Молитвин Павел. Полуденный мир

 
   Батигар медленно шла по улочке, по обеим сторонам которой были разложены на земле и развешаны на стенах домов всевозможные ковры, коврики, половики и циновки. Девушка останавливалась то перед одним торговцем, то перед другим, делая вид, что рассматривает затейливые узоры, приценивалась, вяло торговалась, чтобы усыпить бдительность Чабы, который, по словам Нарма — Черного Мага, исполняющего должность Смотрителя городских фонтанов при дворе Владыки Чилара, — должен был охранять её и, о чем не трудно было догадаться, следить за ней и не дать совершить какую-нибудь глупость, буде подобное желание придет принцессе в голову.
   А желание, безусловно, было, точнее, их было два. Первое — отыскать место, где её держали в заточении, и посчитаться со своими мучителями. Осуществить это желание без поддержки Нарма было невозможно, а получить её девушке, несмотря на всю свою настойчивость, не удалось. Смотритель фонтанов доказал также, что после гибели Бергола, не имея надежных покровителей, принцессе нет смысла обращаться с жалобой к Владыке Чилара — у Мадана хватает забот и без неё — и разыскивать неизвестных похитителей, которые к тому же вернули-таки Батигар свободу, он не станет. Торговцев людьми в Чиларе хоть отбавляй, делают они свое дело едва ли не легально: золото — универсальное средство, которое в одних случаях помогает чиновникам и блюстителям порядка кое-какие вещи не видеть, а в других — кое-каких людей не слышать. Однако в данном случае важнее другое: без показаний Смотрителя фонтанов принцесса не сумеет объяснить, почему же её отпустили, а ссылаться на себя Нарм категорически запретил, недвусмысленно дав понять, что будет всячески отрицать свою причастность к этому делу. Он достаточно потрудился, чтобы вытащить Батигар из той клоаки, в которой она оказалась, и желает теперь, чтобы девушка не мечтала о восстановлении справедливости, а тихонько отправилась в Исфатею, где ей предстоит сыграть роль несравнимо более важную.
   Принцесса свернула на соседнюю улочку, где, судя по запаху, торговали благовониями, и нахмурилась. Мысль вернуться в Исфатею была на первый взгляд вполне разумной и естественной. Если Донгам убит и воины Белого Братства, приведенные им из Нортона, пытаются посадить своего ставленника на исфатейский престол, то место её действительно там и она, как высокопарно сказал Нарм, «может явиться тем самым символом законности, который сплотит вокруг себя истинных сынов Серебряного города». Но тут-то и возникало несколько неувязок, которые Батигар, по здравом размышлении, решила с Черным Магом не обсуждать, дабы не угодить в места ещё худшие, нежели те, где ей недавно пришлось побывать.
   Если Черные Маги хотели посадить на место Бергола своего человека, то Чаг подходила для этого значительно больше, и все же Нарм дал ей людей и отправил в Сагру, на поиски Мгала, не будучи, как он сам говорил, до конца уверенным в том, что ему удастся разыскать Батигар. Стало быть, свой человек для престола Исфатеи сыскался бы и без нее. Далее, то, что файголиты — обычные люди, а вовсе никакие не кротолюды, она знала едва ли не с рождения, тут Нарм прав. Будучи людьми, они, разумеется, могли поддержать гвардейцев и граждан Исфатеи, выступивших против посягательств Белых Братьев. Но если стычка, которую Смотритель фонтанов пытался представить как гражданскую войну, и правда имела место, то именно стычка это и была, не более того. Жалкую тысячу норгонцев, которые могли помочь Донгаму совершить дворцовый переворот, гвардейцы, в случае открытого выступления, способны были выставить из города без чьей-либо помощи, чем дело скорее всего и кончилось. После этого, как водится, начались дебаты о том, кто будет новым Владыкой Исфатеи и тут, само собой, претендентов объявилось немало. Тот же Богур — троюродный братец по линии Бергола — вылез небось со своей сомнительной родословной, а может, и матушка её — опальная, однако ж, вдова Владыки города — заявила свои права на престол. И все же единственной законной наследницей всегда считалась Чаг, и без неё в Исфатею возвращаться — только раздоры плодить.
