Модиньяни Ева. Джулия. Сияние жизни

   – Еще как!
   – Тогда найди его и сделай первый шаг, – убежденно сказала Джулия. – Гордость в любви не советчик.
   – А ты Гермеса любишь?
   – Еще как!
   – Тогда и ты забудь про гордость и найди его, – посоветовала Теа.
   Джулия лишь вздохнула в ответ. Не могла же она рассказать ребятам обо всем, что произошло!
   – Надеюсь, все со временем наладится, – сказала она после некоторого раздумья. – Дедушка Убальдо всегда говорил: «Время лечит», поэтому я верю, что у малыша будет отец. – И она невольно провела рукой по животу.
   – Ой, мы заговорились, а мне пора в конюшню, – спохватилась Теа. – Лошадям нет дела до наших трудностей, они должны есть.
   – Я с тобой, – вскочил Джорджо.
   – Подожди, нам надо поговорить, – остановила его Джулия.
   – Я из «Фонтекьяры» не уеду, – предчувствуя, о чем будет разговор, выпалил Джорджо.
   – Давно закончились съемки? – дипломатично сменила тему Джулия.
   – Только вчера. Тут один актер за Теодолиндой приударил, но она отшила его. Так он ни с чем и убрался отсюда. Нет, я сейчас не могу ее бросить, она совсем одна.
   – Но я тоже одна, – обиделась Джулия.
   – Не смеши меня, мама, – жестко ответил Джорджо. – Тебе никто не нужен, а уж я – тем более.
   – Джорджо, я действительно чувствую себя сейчас очень и очень одинокой.
   – Не хитри, просто ты хочешь, чтобы я вернулся домой и пошел в школу.
   – Да, это правда, я хочу, чтобы ты вернулся домой и пошел в школу, – призналась Джулия.
   – Нет, ни за что! – воспротивился Джорджо. – Во-первых, я отстал и уже не нагоню в середине года, а во-вторых, я боюсь встречаться с одним парнем из выпускного класса, потому что должен ему деньги.
   – Вот на что ты, значит, купил тогда гашиш!
   – Ты мне дашь их? – смущенно спросил Джорджо. – Всего тридцать тысяч.
   – Нет, Джорджо, – покачала головой Джулия, – со своим товарищем разбирайся сам, что же касается школы, можно перейти в другую. Частную, например.
   – Значит, тебе не жалко платить миллионы за обучение в частном колледже, а какие-то несчастные тридцать тысяч ты мне дать не можешь?! – Джорджо даже задохнулся от возмущения.
   – Да, не могу, потому что наркотики – это твоя проблема. Ты начал сам, не спросив моего разрешения, сам и кончай, раз решил кончить. Если я дам тебе тридцать тысяч лир, то как бы приму участие в этом деле, а я не хочу, не должна. Ты понял?
   Джорджо понял только одно: мать денег не даст, разговаривать о них бесполезно.
   – Я еще не готов вернуться домой, мама, – тихо сказал он.
   – Если бы ты знал, как мне тяжело, я просто в отчаянии. – Джулия подняла на сына грустные глаза.
   – Из-за меня?
   – Нет, из-за себя. Я потерпела полный крах. И как мать, и как женщина.
   Глаза Джорджо повлажнели.
   – Ты самая лучшая мама на свете, – сказал он с нежностью. – Не переживай, все уладится, вот увидишь.
   – Если в ожидании второго ребенка я снова обрету первого, на свете не будет женщины счастливей меня.
   – Я вернусь домой, – твердо пообещал Джорджо, – но только после того как Марчелло вернется в «Фонтекьяру».
   – Буду тебя ждать.

Глава 65

   В семь часов вечера Теа и Джорджо отправились, как обычно, в конюшню. На дворе было по-осеннему темно и холодно, что никак не способствовало хорошему настроению.
