Страница:
Я был очень обрадован звонком, но несколько растерян таким поворотом дел. С.А. Афанасьев не жаловал меня своим вниманием все это время, когда полыхал костер “спора века”. Строго взыскивал за промахи и по-настоящему сердился за то, что институт был в технической оппозиции. До меня доходили слухи, что Сергей Александрович три раза ставил перед Д.Ф. Устиновым вопрос об освобождении меня от должности директора ЦНИИмаша с мотивировкой: “Мешает работать”. Наконец, я выступил на совещании у Устинова против точки зрения министра о прекращении работ над носителем Н1, и такой результат. Воистину, неисповедимы пути Господни.
Могу объяснить неожиданную для меня реакцию Сергея Александровича только одним. Ему, конечно, не хотелось закрывать программу Н1-Л3. Это большое черное несмываемое пятно на фасаде его министерства. Однако Афанасьев видел также, что отстаивать свою точку зрения в сложившейся технической и политической обстановке нет возможности, а сопротивляться такому решению просто опасно: попадешь в лагерь ответственных за выполнение программы. Поэтому мое храброе выступление, вопреки давлению секретаря ЦК КПСС, против прекращения работы над носителем Н1 и аргументация данного мнения не могли не доставить министру удовлетворения. Они были созвучны настроениям и мыслям Афанасьева и были высказаны вслух от имени отраслевого головного института, который он всегда считал безусловным выразителем идей Устинова. А тут несогласие, да еще очное, с самим Дмитрием Федоровичем.
Два года спустя, гуляя вместе с Комиссаровым по парку Центральной клинической больницы, где мы находились на излечении, я услышал от него:
— А ты был прав, Юра, выступая тогда против закрытия темы Н1. Мы совершили ошибку.
Это был большой подарок мне.
В 1974 году было принято правительственное решение о прекращении работ над лунным комплексом Н1-Л3 с заботливой рекомендацией максимального использования всего созданного по указанной программе производственного, технологического и испытательного оборудования для разработки новой многоразовой космической системы. Позднее она получила название “Энергия” — “Буран”.
Как всегда в нашей практике бывало, при смене технического курса меняют и руководителей — вождей, с чьим именем связано это направление. Василий Павлович Мишин был освобожден от должности главного конструктора ЦКБЭМ, которое объединили с Конструкторским бюро энергетического машиностроения и назвали научно-производственным объединением “Энергия” (НПО “Энергия”). Его руководителем был назначен выдающийся конструктор В.П. Глушко — основоположник отечественного практического ракетного двигателестроения. Указанному объединению поручили разработку системы “Энергия” — “Буран” как средства, парирующего усилия американцев завоевать превосходство в космическом пространстве в военных целях, используя разработку системы “Спейс шаттл”.
Так складывались, протекали и завершились связанные с нашей грандиозной уникальной лунной программой Н1-Л3 события, которые были видны мне как директору ЦНИИмаша, бывшему непосредственным участником этой исторической эпопеи.
В условиях появления неограниченной гласности и возможности высказывать самые произвольные суждения, не неся никакой ответственности за умышленное или неумышленное искажение фактов и необоснованные обвинения отдельных лиц, организаций в злонамеренных поступках, увидели свет многие публикации на тему: “Почему мы не полетели на Луну?” Попробуем и мы спокойно разобраться в том, кто виноват, что советский человек не ступил на поверхность Луны? Главный ли конструктор В.П. Мишин и вверенный ему мощнейший творческий коллектив ЦКБЭМ и его смежников оказались не в силах решить эту эпохальную техническую проблему? Или партийное и государственное руководство страны не дало возможности творцам космической техники реализовать их проект?
Высадка человека на Луну изначально не имела основной целью решение чисто научных задач, окупающих своей значимостью колоссальные затраты. Это было, прежде всего, соревнование двух социальных систем, двух сверхдержав за техническое (и военное) лидерство, хоть и окрашенное научными идеями, но стимулирующее гонку стратегических вооружений.
Американское руководство после первых впечатляющих успехов нашего государства в пилотируемых космических полетах с особой остротой и удивлением неожиданно почувствовало пошатнувшийся в международном мнении престиж США как самого могущественного государства в мире и резко возросший технический авторитет Советского Союза. Американцы поняли, что догонять нас в области околоземных пилотируемых полетов — значит, подчеркивать свое техническое отставание. Поэтому нужна была особо впечатляющая космическая программа на грани чуда, чтобы сразу восстановить престиж США. И была выбрана действительно чудо-программа: через восемь лет после полета первого человека по орбите Земли высадить экспедицию на поверхность Луны. На эту программу не пожалели ни средств, ни сил, отбросив все непрестижные, хотя научно и более значимые, космические исследования. Программа обошлась американцам в 25 млрд долл.
Мне представляется, что руководство нашего государства не оценило поначалу всей политической остроты американского вызова и не придало ему должного значения, продолжая тиражировать успех в области космических околоземных пилотируемых полетов и собирая обильные плоды мирового восхищения. В этой космической гонке мы, как в решете, растеряли столь необходимые время и средства. Когда же было принято решение о создании лунного комплекса Н1-Л3 и высадке на Луну советского человека первым, время было полностью упущено и никакие дополнительные меры уже не позволяли решить задачу. Поэтому надо было очень тщательно и трезво взвесить наши производственные и экономические возможности прежде, чем браться за работу и включаться в подобное соревнование.
