. Говорят, не может быть серебряный гроб.
– Подожди, подожди, какой гроб?
Ленька рассказал об усыпальнице Александра Невского, стоявшей в Эрмитаже.
– Правильно, – подтвердил учитель. – Я сам видел, когда там был.
Ленька оживился.
– А может быть, кувшин тоже видели? Он внизу стоит – тысячу пудов весит…
– Кувшин? – задумался учитель. – Нет, кувшина что-то не припомню.
– Да как же, везли его на ста лошадях! Из Сибири-то!..
– Кувшин?.. – повторил Василий Григорьевич, ероша свой бобрик. – А! Это, наверное, не кувшин, а чаша из яшмы? Правильно, тоже помню.
– Ну вот, – облегченно вздохнул Ленька. – А мне не поверили. Я даже честное пионерское дал… Василий Григорьевич, где бы мне про Александра Невского почитать и про серебряный гроб? Я бы им тогда доказал.
Васек с Егором не вмешивались в разговор, но слушали внимательно. Под конец Васек шепнул Егору:
– Вот бы на сборе поставить! Про Ленькину поездку и про Александра Невского!
– Правильно! – громко воскликнул Егор. Он вскочил с лавки и зашагал, прихрамывая, по избе. – Правильно, устроим костер на речке. Вот это я понимаю!.. Молодец, Васек! Как, Василь Григорьевич, одобряешь? Ты только Леониду подсоби. Ох и сбор проведем!
– Что ж, идея хорошая, – согласился Василий Григорьевич.
Учитель подошел к книжной полке.
– Вот тебе учебник истории, а вот «Путеводитель по Эрмитажу». Пойдет?..
Дома Ленька тотчас же уселся за книжки. Начал он с «Путеводителя» – пухлой розоватой книжечки. Ленька листал страницу за страницей, но вначале шли бесконечные списки картин, экспонатов, мелькали номера залов. Леньке стало скучно оттого, что многое здесь было непонятным.
Но во второй половине книжки стали попадаться знакомые названия. Ленька стал листать «Путеводитель» с большим интересом. «Ага! Вот и про кувшин! Так и есть – чаша! А они не верили! Тут даже написано, где ее делали… „Яшмовая чаша сделана на Колыванской шлифовальной фабрике. В поперечнике 7 аршин, высота с пьедесталом 3 аршина 10 вершков, а вес более 1200 пудов“.
– Слышь, мама, я еще меньше сказал про кувшин-то! Иди, я тебе прочитаю!
Мать подошла к столу и, подперев рукой подбородок, стала слушать.
– «Чаша обтачивалась на фабрике два года и в феврале 1843 года была отправлена в Петербург, куда и доставлена в августе. До реки Чусовой – две тысячи верст – везли ее лошадьми, запрягая одновременно сто двадцать – сто шестьдесят лошадей». Вот дело-то какое! Сто шестьдесят лошадей везли, а мне и ста не поверили! – Ленька подскочил в восторге и замахал над головой книжкой. – А вот и про гроб! Так и есть, как говорил? Что?! А то – бабушкины сказки!.. Слушай: «Гробница Александра Невского из чистого серебра, весом 90 пудов. На усыпальнице изображена битва на Чудском озере»… «Изображена битва на Чудском озере… Весом девяносто пудов…» – повторял Ленька, не обращая внимания на то, что получалась у него несуразица – будто девяносто пудов весила не то сама битва, не то озеро.
Ленька сломя голову выскочил на улицу и с «Путеводителем» в руке побежал вдоль деревни туда, где жили рядом Серега и Сашка. Сейчас он докажет! Будут в другой раз спорить!
Но вдруг Ленька резко остановился, будто со всего разбега ткнулся в забор. По тропинке от перевоза, поднимаясь в гору, навстречу ему шел Гришка Мартынов – коновод воронцовских ребят. Шел спокойно, не торопясь, словно это была его деревня. В тот раз они сколько думали, как проскочить через Воронцово, бежали – дух захватывало, а этот хоть бы что!..
Ленька с ходу решил принимать бой, драться одному, пока не подоспеет подмога. Он уже заложил пальцы в рот, набрал в грудь воздуху, чтобы свистнуть, дать сигнал боевой тревоги, но вовремя остановился. Следом за Гришкой, немного приотстав, поднимался из-за кручи Васек Грачев. Увидев Леньку, он издали улыбнулся, а Гришка только взглянул исподлобья.
– А мы к тебе идем. Едва его уговорил. – Васек кивнул на Мартынова. – Насчет костра надо поговорить. Я думаю, так сделаем… Пойдем присядем.
Васек начал излагать свой план. И по мере того как он говорил, у Леньки все больше пропадала охота возражать против совместного сбора с воронцовскими пионерами. На сборе Ленька должен был рассказать про свою поездку и про Александра Невского. Оказывается, мануйловский киномеханик привез из района кинокартину «Александр Невский». Как раз будет кстати. Обязательно надо ее посмотреть всем ребятам.
А в это время Сашка, Серега и Ягодай собрались к Леньке. Выйдя из-за поворота, они увидели невероятную картину: посреди улицы стоял Ленька и мирно разговаривал с лютым своим врагом – Гришкой Мартыновым.
– Вот те на! – только и сказал Сашка.
– За такое дело по шее бы Леньке надавать, – мрачно высказался Серега.
– Давайте пойдем по улице и будто невзначай встретимся. Посмотрим, что будет, – предложил миролюбивый Сашка.
Все трое неторопливо пошли вдоль улицы. Гришка, заметив их, поднялся с земли и незаметно повел глазами по сторонам: куда в случае чего подаваться. Но Ленька, к их удивлению, ничуть не смутился. Он радостно замахал книжкой и закричал:
– Смотрите! Теперь-то я вам докажу! Здесь все написано! – Он повернулся к Гришке: – Я им говорю – у Александра Невского гроб из серебра – сам видел! А они не верят…
– Когда же вы подружиться успели? Воевать, значит, кончили? – с подковыркой спросил Серега.
– А чего нам делить-то? – ответил Ленька. – Про пионерский сбор говорим… А про кувшин здесь тоже написано. Глядите!
Приятели склонились над книжкой. Васек, договорившись о сборе, ушел, а ребята еще долго сидели, рассматривая картинки. Перелистав все до последней страницы, пошли провожать Гришку. Остановились на пригорке, откуда хорошо была видна воронцовская улица. Гришка, помявшись, вдруг сказал:
– А силки-то мы свои нашли. В одном даже птица была. Дохлая…
– Ну вот! А на нас говорили!
