Моисеев Владимир. Будем жестокими

   Не помню, что я ей ответил. Разве я виноват, что не похож на канонический образ народного любимца. Народу по душе не сомневающиеся в каждом своем шаге кретины, а герои, оспаривающие авторитеты, режущие правду-матку в глаза, восходящие на Голгофу с высоко поднятой головой. Правда, сами любители героев на Голгофу не рвутся и правду-матку придерживают до поры до времени. У них проверенные, безобидные идеалы, которые, впрочем, позволяют презирать всех остальных.
   Черт побери, оказывается, для того, чтобы я смог разобраться в самом себе, нужно было засадить меня в тюрьму. Я всегда считал, что самое главное - быть честным со своей совестью. А как это выглядит со стороны, дело десятое... И что - сижу в тюрьме, копаюсь в собственном умонастроении, получая огромное удовольствие от обилия мыслей об исконном предназначении интеллигенции. И ни одной сволочи нет до меня дела, разве только этот припадочный Володя вспомнит. Остался один, и никакие идеалы мне не помогли.
   Идеалы. В последнее время одно лишь упоминание о самом жалком подобии идеала, я бы сказал - идеальчика, вызывает у окружающих повышенную потливость рук. Еще бы, каждый знает, идеалы, если они, не дай бог, чудом сохранились, следует держать подальше от посторонних глаз, даже если они безобидны, как весенняя капель. Главное, не высовываться. Как там этот парень сказал - между мной и моими идеалами всегда находятся люди, которые норовят погреть свои руки. Пожалуй. Добавить можно лишь одно - человек, в силу обстоятельств лишенный возможности погреть свои руки, обречен на общественное презрение. Ему никогда не отмыться от обвинений в природной лености или кретинизме. Неудивительно, что идеалы сейчас не в моде.
   Почему же я должен страдать из-за слова, смысл которого настолько расплывчат, что, пожалуй, его и вовсе не существует.
   Поль прошелся взад-вперед по камере, стараясь успокоиться.
   Нет, что там ни говори, но это удивительно - люди оставили важные дела и занялись лично мной - "дятлы" собирали материал, следователь разрабатывал хитроумные ходы, стараясь вывести меня на чистую воду, прокурор дал санкцию на арест... Здорово...
   Что же за мной числится?
   Я не террорист, наукой не занимаюсь.
   Будут ли пытать?
   Кто-то умный сказал - каждый должен посадить дерево, вырастить сына и отсидеть в тюрьме... Что ж, число глобальных проблем сократилось...
   Поль ухмыльнулся. Удивительна сила человеческой мысли - даже здесь, в тюрьме, она способна вызвать у человека смех.
   Вот только писать я здесь не смогу, вспомнил Поль и очень огорчился, потому что ему сразу же захотелось написать маленький экологический рассказик.
   Запретить научно-исследовательские работы было не сложно. Разогнали очкастых - и дело сделано. В конце концов фундаментальная наука развивалась, в основном, горсткой отщепенцев, удовлетворяющих свои низменные наклонности за счет налогоплательщиков. Однако, вскоре оказалось, что запрет запретом, а надо бы кое-что промоделировать, просчитать и спрогнозировать для руководства страны. Ненависть к науке великое чувство, но управление страной требует кроме отлаженной экономической системы еще кое-что, при пристальном рассмотрении подозрительно смахивающее на государственную измену, сами понимаете, о чем идет речь...
   Короче говоря, Центральный Концерн Управления Полезными Ископаемыми получил приказ разработать оптимальную стратегию использования полезных ископаемых с таким расчетом, чтобы человечество больше никогда не испытывало недостатка в них.
   Главный Координатор слегка поморщился, разглядев в директиве неприличные слова - "оптимальный" и "расчет", но был вынужден крепко задуматься, начальство, как известно, шутить не любит.