   Оба работали целыми днями не покладая рук и к вечеру валились с ног от усталости. Из-за отъезда Марчелло пришлось отказаться от большей части уроков: Теа просто физически не могла работать за двоих, а Джорджо не был силен в верховой езде. Деньги, полученные за съемки, начинали понемногу таять. Теа, мечтавшая купить на них двух чистокровных жеребцов, уже не верила, что ей это удастся.
   Погрузившись в невеселые мысли, Теа не сразу услышала, что ее из другого конца конюшни зовет Джорджо.
   – Что случилось? – спросила она, вытирая со лба пот. Каждое движение стоило ей сегодня просто нечеловеческих усилий.
   – Кредиту плохо! – крикнул Джорджо испуганным голосом, и Теа бросилась на его крик.
   Кредит был великолепный чистокровный вороной жеребец безупречного экстерьера, и Теа испугалась. Потерять любую из лошадей – трагедия, а этого – особенно. И не только из-за его баснословной цены, но и потому, что Кредита им подарил отец.
   У жеребца были колики. Теа сразу это поняла.
   – Надо вызвать ветеринара, – решила она, внимательно посмотрев на Кредита, – а ты покуда укрой его потеплей, видишь, как он дрожит.
   Добежав до дома, Теа набрала номер ветеринара, и – о счастье! – он оказался дома.
   – Это я, Теа Корсини, – запыхавшимся голосом представилась она. – Мой чистокровный ирландец заболел, видно, съел что-то.
   – Выезжаю, – без лишних разговоров ответил ветеринар и положил трубку.
   Теа обессиленно опустилась на стул. Ее знобило, голова была тяжелой, как чугун, тело ломило. Она с трудом дошла до спальни, надела теплый свитер и, прихватив с собой микстуру для Кредита, поспешила назад в конюшню.
   Джорджо в отчаянии склонился над жеребцом, бившимся на земле в судорогах.
   – Это я во всем виноват, – чуть не плача, приговаривал он, – не заметил, что сено из-за дождей заплесневело.
   – Джорджо, успокойся, ты здесь ни при чем, такое случается с породистыми лошадьми, уж очень они нежные.
   Приехавшего вскоре ветеринара больше обеспокоило состояние девушки, чем жеребца.
   – Тебе самой нужен врач, – сказал он. – Я займусь лошадью, а ты отправляйся в дом и измерь температуру. По-моему, у тебя жар.
   Джорджо повел ее домой.
   – Тебе плохо, Теа? – заботливо спросил он.
   – Ты еще будешь мне сочувствовать! – огрызнулась она, стуча зубами от озноба. – Где, черт побери, этот упрямец? Что он делает в своем Милане? – И она решительно направилась за дом, где стояла ее машина.
   – Ты куда, Теа? – испугался Джорджо. – Вернись, ты совсем больная!
   – Оставляю «Фонтекьяру» на тебя, – ответила Теа на ходу. – Мне надо съездить за Марчелло.
 
   Через полчаса она была уже в Милане. Поставив машину в запрещенном месте, она направилась к старинному особняку на улице Сената – родовому гнезду аристократического рода Бельграно. Теперь особняк принадлежал страховой компании, и Марчелло был обыкновенным квартиросъемщиком.
   На Теа нахлынули воспоминания. Здесь, в мансарде, она провела когда-то много счастливых ночей, здесь она забеременела, отсюда мать почти насильно увезла ее в швейцарскую клинику, где ей сделали неудачный аборт… Она была тогда глупой неопытной девчонкой, а обнищавший граф Марчелло Бельграно ди Селе пил, мало думая о будущем. Держать собственных лошадей ему было не по карману, поэтому, чтобы не расставаться с ними, он давал уроки верховой езды. Лошади спасли их обоих: Марчелло перестал пить, Теа обрела опору в жизни.
   Она нажала кнопку домофона, но ей никто не ответил. Наверное, Марчелло пошел ужинать, решила она и села прямо на холодный тротуар. Ее голова бессильно опустилась на колени, незаметно для себя она задремала.
   Кто-то погладил ее по голове. Не открывая глаз, она вдохнула знакомый запах «Флориса» и услышала теплый родной голос:
   – Ты похожа сейчас на заблудившегося жеребенка.
