Зато в понедельник утром Игорь с Митей снова принялись «выкидывать коники», по выражению Катиной бабушки. Оба не пошли в школу, увязавшись за Гайдученками на аэродром.
39. БЛАГОПОЛУЧНОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ
Мальчики явились загодя, наутюженные и торжественные. Они ехали в Свердловск с профессором Гайдученко — это первое. Во-вторых, не в пригородном поезде, а в институтской машине, с лихим водителем Анатолием. Но главное, они ехали встречать Катю Гайдученко, они были в центре необыкновенных событий.
Яков Иванович посмотрел на них и сказал;
— «Не каждый день мальчикам удается красить заборы».
Надежда Сергеевна объяснила:
— Это из «Приключений Тома Сойера». Помните?
— Помним, по-омним! — сказал Митя.
Водитель подмигнул ему в зеркальце.
По гладкому, блестящему шоссе, под мелким, как пыль, дождем машина мчалась к Свердловску. Взрослые волновались — в Москве тоже испортилась погода, и вылет самолета могли отменить.
— Смешно, — сказал Митя. — Научились перемещаться без самолетов, а дождика пугаются!
— О перемещениях пока забудь, Митенька. Пока работа не закончена, о ней говорить не полагается, — сказал Яков Иванович.
— Да я вам только! — взмолился Митя.
— Ой, Митрий… Смотри… — сказал Игорь.
Наконец показался аэродром. Большое здание вокзала; летное поле, уставленное самолетами. Гулко, со звоном, свистели моторы.
Яков Иванович и Надежда Сергеевна опустили стекло и пытались на глаз определить — принимает ли аэродром самолеты?
— Летают, летают! — запищал Митя. — Дверь открыта!
Надежда Сергеевна с улыбкой потрепала Митю по пухлой щеке. Этого не нужно было делать — Игорь покраснел вместе с Митрием. Катина мама была похожа на киноактрису, так считала вся Дровня. У нее были золотые волосы и очень красные губы. В общем, она была слишком красивая. И нарядная. Она пела на вечерах самодеятельности трогательные песни и обычно смотрела на ребят туманно: зелеными туманными глазами. Квадратик, со своей стороны, предпочитал на нее смотреть поменьше, чтобы не краснеть.
Они подъехали на машине прямо к залу ожидания. Впятером, если считать водителя Анатолия. Но у водителей такая работа — всюду ездить. Бабушка в последний момент осталась дома — рассердилась, швырнула книжку и сказала, что невелика Екатерина барыня. Драть ее надо, а не встречать с оркестром. Езжайте! Мы с Тарасиком и дома будем хороши…
Игорь очень удивился бабушкиной простоте. От нее скрыли, оказывается, что внучка перемещалась. И она поверила, будто Катя зайцем пробралась на самолет и удрала в Москву! Каждому мальчишке в Дровне было известно, что на самолет зайцем не проберешься. Самолет не поезд.
— Мама в Катьке души не чает! — объяснила Надежда Сергеевна, улыбаясь, как артистка в кино. — Катька сама ей расскажет. Мама покричит и простит ей всё.
Так они беседовали, когда по радио объявили московский самолет. Под вывеску «Выход на перрон» прошли носильщики. Мальчишки влезли на перекладину железного забора и стали смотреть в яркую щель между горами и низкими серыми тучами. Московские самолеты прилетали оттуда, с запада.
На крыльце вокзала Надежда Сергеевна выговаривала Якову Ивановичу:
— Яков, ты ужасно много куришь. Нельзя же так, одну папиросу прикуривать от другой!
— М-м…
— Что ты волнуешься? Клава сказала — Катька отлично выглядит.
— Клавдия в Москве, а я здесь…
— Она ее видела три часа назад!
— М-м… Видела… Хлопцы, летит! — сказал Яков Иванович.
Летит! Самолетик, подобно блестящей мушке, проскользнул под тучи и пошел отлого сваливаться к земле. Стремительный, с выгнутым хвостом, он прокатился по лугу — и до вокзала донесся порывистый гул моторов. Самолет завернул и пошел прямо на мальчишек. Митька от возбуждения стал пришлепывать губами. Машина грузно качнулась, занося хвост, повернула последний раз, и моторы смолкли. От вокзала поехала самоходная лестница, приткнулась к круглому серебряному боку машины, а винты все еще крутились. Словно они привыкли вертеться за длинную дорогу — от самой столицы. Пока винты не остановятся, двери не открывают, не то пассажир поглупее непременно сунется под винт. Игорь это знал, а Яков Иванович, наверное, не знал. Он нервно бросил папиросу и стал закуривать другую, прижимая локтем Катино пальтишко. Как нарочно, для ее приезда испортилась погода — усиливался мелкий летучий дождик, и ветер был холодный…
Но вот дверь самолета уехала внутрь, мальчишки ринулись к лесенке. И конечно, первой на земле оказалась Катя! Бух! С четвертой ступеньки одним прыжком — и прямо на шею Якову Ивановичу, с визгом и разлетающимися косичками.
Квадратик моргнул и внезапно увел Митю за самолетный хвост.
— Пусть здороваются! — сказал Квадратик.
— Пусть, — согласился Митя. — Позовем Катьку сегодня на радиостанции работать?
— Нет. Отец радиостанцию запер.
— Почему? — Митя даже забыл о Катином приезде.
— Благодарность прислали из радиоклуба на имя брата Ростика, который в армии служит. Отец спросил почему. Я сказал, что работаю под его именем. Он и запер, пока мне шестнадцать не исполнится.