   После долгого раздумья, он решил держаться от этого дела подальше, так как не без основания боялся, как бы на поверхность не вышла его курсовая работа с недвусмысленным названием "Оптимизация параметров алгоритма идентификации".
   Он поручил работу курьеру из отдела Эксплуатации угольных разрезов. Мальчонка был сообразительный и далеко бы пошел, если бы не его университетское прошлое.
   Через два дня мальчонка ознакомил Главного Координатора с Планом. Оказалось, что достаточно взорвать 2345 водородных бомб, и человечество никогда больше не будет испытывать недостатка в полезных ископаемых. До самого конца своего существования.
   Жаль, но бумаги под рукой не было.
   Запомню на будущее, утешил себя Поль, но желание работать у него пропало.
   А ведь, в сущности, литература удивительно грязное занятие. Игра в слова на деньги. Считается, почему-то, с книгами в мир пришло божье благословение - "твой друг - книга", "лучшим в себе я обязан книге", "книга - источник знаний". Чепуха.
   Заменяют человеческие чувства книжными суррогатами и псевдо-интеллектуальными умствованиями и при этом продолжают вдалбливать себе, что литература способна сделать людей лучше, честнее, добрее...
   Но верить всерьез, что негодяй, прочитав однажды книжку о нехорошем человеке, задумается и больше не будет, может только психически неполноценный человек. Глупо рассчитывать, что печатная строка способна разбудить в человеке доброе, вечное, чистое и святое. А даже если и так... Всякое бывает. Вот я, например, умудрился сохранить вечное и чистое. Но... зачем и от чего?
   Как этот мальчик Володя сказал - нам нужно святое... Согласен, нужно. Но не в буковках же его искать. Проще объявить себя мессией и заняться эскалацией добра и всеобщей любви на деле. Может быть, это единственное, что сейчас нужно людям.
   Тяжелая дверь камеры медленно отворилась. И Поля пригласили на допрос.
   Следователь оказался лысым задерганным существом, производящим впечатление скорее жалкое, чем внушительное. Он предложил Полю присесть и долго рассматривал его тоскливым, равнодушным взглядом, полным такой канцелярской скуки, что Поль понял - попался он по-настоящему и всерьез.
   - Вы, Кольцов, наверное, думаете, - сказал следователь, насмотревшись всласть, - что попали сюда случайно. Не надо обольщаться. К нам случайно не попадают. Ваша деятельность заинтересовала специальную службу. - Он положил руку на папку. - Здесь находятся материалы по вашему делу, уверяю, их достаточно, чтобы обеспечить государственный пансион лет на 15. Так что советую, в расчете на некоторые послабления, отвечать на мои вопросы полно и по существу затрагиваемых проблем.
   - В чем меня обвиняют? - спросил Поль.
   Следователь встал, Поль последовал его примеру.
   - Поль Кольцов, - торжественно сказал следователь. - Вы задержаны на основании статьи 108 пункт А, предусматривающей содержание свидетеля под стражей сроком до 15 лет для проведения дознания.
   - В чем меня обвиняют? - переспросил Поль.
   - Повторяю, вы не являетесь обвиняемым, вы свидетель по делу об убийстве Патриции Парк. Однако, ряд фактов требуют дополнительного расследования для выяснения степени вашего личного участия в событиях.
   - Не понимаю.
   - Надеюсь, что нам удастся разобраться.
   - Я тоже надеюсь.
   - Все зависит только от вас.
   - Не знаю, чем, собственно, могу быть полезным. Должен предупредить, что к убийству никакого отношения не имею, в сквере оказался случайно, уже после убийства, так что ничего нового сообщить не могу.
   - Не все так просто. Где, к примеру, вы были 11 сентября прошлого года около 22 часов?
   - Откуда я знаю.
   - Постарайтесь вспомнить.
   - Нет. Не помню.
   - Вспомнить в ваших интересах.
   - Пил, наверное, в "Андромеде".