   – Мне плохо, Марчелло! – с трудом поднимая тяжелые веки, сказала Теа.
   – Вижу. – Марчелло помог ей подняться и, отперев дверь, пропустил вперед. – Входи.
   – Возвращайся в «Фонтекьяру», я без тебя больше не могу.
   Это были не те слова, что она готовила заранее. Теа хотела сказать, что любит Марчелло, что не мыслит жизни без него, но у нее раскалывалась голова, и перед глазами все расплывалось из-за высокой температуры.
   Ответа она не услышала, да и не нужно было никакого ответа. Марчелло вернется в «Фонтекьяру», обязательно вернется, в этом у нее не было никаких сомнений.

Глава 66

   Теперь Жорж Бертран знал, кого ему благодарить. Конечно, Угетт Леклерк! Она выдала его Франко Вассалли, рассказав ему о планах Бертрана выкупить у англичанина часть акций «Интерканала». Зачем рассказала – это второй вопрос. Бертран знал, что она шагу не сделает, не посоветовавшись со своим мужем-замминистра, в том числе и о том, с кем ей спать.
   Высокопоставленный рогоносец сейчас, как никогда, заинтересован в хозяине телевизионного канала: ведь на носу выборы, а его партии нужна поддержка в средствах массовой информации. Бертран поддерживает другую партию, поэтому не представляет сейчас интереса для дипломата.
   – Да, мне все ясно, – сказал он, обращаясь к Пьеру Кортини, – Леклерк финансирует новый проект Вассалли, а тот за это дает его партии эфирное время перед выборами. Скажи, разве это честно?
   – Честность в бизнесе так же неуместна, как чопорность в постели, – с философским видом заметил Пьер. – В обоих случаях ничего хорошего не выйдет.
   – Да что ты понимаешь! – разозлился Бертран.
   – Я так понимаю, что, если бы ты не начал первым копать под Вассалли, ничего бы и не случилось. У этого итальянца светлая голова, и если бы ты проявил чуточку терпения, то имел бы сейчас свою выгоду. «Интерканал» постепенно начинает приносить прибыль, и не потеряй ты в результате своей необдуманной затеи часть акций, был бы теперь в выигрыше. Учись у Вассалли – вот кто все умеет просчитывать!
   – Уж не на его ли ты стороне? – еще больше разозлился Жорж.
   – Я на твоей стороне, потому что на тебя работаю, а ты мне за это платишь, хоть и относишься ко мне, как к своему злейшему врагу. Я ведь тебя предупреждал: с Вассалли лучше не связывайся! Он игрок, причем азартный игрок. Ему хватает ума и хладнокровия все взвесить и продумать, рассчитать каждую мелочь, а потом уже действовать. Поэтому он не проигрывает.
   – Но он не чист на руку!
   – Победителей не судят, – пожал плечами Пьер.
   – Зачем он связался с Леклерками? – проверяя свои подозрения, спросил Жорж.
   – Они для него лишь ступенька в достижении собственной цели, проходные фигуры. Такие, как Леклерки, всю жизнь суетятся, пытаясь урвать побольше, но обычно плохо кончают.
   – Вот это ты верно говоришь, я тоже думаю, что они плохо кончат. Кстати, что там с южно-африканской шахтой? В каком положении наши дела?
   – Шахта обанкротилась. Твои последние акции я как раз сегодня продал Леклеркам, – усмехнулся Пьер. – Правда, официального объявления о банкротстве еще не было, оно появится завтра утром после открытия биржи.
   Губы Бертрана расплылись в довольной улыбке.
   – Спасибо, вот порадовал, так порадовал.
   – Тебе очень идет улыбаться, – насмешливо глядя на патрона, заметил Пьер. – Жаль только, поводом для твоего хорошего настроения обычно бывают не собственные победы, а чужие поражения.
   – Я знаю, ты меня недолюбливаешь, верно? – Улыбка на лице Бертрана приняла зловещее выражение.
   – Неужели тебя интересует, как я к тебе отношусь? – спросил Пьер.
