Стюарт скрестил ноги.
– Давай пока не думать о продаже дома. Что, если попытаться сначала продать тебя? Этот гигантский белый слон, – сказал он, обведя рукой комнату, – делает тебя желанной добычей в глазах женщин. Почему бы тебе не жениться на какой-нибудь богатой старушенции? Ее приданое могло бы изменить коренным образом состояние дел.
Коналл прищурился:
– Благодарю тебя за предложение. Только, пожалуйста, окажи любезность, позволь мне самому выбрать себе невесту.
Стюарт выпрямился:
– Ты не можешь позволить себе быть разборчивым. Тебе нужно как можно быстрее жениться на деньгах.
– Почему бы тебе не принести такую жертву и самому не жениться на деньгах?
– Ни одна женщина меня не потерпит. Во всяком случае, из тех, которые меня знают. Нет, так что мне придется довольствоваться положением бедного негодника.
Коналл покачал головой, окутанный лесным ароматом сигары Стюарта. В дыму на его руке что-то блеснуло.
– Если у тебя проблемы с деньгами, зачем тогда ты это приобрел? Ты не можешь себе позволить носить золотые кольца.
– Не совсем так, – ответил Стюарт. – Я не могу позволить себе покупать золотые кольца, но это подарок одной леди за предоставленные услуги.
– Ты и твои благодарные дамы. А когда этот поток доходов уменьшится до тонкой струйки? Что тогда?
Стюарт вздохнул:
– Увы, он уже иссяк.
– Хм, я говорил тебе, что рано или поздно это случится. Ты потратил, вернее, прогулял, слишком много денег в поисках удовольствий в компании дурных женщин и обильных возлияний.
– Коналл, если этот разговор превратится в одну из твоих нотаций, то я лучше пойду в постель. Пустую благодаря тебе.
– Ладно, прошу меня простить. Приберегу нотации для другого раза.
Устремив взгляд поверх головы Коналла, Стюарт уставился на дальнюю стену:
– А что это у нас там?
Коналл повернулся. В дверях стояла няня.
– А, Уиллоу, проходите.
Уиллоу вошла.
– Прошу прощения, сэр. Мастер Эрик плачет и зовет вас. Поскольку я с ребенком здесь первую ночь, может, вы его один раз сами успокоите?
Стюарт обошел кресло Коналла и взял Уиллоу за руку.
– Конечно, дорогая, он успокоит. А пока будет укладывать юного Эрика в постель, не составите ли мне компанию, мисс…
– Уиллоу, сэр. Уиллоу Слейтер.
– Уиллоу, – повторил Стюарт, улыбнувшись. – Какое восхитительное имя[2].
Коналл предупредительно положил руку на плечо брата.
– Стюарт, это няня Эрика. Служанка, – многозначительно подчеркнул он.
Стюарт бросил на него понимающий взгляд, но руку брата с плеча стряхнул и снова устремил глаза на Уиллоу.
Коналл посмотрел на девушку:
– Уиллоу, это мой брат, Стюарт Макьюэн.
Уиллоу присела в реверансе:
– Милорд.
– Какой очаровательный акцент, – продолжил Стюарт. – Как повезло моему племяннику, что он будет слышать этот чудесный голос. И как повезло моему брату, что нашел такие нежные ручки для ухода за своим единственным ребенком. Мисс Уиллоу, от имени мужчин нашей семьи приношу вам свою сердечную благодарность.
Стюарт поднес руку Уиллоу к губам.
И замер.
– Боже! – воскликнул он.
Уиллоу высвободила руку и спрятала за спину.
– Что это? – спросил Коналл, вдруг насторожившись.
– Ее рука, – сказал Стюарт. – Она… она…
– Простите меня, – сказала Уиллоу, густо покраснев.
– Позвольте мне взглянуть? – мягко попросил Коналл.
Уиллоу нерешительно протянула ему руку.
Коналл изучил тыльную сторону ее ладони.
– Боже милостивый, – произнес он.
На мягкой коже кисти проступал грубый шрам – результат ужасного ожога. Коналл поднял подсвечник, чтобы разглядеть получше, и увидел в свете свечей оттиснутый на ее руке знак. Это был не просто ожог. Это было клеймо. Бледная кожа над костяшками пальцев имела форму буквы «S».
– Что у вас с рукой?
Уиллоу отдернула ладонь.
– Ничего, милорд. Пожалуйста… не обращайте внимания. Вас ждет мастер Эрик.
– Уиллоу, может, вы мне все же скажете…
Но Уиллоу, отвернувшись, выбежала из комнаты.
После завтрака в имение с коровами Хьюма прибыл Киран, живший неподалеку от фермы «Майлс-Энд». Несмотря на радость Шоны от встречи с Дейзи и Прешес, которых она знала с рождения, их появление напомнило ей о тягостной реальности. В ее жизни ничто не изменилось. Она работала на ферме у Хьюма и здесь продолжала работать на ферме. Три месяца, десять дней и пятнадцать часов продержаться…
Пока Киран перегонял коров в стойла, она все приготовила. Шона сомневалась, что Хьюм доил коров после их с Уиллоу отъезда с фермы «Майлс-Энд», так что коровы, вероятно, страдали. Прешес была больше, и Шона начала с нее.
Она отвела корову в загон для дойки и зафиксировала ее голову в стойке. Чтобы чем-то занять корову во время дойки, Шона насыпала в ясли подслащенного зерна. Сказав Прешес несколько ласковых слов и нежно потрепав по шее, Шона осторожно протерла коровье вымя мягким полотенцем, чтобы смыть грязь и волоски шерсти. Вымя у коровы было полным и твердым и начало подтекать. Обхватив соски большим и указательным пальцами, она сжала их, пока не побежала струйка молока. Вымя у Прешес было теплым, и соски наливались молоком сразу, как только она их опустошала. Умелые пальцы Шоны вскоре надоили целое ведро жирного парного молока. Подняв тяжелое ведро, она перелила его в пятигаллонный молочный бидон.
Дверной проем сзади закрыла какая-то тень, затмив в коровнике солнечный свет.
– Доброе утро, Шона.
Англичанин. Его глубокий голос отозвался в ней резонансом и испугал, вызвав неожиданный трепет. Его акцент придал ее имени новую окраску, сделав более изысканным, что ли, и на секунду перенес ее из коровника в Шотландской низменности в салон лондонского дворца. Шона повернулась к нему и вдруг смутилась. Ее выцветшее платье из серой грубой ткани оказалось одним из самых поношенных, а чистый фартук уже был забрызган каплями молока. Она смахнула рукой упавшую на лицо прядь, выбившуюся из-под чепца.
– Доброе.
Легким шагом он медленно подошел к ней. Что было в нем такого, что вызывало у нее смущение? Возможно, одежда, говорившая об уровне его состоятельности, о достижении которого никто из ее окружения не мог даже помышлять. А может, загадочности ему придавало в ее глазах его шотландское происхождение в сочетании с манерами иностранца. Или же причина крылась в его красивом лице и мускулистом теле, пробуждавшем сексуальные желания, признаваться в которых ему, а тем более выражать она не собиралась.
– Вижу, коровы уже на месте.
Англичанин положил руку в кожаной перчатке на голову Прешес и, опустив густые темные ресницы, разглядывал животное. Рукава его темно-синего фрака плотно облегали могучие руки. Взгляд Шоны перекочевал на его поблескивавшую кремово-золотистым жилетом грудь. Он был свежевыбрит. Волосы на его висках еще хранили следы влаги после умывания. Темные пряди волос на лбу делали его моложе на несколько лет.
– Да, путь с фермы был неблизкий, но на них это не отразилось.
– Рад это слышать. Я отправил молодого человека назад за козами. Они будут здесь к вечеру. Полагаю, вы и за ними будете ухаживать.
Она кивнула, ожидая, что он обратит внимание на то, каким красивым стал коровник. Шона сделала все возможное, чтобы сделать его безукоризненно чистым. В какой-то степени она трудилась для коров, но, по правде говоря, хотела добиться и признательности хозяина.