– Вы на нас тоже зря думали – про крючки.
– Точно, зря…
– Ладно, чего теперь вспоминать…
Ребята распрощались с Гришкой и вперегонки побежали назад.
У костра
Рыболовы
А жена его с Эдиком, как случилось это, сразу же из деревни уехали…
Было уже поздно. Ребята поднялись с нагретого за день песка. Мать давно кричала Леньку, но он не отзывался – уж очень интересные были новости.
– Ладно, а про Эрмитаж я вам все равно докажу, – сказал на прощанье Ленька.
Ребята побежали по домам.
* * *
Ленька решил обратиться за помощью к учителю Василию Григорьевичу. Надо же было доказать, что на самом деле существуют и серебряный гроб, и тысячепудовая чаша! После обеда он отправился в Мануйлово.Он уже подходил к ракитнику, разросшемуся перед селом, когда навстречу ему из кустов вышли Егор Зыков, комсомольский секретарь, и Васек Грачев, которого только что приняли в комсомол.
Егор был инвалидом – еще в детстве затянуло его в конную молотилку, повредило ногу и руку. Тяжелой работой он заниматься не мог и выбрал себе посильное дело – ухаживать за лошадьми. Но физический недостаток не мешал ему оставаться подвижным и жизнерадостным парнем. С худощавого лица Егора никогда не сходила веселая улыбка.
Васек Грачев был старше Леньки года на два. До робости застенчив, лицом нежный, как девушка. Загар не приставал к нему совершенно. Огромные пытливые глаза синели цветом васильков.
– Ты куда это, атаман, пылишь? – останавливая Леньку, спросил Егор.
– В школу, к Василию Григорьевичу.
– Чего, соскучился, что ли?
– Дело есть, – уклончиво ответил Ленька.
– А что, Васек, может, нам тоже сперва до Василия Григорьевича податься? Посоветуемся…
Учитель Василий Григорьевич Мухарев был дома. Поджав под себя ногу, он сидел на лавке около распахнутого окна и так был увлечен книгой, что не заметил вошедших. В светлой полосатой рубахе, в стареньких тапочках на босу ногу, он казался совсем нестрогим и непохожим на учителя. Был он постарше Егора – лет двадцати четырех, в кости широкий, роста повыше среднего, и потому Егор казался рядом с ним мальчиком. Волосы Василий Григорьевич носил бобриком – впереди над широким лбом они топорщились щеткой, а сзади были пострижены совсем коротко.
Дверь в избу стояла открытой. Егор постучал батожком о косяк и больше для приличия спросил:
– Войти-то можно, Василь Григорьевич?
Учитель повернулся к вошедшим.
– Входите, раз уж зашли! Э, да здесь целая комиссия! И Голиков! Давно я тебя не видал. Ну-ка покажись, какой ты стал… Ничего! Загорел, поправился. А когда же расти будешь? Все такой же, меньше всех в классе… Ну, садитесь, рассказывайте, зачем пожаловали.
Ленька рассчитывал поговорить с учителем с глазу на глаз и растерялся, но Егор начал первый.
– Нагоняй мне, Василь Григорьевич, дали. В Полу вызывали. За плохую работу с детьми. Так и сказали: немедленно принимай меры, не то взыщем. Мы с Васьком в Лукино шли, встретили Леньку, он сказал – к тебе идет, и мы тоже заворотили, посоветоваться надо.
– Так вы поврозь, значит? У тебя, Голиков, что – свое дело есть?
– Да нет… – неохотно протянул Ленька. – Я в другой раз лучше…
Но волей-неволей пришлось ему выложить все, с чем он пришел. Начал он издалека. Рассказал о том, как ездил с отцом в Ленинград, как побывал в Эрмитаже, что видел там и как хотел рассказать обо всем ребятам.
– Ну и что же? – спросил Василий Григорьевич. – Очень хорошо!
– Да, хорошо… – протянул Ленька. – Ребята меня на смех подняли, не верят. Говорят, не может быть серебряный гроб.
– Подожди, подожди, какой гроб?
Ленька рассказал об усыпальнице Александра Невского, стоявшей в Эрмитаже.
– Правильно, – подтвердил учитель. – Я сам видел, когда там был.
Ленька оживился.
– А может быть, кувшин тоже видели? Он внизу стоит – тысячу пудов весит…
– Кувшин? – задумался учитель. – Нет, кувшина что-то не припомню.
– Да как же, везли его на ста лошадях! Из Сибири-то!..
– Кувшин?.. – повторил Василий Григорьевич, ероша свой бобрик. – А! Это, наверное, не кувшин, а чаша из яшмы? Правильно, тоже помню.
– Ну вот, – облегченно вздохнул Ленька. – А мне не поверили. Я даже честное пионерское дал… Василий Григорьевич, где бы мне про Александра Невского почитать и про серебряный гроб? Я бы им тогда доказал.
Васек с Егором не вмешивались в разговор, но слушали внимательно. Под конец Васек шепнул Егору:
– Вот бы на сборе поставить! Про Ленькину поездку и про Александра Невского!
– Правильно! – громко воскликнул Егор. Он вскочил с лавки и зашагал, прихрамывая, по избе. – Правильно, устроим костер на речке. Вот это я понимаю!.. Молодец, Васек! Как, Василь Григорьевич, одобряешь? Ты только Леониду подсоби. Ох и сбор проведем!
– Что ж, идея хорошая, – согласился Василий Григорьевич.
Учитель подошел к книжной полке.
– Вот тебе учебник истории, а вот «Путеводитель по Эрмитажу». Пойдет?..
Дома Ленька тотчас же уселся за книжки. Начал он с «Путеводителя» – пухлой розоватой книжечки. Ленька листал страницу за страницей, но вначале шли бесконечные списки картин, экспонатов, мелькали номера залов. Леньке стало скучно оттого, что многое здесь было непонятным.
Но во второй половине книжки стали попадаться знакомые названия. Ленька стал листать «Путеводитель» с большим интересом. «Ага! Вот и про кувшин! Так и есть – чаша! А они не верили! Тут даже написано, где ее делали… „Яшмовая чаша сделана на Колыванской шлифовальной фабрике. В поперечнике 7 аршин, высота с пьедесталом 3 аршина 10 вершков, а вес более 1200 пудов“.
– Слышь, мама, я еще меньше сказал про кувшин-то! Иди, я тебе прочитаю!