   Многому из сказанного Нармом, пусть даже кажущемуся странным, не вызывающим доверия, принцесса вынуждена была поверить. Например, хотя признать это было нелегко, он определенно получил известия из Серебряного города уже после того, как они выехали на поиски Мгала. Рассказ его удивительно совпадал с тем, чего подсознательно опасалась Батигар и чего измыслить, живя в Чиларе или опираясь на устаревшие рассказы гонцов, было просто невозможно. История о том, что Чаг, бросив её тут, уехала в Сагру, представлялась поначалу принцессе полным бредом, но каракули сестры было трудно подделать, заставлять же её писать против воли столь маловероятные вещи не имело смысла — разумнее было придумать что-нибудь более правдоподобное. И все же поверить в необходимость её присутствия в Исфатее Батигар никак не могла. Нарм явно намеревался использовать её в каких-то своих целях, а быть игрушкой в чьих-либо руках принцесса решительно не хотела. Потому-то вторым её желанием, хотя и не столь сильным, как первое — отомстить похитителям, — было как можно скорее уйти от непонятной и потому тягостной опеки Черного Мага, то есть сбежать из Чилара. Вопрос лишь в том, куда ей теперь бежать?
   Девушка остановилась около торговца фруктами и, рассеянно поглядывая на следовавшего за ней, подобно тени, Чабу — здоровенного широкоплечего парня, вооруженного длинным мечом и кинжалом, — купила несколько сочных фиолетовых ференг. Удрать-то она от него сумеет, важно решить: куда деваться потом?
   Подкрепляясь ференгами, Батигар с горечью призналась себе, что бежать ей некуда. В Исфатею — чтобы участвовать в дворцовых интригах, оставаясь на поводке Черных Магов? Нет, только не это! К матери, под Кундалаг? Но . матушку свою она не помнит, и что она за человек — не знает, а туда-то Черные Маги прежде всего и направят погоню. В том, что погоня будет, девушка не сомневалась — не для того её извлекли из подземной тюрьмы, чтобы позволить беспрепятственно разъезжать где ей вздумается; за все надо платить — истина грустная, но неоспоримая.
   При воспоминании о подземной тюрьме принцесса содрогнулась, испытывая к Нарму одновременно с горячей благодарностью жгучую ненависть. Благодарность — за то, что вытащил, вызволил, спас из этого вертепа, и ненависть — за то, что сделал это уже после того, как её сводили к «жеребцам» и она пережила такое, о чем будет помнить до конца жизни.
   День был ясен и светел, солнце по-прежнему припекало, и тем не менее Батигар начало знобить, ноги ослабели, и она, криво улыбнувшись подскочившему Чабе, привалилась спиной к ближайшему дому…
   «Жеребцов» — трех дюжих звероподобных мужиков — содержали в просторной клетке, установленной посреди квадратного помещения, так же как и круглый зал, окруженного зарешеченными камерами, набитыми невольниками, которые, завидя Батигар, зашевелились и начали выползать из дальних углов своих клетушек. По их похотливым, ухмыляющимся физиономиям принцесса поняла: время угроз кончилось, сейчас с ней будут делать что-то ужасное. Что именно, догадаться было нетрудно, и она молча и яростно рванулась из рук тюремщиков, надеясь получить милосердный удар копьем в спину. Пыхтя и посмеиваясь, те повисли на её плечах, подтащили к клетке и бросили на колени перед Тенесаной, которая, ожидая их, нетерпеливо поигрывала хлыстом.
   — Ты обзывала меня трупоедкой, сестрой болотных пиявок, вонючей гадиной и ещё разными, казавшимися тебе обидными словами. — В голосе бывшей танцовщицы звучала мстительная радость, которую та и не пыталась скрыть. — Так вот теперь подумай, кем ты будешь называть и чувствовать себя после того, как с тобой позабавятся наши «жеребцы». Быть может, ты уповаешь на то, что твоя девственность — единственное, что у тебя осталось, — хороший товар и его не станут скармливать свиньям? Это так. Но сейчас эти три здоровых кобеля, сохранив твое единственное сокровище, сделают с тобой такое, чего не позволят совершить над собой даже портовые шлюхи Сагры. Ты, маленькая упрямая тварь, разом получишь все, что успела заработать своим маленьким дерзким язычком. — Она наклонилась и рванула лохмотья, в которые превратилось подаренное Кенгаром платье, оголив девушку до пояса, и обернулась к жадно следящим за ней из клеток рабам: — Лакомый кусочек? Научитесь хорошо драться, займете место этих «жеребцов» — по трудам и награда.
   Из камер раздался одобрительный рев, Тенесана выпрямилась и махнула стражникам рукой:
   — Киньте её в клетку.