Нужно было принимать какие-то сверхординарные меры в общегосударственном масштабе или не стоило вообще начинать разработку лунного экспедиционного комплекса, а сосредоточить все свои силы на изучении Луны и заборе ее грунта первыми с помощью автоматических аппаратов. К этому мы были довольно близки. Решая указанную задачу практически факультативно, параллельно с лунной экспедицией, и начав двигаться в указанном направлении значительно позднее, чем следовало, мы, тем не менее, если бы не случайная ошибка в расчетах, первыми в истории человечества доставили бы лунный грунт на Землю с помощью автоматического аппарата “Луна-15”, опередив американцев на несколько дней. Конечно, указанное приоритетное достижение, естественно, не имело бы такого общественного резонанса, как высадка американского астронавта на Луну. Однако в чисто научном плане отечественные исследования были бы близки к американским, сняли бы с них ореол научной славы и в значительной мере обесценили целесообразность такой дорогой лунной экспедиции, как “Аполлон”. Политический азарт и опыт военных лет, когда люди сотворили практически невозможное, возобладали и на этот раз, вселив надежду на обещания конструкторов. В этом, по моему мнению, и состоит главная ошибка партийного и государственного руководства, санкционировавших работы над решением практически невыполнимой задачи в обычном режиме.
Могли ли главный конструктор В.П. Мишин и его прославленный коллектив вместе со смежниками решить техническую проблему высадки человека на Луну, не привязываясь к жестким срокам? Конечно, могли. Мишин, несомненно, выдающийся конструктор, и его вклад в развитие ракетной и космической техники значителен. С именем Василия Павловича связана существенная доля успехов космонавтики и ракетостроения. Он хорошо зарекомендовал себя, работая первым заместителем С.П. Королева. Многие и многие оригинальные проектные и конструкторские решения внесены Мишиным в разработанные ОКБ-1 С.П. Королева ракеты и космические системы. Василий Павлович самостоятельно продолжил и закончил разработку космического корабля “Союз” и возглавил работы по созданию долговременной орбитальной станции типа “Салют” — уникальной космической системы, обеспечившей космонавтам возможность неограниченное время работать на орбите Земли в интересах науки и народного хозяйства. Этим Мишин практически открыл широкую дорогу пилотируемой околоземной космонавтике. В течение длительного времени он являлся главным конструктором лунного комплекса Н1-Л3. Квалифицированный состав ЦКБЭМ и его смежников обладал необходимым опытом работы для реализации лунной экспедиции. Но что же обрекло на неудачу ЦКБЭМ?
Ответ может быть лишь один. Недостаточный объем наземной отработки комплекса и его двигателей, спровоцированный в определенном смысле краткостью сроков осуществления экспедиции, недостаточностью материального и производственного обеспечения работ, а также приверженностью к нерациональной методологии отработки надежности изделий при их летных испытаниях. Это привело к частым и крупным авариям, значительной затяжке сроков отработки комплекса и, как следствие, к потере целевого назначения лунной экспедиции. Отрицательные последствия вызвало и желание разработчика угодить начальству минимизацией запрашиваемых средств на экспедицию, что создавало у руководства иллюзию простоты решения проблемы. Вместо того чтобы с самого начала показать грандиозность задачи, весь объем потребных затрат, не боясь, что правительство может не пойти на создание лунного экспедиционного комплекса, разработчики осторожно и постепенно приоткрывали карты своих настоящих потребностей, затягивая кардинальное решение проблемы. В этом, по моему мнению, состояла главная ошибка Мишина, осложненная внешними трудностями.
Сейчас трудно определить, кто больше повинен в том, что мы не слетали на Луну. Государственное руководство, поставившее (по своему незнанию) нереальную задачу, или главный конструктор Мишин, согласившийся ее исполнять без необходимого обеспечения и в фантастические сроки за счет сокращения требующейся обстоятельной наземной отработки. Скорее всего, в равной степени виноваты обе стороны. Но результат получился естественным. Беспросветно низкая надежность нашего комплекса и критическая затяжка сроков его отработки, с одной стороны. Высадки американских астронавтов на Луну в этот период времени, с другой. В результате политическая и научная ценность отечественной лунной экспедиции была полностью утрачена.
В плену собственных забот о комплексе Н1-Л3
Могу объяснить неожиданную для меня реакцию Сергея Александровича только одним. Ему, конечно, не хотелось закрывать программу Н1-Л3. Это большое черное несмываемое пятно на фасаде его министерства. Однако Афанасьев видел также, что отстаивать свою точку зрения в сложившейся технической и политической обстановке нет возможности, а сопротивляться такому решению просто опасно: попадешь в лагерь ответственных за выполнение программы. Поэтому мое храброе выступление, вопреки давлению секретаря ЦК КПСС, против прекращения работы над носителем Н1 и аргументация данного мнения не могли не доставить министру удовлетворения. Они были созвучны настроениям и мыслям Афанасьева и были высказаны вслух от имени отраслевого головного института, который он всегда считал безусловным выразителем идей Устинова. А тут несогласие, да еще очное, с самим Дмитрием Федоровичем.
Два года спустя, гуляя вместе с Комиссаровым по парку Центральной клинической больницы, где мы находились на излечении, я услышал от него:
— А ты был прав, Юра, выступая тогда против закрытия темы Н1. Мы совершили ошибку.
Это был большой подарок мне.
В 1974 году было принято правительственное решение о прекращении работ над лунным комплексом Н1-Л3 с заботливой рекомендацией максимального использования всего созданного по указанной программе производственного, технологического и испытательного оборудования для разработки новой многоразовой космической системы. Позднее она получила название “Энергия” — “Буран”.
Как всегда в нашей практике бывало, при смене технического курса меняют и руководителей — вождей, с чьим именем связано это направление. Василий Павлович Мишин был освобожден от должности главного конструктора ЦКБЭМ, которое объединили с Конструкторским бюро энергетического машиностроения и назвали научно-производственным объединением “Энергия” (НПО “Энергия”). Его руководителем был назначен выдающийся конструктор В.П. Глушко — основоположник отечественного практического ракетного двигателестроения. Указанному объединению поручили разработку системы “Энергия” — “Буран” как средства, парирующего усилия американцев завоевать превосходство в космическом пространстве в военных целях, используя разработку системы “Спейс шаттл”.
