— Знаю, знаю! — очень твердо сказал моряк. — Вот что, Катюша… На самолете ты летала сегодня?.. Нет? Хочешь полетать на самолете?
— Домой на самолете?! — Катя всплеснула руками.
— Именно так, — почему-то с облегчением подтвердил новый знакомый. — Именно домой вот на этом самолете…
Правда! Над кормой возвышался решетчатый мост, а на нем стоял самолет с двумя парами крыльев — биплан. Похожий на ПО-2, на которых воевали летчицы из полка Бершадской, только без колес. По-видимому, это была летающая лодка, гидросамолет, который садится на воду прямо брюхом, а не поплавками. По мосту вокруг самолета ходили люди в рабочей одежде, а на хвосте был нарисован трехцветный флаг.
— Ой, неужели можно домой! Прямо сейчас?
— Сейчас и отправимся, — сказал Иван Иванович, с жалостью глядя на девочку.
Он видел так много людей, которых море лишило разума! Бесконечные часы ожидания посреди океана сводят с ума крепких мужчин, моряков, не то что маленьких девочек…
Капитан был уверен, что Катя сошла с ума в море, когда упала с борта корабля. Поэтому он решил бросить все свои дела на французской эскадре. Он сам отвезет бедняжку домой. Она еще маленькая, и ее можно еще вылечить.
— Сейчас отправимся, Катюша. Если хочешь лететь, сейчас и полетим. Стой на месте, никуда не отходи!.. Пожалуйста, проследите, чтобы ее не затолкали. — Последние слова, сказанные по-английски, относились не к Кате.
У шлюпки, спиной к общей суете, удобно расположился здоровенный мужчина в светлом костюме. Он кивнул и помахал двумя пальцами: идите спокойно, прослежу, чтобы не затолкали. Иван Иванович нырнул в толпу у правого борта. Катя обиженно посмотрела ему вслед — что он обращается с ней, как с грудным младенцем?
А здоровенный дядька подошел к ней и сипло осведомился:
— Мисс Гайдутшенк-о?
— Да, это я, — удивленно ответила Катя.
— Мисс говорит по-английски! Поздравляю вас, мисс Гайдутшенк-о, чудесное спасение, — приветливо сказал сиплый. — Впрочем, кое-кто охотно поплавал бы в водичке, чтобы попасть на субмарину «Голубой кит».
Он достал портсигар. И вдруг Катя узнала его — сыщик страховой компании Майкл, гость мистера Уоррена! Тот, что принял ее за мисс Элизабет. Он, видимо, не узнал ее и продолжал благодушно:
— Таинственный мистер Солана вас не обижал?
— Я сама его обидела! — с торжеством похвасталась Катя. — Фашист он, этот Солана! А вас я знаю. Вас зовут Майкл.
— Хе-хе-хе! — сипло засмеялся Майкл и внезапно осекся.
Сигарета выпала изо рта на палубу. Добродушное лицо Майкла стало испуганным и некрасивым. Он быстро подобрал сигарету и отошел, оглядываясь, к свободному борту — выбросил сигарету в море, но обратно уже не вернулся. К Кате возвращался ее земляк под руку с сердитым стариком в очень красивой и нарядной форме. Вся толпа повернулась спиной к морю и смотрела, как они идут. Иван Иванович быстро говорил по-французски, а старик кивал и повторял несколько слов, похожих на «повара» и «фанфана», [14] затем наклонился к Кате, погладил ее по голове и снова повторил про повара и фанфана. И вдруг оба моряка взяли под козырек. Катя поняла — прощаются. Фотографы пыхнули своими лампами, и нарядный старик решительно вернулся в толпу… Но тут Кате и в самом деле стало нехорошо — она уцепилась за какой-то ящик. Русский моряк подхватил ее на руки и понес к самолету. Катя смутно слышала, как он просит собрать и принести его чемоданчик и что адмирал отправляет гидросамолет через десять минут. Его собеседник сказал: «Бедная девчушка». Катя попробовала приподняться, но ей сказали: «Лежи, спи». Она еще немного слышала, как ее укладывали, подтыкали под спину пальто, пахнущее нафталином. Затягивали ремень на животе. Переговаривались домашними, встревоженными голосами. Иван Иванович напомнил тому, кто сказал «бедная девчушка», про радиограмму послу и в министерство. И казалось, сейчас же самолет рванулся, как бегун на старте, так что перехватило дыхание.
И Катя заснула, поджав ноги под толстым, тяжелым сукном морской шинели.
— Домой на самолете?! — Катя всплеснула руками.
— Именно так, — почему-то с облегчением подтвердил новый знакомый. — Именно домой вот на этом самолете…
Правда! Над кормой возвышался решетчатый мост, а на нем стоял самолет с двумя парами крыльев — биплан. Похожий на ПО-2, на которых воевали летчицы из полка Бершадской, только без колес. По-видимому, это была летающая лодка, гидросамолет, который садится на воду прямо брюхом, а не поплавками. По мосту вокруг самолета ходили люди в рабочей одежде, а на хвосте был нарисован трехцветный флаг.
— Ой, неужели можно домой! Прямо сейчас?
— Сейчас и отправимся, — сказал Иван Иванович, с жалостью глядя на девочку.
Он видел так много людей, которых море лишило разума! Бесконечные часы ожидания посреди океана сводят с ума крепких мужчин, моряков, не то что маленьких девочек…
Капитан был уверен, что Катя сошла с ума в море, когда упала с борта корабля. Поэтому он решил бросить все свои дела на французской эскадре. Он сам отвезет бедняжку домой. Она еще маленькая, и ее можно еще вылечить.
— Сейчас отправимся, Катюша. Если хочешь лететь, сейчас и полетим. Стой на месте, никуда не отходи!.. Пожалуйста, проследите, чтобы ее не затолкали. — Последние слова, сказанные по-английски, относились не к Кате.
У шлюпки, спиной к общей суете, удобно расположился здоровенный мужчина в светлом костюме. Он кивнул и помахал двумя пальцами: идите спокойно, прослежу, чтобы не затолкали. Иван Иванович нырнул в толпу у правого борта. Катя обиженно посмотрела ему вслед — что он обращается с ней, как с грудным младенцем?
А здоровенный дядька подошел к ней и сипло осведомился:
— Мисс Гайдутшенк-о?
— Да, это я, — удивленно ответила Катя.
— Мисс говорит по-английски! Поздравляю вас, мисс Гайдутшенк-о, чудесное спасение, — приветливо сказал сиплый. — Впрочем, кое-кто охотно поплавал бы в водичке, чтобы попасть на субмарину «Голубой кит».