   Почувствовав, что руки у неё наконец свободны, Батигар отпрыгнула от захлопнувшейся за её спиной решетчатой двери, чтобы обезопасить себя с тыла, и приняла боевую стойку. Но «жеребцы» не торопились обрушиться на свою жертву. Глумливо улыбаясь, поигрывая накаченными мускулами, голые, обросшие волосами твари приближались медленно, всем своим видом показывая, что поразвлечься собираются вдосталь, время есть и лучше растянуть удовольствие. Глядя на них, Батигар попыталась ободрить себя мыслью, что ничего ужасного с ней, несмотря на все эти угрожающие слова и приготовления, не произойдет — хороший воспитатель всегда должен иметь в запасе пугало, а когда пугать уже нечем, нечего ждать и от воспитуемого. Однако вид взявших её в полукольцо, плотоядно усмехающихся верзил опровергал все доводы рассудка, и невыносимый животный ужас заставлял колени девушки дрожать, а тело покрываться испариной.
   «Жеребцы» остановились в четырех шагах от принцессы и принялись тихонько раскачиваться, цедя сквозь зубы какой-то заунывный, сводящий с ума мотив. Было в нем что-то угнетающе-бесчеловечное, от чего ноги Батигар начали подкашиваться. «Еще немного, и я не выдержу этого ожидания!» — подумала девушка, испытывая незнакомый ей прежде цепенящий страх, подобный тому, который птица испытывает перед змеей. На миг ей пришло в голову, что проще всего без сопротивления упасть на колени и отдаться на милость этих громил. Мысль была настолько дикой, настолько не принадлежащей ей, что Батигар, страшась уже не «жеребцов», а своей собственной слабости, ринулась вперед, обуреваемая безумным стремлением крушить, убивать, быть убитой, лишь бы стряхнуть с себя этот липкий, изматывающий душу страх.
   Этого-то продиктованного отчаянием поступка и ожидали от неё «жеребцы». Стоящий перед принцессой усач стремительно отпрыгнул назад, а двое других — юноша с кривым, сломанным в драке носом и безбровый — кинулись на неё с боков. Извернувшись, она ударила безбрового ногой в живот, но кривоносый успел поймать занесенную для удара руку и легонько ткнул принцессу ногой под колено. Батигар рухнула на земляной пол, согнулась от острой боли в заломленой руке и услышала, как с треском рвутся оставшиеся на ней лохмотья.
   Подошедший усач ухватил её за волосы и рывком поднял на ноги. Очухавшийся безбровый, подойдя вразвалочку, со злорадной улыбкой ударил ногой в пах. На миг девушке показалось, что она умирает, а потом все закружилось, закрутилось, как в кошмарном сне. Ни о каком сопротивлении не было и речи — «жеребцы» оказались искушенными борцами и делали с ней что хотели. А хотели они одного: унизить её, втоптать в грязь, превратить в кусок трепещущего мяса, давая в то же время понять, что это ещё не все, может быть и хуже, гораздо хуже…
   Они мяли, тискали, ломали её на потеху истекающим слюной невольникам, распинали на полу и на прутьях клетки, ставили на колени и катали, как шар, засунув её голову между её же ногами. Они плющили её между своими мощными горячими телами, заставляя корчиться, извиваться, молить о пощаде, выть от стыда, бессилия и боли. Делали вид, что отпускают, и, когда она отползала на четвереньках, снова ловили, давили, валили, выворачивали наизнанку перед ржущими, ревущими от восторга, рычащими от желания быть на их месте зрителями так долго и умело, что в конце концов девушка перестала понимать, кто она и где находится. К ужасу своему, она вдруг поняла; что ей начинает нравиться это изощренное истязание. Руки, гладившие и терзавшие её грудь, по-хозяйски проникавшие в нее, трущие, щипавшие, раскрывавшие её на всеобщее обозрение, вынуждавшие стонать и кричать во весь голос, в какой-то момент перестали казаться злыми, чужими и грубыми. Облепившие её жаркие мужские тела неожиданно представились ей каким-то диковинным продолжением её собственного тела. Девушка внезапно почувствовала, что знает этих троих: усатого, кривоносого и безбрового — всю жизнь, а если и не знает, то всю жизнь ждала. Что она хочет отдаться им целиком и полностью, слиться с ними, сделаться их продолжением, так же как они сделались частью её. Стать их вещью, рабой, подстилкой, лишь бы перестать быть одинокой и ненужной в этом чудовищно глупом и жестоком мире. Эти трое настолько сильны, что, овладев ею, сумеют защитить её от Бергола, Донгама, серо-голубых человечков, похитителей, желтоглазого, Тенесаны и тюремщиков…
