Моисеев Владимир. Будем жестокими

   - Но почему писатель? - упорствовал Федор. - Человек пришел, устроил цирк, костюмированный утренник, как ты любишь говорить, и при этом, кстати, не написал ни единой строчки. С тем же основанием его можно считать рок-певцом!
   - "Потому говорю людям притчами, что они видя не видят, и слыша не слышат, и не разумеют..." Балда, разве не ему мы обязаны появлению библии, величайшей в истории человечества книги!
   - Но не он же ее написал!
   - Идиот, что же по-твоему, если я напечатаю на машинке что-нибудь антиконституционное - ее поволокут в каталажку?
   Поль раскраснелся, его голос, обычно тихий, набрал силу и гремел теперь на весь зал:
   - "За всякое слово, которое скажут люди, дадут они ответ в день суда: ибо от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься.."
   Федор засмеялся:
   - Это уже не писатель. Критик.
   - Не перебивай. "Если кто скажет слово на Сына Человеческого (то есть, писателя), простится ему, если же кто скажет на Духа Святого (понимай, как творчество, вдохновение), не простится ему ни в семь веков, ни в будущем.
   - Ты что это - всерьез?
   - Простите, пожалуйста, - к столику подошел высокий парень в джинсах и грязном мятом свитере. - Я совершенно случайно оказался свидетелем вашего разговора...
   - И что тебе надо? - резко спросил Федор.
   - Хотелось бы спросить у вас...
   - Кто ты такой?
   - Меня зовут Володя.
   - Что же вы хотели спросить? - поспешил вмешаться Поль, которому совсем не понравилось поведение Федора, было в нем что-то от городового. Представьте себе - вы знакомы с человеком лет пятнадцать, считаете его своим близким другом, и вдруг замечаете в нем что-то от городового. Неприятно.
   - Интересно вы придумали, - сказал Володя, обращаясь уже только к Полю. - Иисус Христос писатель, это мне понравилось. Очень многое стало понятнее. - Володя засмеялся. - Я себе чуть голову не сломал над сходной проблемой. И вдруг оказывается, что все так просто и изящно. Вы и представить себе не можете, как я вам благодарен!
   Поль обиделся. Я не способен даже на безответственный треп, подумал он с огорчением. Какую бы ахинею я не нес, всегда найдется идиот, который поверит каждому слову. Впрочем, идиоты всегда были и всегда будут, к этому следует просто привыкнуть.
   - Знаете, Володя. Никогда и никому не верьте на слово. Советую. Очень помогает в жизни.
   - Согласен и с этим. Конечно, вера и неверие - вещи одного порядка, но лично мне больше нравится верить, по-моему, это как-то человечнее.
   Володя огляделся по по сторонам и добавил шепотом:
   - Я провел ряд экспериментов. Получается, что Он есть с вероятностью 73 процента.
   Поль не нашел, что сказать на такое заявление, только подумал: "Точно... псих!". Нужно было найти добрые и теплые слова, но ничего путного в голову не приходило. Помог Федор, притащивший откуда-то чистую рюмку.
   - Давай выпьем, раз пришел, - сказал он, разливая.
   И в этот момент где-то совсем рядом раздалась автоматная очередь. Вот и все, подумал Поль. Многоточие...
   - Стреляют, - сказал он. - Пойдем посмотрим?
   - Зачем это? - спросил Федор.
   - Просто так.
   - Без нас разберутся. Поль все-таки поднялся, его отшатнуло, но он собрался и, довольно твердо ступая, пошел к выходу.
   - Постой, - крикнул ему вслед Федор. - Не ходи!
   Конечно.. Стану я тебя слушать, подумал Поль. Он предчувствовал веселое приключение и теперь не смог бы повернуть назад, даже если бы захотел. Ноги сами собой несли его вперед.
   - Сказано тебе - не ходи, значит - не ходи!
   - Почему? - поинтересовался Поль.
   - Почему-почему, сядь на место и не встревай.
   - Стану я тебя слушать, дожидайся!