Он достал портсигар. И вдруг Катя узнала его — сыщик страховой компании Майкл, гость мистера Уоррена! Тот, что принял ее за мисс Элизабет. Он, видимо, не узнал ее и продолжал благодушно:
— Таинственный мистер Солана вас не обижал?
— Я сама его обидела! — с торжеством похвасталась Катя. — Фашист он, этот Солана! А вас я знаю. Вас зовут Майкл.
— Хе-хе-хе! — сипло засмеялся Майкл и внезапно осекся.
Сигарета выпала изо рта на палубу. Добродушное лицо Майкла стало испуганным и некрасивым. Он быстро подобрал сигарету и отошел, оглядываясь, к свободному борту — выбросил сигарету в море, но обратно уже не вернулся. К Кате возвращался ее земляк под руку с сердитым стариком в очень красивой и нарядной форме. Вся толпа повернулась спиной к морю и смотрела, как они идут. Иван Иванович быстро говорил по-французски, а старик кивал и повторял несколько слов, похожих на «повара» и «фанфана», [14] затем наклонился к Кате, погладил ее по голове и снова повторил про повара и фанфана. И вдруг оба моряка взяли под козырек. Катя поняла — прощаются. Фотографы пыхнули своими лампами, и нарядный старик решительно вернулся в толпу… Но тут Кате и в самом деле стало нехорошо — она уцепилась за какой-то ящик. Русский моряк подхватил ее на руки и понес к самолету. Катя смутно слышала, как он просит собрать и принести его чемоданчик и что адмирал отправляет гидросамолет через десять минут. Его собеседник сказал: «Бедная девчушка». Катя попробовала приподняться, но ей сказали: «Лежи, спи». Она еще немного слышала, как ее укладывали, подтыкали под спину пальто, пахнущее нафталином. Затягивали ремень на животе. Переговаривались домашними, встревоженными голосами. Иван Иванович напомнил тому, кто сказал «бедная девчушка», про радиограмму послу и в министерство. И казалось, сейчас же самолет рванулся, как бегун на старте, так что перехватило дыхание.
И Катя заснула, поджав ноги под толстым, тяжелым сукном морской шинели.
36. СЕЙФ ПОДНЯТ
Проводив русского коллегу, вице-адмирал вернулся к лебедкам. На любопытные взгляды свиты подчеркнуто не обращал внимания. Он тонко понимал гостеприимство и не хотел говорить о несчастьях своих гостей. «Бедное дитя!» — повторил он про себя и дал знак машинистам. Лебедки вновь загрохотали, поднимая батискаф из воды.
Наступал волнующий момент. «Бретань» поднимут, подвесят на лебедках над палубой и освободят сейф — все подготовительные операции уже были проделаны. Бензин из поплавка скачали на танкер, отверстия в бункерах закрыли заглушками. В специальные кольца на «Бретани» завели крюки подъемных талей. Полосатый корпус батискафа раскачивался под бортом «Марианны», как окунь, пойманный в сеть. Наблюдатель, висящий на борту у самой воды, весело докладывал:
— Гондола осушилась, пошли «руки», из левой подтекает масло. Вижу сейф, оп-ля! Пошел сейф! «Бретань» держит его за ухо, как учитель драчливого мальчишку!..
Послышался смех, некоторые ударили в ладоши. Лебедки гремели с тяжелым усилием, мокрая надстройка батискафа уже была на уровне палубы. И вдруг наблюдатель крикнул:
— Травит!..
Подъемники смолкли. Снизу доносился пронзительный свист, зазвенело разбитое стекло. Под бортом заклубился белый пар. Адмирал в гневе ушиб кулак о перила — из сейфа травилась вода! Он прохудился в самом низу дверцы тоненькой дырочкой. Вода проникла в нее под огромным давлением — сто семьдесят атмосфер, а воздух оттеснила вверх, так что под крышкой получился слой сжатого воздуха. По мере подъема воздух расширялся и выкидывал воду наружу. Струйка была тонкая, как самая тоненькая иголка, но опасная. По-видимому, в коробке сейфа давление сохранялось еще порядочное — струйка была окружена туманом и сдирала с борта краску. Толстое стекло иллюминатора она вышибла в каюту.
— Боюсь, друзья мои, что вы напрасно рисковали жизнью! — сказал адмирал, повернувшись к экипажу батискафа. — Сейф полон воды.
Турвилль добавил без особого огорчения:
— Мой адмирал, зато понятно, почему копилка потянула нас на дно. Полтонны воды мы не принимали в расчет!
Сейф болтался под бортом и свистел, будто насмехался над вице-адмиралом. По всем углам дерзко хихикали корреспонденты. Сейф будет свистеть не меньше часа, пока давление не упадет до атмосферного. А пресса так быстро не уймется. Пойдут карикатуры, насмешки — позор, позор.
Адмирал выставил подбородок и величественно проследовал на нижнюю палубу.
— Катер!
Короткая суета — катер отвалил от борта и направился к «Жанне д'Арк». Вице-адмирал Перрен поднялся на крейсер и с лицом, свинцовым от гнева, приказал:
— Ко мне этих господ!
Привели двоих — Ферри и Дювивье. Бен принес с собой судовые документы «Голубого кита». После короткого разговора Перрен вызвал врача и вместе с ним посетил Солану в лазарете. Врач доложил:
— Вспышка буйного помешательства, мой адмирал. Это бывает — субъект чрезвычайно властный и настойчивый, и крушение надежд вызвало помешательство.
— М-да, крушение надежд… — проворчал Перрен. — Слишком много надежд рушится сегодня!.. Он совсем рехнулся?
— По-видимому.
Адмирал еще раз посмотрел в безумные ярко-синие глаза Соланы. Пожал плечами. И задал себе тот же самый вопрос, который несколько часов назад задавала себе Катя: кому помешал батискаф, мирное исследовательское судно?
— Караул вызвать! Пойдет со мной на субмарину…
Он лично осмотрел носовой отсек; торпеду, замаскированную под столом с приборами. Покрутил рукоятками ультразвукового наводчика — превосходный аппарат! И вернулся на «Марианну» несколько взбодренным и утешенным. Крушение надежд, а? Пусть содержимое сейфа погибло, зато французский флот получит неплохую подводную лодку. С отлично оборудованной лабораторией. Законный приз, по всем правилам! Представители команды подводной лодки в один голос утверждают, что эта частная субмарина намеревалась совершить пиратское нападение на батискаф. Пиратский корабль будет взят в качестве приза. Кто посмеет возразить? Никто! Заодно к службе во французском флоте вернутся опытные офицеры… Но клянусь норд-остом, почему этот сумасшедший собирался пустить на дно «Бретань»?