   К действительности Батигар вернули визг Тенесаны и рев разъяренных «жеребцов», которых злобно кричащие тюремщики древками копий оттесняли к дальней стене клетки. Мгновение принцесса ещё водила по сторонам затуманенными, непонимающими глазами, а потом, подхваченная стражником, торопливо заковыляла к распахнутой двери. Мокрая, изможденная, всхлипывая и постанывая, она вывалилась из клетки, все ещё сотрясаемая рыданиями, разрывающаяся между ужасом от того, что случилось и могло случиться, и неудовлетворенным инстинктом самки, жаждущей обрести покровителя и защитника, любого защитника, чтобы отдаться, испытать муку и радость и выполнить извечное предназначение, подарив жизнь своему зверенышу, детенышу, ребенку…
   Опустившись на пол около Тенесаны, она пыталась обнять её ноги, тихо подвывала и повизгивала до тех пор, пока зрелище это не прискучило бывшей танцовщице и та, приподняв подбородок девушки рукоятью хлыста, не спросила:
   — Ну, урок преподан? Теперь ты поняла, что лучше ублажать богатого и знатного господина, чем выступать в закрытых цирках Шима и Магарасы с нашими «жеребцами»? Или тебе понравились их ласки и ты готова продолжать? — Не дожидаясь ответа, Тенесана презрительно хмыкнула. — Так будешь ты учиться танцам или предпочитаешь «жеребцов»?
   — Буду, буду… — простонала Батигар, пряча лицо в ладони…
 
   Принцесса заскрипела зубами, подняла на Чабу ненавидящие глаза и, едва владея собой, крикнула:
   — Что ты смотришь?! Что вылупился? Первый раз видишь? Может же человеку стать плохо на вашем проклятом чиларском солнцепеке?
   — Может, госпожа, может. Вы бы не шли по солнечным улицам, у нас ведь и тенистых сколько угодно. Я покажу, так пойдем, что и лучик на вас не упадет, — успокаивающе забормотал Чаба, завинчивая флягу, из которой прыскал на девушку водой.
   — Дай-ка сюда! — Она выхватила из его рук флягу, сделала несколько жадных глотков тепловатой, приправленной лимоном воды, отерла рот тыльной стороной ладони. — Отлично. Смотритель фонтанов дал мне денег, чтобы я выбрала себе одежду по вкусу. Отведи меня в лавку, где можно приобрести что-нибудь сносное.
   Чаба заторопился вперед, а Батигар с холодной решимостью подумала, что выбирать ей не из чего. Единственный родной человек, от которого можно не ожидать подлостей и который не втянет её ни в какую интригу, — это Чаг. Прежде всего надо найти сестру, а уж потом они вместе решат, как им жить дальше. Несложный план бегства она обдумала ещё в доме Нарма. Скрыться от Чабы — обездвижить его на непродолжительное время не составит труда, — купить простенький мужской наряд, постричь волосы — и в порт. Там устроиться на корабль, идущий в Сагру, и — прощай, Чилар!
   Принцесса оглянулась по сторонам, сориентировалась по шпилям и башням, определила кратчайший путь до порта и быстро нагнала Чабу, свернувшего в пустынный, затененный верхними этажами домов переулок.
   — Ты слишком быстро идешь. Мне за тобой не поспеть. Мне жарко! Мне душно! — капризным тоном проговорила принцесса. — Я устала! Мне плохо!
   — Госпожа, за тем вон углом есть таверна, где вы можете посидеть под деревьями, выпить холодного вина, освежиться фруктами.
   — Нет, это слишком далеко. Ох…
   — Отец Небесный, ей опять дурно! — Чаба подхватил начавшую заваливаться на него девушку и внезапно получил страшный удар в висок. Батигар вывернулась из его рук, прислонила обмякшее тело к стене дома, вытащила из-за пазухи незадачливого шпиона-телохранителя тощий кошелек — лишние деньги в дороге не помешают. Отстегнула ножны с кинжалом и торопливо зашагала в сторону порта, решив, что специально разыскивать цирюльника и торговца подержанной одеждой не стоит — встретятся по дороге. Такого добра в окрестностях порта должно быть навалом.