   Вот паразит! - неприязненно подумал Поль. Ведет себя как городовой. И где только обучился этой премудрости, всегда такой обходительный был, вежливый. И вдруг - выпытывает, одергивает. Надо бы ему объяснить, что это нехорошо, если сам не понимает, да только неохота связываться. Этого еще мне не хватало - жандармов манерам обучать! Обойдется, паразит!
   Впрочем, разбираться в психологической мотивировке поступков Полю не хотелось. Где-то рядом бродили настоящие живые террористы. И это действовало на него, как валерьяновые капли на мартовского кота.
   Хорошо бы сейчас поговорить с Николенькой, подумал он, удивив этим самого себя. Эко хватил. Уж если отдел по борьбе с терроризмом сбился с ног, разыскивая его, то мне и подавно не найти. Но случаются же в жизни нашей неожиданности! Хорошо бы поговорить с ним, не обязательно о подполье. Не в подполье, в принципе, дело. Человек знает, ради чего он живет на свете. Просто дух захватывает! Не хочется думать, что это просто очередной приступ фанатизма. Поговорить бы. Вдруг и я что-нибудь пойму. И Володю надо взять с собой. Вот кому полезно узнать, для чего люди живут на свете. Сразу бы дурь из головы выскочила.
   Но Володя куда-то запропастился, струсил, наверное. Поль плюнул и пошел один.
   Стреляли, видимо, в небольшом скверике напротив "Андромеды". Там уже собралась толпа. Нехорошая толпа, молчаливая и угрюмая. Поль, которого охватило знакомое чувство нетерпения перед встречей с тайной, врезался в нее, пробился вперед, почти не встречая сопротивления, и тотчас почувствовал, что превращается в кусок льда. В неподвижный кусок льда номер 9, потому что прямо перед ним ничком лежала мертвая девушка.
   Просто еще одна смерть.
   Санитары в белых халатах.
   Выпученные и пустые глаза любопытных.
   Полицейские.
   Сведенные судорогой скулы.
   От этого не уйдешь.
   Перед смертью все равны.
   Кто-то потянул его за рукав.
   Он повернулся. Федор.
   - Ну, посмотрел? Пойдем.
   - Нет.
   - Почему?
   - Не скажу.
   Смотреть на девочку было страшно. А не смотреть на нее он не мог, не имел права. Поль почувствовал, что сейчас умрет.
   - Я тебя очень прошу, пойдем отсюда. Нам здесь нельзя.
   - Ты иди, а я еще побуду. До свиданья.
   - Я не могу тебя оставить.
   - Не оставляй.
   - У нас есть еще немного времени. Еще можно успеть.
   - Я остаюсь, - сказал Поль. Больше он Федора не слушал.
   Он смотрел, как ловко занимаются своим делом парни в светлых плащах. Осмотр трупа. Осмотр места происшествия. Опрос свидетелей. Привычная работа, доведенная до совершенства, до автоматизма.
   Один из них достал рулетку и начал что-то измерять, переговариваясь с напарником.
   - Три метра. Запиши.
   - От скамейки?
   - Да.
   - Никогда бы не поверил, что своими глазами увижу такую важную птицу!
   - Кинозвезда, что ли?
   - Сам ты - кинозвезда! Это же Патриция Парк, собственной персоной.
   - Что еще за Парк? Ты толком объясни.
   - Акцию на бульваре Храбрецов из 46-ой помнишь?
   - Террористка, что ли?
   - Точно.
   - Вот повезло!
   - Это как посмотреть. Хлопотное дело разбираться во всем этом дерьме. Кто ее, за что, почему здесь. Придется повозиться.
   - За что - понятно. Провинилась. Там выговоры не объявляют.
   - Давай ее сюда, на носилки.
   - Красивая.
   - Матерая. Сам знаешь, у них у всех руки по локоть в крови.
   Значит, эта мертвая девочка террористка. Удивительно. Никогда бы не подумал, что в подполье есть девочки. Девочка с автоматом наизготовку. Девочка, вгоняющая в человека кусочек свинца. Девочка, валяющаяся под ногами полицейского. Удивительно.