Так складывались, протекали и завершились связанные с нашей грандиозной уникальной лунной программой Н1-Л3 события, которые были видны мне как директору ЦНИИмаша, бывшему непосредственным участником этой исторической эпопеи.
В условиях появления неограниченной гласности и возможности высказывать самые произвольные суждения, не неся никакой ответственности за умышленное или неумышленное искажение фактов и необоснованные обвинения отдельных лиц, организаций в злонамеренных поступках, увидели свет многие публикации на тему: “Почему мы не полетели на Луну?” Попробуем и мы спокойно разобраться в том, кто виноват, что советский человек не ступил на поверхность Луны? Главный ли конструктор В.П. Мишин и вверенный ему мощнейший творческий коллектив ЦКБЭМ и его смежников оказались не в силах решить эту эпохальную техническую проблему? Или партийное и государственное руководство страны не дало возможности творцам космической техники реализовать их проект?
Высадка человека на Луну изначально не имела основной целью решение чисто научных задач, окупающих своей значимостью колоссальные затраты. Это было, прежде всего, соревнование двух социальных систем, двух сверхдержав за техническое (и военное) лидерство, хоть и окрашенное научными идеями, но стимулирующее гонку стратегических вооружений.
Американское руководство после первых впечатляющих успехов нашего государства в пилотируемых космических полетах с особой остротой и удивлением неожиданно почувствовало пошатнувшийся в международном мнении престиж США как самого могущественного государства в мире и резко возросший технический авторитет Советского Союза. Американцы поняли, что догонять нас в области околоземных пилотируемых полетов — значит, подчеркивать свое техническое отставание. Поэтому нужна была особо впечатляющая космическая программа на грани чуда, чтобы сразу восстановить престиж США. И была выбрана действительно чудо-программа: через восемь лет после полета первого человека по орбите Земли высадить экспедицию на поверхность Луны. На эту программу не пожалели ни средств, ни сил, отбросив все непрестижные, хотя научно и более значимые, космические исследования. Программа обошлась американцам в 25 млрд долл.
Мне представляется, что руководство нашего государства не оценило поначалу всей политической остроты американского вызова и не придало ему должного значения, продолжая тиражировать успех в области космических околоземных пилотируемых полетов и собирая обильные плоды мирового восхищения. В этой космической гонке мы, как в решете, растеряли столь необходимые время и средства. Когда же было принято решение о создании лунного комплекса Н1-Л3 и высадке на Луну советского человека первым, время было полностью упущено и никакие дополнительные меры уже не позволяли решить задачу. Поэтому надо было очень тщательно и трезво взвесить наши производственные и экономические возможности прежде, чем браться за работу и включаться в подобное соревнование.
Нужно было принимать какие-то сверхординарные меры в общегосударственном масштабе или не стоило вообще начинать разработку лунного экспедиционного комплекса, а сосредоточить все свои силы на изучении Луны и заборе ее грунта первыми с помощью автоматических аппаратов. К этому мы были довольно близки. Решая указанную задачу практически факультативно, параллельно с лунной экспедицией, и начав двигаться в указанном направлении значительно позднее, чем следовало, мы, тем не менее, если бы не случайная ошибка в расчетах, первыми в истории человечества доставили бы лунный грунт на Землю с помощью автоматического аппарата “Луна-15”, опередив американцев на несколько дней. Конечно, указанное приоритетное достижение, естественно, не имело бы такого общественного резонанса, как высадка американского астронавта на Луну. Однако в чисто научном плане отечественные исследования были бы близки к американским, сняли бы с них ореол научной славы и в значительной мере обесценили целесообразность такой дорогой лунной экспедиции, как “Аполлон”. Политический азарт и опыт военных лет, когда люди сотворили практически невозможное, возобладали и на этот раз, вселив надежду на обещания конструкторов. В этом, по моему мнению, и состоит главная ошибка партийного и государственного руководства, санкционировавших работы над решением практически невыполнимой задачи в обычном режиме.
Могли ли главный конструктор В.П. Мишин и его прославленный коллектив вместе со смежниками решить техническую проблему высадки человека на Луну, не привязываясь к жестким срокам? Конечно, могли. Мишин, несомненно, выдающийся конструктор, и его вклад в развитие ракетной и космической техники значителен. С именем Василия Павловича связана существенная доля успехов космонавтики и ракетостроения. Он хорошо зарекомендовал себя, работая первым заместителем С.П. Королева. Многие и многие оригинальные проектные и конструкторские решения внесены Мишиным в разработанные ОКБ-1 С.П. Королева ракеты и космические системы. Василий Павлович самостоятельно продолжил и закончил разработку космического корабля “Союз” и возглавил работы по созданию долговременной орбитальной станции типа “Салют” — уникальной космической системы, обеспечившей космонавтам возможность неограниченное время работать на орбите Земли в интересах науки и народного хозяйства. Этим Мишин практически открыл широкую дорогу пилотируемой околоземной космонавтике. В течение длительного времени он являлся главным конструктором лунного комплекса Н1-Л3. Квалифицированный состав ЦКБЭМ и его смежников обладал необходимым опытом работы для реализации лунной экспедиции. Но что же обрекло на неудачу ЦКБЭМ?
