Мила Серебрякова. Семь смертей

   Однако как странно повел себя Борис. Сперва позвонил в «Скорую», а услышав про деньги, побледнел и отшвырнул телефон в сторону. Почему он это сделал? Испугался? И Кату он выставил вон, не дав толком объяснить, что к чему. Опять же письмо осталось на руках Копейкиной. И как действовать дальше?
   Внезапно мысли переключились на скоропостижно скончавшуюся Анну Дмитриевну. Вот еще одна загадка. Пенсионерка отдала Богу душу в одночасье, квартира теперь пустует, а Татьяна, которая с зимы снимала комнатку у Фурмановой, растворилась в воздухе. А вдруг смерть Анны Дмитриевны имеет под собой криминальную основу? Что, если Фурмановой помогли отбыть на тот свет? Анна написала письмо Борису, но отправить не успела. Из чего делаем вывод – эти двое были знакомы. Правда, по всей видимости, в последнее время не общались, так как на конверте Анна Дмитриевна написала адрес Бориса, по которому последний уже не проживал. Далее убили Асю, девушка лежала на полу в коридоре и... Если Катке не изменяет память, сосед Фурмановой, обнаруживший в субботу вечером труп, говорил, что Анна Дмитриевна тоже лежала на полу в коридоре. Входная дверь была открыта. Открыта! Вдруг к Фурмановой, как и к Асе, пожаловал незваный гость, сделавший впоследствии смертоносный укол? Конечно, все это лишь предположения, не имеющие под собой основы, но ведь вполне может статься, что Ката мыслит в правильном направлении. Мотив – это уже другой вопрос. В случае с Асей убийца требовал деньги. Долг? Выкуп? Шантаж? Неизвестно. А что могло стать причиной убийства Фурмановой? Тоже деньги? Или...
   Решив во всем разобраться с присущей ей педантичностью, Катарина отправилась к соседке Анны Дмитриевны – Марии. Помнится, Фурманова упомянула, что бабулька возжелала пустить квартирантов, даже объявление в газету дала. Что ж, вот за эту ниточку Катарина и ухватится. Главное, чтобы план, который созрел в голове за считаные секунды, оказался стоящим и по мере его исполнения не возникло проволочек.
   Мария Евгеньевна, шустрая пенсионерка с огоньком в глазах, нарисовалась перед Каткой почти сразу, как только та коснулась кнопки звонка. Создавалось впечатление, что бабулька специально караулила у входной двери, иначе как объяснить моментальный лязг замка и горящий взгляд.
   – Добрый день, – поздоровалась Ката, переминаясь с ноги на ногу.
   – Привет, – нараспев произнесла Мария Евгеньевна. – Это ты сейчас звонила?
   – Я.
   – Ну и? – Пенсионерка лукаво улыбнулась. – Зачем тебе понадобилась Мария Евгеньевна?
   – По важному делу. – Катарина нацепила на лицо серьезное выражение и для убедительности нахмурила брови.
   – Ну и? – повторила старушка.
   – Я по поводу комнатки. Вы ведь сдаете жилплощадь, так?
   Глазки Марии Евгеньевны сузились.
   – Сдавать-то сдаю, вернее, пытаюсь сдать, но зачем ты мне врешь? С виду такая милая девочка, а уже врать научилась.
   – Я вру? – удивилась Ката. – И в мыслях не было.
   – Тогда ответь, откуда узнала, что я комнату сдаю? Отвечай не раздумывая.
   – Так объявление ваше в газете прочитала.
   – Так-так. – Мария Евгеньевна постучала костяшками пальцев по дверному косяку. – Опять ты врешь. Во-первых, в газете не указан мой адрес, а во-вторых, номер телефона перепутали.
   – Знаю, но дело в том, что в субботу днем я позвонила по указанному телефону и узнала про путаницу. Говорившая со мной женщина пояснила, что комнату сдает ее соседка и ее телефон оканчивается на цифру пять.
   – Верно, – оживилась Мария Евгеньевна.
   – Времени у меня было в обрез, вот я и решила приехать к вам без предварительного звонка. Поинтересовалась у соседки адресом и...