   К Полю подошел полицейский.
   - Документы.
   - Одну минуточку, - вмешался Федор. - Я должен объяснить, что мы с приятелем абсолютно не в курсе дела, Просто прохожие.
   - Документы, - повторил полицейский.
   - Мы ничего не видели, - сказал Федор, протягивая ему какой-то листок.
   Поль предъявил удостоверение на право ношения значка "Литератор 2 класса".
   Не обратив на слова Федора никакого внимания, полицейский записал что-то в свою записную книжку и отошел в сторону.
   Глупо, как глупо, подумал Поль.
   - Ну что, ты этого хотел, - заходясь в страшных ругательствах, зарыдал Федор. - Теперь мы глотнем горяченького до слез.
   - Помолчал бы. Надоело.
   - Ах, тебе надоело... Посмотрим, что ты будешь говорить следователю!
   - Слушай, иди в задницу. Понял? Трус паршивый.
   Не только заснуть, но и просто забыться хотя бы на миг Поль так и не смог. Тело наказало его, подло подгадав тот самый момент, когда он больше всего нуждался в покое. Голова раскалывалась, горло высохло до желудка, проклятые кости ныли с безжалостным остервенением, будто до краев наполнившись раскаленным свинцом.
   Наконец рассвело.
   Лежать дальше было глупо, и Поль заставил себя подняться. После рюмки коньяка и чашки черного кофе его голова немного прояснилась, и он сразу вспомнил мертвую девочку, лежащую ничком перед полицейским. К нему немедленно вернулся вчерашний животный страх.
   Как все просто, думал он, уставившись в пустую рюмку. Все дело в том, что мы прокляты. Бежать, спасаться - глупо, разве можно уйти от проклятья. Мы прокляты. Триста раз прокляты. Умные, честные, подлые, добрые, какая разница. Все прокляты. Одни больше, другие меньше, но прокляты все!
   Зачем она умерла? Кому, спрашивается, от этого стало лучше? И ничего не изменилось, только горя стало чуть-чуть больше. Пострадала за идеалы. Что это такое? И-де-а-лы?
   Сумрак. В просторной пустой избе за верстаком сидят два мужика. Колеблющееся пламя свечи освещает их помятые, небритые лица. Грязь и запустение. То, что с первого взгляда кажется дорогим пушистым ковром, оказывается обыкновенной зеленой травой - пола-то нет. В углах газетные обрывки и пустые водочные бутылки.
   Праздник какой-то, потому что мужики приоделись - строгие темные костюмы, белые накрахмаленные рубашки, модные галстуки. Немного портят вид тяжелые кирзовые сапоги, но без них далеко ли уйдешь по распутице. На верстаке вышитая салфетка, на ней огурчики, грибочки, селедочка, баночка красной икры.
   Пьют давно, это сразу видно. Странно, но оба кажутся абсолютно трезвыми. Мужик постарше протягивает руку с тяжелым золотым перстнем к бутылке, разливает.
   - В чем отличие идеалов от убежденности? - спрашивает он у своего молодого напарника. - На конкретных примерах, пожалуйста.
   Забавно. Но почему ее убили? Перестрелки не было. Значит, свои? Почему? Нарушила какую-нибудь клятву или как там у них это называется устав, положение, закон, правила? Нарушать правила нехорошо. Это мы знаем, это нам объяснять лишний раз не надо. За нарушение - смерть. А на апелляцию не подашь. И никакие идеалы не помогут. Боевая организация - не игра в бирюльки.
   Поль представил себе, как парень готовится привести приговор в исполнение. Приседает, разминает ахиллесовы сухожилья, вставляет обойму, прячет автомат под плащ, старательно улыбаясь при этом, потому что никто кроме него самого не должен знать, как он любит эту девочку, которую должен убить через полчаса...
   Как там...
   Убил я милую свою.
   В упор, из автомата.
   Семь пуль нашли свою тропу,
   Оставив мне лишь дрожь приклада.
   Лежала милая в грязи,
   Рукой семь точек закрывала.