Занятый своими мыслями, адмирал Перрен позабыл о Кате и не спросил, как она появилась на «Голубом ките». А вернувшись на «Марианну», он и вовсе перестал думать о тайнах субмарины — сейф подняли на палубу. Один из матросов, опытный слесарь, уже разложил инструменты и приготовился вскрыть замок. Ждали только возвращения начальника экспедиции.
— Вскрывайте! — приказал Перрен.
Через десять минут тяжелая дверца со скрипом распахнулась… Ура! Большая часть бумажных денег сохранила цвет и форму. Золото и драгоценности, конечно, уцелели полностью. Только бумаги на верхней полке слиплись в рыхлый слизистый комок. И специалисты сказали, что их уже не восстановишь. Клод Перрен, счастливый, принимал поздравления. Общая цена сокровища достигала трех миллионов долларов, возможно — трех с половиной миллионов! А бумаги, потерявшие форму, окрашенные чернилами, адмирал велел возвратить морю. И их возвратили морю, не подозревая, что среди писем, паспортов, акций, векселей и прочей бумажной дряни там хранился секрет говорящих рыб.
С торжеством направилась эскадра к берегам Франции. С палубы «Марианны» текли медные звуки труб — адмирал устроил банкет с оркестром, фейерверком и коньяком из личных запасов. На радостях он пригласил к столу Ферри и Дювивье.
Бен прибыл на празднество в мрачном настроении. Он был пленником, черт побери, и в этом не было ничего веселого. Угрюмую радость ему доставляла только мысль, что мерзавец Солана, кажется, рехнулся окончательно.
Сдержанный Дювивье не пил и тихо сидел рядом с Беном в кинозале «Марианны». Спокойно оглядывался. Помахал рукой старому знакомому — капитану Турвиллю.
В самом разгаре веселья Жан спросил у Бена:
— Земляк, что ты думаешь о чудесах?
— Чудеса не моя профессия, — ответил Бен. — Я подводник! Кто с-сказал, что я не подводник? Г-говорящих рыб… не бывает! — выкрикнул Ферри. — Не бывает! Земляк! Д-девчонка пряталась на «Ките», т-ты слушай. Пряталась, клянусь п-перископом!..
— Ладно, ладно, земляк! — миролюбиво сказал Дювивье. — Поднимайся. Пойдем смотреть фейерверк.
Щедрость адмиральского угощения пагубно сказалась на Бене. Потрясенный разнообразными событиями дня, он чересчур налег на коньяк. Ночная прохлада и цветные огни фейерверка совсем его разогорчили.
— Р-радуются!.. К-куда спрятали русскую мисс? Говорящие рыбы, клянусь перископом!.. Где ты, Жан? Жан, Жанчик! Т-ты слушай… Девчонку никто не прятал. Она сама п-пряталась, клянусь говорящей рыбой…
Дювивье с трудом увел спать Ферри, сбитого с ног коньяком и чудесами. Надо сказать, что инженер тоже не слишком поверил Катиному рассказу о говорящей рыбе. Он возглавил бунт на «Голубом ките» по другим соображениям. Он, как и Ферри, заподозрил плохое, когда Солана ввел звуковую маскировку. Дювивье хорошо знал морские законы и предвидел, что за пиратские действия придется отвечать всем офицерам «Кита». Поэтому он попросил Катю передать предупреждение советским властям. Его беспокойство стало очень сильным, когда корабли адмирала начали поиск. Капитан Солана упрямо держал подводную лодку на дне и не захотел обнаружить себя даже после оползня. Неясной оставалась причина такого упорства. Жан искал эту причину, строил разные предположения, но придраться было не к чему. Хозяин и капитан субмарины желает, чтобы она лежала на дне, и всё тут… Катино заточение дало повод высказать Солане неповиновение. Капитан не имеет права жестоко обращаться с девочкой, решили офицеры и освободили Катю из кладовой. А Катя первым долгом закричала: «Ваш гнусный капитан будет топить батискаф!..» О, теперь повод для бунта был налицо! Впопыхах не обратили внимания на Катины взволнованные речи о Маке, говорящей Рыбе. «Топить батискаф», — кричала Катя. А «Бретань» уже замолчала. И офицеры в ужасе подумали, что будет с ними, если Солана успел торпедировать «Бретань». Например, послав к хрупкому суденышку торпеду без заряда. Такая торпеда прошила бы поплавок без шума, — вот и молчит батискаф… Чтобы не оказаться соучастниками преступления, офицеры решили немедленно арестовать Солану и ворвались в носовой отсек. К счастью, они успели предупредить выстрел опять-таки благодаря Кате. Но рыба, рыба! Что имела в виду девочка, когда рассказывала о говорящей Рыбе?
Инженер Дювивье, как и адмирал Перрен, уже ничего не мог узнать. Катя улетела. Единственный человек, посвященный в тайну, — капитан Эриберто Солана — сошел с ума. Говорящая Рыба не умела рассказывать о своих создателях. Да и услышать ее теперь было мудрено — Мак единолично занял институтский бассейн, чем и сорвал воскресную тренировку пловцов общества «Труд» в городе Дровня…
Наступал волнующий момент. «Бретань» поднимут, подвесят на лебедках над палубой и освободят сейф — все подготовительные операции уже были проделаны. Бензин из поплавка скачали на танкер, отверстия в бункерах закрыли заглушками. В специальные кольца на «Бретани» завели крюки подъемных талей. Полосатый корпус батискафа раскачивался под бортом «Марианны», как окунь, пойманный в сеть. Наблюдатель, висящий на борту у самой воды, весело докладывал:
— Гондола осушилась, пошли «руки», из левой подтекает масло. Вижу сейф, оп-ля! Пошел сейф! «Бретань» держит его за ухо, как учитель драчливого мальчишку!..
Послышался смех, некоторые ударили в ладоши. Лебедки гремели с тяжелым усилием, мокрая надстройка батискафа уже была на уровне палубы. И вдруг наблюдатель крикнул:
— Травит!..
Подъемники смолкли. Снизу доносился пронзительный свист, зазвенело разбитое стекло. Под бортом заклубился белый пар. Адмирал в гневе ушиб кулак о перила — из сейфа травилась вода! Он прохудился в самом низу дверцы тоненькой дырочкой. Вода проникла в нее под огромным давлением — сто семьдесят атмосфер, а воздух оттеснила вверх, так что под крышкой получился слой сжатого воздуха. По мере подъема воздух расширялся и выкидывал воду наружу. Струйка была тонкая, как самая тоненькая иголка, но опасная. По-видимому, в коробке сейфа давление сохранялось еще порядочное — струйка была окружена туманом и сдирала с борта краску. Толстое стекло иллюминатора она вышибла в каюту.
— Боюсь, друзья мои, что вы напрасно рисковали жизнью! — сказал адмирал, повернувшись к экипажу батискафа. — Сейф полон воды.