Мать подошла к столу и, подперев рукой подбородок, стала слушать.
– «Чаша обтачивалась на фабрике два года и в феврале 1843 года была отправлена в Петербург, куда и доставлена в августе. До реки Чусовой – две тысячи верст – везли ее лошадьми, запрягая одновременно сто двадцать – сто шестьдесят лошадей». Вот дело-то какое! Сто шестьдесят лошадей везли, а мне и ста не поверили! – Ленька подскочил в восторге и замахал над головой книжкой. – А вот и про гроб! Так и есть, как говорил? Что?! А то – бабушкины сказки!.. Слушай: «Гробница Александра Невского из чистого серебра, весом 90 пудов. На усыпальнице изображена битва на Чудском озере»… «Изображена битва на Чудском озере… Весом девяносто пудов…» – повторял Ленька, не обращая внимания на то, что получалась у него несуразица – будто девяносто пудов весила не то сама битва, не то озеро.
Ленька сломя голову выскочил на улицу и с «Путеводителем» в руке побежал вдоль деревни туда, где жили рядом Серега и Сашка. Сейчас он докажет! Будут в другой раз спорить!
Но вдруг Ленька резко остановился, будто со всего разбега ткнулся в забор. По тропинке от перевоза, поднимаясь в гору, навстречу ему шел Гришка Мартынов – коновод воронцовских ребят. Шел спокойно, не торопясь, словно это была его деревня. В тот раз они сколько думали, как проскочить через Воронцово, бежали – дух захватывало, а этот хоть бы что!..
Ленька с ходу решил принимать бой, драться одному, пока не подоспеет подмога. Он уже заложил пальцы в рот, набрал в грудь воздуху, чтобы свистнуть, дать сигнал боевой тревоги, но вовремя остановился. Следом за Гришкой, немного приотстав, поднимался из-за кручи Васек Грачев. Увидев Леньку, он издали улыбнулся, а Гришка только взглянул исподлобья.
– А мы к тебе идем. Едва его уговорил. – Васек кивнул на Мартынова. – Насчет костра надо поговорить. Я думаю, так сделаем… Пойдем присядем.
Васек начал излагать свой план. И по мере того как он говорил, у Леньки все больше пропадала охота возражать против совместного сбора с воронцовскими пионерами. На сборе Ленька должен был рассказать про свою поездку и про Александра Невского. Оказывается, мануйловский киномеханик привез из района кинокартину «Александр Невский». Как раз будет кстати. Обязательно надо ее посмотреть всем ребятам.
А в это время Сашка, Серега и Ягодай собрались к Леньке. Выйдя из-за поворота, они увидели невероятную картину: посреди улицы стоял Ленька и мирно разговаривал с лютым своим врагом – Гришкой Мартыновым.
– Вот те на! – только и сказал Сашка.
– За такое дело по шее бы Леньке надавать, – мрачно высказался Серега.
– Давайте пойдем по улице и будто невзначай встретимся. Посмотрим, что будет, – предложил миролюбивый Сашка.
Все трое неторопливо пошли вдоль улицы. Гришка, заметив их, поднялся с земли и незаметно повел глазами по сторонам: куда в случае чего подаваться. Но Ленька, к их удивлению, ничуть не смутился. Он радостно замахал книжкой и закричал:
– Смотрите! Теперь-то я вам докажу! Здесь все написано! – Он повернулся к Гришке: – Я им говорю – у Александра Невского гроб из серебра – сам видел! А они не верят…
– Когда же вы подружиться успели? Воевать, значит, кончили? – с подковыркой спросил Серега.
– А чего нам делить-то? – ответил Ленька. – Про пионерский сбор говорим… А про кувшин здесь тоже написано. Глядите!
Приятели склонились над книжкой. Васек, договорившись о сборе, ушел, а ребята еще долго сидели, рассматривая картинки. Перелистав все до последней страницы, пошли провожать Гришку. Остановились на пригорке, откуда хорошо была видна воронцовская улица. Гришка, помявшись, вдруг сказал:
– А силки-то мы свои нашли. В одном даже птица была. Дохлая…
– Ну вот! А на нас говорили!
– Вы на нас тоже зря думали – про крючки.
– Точно, зря…
– Ладно, чего теперь вспоминать…
Ребята распрощались с Гришкой и вперегонки побежали назад.
У костра
Несмотря на свою внешнюю робость, Васек оказался настойчивым парнем. В тот же день он зашел к Егору на колхозный двор, рассказал, как идет подготовка к сбору, и убедил секретаря в том, что перед сбором надо обязательно показать ребятам картину «Александр Невский». Егор, хоть и не без труда, уломал механика, и тот согласился «прокрутить кино» для пионеров бесплатно.
На другой день в школу набилось полным-полно детворы. Занавесили окна, расселись – кто на партах, а кто и просто на полу. В классе стало темно, затрещал аппарат. На мерцающем экране появились знакомые псковские пейзажи, древний Новгород, князь Александр Невский со своей дружиной. Затаив дыхание следили ребята за битвой на Чудском озере, с ненавистью глядели на псов-рыцарей. В классе было душно и жарко, а на экране мела пурга, дружинники мерзли, ожидая сигнала атаки.
Восторженными криками, улюлюканьем, свистом встретили ребята бегство псов-рыцарей. Механик Степан даже выключил аппарат и пригрозил, что, если не утихнут, дальше показывать не будет…
Раскрасневшиеся от духоты ребята высыпали после сеанса на улицу, залитую ярким солнечным светом. К перевозу шли вместе – лукинские и воронцовские. Всю дорогу спорили, настоящие ли доспехи были у псов-рыцарей и по правде ли их били оглоблей по головам. Незаметно дошли до деревни.
– Смотрите не опаздывайте, – предупредили воронцовские. – Как гудок загудит, так и выходите.
Гудок извещал о конце работы на фанерном заводе. Завод стоял на Ловати, километрах в восьми, но в тихую погоду на берегу реки Полы его было хорошо слышно.
Как медленно ползло в этот день время! Ягодай то и дело выбегал из избы и прислушивался.
– Может, гудок испортился? – приставал он к брату.
Толька, одетый по-праздничному, в новой рубахе, с красным галстуком, делал вид, что его это не волнует. Но наконец он, не выдержав томительного ожидания, побежал к друзьям.
Нашел он их на берегу речки, где они старательно оттирали песком заскорузлые пятки.
Пришел Васек, тоже в пионерском галстуке. Из школы он принес пионерское знамя.