   А у меня, в моей руке
   Сталь автомата остывала.
   Нормально. Поль стащил очки и вытер глаза. Нормально. Черт меня подери, а ведь я их не люблю, этих террористов.
   В дверь позвонили. На пороге стоял высокий хиловатый парень в джинсах и мятом грязном свитере. Увидев Поля, он улыбнулся.
   - Не узнаете? - спросил он, продолжая улыбаться.
   - Проходи, - хмуро сказал Поль. Этого парня он уже видел где-то, но вспомнить где и при каких обстоятельствах, было выше его сил.
   - Я - Володя, - напомнил парень. - Вчера мы говорили о Боге.
   - Как ты меня нашел?
   - Кто же не знает Поля Кольцова?
   - Узнал, значит.
   - Узнал.
   - Молодец.
   Хорошо, что он пришел, подумал Поль с неожиданным энтузиазмом. Выпьем кофейку, поболтаем о чем-нибудь, о Боге, например, может быть и рассосется...
   Он сварил для Володи кофе, стараясь изо всех сил, как умел, пожалуй, только он один, как варил для своих самых дорогих гостей. И кофе Володе понравился. Он допил его, вежливо поблагодарил и стал объяснять, зачем, собственно, пришел.
   - Идея давно носилась в воздухе, - говорил он, постепенно распаляясь. - Сейчас, когда я знаю решение, мне трудно объяснить, почему сам не пришел к этой замечательной идее. Не решился, наверное... А что - хорошее объяснение... не решился. Очень уж это смело и неожиданно - организовать религиозную секту! Разве такое нормальному мыслящему человеку придет в голову! Все мы - жертвы воспитания. А любое воспитание кроме неоспоримых достоинств имеет и негативные стороны... Вы меня понимаете? Явление должно рассматриваться с различных сторон. Я интеллигент и горжусь этим, но воспитание, открывшее для меня прекрасный мир человеческих чувств и великих интеллектуальных возможностей, одновременно сделало неспособным на решительные поступки. Что ж, за все надо платить. И уверяю вас, это не такая уж непомерная цена за умение работать головой. Да, действие не наша стихия, если нам и приходится совершать поступки, что случается крайне редко, действуем с оглядкой, опасаясь конфликта с дозволенным и общепринятым. Я имею в виду не только официальные институты государственной власти, но также и неписанные законы, регламентирующие наше поведение в обществе себе подобных, интеллигентных людей. Знаете, вырабатывается некий стереотип воззрений. И это обусловлено не страхом перед наказанием, нет, все происходит чисто инстинктивно. Подсознательная боязнь низкой оценки, умноженная на преклонение перед идейными вождями, авторитетами и законодателями, делает нас практически неспособными на блестящие решения. В душе каждый из нас боится быть пойманным на ошибке. Именно, боязнь ошибки. Лучше думать как все, говорить как все и ждать своего часа, чем зачеркнуть свои надежды одной неудачной фразой. Вы скажите - террористы. Но их активность мнимая, инстинкт самосохранения в чистом виде. Знаете, когда я слышу об очередной акции, мне в голову приходит одна и та же ассоциация - спасающееся от лесного пожара стадо...
   Вы думали об этом?
   - Нет, - ответил Поль. Где-то он уже слышал этот бред, без сомнения, содержащий крупицы правды. Но работать головой он был не расположен. Да что там говорить - не мог чисто физически.
   - Вы никогда не заглядывали в глаза нашим интеллектуалам? продолжал, между тем, сыпать риторическими вопросами Володя. - Этим сливкам нашего общества, нашей опоре, надежде и красе? Нет? И не советую. Ничего вы там не увидите кроме пустоты и желания погреть руки. И это не скрытность, не маскировка - это точное отражение пустоты души. Я употребил термин "душа". Обесцвеченное, затасканное слово, вызывающее у нас брезгливую улыбку, на том лишь основании, что мы бездушны по природе своей. Да, как это не странно, большинство из нас даже и не пытается уразуметь, что это значит - жить и быть человеком. Растет уровень знаний, но говорит ли это о совершенствовании человека? Нет!