Ответ может быть лишь один. Недостаточный объем наземной отработки комплекса и его двигателей, спровоцированный в определенном смысле краткостью сроков осуществления экспедиции, недостаточностью материального и производственного обеспечения работ, а также приверженностью к нерациональной методологии отработки надежности изделий при их летных испытаниях. Это привело к частым и крупным авариям, значительной затяжке сроков отработки комплекса и, как следствие, к потере целевого назначения лунной экспедиции. Отрицательные последствия вызвало и желание разработчика угодить начальству минимизацией запрашиваемых средств на экспедицию, что создавало у руководства иллюзию простоты решения проблемы. Вместо того чтобы с самого начала показать грандиозность задачи, весь объем потребных затрат, не боясь, что правительство может не пойти на создание лунного экспедиционного комплекса, разработчики осторожно и постепенно приоткрывали карты своих настоящих потребностей, затягивая кардинальное решение проблемы. В этом, по моему мнению, состояла главная ошибка Мишина, осложненная внешними трудностями.
Сейчас трудно определить, кто больше повинен в том, что мы не слетали на Луну. Государственное руководство, поставившее (по своему незнанию) нереальную задачу, или главный конструктор Мишин, согласившийся ее исполнять без необходимого обеспечения и в фантастические сроки за счет сокращения требующейся обстоятельной наземной отработки. Скорее всего, в равной степени виноваты обе стороны. Но результат получился естественным. Беспросветно низкая надежность нашего комплекса и критическая затяжка сроков его отработки, с одной стороны. Высадки американских астронавтов на Луну в этот период времени, с другой. В результате политическая и научная ценность отечественной лунной экспедиции была полностью утрачена.
В плену собственных забот о комплексе Н1-Л3
ЦНИИмаш не только занимался идеологическими вопросами создания экспедиционного лунного комплекса, но и являлся прямым участником проекта в качестве смежника, осуществляя аэродинамические, прочностные, динамические, тепловые и другие научные экспериментально-теоретические исследования, разработку материалов и теплозащитных покрытий, а также средств измерений и датчиков, необходимых для полигонных и стендовых испытаний, в обеспечение проектирования такого комплекса, предоставляя также исходные данные для этого. О некоторых эпизодах, сохранившихся в моей памяти, а это чаще всего сложные или конфликтные моменты, которые не минуют директора и хорошо запоминаются, мне и хотелось бы рассказать. Все положительные результаты деятельности института, удовлетворяющие заказчика — ОКБ, обычно принимаются буднично, как само собой разумеющееся, без выражения бурной благодарности исполнителю или восторгов по поводу содеянного. Они скромно помещаются в копилку общих достижений главного конструктора.
Лунный комплекс Н1-Л3 создавался не как очередной рядовой объект аналог отработанных ракет-носителей, а как принципиально новая конструкция, колоссальный шаг вперед. Носитель Н-1 по своей стартовой массе был на порядок больше замечательного носителя “Восток”. Учитывая уникальность комплекса Н1-Л3 и сложность решаемой им задачи, при создании комплекса разработчики заложили предельно возможные удельные массовые и энергетические характеристики всех его элементов. Поэтому отработка аэродинамики, гиперзвукового нагрева, нагрузок, динамики, конструкционных материалов и технологии их применения, статической и тепловой прочности комплекса представляла собой чрезвычайно сложную техническую проблему для НИИ-88 (ЦНИИмаша). Перечисленные направления экспериментально-теоретических исследований, закрепленные за институтом постановлением правительства, охватывали практически все области, от которых зависела возможность создания комплекса Н1-Л3 носителя Н1 и лунного корабля Л3 — и совершенство его летно-технических характеристик.
Таким образом, на институт ложилась огромная ответственность за отработку комплекса. Что касается его прочности, то нужно было разработать теоретические методы расчета на прочность больших оболочечных конструкций, подкрепленных продольно-поперечным силовым набором, с очень малым отношением толщины к диаметру; установить допустимые, по возможности минимальные, коэффициенты запаса прочности всех элементов комплекса; выдать необходимые данные для определения допустимых нагрузок на конструкцию и провести подтверждающие ее прочность статические испытания натурных сборок. С указанной целью предстояло испытать 280 натурных объектов в более чем 600 случаях нагружения. При решении указанной проблемы специалисты с первых же шагов столкнулись с существенными трудностями. Для проведения впервые в нашей практике статических прочностных испытаний таких колоссальных по своим размерам натурных оболочек (диаметром 16 м и высотой 20 м) при требующихся усилиях сжатия, больших 10 000 тс, необходимо было создавать новую лабораторию: большой корпус с мощными силовыми полом и стенами, уникальную оснастку, автоматизированные системы силонагружения конструкции, обработки результатов измерений напряжений и контроля максимальных напряжений в наиболее ответственных местах объекта.
Такой контроль был особенно необходим, так как он предохранял испытываемую конструкцию от случайного разрушения в результате простых просчетов или технологических ошибок. В процессе поэтапного нагружения конструкции всегда имелась возможность прекратить ее испытания, если напряжения в какой-либо точке будут приближаться к разрушающим вопреки расчетным данным. Ведь испытываемая конструкция из-за своих размеров могла собираться только на прочностном стенде по заводской технологии. На это уходило 6 месяцев. На изготовление новой материальной части требовалось примерно такое же время. Два месяца приходились на прочностные испытания. Следовательно, любая неудача при статических прочностных испытаниях носителя Н1 отбрасывала отработку его конструкции на 12-14 месяцев, что при взятых темпах реализации лунной программы являлось катастрофой. Забегая вперед, отмечу, что принятая методика контроля полностью себя оправдала. Было множество таких аварийных ситуаций, которые привели бы к потере материальной части в результате ее разрушения, не будь такой системы. В основном эти ситуации порождались технологическими ошибками изготовления элементов конструкции и неправильной сборкой.