Коналл вздохнул, и между его бровей пролегла глубокая складка.
– Я пришел поговорить с вами о вашей сестре Уиллоу.
У Шоны сжалось сердце, но она переборола убийственное разочарование.
– Меня это не удивляет, – пробормотала Шона, распираемая злостью.
Нужно быть слепцом, чтобы не замечать – и не желать – красоты Уиллоу. Но этот человек… ее встревожило, что он проявил такой интерес к ее сестре-двойняшке.
– Вчера вечером я заметил, что у Уиллоу на тыльной стороне ладони есть отметина. – Коналл взмахнул руками. – Шрам… что-то вроде клейма. Откуда он у нее?
Шона запаниковала и перешла на другую сторону Прешес, инстинктивно пряча от него свою ладонь.
– А вы ее не спрашивали?
– Спросил, но она не захотела отвечать. Когда я поинтересовался, кто это сделал с ней, она очень разволновалась и выбежала из библиотеки. Я видел ее сегодня утром, теперь она носит перчатки. Не могу себе представить, что она сделала, чтобы заслужить подобное увечье. Похоже, она этого очень стыдится. Я подумал, что, может, вы окажетесь более общительной. Откуда у нее это клеймо?
Шона погладила коровью шею, украдкой скользнув взглядом по собственному шраму. Об этой отметине она никогда не забывала. Никогда. Как глупо было со стороны Уиллоу расслабиться и забыть о перчатках.
– Я не могу этого сказать.
Коналл прищурился:
– Не можете? Или не хотите?
– Не все ли равно? Это сугубо личное дело.
– Вы всегда такая упрямая?
Шона замерла в напряжении.
– А вы всегда суете нос в чужие дела?
Он сделал к ней шаг и навис над ней темной тенью.
– Вы за кого меня принимаете? За базарную сплетницу? Я лорд этого поместья и обязан знать, каких людей нанимаю к себе на службу. У Уиллоу были проблемы с законом?
Шона покачала головой, взяв Прешес за поводок.
– Я не могу болтать. Мне нужно доить Дейзи.
Она повернула корову, чтобы отвести ее в стойло.
Едва сдерживаясь от гнева, англичанин уступил им дорогу. Его голубые глаза метали стрелы молний, а в тоне, когда он вновь заговорил, звучала угроза.
– Я ценю вашу преданность сестре, – процедил он сквозь зубы. – Но я ваш хозяин, и вы должны быть преданны в первую очередь мне. Когда я задаю вопрос, то рассчитываю услышать ответ.
– Может, вы мне и хозяин, но я не принадлежу вам. Как не принадлежу никакому другому человеку.
– Вот тут вы ошибаетесь. Пока находитесь у меня на обучении, являетесь моей подопечной. В мою обязанность входит кормить вас, одевать и обучать ремеслу. А ваша обязанность – прилежно трудиться и делать то, что говорят.
– Я это и делаю! – огрызнулась она, подбоченившись. – Посмотрите на коровник! Я вычистила его, как вы и приказывали. Посмотрите на корову! Она подоена, как вы и приказывали.
– А теперь я приказываю ответить на мой вопрос. Что означает этот знак?
– Хотите, чтобы я ответила? Очень хорошо. Уиллоу пыталась заклеймить лошадь, и тавро соскользнуло.
Коналл скривил губы:
– Вы, должно быть, принимаете меня за полного идиота.
– О, так вы еще умеете читать мысли.
Выражение шока на его лице доставило Шоне извращенное чувство радости. Хотя это и был всего лишь вкус мести, но он показался ей сладким.
Коналл скрестил руки на груди, заблокировав ее между коровой и своим внушительным телом.
– Если полагаете, что ваше непослушание пройдет безнаказанным, то жестоко ошибаетесь. Будете оказывать открытое неповиновение, я доставлю вас в суд, обвинив в своенравии и лени, что наказывается заключением в исправительном доме до той поры, пока не станете покладистее. И за каждый день, проведенный в заключении, по закону добавляется два дня к сроку ученичества.
Вкус сахара во рту быстро сменился вкусом желчи. Надежда на скорую свободу была единственным, что позволяло Шоне держаться на плаву, и его угроза отсрочить освобождение заставила Шону замолчать. Три месяца, десять дней и…
– Клеймо поставили за кражу?
– Нет.
– За нарушение порядка?
– Нет.
– Убийство?
– Нет!
Его лицо выразило холод недоверия, и прищуренные глаза уставились на нее с новой подозрительностью. Внезапно он схватил ее за запястье. Она попыталась вырвать руку, но ничего не вышло. Его тело было словно из камня.
Он приблизил к глазам ее ладонь и увидел все тот же безобразивший руку знак. Отвратительная буква «S», впечатанная в ее плоть много лет назад, заклеймила ее так же, как и ее сестру. У Шоны задрожали поджилки.
– Вот это лошадь, я понимаю, раз клеймо оставило след на руках вас обеих.
Клещи его захвата приплюснули ее к его телу.
– Отпустите меня.
– Теперь я понимаю, почему вы не желали отвечать. Воровская честь. Ответить за сестру значило выдать и себя.
Коналл ослабил пальцы, и она высвободила руку.
– Мы ничего дурного не сделали.
– Две женщины, заклейменные всем напоказ. Теперь ясно, что означает буква «S» на ваших руках. Вы парочка шлюх[3]!
Обвинение вызвало в Шоне вспышку безудержного гнева. Взмахнув рукой, она дала ему пощечину.
Резко повернувшись от удара вбок, его лицо окаменело. Но когда вернулось в прежнее положение, Шона тотчас пожалела о своей несдержанности. Голубые глаза, показавшиеся ей накануне такими обольстительными, жгли ее теперь ненавистью.
– Мне доставит удовольствие три последующих года заставлять тебя сожалеть о своем неуважении.
Его угроза отозвалась гулкими ударами ее сердца. Но два слова заставили Шону особенно насторожиться.
– Три года? Что вы хотите этим сказать? Я достигну совершеннолетия через три месяца, десять дней и четырнадцать часов. В этот день я потребую освободить меня от контракта ученичества.
– Нет, моя дорогая, – сказал он, и безрадостная ухмылка коснулась его губ. – Песок в стеклянном сосуде только что начал отсчитывать новый срок твоего ученичества. У меня.
Сладкое блюдо свободы, которое она так давно мечтала вкусить, грохнулось на пол. Три дополнительных года в ученичестве уже представлялись устрашающими. А подчинение надменному англичанину грозило превратить их в три столетия.
– Нет… нет!
Шона выскочила вон из коровника и помчалась прочь из имения со всех ног.
Глава 4
– Давай пока не думать о продаже дома. Что, если попытаться сначала продать тебя? Этот гигантский белый слон, – сказал он, обведя рукой комнату, – делает тебя желанной добычей в глазах женщин. Почему бы тебе не жениться на какой-нибудь богатой старушенции? Ее приданое могло бы изменить коренным образом состояние дел.
Коналл прищурился:
– Благодарю тебя за предложение. Только, пожалуйста, окажи любезность, позволь мне самому выбрать себе невесту.
Стюарт выпрямился:
– Ты не можешь позволить себе быть разборчивым. Тебе нужно как можно быстрее жениться на деньгах.
– Почему бы тебе не принести такую жертву и самому не жениться на деньгах?
– Ни одна женщина меня не потерпит. Во всяком случае, из тех, которые меня знают. Нет, так что мне придется довольствоваться положением бедного негодника.
Коналл покачал головой, окутанный лесным ароматом сигары Стюарта. В дыму на его руке что-то блеснуло.
– Если у тебя проблемы с деньгами, зачем тогда ты это приобрел? Ты не можешь себе позволить носить золотые кольца.
– Не совсем так, – ответил Стюарт. – Я не могу позволить себе покупать золотые кольца, но это подарок одной леди за предоставленные услуги.
– Ты и твои благодарные дамы. А когда этот поток доходов уменьшится до тонкой струйки? Что тогда?
Стюарт вздохнул:
– Увы, он уже иссяк.