   У нас нет цели. Нет святого за душой. Это не беда, это трагедия, катастрофа. Ничего не желаем, ни к чему не стремимся. Уничтожаем бездействием свой мозг.
   Я помню этот день. Светило солнце, трещали какие-то пичуги. Никому и в голову не приходило, что наступил самый Великий Черный день в истории человечества - день переориентации. "Нет", - говорили в нашей среде. "Они на это не пойдут, общество не может существовать, не опираясь на достижения научной мысли, ничего у них не выйдет, силенок не хватит, мы нужны им, без нас они долго не протянут..." И то, что произошло, было подобно грому среди ясного неба. Запрет. Наплевали они на научно-технический прогресс.
   Мало кто понимает, что приостановив перспективные исследования, наша цивилизация отбросила себя на многие века назад. Разложение и упадок. Упадок и разложение - вот что нас ждет в недалеком будущем.
   Во все времена интеллектуалам было свойственно рассматривать социальные потрясения через призму личного восприятия, по привычке абстрагируя себя от общества. Притязания общества либо просто не принимаются во внимание - так называемая философия башни из слоновой кости, либо объявляются варварством, тиранией, наглостью взбесившихся хамов, преступлением перед человечеством, являясь по своей природе содержанкой общества, интеллигенция претендует на некую уникальную роль в истории и лучший кусок пирога при разделе. Никогда интеллектуалу не пришло бы в голову сказать: "После меня - хоть потоп!" И не потому, что они так сильно заинтересованы в завтрашнем дне, просто само понятие - общество для них настолько туманно и загадочно, что подсознательно они не верят в его существование. Общество для них чаще всего круг их знакомых.
   Полю захотелось возразить, что интели иногда вспоминают об обществе, - не все уж так беспросветно, - если считают, что оно задолжало, но Володя перешел к констатирующей части своего эмоционального монолога.
   - Я говорю это совсем не для того, чтобы опорочить кого бы то ни было. Просто это надо учесть при анализе причин, приведших к запрету. Мы оказались выброшенными на свалку. И этот факт следует изучить и исправить. Я не жалуюсь. Я сопротивляюсь. С вашей помощью я надеюсь вернуть тысячам интеллектуалам достойное место в духовной жизни человечества. Ваша секта станет...
   - Ты террорист, что ли?
   - Нет, я не разрушитель, я - созидатель.
   - Теоретик, значит. И созидаешь, конечно, новую стратегию интеллектуализма. "Новая интеллектуальная волна". Так?
   Ответить Володя не успел. Его прервал телефонный звонок.
   - Алло? - спросил Поль, поднимая трубку.
   - Здравствуй, Поль. Узнаешь? Тебя беспокоит Федор. Привет. Как добрался?
   Ах черт, вспомнил вчерашнее Поль. Как нехорошо получилось. Я обидел его, кажется. Это был уже не первый случай, когда он незаслуженно обижал своих друзей. всякий раз это было неприятно и стыдно. И виновато во всем только пьянство. Пить надо меньше.
   - Нормально добрался, - стараясь подавить смущение, сказал Поль. - А ты?
   - О, мне повезло. Останавливаю машину, а там девочка. Представляешь два часа ночи, и вдруг - такой подарок судьбы - девочка за рулем. Говорит, муж у нее очкарик, рохля и тряпка, приходится самой подрабатывать. Представляешь?
   Поль попробовал... Угрюмая толпа. Мертвая девочка, ничком лежащая перед полицейским.
   - Представляешь? - переспросил Федор.
   - Да-да, - поспешил ответить Поль, потому что изнутри опять поднялась волна рвоты.
   - Послушай, Поль, - каким-то металлическим голосом сказал Федор. - Мы знакомы с тобой тысячу лет. Между нами не должно быть ничего недоговоренного. Мы друзья, проверенные, прошедшие испытание временем. Это как последний патрон, как спасательный круг. И в том, что наша дружба выдержала самые жестокие испытания, залог нашей верности во веки веков. Неужели она даст трещину из-за ерунды, из-за двух-трех неудачных пьяных фраз.