Со строительством новой экспериментальной базы статических испытаний не все шло гладко. Заместитель главного конструктора В.П. Мишин выступал против создания прочностной лаборатории в НИИ-88, ссылаясь на то, что статические испытания оболочек вообще не нужны, так как методы расчета их прочности обладают достаточно высокой точностью, а испытания оболочек-“свидетелей” не обеспечивают безопасности летных образцов. Василию Павловичу даже удалось убедить в этом С.П. Королева, который начал резко выступать против строительства в НИИ-88 лаборатории для отработки прочности комплекса Н1-Л3. Мнение такого авторитетного человека серьезно затормозило начало строительства корпуса статической прочности, поскольку Королев регулярно обращался к начальнику Госплана В.М. Рябикову, настаивая на запрещении строительства этого корпуса в институте, запланированного Госкомитетом оборонной техники. Василий Михайлович как-то позвонил мне и стал выяснять:
— Что у Вас там происходит? Сергей Павлович замучил меня звонками о запрещении строительства корпуса прочности. Каждую неделю звонит. Разберитесь.
Он хорошо знал характер наших отношений после обретения ОКБ-1 независимости от НИИ-88, знал и о столкновении наших интересов по вопросам строительства базы. В этом споре наш институт активно защищал заместитель главного конструктора ОКБ-1 С.О. Охапкин. Он не уставал разъяснять своему руководству, что статические испытания необходимы прежде всего ОКБ-1 и не столько для проверки результатов расчетов на прочность, сколько с целью контроля технологии изготовления и сборки носителя Н1. Как Сергей Осипович оказался прав в дальнейшем!
Для преодоления этого серьезного и не единственного препятствия в работе института над комплексом Н1-Л3 мне пришлось официально и категорично обратиться в госкомитет. Главный инженер 7-го главка мудрый Ефим Наумович Рабинович вызвал меня и Сергея Павловича Королева и прямо сказал:
— Вот что, Сергей Павлович! Если Вам не нужна прочностная лаборатория в НИИ-88 для отработки носителя Н1, пишите официальное письмо за своей подписью, что отказываетесь от помощи института. НИИ-88 по постановлению правительства отвечает за прочность этого носителя. Я на основании бездоказательных разговоров своим решением не могу исключить строительство указанного корпуса.
Такого письма не последовало, и дорога началу строительства была открыта. Но в результате было упущено время, и наш институт не был включен в правительственный график по изготовлению уникальной оснастки, чертежи на которую разработало институтское ОКБ во главе с главным конструктором Н.М. Виленкиным. Для производства силовой оснастки требовалось создание специальных больших строгальных станков. Не был открыт и заказ на приобретение другого дефицитного оборудования. Только инициатива и полезные связи моего первого заместителя Г.Н. Потапова позволили в частном порядке без графика, контролируемого ВПК, изготовить и закупить все необходимое.
Созданная в установленные сроки экспериментальная прочностная база была, действительно, уникальной. На силовом железобетонном полу в большом лабораторном зале были смонтированы два мощных стальных диска в виде планшайб диаметром 18,5 и 12 метров. На них могли собираться силовые корпусы первой и второй ступеней носителя Н1. Планшайбы обеспечивали приложение точечных нагрузок до 500 тс на погонный метр (вместо 50 тс, допускаемых обычными силовыми полами). Был создан ряд универсальных опорных колонн, рычагов, тяг, обеспечивающих любую комбинацию усилий, прилагаемых к испытываемому изделию. Силами института были изготовлены сотни силовозбудителей (гидроцилиндров), рассчитанных на номинальные усилия от 1 до 300 тс.
Автоматизированная система многоточечного нагружения объекта обеспечивала возможность приложения к нему сосредоточенных и распределенных нагрузок по 40 независимым каналам. На большом экране центрального пульта управления испытаниями высвечивались величины напряжений в наиболее ответственных точках испытываемого объекта, получаемые в темпе эксперимента в результате обработки на ЭВМ показаний тензометрических датчиков, что позволяло предотвращать незапланированное разрушение изделия. Необходимые многочисленные испытания были проведены в сжатые сроки, при этом ни одно изделие не было разрушено преждевременно.
Серьезных промахов проектантов в части достижения прочности носителя было обнаружено множество, и, чтобы устранить их, конструкция дорабатывалась. Когда на общей схеме носителя красным карандашом были показаны места его доработки по результатам статических испытаний, то перед нами предстала весьма пестрая и яркая картина, изумившая даже С. А. Афанасьева.
Вот некоторые наиболее характерные из проведенных мероприятий. Испытания подмоторной рамы второй ступени, проведенные в НИИ-88 перед ее огневыми испытаниями в Загорске, выявили ошибку в конструкции рамы — забыли замкнуть тонкостенный силовой контур: рама выдержала только 60% эксплуатационной нагрузки. Если бы прочностные испытания не были своевременно проведены, то запланированные огневые испытания второй ступени неминуемо завершились бы крупной аварией.
Характерный пример технологической ошибки — сварка шаровых баков из лепестков сплава АМгб. Сварка баков из-за их нетранспортабельности проводилась на полигоне Байконур по методу, предложенному институтом Б.Е. Патона. При контрольном заполнении водой самый большой шаровой бак лопнул и вырвавшиеся 1 500 тонн воды устроили настоящий водопад, от которого два человека попали в больницу с серьезными травмами. Оказалось, что сварка была выполнена без учета рекомендаций НИИ-88: проводить аргонно-дуговую сварку баллонов с защитой свариваемого шва от сквозняков. Украинские специалисты не имели опыта работы со сплавом АМгб и указанную защиту не предусмотрели. Они также не обеспечили точную стыковку лепестков, чем был сильно ослаблен сварной шов. Правда, здесь виноваты не теория и расчеты, а простые конструкторские и технологические ошибки, вплоть до использования болтов из нерасчетного (более слабого) материала. Поэтому на всех этапах разработки конструкции необходимо экспериментальное обоснование ее прочности. Вот вам и точные методы прочностных расчетов, на которые так эмоционально ссылался В.П. Мишин, бывший авиационный прочнист в КБ В.Ф. Болховитинова, в споре о строительстве экспериментальной базы.