Турвилль добавил без особого огорчения:
— Мой адмирал, зато понятно, почему копилка потянула нас на дно. Полтонны воды мы не принимали в расчет!
Сейф болтался под бортом и свистел, будто насмехался над вице-адмиралом. По всем углам дерзко хихикали корреспонденты. Сейф будет свистеть не меньше часа, пока давление не упадет до атмосферного. А пресса так быстро не уймется. Пойдут карикатуры, насмешки — позор, позор.
Адмирал выставил подбородок и величественно проследовал на нижнюю палубу.
— Катер!
Короткая суета — катер отвалил от борта и направился к «Жанне д'Арк». Вице-адмирал Перрен поднялся на крейсер и с лицом, свинцовым от гнева, приказал:
— Ко мне этих господ!
Привели двоих — Ферри и Дювивье. Бен принес с собой судовые документы «Голубого кита». После короткого разговора Перрен вызвал врача и вместе с ним посетил Солану в лазарете. Врач доложил:
— Вспышка буйного помешательства, мой адмирал. Это бывает — субъект чрезвычайно властный и настойчивый, и крушение надежд вызвало помешательство.
— М-да, крушение надежд… — проворчал Перрен. — Слишком много надежд рушится сегодня!.. Он совсем рехнулся?
— По-видимому.
Адмирал еще раз посмотрел в безумные ярко-синие глаза Соланы. Пожал плечами. И задал себе тот же самый вопрос, который несколько часов назад задавала себе Катя: кому помешал батискаф, мирное исследовательское судно?
— Караул вызвать! Пойдет со мной на субмарину…
Он лично осмотрел носовой отсек; торпеду, замаскированную под столом с приборами. Покрутил рукоятками ультразвукового наводчика — превосходный аппарат! И вернулся на «Марианну» несколько взбодренным и утешенным. Крушение надежд, а? Пусть содержимое сейфа погибло, зато французский флот получит неплохую подводную лодку. С отлично оборудованной лабораторией. Законный приз, по всем правилам! Представители команды подводной лодки в один голос утверждают, что эта частная субмарина намеревалась совершить пиратское нападение на батискаф. Пиратский корабль будет взят в качестве приза. Кто посмеет возразить? Никто! Заодно к службе во французском флоте вернутся опытные офицеры… Но клянусь норд-остом, почему этот сумасшедший собирался пустить на дно «Бретань»?
Занятый своими мыслями, адмирал Перрен позабыл о Кате и не спросил, как она появилась на «Голубом ките». А вернувшись на «Марианну», он и вовсе перестал думать о тайнах субмарины — сейф подняли на палубу. Один из матросов, опытный слесарь, уже разложил инструменты и приготовился вскрыть замок. Ждали только возвращения начальника экспедиции.
— Вскрывайте! — приказал Перрен.
Через десять минут тяжелая дверца со скрипом распахнулась… Ура! Большая часть бумажных денег сохранила цвет и форму. Золото и драгоценности, конечно, уцелели полностью. Только бумаги на верхней полке слиплись в рыхлый слизистый комок. И специалисты сказали, что их уже не восстановишь. Клод Перрен, счастливый, принимал поздравления. Общая цена сокровища достигала трех миллионов долларов, возможно — трех с половиной миллионов! А бумаги, потерявшие форму, окрашенные чернилами, адмирал велел возвратить морю. И их возвратили морю, не подозревая, что среди писем, паспортов, акций, векселей и прочей бумажной дряни там хранился секрет говорящих рыб.
С торжеством направилась эскадра к берегам Франции. С палубы «Марианны» текли медные звуки труб — адмирал устроил банкет с оркестром, фейерверком и коньяком из личных запасов. На радостях он пригласил к столу Ферри и Дювивье.
Бен прибыл на празднество в мрачном настроении. Он был пленником, черт побери, и в этом не было ничего веселого. Угрюмую радость ему доставляла только мысль, что мерзавец Солана, кажется, рехнулся окончательно.
Сдержанный Дювивье не пил и тихо сидел рядом с Беном в кинозале «Марианны». Спокойно оглядывался. Помахал рукой старому знакомому — капитану Турвиллю.
В самом разгаре веселья Жан спросил у Бена:
— Земляк, что ты думаешь о чудесах?
— Чудеса не моя профессия, — ответил Бен. — Я подводник! Кто с-сказал, что я не подводник? Г-говорящих рыб… не бывает! — выкрикнул Ферри. — Не бывает! Земляк! Д-девчонка пряталась на «Ките», т-ты слушай. Пряталась, клянусь п-перископом!..
— Ладно, ладно, земляк! — миролюбиво сказал Дювивье. — Поднимайся. Пойдем смотреть фейерверк.
Щедрость адмиральского угощения пагубно сказалась на Бене. Потрясенный разнообразными событиями дня, он чересчур налег на коньяк. Ночная прохлада и цветные огни фейерверка совсем его разогорчили.
— Р-радуются!.. К-куда спрятали русскую мисс? Говорящие рыбы, клянусь перископом!.. Где ты, Жан? Жан, Жанчик! Т-ты слушай… Девчонку никто не прятал. Она сама п-пряталась, клянусь говорящей рыбой…
Дювивье с трудом увел спать Ферри, сбитого с ног коньяком и чудесами. Надо сказать, что инженер тоже не слишком поверил Катиному рассказу о говорящей рыбе. Он возглавил бунт на «Голубом ките» по другим соображениям. Он, как и Ферри, заподозрил плохое, когда Солана ввел звуковую маскировку. Дювивье хорошо знал морские законы и предвидел, что за пиратские действия придется отвечать всем офицерам «Кита». Поэтому он попросил Катю передать предупреждение советским властям. Его беспокойство стало очень сильным, когда корабли адмирала начали поиск. Капитан Солана упрямо держал подводную лодку на дне и не захотел обнаружить себя даже после оползня. Неясной оставалась причина такого упорства. Жан искал эту причину, строил разные предположения, но придраться было не к чему. Хозяин и капитан субмарины желает, чтобы она лежала на дне, и всё тут… Катино заточение дало повод высказать Солане неповиновение. Капитан не имеет права жестоко обращаться с девочкой, решили офицеры и освободили Катю из кладовой. А Катя первым долгом закричала: «Ваш гнусный капитан будет топить батискаф!..» О, теперь повод для бунта был налицо! Впопыхах не обратили внимания на Катины взволнованные речи о Маке, говорящей Рыбе. «Топить батискаф», — кричала Катя. А «Бретань» уже замолчала. И офицеры в ужасе подумали, что будет с ними, если Солана успел торпедировать «Бретань». Например, послав к хрупкому суденышку торпеду без заряда. Такая торпеда прошила бы поплавок без шума, — вот и молчит батискаф… Чтобы не оказаться соучастниками преступления, офицеры решили немедленно арестовать Солану и ворвались в носовой отсек. К счастью, они успели предупредить выстрел опять-таки благодаря Кате. Но рыба, рыба! Что имела в виду девочка, когда рассказывала о говорящей Рыбе?