– Хм, я говорил тебе, что рано или поздно это случится. Ты потратил, вернее, прогулял, слишком много денег в поисках удовольствий в компании дурных женщин и обильных возлияний.
– Коналл, если этот разговор превратится в одну из твоих нотаций, то я лучше пойду в постель. Пустую благодаря тебе.
– Ладно, прошу меня простить. Приберегу нотации для другого раза.
Устремив взгляд поверх головы Коналла, Стюарт уставился на дальнюю стену:
– А что это у нас там?
Коналл повернулся. В дверях стояла няня.
– А, Уиллоу, проходите.
Уиллоу вошла.
– Прошу прощения, сэр. Мастер Эрик плачет и зовет вас. Поскольку я с ребенком здесь первую ночь, может, вы его один раз сами успокоите?
Стюарт обошел кресло Коналла и взял Уиллоу за руку.
– Конечно, дорогая, он успокоит. А пока будет укладывать юного Эрика в постель, не составите ли мне компанию, мисс…
– Уиллоу, сэр. Уиллоу Слейтер.
– Уиллоу, – повторил Стюарт, улыбнувшись. – Какое восхитительное имя[2].
Коналл предупредительно положил руку на плечо брата.
– Стюарт, это няня Эрика. Служанка, – многозначительно подчеркнул он.
Стюарт бросил на него понимающий взгляд, но руку брата с плеча стряхнул и снова устремил глаза на Уиллоу.
Коналл посмотрел на девушку:
– Уиллоу, это мой брат, Стюарт Макьюэн.
Уиллоу присела в реверансе:
– Милорд.
– Какой очаровательный акцент, – продолжил Стюарт. – Как повезло моему племяннику, что он будет слышать этот чудесный голос. И как повезло моему брату, что нашел такие нежные ручки для ухода за своим единственным ребенком. Мисс Уиллоу, от имени мужчин нашей семьи приношу вам свою сердечную благодарность.
Стюарт поднес руку Уиллоу к губам.
И замер.
– Боже! – воскликнул он.
Уиллоу высвободила руку и спрятала за спину.
– Что это? – спросил Коналл, вдруг насторожившись.
– Ее рука, – сказал Стюарт. – Она… она…
– Простите меня, – сказала Уиллоу, густо покраснев.
– Позвольте мне взглянуть? – мягко попросил Коналл.
Уиллоу нерешительно протянула ему руку.
Коналл изучил тыльную сторону ее ладони.
– Боже милостивый, – произнес он.
На мягкой коже кисти проступал грубый шрам – результат ужасного ожога. Коналл поднял подсвечник, чтобы разглядеть получше, и увидел в свете свечей оттиснутый на ее руке знак. Это был не просто ожог. Это было клеймо. Бледная кожа над костяшками пальцев имела форму буквы «S».
– Что у вас с рукой?
Уиллоу отдернула ладонь.
– Ничего, милорд. Пожалуйста… не обращайте внимания. Вас ждет мастер Эрик.
– Уиллоу, может, вы мне все же скажете…
Но Уиллоу, отвернувшись, выбежала из комнаты.
После завтрака в имение с коровами Хьюма прибыл Киран, живший неподалеку от фермы «Майлс-Энд». Несмотря на радость Шоны от встречи с Дейзи и Прешес, которых она знала с рождения, их появление напомнило ей о тягостной реальности. В ее жизни ничто не изменилось. Она работала на ферме у Хьюма и здесь продолжала работать на ферме. Три месяца, десять дней и пятнадцать часов продержаться…
Пока Киран перегонял коров в стойла, она все приготовила. Шона сомневалась, что Хьюм доил коров после их с Уиллоу отъезда с фермы «Майлс-Энд», так что коровы, вероятно, страдали. Прешес была больше, и Шона начала с нее.
Она отвела корову в загон для дойки и зафиксировала ее голову в стойке. Чтобы чем-то занять корову во время дойки, Шона насыпала в ясли подслащенного зерна. Сказав Прешес несколько ласковых слов и нежно потрепав по шее, Шона осторожно протерла коровье вымя мягким полотенцем, чтобы смыть грязь и волоски шерсти. Вымя у коровы было полным и твердым и начало подтекать. Обхватив соски большим и указательным пальцами, она сжала их, пока не побежала струйка молока. Вымя у Прешес было теплым, и соски наливались молоком сразу, как только она их опустошала. Умелые пальцы Шоны вскоре надоили целое ведро жирного парного молока. Подняв тяжелое ведро, она перелила его в пятигаллонный молочный бидон.
Дверной проем сзади закрыла какая-то тень, затмив в коровнике солнечный свет.
– Доброе утро, Шона.
Англичанин. Его глубокий голос отозвался в ней резонансом и испугал, вызвав неожиданный трепет. Его акцент придал ее имени новую окраску, сделав более изысканным, что ли, и на секунду перенес ее из коровника в Шотландской низменности в салон лондонского дворца. Шона повернулась к нему и вдруг смутилась. Ее выцветшее платье из серой грубой ткани оказалось одним из самых поношенных, а чистый фартук уже был забрызган каплями молока. Она смахнула рукой упавшую на лицо прядь, выбившуюся из-под чепца.
– Доброе.
Легким шагом он медленно подошел к ней. Что было в нем такого, что вызывало у нее смущение? Возможно, одежда, говорившая об уровне его состоятельности, о достижении которого никто из ее окружения не мог даже помышлять. А может, загадочности ему придавало в ее глазах его шотландское происхождение в сочетании с манерами иностранца. Или же причина крылась в его красивом лице и мускулистом теле, пробуждавшем сексуальные желания, признаваться в которых ему, а тем более выражать она не собиралась.
– Вижу, коровы уже на месте.
Англичанин положил руку в кожаной перчатке на голову Прешес и, опустив густые темные ресницы, разглядывал животное. Рукава его темно-синего фрака плотно облегали могучие руки. Взгляд Шоны перекочевал на его поблескивавшую кремово-золотистым жилетом грудь. Он был свежевыбрит. Волосы на его висках еще хранили следы влаги после умывания. Темные пряди волос на лбу делали его моложе на несколько лет.
– Да, путь с фермы был неблизкий, но на них это не отразилось.
– Рад это слышать. Я отправил молодого человека назад за козами. Они будут здесь к вечеру. Полагаю, вы и за ними будете ухаживать.
Она кивнула, ожидая, что он обратит внимание на то, каким красивым стал коровник. Шона сделала все возможное, чтобы сделать его безукоризненно чистым. В какой-то степени она трудилась для коров, но, по правде говоря, хотела добиться и признательности хозяина.
Коналл вздохнул, и между его бровей пролегла глубокая складка.
– Я пришел поговорить с вами о вашей сестре Уиллоу.
У Шоны сжалось сердце, но она переборола убийственное разочарование.
– Меня это не удивляет, – пробормотала Шона, распираемая злостью.
Нужно быть слепцом, чтобы не замечать – и не желать – красоты Уиллоу. Но этот человек… ее встревожило, что он проявил такой интерес к ее сестре-двойняшке.
– Вчера вечером я заметил, что у Уиллоу на тыльной стороне ладони есть отметина. – Коналл взмахнул руками. – Шрам… что-то вроде клейма. Откуда он у нее?
Шона запаниковала и перешла на другую сторону Прешес, инстинктивно пряча от него свою ладонь.
– А вы ее не спрашивали?
– Спросил, но она не захотела отвечать. Когда я поинтересовался, кто это сделал с ней, она очень разволновалась и выбежала из библиотеки. Я видел ее сегодня утром, теперь она носит перчатки. Не могу себе представить, что она сделала, чтобы заслужить подобное увечье. Похоже, она этого очень стыдится. Я подумал, что, может, вы окажетесь более общительной. Откуда у нее это клеймо?
Шона погладила коровью шею, украдкой скользнув взглядом по собственному шраму. Об этой отметине она никогда не забывала. Никогда. Как глупо было со стороны Уиллоу расслабиться и забыть о перчатках.
– Я не могу этого сказать.
Коналл прищурился:
– Не можете? Или не хотите?
– Не все ли равно? Это сугубо личное дело.