   - Да ладно тебе, - Поль терпеть не мог ссориться, но еще больше ненавидел примирения. И то, и другое казались ему чересчур нелогичными поступками и отдавали фальшью.
   - Если я что-то не так сказал или не то сделал, прости меня, канючил между тем Федор.
   - Как я могу тебя простить, если ты ни в чем не виноват? Виноват я, и это я должен просить у тебя прощения.
   - И ты на меня не сердишься?
   - Нет.
   - Правда?
   - Правда.
   - Вот здорово! Ой, как хорошо! И мы пойдем в кабак?
   - Можно и в кабак.
   - И поговорим о твоем новом романе?
   - Да, - с большой неохотой согласился Поль. И это тоже он не любил, но не отказываться же, раз свершилось такое грандиозное примирение. Любой отказ прозвучал бы диссонансом, еще одна до боли в висках неприятная вещь из-за профессиональной любви к формальной логике и правильно построенным диалогам. Четыре повода для расстройства одновременно, это чересчур. Приходилось выбирать. И нелюбовь к примирениям стала побеждать.
   - Ты прости, Федор, - сказал он. - У меня здесь гости, потом поговорим.
   - Кто? Кто там у тебя? - неожиданно изменившимся голосом спросил Федор.
   - Представляешь, вчерашний Володя пришел!
   - Представляю, чего здесь не представлять.
   - Позвони мне попозже. Хорошо?
   - Хорошо.
   - До свиданья, - сказал Поль и с облегчением повесил трубку.
   Он вернулся к Володе и увидел, что тот дочитывает очередной рассказ из цикла "Голая любовь".
   Темно. Зажигается ночник. Обнаженная женщина выскальзывает из постели и, не торопясь, начинает одеваться.
   - Ты что это? - спрашивает мужчина сонным голосом.
   - Ухожу.
   - Куда это?
   - Совсем.
   Мужчина приподнимается на локте, еще не все понимая спросонья.
   - Оставайся.
   - Я ухожу навсегда.
   Происходящее начинает доходить до сознания мужчины.
   - Но почему? Разве я не исполняю все твои желания, разве тебе мало ожерелья, машины, виллы?
   - Можешь забрать их, они мне больше не нужны.
   - Разве тебе было плохо со мной?
   Женщина неразборчиво хмыкает, но продолжает одеваться.
   - Послушай, но ты мне нужна!
   Она не отвечает.
   - Я люблю тебя, - говорит мужчина, и мы видим, что он очень серьезно относится к своим словам.
   - Расскажи это деревенским дурочкам!
   - Подожди, я серьезно, выходи за меня замуж!
   - Не на ту напал!
   - Ладно, - кричит вдруг мужчина и бежит к шкафу. - Приберегал ко дню рождения, но раз такое дело...
   Он достает сверток и передает его женщине.
   - Вот.
   - Что это?
   - Маникюрный набор фирмы "Грезы настоящей женщины"!
   - Не может быть, - женщина разворачивает сверток и вскрикивает.
   - Дорогой мой, только настоящие мужчины исполняют грезы настоящих женщин! Я согласна на все сразу!
   - Что это? - чуть ли не с ужасом спросил Володя. - Реклама?
   - Почему реклама? Я называю это обозрением нравов.
   - Нет. Это телевизионная реклама, я знаю.
   - А что, хорошая идея. На экране это, действительно, будет смотреться.
   - Не понимаю... Как же так... Так нельзя. Вы ослеплены, Кольцов, вы не отдаете отчета в своих поступках. Это же безумие! Почему вы считаете, что имеете право писать все, что вам в голову придет? Неужели вы никогда не задумывались о своих обязанностях? Вы модный писатель и должны...
   - Знаю, - перебил его Поль. - Все знаю, что я должен.
   Писатель на посту
   Стоит, не унывает.
   Видит за версту
   И мысли выражает...
   Чего ему от меня надо? - думал Поль, демонстративно запивая из горлышка чайника таблетку анальгина.