– Ну, готовы? – спросил он.
– Мы давно готовы, да вот гудок…
И в этот момент издалека донесся густой низкий басок, который постепенно окреп и перешел на высокую ноту. На этой ноте гудок задержался, будто птицей недвижно парил над землей, потом снова опустился до низкого баска и замер так же неожиданно, как и возник.
Все засуетились. Сашка Гуслин, как самый высокий, встал впереди, со знаменем, а Леньке пришлось идти почти в самом конце, вместе с девчатами.
Когда лукинские пионеры пришли со знаменем к месту сбора, из-за кустов вдруг раздалась веселая барабанная дробь. Казалось, невидимый барабан так и выговаривает: «Старый барабанщик, старый барабанщик…» Поднявшись на пригорок, поросший клевером, пионеры увидели, что вместо барабана воронцовские ребята приспособили кусок фанеры. Они повесили его, как качели, на шею барабанщику, и получилось здорово.
Близился вечер. Вытянулись и легли на воду тени деревьев. Даже легонький ветерок, рябивший речку, и тот утих. Ребята набрали сухих веток, и вскоре на берегу Полы загорелся яркий костер. Солнце спустилось к самому лесу.
С каждой минутой, приближающей начало сбора, Ленька все больше робел. Казалось, чего тут: ребята все свои, знакомые, а все же робость холодком проникала куда-то внутрь и забиралась под коленки. Наконец все расселись, и Васек сказал:
– Слово предоставляется Лене Голикову.
– Александр Невский был новгородский князь, – произнес Ленька первую фразу и умолк. Пауза длилась так долго, что кто-то из девчонок прыснул.
– Он жил в Новгороде… – Ленька никак не мог собраться с мыслями.
– Про псов-рыцарей расскажи, – шепотом подсказал ему Сашка.
– Александр Невский защищал родину и разбил псов-рыцарей на льду Чудского озера…
Дальше пошло лучше. Ленька начал рассказывать, как враги напали на нашу землю, как собрал Александр Невский дружину и выступил в поход. Особенно внимательно стали слушать Леньку тогда, когда он начал рассказывать о своей поездке в Ленинград, о том, что видел сам, о серебряной гробнице, стоящей в Эрмитаже.
Когда Ленька рассказывал обо всем этом, к костру подошел дед Арсентий, воронцовский конюх. Шел он половить на зорьке окуньков и завернул к костру.
– Здравствуй, честная компания! – приветливо воскликнул старик, но, заметив, что Ленька что-то говорит, а ребята слушают, торопливо прикрыл ладонью рот и замолчал, внимательно прислушиваясь.
Ленька кончил, и наступило молчание.
– Может, у кого вопросы есть? – громко спросил Васек. Вопросов не было. Васек виновато улыбнулся. Первый раз в жизни проводил он пионерский сбор, и вот на тебе! – затеяли разговор, разожгли костер, а говорить уже не о чем.
Дед Арсентий потянулся к костру за огоньком, взял горевшую с одного конца ветку и, склонив голову набок, чтобы не подпалить бороду, закурил.
– А в наше время разве так было? – обратился он к Ваську. – В Питер съездил, запросто в царский дворец пошел – это Шурки-то плотовщика сын! Раньше такого во сне не приснилось бы! Как мы мучились – не приведи бог! Сейчас еще тоска берет, как вспомнишь…
– Расскажите, Арсентий Петрович! А то они думают, что всем испокон веков так хорошо жилось! – Васек кивнул головой на сидящих вокруг костра ребят.
– Да какой из меня рассказчик! – отмахнулся дед Арсентий. – Разве про то, как плоты гоняли, сказать? Мученье одно…
– Про ребят, дядя Арсентий, как прутья мяли! – попросил кто-то из воронцовских, очевидно, слыхавший прежде рассказы конюха.
У вожатого появилась надежда, что сбор, может быть, и не сорвется. Ему все казалось, что получается не так, как нужно.
– Арсентий Петрович, – обратился он к старику, – расскажите, пожалуйста. У нас сегодня пионерский сбор здесь…
– Ну, коли сбор, надо рассказать… Только рыбная ловля моя пропадет. Скоро самый клев начнется. Да ладно уж!..
Деду Арсентию, видимо, было приятно, что все его так просят. Он откашлялся, подвинулся ближе к костру.
– Плоты здесь с незапамятных времен сплавляли, – начал он. – Ну и я, как маленько подрос, тоже на сплав пошел. Мать упросила приказчика: «Возьми, – говорит, – за-ради бога сынка прутомятом – прутки мять». За то, конечно, яичек приказчику отнесла, молочка крынку. Без того нельзя было: он вроде как одолжение делал. А мне тогда десятый годок пошел. Мать меня жалела: у соседей-то с восьми лет ребятишки прутья мяли. Был я вот таким, не больше. – Дед Арсентий указал на Ягодая.
Валька заерзал, ребята засмеялись. Васек строго посмотрел на них, и вновь стало тихо.
– Я вам про прутомятов говорю, а может, вы и не знаете, зачем прутья мнут?.. Чистым прутом, будь то березовый или еловый, плота не свяжешь. Он нужен мягкий, как пеньковый жгут. Вот его и мнут, как говорится. На самом-то деле его не мнут, а крутят. Зажмут комель в стоячок такой, а с другого конца крутят, в штопор сворачивают. Без привычки за день и полсотни таких прутов не сделаешь. А задание было – триста пятьдесят! Выполнил задание – домой ступай, не выполнил – работай дотемна. Бывало, до кровяных мозолей крутили. Рук не поднимешь. И за все это рубль десять копеек в неделю платили. Домой придешь, мать глядит на тебя и плачет… Вот что значит прутомятом работать!..
Еще вначале, как только начало смеркаться, дед Арсентий вытащил из своего ведерка несколько картофелин и бросил их к костру – не на угли, а в горячую золу, чтобы не подгорели. Но на всех картошки было мало.
– Катенька, – позвал старик внучку, – подь-ка, касатушка, на огород, подрой картошечки в полведерник. Да хлебца у матери спроси, сольцы возьми. Вишь, ребятки оголодали.
Катя позвала еще двух девчат, и они втроем побежали в деревню. Скоро девочки возвратились с полным ведром картошки, только что нарытой, влажно-желтой. В руках у Кати было полкаравая черного душистого хлеба и деревянная солоница, наполненная крупной солью.