– Вы всегда такая упрямая?
Шона замерла в напряжении.
– А вы всегда суете нос в чужие дела?
Он сделал к ней шаг и навис над ней темной тенью.
– Вы за кого меня принимаете? За базарную сплетницу? Я лорд этого поместья и обязан знать, каких людей нанимаю к себе на службу. У Уиллоу были проблемы с законом?
Шона покачала головой, взяв Прешес за поводок.
– Я не могу болтать. Мне нужно доить Дейзи.
Она повернула корову, чтобы отвести ее в стойло.
Едва сдерживаясь от гнева, англичанин уступил им дорогу. Его голубые глаза метали стрелы молний, а в тоне, когда он вновь заговорил, звучала угроза.
– Я ценю вашу преданность сестре, – процедил он сквозь зубы. – Но я ваш хозяин, и вы должны быть преданны в первую очередь мне. Когда я задаю вопрос, то рассчитываю услышать ответ.
– Может, вы мне и хозяин, но я не принадлежу вам. Как не принадлежу никакому другому человеку.
– Вот тут вы ошибаетесь. Пока находитесь у меня на обучении, являетесь моей подопечной. В мою обязанность входит кормить вас, одевать и обучать ремеслу. А ваша обязанность – прилежно трудиться и делать то, что говорят.
– Я это и делаю! – огрызнулась она, подбоченившись. – Посмотрите на коровник! Я вычистила его, как вы и приказывали. Посмотрите на корову! Она подоена, как вы и приказывали.
– А теперь я приказываю ответить на мой вопрос. Что означает этот знак?
– Хотите, чтобы я ответила? Очень хорошо. Уиллоу пыталась заклеймить лошадь, и тавро соскользнуло.
Коналл скривил губы:
– Вы, должно быть, принимаете меня за полного идиота.
– О, так вы еще умеете читать мысли.
Выражение шока на его лице доставило Шоне извращенное чувство радости. Хотя это и был всего лишь вкус мести, но он показался ей сладким.
Коналл скрестил руки на груди, заблокировав ее между коровой и своим внушительным телом.
– Если полагаете, что ваше непослушание пройдет безнаказанным, то жестоко ошибаетесь. Будете оказывать открытое неповиновение, я доставлю вас в суд, обвинив в своенравии и лени, что наказывается заключением в исправительном доме до той поры, пока не станете покладистее. И за каждый день, проведенный в заключении, по закону добавляется два дня к сроку ученичества.
Вкус сахара во рту быстро сменился вкусом желчи. Надежда на скорую свободу была единственным, что позволяло Шоне держаться на плаву, и его угроза отсрочить освобождение заставила Шону замолчать. Три месяца, десять дней и…
– Клеймо поставили за кражу?
– Нет.
– За нарушение порядка?
– Нет.
– Убийство?
– Нет!
Его лицо выразило холод недоверия, и прищуренные глаза уставились на нее с новой подозрительностью. Внезапно он схватил ее за запястье. Она попыталась вырвать руку, но ничего не вышло. Его тело было словно из камня.
Он приблизил к глазам ее ладонь и увидел все тот же безобразивший руку знак. Отвратительная буква «S», впечатанная в ее плоть много лет назад, заклеймила ее так же, как и ее сестру. У Шоны задрожали поджилки.
– Вот это лошадь, я понимаю, раз клеймо оставило след на руках вас обеих.
Клещи его захвата приплюснули ее к его телу.
– Отпустите меня.
– Теперь я понимаю, почему вы не желали отвечать. Воровская честь. Ответить за сестру значило выдать и себя.
Коналл ослабил пальцы, и она высвободила руку.
– Мы ничего дурного не сделали.
– Две женщины, заклейменные всем напоказ. Теперь ясно, что означает буква «S» на ваших руках. Вы парочка шлюх[3]!
Обвинение вызвало в Шоне вспышку безудержного гнева. Взмахнув рукой, она дала ему пощечину.
Резко повернувшись от удара вбок, его лицо окаменело. Но когда вернулось в прежнее положение, Шона тотчас пожалела о своей несдержанности. Голубые глаза, показавшиеся ей накануне такими обольстительными, жгли ее теперь ненавистью.
– Мне доставит удовольствие три последующих года заставлять тебя сожалеть о своем неуважении.
Его угроза отозвалась гулкими ударами ее сердца. Но два слова заставили Шону особенно насторожиться.
– Три года? Что вы хотите этим сказать? Я достигну совершеннолетия через три месяца, десять дней и четырнадцать часов. В этот день я потребую освободить меня от контракта ученичества.
– Нет, моя дорогая, – сказал он, и безрадостная ухмылка коснулась его губ. – Песок в стеклянном сосуде только что начал отсчитывать новый срок твоего ученичества. У меня.
Сладкое блюдо свободы, которое она так давно мечтала вкусить, грохнулось на пол. Три дополнительных года в ученичестве уже представлялись устрашающими. А подчинение надменному англичанину грозило превратить их в три столетия.
– Нет… нет!
Шона выскочила вон из коровника и помчалась прочь из имения со всех ног.
Глава 4
Сжимая рыдающую Шону в объятиях, Иона гладила ее по спине. Кухню фермы «Майлс-Энд» наполнили звуки страдания.
– Ну-ну, детка, успокойся. Слезами горю не поможешь.
– Но почему, Иона? – Ее лицо было мокрым от слез. – Почему Хьюм на это согласился? Мы с Уиллоу должны были через три месяца получить свободу.
Иона покачала головой:
– Это все этот негодяй, мистер Хартопп. Он сказал, что лорд никогда не согласится взять себе в услужение ученика на такой короткий период, чтобы обучить чему-либо и получить с этого доход.
– Обучить? Чему? – взвилась Шона. – Англичанин взял меня доить коров! Он хочет запереть меня в коровнике и забыть обо мне. – Она высморкала нос в салфетку, которую ей протянула Иона. – Я не смогу еще три года терпеть эту пытку.
Иона заломила руки.
– Выпей еще чаю.
– Не хочу чая! – воскликнула Шона. – О, Иона, я должна найти способ обрести свободу. Ты не знаешь, как это сделать?
– Что ж, – произнесла Иона, наливая себе еще одну чашку. – Ученичество – это не рабство. Есть определенные правила. Если ты чем-то недовольна, можешь написать жалобу попечителям из прихода. Но придется ждать выездной сессии суда. А ты знаешь, сколько времени это может занять.
Шона сжала салфетку в руке.
– Я не могу ждать, Иона. И не стану. Нужно срочно что-то делать. Что, если мы сбежим? Назад в Северное нагорье или в Англию…
Иона ударила кулаком по деревянной столешнице, и от этого звука слова застряли у Шоны в горле.
– Даже не думай! Ученик не может сбежать от хозяина. Это нарушение закона. Вас бросят в тюрьму. Обеих! Немедленно выбрось эту мысль из головы!
Отчаяние охватило Шону.
– Но я не хочу всю жизнь работать на ферме. Я этого не вынесу.
– Побег – не выход. Мне невыносима мысль, что вас могут заточить в темницу. Это очень плохо. А Уиллоу? Она там не выживет.
– За Уиллоу можно не бояться. Ей нравится в Балленкриффе. Конечно, она живет на господской половине дома, пьет с хозяином чай и каждые четыре минуты получает новую одежду. Зачем ей бежать?
– Послушай, Шона… Мне стыдно за тебя. Никогда не думала, что ты будешь завидовать сестре.
Шона покачала головой:
– Я не… просто… я скучаю по ней.
Глаза ее снова наполнились слезами.
Иона погладила ее по щеке.
– Прошел всего день, Шона. Вы никогда не спали порознь. Это естественно. Выше нос. Ты не знаешь, какие перемены наступят завтра.
Шона покачала головой. Черные пряди липли к ее мокрым щекам.
– Я не вынесу и дня, зная, что мне еще три года мучиться под пятой у этого человека. Мне нужно разыскать брата. Я должна найти выход!
Шона внезапно вскочила с места, проскрежетав стулом по полу и испугав Иону.