— Соврать надо было! Ты, может, лучше шестнадцатилетнего работаешь!
Игорь только вздохнул. Он и сам считал закон несправедливым. Почему только с шестнадцати лет разрешают выходить в эфир? Несправедливо…
— Мальчики! — закричали из-за самолета.
И примчалась Катя, уже одетая в пальто и шапочку, и торжественно поздоровалась с ними за руку. Митя тут же обратил внимание на Катину новую сумку — такой шикарный клетчатый портфель в красную и оранжевую клетку, с блестящим замочком и кожаной желтой ручкой.
— Мальчишки, — сказала Катя, — вы сердитесь? Я же не нарочно!
Митя не обратил внимания на эти пустые речи — смотрелся в зеркальный замок и втягивал щеки.
Игорь возразил:
— Почто нам сердиться? Пошли, родители дожидаются.
Катя засмеялась, совершенно счастливая. Дома, дома! Все так же, и даже папа явился встречать, и Квадратик смешно окает, будто она никуда не исчезала. Будто не было перемещений, подводной лодки, аэродрома Айдлуайд и полета через Атлантику, и посадки в теплом Лондоне, в жарком Париже. Будто не было Москвы, Шереметьевского аэропорта и зоологического магазина на Ленинском проспекте…
— Митька, — вспомнила Катя, — я-то растрепа-забываха! Где сумка?.. Анатолий, здравствуйте!.. Папа, ну перестань курить на минуточку…
Они погрузились в машину теперь уже вшестером. Хлопнули дверцы, как отсалютовали Катиному приезду. Митя вернул Кате новый портфель, подаренный московской тетей Кланей.
— А, вот он где… — сказала Катя. — Садов, закрой глаза. Крепко закрой, не подсматривай. Алле! Открой глаза.
Из кожаных глубин портфеля появилась деревянная некрашеная коробка. С круглыми дырочками…
Митя отодвинул крышку и охнул:
— Панька… Ой, их там двое! Где взяла второго?
— В зоомагазине, Митька. По дороге на а-э-ро-дром! — продекламировала Катя.
— Спасибо тебе большое, Катя! — с чувством поблагодарил Митя Садов. — Какой вот из них Панька… одинаковые, как перышки.
Катя быстро перевела разговор:
— А как баба Таня? Сердится? Ой, неужели сегодня только понедельник? Мам, а мам, бабушка очень сердится?
— Вы с папой, — зловещим голосом начала мама, — вы с папой скоро бабушку в гроб загоните…
У Якова Ивановича, сидящего рядом с шофером, плечи полезли вверх. Пришлось снова переводить разговор на другую тему.
— Пап, мальчики! — принялась болтать Катя. — Знаете, кто меня до Москвы довез? Настоящий капитан первого ранга, прямо — морской волк, с золотыми погонами… Он сначала думал, что я — псих!..
Шофер Анатолий негодующе свистнул.
— Ну-у, потом мы с ним подружились. В большом самолете он мне песни пел, только не морские. Вот: «Среди лесо-ов дремучих… разбо-ойнички и-идут. В сва-их руках мо-огу-у-чих това-рища несут…» — пропела Катя.
Отец съехидничал:
— Медведь на ушко наступил и даже не заметил.
Катя, обескураженная, замолчала. Она думала: все накинутся с вопросами — только успевай рассказывать. Ничего подобного… Папа как уселся в машину — один раз всего обернулся, только поднимал плечи и смотрел на дорогу. Мама то улыбалась, то вздыхала. Игорь окаменел из деликатности, а Митя занимался мышами Панькой и Манькой так упорно, что хотелось забрать их назад. Если он и заподозрил подмену, то вида не показывал.
Катя огорчалась напрасно. Все очень переволновались из-за нее и сейчас приходили в себя и отдыхали. Взрослые, кроме того, предвидели, что ее рассказ займет не один час, и собирались послушать его в спокойной обстановке. Так, им казалось, вернее. А на самом деле, они молчали от счастья и немного от огорчения. Дочь вернулась. Дочь пережила необыкновенные приключения и опасности и вернулась — это было счастье. Но в то же время всё, ею пережитое и увиденное, было отделено от них, как забором отсечено. Навсегда. Она сама, одна, выбиралась из опасностей, без их любящих, сильных рук. Своими слабыми руками, своей несмышленой еще головой. Вот ее не было двое суток. Это время навсегда отделено от детства, это уже взрослое время, и для родителей там нет места.
Поэтому папа и мама Гайдученки молчали и думали о разных вещах, а их дочь храбро пробивалась через стену молчания. У поворота к новому городу она пустила в ход основной козырь:
— Знаете, кого я видела? Говорящую рыбу! Мак ее зовут…
Отец резко повернулся, а Квадратик повторил:
— Мак.
— Где ты видела? — спросил Яков Иванович.
— На «Голубом ките», — отвечала довольная Катя. — Это подводная лодка, «Голубой кит». Помнишь, Игорь, я рассказывала? Он еще назывался раньше «Морской дракон». Вот на нем и была говорящая рыба, а после она исчезла…
Митя не знал ничего о появлении Мака. Игорь благоразумно промолчал. Надежда Сергеевна произнесла предостерегающе:
— Яков…
Но шофер Анатолий был простодушным человеком. Он постучал пальцем по зеркальцу.
— Вон, Паша выруливает на директорской, тоже с аэродрома. Гостей везет к вашей рыбке. Исчезла! В бассейне плавает рыбка!
Митя едва не уронил коробку с мышами.