Подбросили в костер веток. Пламя вспыхнуло и выхватило из темноты часть берега, стволы деревьев, ракитник. Вскоре картошка поспела. Каждому досталось по две картофелины, а кто был поближе к огню, тому и по три. Обжигая пальцы, ребята впивались в них зубами.
Давно уже село солнце, в темном небе замерцали яркие звезды, а ребята все сидели у костра и не замечали, как бежит время.
На другой день в школу набилось полным-полно детворы. Занавесили окна, расселись – кто на партах, а кто и просто на полу. В классе стало темно, затрещал аппарат. На мерцающем экране появились знакомые псковские пейзажи, древний Новгород, князь Александр Невский со своей дружиной. Затаив дыхание следили ребята за битвой на Чудском озере, с ненавистью глядели на псов-рыцарей. В классе было душно и жарко, а на экране мела пурга, дружинники мерзли, ожидая сигнала атаки.
Восторженными криками, улюлюканьем, свистом встретили ребята бегство псов-рыцарей. Механик Степан даже выключил аппарат и пригрозил, что, если не утихнут, дальше показывать не будет…
Раскрасневшиеся от духоты ребята высыпали после сеанса на улицу, залитую ярким солнечным светом. К перевозу шли вместе – лукинские и воронцовские. Всю дорогу спорили, настоящие ли доспехи были у псов-рыцарей и по правде ли их били оглоблей по головам. Незаметно дошли до деревни.
– Смотрите не опаздывайте, – предупредили воронцовские. – Как гудок загудит, так и выходите.
Гудок извещал о конце работы на фанерном заводе. Завод стоял на Ловати, километрах в восьми, но в тихую погоду на берегу реки Полы его было хорошо слышно.
Как медленно ползло в этот день время! Ягодай то и дело выбегал из избы и прислушивался.
– Может, гудок испортился? – приставал он к брату.
Толька, одетый по-праздничному, в новой рубахе, с красным галстуком, делал вид, что его это не волнует. Но наконец он, не выдержав томительного ожидания, побежал к друзьям.
Нашел он их на берегу речки, где они старательно оттирали песком заскорузлые пятки.
Пришел Васек, тоже в пионерском галстуке. Из школы он принес пионерское знамя.
– Ну, готовы? – спросил он.
– Мы давно готовы, да вот гудок…
И в этот момент издалека донесся густой низкий басок, который постепенно окреп и перешел на высокую ноту. На этой ноте гудок задержался, будто птицей недвижно парил над землей, потом снова опустился до низкого баска и замер так же неожиданно, как и возник.
Все засуетились. Сашка Гуслин, как самый высокий, встал впереди, со знаменем, а Леньке пришлось идти почти в самом конце, вместе с девчатами.
Когда лукинские пионеры пришли со знаменем к месту сбора, из-за кустов вдруг раздалась веселая барабанная дробь. Казалось, невидимый барабан так и выговаривает: «Старый барабанщик, старый барабанщик…» Поднявшись на пригорок, поросший клевером, пионеры увидели, что вместо барабана воронцовские ребята приспособили кусок фанеры. Они повесили его, как качели, на шею барабанщику, и получилось здорово.
Близился вечер. Вытянулись и легли на воду тени деревьев. Даже легонький ветерок, рябивший речку, и тот утих. Ребята набрали сухих веток, и вскоре на берегу Полы загорелся яркий костер. Солнце спустилось к самому лесу.
С каждой минутой, приближающей начало сбора, Ленька все больше робел. Казалось, чего тут: ребята все свои, знакомые, а все же робость холодком проникала куда-то внутрь и забиралась под коленки. Наконец все расселись, и Васек сказал:
– Слово предоставляется Лене Голикову.
– Александр Невский был новгородский князь, – произнес Ленька первую фразу и умолк. Пауза длилась так долго, что кто-то из девчонок прыснул.
– Он жил в Новгороде… – Ленька никак не мог собраться с мыслями.
– Про псов-рыцарей расскажи, – шепотом подсказал ему Сашка.
– Александр Невский защищал родину и разбил псов-рыцарей на льду Чудского озера…
Дальше пошло лучше. Ленька начал рассказывать, как враги напали на нашу землю, как собрал Александр Невский дружину и выступил в поход. Особенно внимательно стали слушать Леньку тогда, когда он начал рассказывать о своей поездке в Ленинград, о том, что видел сам, о серебряной гробнице, стоящей в Эрмитаже.
Когда Ленька рассказывал обо всем этом, к костру подошел дед Арсентий, воронцовский конюх. Шел он половить на зорьке окуньков и завернул к костру.
– Здравствуй, честная компания! – приветливо воскликнул старик, но, заметив, что Ленька что-то говорит, а ребята слушают, торопливо прикрыл ладонью рот и замолчал, внимательно прислушиваясь.
Ленька кончил, и наступило молчание.
– Может, у кого вопросы есть? – громко спросил Васек. Вопросов не было. Васек виновато улыбнулся. Первый раз в жизни проводил он пионерский сбор, и вот на тебе! – затеяли разговор, разожгли костер, а говорить уже не о чем.
Дед Арсентий потянулся к костру за огоньком, взял горевшую с одного конца ветку и, склонив голову набок, чтобы не подпалить бороду, закурил.
– А в наше время разве так было? – обратился он к Ваську. – В Питер съездил, запросто в царский дворец пошел – это Шурки-то плотовщика сын! Раньше такого во сне не приснилось бы! Как мы мучились – не приведи бог! Сейчас еще тоска берет, как вспомнишь…
– Расскажите, Арсентий Петрович! А то они думают, что всем испокон веков так хорошо жилось! – Васек кивнул головой на сидящих вокруг костра ребят.
– Да какой из меня рассказчик! – отмахнулся дед Арсентий. – Разве про то, как плоты гоняли, сказать? Мученье одно…
– Про ребят, дядя Арсентий, как прутья мяли! – попросил кто-то из воронцовских, очевидно, слыхавший прежде рассказы конюха.
У вожатого появилась надежда, что сбор, может быть, и не сорвется. Ему все казалось, что получается не так, как нужно.
– Арсентий Петрович, – обратился он к старику, – расскажите, пожалуйста. У нас сегодня пионерский сбор здесь…
– Ну, коли сбор, надо рассказать… Только рыбная ловля моя пропадет. Скоро самый клев начнется. Да ладно уж!..
Деду Арсентию, видимо, было приятно, что все его так просят. Он откашлялся, подвинулся ближе к костру.