Иона медленно кивнула. Шона в силу своей непредсказуемости могла пойти по неверной дорожке от одного только отчаяния. И если Иона хочет предотвратить катастрофу, то должна предложить мудрость, а не утешение.
– Очень хорошо, – сказала она, положив руки на стол. – Есть несколько способов расторгнуть договор об обучении.
Опухшие от слез глаза Шоны уставились на Иону.
– Смерть хозяина…
Шона в ожидании моргнула.
– …его финансовая несостоятельность…
Шона снова села за кухонный стол.
– …физическое насилие, его неспособность обеспечивать твои потребности… или, если ты выйдешь замуж… или станешь нетрудоспособной вследствие – не знаю – потери рук или еще чего-то.
Шона сидела некоторое время молча, обдумывая эти возможности.
– Замужество… Что, если я выйду замуж? Если я найду мужчину, готового на мне жениться, англичанин должен будет меня отпустить, верно?
– Да. Но тебе, конечно же, понадобится его разрешение. Я, правда, не слышала, чтобы хозяева не позволяли молодым женщинам выходить замуж. Если он даст это разрешение, твое замужество расторгнет договор об обучении.
Шона прикусила ноготь большого пальца на руке.
– Да… думаю, этого достаточно. Это даст мне свободу. – Ее лицо просветлело. – Если бы я могла найти подходящего парня…
– Остынь. Подумай, что ты говоришь. Что такое, по-твоему, супружество? Брак с чужим человеком такое же ярмо. Зачем менять шило на мыло? И уж из того ярма, поверь мне, не вырваться. Пока смерть не разлучит вас.
– Я воспользуюсь этой возможностью.
– Ты уверена?
– Да! – радостно воскликнула Шона. Но улыбка на ее лице тут же угасла. – Постой, а что будет с Уиллоу?
Иона покачала головой:
– Ничего. Ей придется остаться.
– Я не могу ее бросить, – сказала Шона.
– Ты слишком многого хочешь, Шона. За все нужно платить, а у тебя нет денег.
– Может, мы обе смогли бы выйти замуж… – Она откинулась на стуле и закрыла лицо руками. – Но я знаю Уиллоу, она не пойдет замуж за человека, которого не любит.
– Ты тоже не должна этого делать.
Шона печально вздохнула, закрыв в изнеможении глаза.
– Как ты сказала: за все нужно платить.
Иона встала из-за стола и поставила грязные чашки в тазик.
– Я не вижу другого пути. Только брак с самим лордом даст свободу вам обеим.
Глаза Шоны медленно распахнулись.
– Что ты сказала? – прошептала она.
– Невозможно, чтобы вы обе стали свободны…
– Нет, насчет брака с лордом. – Разрозненные фрагменты картины начали складываться у нее в единое целое. – Если я выйду замуж за своего хозяина, то из ученицы стану женой, а моя сестра – его свояченицей, тоже свободной от обязательств по договору об обучении. – На ее лице промелькнуло неистовое выражение надежды. – Иона, ты умница!
Глаза Ионы округлились от удивления, и она погрозила Шоне пальцем:
– Не приписывай мне этого безумства. Ты вообще понимаешь, что говоришь? Неужели ты искренне веришь, что землевладелец, хозяин имения может жениться на бедной скотнице?
Шона не хотела обсуждать, исполнимо или нет то, что она задумала. Главное, что это было возможно.
– Почему бы и нет? Такое уже случалось.
Иона скрестила руки на своей большой груди.
– Ты свихнулась, это точно. Такая девушка, как ты, неподходящая пара для такого мужчины, как он. Если он еще не женат, то будет искать даму, знатную и богатую. Даму, которая войдет с парадного крыльца, а не с черной лестницы.
Шона вполуха слушала доводы Ионы. Ее взгляд метался по столу, словно считывал план действий с деревянной поверхности.
– Заставить его влюбиться в меня будет непросто. Ведь он меня терпеть не может. Но думаю, что смогу с этим справиться. Я должна его соблазнить.
Иона издала глухой смешок.
– Во-первых, я сомневаюсь, что ты знаешь, как это делается. Во-вторых, ничего у тебя не получится. Если даже ты соблазнишь его, это не значит, что он на тебе женится. Многие служанки таким образом оказывались в положении, но ни один уважающий себя лорд вроде него не признавал незаконнорожденных детей. Он просто выбросит тебя на улицу. А с ребенком в подоле другой мужчина вряд ли на тебя позарится.
Шона прикусила губу. Она готова была рискнуть и принять судьбу, которой не хотела для своей сестры. План опасный и почти неосуществимый.
Но даже самый маленький шанс лучше, чем вообще никакого.
Дорога назад была долгой и тягостной. Шона возвращалась в свой новый дом.
Маслянистое шотландское солнце висело низко над горизонтом. Спускавшийся на землю вечер выхолащивал из воздуха последние остатки тепла. Как и ее надежду.
Брак с англичанином. Глупая идея. План, возникший в момент отчаяния.
Англичанин никогда не снизойдет до женитьбы на такой, как она. Выражение презрения на его лице в то утро говорило само за себя. И не напрасно. Шона нагрубила ему. Обвинила во всех смертных грехах. И дала ему пощечину! Ни один хозяин не потерпел бы такого возмутительного поведения. Как можно ожидать от него чего-то другого, кроме презрения, когда она сама демонстрировала ему лишь презрение?
Внезапно жуткий звук нарушил спокойствие угасающего дня. Крик тонкий и пронзительный… крик боли животного. От этого крика Шона сама испытала сердечную боль. Жалость, сострадание и еще какой-то безымянный природный инстинкт – все это вместе толкнуло ее в направлении раненого создания.
В лесу было гораздо темнее, чем в поле, однако ноги сами несли ее, не разбирая дороги. Она мчалась, вздымая на земле сухие листья. Визг собаки становился все громче. Приступ страха пробудил в ней инстинкт самосохранения. Она знала, что в лесу водились одичавшие собаки, и там, где была одна, наверняка найдутся и другие.
Запыхавшись от бега, она остановилась и прислушалась. Еще один визг наполнил воздух. Слава Богу, стая не отозвалась. Собака жалобно визжала, разрывая ей сердце. Дикая или нет, Шоне было все равно. Она не могла выносить страданий другого существа.
Источник звука она нашла на поляне. В глубокой промоине за упавшим гнилым деревом сидела поджарая белая собака с темными пятнами вокруг висячих ушей и пыталась выкарабкаться из глубокой ямы.
Шона опустилась на колени перед промоиной, чтобы получше разглядеть. Собака была похожа на пойнтера англичанина, но полной уверенности у Шоны не было. Животное не могло выбраться наружу и тяжело дышало. Одна из передних лап собаки висела под неестественным углом.
Сзади к Шоне подошли и остановились за ее спиной двое мужчин с ружьями. У нее по спине тотчас поползли мурашки.
– Собака попала в яму? – спросил один из них.
– Да, – ответила Шона. – Кажется, она сломала лапу.
– Проклятие, – ругнулся второй. – Я знал, что этот глупый пес доставит нам неприятности. Мало того что распугал всех кроликов, на которых мы охотились, так еще Джордж чуть не застрелил его по случайности.
– Что могло бы стать счастливой случайностью, – пошутил человек по имени Джордж.
Шона скрипнула зубами.
– Помогите мне вытащить его из ямы.
– Не утруждайте себя, мисс, – сказал Джордж. – Если он сломал лапу, лучше избавить его от мучений.
Шона в ужасе обернулась:
– Застрелить, хотите сказать?
– Сломанные конечности не лечатся, мисс, – подчеркнул он. – Собака, лошадь, корова, если сломали ногу, то лучшее избавление для них – быстрая смерть.
– Нет, – возразила она, морщась от ужаса. – Мы должны попытаться его вылечить.
– Лорд предпочел бы, чтобы его пес умер без дальнейших мучений. Отойдите в сторону.
Джордж поднял ружье и подошел к краю ямы.
Шона загородила ему путь с выражением неукротимого гнева на лице.
– Сделаете еще шаг, и я поверну это ружье против вас.