Инженер Дювивье, как и адмирал Перрен, уже ничего не мог узнать. Катя улетела. Единственный человек, посвященный в тайну, — капитан Эриберто Солана — сошел с ума. Говорящая Рыба не умела рассказывать о своих создателях. Да и услышать ее теперь было мудрено — Мак единолично занял институтский бассейн, чем и сорвал воскресную тренировку пловцов общества «Труд» в городе Дровня…
37. ЧАЙ — КОФЕЙ
Радиограмму с «Марианны» передали в Дровню по телефону уже во втором часу ночи. Игорь крепко спал, опустив голову на холодный лабораторный стол. Пронзительный, длинный сигнал телефона превратился для спящего Игоря в сирену санитарной машины. Игорь бежал под грозовым ливнем за машиной, на которой везли Катю. Сирена завывала, гремел гром. Игорь проснулся и увидел, что все бегут к телефону. С грохотом катился стул по кафельному полу, кто-то на бегу включил полный свет.
— Москва, Москва, плохо слышу!.. — кричали у телефона. — Во, теперь слышу, давай текст!.. Товарищи, тише, пожалуйста!.. Тишина! — заорал грандиозный бас. И все услышали сорванный голос москвича:
— Повторяю полный текст, товарищи. «В шестнадцать часов Гринвича Екатерина Гайдученко принята на борт океанографического судна „Марианна“. Девочка отправлена с сопровождающим в аэропорт Нью-Йорка — Айдлуайд, извещено посольство». Всё, товарищи!
Теоретики закричали «ура». Кто-то целовал Якова Ивановича, обхватив его голову белыми рукавами халата. Московский начальник держал директора за пуговицу и сипел:
— Повезло, повезло вам, уральцы!.. Тем не менее будете и ответ держать, дорогие уральцы!
Сквозь толпу прошел академик, как будто игла сквозь ткань. Поздравил Катиного отца, что-то спросил вполголоса и плавно зашагал к выходу. Аккуратный, в наглаженном костюме, он смотрел вперед и вверх, а глаза у него были такие, что Игорь еще полминуты стоял и думал: на кого был похож сердитый дяденька? Непонятно вроде бы и, однако, понятно. Все равно непонятно — будто у него все лицо ушло в круглые черные глаза и прямой залысый лоб… Квадратик не любил вдаваться в чужие переживания, он был человеком действия. Однако убитое лицо академика его поразило. Почто теперь убиваться? Перемещение кончилось благополучно, Катерину везут домой, полмира перевидает! Когда еще Игорь станет морским радистом, и побывает в Атлантическом океане, и на аэропорт Айдлуайд посмотрит. Катерина все это уже видела. Даже подводные лодки, которые ей, по девчоночьей глупости, безразличны. Без сомнения, девчонке повезло!
Размышления Квадратика были прерваны Катиным отцом. Он говорил по телефону и, не отрываясь от трубки, поманил мальчика к себе.
Игорь подошел и умостился рядом. Было слышно, как женский голос спрашивает: «Почему ты не говоришь правду?»
— Чистую правду, — рокотал Яков Иванович, — как слеза младенца! Сейчас прибуду пр-ред ваши очи, дор-рогая!.. Надюша, я не паясничаю. Дочь пропадала и нашлась, о господи! Разве я тебе врал когда-нибудь? Через десять минут буду дома, ставь чайник… Ну вот и хорошо! Сейчас прибудем.
Он положил трубку осторожно, будто она и была плачущим младенцем с чистыми слезами. Наклонил голову к Игорю.
— Ну, друг и опора, поехали к нам на чай? С украинским вишневым вареньем. Без косточек.
Игорь вежливо сказал:
— Спасибо. Отец со смены возвратился, пойдет искать.
Яков Иванович заторопился и заволновался. И все кругом стали говорить: как же так, забыли, что мальчика ждут дома… Забегали, вызвали машину, чтобы поскорей отвезти домой, а он внезапно вспомнил про Митю. Он же велел Митрию сидеть на берегу и ждать. Еще днем!
Побежали на берег все по той же дорожке вдоль забора к Верхним Камням и нашли Митю Садова. Синий от холода и лунного света, он спал между глыбами на берегу. С трудом его растолкали и заставили бегом лупить до ворот, а там он проснулся и наотрез отказался ехать домой. Он хныкал по возможности мужественно и говорил, что мать «забьет его в землю по самы уши». Его уговорили, пообещали заступиться. И наконец мотор зафыркал по спящему городу. Поехали. Сначала завезли Игоря на Зимний овраг, но и без него машина оставалась полной, так что Митя сидел у Якова Ивановича на коленях.
Тяжело переваливаясь по рытвинам, машина потянула наверх из оврага. Игорь стоял на мостике и смотрел вслед машине, чтобы не видеть лица Ергина-старшего. В землю его не забьют, конечно, однако и чаю-кофею с вареньем ожидать не приходилось. Вот, начинается!
— Поступок твой хороший, — сказал отец. — Хороший. Но предупредить семью ты был должен. Бессовестный ты. Пойдем!
— Москва, Москва, плохо слышу!.. — кричали у телефона. — Во, теперь слышу, давай текст!.. Товарищи, тише, пожалуйста!.. Тишина! — заорал грандиозный бас. И все услышали сорванный голос москвича:
— Повторяю полный текст, товарищи. «В шестнадцать часов Гринвича Екатерина Гайдученко принята на борт океанографического судна „Марианна“. Девочка отправлена с сопровождающим в аэропорт Нью-Йорка — Айдлуайд, извещено посольство». Всё, товарищи!
Теоретики закричали «ура». Кто-то целовал Якова Ивановича, обхватив его голову белыми рукавами халата. Московский начальник держал директора за пуговицу и сипел:
— Повезло, повезло вам, уральцы!.. Тем не менее будете и ответ держать, дорогие уральцы!
Сквозь толпу прошел академик, как будто игла сквозь ткань. Поздравил Катиного отца, что-то спросил вполголоса и плавно зашагал к выходу. Аккуратный, в наглаженном костюме, он смотрел вперед и вверх, а глаза у него были такие, что Игорь еще полминуты стоял и думал: на кого был похож сердитый дяденька? Непонятно вроде бы и, однако, понятно. Все равно непонятно — будто у него все лицо ушло в круглые черные глаза и прямой залысый лоб… Квадратик не любил вдаваться в чужие переживания, он был человеком действия. Однако убитое лицо академика его поразило. Почто теперь убиваться? Перемещение кончилось благополучно, Катерину везут домой, полмира перевидает! Когда еще Игорь станет морским радистом, и побывает в Атлантическом океане, и на аэропорт Айдлуайд посмотрит. Катерина все это уже видела. Даже подводные лодки, которые ей, по девчоночьей глупости, безразличны. Без сомнения, девчонке повезло!