– Плоты здесь с незапамятных времен сплавляли, – начал он. – Ну и я, как маленько подрос, тоже на сплав пошел. Мать упросила приказчика: «Возьми, – говорит, – за-ради бога сынка прутомятом – прутки мять». За то, конечно, яичек приказчику отнесла, молочка крынку. Без того нельзя было: он вроде как одолжение делал. А мне тогда десятый годок пошел. Мать меня жалела: у соседей-то с восьми лет ребятишки прутья мяли. Был я вот таким, не больше. – Дед Арсентий указал на Ягодая.
Валька заерзал, ребята засмеялись. Васек строго посмотрел на них, и вновь стало тихо.
– Я вам про прутомятов говорю, а может, вы и не знаете, зачем прутья мнут?.. Чистым прутом, будь то березовый или еловый, плота не свяжешь. Он нужен мягкий, как пеньковый жгут. Вот его и мнут, как говорится. На самом-то деле его не мнут, а крутят. Зажмут комель в стоячок такой, а с другого конца крутят, в штопор сворачивают. Без привычки за день и полсотни таких прутов не сделаешь. А задание было – триста пятьдесят! Выполнил задание – домой ступай, не выполнил – работай дотемна. Бывало, до кровяных мозолей крутили. Рук не поднимешь. И за все это рубль десять копеек в неделю платили. Домой придешь, мать глядит на тебя и плачет… Вот что значит прутомятом работать!..
Еще вначале, как только начало смеркаться, дед Арсентий вытащил из своего ведерка несколько картофелин и бросил их к костру – не на угли, а в горячую золу, чтобы не подгорели. Но на всех картошки было мало.
– Катенька, – позвал старик внучку, – подь-ка, касатушка, на огород, подрой картошечки в полведерник. Да хлебца у матери спроси, сольцы возьми. Вишь, ребятки оголодали.
Катя позвала еще двух девчат, и они втроем побежали в деревню. Скоро девочки возвратились с полным ведром картошки, только что нарытой, влажно-желтой. В руках у Кати было полкаравая черного душистого хлеба и деревянная солоница, наполненная крупной солью.
Подбросили в костер веток. Пламя вспыхнуло и выхватило из темноты часть берега, стволы деревьев, ракитник. Вскоре картошка поспела. Каждому досталось по две картофелины, а кто был поближе к огню, тому и по три. Обжигая пальцы, ребята впивались в них зубами.
Давно уже село солнце, в темном небе замерцали яркие звезды, а ребята все сидели у костра и не замечали, как бежит время.
Рыболовы
В воскресный день Ленька уговорил мать пойти с ним на рыбалку. Ближе к полудню Екатерина Алексеевна управилась с печкой, наказала старшей дочери Вале накормить отца, а сама с Ленькой и Лидой собралась на речку.
– Бредец-то зашил? – спросила она, повязывая голову платочком.
– Конечно, зашил! И мотню, и крылья – все заштопал. Бредец как новенький!
– Ну то-то же! А я думала: может, опять поленился, как прошлым летом…
Леньке крепко запомнилась прошлогодняя неудача: пошли ловить рыбу, а дыру в мотне не заметили. Стали тащить – рыба вся и ушла. Такая была досада, чуть не до слез. Про этот случай мать и напомнила. Но теперь Ленька был ученый.
Он взвалил на плечи аккуратно свернутый просушенный бредень. Палки-холудцы торчали из него в обе стороны. Шершавая сеть приятно пахла смолой и тиной. От одного этого запаха поднимается настроение и хочется быстрее лезть в воду.
По дороге мать несколько раз пыталась отобрать у Леньки бредень, но он упрямо мотал головой и, жалеючи мать, говорил, что ему совсем не тяжело.
Лида семенила сзади. Ее взяли, чтобы таскать за рыболовами вещи, а если поймают, то и рыбу, но в улов Екатерина Алексеевна не особенно верила. Ей просто хотелось побыть на речке, отдохнуть, провести свободное время с детьми.
Мать предусмотрительно надела на себя что не жалко и прямо в одежде полезла в воду. Ленька шел ближе к берегу, изо всех сил старался натягивать сеть и, главное, следил, чтобы нижняя часть бредня, увешанная свинцовыми грузилами, шла ровно по песчаному дну. Рыба чаще всего уходит под низ: чуть приподнял бредень – ее уж нет.
Первый заброд был неудачный: в мотне трепетало лишь несколько серебристых уклеек и желтоглазых плотвичек. Но после этого, обойдя корягу, чтобы не порвать бредень, Ленька вдруг крикнул:
– Подсекай, мама, подсекай! Поднимай выше!
И действительно, только показались над водой края бредня, как внутри его что-то завозилось, сеть повело из стороны в сторону, будто вцепилась в нее разыгравшаяся собака. Екатерина Алексеевна с Ленькой поспешили к берегу.
– Дальше, дальше оттаскивай! – кричал Ленька, напрягая силы, чтобы вытянуть бредень на песчаную отмель.
В мотне, представлявшей собой длинный мешок посредине бредня, мелькнуло серое тело щуки. Рыбина подпрыгивала вверх вместе с сетью, а Ленька с матерью оттаскивали бредень как можно дальше, и потоки воды стекали по песку обратно в речку.
Теперь щука была видна вся: толстая, с темной спиной, серыми в яблоках боками и плоским утиным носом. Лида завизжала от радости, а Ленька бросился на щуку, прижал ее к песку своим телом.
– Врешь!.. Теперь не уйдешь!.. Давай, Лидуха, мешок!
Изловчившись, Ленька ухватил щуку за жабры, высвободил ее из сети и торжествующе поднял. Она была Леньке по пояс – килограммов на пять.
– Слыхала, мама, как она торкнулась? В это время ее и поднимать надо, пока она не поняла, что попалась. Не то бредец порвет или выпрыгнет. Они знаешь как прыгают!.. Давай мешок!
Лида подставила мешок, держа его обеими руками, чтобы Ленька не пронес мимо. Затихшая было щука снова неистово забилась в мешке.
– Гляди, чтоб не укусила, – наставительно сказал Ленька и снова взялся за холудец.
Рыбалка была на диво удачная. Часа через два в мешке лежало уже пять щук. Правда, не таких больших, как первая, но Лида уже с трудом волочила мешок. Леньке хотелось ловить еще и еще, без конца, но ушли они уже далеко, за воронцовскую луку, и пора было возвращаться домой.