А Катя негодующе вздернула нос и заявила:
— Я домой не поеду. Остановите машину, пожалуйста!
Митя, совершенно сбитый с толку, смотрел на всю компанию.
— Куда же ты поедешь? — спросил Яков Иванович.
— К Маку, в бассейн!
— Катька, он в институтском бассейне, а не в городском. Тебя не пропустят в институт.
— С тобой пропустят. Домой я все равно не поеду.
«С дороги надо принять душ. После перемещений обязательно надо показаться врачу. И вообще после всех приключений девочке необходим отдых», — думали родители. Но что поделаешь? Действительно, за этой рыбой уже прилетели специалисты с Крымской биологической станции. Уже заказан самолет для перевозки рыбы. Может быть, ее увезут сегодня.
— Хорошо, — сказал Яков Иванович. — Толя, сворачивай к институту. Покажем Мака этой скандалистке. И тебе, Митя, тоже. А затем сами покажемся доктору Беленькому, дочь.
«Это мы еще посмотрим», — подумала Катя.
Яков Иванович посмотрел на них и сказал;
— «Не каждый день мальчикам удается красить заборы».
Надежда Сергеевна объяснила:
— Это из «Приключений Тома Сойера». Помните?
— Помним, по-омним! — сказал Митя.
Водитель подмигнул ему в зеркальце.
По гладкому, блестящему шоссе, под мелким, как пыль, дождем машина мчалась к Свердловску. Взрослые волновались — в Москве тоже испортилась погода, и вылет самолета могли отменить.
— Смешно, — сказал Митя. — Научились перемещаться без самолетов, а дождика пугаются!
— О перемещениях пока забудь, Митенька. Пока работа не закончена, о ней говорить не полагается, — сказал Яков Иванович.
— Да я вам только! — взмолился Митя.
— Ой, Митрий… Смотри… — сказал Игорь.
Наконец показался аэродром. Большое здание вокзала; летное поле, уставленное самолетами. Гулко, со звоном, свистели моторы.
Яков Иванович и Надежда Сергеевна опустили стекло и пытались на глаз определить — принимает ли аэродром самолеты?
— Летают, летают! — запищал Митя. — Дверь открыта!
Надежда Сергеевна с улыбкой потрепала Митю по пухлой щеке. Этого не нужно было делать — Игорь покраснел вместе с Митрием. Катина мама была похожа на киноактрису, так считала вся Дровня. У нее были золотые волосы и очень красные губы. В общем, она была слишком красивая. И нарядная. Она пела на вечерах самодеятельности трогательные песни и обычно смотрела на ребят туманно: зелеными туманными глазами. Квадратик, со своей стороны, предпочитал на нее смотреть поменьше, чтобы не краснеть.
Они подъехали на машине прямо к залу ожидания. Впятером, если считать водителя Анатолия. Но у водителей такая работа — всюду ездить. Бабушка в последний момент осталась дома — рассердилась, швырнула книжку и сказала, что невелика Екатерина барыня. Драть ее надо, а не встречать с оркестром. Езжайте! Мы с Тарасиком и дома будем хороши…
Игорь очень удивился бабушкиной простоте. От нее скрыли, оказывается, что внучка перемещалась. И она поверила, будто Катя зайцем пробралась на самолет и удрала в Москву! Каждому мальчишке в Дровне было известно, что на самолет зайцем не проберешься. Самолет не поезд.
— Мама в Катьке души не чает! — объяснила Надежда Сергеевна, улыбаясь, как артистка в кино. — Катька сама ей расскажет. Мама покричит и простит ей всё.
Так они беседовали, когда по радио объявили московский самолет. Под вывеску «Выход на перрон» прошли носильщики. Мальчишки влезли на перекладину железного забора и стали смотреть в яркую щель между горами и низкими серыми тучами. Московские самолеты прилетали оттуда, с запада.
На крыльце вокзала Надежда Сергеевна выговаривала Якову Ивановичу:
— Яков, ты ужасно много куришь. Нельзя же так, одну папиросу прикуривать от другой!
— М-м…
— Что ты волнуешься? Клава сказала — Катька отлично выглядит.
— Клавдия в Москве, а я здесь…
— Она ее видела три часа назад!
— М-м… Видела… Хлопцы, летит! — сказал Яков Иванович.
Летит! Самолетик, подобно блестящей мушке, проскользнул под тучи и пошел отлого сваливаться к земле. Стремительный, с выгнутым хвостом, он прокатился по лугу — и до вокзала донесся порывистый гул моторов. Самолет завернул и пошел прямо на мальчишек. Митька от возбуждения стал пришлепывать губами. Машина грузно качнулась, занося хвост, повернула последний раз, и моторы смолкли. От вокзала поехала самоходная лестница, приткнулась к круглому серебряному боку машины, а винты все еще крутились. Словно они привыкли вертеться за длинную дорогу — от самой столицы. Пока винты не остановятся, двери не открывают, не то пассажир поглупее непременно сунется под винт. Игорь это знал, а Яков Иванович, наверное, не знал. Он нервно бросил папиросу и стал закуривать другую, прижимая локтем Катино пальтишко. Как нарочно, для ее приезда испортилась погода — усиливался мелкий летучий дождик, и ветер был холодный…
Но вот дверь самолета уехала внутрь, мальчишки ринулись к лесенке. И конечно, первой на земле оказалась Катя! Бух! С четвертой ступеньки одним прыжком — и прямо на шею Якову Ивановичу, с визгом и разлетающимися косичками.