Размышления Квадратика были прерваны Катиным отцом. Он говорил по телефону и, не отрываясь от трубки, поманил мальчика к себе.
Игорь подошел и умостился рядом. Было слышно, как женский голос спрашивает: «Почему ты не говоришь правду?»
— Чистую правду, — рокотал Яков Иванович, — как слеза младенца! Сейчас прибуду пр-ред ваши очи, дор-рогая!.. Надюша, я не паясничаю. Дочь пропадала и нашлась, о господи! Разве я тебе врал когда-нибудь? Через десять минут буду дома, ставь чайник… Ну вот и хорошо! Сейчас прибудем.
Он положил трубку осторожно, будто она и была плачущим младенцем с чистыми слезами. Наклонил голову к Игорю.
— Ну, друг и опора, поехали к нам на чай? С украинским вишневым вареньем. Без косточек.
Игорь вежливо сказал:
— Спасибо. Отец со смены возвратился, пойдет искать.
Яков Иванович заторопился и заволновался. И все кругом стали говорить: как же так, забыли, что мальчика ждут дома… Забегали, вызвали машину, чтобы поскорей отвезти домой, а он внезапно вспомнил про Митю. Он же велел Митрию сидеть на берегу и ждать. Еще днем!
Побежали на берег все по той же дорожке вдоль забора к Верхним Камням и нашли Митю Садова. Синий от холода и лунного света, он спал между глыбами на берегу. С трудом его растолкали и заставили бегом лупить до ворот, а там он проснулся и наотрез отказался ехать домой. Он хныкал по возможности мужественно и говорил, что мать «забьет его в землю по самы уши». Его уговорили, пообещали заступиться. И наконец мотор зафыркал по спящему городу. Поехали. Сначала завезли Игоря на Зимний овраг, но и без него машина оставалась полной, так что Митя сидел у Якова Ивановича на коленях.
Тяжело переваливаясь по рытвинам, машина потянула наверх из оврага. Игорь стоял на мостике и смотрел вслед машине, чтобы не видеть лица Ергина-старшего. В землю его не забьют, конечно, однако и чаю-кофею с вареньем ожидать не приходилось. Вот, начинается!
— Поступок твой хороший, — сказал отец. — Хороший. Но предупредить семью ты был должен. Бессовестный ты. Пойдем!
38. НЕТ КОНТАКТА
Субботний день кончился поздно и хлопотно. За субботой наступило беспокойное воскресенье.
У Гайдученок ждали Катю. В институте возились с рыбой. Кроме того, директор и начальник Проблемного отдела писали длинное объяснительное письмо высшему начальству. Они объясняли, как вышел такой конфуз с Катей Гайдученко, что лепесток действовал на камнях и таскал Катю в перемещения. Некоторые сотрудники поговаривали, якобы директора теперь снимут с работы. По городку даже прошел слух, что начальник Проблемного отдела сам подал заявление, чтобы его освободили от должности.
А радисты и биологи возились с рыбой. Понаставили вокруг бассейна палатки с приборами. Длинные провода тянулись и в здание института. Несколько магнитофонов записывали рыбьи высказывания. Трещали пишущие машинки — переводчики старались передать на русском языке все тонкости английской речи Мака. Эти листы читали и перечитывали лучшие специалисты, но толку было не слишком-то много. Работать с говорящей рыбой оказалось не легче, нежели с обыкновенной. Даже с кормом была целая история. В бассейн выпустили килограммового судака. Мак забормотал:
— Большая рыба командир большая рыба…
Поразмыслив, решили, что судак слишком велик для Мака. Попробовали другого судака разделать на кусочки — снова неудача. Мак брезгливо отплыл на другой конец бассейна и заявил:
— Лишены формы молчат почему молчат, — и замолк сам.
Биологи решили, что Мак потребляет в пищу только живую рыбу, но маленькую. Это мнение подтвердилось — привередливый Мак сказал, что мог бы съесть маленькую рыбу. Пришлось послать в Свердловск машину с приказом — перевернуть все рыбные магазины, но достать живую мелкую рыбу.
Машина от ворот была возвращена Евграфом Семеновичем. Он пришел в институт, несмотря на выходной день, и потребовал, чтобы ученые взялись наконец за ум. Мелкой живой рыбы в продаже не бывает. Нужна мелкая рыба — идите с удочками на Нижние Камни. Затем начальник караула попытался вызвать панику среди ученых; дескать, на рыбине висит мина, и он, как старый сапер, эту мину чувствует. Его осмеяли. Но Евграф Семенович занял пост у забора и замахивался на всех прикладом винтовки:
— Не подходи! Принесете рыбешку, пропущу на минуту, а до тех пор не шастайте… Приборы там стоят, и хватит. Жалуйтесь директору!
Директор был занят, и на Евграфа Семеновича управы не нашлось. Так он никого и не пускал к бассейну, пока четверка молодых сотрудников не принесла бидон с полудохлой плотвичкой. Полтора десятка рыбешек выпустили в бассейн. Наглый судак набросился на плотву, предназначенную для говорящей рыбы.
Мак заволновался:
— Командир, могу съесть рыбу, могу съесть маленькую рыбу.
Оказалось, что Мак даже не ест без разрешения неведомого командира. Правда, побормотав несколько минут, он смолк и очень сильно ударил хвостом по воде. Биологи стали прорываться мимо Евграфа Семеновича — старик прислонился спиной к калитке. Неизвестно, что случилось бы дальше, так как обе стороны распалились до предела, но Мак заговорил снова.
— Настиг большую рыбу настиг ударил, — записала магнитофоны. — Командир какие приказания могу съесть маленькую рыбу.
— Хозяйская рыбина! — с удовольствием сказал Евграф Семенович. — Распорядилась! Во-он в щелочку смотри — вон судак плавает кормой кверху. Чужого не жри… Товарищи сотрудники, как же выходит? Она с вами беседует, а вы и возразить не умеете?
Получалось именно так. Рыба говорила с ними при помощи гидрофонного устройства, укрепленного у нее на спине. Ученые думали, что она услышит такой же ультразвук, на котором говорит сама. Так мы привыкли думать. Ведь животные звуками сообщаются со своими сородичами, и то, что «говорит» любой из них, должны слышать и остальные. Зачем, например, кошке мяукать, если другие кошки не могут услышать мяуканья? Незачем, конечно. А подводные разговоры Мака не были адресованы к другим рыбам-мечам. Он говорил с человеком, называя его «командиром». И потому слышать мог одни звуки, а сам издавал другие.
До этой простой мысли биологи додумались только к середине дня: нужно попробовать говорить с Маком на другой полосе частот. Это значит вот что. Любой слышимый звук издается каким-нибудь источником звука: горлом, радиоприемником, струной или падающей каплей. Казалось бы, между ними нет ничего общего, а на самом деле есть. Звук может издавать только колеблющееся тело — дрожащее, если говорить не по-ученому. Дрожат голосовые связки в горле, дрожит струна на гитаре. И звучит только потому, что дрожит. Человеческое ухо может слышать звучание некоторых предметов, но не всех. Предмет должен колебаться не реже шестнадцати раз в секунду и не чаще тридцати трех тысяч раз в секунду. Это полоса звуковых частот. Если тело колеблется чаще, то у него ультразвуковая частота колебаний. Простым ухом таких колебаний не поймаешь, нужны приборы, умеющие слышать ультразвук. С их помощью можно слышать, как пищат летучие мыши и как рыбы шумят в воде — ведь рыбы, киты и дельфины вовсе не молчальники, как мы думаем! Они говорят по-своему, как и все животные. Дельфины так же шумливы, как, например, куры. Только дельфины и рыбы шумят в другой полосе частот, нежели куры.
Итак, биологи решили попробовать говорить с Маком на другой полосе ультразвуковых частот. Несколько часов они возились у приборов, испытывая все частоты, какие могли. Рыба не отзывалась. Она монотонно говорила, что может съесть маленькую рыбу. И вдруг… вдруг она начала спрашивать:
— Кто там шумит — кто там шумит — ктотамшумит…
Слышит! Несомненно, Мак слышал, но понять ничего не мог. Еще часа два биологи говорили в ультразвуковой передатчик по-английски. Говорили то быстро, то медленно, и всё без толка. Мак их не понимал, однако приободрился и за разговорами съел плотву, всплывшую на поверхность бассейна кверху брюхом. Вода-то была соленая в бассейне… В общем, голодная смерть рыбе не угрожала, но контакта с ней установить не удавалось. Ученые собрались у палаток, устроили совещание. Решили попробовать еще один хитрый способ, которым пользуются радисты для важных передач. Способ этот хитрый, но несложный. Предположим, вам разрешили работать на передатчике три минуты. А вам надо говорить полчаса — меньше нельзя, не уложитесь. Как вы поступите? Очень просто. Заранее запишете все, что хотите сказать, на магнитофонную пленку. Это займет у вас полчаса. Когда настанет ваша очередь работать на передатчике, вы не сами будете говорить, а прокрутите пленку за три минуты, то есть в десять раз быстрее, чем она записывалась. С приемника вашу трехминутную передачу запишут снова на пленку. Прокрутят ее теперь в десять раз медленнее, чем при записи, и получится ваша получасовая речь.
Биологи подумали, что неизвестный хозяин рыбы — «командир» — приучил ее слушать ускоренную речь. Зачем? Мог быть только один ответ, сказали радисты: чтобы его не могли подслушать, чтобы другие гидрофоны не могли понять его приказы… Неизвестного «командира» все заочно считали великим ученым. Но зачем он зашифровал свои разговоры с рыбой — это был тревожный вопрос.
В этот момент к палаткам пришел академик и приказал прекратить опыты. Иначе они продолжались бы всю ночь и завтрашний день. Пока не открыли бы секрет или не иссякли силы. Но академик сказал:
— До завтра, товарищи, — и пошел к бассейну посмотреть еще раз на Мака.
Евграф Семенович загородил ему дорогу.
— Простите старика, товарищ академик… Не ходили бы к рыбке. Однако, у нее мина прикреплена к спине.
— Пойдемте вместе. Покажете.
Он внимательно выслушал объяснения бывшего сапера — почему коробка похожа на мину. Объяснения были простые: что еще, кроме мины, являет собой круглая коробка? Радиоприемник? Он в прямой коробке, сзади. Нет, только мина в круглой коробке…
Академик не стал спорить. Поблагодарил Евграфа Семеновича, попросил впредь никого к рыбе не подпускать и удалился.
Других событий, достойных упоминания, в городе не произошло за день. Игорь и Митя находились оба под домашним арестом, хотя их родители и не сговаривались между собой. Как водится, Митя разучивал новые фокусы, а Игорь затеял было усовершенствование передатчика, но в середине дня отец велел ему бросить баловство и заняться делом — чинить кровлю. Полдня они вдвоем ползали по крыше и гремели киянками — деревянными молотками. Квадратик знал, что Яков Иванович известит его, когда приедет Катерина, и потому спокойно орудовал на коньке крыши, лишь поглядывая на светлые стекла нового города.
У Гайдученок ждали Катю. В институте возились с рыбой. Кроме того, директор и начальник Проблемного отдела писали длинное объяснительное письмо высшему начальству. Они объясняли, как вышел такой конфуз с Катей Гайдученко, что лепесток действовал на камнях и таскал Катю в перемещения. Некоторые сотрудники поговаривали, якобы директора теперь снимут с работы. По городку даже прошел слух, что начальник Проблемного отдела сам подал заявление, чтобы его освободили от должности.
А радисты и биологи возились с рыбой. Понаставили вокруг бассейна палатки с приборами. Длинные провода тянулись и в здание института. Несколько магнитофонов записывали рыбьи высказывания. Трещали пишущие машинки — переводчики старались передать на русском языке все тонкости английской речи Мака. Эти листы читали и перечитывали лучшие специалисты, но толку было не слишком-то много. Работать с говорящей рыбой оказалось не легче, нежели с обыкновенной. Даже с кормом была целая история. В бассейн выпустили килограммового судака. Мак забормотал:
— Большая рыба командир большая рыба…
Поразмыслив, решили, что судак слишком велик для Мака. Попробовали другого судака разделать на кусочки — снова неудача. Мак брезгливо отплыл на другой конец бассейна и заявил:
— Лишены формы молчат почему молчат, — и замолк сам.
Биологи решили, что Мак потребляет в пищу только живую рыбу, но маленькую. Это мнение подтвердилось — привередливый Мак сказал, что мог бы съесть маленькую рыбу. Пришлось послать в Свердловск машину с приказом — перевернуть все рыбные магазины, но достать живую мелкую рыбу.
Машина от ворот была возвращена Евграфом Семеновичем. Он пришел в институт, несмотря на выходной день, и потребовал, чтобы ученые взялись наконец за ум. Мелкой живой рыбы в продаже не бывает. Нужна мелкая рыба — идите с удочками на Нижние Камни. Затем начальник караула попытался вызвать панику среди ученых; дескать, на рыбине висит мина, и он, как старый сапер, эту мину чувствует. Его осмеяли. Но Евграф Семенович занял пост у забора и замахивался на всех прикладом винтовки:
— Не подходи! Принесете рыбешку, пропущу на минуту, а до тех пор не шастайте… Приборы там стоят, и хватит. Жалуйтесь директору!
Директор был занят, и на Евграфа Семеновича управы не нашлось. Так он никого и не пускал к бассейну, пока четверка молодых сотрудников не принесла бидон с полудохлой плотвичкой. Полтора десятка рыбешек выпустили в бассейн. Наглый судак набросился на плотву, предназначенную для говорящей рыбы.
Мак заволновался:
— Командир, могу съесть рыбу, могу съесть маленькую рыбу.
Оказалось, что Мак даже не ест без разрешения неведомого командира. Правда, побормотав несколько минут, он смолк и очень сильно ударил хвостом по воде. Биологи стали прорываться мимо Евграфа Семеновича — старик прислонился спиной к калитке. Неизвестно, что случилось бы дальше, так как обе стороны распалились до предела, но Мак заговорил снова.
— Настиг большую рыбу настиг ударил, — записала магнитофоны. — Командир какие приказания могу съесть маленькую рыбу.
— Хозяйская рыбина! — с удовольствием сказал Евграф Семенович. — Распорядилась! Во-он в щелочку смотри — вон судак плавает кормой кверху. Чужого не жри… Товарищи сотрудники, как же выходит? Она с вами беседует, а вы и возразить не умеете?
Получалось именно так. Рыба говорила с ними при помощи гидрофонного устройства, укрепленного у нее на спине. Ученые думали, что она услышит такой же ультразвук, на котором говорит сама. Так мы привыкли думать. Ведь животные звуками сообщаются со своими сородичами, и то, что «говорит» любой из них, должны слышать и остальные. Зачем, например, кошке мяукать, если другие кошки не могут услышать мяуканья? Незачем, конечно. А подводные разговоры Мака не были адресованы к другим рыбам-мечам. Он говорил с человеком, называя его «командиром». И потому слышать мог одни звуки, а сам издавал другие.
До этой простой мысли биологи додумались только к середине дня: нужно попробовать говорить с Маком на другой полосе частот. Это значит вот что. Любой слышимый звук издается каким-нибудь источником звука: горлом, радиоприемником, струной или падающей каплей. Казалось бы, между ними нет ничего общего, а на самом деле есть. Звук может издавать только колеблющееся тело — дрожащее, если говорить не по-ученому. Дрожат голосовые связки в горле, дрожит струна на гитаре. И звучит только потому, что дрожит. Человеческое ухо может слышать звучание некоторых предметов, но не всех. Предмет должен колебаться не реже шестнадцати раз в секунду и не чаще тридцати трех тысяч раз в секунду. Это полоса звуковых частот. Если тело колеблется чаще, то у него ультразвуковая частота колебаний. Простым ухом таких колебаний не поймаешь, нужны приборы, умеющие слышать ультразвук. С их помощью можно слышать, как пищат летучие мыши и как рыбы шумят в воде — ведь рыбы, киты и дельфины вовсе не молчальники, как мы думаем! Они говорят по-своему, как и все животные. Дельфины так же шумливы, как, например, куры. Только дельфины и рыбы шумят в другой полосе частот, нежели куры.
Итак, биологи решили попробовать говорить с Маком на другой полосе ультразвуковых частот. Несколько часов они возились у приборов, испытывая все частоты, какие могли. Рыба не отзывалась. Она монотонно говорила, что может съесть маленькую рыбу. И вдруг… вдруг она начала спрашивать:
— Кто там шумит — кто там шумит — ктотамшумит…
Слышит! Несомненно, Мак слышал, но понять ничего не мог. Еще часа два биологи говорили в ультразвуковой передатчик по-английски. Говорили то быстро, то медленно, и всё без толка. Мак их не понимал, однако приободрился и за разговорами съел плотву, всплывшую на поверхность бассейна кверху брюхом. Вода-то была соленая в бассейне… В общем, голодная смерть рыбе не угрожала, но контакта с ней установить не удавалось. Ученые собрались у палаток, устроили совещание. Решили попробовать еще один хитрый способ, которым пользуются радисты для важных передач. Способ этот хитрый, но несложный. Предположим, вам разрешили работать на передатчике три минуты. А вам надо говорить полчаса — меньше нельзя, не уложитесь. Как вы поступите? Очень просто. Заранее запишете все, что хотите сказать, на магнитофонную пленку. Это займет у вас полчаса. Когда настанет ваша очередь работать на передатчике, вы не сами будете говорить, а прокрутите пленку за три минуты, то есть в десять раз быстрее, чем она записывалась. С приемника вашу трехминутную передачу запишут снова на пленку. Прокрутят ее теперь в десять раз медленнее, чем при записи, и получится ваша получасовая речь.
Биологи подумали, что неизвестный хозяин рыбы — «командир» — приучил ее слушать ускоренную речь. Зачем? Мог быть только один ответ, сказали радисты: чтобы его не могли подслушать, чтобы другие гидрофоны не могли понять его приказы… Неизвестного «командира» все заочно считали великим ученым. Но зачем он зашифровал свои разговоры с рыбой — это был тревожный вопрос.
В этот момент к палаткам пришел академик и приказал прекратить опыты. Иначе они продолжались бы всю ночь и завтрашний день. Пока не открыли бы секрет или не иссякли силы. Но академик сказал:
— До завтра, товарищи, — и пошел к бассейну посмотреть еще раз на Мака.
Евграф Семенович загородил ему дорогу.
— Простите старика, товарищ академик… Не ходили бы к рыбке. Однако, у нее мина прикреплена к спине.
— Пойдемте вместе. Покажете.
Он внимательно выслушал объяснения бывшего сапера — почему коробка похожа на мину. Объяснения были простые: что еще, кроме мины, являет собой круглая коробка? Радиоприемник? Он в прямой коробке, сзади. Нет, только мина в круглой коробке…
Академик не стал спорить. Поблагодарил Евграфа Семеновича, попросил впредь никого к рыбе не подпускать и удалился.
Других событий, достойных упоминания, в городе не произошло за день. Игорь и Митя находились оба под домашним арестом, хотя их родители и не сговаривались между собой. Как водится, Митя разучивал новые фокусы, а Игорь затеял было усовершенствование передатчика, но в середине дня отец велел ему бросить баловство и заняться делом — чинить кровлю. Полдня они вдвоем ползали по крыше и гремели киянками — деревянными молотками. Квадратик знал, что Яков Иванович известит его, когда приедет Катерина, и потому спокойно орудовал на коньке крыши, лишь поглядывая на светлые стекла нового города.