Ленька с матерью скатали бредень. Теперь он стал куда тяжелее. К тому же щук пришлось тоже замотать в сеть: Лиде не под силу было тащить рыбу.
Они шли берегом и несли бредень вдвоем. У Леньки вскоре начала затекать рука. На счастье, не прошли они и километра, как их нагнала лодка, поднимавшаяся вверх по реке. На носу лодки был железный козырек, похожий на жаровню: рыбаки ездили в ночь с острогой.
– Как улов, тетя Катя? – спросил парень, сидевший на веслах.
– Не без рыбки идем! – ответила Екатерина Алексеевна. – Не знаю, где и учился мой Ленька. Он у нас нынче командовал… А вы как? Вижу, тоже не пустые!
– У нас сегодня улов особенный: щуку поймали с крыльями!
– Будет уж вам! – отмахнулась Екатерина Алексеевна. – Толком говорите!
Но Ленька действительно приметил темно-коричневое крыло в черных пятнах, свисавшее с лодки. Лодка подошла к берегу, и он увидел на дне плоскодонки голову большущей щуки, а над ее широкой, как бревно, спиной были распластаны птичьи крылья.
«Что за диво! – подумал про себя Ленька. Он не верил своим глазам. – Сказать ребятам – опять на смех поднимут. А щука и впрямь с крыльями!»
Рыбаки предложили подвезти их до Лукина. Положив свой бредень на оба борта лодки, Екатерина Алексеевна с ребятами перебралась в плоскодонку. Ленька все не сводил глаз с диковинной щуки и прислушивался к рассказу одного из рыбаков. Оказывается, пошли они острожить рыбу, разожгли на носу смолье, взяли острогой несколько рыбешек и вдруг видят: стоит в кустах под берегом какое-то чудище. Щука не щука – по виду рыба, но с крыльями. Стоит, не шелохнется.
– Что за напасть, думаю, – рассказывал тот, что сидел на веслах. – Может, мне это чудится? А смолье горит ярко, под воду глубоко видно – до самого дна. Она на мелководье стояла. Ну, признаюсь, по первому делу и страшновато стало. Голова щучья, и крылья раскинуты, а от них по дну тень лежит… Э, думаю, была не была! Как шарахну острогой! Чую, попал, а не трепещется. По воде круги пошли, не видать, что там делается. Тяну – тяжело что-то. Кое-как вытащил, а это вон что!..
Рыбак откинул ногой мелкую рыбу, и под ней обнаружилась мертвая птица с хищным клювом, глубоко вонзившая когти в щучью спину.
– Вишь, дело-то как получилось. Коршун, видать, налетел на добычу, да и завязил когти. Ни туда ни сюда: добыча не по нем оказалась. А щука тоже освободиться не может. Так и погибли оба. Да щука-то, поди, тухлая. Везем ее так, любопытства ради.
За разговорами время прошло быстро. Проплыли воронцовскую луку, и за поворотом реки в зелени показались крыши их деревни.
Ленька вытащил из сети мешок с рыбой, взвалил его на плечи, свободной рукой ухватился за бредень и вместе с матерью начал подниматься по круче наверх. Здесь, в деревне, он уже ни за что не хотел расставаться со своим уловом.
Отец был дома и сидел возле крыльца на скамейке.
– Папа, гляди, каких мы щук натаскали! – еще издали закричал Ленька.
Он поставил бредень к плетню и раскрыл перед отцом мешок с рыбой.
– Гляди какая! А эта еще больше, самая первая, вся в яблоках, как хмелевский жеребец, серая!
– Молодцы! – похвалил отец. – Значит, уху будем варить. Первый кусок рыболовам.
Тут в разговор вмешалась мать.
– Ему, Саша, другое требуется, он перемет спит и видит. Может, и правда купить? Ты погляди, какой он у нас рыбак умелый! Мне и невдомек было, когда бредец подымать, когда опускать. А он знай командует. Не удумаю я, где это он всему учится!..
– Коли рыбу научился ловить, можно и на расходы пойти, – ответил отец. – Со вчерашней получки не грех и раскошелиться…
На другой день чуть свет Ленька был уже в Мануйлове. Он выбрал в магазине перемет, отдал деньги и не чуя под собой ног помчался к перевозу.
Дома Ленька решил тотчас же приготовить приманку для рыбы. Он выпросил у матери белой муки, масла, как советовали ему опытные рыболовы, и принялся катать орешки из круто замешенного теста. Даже своим закадычным друзьям – Сереге и Сашке – он решил пока не говорить ни слова, чтобы сразу удивить их невероятным уловом. А в том, что улов будет огромным, Ленька не сомневался: сто семьдесят крючков – не шутка!
– Бредец-то зашил? – спросила она, повязывая голову платочком.
– Конечно, зашил! И мотню, и крылья – все заштопал. Бредец как новенький!
– Ну то-то же! А я думала: может, опять поленился, как прошлым летом…
Леньке крепко запомнилась прошлогодняя неудача: пошли ловить рыбу, а дыру в мотне не заметили. Стали тащить – рыба вся и ушла. Такая была досада, чуть не до слез. Про этот случай мать и напомнила. Но теперь Ленька был ученый.
Он взвалил на плечи аккуратно свернутый просушенный бредень. Палки-холудцы торчали из него в обе стороны. Шершавая сеть приятно пахла смолой и тиной. От одного этого запаха поднимается настроение и хочется быстрее лезть в воду.
По дороге мать несколько раз пыталась отобрать у Леньки бредень, но он упрямо мотал головой и, жалеючи мать, говорил, что ему совсем не тяжело.
Лида семенила сзади. Ее взяли, чтобы таскать за рыболовами вещи, а если поймают, то и рыбу, но в улов Екатерина Алексеевна не особенно верила. Ей просто хотелось побыть на речке, отдохнуть, провести свободное время с детьми.
Мать предусмотрительно надела на себя что не жалко и прямо в одежде полезла в воду. Ленька шел ближе к берегу, изо всех сил старался натягивать сеть и, главное, следил, чтобы нижняя часть бредня, увешанная свинцовыми грузилами, шла ровно по песчаному дну. Рыба чаще всего уходит под низ: чуть приподнял бредень – ее уж нет.
Первый заброд был неудачный: в мотне трепетало лишь несколько серебристых уклеек и желтоглазых плотвичек. Но после этого, обойдя корягу, чтобы не порвать бредень, Ленька вдруг крикнул:
– Подсекай, мама, подсекай! Поднимай выше!