   - Может ли кто-нибудь подтвердить это?
   - Нет, конечно.
   - Посещали ли вы когда-нибудь бывшего министра культуры?
   - Постойте.. Сентябрь.. Пожалуй. Где-то в сентябре я действительно встречался с министром.
   - Цель посещения?
   - Я предложил ему подписаться на полное собрание моих сочинений, включающее долговые расписки и скабрезные стишки.
   - Он согласился?
   - Нет. Сослался на занятость.
   - Вы пробыли там 15 минут.
   - Да. Немного почитал. Стишки министру понравились, но всучить подписку мне так и не удалось... Кстати, почему бы вам не спросить об этом у него самого?
   - Через 10 минут после вашего ухода министр был продырявлен в семи местах ребятами из "Лямбды 4075А"!
   - Хорошенькое дельце! Не думаете ли вы, что я имею к этому отношение!
   - Это предстоит выяснить.
   - Ерунда какая-то...
   - Может быть и ерунда. В прокуратуре посчитали, что привлекать вас к разбирательству не следует, однако, теперь версия случайного совпадения подвергается сомнению.
   Вот оказывается в чем дело, подумал Поль. Сознание собственной невиновности - он-то знал, что к убийству министра и к "Лямбде" не имеет никакого отношения - вселяло в него уверенность. Стало чуть-чуть легче. по крайней мере, было ясно, что делать дальше - необходимо было убедить следователя в собственной невиновности.
   - Я узнал, что министр убит только из ваших слов.
   - Вас, Кольцов, подвел вчерашний непростительный ляп.
   - Не понимаю.
   - Вас задержали возле трупа Парк через пять минут после убийства.
   - Совпадение.
   - Не слишком ли много совпадений и случайностей? В такие совпадения я не верю. Парк была убита на ваших глазах. Следовательно, вы можете иметь отношение к совершенному убийству.
   - Вы ошибаетесь.
   - А как вы объясните, что во время обыска в вашей комнате была обнаружена эта папка?
   - Откуда мне знать, что это за папка! - вспылил Поль и тотчас вспомнил, что в папке находится подборка материалов о терроризме.
   - Дешевая отговорка. Я не поверю, что этим можно заниматься забавы ради!
   - Да, я вспомнил. Материалы о терроризме мной действительно были собраны. Одно время я собирался написать роман о жизни простого чиновника случайно, в силу обстоятельств, заинтересовавшего людей из "Лямбы". Видите, тоже случайность.
   - Хорошо. Допустим, я вам поверю. Случайности, случайности, случайности. Но есть еще один пунктик, который объяснить случайностью нельзя - ваши встречи с Лагранжем.
   - Не понимаю. Разве Федор террорист? Мне и в голову такое не могло прийти. Я всегда был уверен, что он - ваш человек.
   - Нет. Он не наш человек, как вы говорите. Но люди, на которых он работает, интересуются терроризмом не меньше, чем мы. И если его руководители сочли необходимым установить за вами наблюдение и поручили это талантливому Лагранжу, значит, они были уверены в вашей связи с подпольем. Почему?
   - Не-е знаю.
   - И я пока не знаю. Но уверяю вас, очень скоро буду знать.
   Поль опешил. Ахинея, подумал он. Причем здесь Федор!
   - Я вижу, что мои слова не убеждают вас, может быть вот эта пленка сделает это быстрее.
   Следователь подошел к магнитофону и включил его.
   Поль сразу узнал голос Федора. Конечно, это был он.
   "...Следователь. Давно вы собираете материалы о Кольцове?
   Федор. Я начал работать с Полем в прошлом июле, месяца за два до убийства министра культуры. Цель - информация о подполье. Руководство ни на минуту не сомневалось в его принадлежности к "Лямбе" и надеялось через него внедрить в организацию информатора. Я, честно говоря, сначала не верил..
   Следователь. Почему?