Глава вторая
КАПИТАН «ЗАБИЯКИ»

   Велик и славен город Сагра, один из шести крупнейших портов Жемчужного моря. Возникнув на острове, разделявшем устье полноводной Гатианы на две неравные части, он, разрастаясь, перекинулся на оба её берега. Правый, пологий, подверженный сезонным наводнениям, заселил бедный люд, а на левом, скалистом, Владыки Сагры Харголиды возвели похожий на крепость дворец, золоченые крыши которого служили отличным ориентиром для моряков. Ночью же, когда, крыш не было видно, роль маяка играл огонь, горевший в самой высокой, обращенной к морю угловой башне.
   Изрезанная лестницами и снабженная хитроумными подъемниками Белая скала, служившая фундаментом крепости-дворцу, была изрыта пещерами, которые обитатели Сагры, расширив и углубив, использовали не только как склады, но и как жилища. Причем наиболее состоятельные унги-ры и хадасы занимали верхние террасы, и слухи о разбитых на них сказочных садах, украшенных дивными статуями и беседками, распространились далеко за пределы Сагры. Разумеется, любоваться чудесами верхних террас удавалось далеко не каждому, зато поглядеть на Каскад Харголидов, — бравший начало на вершине Белой скалы, мог любой. Цепь звонких фонтанов и водоемов, дарующих прохладу путникам в самый знойный день, спускалась параллельно главной дороге, которая вела ко дворцу Владык Сагры, и, насладившись видом её, местные жители и чужеземцы легко верили в то, что диковины, скрытые от их глаз за стенами, огораживавшими верхние террасы, столь же удивительны.
   Однако великое удивление вызывал у приезжих не только Каскад Харголидов, в создании которого участвовали едва ли не все Владыки Сагры, но и остров, являвшийся сердцем и средоточием жизни города. Кроме таможни, казарм, складов, доков и верфей здесь располагались три огромных рынка, окруженных роем пользовавшихся по всему побережью заслуженно скандальной славой питейных заведений, харчевен, веселых домов, способных удовлетворить как самый взыскательный, так и самый извращенный вкус. Люди, имевшие возможность сравнивать, уверяли, что трактирщики здесь — самые бессовестные бестии, воры — самые ловкие и бесстрашные, а непотребные девки столь искусны, что способны превратить в мужчину даже евнуха, а адептов различных вер никак не меньше, чем фальшивомонетчиков и грабителей.
   Утверждения эти, быть может несколько преувеличенные, во многом соответствовали действительности, и, дабы уберечь свои жизни и добро, обитатели левого берега ревностно заботились о том, чтобы мосты через отделявшую их от острова протоку с заходом солнца были подняты и бдительно охранялись. На всех трех многозвеньевых мостах постоянно дежурили отряды гвардейцев, дальнобойные луки которых позволяли им обстреливать всю протоку, так что даже лодки не могли пересечь её в ночное время без специального разрешения. Искусство сагрских мостостроителей казалось беспредельным, и все же им не под силу было соединить правый берег с островом, расстояние между которыми в самом узком месте превышало тысячу шагов, и потому после ряда тщетных попыток Владыки Сагры, равно как и Совет унгиров, отказались от благого намерения как-то упорядочить лодочное движение в этой части Гатианы. Несмотря на строжайшее запрещение, лодки сновали туда и обратно как днем, так и ночью. Но особенно раздражало таможенников то, что с появлением первых звезд в устье входили корабли, пришедшие с верховий реки, а также суда каботажного плавания, владельцы которых считали почему-то уплату торговых налогов и пошлин непозволительной для себя роскошью. Облавы на контрабандистов, конфискация товаров и судна и жестокая расправа с командой происходили едва ли не регулярно и все же не могли изменить создавшегося положения. Обо всем этом, а также и о многом другом Мгал и его спутники успели узнать за время плавания на «Пересмешнике». Несколько раз тяжело груженное кожей и железными болванками суденышко подвергалось нападениям лодок, набитых всевозможным сбродом, именовавшим себя речными пиратами, и друзьям приходилось вместе с остальной командой браться за оружие. Наблюдая за их слаженными действиями, капитан корабля — приземистый чернобородый крепыш — не мог не отдать должное сноровке новичков. Проникшись к ним симпатией, Юмис предложил друзьям постоянную службу, а узнав о намерении их пожить некоторое время в Сагре, охотно и много рассказывал о городе, который хорошо знал и, невзирая ни на что, горячо любил.