И действительно, только показались над водой края бредня, как внутри его что-то завозилось, сеть повело из стороны в сторону, будто вцепилась в нее разыгравшаяся собака. Екатерина Алексеевна с Ленькой поспешили к берегу.
– Дальше, дальше оттаскивай! – кричал Ленька, напрягая силы, чтобы вытянуть бредень на песчаную отмель.
В мотне, представлявшей собой длинный мешок посредине бредня, мелькнуло серое тело щуки. Рыбина подпрыгивала вверх вместе с сетью, а Ленька с матерью оттаскивали бредень как можно дальше, и потоки воды стекали по песку обратно в речку.
Теперь щука была видна вся: толстая, с темной спиной, серыми в яблоках боками и плоским утиным носом. Лида завизжала от радости, а Ленька бросился на щуку, прижал ее к песку своим телом.
– Врешь!.. Теперь не уйдешь!.. Давай, Лидуха, мешок!
Изловчившись, Ленька ухватил щуку за жабры, высвободил ее из сети и торжествующе поднял. Она была Леньке по пояс – килограммов на пять.
– Слыхала, мама, как она торкнулась? В это время ее и поднимать надо, пока она не поняла, что попалась. Не то бредец порвет или выпрыгнет. Они знаешь как прыгают!.. Давай мешок!
Лида подставила мешок, держа его обеими руками, чтобы Ленька не пронес мимо. Затихшая было щука снова неистово забилась в мешке.
– Гляди, чтоб не укусила, – наставительно сказал Ленька и снова взялся за холудец.
Рыбалка была на диво удачная. Часа через два в мешке лежало уже пять щук. Правда, не таких больших, как первая, но Лида уже с трудом волочила мешок. Леньке хотелось ловить еще и еще, без конца, но ушли они уже далеко, за воронцовскую луку, и пора было возвращаться домой.
Ленька с матерью скатали бредень. Теперь он стал куда тяжелее. К тому же щук пришлось тоже замотать в сеть: Лиде не под силу было тащить рыбу.
Они шли берегом и несли бредень вдвоем. У Леньки вскоре начала затекать рука. На счастье, не прошли они и километра, как их нагнала лодка, поднимавшаяся вверх по реке. На носу лодки был железный козырек, похожий на жаровню: рыбаки ездили в ночь с острогой.
– Как улов, тетя Катя? – спросил парень, сидевший на веслах.
– Не без рыбки идем! – ответила Екатерина Алексеевна. – Не знаю, где и учился мой Ленька. Он у нас нынче командовал… А вы как? Вижу, тоже не пустые!
– У нас сегодня улов особенный: щуку поймали с крыльями!
– Будет уж вам! – отмахнулась Екатерина Алексеевна. – Толком говорите!
Но Ленька действительно приметил темно-коричневое крыло в черных пятнах, свисавшее с лодки. Лодка подошла к берегу, и он увидел на дне плоскодонки голову большущей щуки, а над ее широкой, как бревно, спиной были распластаны птичьи крылья.
«Что за диво! – подумал про себя Ленька. Он не верил своим глазам. – Сказать ребятам – опять на смех поднимут. А щука и впрямь с крыльями!»
Рыбаки предложили подвезти их до Лукина. Положив свой бредень на оба борта лодки, Екатерина Алексеевна с ребятами перебралась в плоскодонку. Ленька все не сводил глаз с диковинной щуки и прислушивался к рассказу одного из рыбаков. Оказывается, пошли они острожить рыбу, разожгли на носу смолье, взяли острогой несколько рыбешек и вдруг видят: стоит в кустах под берегом какое-то чудище. Щука не щука – по виду рыба, но с крыльями. Стоит, не шелохнется.
– Что за напасть, думаю, – рассказывал тот, что сидел на веслах. – Может, мне это чудится? А смолье горит ярко, под воду глубоко видно – до самого дна. Она на мелководье стояла. Ну, признаюсь, по первому делу и страшновато стало. Голова щучья, и крылья раскинуты, а от них по дну тень лежит… Э, думаю, была не была! Как шарахну острогой! Чую, попал, а не трепещется. По воде круги пошли, не видать, что там делается. Тяну – тяжело что-то. Кое-как вытащил, а это вон что!..
Рыбак откинул ногой мелкую рыбу, и под ней обнаружилась мертвая птица с хищным клювом, глубоко вонзившая когти в щучью спину.
– Вишь, дело-то как получилось. Коршун, видать, налетел на добычу, да и завязил когти. Ни туда ни сюда: добыча не по нем оказалась. А щука тоже освободиться не может. Так и погибли оба. Да щука-то, поди, тухлая. Везем ее так, любопытства ради.
За разговорами время прошло быстро. Проплыли воронцовскую луку, и за поворотом реки в зелени показались крыши их деревни.
Ленька вытащил из сети мешок с рыбой, взвалил его на плечи, свободной рукой ухватился за бредень и вместе с матерью начал подниматься по круче наверх. Здесь, в деревне, он уже ни за что не хотел расставаться со своим уловом.
Отец был дома и сидел возле крыльца на скамейке.
– Папа, гляди, каких мы щук натаскали! – еще издали закричал Ленька.
Он поставил бредень к плетню и раскрыл перед отцом мешок с рыбой.
– Гляди какая! А эта еще больше, самая первая, вся в яблоках, как хмелевский жеребец, серая!
– Молодцы! – похвалил отец. – Значит, уху будем варить. Первый кусок рыболовам.
Тут в разговор вмешалась мать.
– Ему, Саша, другое требуется, он перемет спит и видит. Может, и правда купить? Ты погляди, какой он у нас рыбак умелый! Мне и невдомек было, когда бредец подымать, когда опускать. А он знай командует. Не удумаю я, где это он всему учится!..
– Коли рыбу научился ловить, можно и на расходы пойти, – ответил отец. – Со вчерашней получки не грех и раскошелиться…
На другой день чуть свет Ленька был уже в Мануйлове. Он выбрал в магазине перемет, отдал деньги и не чуя под собой ног помчался к перевозу.
Дома Ленька решил тотчас же приготовить приманку для рыбы. Он выпросил у матери белой муки, масла, как советовали ему опытные рыболовы, и принялся катать орешки из круто замешенного теста. Даже своим закадычным друзьям – Сереге и Сашке – он решил пока не говорить ни слова, чтобы сразу удивить их невероятным уловом. А в том, что улов будет огромным, Ленька не сомневался: сто семьдесят крючков – не шутка!