   Федор. Ну, как сказать.. Поль, конечно, человек эмоциональный, но уж очень кабинетный. Пошуметь за письменным столом, накропать сердитый памфлет - это еще куда ни шло, но поступок, действие... Нет... Не верилось...
   Следователь. Почему же вы не отказались?
   Федор (усмехнувшись). Во-первых, у нас не принято отказываться.... Во-вторых, едва я посмотрел на задачу со стороны, без предвзятости, неизбежной, когда речь идет о близком друге, оказалось, что имеются серьезные основания причислять его к подполью. Меня скорее смутила бы его непричастность к "Лямбде". Сами посудите - читаешь его личное дело и раз за разом убеждаешься, как много общего у Поля с функционерами из "Лямбды". Воспитание. С раннего детства они попадали в атмосферу формального интеллектуализма. Расскажи стишок, спой песенку, прочитай книжку, реши задачку... И думать, думать, думать.. Думать - единственное предназначение человека. Думающий подмастерье главнее безмозглого академика. Не в деньгах счастье, а в умении задействовать свои мозги. С таким воспитанием дорога одна - воплощать в жизнь сказочку о волшебном замке науки.
   Университетское образование. То есть принадлежность к самой реакционной прослойке интеллектуалов. Чувство собственной исключительности, подкрепленное изрядной долей снобизма и преклонения перед всезнающей и всеобъясняющей наукой. Постоянное желание пополнить свои знания. Склонность к формальной логике, привычка копаться в фактах, анализировать и систематизировать их, помню один террорист признался, что наиболее полно ощущал счастье, когда наносил точечки на график. Знакомства, связи, привязанности, общность интересов, принадлежность к университетской богеме. Одна компания!
   Следователь. Известны ли вам факты, подтверждающие принадлежность Кольцова к "Лямбде"? Что-нибудь конкретное?
   Федор (усмехнувшись). Я не сомневаюсь, что его имя фигурирует в списках организации, к сожалению, нам с вами никогда не удастся заглянуть в них... Это единственный неопровержимый факт, не оставляющий никаких сомнений. Я располагаю рядом косвенных доказательств, например, знаете ли вы, что Поль посетил бывшего министра культуры за 10 минут до его гибели?
   Следователь. Интересно.
   Федор. Еще бы! Впрочем, мне кажется, что Поль лично в акциях не участвует. Скорее всего он занимается пропагандистской и координаторской деятельностью. В этом меня убедили его последние книги. Например, сборник рассказов "Гнилые яблоки". Помните, там есть рассказ "Съешь конфетку, детка!" речь в нем идет о маленьком мальчике, способном рассчитывать самые сложные баллистические траектории. Для этого его следовало предварительно накормить конфетами с огромной дозой ЛСД. Ну и кормили... Издатели почему-то расценили этот рассказ, как антинаучный. А мне кажется, что он скорее антиправительственный. И это не удивительно, Полю всегда были свойственны показная независимость, изрядная доля вольнодумства и нелюбовь к вышестоящим. Это ли не благотворная почва для вызревания морали терроризма. Нигилизм и терроризм во все времена шагали рука об руку..."
   Поль растерялся, но вскоре волна злости вытеснила все.
   Я прощаю своим друзьям почти все. Но стоит ли в своей доброте доходить до христианского всепрощения? Следует ли после удара по левой щеке подставлять правую? А не милосерднее ли ответить ударом на удар! Мир любит подставляющих щеку доброхотов. С ними легко и просто, но их не принимают в расчет... И никто меня не разубедит в том, что высшее проявление доброты - борьба со злом.
   Следователю понравились и некоторая растерянность Поля, и злость, охватившая его после прослушивания пленки, собственно, это и входило в его планы. Он отправил Поля в камеру, пригрозив очной ставкой с Федором, чтобы не дать погаснуть злости, а сам стал смаковать в уме детали блестящей операции, вся слава от успеха которой будет принадлежать лично ему. Блестящая, обреченная на успех операция! Нет, не прав Лагранж - никогда Кольцов не был террористом и никогда не будет. И объясняется это очень просто - идеология терроризма глубоко чужда ему. Да, да!