   – Ты прав, не интересует, – согласился Бертран. – Ты работаешь, я плачу, а всякие там сантименты в контракт не входят.
   Когда Пьер вышел, одарив его презрительным взглядом, Бертран уставился в окно. Бульвар Сен-Жермен был почти не виден за сеткой дождя. Уже два дня лило как из ведра, такой холодной и дождливой осени в Париже Бертран не помнил.
   Наконец он поднялся из-за стола, надел свой «барберри» на кашемировой подкладке, взял зонт и вышел. Выпив горячего грога в «Де Маго», он направился в Латинский квартал и вскоре остановился перед старинным дворцом, принадлежавшим некогда, по преданию, самой мадам де Помпадур, а теперь поделенным на роскошные квартиры, в которых жили известные артисты и люди с тугими кошельками.
   Бертран открыл дверь своим ключом и сразу же услышал визгливый лай Фортуны, йоркширского терьера Угетт. Между банкиром и собакой отношения не сложились с самого начала, но теперь это уже не имело никакого значения.
   – Заткнись! – тихо сказал он собаке и замахнулся на нее зонтом.
   Фортуна бросилась в гостиную с таким визгом, будто он ее ударил.
   – Это ты, дорогой? – сладким голоском спросила Угетт из глубины квартиры.
   Бертран не ответил. Он поставил зонт, повесил плащ и шляпу. «Может, принять душ? – подумал он вдруг. – Горячая вода ведь входит в квартплату, а у меня уплачено до конца месяца». От квартиры он решил отказаться – зачем она ему теперь? Бертран вспомнил деда, который любил говорить, что бережливость – залог благосостояния. Следуя всю жизнь этому правилу, тот мылся всего два раза в неделю, да и то в той же воде, в которой уже вымылись его дети и жена.
   Сразу же пройдя из передней в ванную комнату, Бертран разделся и встал под горячую воду, предвкушая, как сообщит своей любовнице убийственную новость. Потом вытерся пушистой махровой простыней, подушился и снова надел костюм.
   Когда он появился наконец в гостиной, красавица Угетт, закутавшись в белоснежный халат, сидела с ногами на диване и разгадывала кроссворд. Фортуна, свернувшаяся калачиком у нее на коленях, грозно оскалилась при виде Бертрана.
   – Почему ты в костюме? – удивилась Угетт.
   – Так, – неопределенно ответил он и налил себе немного кальвадоса из початой бутылки.
   – Ты чернее тучи, что-то случилось, пупсик?
   – Не смей называть меня пупсиком! – взорвался он.
   – Я не понимаю тебя, – расширив от удивления свои красивые глаза, сказала Угетт.
   Собака подняла уши и из-под густой челки сверкнула на Жоржа злобным взглядом.
   – Ты пришел и, не поздоровавшись, отправился в душ, теперь сидишь как на иголках. У тебя что, неприятности?
   – У меня нет, а у тебя, кажется, да, – сказал Бертран, с трудом сдерживая злорадство.
   – И что же это за неприятности, о которых ты знаешь, а я нет? – беззаботно улыбнувшись, спросила Угетт.
   – Я ухожу от тебя, вот что!
   Бертран ожидал криков, слез, но никак не невозмутимого молчания.
   – Знаешь такую пословицу: «Свято место пусто не бывает»? Если ты шел сюда под дождем только ради того, чтобы сообщить мне эту новость, то напрасно. Мог бы и по телефону это сделать. А то как бы после такой прогулки у тебя ревматизм не разыгрался, – и, посмотрев на банкира презрительным взглядом, она добавила: – Пупсик.
   – А разве тебе не хочется знать, почему я ухожу? – обескураженно спросил Бертран.
   – Причина, надо думать, у тебя есть.
   – Есть, и сейчас ты ее узнаешь.
   – Может, отложим до следующего раза? – подавив зевок, спросила Угетт равнодушным тоном.
   – Следующего раза не будет, переходим сразу к заключительной части.