   - Если бы вы знали, как нам нужна ваша секта! Нам просто необходима вера, все равно во что, хоть что-нибудь святое... Не в науку же верить. Мы должны преодолеть апатию и растерянность, поработившие нас, найти цель и добиваться ее, сметая все на своем пути. Религия? Пусть. Если она станет тем стержнем...
   - От меня-то ты чего хочешь?
   - Все организационные вопросы я беру на себя, но без вашего участия и благословения все развалится. Нам нужна ваша истина!
   Какая истина? - с ужасом подумал Поль. Я и истина, что может быть дальше друг от друга?
   - Нет, - сказал он решительно. - Я занят.
   - Чем?
   - Чем я могу быть занят - пишу.
   - Чушь собачью какую-нибудь?
   - Ну почему, - обиделся Поль.
   Дальнейшее напоминало водевиль. Раздался вкрадчивый звонок в дверь. Поль открыл. Квартира тотчас наполнилась аккуратно подстриженными людьми из специальной секции по борьбе с терроризмом. Полю предъявили ордер на обыск и ордер на задержание на основании пункта 17 Особого Законодательства.
   Искали тщательно. Оружие, наверное. Не нашли.
   Через полчаса Поль подписал акт изъятия. Собственно, изъяли только какую-то папку.
   - Ребята, - пошутил Поль. - Если вам нужна бумага, сказали бы сразу, этого добра у меня навалом. Чем больше возьмете, тем лучше.
   Но никто не улыбнулся в ответ, только Володя, сидевший до сих пор молча, вдруг вскочил и закричал тонким от волнения голосом:
   - Что здесь происходит, черт побери! Это же Кольцов! Слышите, Кольцов! Мы все и подметки его не стоим. Разве можно с ним так. За что его? Ведь это все чушь, ерунда, ошибка. Он ни в чем не виноват! Неужели вы сами не понимаете. Отпустите его... жандармы!
   - Пойдем, - сказал Полю полицейский, не обратив никакого внимания на раскрасневшегося Володю.
   Тяжелая дверь со скрежетом захлопнулась, и Поль остался один. Все произошло так быстро, что он никак не мог поверить в происходящее. Неудачный сон? С похмелья, конечно, и не такое в голову придет...
   Однако это был не сон.
   Я так долго распространялся о доброте, с ненавистью подумал он, что и сам поверил в ее существование. Как это я тогда на банкете сказал: "Не наука, не искусство, не развитие производительных сил приводят к прогрессу человечества, а только любовь и доброта!" Что ж, замечательные слова. Здесь, в тюремной камере, они производят сильное впечатление. Но слова это слова. И пока я наслаждался общим смягчением нравов, какой-то неулыбчивый малый собирал материал, стараясь засадить меня в камеру до конца второго квартала, согласно плановому заданию. Не всем, видимо, пришелся по душе выпендривающийся писатель, так что можно считать, что кое-что сделать удалось! По нынешним временам это как орден - тюремная решетка. Интересно, потянули ли мои работы хотя бы годика на три? Молодец... И смелей, писатель, не трусь, ты же ни в чем не виноват!
   А ведь я и в самом деле ни в чем не виноват, неожиданно сообразил Поль и ужаснулся. Как-то так всегда получалось, что со стороны он всегда выглядел рафинированным интеллектуальным конформистом. Человеком, с легкостью отделывающимся от любых идеалов, если они хоть в чем-то осложняют жизнь, аполитичным, анаучным субъектом в высокой башне из слоновой кости. Как сказала однажды Лена: "Сидишь на своей холеной заднице и поплевываешь на все подряд сверху вниз. Наука - тебе не нравится, а политика - грязное и пошлое занятие недостойное интеллектуала. Удобная позиция. А можешь ли ты хоть слово сказать без своей проклятой иронии? Веришь ли ты во что-нибудь, любишь ли что-нибудь, ценишь ли что-нибудь? Сделал ли что-нибудь достойное внимания? Нет. Просто встал во весь рост и отошел в сторонку".