   Следователь принялся насвистывать Марш номер 6. Ему было приятно сознавать, что он смог разглядеть в Кольцове потенциального врага подполья, способного разрушить его изнутри. "Эх, до чего же приятно работать с писателями, этими выпендрялами, не способными сдерживать свои эмоции. Они же органически не способны оставаться в тени."
   Следователь вызвал адъютанта и заказал кофе. В работе наступил перерыв. Теперь надо набраться терпения и подождать немного. Через два часа известный террорист Ян Мисюк совершит дерзкий побег из тюремной машины, прихватив с собой Кольцова, известного беллетриста и циника. А месяца через два, когда Кольцов попадется вновь, нашпигованный добротной информацией о подполье, с ним будет о чем поговорить. Что может быть лучше, чем не подозревающий о своей роли провокатор!
   Осталось только немного подождать. Совсем немного!
   2. ПОЛЬ КОЛЬЦОВ, БЕЗ ОПРЕДЕЛЕННЫХ ЗАНЯТИЙ
   Что-то изменилось. По-прежнему ничего не было видно, но чувствовалось, что в самой середине слабо светящегося тумана, окутывающего мир, что-то появилось. Там что-то было. Определенно было. Он наполнился содержанием, так что ли?
   Внезапно туман стал медленно розоветь. Точнее, становиться розовым. Так понятнее.
   Сейчас начну видеть, подумал Поль.
   Руины. Розовые провалы окон. Розовый четырехугольник вместо крыши. Битый кирпич, толстые, безобразно загнутые стальные прутья. Строение наверняка пережило уже несколько воздушных налетов.
   Поль лежал за вывороченной из стены кирпичной глыбой, настороженный и напряженный. Почему?
   Этот чертов туман не давал сконцентрировать внимание. Так даже врага не разглядишь, любой незаметно подкрадется... А враги здесь должны быть.. Руины.. Точно, должны быть враги. И спасти меня может только солнечный свет. Иначе не выжить.
   Розовое стало меркнуть и вскоре исчезло, как будто убрали светофильтр. Стояло пасмурное осеннее утро, не было слышно ни единого звука.
   Неожиданно щебень стал шевелиться, на поверхности появилась рука, другая, и вот появился и весь человек. Рваная пятнистая одежда десантника, на шее армейский автомат.
   - Кольцов! - шепотом сказал человек. - Эй! Кольцов! Ты меня слышишь?
   Кто это?
   - Я знаю, что ты здесь! - говорит человек. - Отзовись! Это же я, Федор! Мне нужна твоя помощь! Глаза. Что у меня с глазами?
   Федор? Здесь?
   Человек исчезает и еще раз появляется из кучи щебня, теперь Поль ясно увидел, что это действительно Федор.
   - Эй, Кольцов! Ты слышишь меня?
   Конечно, это Федор.
   - Отзовись, Кольцов! - уже в полный голос кричит человек. - Это же я, Федор! Помоги мне! Мои глаза. Я ничего не вижу. Ты должен мне помочь!
   Он прав. Я должен. Конечно, должен.
   Неожиданно справа из пролома выпадает камень. Ш-ш-тах!
   Раздается длинная автоматная очередь. Это Федор всадил десяток пуль точнехонько в упавший кирпич.
   - Отзовись, Кольцов, ты должен помочь мне.
   Откуда-то сверху срывается вниз огромная стая черных птиц.
   Федора больше не видно, только птицы, птицы, птицы...
   - Помоги! Они уносят меня! Чертовы птицы!
   Автоматная очередь, еще одна.. Кирпичная крошка попадает Полю в глаза... Стая поднимается и исчезает в проломах окон. Федора больше нет...