   – Я вся внимание, – насмешливо сказала она, продолжая гладить собаку.
   – Все, что ты по моему совету вложила в акции южноафриканской шахты, превратилось в пшик. Компания обанкротилась.
   – Ты шутишь!
   Лицо ее стало бледным. Она резко сбросила с колен собаку, и та испуганно забилась под диван.
   – Нет, не шучу. Ты потеряла двадцать пять миллионов франков, потому что не существует больше ни самого акционерного общества горнодобытчиков, ни его филиалов.
   – Значит, ты все знал и подложил мне такую свинью! – Голос ее не слушался, и она невольно схватилась за горло.
   Бертран в ответ лишь усмехнулся.
   – Зачем? – В ее глазах стояли слезы.
   – А зачем ты у меня за спиной завела шашни с Вассалли? Зачем выдала ему мои планы? Зачем материально поддерживаешь его новую кинокомпанию? Ответь! Мату Хари из себя строила, вела двойную игру и сама же и попалась. Представляю, как обрадуется твой муж, когда ты сообщишь ему такую приятную новость! Он свои деньги честно зарабатывает, так что я ему не завидую.
   Произнеся эту горячую тираду, банкир встал и направился к дверям. На Угетт жалко было смотреть.
   – Жорж, подожди, – взмолилась она.
   – Передай привет мужу, – бросил он через плечо и, одевшись, вышел из квартиры.
   Всего за полчаса он освободился от любовницы, которая уже начала ему надоедать, и отомстил за ее предательство. Теперь, попав в затруднительное положение, Угетт наверняка решит продать пакет акций новой компании Франко Вассалли, а он купит их, поскольку дело, кажется, прибыльное. Итальянец рассчитывал без него обойтись, но не вышло, придется ему считаться с Жоржем Бертраном.

Глава 67

   Джулия делала первые наброски к новому роману. Закрывшись у себя в кабинете, она продумывала сюжет и пыталась представить будущих героев, которые пока больше напоминали бесплотных призраков, чем реальных людей. Это был самый трудный, но и самый интересный этап: Джулии нравилось расставлять на воображаемой сцене действующих лиц, подбирая для каждого внешность, характер, манеру говорить.
   В доме было тихо. Амбра, продолжая по заведенному порядку приходить на целый день, жаловалась, что ей нечего делать. Иногда звонил издатель Рибольди. Он с удовольствием сообщал Джулии об успехе ее последнего романа за границей и о хвалебных рецензиях в прессе.
   Джулию, как ни странно, это мало волновало. Она обрела долгожданный душевный покой и жила в своем собственном мирке, словно в коконе, отгородившись от остального мира. Она много спала, мало двигалась и ела с большим аппетитом. Ей хотелось скорее почувствовать, как шевелится ребенок в ее животе, но она понимала, что еще рано и надо набраться терпения. Новая, зреющая в ней жизнь нуждалась в защите, и она, подчиняясь древнему инстинкту, оберегала ее как только могла. О Гермесе Джулия думала часто, но уже без боли, понимая, что будущему ребенку ее переживания могут причинить вред.
   Внизу послышался звонок, щелкнул замок, и Джулия услышала, как радостно вскрикнула Амбра. Джулия невольно поправила прическу, собрала на столе листки с записями и выжидающе посмотрела на закрытую дверь кабинета. Сердце ее учащенно забилось от волнения.
   Вдруг дверь распахнулась, и Джорджо бросился ей на шею. Довольные, Амбра и Лео с порога наблюдали за встречей матери и сына.
   – Слава Богу, вернулся, – со вздохом облегчения сказала Амбра.
   – Вот так сюрприз! – обрадовалась Джулия, прижимая к груди блудного сына.
   – Он позвонил и сказал, что хочет домой, причем немедленно, – со смехом сказал Лео.
   – Пойдемте в кухню, – предложила Джулия, – сейчас Амбра нас чем-нибудь угостит.
   – Как же ты вырос за этот месяц, мальчик мой! – восторженно сказала Амбра и любовно, как маленького, потрепала Джорджо по волосам. – Вам, конечно, кофе? – спросила она Лео.