Квадратик моргнул и внезапно увел Митю за самолетный хвост.
— Пусть здороваются! — сказал Квадратик.
— Пусть, — согласился Митя. — Позовем Катьку сегодня на радиостанции работать?
— Нет. Отец радиостанцию запер.
— Почему? — Митя даже забыл о Катином приезде.
— Благодарность прислали из радиоклуба на имя брата Ростика, который в армии служит. Отец спросил почему. Я сказал, что работаю под его именем. Он и запер, пока мне шестнадцать не исполнится.
— Соврать надо было! Ты, может, лучше шестнадцатилетнего работаешь!
Игорь только вздохнул. Он и сам считал закон несправедливым. Почему только с шестнадцати лет разрешают выходить в эфир? Несправедливо…
— Мальчики! — закричали из-за самолета.
И примчалась Катя, уже одетая в пальто и шапочку, и торжественно поздоровалась с ними за руку. Митя тут же обратил внимание на Катину новую сумку — такой шикарный клетчатый портфель в красную и оранжевую клетку, с блестящим замочком и кожаной желтой ручкой.
— Мальчишки, — сказала Катя, — вы сердитесь? Я же не нарочно!
Митя не обратил внимания на эти пустые речи — смотрелся в зеркальный замок и втягивал щеки.
Игорь возразил:
— Почто нам сердиться? Пошли, родители дожидаются.
Катя засмеялась, совершенно счастливая. Дома, дома! Все так же, и даже папа явился встречать, и Квадратик смешно окает, будто она никуда не исчезала. Будто не было перемещений, подводной лодки, аэродрома Айдлуайд и полета через Атлантику, и посадки в теплом Лондоне, в жарком Париже. Будто не было Москвы, Шереметьевского аэропорта и зоологического магазина на Ленинском проспекте…
— Митька, — вспомнила Катя, — я-то растрепа-забываха! Где сумка?.. Анатолий, здравствуйте!.. Папа, ну перестань курить на минуточку…
Они погрузились в машину теперь уже вшестером. Хлопнули дверцы, как отсалютовали Катиному приезду. Митя вернул Кате новый портфель, подаренный московской тетей Кланей.
— А, вот он где… — сказала Катя. — Садов, закрой глаза. Крепко закрой, не подсматривай. Алле! Открой глаза.
Из кожаных глубин портфеля появилась деревянная некрашеная коробка. С круглыми дырочками…
Митя отодвинул крышку и охнул:
— Панька… Ой, их там двое! Где взяла второго?
— В зоомагазине, Митька. По дороге на а-э-ро-дром! — продекламировала Катя.
— Спасибо тебе большое, Катя! — с чувством поблагодарил Митя Садов. — Какой вот из них Панька… одинаковые, как перышки.
Катя быстро перевела разговор:
— А как баба Таня? Сердится? Ой, неужели сегодня только понедельник? Мам, а мам, бабушка очень сердится?
— Вы с папой, — зловещим голосом начала мама, — вы с папой скоро бабушку в гроб загоните…
У Якова Ивановича, сидящего рядом с шофером, плечи полезли вверх. Пришлось снова переводить разговор на другую тему.
— Пап, мальчики! — принялась болтать Катя. — Знаете, кто меня до Москвы довез? Настоящий капитан первого ранга, прямо — морской волк, с золотыми погонами… Он сначала думал, что я — псих!..
Шофер Анатолий негодующе свистнул.
— Ну-у, потом мы с ним подружились. В большом самолете он мне песни пел, только не морские. Вот: «Среди лесо-ов дремучих… разбо-ойнички и-идут. В сва-их руках мо-огу-у-чих това-рища несут…» — пропела Катя.
Отец съехидничал:
— Медведь на ушко наступил и даже не заметил.
Катя, обескураженная, замолчала. Она думала: все накинутся с вопросами — только успевай рассказывать. Ничего подобного… Папа как уселся в машину — один раз всего обернулся, только поднимал плечи и смотрел на дорогу. Мама то улыбалась, то вздыхала. Игорь окаменел из деликатности, а Митя занимался мышами Панькой и Манькой так упорно, что хотелось забрать их назад. Если он и заподозрил подмену, то вида не показывал.
Катя огорчалась напрасно. Все очень переволновались из-за нее и сейчас приходили в себя и отдыхали. Взрослые, кроме того, предвидели, что ее рассказ займет не один час, и собирались послушать его в спокойной обстановке. Так, им казалось, вернее. А на самом деле, они молчали от счастья и немного от огорчения. Дочь вернулась. Дочь пережила необыкновенные приключения и опасности и вернулась — это было счастье. Но в то же время всё, ею пережитое и увиденное, было отделено от них, как забором отсечено. Навсегда. Она сама, одна, выбиралась из опасностей, без их любящих, сильных рук. Своими слабыми руками, своей несмышленой еще головой. Вот ее не было двое суток. Это время навсегда отделено от детства, это уже взрослое время, и для родителей там нет места.
Поэтому папа и мама Гайдученки молчали и думали о разных вещах, а их дочь храбро пробивалась через стену молчания. У поворота к новому городу она пустила в ход основной козырь:
— Знаете, кого я видела? Говорящую рыбу! Мак ее зовут…
Отец резко повернулся, а Квадратик повторил:
— Мак.
— Где ты видела? — спросил Яков Иванович.