   Шум крыльев постепенно перерастает в непонятное шипение. Ш-ш-ш.. Это стены... Сейчас они рухнут... Сейчас...
   Поль открыл глаза.
   Все в порядке, успокоил он себя. Я в своей кроватке, рядышком с женой. И никто за мной не охотится, потому что я никому не нужен, никому не интересен, ни для кого не опасен да и помощи от меня никто не ждет. Амнистия. Отлично я прожил жизнь - ни врагов, ни друзей. Впрочем, не всегда же я был такой мразью... Был, был нужен. Тому же Федору, к примеру, провокатору, соглядатаю, доносчику, мерзавцу...
   Никогда я не любил его.. А ведь вру.. Меня тянуло к нему, а его, соответственно, ко мне. С ним было интересно. Мне нравилось, что он не такой, как все. Его логика была потрясающа и абсолютно недоступна нормальному человеку. Ого-го, это было непростое дело - дружить с ним. Я шел на дружбу, как на бой. Главное - каждую секунду приходилось сознавать, что его понятие о чести не тождественно моему, и я рано или поздно нарвусь на подлость и предательство, которые с его точки зрения таковыми являться не будут. Надо признаться, что этот риск привлекал. В те далекие времена мне страшно хотелось доказать самому себе простую теоремку о том, что ум и доброта, в какие бы различные нравственные системы они не входили, заведомо влекут за собой порядочность. Только можно ли это доказать?
   Кстати, предал ли меня Федор? То есть предать, конечно, предал, но совершил ли он акт предательства? Разница существенная. Помню, как мне было обидно. Но ведь в конце концов это только эмоции. Не разумнее ли посмотреть на эту историю с точки зрения здравого смысла. Ну-ка...
   Федор выполнял свой служебный долг. Так? Так. Честное исполнение служебных обязанностей - добродетель? Без сомнения. К примеру, работнику отдела по борьбе с терроризмом становится известно, что его друг должен заложить взрывчатку в Центральном оперном театре. Как ему надлежит поступить? Должны ли сотни людей погибнуть из-за, надо сказать, довольно расплывчатого нравственного закона дружбы. Не порядочнее ли дать дружку по рукам? Пожалуй, порядочнее! И вот он останавливает Кольцова, выполняя тем самым свой профессиональный долг. Кстати, и законы дружбы вроде бы не нарушаются - наоборот, каждый согласится, что помешать другу сделать дурное, оградить его от проступка или преступления - высшая добродетель. К сожалению, вскоре выясняется, что Кольцов никакого отношения к терроризму не имел. Но это было потом.
   В чем я могу обвинить Федора? В служебной некомпетентности? В недостаточной степени проникновения во внутренний мир подозреваемого? Это не мое дело. Факты, проверенные и перепроверенные, показывали с вероятностью 0,99 на мою причастность к подполью. Кто же мог всерьез предположить, что я идиот, чьи поступки предсказать практически невозможно? Не честнее ли обвинить самого себя в непростительном нравственном изъяне, в неспособности определить свою жизненную позицию, в том, что я до сих пор не нашел своего места в социуме. В конце концов сторонних наблюдателей никогда не жаловали. Я не стал исключением. Только и всего.
   Надежда шевельнулась, потянулась, открыла глаза.
   - Привет, пора вставать?
   - Спи, жена, еще рано.
   - Который час?
   - Какая тебе разница?
   Надежда дотянулась до столика, нащупала часы, посмотрела.
   - Ой, уже пора.
   Она вскочила и стала быстро одеваться.
   - Что-нибудь случилось? - поинтересовался Поль.
   - У нас сегодня трудный день. Мы принимаем мероприятие Ц.
   Мероприятие Ц! Поль знал, что это такое. В годы Запрета Центр иногда устраивал на конспиративных квартирах некое подобие теоретического семинара для решения текущих идеологических вопросов, эти сборища и назывались мероприятием Ц.