   Если не считать атак речных пиратов — скверно вооруженных и не слишком храбрых, — плавание проходило спокойно и позволило путешественникам отдохнуть и набраться сил. «Пересмешник» неторопливо плыл по течению, и гребцы брались за весла, лишь когда требовалось помочь рулевому разворачивать судно на излучинах реки и лавировать среди островов и мелей.
   — Основная работа предстоит в Сагре, где за ночь мы должны разгрузиться и выйти в море, чтобы к концу следующего дня появиться в городе в обличий рыбаков, — предупредил Юмис новичков, в перерыве между заклинаниями зажигая дымные палочки благовоний перед привязанным к мачте изображением Шимберлала — бога морских торговцев, посылающего тем, к кому он благоволит, попутный ветер, сговорчивых продавцов и покупателей. — Нам бы только в облаву не попасть. Дважды уходил я на «Пересмешнике» от галер Гигаура, но в третий раз судьбу лучше не испытывать.
   Угодил ли Юмис Шимберлалу своими заклинаниями и курениями, или просто погода показалась таможенникам слишком уж мерзкой для очередной облавы: туман, порывистый северо-западный ветер, несущий отвратительную морось — предвестник близившегося сезона штормов, — но, как бы то ни было, сторожевые галеры в ночь прибытия «Пересмешника» в Сагру устье Гатианы не стерегли. Проследив за тем, чтобы железные болванки и кожи были сгружены и перенесены в приготовленные на правом берегу сараи, Юмис, отпустив часть команды к заждавшимся женам и подружкам, вывел суденышко в Сагрский залив. Пока оставшиеся на борту люди отсыпались после проведенной в трудах ночи, а Юмис, наняв мальчишку-лодочника, плавал к застывшим поблизости баркасам, чтобы договориться о закупке свежей рыбы на случай таможенных проверок, Гиль, Эмрик и Мгал любовались невиданным дотоле зрелищем. Ни одному из них не доводилось прежде видеть моря, да и Белая скала со стоявшей на её вершине цитаделью могла оставить равнодушным лишь слепого.
   Бескрайний сине-зеленый простор, длинные пологие волны, мерно вздымавшиеся и опадавшие, как грудь спящего великана, заворожили Гиля. Слушая рассказы капитана о море, он не мог понять его восторгов: очень большое соленое озеро, место, где много воды, — чего же тут особенного? Но теперь, глядя на неустанный бег валов, изумрудно-прозрачных на фоне солнечного неба и грозно-фиолетовых в темных провалах, слушая вечный шелест, рокот и шепот, то ласковый, как колыбельная, то предостерегающий, как ворчание далекой грозы, ощущая соленые брызги на губах, юноша с удивлением и трепетом чувствовал свое родство с этим странным, дивным явлением, которое не может быть сравнимо ни с чем и потому называется морем. «Место, где много воды? — смеялся Юмис. — Это лохань или бассейн. А море — это что-то необъятное, что-то столь величественное, что понятия ёбольше» или ёменьше» теряют смысл. Оно как небо, но живое».
   — Оно и правда необъятное и живое, — бормотал Гиль, сердце которого замирало от сладкого ужаса. — Оно — как огромный всепонимающий и всепрощающий Бог, — шептал он, не находя слов, чтобы выразить чувство родства и в то же время преклонения перед морской стихией.
   «Море — это ладонь Бога», — вспомнил юноша полузабытые, непонятные и потому пропущенные когда-то мимо ушей слова Горбии, и странно, воспоминания о погибшем учителе-колдуне, угнанных в плен и убитых родных, близких и друзьях не отозвались в его душе знакомой болью. Рана затянулась, остатки боли унесло море, а долг… Когда-нибудь он будет выплачен, и, быть может, лучшая плата — не дать Белым дьяволам завладеть кристаллом Калиместиара.
   Гиль покосился на пояс Мгала, в котором хранился ключ к сокровищнице Маронды, и перехватил взгляд Эмрика. Интересно, показалось ему или тот в самом деле прошептал что-то о долге Черному Магистрату? Послышалось, что с уст Мгала слетело имя Менгера, или он начинает читать мысли своих товарищей?..
   — Такими вот и представлял я себе Дивные города побережья. Такими виделись они мне, когда я слушал рассказы Менгера о минувших временах, — вполголоса произнес северянин.
   — Издали на Сагру смотреть — одно удовольствие. Особенно укрепления Белой скалы впечатляют, — подтвердил : Эмрик. — Однако, если верить Юмису да и всем остальным, люди и порядки здесь не лучше, чем в других местах, и ухо надо держать востро.