— На «Голубом ките», — отвечала довольная Катя. — Это подводная лодка, «Голубой кит». Помнишь, Игорь, я рассказывала? Он еще назывался раньше «Морской дракон». Вот на нем и была говорящая рыба, а после она исчезла…
Митя не знал ничего о появлении Мака. Игорь благоразумно промолчал. Надежда Сергеевна произнесла предостерегающе:
— Яков…
Но шофер Анатолий был простодушным человеком. Он постучал пальцем по зеркальцу.
— Вон, Паша выруливает на директорской, тоже с аэродрома. Гостей везет к вашей рыбке. Исчезла! В бассейне плавает рыбка!
Митя едва не уронил коробку с мышами.
А Катя негодующе вздернула нос и заявила:
— Я домой не поеду. Остановите машину, пожалуйста!
Митя, совершенно сбитый с толку, смотрел на всю компанию.
— Куда же ты поедешь? — спросил Яков Иванович.
— К Маку, в бассейн!
— Катька, он в институтском бассейне, а не в городском. Тебя не пропустят в институт.
— С тобой пропустят. Домой я все равно не поеду.
«С дороги надо принять душ. После перемещений обязательно надо показаться врачу. И вообще после всех приключений девочке необходим отдых», — думали родители. Но что поделаешь? Действительно, за этой рыбой уже прилетели специалисты с Крымской биологической станции. Уже заказан самолет для перевозки рыбы. Может быть, ее увезут сегодня.
— Хорошо, — сказал Яков Иванович. — Толя, сворачивай к институту. Покажем Мака этой скандалистке. И тебе, Митя, тоже. А затем сами покажемся доктору Беленькому, дочь.
«Это мы еще посмотрим», — подумала Катя.
40. ИГРУШКИ ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ
Биологи засуетились у бассейна с раннего утра. Принесли специальный приказ директора — охране не вмешиваться в научную работу и не пугать людей разговорами о мине. С торжеством расположившись вокруг бассейна, биологи начали громкий спор с радистами. Спорили, какую команду записать на пленку. Наконец записали: «Разрешаю съесть рыбу» — и начали крутить магнитофон, постепенно увеличивая скорость.
Опыт не удался: Мак был слишком голоден и поедал рыбу без особого разрешения. При этом он ханжески гудел:
— Какие приказания, могу съесть маленькую рыбу.
После каждой рыбешки Мак докладывал:
— Выполнено, — и опять принимался за свое.
Пришлось скормить ему целое ведро плотвы и устроить еще одно совещание. Думали заново — какую фразу записать, чтобы не вышло путаницы. Допустим, «высунуть меч из воды», произнести определенное слово. Но сытый Мак решил по-своему. Он вдруг заявил:
— Я жуткий молодец могу повернуться командир какие приказания.
Из палаток послышался громовой хохот — спорить стало не о чем. Записали на пленку два слова: «Мак, перевернись».
Каверзный Мак спокойно поводил плавниками. Репродуктор гудел размеренно и невыразительно:
— Кто там шумит кто там шумит.
Иногда Мак жаловался на недостаток кислорода — пришлось подтащить к бассейну шланг от сети сжатого воздуха. Только через час при десятикратной скорости пленки рыба перевернулась и отрапортовала:
— Выполнено.
Из палаток донеслось «Ура!» и другие торжествующие вопли. Не успев закрыть рты, биологи заспорили — какие вопросы задавать дальше. А тем временем один из ученых-радистов явился с новым расчетом, очень длинным, в клеенчатой тетради. Молодой ученый сидел над ним всю ночь. Получался интересный вывод из этого расчета. Аппаратура, установленная на рыбе, должна была принимать еще одну ультразвуковую частоту, кроме основной, на которой рыба слушала приказы.
Тетрадь прочли внимательно. Хороший оказался расчет, красивый, как говорят математики. Радисты настроили гидрофоны по-новому, стали потихоньку пробовать. Биологи пробежали, накрываясь плащами, к бассейну.
Рыба заметалась. Она крутила в мелкой воде «восьмерку» — ударяла хвостом, судорожно поворачивала. Спинной плавник наклонялся при поворотах, как маленький черный парус.
— Не нахожу не нахожу не нахожу… — быстро и монотонно тарахтел динамик.
Что бы это значило? Ведь никаких слов не передавали рыбе. Передавали бессмысленное жужжание на новой частоте. А ну прикажем перевернуться!
— Мак, перевернись!
— Ненахожуненахожуненахожу… — тарахтела рыба.
Мина ожила в своей коробке. Внутри круглого пластмассового чехла щелкнул предохранитель. Теперь достаточно было резкого сигнала на новой частоте — громкого слова, например. Мина была готова к взрыву. Мак чувствовал это и метался, разыскивая цель.
Он должен найти, настигнуть, произнести слова донесения, тогда лишь командир взрывает. А он еще не нашел цели.
— Командирненахожу — ненахожу — командирненахожу, — торопился Мак, соединяя слова от волнения.
Радист увеличил громкость и наклонился к микрофону, чтобы повторить приказ. Набрал побольше воздуха в грудь. Биологи смотрели с бетонного барьера, как мечется рыба.
Еще секунда, и взрыв разнесет на куски рыбу вместе с бассейном и любознательными биологами…
— Смотрите, мастера! Пропажа нашлась! — звонко прокричал чей-то голос. — Катюша приехала!
Радист щелкнул выключателем. Мак улегся на дно бассейна. Вся группа бросила работу — к палаткам, поеживаясь под моросящим дождиком, подходили Яков Иванович с дочерью и двое мальчишек.