   – И приехала, – закончила за Кату фразу хозяйка квартиры. – Тогда вопросов больше нет. Проходи, только обувку сними, у меня чистота кругом. Грязь и пылюку на дух не переношу. Сумку клади на тумбочку, тапки прямо на тебя глядят, ванная комната в конце коридора.
   Вымыв руки, Катарина хотела вытереть их белым вафельным полотенцем, но Мария Евгеньевна, которая неотступно следовала за гостьей, проверяя, правильно ли она моет руки, запротестовала:
   – Это полотенце не трогай, вытирай руки зеленым, оно у меня специально для гостей припасено.
   – Куда мне можно пройти? – спросила Катарина, выйдя из ванной.
   – Пошли в залу, дела будем там решать.
   Просторный зал был практически лишен мебели. Кроме старенького дивана, кресла, стула и маленького столика, в комнате не наблюдалось ничего.
   Мария Евгеньевна опустилась в кресло, Катке же было предложено сесть на край дивана. Да-да, старушка так прямо и сказала:
   – Садись на диванчик, только на краешек.
   – Почему именно на краешек? – улыбнулась Катарина.
   – Ты не тростиночка, – констатировала пенсионерка.
   – И что?
   – Как что? Если сядешь в середку, продавишь диван, а ему еще и сорока лет нет.
   Катарина решила отмолчаться. Она, конечно, не худышка с выпирающими наружу костями и вечно голодными глазами, но и не такая толстая, чтобы своим задним местом сделать вмятину в доисторическом диване.
   – Ну, – вскинула редкие белесые брови Мария Евгеньевна. – Приступим к делу. Ты комнатку на какой срок снять планируешь?
   – Э-э... Дня на два-три.
   Старушка закашлялась:
   – На два дня? Я не ослышалась? Нет, нет, нет, не будет у нас с тобой договоренности, даже не проси. У меня не ночлежка, комнатку сдаю на длительный срок: на год, минимум на полгода. А два дня ты и в гостинице перекантоваться можешь.
   – Я хорошо заплачу, – выдвинула железный аргумент Катарина.
   – Зачем тебе комната на пару дней?
   – Понимаете, у меня в квартире полным ходом идет ремонт. С шумом, грязью и крепкими словечками рабочих я еще мирилась, а сегодня они стены краской начали красить. Сами понимаете, спать в помещении, где сильно пахнет краской, невозможно. Друзей и знакомых, тех, у кого я бы могла получить кров, нет, вот и подыскиваю временное жилище. В субботу на ваше объявление наткнулась и почему-то решила, что вы сдадите мне уголок.
   – Не уголок, а комнату, – поправила Кату Мария Евгеньевна. – Комнатка, между прочим, двадцать два квадратных метра. Это тебе не хухры-мухры в домах-коробках. Комната – загляденье!
   – Ну так как, Мария Евгеньевна, пустите на постой?
   Пенсионерка задумалась.
   – Вообще-то невыгодно мне с тобой дело иметь. Ну сколько ты мне за пару-тройку дней заплатишь? Мелочовку? А бабушке на молочко и хлебушек денежка нужна. Колбаску я с сырком уважаю, кофейком дорогим иногда балуюсь, конфетками, рыбкой красной, икоркой время от времени, ананасом не брезгую, от креветочек не откажусь. Понимаешь, куда клоню?
   «Понимаю, – подумала Ката. – В сторону дорогого супермаркета».
   Вслух же она произнесла:
   – Заплачу, сколько скажете.
   Бабулька встрепенулась.
   – В пределах разумного, конечно, – поспешно добавила Ката.
   Выдержав убийственную паузу, Мария Евгеньевна махнула рукой:
   – Уговорила. Пущу я тебя на три дня. Идет?
   – Спасибо вам.
   – Значит, так, сутки стоят четыреста рублей.
   – Я согласна.
   Поняв, что продешевила, старушка мотнула седой головкой.
   – Прости, милая, оговорилась я. Четыреста пятьдесят рублей.
   – Договорились.