   – Конечно, Амбра, ты же знаешь.
   – А тебе? – Амбра вопросительно посмотрела на Джулию.
   – А мне чай, и послабее. Значит, ты решил вернуться? – обратилась она к сыну.
   – Я же обещал тебе, что приеду домой, когда Марчелло вернется в «Фонтекьяру», – сказал Джорджо. – Так вот, он вернулся. Они с Теа теперь целыми днями милуются как голубки, смотреть противно. Я почувствовал себя с ними третьим лишним.
   Джулия вопросительно посмотрела на Лео, ожидая дополнительных разъяснений.
   – Молодые люди имеют право уединиться в собственном доме, поэтому они деликатно намекнули нашему сыну, что пора и честь знать, – сказал Лео.
   – Верно, – засмеялся Джорджо. – Жить у них было здорово, хотя я рад вернуться домой.
   – По дороге мы серьезно поговорили, – выразительно посмотрев на Джулию, снова вступил в разговор Лео. – Джорджо решил вернуться в школу.
   – Это правда, – подтвердил Джорджо. – Я решил попробовать наверстать упущенное. Скоро рождественские каникулы, и если вы с папой найдете мне репетитора, я постараюсь подналечь и сдать экзамены за первый семестр. – И он протянул руку к блюду с эклерами, которое Амбра поставила в центр стола.
   Джулия смотрела на сына во все глаза.
   – Мне не снится все это? Если я сплю, ущипни меня.
   – Знаешь, мне надоело быть кругом виноватым, в конце концов, я чего-нибудь да стою, разве не так?
   – Ну что, оплатим ему уроки? – с улыбкой спросил Лео. – Думаю, Джорджо заслуживает нашей поддержки.
   – Я согласна, – ответила Джулия. – Когда начнешь?
   – Прямо сейчас. Позвоню ребятам, которые занимаются дополнительно, и попрошу телефоны их репетиторов.
   – Журналистом он явно не станет, – заметил Лео, поглядывая украдкой на часы, – но менеджер из него выйдет отличный. Замечаешь, какой он деловой?
   – Ты торопишься? – обратив внимание на его жест, спросила Джулия.
   – У меня через полтора часа самолет.
   – Куда на этот раз?
   – В Лондон.
   – Давай напишу за тебя репортаж, – то ли всерьез, то ли в шутку предложила Джулия, – и ездить никуда не придется. Тема «Англичане и любовь»? Я угадала?
   Лео весело рассмеялся.
   – Нет. «Англичане и налоги».
   – Первая была бы куда интересней, верно?
   – Джулия, если бы не твоя ревность, Джорджо жил бы не только с матерью, но и с отцом.
   – Глупости! – обиделась Джулия. – Мне что, больше думать не о чем, как о твоих бесконечных романах?
   – Какой вы счастливый, синьор Ровелли, – решила разрядить обстановку Амбра, – сегодня здесь, завтра там. Если бы я начинала жизнь сначала, то обязательно стала бы журналисткой.
   Она пошла проводить его до двери, и Джулия с Джорджо остались вдвоем.
   – А теперь, когда отец ушел, скажи честно, – обратилась Джулия к сыну, – ты действительно горишь желанием вернуться в школу или просто пускаешь пыль в глаза? Каким образом ты рассчитываешь за две недели пройти полугодовую программу? Что-то мне не верится в твои благие намерения. Неужели?
   Джорджо серьезно посмотрел на мать, и она заметила, что в его взгляде появилось новое, незнакомое ей прежде выражение.
   – Верить или не верить – твое право, – сказал Джорджо. – Только разговоры о равновесии – полная чепуха. Нельзя вновь обрести то, чего не имел вообще. Я только теперь, впервые в жизни, начинаю жить в мире с самим собой.
   – Говорить ты всегда был мастак, а на деле… Совсем недавно с таким же жаром ты доказывал мне, что стал заядлым курильщиком гашиша, так где правда?