Отголоски наметившегося противостояния института и ОКБ-1 по вопросу о необходимости создания в НИИ-88 корпуса статических испытаний звучали еще не раз, подогреваемые некоторыми помощниками С.П. Королева. Так, для складирования транспортабельных элементов конструкции носителя Н1, из которых на стапеле должны собираться испытываемые конструкции, нами было запланировано строительство небольшого цеха-склада общей стоимостью в 300 тыс. рублей. Как-то звонит Сергей Павлович и раздраженным голосом спрашивает:
— Почему Вы под предлогом обеспечения работ по носителю Н1 строите второй Куйбышевский завод?
Как можно спокойнее отвечаю, зная, кто и как подсказал Королеву такой вопрос:
— Это простой склад. Громоздкие элементы конструкции носителя нельзя хранить на открытом воздухе из-за режимных соображений и коррозии. Если мне будет предоставлена возможность их складирования в одном из ваших цехов (хотя бы в цехе №39), я прекращу строительство.
Уже совершенно другим тоном Сергей Павлович объясняет мне невозможность использования его площадей и тут же соглашается с нашим решением.
Другой случай. Опять звонок и вопрос Королева:
— Мы тут просто задыхаемся от работы, а мне рассказывают, что у Вас изготавливают довольно крупную модель лунного комплекса Н1-Л3. Вам что, делать больше нечего?
— Сергей Павлович, действительно мы создаем крупные конструктивно подобные модели носителя Вашего лунного комплекса в масштабах 1:5 и 1:10 с целью определения его динамических характеристик с учетом упругости и жидкого наполнения баков. Это мы выполняем по Вашему поручению и Вашему техническому заданию. Если миновала необходимость в таких исследованиях, напишите нам. Мы прекратим эти работы и отдадим Вам модели.
В ответ совершенно дружелюбно, как это мог делать только Королев:
— Как интересно! Неужели вам удается моделировать все толщины материалов и делать точные копии силовых узлов? Я обязательно приду и посмотрю эти работы.
Приехать ему не удалось. Видно кто-то неумышленно, а может быть, с определенным расчетом, подогревал очаги напряженности, оставшиеся после разделения наших организаций. Однако Сергей Павлович был слишком велик, чтобы всерьез попадаться в подобные ловушки. Со временем между прочнистами НИИ-88 и ОКБ-1 установились хорошие деловые отношения, которые позволяли решать в рабочем порядке все текущие и проблемные вопросы. Ведь у ОКБ-1 не было собственной экспериментальной прочностной базы. НИИ-88 помимо экспериментально-теоретических вопросов исследования статической прочности решал проблемы отработки вибро— и термопрочности, создавал новые методы расчетов ракетных конструкций, определял нагрузки, действующие на них в полете, устанавливал нормы прочности различных элементов таких конструкций. Все указанные материалы оформлялись как “Руководства для конструкторов” и “Справочные материалы”, в которых обобщался весь накопленный опыт работы. Ни одного случая отказа Н1 в полете по причине недостаточной прочности не было. В этом немалая заслуга наших специалистов.
Большой объем работ был выполнен в плане исследования аэрогазодинамики носителя Н1 и лунного комплекса Н1-Л3 в целом. В НИИ-88 было проведено более 3 500 аэродинамических продувок различных конструкций. Значительное количество продувок было выполнено также в аэродинамических трубах ЦАГИ и НИИТП с целью дублирования наиболее ответственных исходных данных или использования положительных индивидуальных особенностей аэродинамических установок указанных организаций. Основа аэродинамического обеспечения работ — методическое руководство — оставалась за НИИ-88. Это определялось головной ролью института и, следовательно, официальной ответственностью за их результаты, наличием хороших гиперзвуковых газодинамических установок и квалифицированных специалистов, сформировавшихся в ходе исследований по ракетной тематике.
Лунный комплекс Н1-Л3 создавался не как очередной рядовой объект аналог отработанных ракет-носителей, а как принципиально новая конструкция, колоссальный шаг вперед. Носитель Н-1 по своей стартовой массе был на порядок больше замечательного носителя “Восток”. Учитывая уникальность комплекса Н1-Л3 и сложность решаемой им задачи, при создании комплекса разработчики заложили предельно возможные удельные массовые и энергетические характеристики всех его элементов. Поэтому отработка аэродинамики, гиперзвукового нагрева, нагрузок, динамики, конструкционных материалов и технологии их применения, статической и тепловой прочности комплекса представляла собой чрезвычайно сложную техническую проблему для НИИ-88 (ЦНИИмаша). Перечисленные направления экспериментально-теоретических исследований, закрепленные за институтом постановлением правительства, охватывали практически все области, от которых зависела возможность создания комплекса Н1-Л3 носителя Н1 и лунного корабля Л3 — и совершенство его летно-технических характеристик.
Таким образом, на институт ложилась огромная ответственность за отработку комплекса. Что касается его прочности, то нужно было разработать теоретические методы расчета на прочность больших оболочечных конструкций, подкрепленных продольно-поперечным силовым набором, с очень малым отношением толщины к диаметру; установить допустимые, по возможности минимальные, коэффициенты запаса прочности всех элементов комплекса; выдать необходимые данные для определения допустимых нагрузок на конструкцию и провести подтверждающие ее прочность статические испытания натурных сборок. С указанной целью предстояло испытать 280 натурных объектов в более чем 600 случаях нагружения. При решении указанной проблемы специалисты с первых же шагов столкнулись с существенными трудностями. Для проведения впервые в нашей практике статических прочностных испытаний таких колоссальных по своим размерам натурных оболочек (диаметром 16 м и высотой 20 м) при требующихся усилиях сжатия, больших 10 000 тс, необходимо было создавать новую лабораторию: большой корпус с мощными силовыми полом и стенами, уникальную оснастку, автоматизированные системы силонагружения конструкции, обработки результатов измерений напряжений и контроля максимальных напряжений в наиболее ответственных местах объекта.