Мужчина воздел руку с открытой ладонью:
– Успокойтесь, мисс. Я только хочу помочь бессловесной твари. Я хороший стрелок. Он умрет без боли, обещаю.
Шона на мгновение задумалась. Собака была беспомощной, хромой и безнадежной. Как и она сама. Но если есть хоть малейший шанс на спасение…
– Нет. Отойдите. Ну же!
Джордж отступил на шаг.
Шона заглянула в промоину. В сгущающихся сумерках трудно было что-то разглядеть в полумраке провала. Шона медленно перелезла через поваленное дерево и осторожно спустилась вниз по крутой поверхности камня на дно ямы. Собака сидела на задних лапах, держа поврежденную конечность на весу. Сломанная лапа дрожала.
Стоя на краю промоины, Джордж проворчал что-то насчет глупости женщины.
– Не пытайтесь к нему прикоснуться, мисс. Раненая собака не знает, что вы пытаетесь ей помочь. Она вас только покусает.
Шона и так об этом догадывалась. Ласково приговаривая, она протянула к собачьей морде руку, подвергая себя наибольшей опасности, если вдруг пес решит на нее напасть. Животное отвернуло голову, не желая знакомиться, но и не отодвинулось. Шона закрепилась на завоеванной позиции. В конце концов любопытство победило, и пес приблизил нос к ее ладони, чтобы обнюхать. Его теплый влажный нос оставил на ее коже мокрые следы. Затем позволил ей дотронуться до его головы.
– Умница. Пойдем со мной. Только не думай меня кусать, иначе я тебя уроню, что, уверена, тебе совсем не понравится.
Она подошла к собаке сбоку и обхватила ее одной рукой под грудью, а другой – под животом. Пес был тяжелым. Весил больше трех стоунов[4]. И хотя с весом она еще могла справиться, большая собака на руках не позволяла видеть дорогу, чтобы вскарабкаться вверх по крутому каменистому склону.
Осторожно ступая в поисках твердой опоры под ногами, она начала медленно подниматься по крутому склону промоины, сгибаясь под весом ноши. Один из охотников спустился наполовину вниз, чтобы забрать пса, и дальше понес его сам, в то время как Джордж помог ей выбраться наружу.
– Вы ужасно упрямая, мисс. Но вы только достали его из ямы, а он по-прежнему хромой.
– Занимайтесь своим делом, а его предоставьте мне.
Охотник вернул ей собаку. Шона нежно охватила животное руками. Пес дрожал всем телом, но по крайней мере уже не визжал.
Сквозь деревья впереди Шона увидела очертания господского дома. На душе у нее повеселело, хотя идти было еще далеко. Она вырвала животное из плена смерти, и покинувшая ее надежда снова наполнила ее сердце.
Высокие напольные часы в холле пробили одиннадцать, когда Коналл протянул шляпу Баннерману, своему лакею.
– Я рад, что вы вернулись, сэр, – сказал Баннерман, хмуря кустистые седые брови. Баннерман вместе с кухаркой был одним из тех незаменимых слуг, которых Коналл привез с собой из Лондона. – Мы очень волновались, когда наступила ночь, а вы все не возвращались.
Коналл вздохнул:
– Эта земля меня доконает, Баннерман. Как будто мало одних арендаторов, местных комиссий, кредиторов и сборщиков налогов. Теперь я еще обнаружил, что проклятые браконьеры запрудили ручей на северной границе поместья.
– Мне очень жаль, сэр, – посочувствовал Баннерман. Длинные вертикальные складки на его вялых щеках стали еще глубже. – По-видимому, долгое отсутствие хозяина на этой земле подтолкнуло кое-кого из людей на своевольные поступки.
Коналл снял пальто.
– На какие-то из вольностей я, конечно, мог бы закрыть глаза, но запрудить, к чертовой матери, весь ручей, полный рыбы!
– Я распорядился, чтобы кухарка держала в тепле ваш ужин, сэр. Будете ужинать у себя в покоях?
Коналл вздохнул:
– Нет, спасибо Баннерман. Думаю, что сейчас мне не до еды. Пойду, пожалуй, лягу.
– Сэр, пока вы не ушли… Должен с сожалением вам доложить о небольшом инциденте.
В голове Коналла тотчас промелькнула мысль о своенравной скотнице, сбежавшей утром.
– Шона… вы о ней, не так ли?
– Да, это касается ее, сэр.
– Она в порядке?
– Она – да. Ваша собака, сэр, пойнтер, похоже, он сломал лапу.
– О нет, – ахнул Коналл, поникнув головой.
– Боюсь, что это так, сэр. Насколько я понял, пес покалечился, свалившись в промоину, когда преследовал зайца. Егеря, которые с ним охотились, сказали мне, что хотели освободить животное от страданий, но девушка им не позволила. Они доложили мне о ее поступке, а я поделился с миссис Доэрти, которая ее опекает. Девушке приказали отойти и дать пристрелить животное, но она яростно воспротивилась, заявив, что сможет его вылечить. Насколько я понял, она ругалась последними словами, сэр, и закрывала его от ружейного дула. Она проявила такую непреклонность, что нам пришлось позволить ей поступить по-своему.
– Ясно.
– Утром я, конечно, распоряжусь, чтобы ее наказали за неповиновение. Но сегодня решил, что вам, как лорду и хозяину собаки, сподручнее решить судьбу животного.
Коналл прикусил щеку.
– Где девушка сейчас?
– В конюшне, сэр, с собакой.
Коналл кивнул:
– Очень хорошо. Дайте мне лампу.
Баннерман отправился на кухню, а Коналл снова оделся. Баннерман вернулся с лампой, в которой горела свеча. Убедившись, что дверца плотно закрыта, передал ее хозяину.
Внутренний двор тонул в тишине. В отличие от жителей Лондона почти все в деревне отправлялись в постель с наступлением темноты. Большинство слуг, за исключением, пожалуй, тех, кто ждал его возвращения, давным-давно пошли спать.
Подняв лампу, Коналл вошел в конюшню. В воздухе стоял густой запах лошадей и кожи. Бесшумно ступая по соломенной подстилке, он двигался, не тревожа покоя лошадей, мирно дремлющих в своих стойлах. Но в конце конюшни, где находилось отделение для окота, мерцал свет.
Коналл тихо приблизился к освещенному пространству, где тьму разгоняла висевшая на стенном крючке зажженная лампа. Но в стойле оказалось пусто. Обшарив взглядом все углы просторного помещения, Коналл так никого и не увидел. Внезапно его внимание привлекло движение в тени оконного проема, прорубленного в середине толстой каменной стены, треснувшей под тяжестью веков.
На широком подоконнике лежала Шона.
– Ну-ну, детка, успокойся. Слезами горю не поможешь.
– Но почему, Иона? – Ее лицо было мокрым от слез. – Почему Хьюм на это согласился? Мы с Уиллоу должны были через три месяца получить свободу.
Иона покачала головой:
– Это все этот негодяй, мистер Хартопп. Он сказал, что лорд никогда не согласится взять себе в услужение ученика на такой короткий период, чтобы обучить чему-либо и получить с этого доход.
– Обучить? Чему? – взвилась Шона. – Англичанин взял меня доить коров! Он хочет запереть меня в коровнике и забыть обо мне. – Она высморкала нос в салфетку, которую ей протянула Иона. – Я не смогу еще три года терпеть эту пытку.
Иона заломила руки.
– Выпей еще чаю.
– Не хочу чая! – воскликнула Шона. – О, Иона, я должна найти способ обрести свободу. Ты не знаешь, как это сделать?
– Что ж, – произнесла Иона, наливая себе еще одну чашку. – Ученичество – это не рабство. Есть определенные правила. Если ты чем-то недовольна, можешь написать жалобу попечителям из прихода. Но придется ждать выездной сессии суда. А ты знаешь, сколько времени это может занять.
Шона сжала салфетку в руке.
– Я не могу ждать, Иона. И не стану. Нужно срочно что-то делать. Что, если мы сбежим? Назад в Северное нагорье или в Англию…
Иона ударила кулаком по деревянной столешнице, и от этого звука слова застряли у Шоны в горле.