Не забывайте — о Катиных злоключениях знали все. Волновались, строили предположения, ругали беспечных «проблематиков», упустивших лепесток из-под контроля. Какое торжество, что девочка вернулась! Ее обступили со всех сторон, с шумом-гамом, как школьники. Доктор Беленький, принимавший участие в опытах, стал разгонять толпу, выкрикивая:
— Не утомляйте человека! Бесстыдники, уймитесь!
Катя едва пробилась к бассейну, чтобы взглянуть на Мака.
Большая команда собралась на бетонном барьере. Человек двадцать ученых, техники-радисты, лаборанты стояли над бассейном, матовым от дождя, и смотрели на побледневшую Катю. И на плавник рыбы, торчащий из воды.
— Уведите ребенка! — прошептал доктор Якову Ивановичу.
Действительно, на Кате лица не было. Она как-то сразу вспомнила синий свет в аквариуме, хрипящие слова: «Нахожу и настигаю» — и шуршание шагов по фанере, а кроме того, падал моросящий дождь, который всегда приводил Катю в уныние.
— А как рыба разговаривает? — волновался Митя.
— Сейчас продемонстрируем, — откликнулись радисты.
Кате, почетному гостю, подали микрофон на длинном проводе.
И она вдруг сказала по-английски:
— Ты, чудо инженерной биологии!..
И Мак рванулся вверх, до половины выскочив из воды, подняв тучу мутных брызг, и в палатке хрипло зашелся динамик:
— Командир — командир — нет цели — не нахожу — командир…
— Ты молодец! Замолчи!
Катя отдала микрофон и сама потянула отца за руку. И уже сходя с бетонной окантовки бассейна, вспомнила:
— У него мина. Коробка на спине. Видите?
А бедняга Мак в восторге от привычной похвалы твердил свое:
— Командир-цель в море-командир… — ходил кругами, чертя своим мечом по стенкам. — Командир — не слышу — вода хо…
Всё. Для безопасности радисты выключили систему связи. Завязали рубильник куском провода. Побежали к телефону — вызывать саперов из соседней воинской части.
Митя Садов со стуком захлопнул рот и изрек неожиданное:
— Вот так игрушки у взрослых!
Опыт не удался: Мак был слишком голоден и поедал рыбу без особого разрешения. При этом он ханжески гудел:
— Какие приказания, могу съесть маленькую рыбу.
После каждой рыбешки Мак докладывал:
— Выполнено, — и опять принимался за свое.
Пришлось скормить ему целое ведро плотвы и устроить еще одно совещание. Думали заново — какую фразу записать, чтобы не вышло путаницы. Допустим, «высунуть меч из воды», произнести определенное слово. Но сытый Мак решил по-своему. Он вдруг заявил:
— Я жуткий молодец могу повернуться командир какие приказания.
Из палаток послышался громовой хохот — спорить стало не о чем. Записали на пленку два слова: «Мак, перевернись».
Каверзный Мак спокойно поводил плавниками. Репродуктор гудел размеренно и невыразительно:
— Кто там шумит кто там шумит.
Иногда Мак жаловался на недостаток кислорода — пришлось подтащить к бассейну шланг от сети сжатого воздуха. Только через час при десятикратной скорости пленки рыба перевернулась и отрапортовала:
— Выполнено.
Из палаток донеслось «Ура!» и другие торжествующие вопли. Не успев закрыть рты, биологи заспорили — какие вопросы задавать дальше. А тем временем один из ученых-радистов явился с новым расчетом, очень длинным, в клеенчатой тетради. Молодой ученый сидел над ним всю ночь. Получался интересный вывод из этого расчета. Аппаратура, установленная на рыбе, должна была принимать еще одну ультразвуковую частоту, кроме основной, на которой рыба слушала приказы.
Тетрадь прочли внимательно. Хороший оказался расчет, красивый, как говорят математики. Радисты настроили гидрофоны по-новому, стали потихоньку пробовать. Биологи пробежали, накрываясь плащами, к бассейну.
Рыба заметалась. Она крутила в мелкой воде «восьмерку» — ударяла хвостом, судорожно поворачивала. Спинной плавник наклонялся при поворотах, как маленький черный парус.
— Не нахожу не нахожу не нахожу… — быстро и монотонно тарахтел динамик.
Что бы это значило? Ведь никаких слов не передавали рыбе. Передавали бессмысленное жужжание на новой частоте. А ну прикажем перевернуться!
— Мак, перевернись!
— Ненахожуненахожуненахожу… — тарахтела рыба.
Мина ожила в своей коробке. Внутри круглого пластмассового чехла щелкнул предохранитель. Теперь достаточно было резкого сигнала на новой частоте — громкого слова, например. Мина была готова к взрыву. Мак чувствовал это и метался, разыскивая цель.
Он должен найти, настигнуть, произнести слова донесения, тогда лишь командир взрывает. А он еще не нашел цели.
— Командирненахожу — ненахожу — командирненахожу, — торопился Мак, соединяя слова от волнения.
Радист увеличил громкость и наклонился к микрофону, чтобы повторить приказ. Набрал побольше воздуха в грудь. Биологи смотрели с бетонного барьера, как мечется рыба.
Еще секунда, и взрыв разнесет на куски рыбу вместе с бассейном и любознательными биологами…
— Смотрите, мастера! Пропажа нашлась! — звонко прокричал чей-то голос. — Катюша приехала!
Радист щелкнул выключателем. Мак улегся на дно бассейна. Вся группа бросила работу — к палаткам, поеживаясь под моросящим дождиком, подходили Яков Иванович с дочерью и двое мальчишек.
Не забывайте — о Катиных злоключениях знали все. Волновались, строили предположения, ругали беспечных «проблематиков», упустивших лепесток из-под контроля. Какое торжество, что девочка вернулась! Ее обступили со всех сторон, с шумом-гамом, как школьники. Доктор Беленький, принимавший участие в опытах, стал разгонять толпу, выкрикивая:
— Не утомляйте человека! Бесстыдники, уймитесь!
Катя едва пробилась к бассейну, чтобы взглянуть на Мака.
Большая команда собралась на бетонном барьере. Человек двадцать ученых, техники-радисты, лаборанты стояли над бассейном, матовым от дождя, и смотрели на побледневшую Катю. И на плавник рыбы, торчащий из воды.
— Уведите ребенка! — прошептал доктор Якову Ивановичу.
Действительно, на Кате лица не было. Она как-то сразу вспомнила синий свет в аквариуме, хрипящие слова: «Нахожу и настигаю» — и шуршание шагов по фанере, а кроме того, падал моросящий дождь, который всегда приводил Катю в уныние.
— А как рыба разговаривает? — волновался Митя.
— Сейчас продемонстрируем, — откликнулись радисты.
Кате, почетному гостю, подали микрофон на длинном проводе.
И она вдруг сказала по-английски:
— Ты, чудо инженерной биологии!..
И Мак рванулся вверх, до половины выскочив из воды, подняв тучу мутных брызг, и в палатке хрипло зашелся динамик:
— Командир — командир — нет цели — не нахожу — командир…
— Ты молодец! Замолчи!
Катя отдала микрофон и сама потянула отца за руку. И уже сходя с бетонной окантовки бассейна, вспомнила:
— У него мина. Коробка на спине. Видите?
А бедняга Мак в восторге от привычной похвалы твердил свое:
— Командир-цель в море-командир… — ходил кругами, чертя своим мечом по стенкам. — Командир — не слышу — вода хо…
Всё. Для безопасности радисты выключили систему связи. Завязали рубильник куском провода. Побежали к телефону — вызывать саперов из соседней воинской части.
Митя Садов со стуком захлопнул рот и изрек неожиданное:
— Вот так игрушки у взрослых!
41. ЧТО БУДЕТ ПОТОМ
Так благополучно закончились Катины приключения. Доктор Беленький осмотрел ее и сказал, что она «здорова, как бык». Потом Катя попала в бабушкины руки, досыта наелась мыльной пены и стала чистой, как стеклянный стакан. Потом она заснула и проспала до сумерек, до синих сумерек, набежавших с синих уральских гор на улицы Дровни. Приключения кончились.
Но Катины приключения — только маленькая часть событий, связанных с ее перемещениями. Катя вновь станет обыкновенной школьницей, как раньше. Будто приоткрылась дверь в чужой дом и снова закрылась. А как же другие? Что будет с экипажем «Голубого кита» — простят ему бунт или капитан Солана всех перехитрит? Что будет с лабораторией Соланы — сотней говорящих рыб, приученных носить мины? Как будет дальше с перемещениями? Ведь не только на Земле будут устраивать перемещения. Пройдет немного времени, и на желтую лунную пыль, и на красные пески Марса опустятся люди. Они обнимутся, хлопая друг друга по гулким космическим доспехам, а антенны, деловито гудя, перебросят к ним с Земли вездеходы на широких пластмассовых гусеницах, и запасы воды, пищи и воздуха, и складные домики. Так будет. Но Катя об этом еще не догадывается.
В этот момент, когда сумерки залили синькой прямоугольники окон, Катя вдруг вспоминает: ба, сегодня понедельник! Дора Абрамовна принесла контрольные по физике… И она сползает с дивана, сует ноги в башмаки и на ходу снимает пальто с вешалки. У Доры Абрамовны сегодня уроки в вечерней школе рабочей молодежи, еще можно ее застать.
Бабушка Таня, занятая парадным ужином, ничего не слышит — на кухне скворчат сковородки и жадно мяукает котенок.
— С приездом, лягушка-путешественница!
— Спасибо, Дора Абрамовна.
Молчание.
— Вы хотели со мной говорить, Катюша?
— Дора Абрамовна, пожалуйста, называйте меня на «ты».
— Хорошо. Вот твоя контрольная работа.
Косой прочерк красными чернилами, единица и подпись: «Д. А. Салтанова».
— Что ж, это правильно… — Катя складывает листок.
— Хорошо, что ты понимаешь, Катюша…
Катя идет домой по вечерним улицам. И думает, что Дора Абрамовна, как всегда, все понимает. Она ведь работает в институте и знает о перемещениях — другой учитель не удержался бы, дал Кате поблажку после всего, что с ней было. А Дора поставила единицу. Понимает!
Навстречу проходит охотник с ружьем и собакой, и Катины мысли поворачивают в сторону. На майские праздники они с Игорем и Митей устроят поход в тайгу. А завтра Игорь придет в гости после школы и принесет книжки о батискафах и подводных лодках. Зачем все-таки полы на подводной лодке были выложены красными кирпичами? Может, капитан заранее приготовился к бунту и собирался вязать эти кирпичины бунтарям на шеи? Чтобы топить в море. Хорошо бы написать Бену Ферри и Дювивье и заодно спросить о кирпичах… Интересно, знает ли бабушка, что она удрала в школу?
Она теперь не такая, как прежде. Это ясно не только ей — отцу, бабушке Тане, и конечно Доре Абрамовне. Она изменилась, а люди кругом нет. Ведь она путешествовала всего сорок два часа. Ну что изменилось в городе за сорок два часа? Пыль и прошлогодние листья вымели с улиц. Залили битумом трещины на тротуаре. Покрасили оконные рамы в булочной.
Только и всего, казалось бы…
Но уже поднимаясь по лестнице, Катя схватывает одну странную мысль из многих мыслей, разбегающихся, как мышата.
Вот зачем люди моют, чистят, убирают. Вставляют стекла взамен выбитых, красят стены, замазывают шпаклевкой царапины на партах. Не только для чистоты, не только от микробов. Чтобы, вернувшись после долгого отсутствия, человек оглянулся и увидел — все как было. Все сохранено. И он наконец-то дома.
Но Катины приключения — только маленькая часть событий, связанных с ее перемещениями. Катя вновь станет обыкновенной школьницей, как раньше. Будто приоткрылась дверь в чужой дом и снова закрылась. А как же другие? Что будет с экипажем «Голубого кита» — простят ему бунт или капитан Солана всех перехитрит? Что будет с лабораторией Соланы — сотней говорящих рыб, приученных носить мины? Как будет дальше с перемещениями? Ведь не только на Земле будут устраивать перемещения. Пройдет немного времени, и на желтую лунную пыль, и на красные пески Марса опустятся люди. Они обнимутся, хлопая друг друга по гулким космическим доспехам, а антенны, деловито гудя, перебросят к ним с Земли вездеходы на широких пластмассовых гусеницах, и запасы воды, пищи и воздуха, и складные домики. Так будет. Но Катя об этом еще не догадывается.
В этот момент, когда сумерки залили синькой прямоугольники окон, Катя вдруг вспоминает: ба, сегодня понедельник! Дора Абрамовна принесла контрольные по физике… И она сползает с дивана, сует ноги в башмаки и на ходу снимает пальто с вешалки. У Доры Абрамовны сегодня уроки в вечерней школе рабочей молодежи, еще можно ее застать.
Бабушка Таня, занятая парадным ужином, ничего не слышит — на кухне скворчат сковородки и жадно мяукает котенок.
— С приездом, лягушка-путешественница!
— Спасибо, Дора Абрамовна.
Молчание.
— Вы хотели со мной говорить, Катюша?
— Дора Абрамовна, пожалуйста, называйте меня на «ты».
— Хорошо. Вот твоя контрольная работа.
Косой прочерк красными чернилами, единица и подпись: «Д. А. Салтанова».
— Что ж, это правильно… — Катя складывает листок.
— Хорошо, что ты понимаешь, Катюша…
Катя идет домой по вечерним улицам. И думает, что Дора Абрамовна, как всегда, все понимает. Она ведь работает в институте и знает о перемещениях — другой учитель не удержался бы, дал Кате поблажку после всего, что с ней было. А Дора поставила единицу. Понимает!
Навстречу проходит охотник с ружьем и собакой, и Катины мысли поворачивают в сторону. На майские праздники они с Игорем и Митей устроят поход в тайгу. А завтра Игорь придет в гости после школы и принесет книжки о батискафах и подводных лодках. Зачем все-таки полы на подводной лодке были выложены красными кирпичами? Может, капитан заранее приготовился к бунту и собирался вязать эти кирпичины бунтарям на шеи? Чтобы топить в море. Хорошо бы написать Бену Ферри и Дювивье и заодно спросить о кирпичах… Интересно, знает ли бабушка, что она удрала в школу?
Она теперь не такая, как прежде. Это ясно не только ей — отцу, бабушке Тане, и конечно Доре Абрамовне. Она изменилась, а люди кругом нет. Ведь она путешествовала всего сорок два часа. Ну что изменилось в городе за сорок два часа? Пыль и прошлогодние листья вымели с улиц. Залили битумом трещины на тротуаре. Покрасили оконные рамы в булочной.
Только и всего, казалось бы…
Но уже поднимаясь по лестнице, Катя схватывает одну странную мысль из многих мыслей, разбегающихся, как мышата.
Вот зачем люди моют, чистят, убирают. Вставляют стекла взамен выбитых, красят стены, замазывают шпаклевкой царапины на партах. Не только для чистоты, не только от микробов. Чтобы, вернувшись после долгого отсутствия, человек оглянулся и увидел — все как было. Все сохранено. И он наконец-то дома.
42. ПОСЛЕСЛОВИЕ О КИРПИЧАХ
Поставив последнюю точку, я и сам подумал о кирпичах. Катя Гайдученко непременно узнает, зачем они лежали на палубах (на корабле все полы называют палубами). А читатель закроет книжку с обидой — из простых кирпичей целую тайну устраивают!
Нет никакой тайны. Берут их на атомные подводные лодки, чтобы, не всплывая, выкидывать в море кухонные остатки. Картофельные очистки всякие, хлебные корки. Отбросы завязывают в мешки вместе с грузом — кирпичинами, — иначе они всплывут и покажут надводным кораблям место подводной лодки. Для долгого подводного плавания приходится брать несколько тысяч штук кирпичей и устилать ими свободные палубы. Вот и всё.
Нет никакой тайны. Берут их на атомные подводные лодки, чтобы, не всплывая, выкидывать в море кухонные остатки. Картофельные очистки всякие, хлебные корки. Отбросы завязывают в мешки вместе с грузом — кирпичинами, — иначе они всплывут и покажут надводным кораблям место подводной лодки. Для долгого подводного плавания приходится брать несколько тысяч штук кирпичей и устилать ими свободные палубы. Вот и всё.