Такой контроль был особенно необходим, так как он предохранял испытываемую конструкцию от случайного разрушения в результате простых просчетов или технологических ошибок. В процессе поэтапного нагружения конструкции всегда имелась возможность прекратить ее испытания, если напряжения в какой-либо точке будут приближаться к разрушающим вопреки расчетным данным. Ведь испытываемая конструкция из-за своих размеров могла собираться только на прочностном стенде по заводской технологии. На это уходило 6 месяцев. На изготовление новой материальной части требовалось примерно такое же время. Два месяца приходились на прочностные испытания. Следовательно, любая неудача при статических прочностных испытаниях носителя Н1 отбрасывала отработку его конструкции на 12-14 месяцев, что при взятых темпах реализации лунной программы являлось катастрофой. Забегая вперед, отмечу, что принятая методика контроля полностью себя оправдала. Было множество таких аварийных ситуаций, которые привели бы к потере материальной части в результате ее разрушения, не будь такой системы. В основном эти ситуации порождались технологическими ошибками изготовления элементов конструкции и неправильной сборкой.
Со строительством новой экспериментальной базы статических испытаний не все шло гладко. Заместитель главного конструктора В.П. Мишин выступал против создания прочностной лаборатории в НИИ-88, ссылаясь на то, что статические испытания оболочек вообще не нужны, так как методы расчета их прочности обладают достаточно высокой точностью, а испытания оболочек-“свидетелей” не обеспечивают безопасности летных образцов. Василию Павловичу даже удалось убедить в этом С.П. Королева, который начал резко выступать против строительства в НИИ-88 лаборатории для отработки прочности комплекса Н1-Л3. Мнение такого авторитетного человека серьезно затормозило начало строительства корпуса статической прочности, поскольку Королев регулярно обращался к начальнику Госплана В.М. Рябикову, настаивая на запрещении строительства этого корпуса в институте, запланированного Госкомитетом оборонной техники. Василий Михайлович как-то позвонил мне и стал выяснять:
— Что у Вас там происходит? Сергей Павлович замучил меня звонками о запрещении строительства корпуса прочности. Каждую неделю звонит. Разберитесь.
Он хорошо знал характер наших отношений после обретения ОКБ-1 независимости от НИИ-88, знал и о столкновении наших интересов по вопросам строительства базы. В этом споре наш институт активно защищал заместитель главного конструктора ОКБ-1 С.О. Охапкин. Он не уставал разъяснять своему руководству, что статические испытания необходимы прежде всего ОКБ-1 и не столько для проверки результатов расчетов на прочность, сколько с целью контроля технологии изготовления и сборки носителя Н1. Как Сергей Осипович оказался прав в дальнейшем!
Для преодоления этого серьезного и не единственного препятствия в работе института над комплексом Н1-Л3 мне пришлось официально и категорично обратиться в госкомитет. Главный инженер 7-го главка мудрый Ефим Наумович Рабинович вызвал меня и Сергея Павловича Королева и прямо сказал:
— Вот что, Сергей Павлович! Если Вам не нужна прочностная лаборатория в НИИ-88 для отработки носителя Н1, пишите официальное письмо за своей подписью, что отказываетесь от помощи института. НИИ-88 по постановлению правительства отвечает за прочность этого носителя. Я на основании бездоказательных разговоров своим решением не могу исключить строительство указанного корпуса.
Такого письма не последовало, и дорога началу строительства была открыта. Но в результате было упущено время, и наш институт не был включен в правительственный график по изготовлению уникальной оснастки, чертежи на которую разработало институтское ОКБ во главе с главным конструктором Н.М. Виленкиным. Для производства силовой оснастки требовалось создание специальных больших строгальных станков. Не был открыт и заказ на приобретение другого дефицитного оборудования. Только инициатива и полезные связи моего первого заместителя Г.Н. Потапова позволили в частном порядке без графика, контролируемого ВПК, изготовить и закупить все необходимое.
Созданная в установленные сроки экспериментальная прочностная база была, действительно, уникальной. На силовом железобетонном полу в большом лабораторном зале были смонтированы два мощных стальных диска в виде планшайб диаметром 18,5 и 12 метров. На них могли собираться силовые корпусы первой и второй ступеней носителя Н1. Планшайбы обеспечивали приложение точечных нагрузок до 500 тс на погонный метр (вместо 50 тс, допускаемых обычными силовыми полами). Был создан ряд универсальных опорных колонн, рычагов, тяг, обеспечивающих любую комбинацию усилий, прилагаемых к испытываемому изделию. Силами института были изготовлены сотни силовозбудителей (гидроцилиндров), рассчитанных на номинальные усилия от 1 до 300 тс.
Автоматизированная система многоточечного нагружения объекта обеспечивала возможность приложения к нему сосредоточенных и распределенных нагрузок по 40 независимым каналам. На большом экране центрального пульта управления испытаниями высвечивались величины напряжений в наиболее ответственных точках испытываемого объекта, получаемые в темпе эксперимента в результате обработки на ЭВМ показаний тензометрических датчиков, что позволяло предотвращать незапланированное разрушение изделия. Необходимые многочисленные испытания были проведены в сжатые сроки, при этом ни одно изделие не было разрушено преждевременно.