   – В смысле, четыреста восемьдесят.
   – Меня это устраивает.
   Мария Евгеньевна топнула ножкой.
   – Кто тебя научил над старой женщиной издеваться?
   Ката округлила глаза:
   – Разве я издеваюсь?
   – Конечно! Нет, милая, ты не обижайся, но так не пойдет.
   – Да в чем дело-то?
   – Пятьсот рублей в сутки, и точка! Деньги вперед. За три дня натикает полторы тысячи рубликов. Коли согласна, доставай кошелек, а нет, так ступай с миром.
   Ката ухмыльнулась. А бабулька, однако, жадновата до денег. Вон прямо вся покраснела, того и гляди, удар хватит.
   Протянув хозяйке три пятисотки, Катарина услышала:
   – И еще сто рублей ты мне должна, милая.
   – За что?
   – Как за что, за аренду тапочек, разумеется.
   Крохоборка. Интересно, она собирается взимать с Каты плату за воздух? Решив отстоять свои права, Катарина сказала:
   – Тапочки я свои привезу.
   – Нельзя! – последовал резкий ответ. – Тапки местные, так что плати еще сотню.
   Получив ассигнацию, Мария Евгеньевна расплылась в улыбке.
   – Вот и славненько. Милости прошу, родная. Кстати, тебя как величать-то?
   – Катарина.
   – Пошли комнату покажу, Катарина. Ты когда вещички привезешь? Ну там пижаму, зубную щетку, белье сменное?
   – Вечером. Ой, забыла спросить, постельное белье ваше или мне свой комплект привезти?
   – Бельишко мое, – закивала Мария Евгеньевна.
   – Надеюсь, за него платить не надо?
   – Вообще-то нет, но раз уж ты спросила. От десяточки за наволочку, двадцаточки за простынь и полтинничка за пододеяльник баба Маша не отказалась бы. Ну, иди, заходь в комнату, моя ты касаточка. Ты мне сразу приглянулась. Красавица!
   Вечером Ката вернулась в квартиру пенсионерки с объемным пакетом в руках. Изображая из себя особу, в квартире которой нещадно пахнет краской, она плюхнулась на стул и вздохнула.
   – Устала? – спросила Мария Евгеньевна. – Сейчас чай пить будем. Ты пока вещички разбирай, а я чайник поставлю.
   Оставшись в одиночестве, Катарина скорчила гримасу. Так, первый этап ее плана прошел без сучка без задоринки – она сняла комнатку у дамы, которая может поделиться необходимой информацией. Катарина изначально знала, что с посторонним человеком Мария Евгеньевна не будет откровенничать и вести доверительные беседы, а вот с женщиной, которая числится в квартирантках, бабулька запросто посплетничает о делах насущных. Например, за чашечкой ароматного чая. Да и Катарина сможет хотя бы три дня отдохнуть от непрекращающихся криков Розалии.
   В кухне Ката положила на стол коробку конфет и упаковку эклеров. Памятуя, что пенсионерка любит побаловать себя, любимую, сладостями, она по меньшей мере планировала услышать банальное спасибо. Но Мария Евгеньевна, увидев конфеты, скривилась. Повертев в руках коробку, бабулька досадливо протянула:
   – Сколько ж такая коробочка стоит?
   – Сто девяносто рублей, – ответила Катка, поражаясь способности бабки все и вся переводить в деньги.
   – Сто девяносто, – повторила старушенция. – Эх, надо было тебе у меня заранее поинтересоваться.
   – Чем?
   – Каким конфеткам я отдаю предпочтение. Я за двести сорок рублей конфеты люблю, а эти мне не нравятся. Горькие. Ну да ладно, чего уж тут, обратно в магазин ведь не отнесешь. Садись, чай готов.
   Эклеры также были подвергнуты нещадной критике.
   – Тесто суховато и крема совсем нет. Я другие люблю. Подороже.
   Десять минут спустя, расправившись с третьим эклером и десятой конфетой, Мария Евгеньевна разомлела.
   – Ох, хорошо чаек пошел.