   – Вы в своем репертуаре, великая Джулия де Бласко! – горячо воскликнул Джорджо. – Вы требуете клятв, обещаний, гарантий. Да разве можно давать гарантии на всю оставшуюся жизнь? Когда я сказал, что мне надоело быть кругом виноватым, я не врал. Что касается гашиша, он мне нравился да и сейчас нравится, но я понял, что это еще не все в жизни. Работая в конюшне с утра до ночи, я страшно уставал, но был счастлив, счастлив по-настоящему.
   Джулия вся подалась вперед, ловя каждое слово сына.
   – Знаешь, что я понял? – продолжал Джорджо, вытирая губы после съеденных эклеров. – Почти все люди наркоманы, только одним удается освободиться от зависимости, а другим нет, или они этого не хотят. Марчелло, например, много пил, а потом сделал над собой усилие и бросил. Я курил гашиш и теперь тоже завязал. Теа раньше спала со всеми подряд, а потом поняла, что в жизни есть и другие радости.
   Джулия смотрела на сына и не узнавала его. Неужели за короткий срок ее мальчик мог так измениться?
   – А сигареты, транквилизаторы, которые вы, взрослые, принимаете по совету врачей, – это разве не наркотики? А ваши амбиции, любовь к славе, к деньгам, к комфорту? Я тебе так скажу: одни могут поставить точку и начать сначала, а другие всю жизнь живут в плену своих заблуждений, – разглагольствовал Джорджо, упиваясь удивлением матери. – Да что далеко ходить! Вот ты, например, можешь отказаться от своего успеха, от этих бесконечных интервью, от мелькания на экране и на страницах журналов? Да никогда в жизни! Папа тоже будет вечно гоняться за своими сенсациями и гордиться тем, что первым что-то там раскопал. А Гермес с каждой удачной операцией все больше будет утверждаться в своей святой миссии по спасению человечества. В общем, надо еще разобраться, что понимать под словом «наркотик». Вредно это или, наоборот, стимулирует к жизни?
   – Ты бесстыжий демагог, Джорджо Ровелли, – улыбаясь смущенной и одновременно счастливой улыбкой, сказала Джулия, – но я люблю тебя, паршивца. – Она порывисто обняла сына и прижала его к груди.

Глава 68

   Среди ночи Марисоль позвонила ему в Париж и сказала, что мать плоха и беспрестанно зовет его. Франко сразу же набрал номер Луи Фурнье.
   – Сколько времени? – спросил тот, ничего не понимая спросонья.
   – Два часа ночи, – ответил Франко, даже не подумав извиниться за поздний звонок. – Я должен срочно ехать в Комо. Завтрашнее совещание возлагаю на тебя. Если возникнут проблемы, обращайся к Магде, она в курсе всего. Проследи, чтобы Бертран не перетянул на свою сторону Леклерков, они нам очень нужны. И еще, извести Марту Монтини о моем отъезде.
   – Будет сделано, – уже бодрым голосом заверил своего патрона новоиспеченный генеральный директор.
 
   К вилле Франко Вассалли подъехал на рассвете. На первом этаже светились все окна, но не было слышно ни звука. Едва он позвонил у калитки, раздался лай, и первым из дома выскочил Волк.
   – Как дела? – спросил Франко, когда Помина открыла ему.
   – Сердце отказывает, – ответила старая экономка, помогая ему снять пальто.
   – Врач был?
   – Только что ушел.
   – Что он говорит?
   Помина в ответ лишь безнадежно покачала головой.
   – Слава Богу, что вы приехали, – раздался голос садовника Альдо, и он появился на кухне. – Синьора все время о вас спрашивает. – И Альдо с облегчением вздохнул, словно приезд Франко освободил его от непосильной ответственности.
   Франко бегом взбежал по лестнице и на секунду остановился перед дверью комнаты, чтобы перевести дыхание. От волнения у него перехватило горло. С замиранием сердца он открыл дверь и на цыпочках вошел в спальню, тускло освещенную настольной лампой с наброшенным на абажур синим платком.