   Попытка возродить теоретическую деятельность неприятно удивила Поля, ведь он всерьез думал, что после Амнистии подполье самораспустилось.
   - Зачем? - спросил он на всякий случай.
   - Надо кое-что обсудить.
   - Начинаете сначала?
   - Мы не кончали. И ты не кончал.
   Надежда сердито посмотрела на Поля и пошла готовить завтрак.
   Она это не со зла, сообразил Поль, с трудом поборов обиду. Вряд ли есть основания полагать, что Наденька способна ехидничать и пытаться оскорбить намеком на обстоятельства нашей свадьбы. Слишком тонкая для нее игра. Центр действительно постановил организовать ряд семей для возможного проведения конспиративной работы... Но я бы никогда бы не женился, если бы... А вот для Наденьки в этом вряд ли есть что-то дикое. Она дисциплинированный функционер и очень далека от необеспеченных разумом душевных сомнений.
   Поль наскоро привел себя в порядок, даже сделал несколько телодвижений, обозначив физзарядку, и отправился на кухню, помогать.
   - Пришел тебе помогать, женушка, - сказал он радостно, считая, что ласка самый простой способ разрядить обстановку.
   - Помощь нужна не мне.
   - А кому?
   - Центру.
   - Не понимаю.
   - Мне кажется, запомни, это мое личное мнение - что Центр пока недостаточно четко представляет себе ситуацию и хотел бы лучше разобраться в происходящем. Амнистия спутала все карты. Что делать? Кто виноват?..
   - Кем быть?...
   - Что?
   - Что делать? Кто виноват? Кем быть?
   - Да, да.. Я считаю, что ты можешь им помочь. Ты ведь писатель...
   - Не преувеличивай.
   - Ты можешь почувствовать что-то такое... ну, что ускользает пока от Центра.
   - И это все?
   - Да.. Впрочем, надо бы еще сходить за хлебом.
   - Хорошо, жена. Пусть это будет мой скромный вклад в борьбу за.. ну, сама знаешь за что.
   - Послушай, а почему ты все время называешь меня "жена"?
   - А что такое? Ты ведь действительно моя жена. Совершенно официально
   - Это так. Но почему ты меня так называешь? Не котеночек, не Надежда, а - жена?
   - Мне просто нравится. Ты ведь у меня первая жена. А мне нравится быть женатым мужчиной.
   - Вот бы никогда не подумала.
   - Тебе нравится стрелять в парадниках, а мне - называть тебя женой. Должен же я чем-то отличаться от остальных.
   - Поняла.
   Поль вышел из дома и пошел по набережной в сторону памятника Рип Ван Винклю, любимому герою генерал-губернатора. Пахло весной. На чахлых деревцах уже кое-где проклюнулись слабенькие зеленые точки, словно, нежные огонечки. Солнышко припекало и привычный серый колер города, оставаясь, впрочем, серым, стал как-то более приемлемым, как-то похорошел. Вот именно, было хорошо. Красиво. Оптимистично. В аптеке на углу появилась новая продавщица. Высокая стройная блондинка с обалденными карими глазами. Блеск. Впрочем, надо будет посоветовать ей изменить прическу - Поль терпеть не мог голые женские ушки. Да и улыбаться ей следует почаще, не помешает.
   Мимо проехал красочно разукрашенный рекламой фирмы "Разухабистый младенец" трамвай, мелодично вызвякивая ноту "соль"...
   Хорошо. Поль любил ходить за хлебом. Только отсидев три месяца в подполье, можно понять, что это значит - свободно таскаться по улицам, не опасаясь при этом получить пулю в зоб. А если вспомнить, что подполье, это вовсе не какое-то там социальное явление, а вонючая двухкомнатная квартира в трущобах, где кроме страха всегда ощущаешь нехватку кислорода, то даже к самому загаженному тротуару начинаешь относиться с нежностью.