   Ката решила действовать. Изобразив на лице отчаяние, она проговорила:
   – Когда за вещами приезжала, опять с соседями поругалась.
   – Чего так?
   – Жалуются на шум. А что я могу поделать, ремонт ведь в квартире.
   – Да-а, ремонт штука сложная.
   – Не повезло мне с соседями, – сокрушалась Катарина. – Они и без ремонта ко мне постоянно придирались. Говорят, что я слишком шумно перемещаюсь по квартире, мол, топаю, как слониха.
   – Бывает, – кивнула пенсионерка, потянувшись за четвертым эклером.
   – Надеюсь, ваши соседи снизу не станут жаловаться на мою походку?
   Лицо Марии Евгеньевны сделалось суровым.
   – А некому жаловаться, пустует сейчас квартирка. Не живет там никто.
   – Как? Я же звонила в субботу, и женщина ясно дала мне понять, что комнату сдает соседка, живущая над ней.
   – Правильно Нюрка тебе сказала, не обманула. Да только несчастье с Нюрой случилось, умерла она.
   – Да вы что?!
   – В субботу вечером и преставилась.
   – Ни с того ни с сего или болела?
   – В том-то и дело, что здоровой Нюрка была, а тут вдруг на тебе – взяла и померла.
   – Ужасно. А она одна жила?
   – С жиличкой. Студенточка у нее одна комнату снимала. Дай бог памяти, как же ее звали... кажется, Татьяна.
   – А где она сейчас? – как бы невзначай спросила Ката.
   – Сама гадаю, пропала Танька. Который день ее не замечаю. Наверное, срок аренды закончился, и они с Нюркой распрощались, другого варианта не вижу.
   Мария Евгеньевна ошибалась: Ката лично видела днем в субботу Татьяну. И она готова поклясться, девушка продолжала снимать комнату у Анны Дмитриевны и не планировала подыскивать новое местечко. Тогда где она сейчас? Почему скрылась в неизвестном направлении? Неясно.
   – Теперь Валька здесь поселится, – заявила Мария Евгеньевна. – Правда, на похоронах ее не было, небось еще не в курсе, что мать померла.
   Ката подпрыгнула:
   – Мать?!
   – Ну да, Валька – дочка Нюркина.
   Вот это номер. Помнится, когда Ката спросила у Анны Дмитриевны про родню, последняя ответила, что, кроме сестры и Персика, у нее нет близких. Откуда взялась дочь?
   – Но они друг друга не жаловали, не общались лет пять. Валька к матери ни ногой, осерчала на что-то. А ведь раньше такая дружная семья была. Потом все рухнуло: сначала Сашка от матери отстранился, потом Валька сгинула, и осталась Нюрка со своим Персиком. Персик – это кот, он сейчас у соседей по этажу живет.
   – А кто такой Сашка?
   – Сын Нюркин, – спокойно ответила Мария Евгеньевна.
   У Катарины закружилась голова. Дочь, сын, Сашка, Валька... Определенно здесь что-то не то.
   – Неужели они даже не навещали мать? Такого просто не может быть.
   – Представь себе, не навещали. Но, думается мне, Нюрка не сильно-то и расстраивалась по этому поводу. Ей вполне хватало компании Персика.
   – Вы преувеличиваете, – выпалила Ката, пытаясь раззадорить пенсионерку, дабы та пустилась в воспоминания.
   – Я? Преувеличиваю? Еще чего! Говорю, как есть. Ты же подробностей не знаешь, а выводы делаешь. Неправильно это.
   – Может, тогда расскажете?
   Мария Евгеньевна зевнула:
   – А тебе интересно?
   Катарина пожала плечами:
   – Все равно делать нечего, так хоть историю чью-нибудь послушаю.
   – История интересная, – загадочно молвила Мария Евгеньевна. – Интересная и непонятная.

ГЛАВА 5

   Овдовев в сорок четыре года, Анна Дмитриевна с Валентиной остались одни в просторных апартаментах. Валя заканчивала восьмой класс, Фурманова работала старшим товароведом, деньги в семье водились, поэтому с потерей кормильца ни мать, ни дочь не стали жить хуже в материальном плане.