Серьезных промахов проектантов в части достижения прочности носителя было обнаружено множество, и, чтобы устранить их, конструкция дорабатывалась. Когда на общей схеме носителя красным карандашом были показаны места его доработки по результатам статических испытаний, то перед нами предстала весьма пестрая и яркая картина, изумившая даже С. А. Афанасьева.
Вот некоторые наиболее характерные из проведенных мероприятий. Испытания подмоторной рамы второй ступени, проведенные в НИИ-88 перед ее огневыми испытаниями в Загорске, выявили ошибку в конструкции рамы — забыли замкнуть тонкостенный силовой контур: рама выдержала только 60% эксплуатационной нагрузки. Если бы прочностные испытания не были своевременно проведены, то запланированные огневые испытания второй ступени неминуемо завершились бы крупной аварией.
Характерный пример технологической ошибки — сварка шаровых баков из лепестков сплава АМгб. Сварка баков из-за их нетранспортабельности проводилась на полигоне Байконур по методу, предложенному институтом Б.Е. Патона. При контрольном заполнении водой самый большой шаровой бак лопнул и вырвавшиеся 1 500 тонн воды устроили настоящий водопад, от которого два человека попали в больницу с серьезными травмами. Оказалось, что сварка была выполнена без учета рекомендаций НИИ-88: проводить аргонно-дуговую сварку баллонов с защитой свариваемого шва от сквозняков. Украинские специалисты не имели опыта работы со сплавом АМгб и указанную защиту не предусмотрели. Они также не обеспечили точную стыковку лепестков, чем был сильно ослаблен сварной шов. Правда, здесь виноваты не теория и расчеты, а простые конструкторские и технологические ошибки, вплоть до использования болтов из нерасчетного (более слабого) материала. Поэтому на всех этапах разработки конструкции необходимо экспериментальное обоснование ее прочности. Вот вам и точные методы прочностных расчетов, на которые так эмоционально ссылался В.П. Мишин, бывший авиационный прочнист в КБ В.Ф. Болховитинова, в споре о строительстве экспериментальной базы.
Отголоски наметившегося противостояния института и ОКБ-1 по вопросу о необходимости создания в НИИ-88 корпуса статических испытаний звучали еще не раз, подогреваемые некоторыми помощниками С.П. Королева. Так, для складирования транспортабельных элементов конструкции носителя Н1, из которых на стапеле должны собираться испытываемые конструкции, нами было запланировано строительство небольшого цеха-склада общей стоимостью в 300 тыс. рублей. Как-то звонит Сергей Павлович и раздраженным голосом спрашивает:
— Почему Вы под предлогом обеспечения работ по носителю Н1 строите второй Куйбышевский завод?
Как можно спокойнее отвечаю, зная, кто и как подсказал Королеву такой вопрос:
— Это простой склад. Громоздкие элементы конструкции носителя нельзя хранить на открытом воздухе из-за режимных соображений и коррозии. Если мне будет предоставлена возможность их складирования в одном из ваших цехов (хотя бы в цехе №39), я прекращу строительство.
Уже совершенно другим тоном Сергей Павлович объясняет мне невозможность использования его площадей и тут же соглашается с нашим решением.
Другой случай. Опять звонок и вопрос Королева:
— Мы тут просто задыхаемся от работы, а мне рассказывают, что у Вас изготавливают довольно крупную модель лунного комплекса Н1-Л3. Вам что, делать больше нечего?
— Сергей Павлович, действительно мы создаем крупные конструктивно подобные модели носителя Вашего лунного комплекса в масштабах 1:5 и 1:10 с целью определения его динамических характеристик с учетом упругости и жидкого наполнения баков. Это мы выполняем по Вашему поручению и Вашему техническому заданию. Если миновала необходимость в таких исследованиях, напишите нам. Мы прекратим эти работы и отдадим Вам модели.
В ответ совершенно дружелюбно, как это мог делать только Королев:
— Как интересно! Неужели вам удается моделировать все толщины материалов и делать точные копии силовых узлов? Я обязательно приду и посмотрю эти работы.
Приехать ему не удалось. Видно кто-то неумышленно, а может быть, с определенным расчетом, подогревал очаги напряженности, оставшиеся после разделения наших организаций. Однако Сергей Павлович был слишком велик, чтобы всерьез попадаться в подобные ловушки. Со временем между прочнистами НИИ-88 и ОКБ-1 установились хорошие деловые отношения, которые позволяли решать в рабочем порядке все текущие и проблемные вопросы. Ведь у ОКБ-1 не было собственной экспериментальной прочностной базы. НИИ-88 помимо экспериментально-теоретических вопросов исследования статической прочности решал проблемы отработки вибро— и термопрочности, создавал новые методы расчетов ракетных конструкций, определял нагрузки, действующие на них в полете, устанавливал нормы прочности различных элементов таких конструкций. Все указанные материалы оформлялись как “Руководства для конструкторов” и “Справочные материалы”, в которых обобщался весь накопленный опыт работы. Ни одного случая отказа Н1 в полете по причине недостаточной прочности не было. В этом немалая заслуга наших специалистов.
Большой объем работ был выполнен в плане исследования аэрогазодинамики носителя Н1 и лунного комплекса Н1-Л3 в целом. В НИИ-88 было проведено более 3 500 аэродинамических продувок различных конструкций. Значительное количество продувок было выполнено также в аэродинамических трубах ЦАГИ и НИИТП с целью дублирования наиболее ответственных исходных данных или использования положительных индивидуальных особенностей аэродинамических установок указанных организаций. Основа аэродинамического обеспечения работ — методическое руководство — оставалась за НИИ-88. Это определялось головной ролью института и, следовательно, официальной ответственностью за их результаты, наличием хороших гиперзвуковых газодинамических установок и квалифицированных специалистов, сформировавшихся в ходе исследований по ракетной тематике.