– Даже не думай! Ученик не может сбежать от хозяина. Это нарушение закона. Вас бросят в тюрьму. Обеих! Немедленно выбрось эту мысль из головы!
Отчаяние охватило Шону.
– Но я не хочу всю жизнь работать на ферме. Я этого не вынесу.
– Побег – не выход. Мне невыносима мысль, что вас могут заточить в темницу. Это очень плохо. А Уиллоу? Она там не выживет.
– За Уиллоу можно не бояться. Ей нравится в Балленкриффе. Конечно, она живет на господской половине дома, пьет с хозяином чай и каждые четыре минуты получает новую одежду. Зачем ей бежать?
– Послушай, Шона… Мне стыдно за тебя. Никогда не думала, что ты будешь завидовать сестре.
Шона покачала головой:
– Я не… просто… я скучаю по ней.
Глаза ее снова наполнились слезами.
Иона погладила ее по щеке.
– Прошел всего день, Шона. Вы никогда не спали порознь. Это естественно. Выше нос. Ты не знаешь, какие перемены наступят завтра.
Шона покачала головой. Черные пряди липли к ее мокрым щекам.
– Я не вынесу и дня, зная, что мне еще три года мучиться под пятой у этого человека. Мне нужно разыскать брата. Я должна найти выход!
Шона внезапно вскочила с места, проскрежетав стулом по полу и испугав Иону.
Иона медленно кивнула. Шона в силу своей непредсказуемости могла пойти по неверной дорожке от одного только отчаяния. И если Иона хочет предотвратить катастрофу, то должна предложить мудрость, а не утешение.
– Очень хорошо, – сказала она, положив руки на стол. – Есть несколько способов расторгнуть договор об обучении.
Опухшие от слез глаза Шоны уставились на Иону.
– Смерть хозяина…
Шона в ожидании моргнула.
– …его финансовая несостоятельность…
Шона снова села за кухонный стол.
– …физическое насилие, его неспособность обеспечивать твои потребности… или, если ты выйдешь замуж… или станешь нетрудоспособной вследствие – не знаю – потери рук или еще чего-то.
Шона сидела некоторое время молча, обдумывая эти возможности.
– Замужество… Что, если я выйду замуж? Если я найду мужчину, готового на мне жениться, англичанин должен будет меня отпустить, верно?
– Да. Но тебе, конечно же, понадобится его разрешение. Я, правда, не слышала, чтобы хозяева не позволяли молодым женщинам выходить замуж. Если он даст это разрешение, твое замужество расторгнет договор об обучении.
Шона прикусила ноготь большого пальца на руке.
– Да… думаю, этого достаточно. Это даст мне свободу. – Ее лицо просветлело. – Если бы я могла найти подходящего парня…
– Остынь. Подумай, что ты говоришь. Что такое, по-твоему, супружество? Брак с чужим человеком такое же ярмо. Зачем менять шило на мыло? И уж из того ярма, поверь мне, не вырваться. Пока смерть не разлучит вас.
– Я воспользуюсь этой возможностью.
– Ты уверена?
– Да! – радостно воскликнула Шона. Но улыбка на ее лице тут же угасла. – Постой, а что будет с Уиллоу?
Иона покачала головой:
– Ничего. Ей придется остаться.
– Я не могу ее бросить, – сказала Шона.
– Ты слишком многого хочешь, Шона. За все нужно платить, а у тебя нет денег.
– Может, мы обе смогли бы выйти замуж… – Она откинулась на стуле и закрыла лицо руками. – Но я знаю Уиллоу, она не пойдет замуж за человека, которого не любит.
– Ты тоже не должна этого делать.
Шона печально вздохнула, закрыв в изнеможении глаза.
– Как ты сказала: за все нужно платить.
Иона встала из-за стола и поставила грязные чашки в тазик.
– Я не вижу другого пути. Только брак с самим лордом даст свободу вам обеим.
Глаза Шоны медленно распахнулись.
– Что ты сказала? – прошептала она.
– Невозможно, чтобы вы обе стали свободны…
– Нет, насчет брака с лордом. – Разрозненные фрагменты картины начали складываться у нее в единое целое. – Если я выйду замуж за своего хозяина, то из ученицы стану женой, а моя сестра – его свояченицей, тоже свободной от обязательств по договору об обучении. – На ее лице промелькнуло неистовое выражение надежды. – Иона, ты умница!
Глаза Ионы округлились от удивления, и она погрозила Шоне пальцем:
– Не приписывай мне этого безумства. Ты вообще понимаешь, что говоришь? Неужели ты искренне веришь, что землевладелец, хозяин имения может жениться на бедной скотнице?
Шона не хотела обсуждать, исполнимо или нет то, что она задумала. Главное, что это было возможно.
– Почему бы и нет? Такое уже случалось.
Иона скрестила руки на своей большой груди.
– Ты свихнулась, это точно. Такая девушка, как ты, неподходящая пара для такого мужчины, как он. Если он еще не женат, то будет искать даму, знатную и богатую. Даму, которая войдет с парадного крыльца, а не с черной лестницы.
Шона вполуха слушала доводы Ионы. Ее взгляд метался по столу, словно считывал план действий с деревянной поверхности.
– Заставить его влюбиться в меня будет непросто. Ведь он меня терпеть не может. Но думаю, что смогу с этим справиться. Я должна его соблазнить.
Иона издала глухой смешок.
– Во-первых, я сомневаюсь, что ты знаешь, как это делается. Во-вторых, ничего у тебя не получится. Если даже ты соблазнишь его, это не значит, что он на тебе женится. Многие служанки таким образом оказывались в положении, но ни один уважающий себя лорд вроде него не признавал незаконнорожденных детей. Он просто выбросит тебя на улицу. А с ребенком в подоле другой мужчина вряд ли на тебя позарится.
Шона прикусила губу. Она готова была рискнуть и принять судьбу, которой не хотела для своей сестры. План опасный и почти неосуществимый.
Но даже самый маленький шанс лучше, чем вообще никакого.
Дорога назад была долгой и тягостной. Шона возвращалась в свой новый дом.
Маслянистое шотландское солнце висело низко над горизонтом. Спускавшийся на землю вечер выхолащивал из воздуха последние остатки тепла. Как и ее надежду.
Брак с англичанином. Глупая идея. План, возникший в момент отчаяния.
Англичанин никогда не снизойдет до женитьбы на такой, как она. Выражение презрения на его лице в то утро говорило само за себя. И не напрасно. Шона нагрубила ему. Обвинила во всех смертных грехах. И дала ему пощечину! Ни один хозяин не потерпел бы такого возмутительного поведения. Как можно ожидать от него чего-то другого, кроме презрения, когда она сама демонстрировала ему лишь презрение?
Внезапно жуткий звук нарушил спокойствие угасающего дня. Крик тонкий и пронзительный… крик боли животного. От этого крика Шона сама испытала сердечную боль. Жалость, сострадание и еще какой-то безымянный природный инстинкт – все это вместе толкнуло ее в направлении раненого создания.
В лесу было гораздо темнее, чем в поле, однако ноги сами несли ее, не разбирая дороги. Она мчалась, вздымая на земле сухие листья. Визг собаки становился все громче. Приступ страха пробудил в ней инстинкт самосохранения. Она знала, что в лесу водились одичавшие собаки, и там, где была одна, наверняка найдутся и другие.
Запыхавшись от бега, она остановилась и прислушалась. Еще один визг наполнил воздух. Слава Богу, стая не отозвалась. Собака жалобно визжала, разрывая ей сердце. Дикая или нет, Шоне было все равно. Она не могла выносить страданий другого существа.
Источник звука она нашла на поляне. В глубокой промоине за упавшим гнилым деревом сидела поджарая белая собака с темными пятнами вокруг висячих ушей и пыталась выкарабкаться из глубокой ямы.
Шона опустилась на колени перед промоиной, чтобы получше разглядеть. Собака была похожа на пойнтера англичанина, но полной уверенности у Шоны не было. Животное не могло выбраться наружу и тяжело дышало. Одна из передних лап собаки висела под неестественным углом.