   Валентина росла тихой, даже немного застенчивой девочкой, про таких, как она, принято говорить, что они никогда и ни при каких обстоятельствах не доставляют хлопот родителям. Из школы Валя шла прямиком домой, игнорируя походы с одноклассниками в кино или кафе, обедала, мыла посуду и, уединившись в своей комнате, погружалась в чтение детективов мастера жанра Агаты Кристи. У Фурмановых имелись практически все увидевшие свет романы и сборники рассказов знаменитой Кристи. Зная, как Валентина любит детективную литературу, преимущественно зарубежных авторов, Анна Дмитриевна частенько приносила дочери в подарок редкие в те времена издания, о которых другие подростки могли лишь грезить как о неосуществимой мечте.
   Валя запоем читала книги, а потом в один прекрасный день заявила матери, что решила попробовать написать роман. Анна Дмитриевна только посмеялась. Ну какой роман может написать четырнадцатилетний подросток? Смешно. Но дабы не огорчать дочурку, Фурманова театрально всплеснула руками и воскликнула:
   – Доча, это замечательно, я целиком и полностью тебя поддерживаю. Пиши, только не в ущерб учебе.
   Анна Дмитриевна рассуждала просто, пусть лучше дочь все свободное время проводит за пишущей машинкой, которую ей презентовала любящая мама, чем шатается с ровесниками по подворотням, пробуя портвейн и балуясь сигаретками.
   В тот самый момент, когда Валя закончила первую главу, Анна Дмитриевна познакомила дочь с пятидесятилетним вдовцом Федором Михайловичем. Представив его как своего лучшего друга, Фурманова как бы невзначай бросила:
   – Федор Михайлович вдовец, и у него есть девятилетний сын Сашка.
   Валя словам матери не придала должного значения. Как оказалось, зря, потому что уже через полгода вдовец с сыном поселился в хоромах Фурмановых. Анна Дмитриевна вышла замуж.
   К отчиму и сводному брату Валя относилась нейтрально, мать не ревновала, скандалов не устраивала, мелких подлостей не делала. Валя целиком была поглощена написанием романа.
   Сашка стал называть Фурманову мамой, Валю считал сестрой, и счастливая Анна Дмитриевна частенько заявляла соседке:
   – Маша, мне был послан второй шанс. После смерти мужа я поставила на личной жизни крест, а теперь видишь, как все получилось. Нет, все-таки правду говорят, никогда нельзя отчаиваться.
   Но счастье длилось недолго, через шесть лет Федор Михайлович скончался.
   К тому времени Валя – студентка-третьекурсница – давно позабыла о своем подростковом увлечении и все свободное время тратила на любовные авантюры с представителями противоположного пола. Валентина бросалась в романы, как в омут. Парней она меняла, словно перчатки, порой Анна Дмитриевна даже путала имена кавалеров дочери, из-за чего часто оказывалась в дурацком положении.
   Когда на руках оказался диплом, Валентина выскочила замуж. Впрочем, прожила в статусе супруги она недолго. Через год последовал развод. Затем второй брак, третий, четвертый. Пятого, правда, не было, так как муж номер четыре оказался тем самым единственным неповторимым, которого Валечка любила больше жизни. Во всяком случае, так утверждала она сама.
   Сашка после окончания девятого класса пошел учиться в техникум, затем устроился автослесарем и был полностью доволен жизнью. В двадцать пять лет Александр привел в дом Анфису, представив ее матери как свою будущую жену. Анне Дмитриевне девушка вначале приглянулась, она даже хвасталась невесткой перед Марией, утверждая, что Фиса мастерица на все руки, а Сашку просто боготворит.
   Но уже через год после бракосочетания Анна резко изменила отношение к Анфисе. От новоявленной невестки стало частенько попахивать перегаром. Дальше – больше. Анфиса начала потихоньку баловаться спиртным прямо дома. Закрывалась в ванной комнате и с упоением опустошала стеклотару. Однажды Фурманова наткнулась на невестку, лежащую на грязном полу в подъезде. Разумеется, пьяную.
   С Александром была проведена серьезная беседа, из которой следовало, что молодые люди могут продолжать жить в квартире Анны только в том случае, если Фиса поклянется больше не притрагиваться к спиртному. Фиса поклялась, но клятву не сдержала. Она нарушила ее уже через пару дней после разговора с мужем.
   Не в силах смотреть, как молодая женщина превращается в алкоголичку, а бедный Сашка никак не может повлиять на ситуацию, Анна Дмитриевна заговорила о расторжении брака.
   – Зачем тебе эта обуза? Разведись, пока не поздно. Ты парень молодой, красивый, да только свистни, десяток девчонок у твоих ног окажется.
   – Мне нужна Фиска, – мямлил Сашка. – Я ее люблю.
   – Любишь, – хмыкала Анна. – А она тебя любит? Ты спроси, спроси у нее, кто ей больше по душе – ты или бутылка водки? Нет, Сашка, как хочешь, а я не смогу сидеть сложа руки.
   – Мам, давай с тобой договоримся, ты не вмешиваешься в наши отношения, и мы с Фиской все проблемы решаем самостоятельно. Идет?
   – Нет, не идет. Ты мой сын, а эта... Она ломает не только свою, но и твою жизнь. Сынок, пойми, Фиса больной человек, ее сильно затянуло в пучину.
   – По-твоему, Фиску надо выбросить за ненадобностью? А как же чувство долга? Я поклялся быть с Фиской и в горе, и в радости.
   – Тогда пусть лечится, – взвизгнула Анна Дмитриевна. – Могу договориться.
   – Не сейчас.
   – Саша! Ты себя слышишь? Лечиться она не хочет, работать тоже, целыми днями жрет водку, сколько это будет продолжаться?
   Александр молчал.
   Анна Дмитриевна терпела выходки Анфисы исключительно ради сына, но, как известно, любому терпению рано или поздно приходит конец. Фурманова потребовала, чтобы Фиса освободила жилплощадь и убиралась восвояси. Сашка встал на сторону жены:
   – Если гонишь Фиску, значит, уйду и я.
   – Не делай глупостей.
   – Я ее люблю, – твердил, словно испорченная пластинка, Сашка. – Жаль, что ты не желаешь этого понять.
   – Она пьяница.
   – И тем не менее.
   – Идиот! Посмотри, в кого ты превратился. Отощал, ходишь бледный как смерть, эта сволочь все соки из тебя выжала.
   – Не смей называть ее сволочью!
   – Не ори на меня, в конце концов, я твоя мать.
   – Ты мне не мать, а мачеха, – выпалил Александр.
   Анна Дмитриевна осеклась. Она ожидала услышать что угодно, но только не эти слова. А Сашка уже не мог остановиться.
   – Не мать, – повторил он. – Была бы ты моей родной матерью, наверняка поняла бы мои чувства. А так... Между нами нет кровного родства.
   Саша с Анфисой покинули квартиру Фурмановой, и с тех пор о них не было ни слуху ни духу. Анна Дмитриевна вычеркнула сына из памяти, а когда Мария Евгеньевна нечаянно упоминала его в разговоре, морщилась и раздраженно бросала:
   – У меня нет сына. Я родила только Валентину. Попрошу это хорошенько запомнить.
   Валентина продолжала жить с четвертым мужем – Леонидом, заделавшимся бизнесменом. Где именно работал зять Фурмановой, Мария Евгеньевна не знала, но в том, что мужчина заколачивает большие деньги, не сомневалась. Сама Валя не работала, она целиком была на иждивении у мужа.
   И все вроде бы у них было хорошо, пока вдруг у Леонида не начались странности.
   Чуть более пяти лет назад Мария Евгеньевна стала замечать, что супруги частенько скандалят, причем скандалят основательно. Валя громко кричала, била посуду и закатывала истерики. Анна Дмитриевна в дела дочери и зятя не вмешивалась.
   – Это их дело, – откровенничала она с соседкой. – Муж и жена – одна сатана. Начнешь вмешиваться, потом же виноватой останешься.
   Летом Марию Евгеньевну пригласила в гости подруга, живущая в Одессе. Недолго думая, пенсионерка купила билет и отправилась к Черному морю. У подруги Мария гостила три недели, а по возвращении домой стала свидетельницей странной сцены.
   Зайдя в подъезд, Мария Евгеньевна начала медленно подниматься по лестнице. Шум и крик она услышала, поравнявшись с дверью Фурмановой. Секундой позже на площадку выскочил Леонид. Он был в одних трусах, а в правой руке держал кухонный нож. Мария Евгеньевна попятилась назад, гадая, какая муха укусила всегда спокойного и миролюбивого соседа.
   Увидев старушку, Леонид пробасил:
   – Баба Маша, спасайтесь! Уходите отсюда!
   – Лень, что случилось?
   – Привидение! У нас в квартире завелось привидение. Надо убегать.
   Не успела Мария Евгеньевна переварить услышанное, как из квартиры выбежали Валя с Анной Дмитриевной.
   – Леня, отдай мне нож, – кричала Валентина.
   – Вернись в квартиру, – шелестела Фурманова.
   Но мужчина лишь мотал головой:
   – Нет. Я туда не вернусь, там призраки. Они пытаются нас убить. Уходим! Надо сматываться.
   Когда Валя попыталась выхватить из рук супруга нож, Леонид толкнул ее в бок и начал сбегать вниз по лестнице.
   – Ленька, стой!
   – Призраки! – голосил обезумевший мужчина. – Призраки!
   – Валя, догони его, – едва не плача, твердила Анна Дмитриевна. – Куда он побежал в таком виде? Доча, поторопись, как бы чего не случилось.
   Чертыхаясь, Валентина кинулась за мужем.
   Обалдевшая Мария Евгеньевна перевела взгляд на Анну Дмитриевну:
   – Нюр, что с Ленькой?
   Не выдержав, Фурманова разрыдалась.
   – Ох, Маша, ох, несчастье какое. Спятил Ленька. С ума сошел!
   – Как?
   – Не знаю, что он себе в голову втемяшил, только уже третий день подобные фокусы выкидывает. Хватает нож, носится по квартире и ищет призраков.
   – Врача вызывали?
   – Валька против, боится, что Леню в психушку отправят.
   – На самотек тоже пускать нельзя. Вот куда он сейчас улетел? Да еще с ножом.
   Анна Дмитриевна достала носовой платок.
   – Если Леньку упекут в клинику, Валя сама спятит.
   Мария Евгеньевна обняла Фурманову за плечи и предложила:
   – Нюр, пошли ко мне, чайку попьем. Я из Одессы конфеты вкусные привезла.
   – Мне сейчас не до конфет, видишь, что творится-то.
   – Пошли, пошли. – Мария Евгеньевна потянула Анну за собой.
   Четверть часа спустя в квартире Марии появилась запыхавшаяся Валентина.
   – Баба Мань, мать у вас?
   – У меня, Валечка.
   – Доча, я здесь. – В коридор выбежала Анна Дмитриевна. – Ну что, догнала Леньку?
   – Догнала. – Валентина облокотилась спиной о дверной косяк. – Дома он. Кажись, в себя пришел. Пока вела, молчал, на вопросы не отвечал, а в комнате оделся и на кровать лег.
   – Ты бы не оставляла его одного.
   – Все в порядке, я дверь входную закрыла, не сбежит.
   – Ой, девоньки, – простонала Мария Евгеньевна, – как я вам сочувствую, рыбоньки мои. Валюш, иди, чайку хлебни. Миленькая ты моя.
   Влив в себя чашку чая, Валентина вздохнула:
   – Мам, пошли, боязно мне что-то.
   Но не успели Валентина с Анной Дмитриевной выйти за порог, как в подъезде послышались пронзительные женские крики.
   Кричала соседка с первого этажа. Выяснилось, что три минуты назад она открыла окно и увидела на асфальте мертвого Леонида. Мужчина лежал на спине с переломанными конечностями.
   Пока мать и дочь пили чай у Марии Евгеньевны, Леонид открыл окно и сиганул вниз.