Сзади к Шоне подошли и остановились за ее спиной двое мужчин с ружьями. У нее по спине тотчас поползли мурашки.
– Собака попала в яму? – спросил один из них.
– Да, – ответила Шона. – Кажется, она сломала лапу.
– Проклятие, – ругнулся второй. – Я знал, что этот глупый пес доставит нам неприятности. Мало того что распугал всех кроликов, на которых мы охотились, так еще Джордж чуть не застрелил его по случайности.
– Что могло бы стать счастливой случайностью, – пошутил человек по имени Джордж.
Шона скрипнула зубами.
– Помогите мне вытащить его из ямы.
– Не утруждайте себя, мисс, – сказал Джордж. – Если он сломал лапу, лучше избавить его от мучений.
Шона в ужасе обернулась:
– Застрелить, хотите сказать?
– Сломанные конечности не лечатся, мисс, – подчеркнул он. – Собака, лошадь, корова, если сломали ногу, то лучшее избавление для них – быстрая смерть.
– Нет, – возразила она, морщась от ужаса. – Мы должны попытаться его вылечить.
– Лорд предпочел бы, чтобы его пес умер без дальнейших мучений. Отойдите в сторону.
Джордж поднял ружье и подошел к краю ямы.
Шона загородила ему путь с выражением неукротимого гнева на лице.
– Сделаете еще шаг, и я поверну это ружье против вас.
Мужчина воздел руку с открытой ладонью:
– Успокойтесь, мисс. Я только хочу помочь бессловесной твари. Я хороший стрелок. Он умрет без боли, обещаю.
Шона на мгновение задумалась. Собака была беспомощной, хромой и безнадежной. Как и она сама. Но если есть хоть малейший шанс на спасение…
– Нет. Отойдите. Ну же!
Джордж отступил на шаг.
Шона заглянула в промоину. В сгущающихся сумерках трудно было что-то разглядеть в полумраке провала. Шона медленно перелезла через поваленное дерево и осторожно спустилась вниз по крутой поверхности камня на дно ямы. Собака сидела на задних лапах, держа поврежденную конечность на весу. Сломанная лапа дрожала.
Стоя на краю промоины, Джордж проворчал что-то насчет глупости женщины.
– Не пытайтесь к нему прикоснуться, мисс. Раненая собака не знает, что вы пытаетесь ей помочь. Она вас только покусает.
Шона и так об этом догадывалась. Ласково приговаривая, она протянула к собачьей морде руку, подвергая себя наибольшей опасности, если вдруг пес решит на нее напасть. Животное отвернуло голову, не желая знакомиться, но и не отодвинулось. Шона закрепилась на завоеванной позиции. В конце концов любопытство победило, и пес приблизил нос к ее ладони, чтобы обнюхать. Его теплый влажный нос оставил на ее коже мокрые следы. Затем позволил ей дотронуться до его головы.
– Умница. Пойдем со мной. Только не думай меня кусать, иначе я тебя уроню, что, уверена, тебе совсем не понравится.
Она подошла к собаке сбоку и обхватила ее одной рукой под грудью, а другой – под животом. Пес был тяжелым. Весил больше трех стоунов[4]. И хотя с весом она еще могла справиться, большая собака на руках не позволяла видеть дорогу, чтобы вскарабкаться вверх по крутому каменистому склону.
Осторожно ступая в поисках твердой опоры под ногами, она начала медленно подниматься по крутому склону промоины, сгибаясь под весом ноши. Один из охотников спустился наполовину вниз, чтобы забрать пса, и дальше понес его сам, в то время как Джордж помог ей выбраться наружу.
– Вы ужасно упрямая, мисс. Но вы только достали его из ямы, а он по-прежнему хромой.
– Занимайтесь своим делом, а его предоставьте мне.
Охотник вернул ей собаку. Шона нежно охватила животное руками. Пес дрожал всем телом, но по крайней мере уже не визжал.
Сквозь деревья впереди Шона увидела очертания господского дома. На душе у нее повеселело, хотя идти было еще далеко. Она вырвала животное из плена смерти, и покинувшая ее надежда снова наполнила ее сердце.
Высокие напольные часы в холле пробили одиннадцать, когда Коналл протянул шляпу Баннерману, своему лакею.
– Я рад, что вы вернулись, сэр, – сказал Баннерман, хмуря кустистые седые брови. Баннерман вместе с кухаркой был одним из тех незаменимых слуг, которых Коналл привез с собой из Лондона. – Мы очень волновались, когда наступила ночь, а вы все не возвращались.
Коналл вздохнул:
– Эта земля меня доконает, Баннерман. Как будто мало одних арендаторов, местных комиссий, кредиторов и сборщиков налогов. Теперь я еще обнаружил, что проклятые браконьеры запрудили ручей на северной границе поместья.
– Мне очень жаль, сэр, – посочувствовал Баннерман. Длинные вертикальные складки на его вялых щеках стали еще глубже. – По-видимому, долгое отсутствие хозяина на этой земле подтолкнуло кое-кого из людей на своевольные поступки.
Коналл снял пальто.
– На какие-то из вольностей я, конечно, мог бы закрыть глаза, но запрудить, к чертовой матери, весь ручей, полный рыбы!
– Я распорядился, чтобы кухарка держала в тепле ваш ужин, сэр. Будете ужинать у себя в покоях?
Коналл вздохнул:
– Нет, спасибо Баннерман. Думаю, что сейчас мне не до еды. Пойду, пожалуй, лягу.
– Сэр, пока вы не ушли… Должен с сожалением вам доложить о небольшом инциденте.
В голове Коналла тотчас промелькнула мысль о своенравной скотнице, сбежавшей утром.
– Шона… вы о ней, не так ли?
– Да, это касается ее, сэр.
– Она в порядке?
– Она – да. Ваша собака, сэр, пойнтер, похоже, он сломал лапу.
– О нет, – ахнул Коналл, поникнув головой.
– Боюсь, что это так, сэр. Насколько я понял, пес покалечился, свалившись в промоину, когда преследовал зайца. Егеря, которые с ним охотились, сказали мне, что хотели освободить животное от страданий, но девушка им не позволила. Они доложили мне о ее поступке, а я поделился с миссис Доэрти, которая ее опекает. Девушке приказали отойти и дать пристрелить животное, но она яростно воспротивилась, заявив, что сможет его вылечить. Насколько я понял, она ругалась последними словами, сэр, и закрывала его от ружейного дула. Она проявила такую непреклонность, что нам пришлось позволить ей поступить по-своему.
– Ясно.
– Утром я, конечно, распоряжусь, чтобы ее наказали за неповиновение. Но сегодня решил, что вам, как лорду и хозяину собаки, сподручнее решить судьбу животного.
Коналл прикусил щеку.
– Где девушка сейчас?
– В конюшне, сэр, с собакой.
Коналл кивнул:
– Очень хорошо. Дайте мне лампу.
Баннерман отправился на кухню, а Коналл снова оделся. Баннерман вернулся с лампой, в которой горела свеча. Убедившись, что дверца плотно закрыта, передал ее хозяину.
Внутренний двор тонул в тишине. В отличие от жителей Лондона почти все в деревне отправлялись в постель с наступлением темноты. Большинство слуг, за исключением, пожалуй, тех, кто ждал его возвращения, давным-давно пошли спать.
Подняв лампу, Коналл вошел в конюшню. В воздухе стоял густой запах лошадей и кожи. Бесшумно ступая по соломенной подстилке, он двигался, не тревожа покоя лошадей, мирно дремлющих в своих стойлах. Но в конце конюшни, где находилось отделение для окота, мерцал свет.
Коналл тихо приблизился к освещенному пространству, где тьму разгоняла висевшая на стенном крючке зажженная лампа. Но в стойле оказалось пусто. Обшарив взглядом все углы просторного помещения, Коналл так никого и не увидел. Внезапно его внимание привлекло движение в тени оконного проема, прорубленного в середине толстой каменной стены, треснувшей под тяжестью веков.
На широком подоконнике лежала Шона.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента