Страница:
— Час от часу не легче, — мой голос потонул в тишине. Эха здесь не было. — И что теперь делать?
Решение, которое не замедлило появиться, было примитивным до идиотизма: надо идти. Только вот куда? На запад или на восток? А может, правильнее — на юг? «Ведь, чем южнее — тем меньше снега», — логично рассудила я, и твердо решив идти именно в этом направлении, сделала пару жалких попыток определить стороны света. Как в школе учили? Одиноко стоящее дерево, мох на стволе, муравейник и звезды.
По первому пункту меня ожидали сплошные разочарования. Ну не было тут одиноко стоящих деревьев! Здешние исполины росли в строгом порядке, на расстоянии десяти метров друг от друга, расчерчивая лес наподобие шахматной доски, словно над этим ландшафтом поработала рука человека, воображение которого сводились к армейскому принципу — все что не перпендикулярно, должно быть параллельно.
Со вторым пунктом тоже возникли сложности. Наверно, здешняя флора состояла исключительно из гигантов, потому что разрыв снег у подножия одного из них, я не обнаружила не то что мха, но даже сухой травы. Только черный блестящий песок. «Может, пожар? » — мысль мелькнула, но ее тут же снесло напором железной логики. — «Не похоже, деревья ведь не затронуло». Подчиняясь закону вселенского любопытства и внезапно проснувшемуся интересу к археологии, я продолжила раскопки. За что тут же была вознаграждена специфическим трофеем: коричнево-красный человеческий череп равнодушно уставился на меня темными провалами глазниц.
Случись со мной эта находка сутки назад, я бы визжала так, что куры на соседней ферме перестали бы нестись раз и навсегда. А сейчас, после вдумчивого рассматривания здешнего неба, лун, деревьев, я лишь аккуратно смахнула с черепа остатки песка и стала внимательно разглядывать «трофей» на предмет несоответствий с анатомией. В общем-то, пристального изучения здесь не понадобилось: удлиненные клыки, больше напоминающие ядовитые змеиные зубы. Две штуки. На верхней челюсти. Нижнюю мне откопать так и не удалось, хотя я честно пыталась. Остальные различия если и существовали, то при моем уровне знаний обнаружить их было невозможно.
«Вот бы сюда наш институт антропологии в полном составе, они бы с ума от радости посходили. Останки вампира или саблезубого человека — это покруче пяти кладбищ мамонтов и сотни достоверных фотографий НЛО! »
Осторожно положив череп на прежнее место и присыпав сверху песком, я пробормотала:
— Извините за беспокойство. Я здесь впервые, с местными обычаями незнакома, вот и лезу, куда не надо, — внутренний голос немедленно стал нашептывать гадости про взаимосвязь между разговорами с костями и экскурсией в уютную комнатку, с мягкими стенами, резиновым полом, белым потолком и правом на надежду. — Пусть ваш сон будет вечным и безмятежным, песок мягким, а боги — добрыми, — добавила я. Внутренний голос сразу заткнулся, разумно решив, что болтать с психами — опасно для здоровья.
На всякий случай, стараясь не шуметь, я выползла из-под дерева. Следовало вернуться к определению направления, пока еще светло. Хотя, кто его знает, может здесь сейчас и есть ночь? Вон, какие луны яркие.
Из примет в запасе оставались еще муравейник и звезды. Ну, муравьев я здесь могла искать до глубокой старости, и скончаться, так и не увидев этих трудолюбивых малявок. Со звездами дело обстояло не лучше — ровное темно-серое небо, без намека на светлые пятна, лишь слегка подсвеченное ореолами лун.
— Если непонятно, где юг, то не все ли равно, куда идти? — я подняла свой любимый грибной рюкзачок (в него прекрасно помещалась корзинка), слетевший с меня во время приземления, и накинула лямки на плечи. Еще раз осмотрелась. Снег, деревья, снег, снег, снег... нож.
Он лежал чуть в стороне от моего посадочного сугроба. Точно такой же, как и в нашу первую встречу, когда я сдуру обратила внимание на мелькнувший в зарослях ельника блик. Если бы не это, я бы сейчас спокойно возвращалась домой, как пишут в сочинениях, «усталая, но довольная».
Мысль пойти за грибами возникла спонтанно, от скуки. Дома заняться было нечем, родители уехали на пару дней в город, а все дачные друзья утопали в недельный поход к дальним озерам. Меня в поход не отпустила мама. Она была неумолима и тверда, как гранитная глыба. Все мои уверения в том, что у меня практически нет температуры и совсем не красное горло, не возымели никакого действия — меня не отпустили.
А ведь так хотелось! Обиднее всего было то, что туда отправилась почти вся наша компания, за исключением меня и Аркаши. С ним-то как раз все было просто — через три дня он уезжал вместе с родителями на юг. Разве поездка на теплое море может сравниться с прогулкой по ближайшим лесам, хоть и с друзьями под боком? А вот я осталась дома совсем по другой причине...
Ровно за два дня до назначенного срока меня угораздило подцепить какой-то хитрый вирус. Вообще-то, простуда была пустяковой, но моя мама, склонная делать из мухи среднестатистического слона, решила, что ребенок почти при смерти. Наверное, когда мне стукнет сорок лет, и у меня перед носом будут бегать собственные, уже выросшие дети, моя мама, услышав, что я чихнула, тут же полетит вызывать реанимационную бригаду, целителей и МЧС.
Два дня я терпела всевозможные издевательства над своим организмом, в надежде, что эти процедуры успокоят маму и в поход меня все-таки отпустят. Роты порошков, батальоны таблеток, молоко с медом, чай с малиной, горчичники в роли тяжелой артиллерии и таранные народные рецепты — крепко стиснув зубы, я выдержала эту атаку. Оказалось, все было зря.
Мысль о том, что я пойду в поход с «та-а-а-ким горлом» показалась моей родительнице даже не глупой, а просто кощунственной. Высказав все свои соображения по этому поводу, она гордо ушла на кухню, откуда еще долго доносился сердитый перезвон посуды, каждым звяком вколачивая гвоздь в просторный гроб моих надежд.
Ну и где после этого справедливость? Я ведь уже не ребенок, даже в паспорте тонко подмечено, что мне уже восемнадцать, и я имею право на свою жизнь. Грозная серия звяков с кухни подтвердила обратное.
На следующий день я бодро рассказала подругам, что у меня осложнение после ангины и вообще «не люблю я эти походы. Никакого комфорта, уюта. Даже ванны нет». Подруги сочувственно покивали головой, и, пожелав мне скорейшего выздоровления, бегом умчались паковать рюкзаки. Везучие!
Три дня я просидела дома, изнывая от тоски и безделья. Слабым утешением служило то, что погода была не блеск — то и дело набегали серые тучки, из которых шел занудный мелкий дождик. Со скрытым злорадством я представляла себе, каково в такую хмарь ночевать в палатке на берегу озера, спасаться от мороси под отсыревшим спальником и есть на завтрак холодную тушенку.
На четвертый день я не выдержала. Дождавшись, когда родители уедут в город, закинула в рюкзачок корзинку, быстро смастерила пару бутербродов, переоделась в «лесную униформу» и, схватив первый попавшийся под руку нож, отправилась на грибную охоту. Особых надежд на удачный исход этого мероприятия у меня не было — от собственной кармы никуда не денешься.
Август в этом году выдался на удивление теплый. Дождь шел именно тогда, когда положено идти уважающему себя дождю, а именно — ночью. К утру лес успевал подсохнуть, и бродить по нему было сплошным удовольствием.
На четвертый час бесцельного шатания по ельнику, после встреч с грибниками, корзины которых едва не проламывались от приятного груза, я критическим взглядом окинула свой улов. Небогато. Мухоморами, что ли, все это прикрыть? Вон, стоят красавцы.
Впрочем, все как обычно. Странно было другое — за все это время я не нашла ни одного ножа. Стоило мне об этом подумать, как слева, на самом краю видимости, что-то блеснуло. Через секунду, обуреваемая инстинктом первооткрывателя, я уже продиралась сквозь густой ельник. Деревца были молодыми и росли так часто, как позволяла им совесть, поэтому к цели я подобралась с максимальными повреждениями, плюс царапины, плюс ссадина на коленке, минус два клока волос.
Однако усилия того стоили. В кольце ельника обнаружилась идеально круглая, словно вычерченная циркулем, полянка, метров шести в диаметре. Землю здесь устилал мягкий ковер из желто-рыжей, как последние закатные лучи, прошлогодней хвои. Ступать по этому настилу было мягко и приятно. Но главной достопримечательностью полянки оставался стоящий четко в центре пень. В него был небрежно воткнут нож. Вертикальное положение он удерживал лишь чудом, зацепившись лезвием за неровный край.
Таких произведений искусства мне находить еще не доводилось. Черный, как ночь, словно целиком высеченный из куска базальта, но обладающий необычным матовым отблеском. Неяркие августовские лучи, пробравшись сквозь густые заросли, задумчивыми бликами бродили по простой, лишенной узоров рукояти, иногда перебираясь на мощное длинное лезвие, с аспидно-черной полосой кровостока. Это был скорее не нож, а кинжал, решила я после некоторых раздумий. Длинный, около сорока сантиметров, с обоюдоострой заточкой. «Тяжелый, наверно. Вон какая щербина на пне осталась. Кто ж такую красоту в лесу забыл? ».
— Эй! Есть кто живой?! — кричать в лесу и привлекать к себе излишнее внимание не люблю, но такие штуки просто так никто без присмотра не оставит. Наверно, хозяин где-то поблизости, просто отошел на минуту. — Эй! Чей нож?!
Отклика не было. Только где-то вдалеке надрывно забрехала собака, да легкий ветер прошелестел по верхушкам ельника.
«Значит, и вправду потеряли», — с удивлением подумала я и потянулась к рукояти. На ощупь она оказалась теплой и бархатистой, словно кротовья шкурка. Едва успев это отметить, я уже была вынуждена выбираться из сугроба.
Все случилось мгновенно, без оповещений в виде сотрясения земли или ударившей с неба молнии. Прикосновение, теплый камень, и сразу за этим полный рот снега.
— Это ты виноват, что я здесь очутилась!
На мои обвинения нож не реагировал, что, в общем-то, неудивительно. Он продолжал тихо лежать на белом покрывале, отражая смутный свет одной из лун. Странно, но снег под ним даже не примялся.
— Ну что, роковая находка? Не желаешь меня домой отправить? Не желаешь — не надо. В таком случае составишь мне компанию. Места тут странные, с тобой как-то надежней будет, — флегматично пробурчала я, пристраивая нож за ремень джинсов. Класть его на дно рюкзака не хотелось, хотя весил он немало, и носить такую тяжесть на боку было не самой блестящей идеей.
Вы когда-нибудь пробовали идти по глубокому снегу, да еще в кроссовках, останавливаясь через каждые десять метров, чтобы их вытряхнуть? Промучавшись таким образом около получаса, я махнула на все рукой, стянула с себя обувь, ставшую ненужной обузой, и спрятала ее в рюкзак. Благо, холода я до сих пор не чувствовала.
Идти босиком было значительно проще, а мой рост помогал окончательно не завязнуть. Начиная с первого класса, я вытерпела по этому поводу столько же насмешек, сколько перепало гадкому утенку из сказки Андерсена: «строительный кран», «телебашня», «тетя Степа», «маяк» — мальчишки в школе ухитрялись придумывать мне до десяти прозвищ в день, а учитель физкультуры настаивал на том, что меня обязательно нужно отправить в спортивную школу, заниматься баскетболом. Потом все сошло на нет: ребятам надоело дразнить человека, который в ответ только улыбается (этой хитрости научил меня папа — сработало безотказно). В спортивную школу я так и не пошла, а к девятому классу большинство мальчишек догнали, а то и перегнали меня в росте.
Сейчас я только тихо радовалась тому, что вымахала такой каланчой. Страшно представить, чтобы случилось, окажись я ростом с гнома. Никакой сенбернар бы не нашел!
Двигаться со скоростью тяжелораненой улитки, пробивая себе дорогу сквозь снежное крошево, оказалось трудным и неинтересным делом. От скуки я стала вспоминать любимые песни, тихонько напевая их себе под нос. Любимые песни закончились, и пришел черед не очень любимых, затем тех, слова которых я помнила только наполовину. Музыкальный репертуар иссяк. Пришлось перейти на стихотворную программу. В ход пошли: впаянный в голову со школьной скамьи Пушкин; любимый мною Лермонтов; забытые Некрасов, Фет, Блок, Есенин... Когда в запасниках осталась только «Песнь о соколе» Горького, я решила передохнуть. К слову, усталости не было, впрочем, как и жажды, голода или каких других потребностей. Словно в этом лесу все старые законы стали недействительны, а о новых мне еще не сообщили.
Усевшись прямо в снег, я погрузилась в изучение недр рюкзачка. Удручающе пусто. Небрежно запакованные в пакет бутерброды энтузиазма не вызвали, промокший коробок спичек тоже сейчас был ни к селу, ни к городу. Зато в боковом кармашке обнаружился компас. Я о нем совсем забыла, увлекшись проверкой на практике знаний по природоведению. Короткого взгляда на циферблат вполне хватило — стрелка, которой полагалось при любых обстоятельствах указывать на север, медленно вращалась вокруг своей оси, нагло убеждая, что север со всех сторон, впрочем, как и юг.
— Дурдом, — констатировала я, спрятав обратно в кармашек сошедший с ума механизм, и продолжила свой путь в неизвестном направлении по загадочному маршруту.
Прошло уже больше пяти часов, как я занималась ориентированием на не особо пересеченной местности. В окружающем пейзаже изменений не произошло — сумерки, деревья, снег, тишина — все оставалось на своих местах. Я продолжала упрямо тащиться вперед. Было чертовски скучно — никаких неожиданностей, опасностей и тому подобной романтической чепухи.
Шаг. Еще один. Думаю, со стороны я больше всего напоминала страуса, забредшего в тайгу — каждый раз, чтобы вытащить ногу, мне приходилось задирать колено чуть ли не до подбородка. Еще шаг. Ногу выше. Однообразие притупляло внимание. От него мой мозг постепенно выключался, передавая рефлексам управление телом. Шаг. Еще. Еще, еще...
Решив провести следственный эксперимент, я закрыла глаза. Несколько метров удалось пройти в блаженной темноте, без опостылевшего вида на снег и черные тени деревьев. Потом я благополучно врезалась в ствол. Глаза раскрылись сами собой.
Возмущенно потирая ушибленный лоб, я уже открыла рот, для того, чтобы выразить свое негодование, и тут же со стуком его захлопнула. Даже язык прикусила.
Передо мной была копия той полянки, на которой я нашла странный нож. Только вот не было здесь ни пня, ни ковра из хвои — лишь черный блестящий песок и костер, горящий ровно в центре. Бледно-зеленое пламя рваными языками металось на несуществующем ветру.
— Есть кто живой? Пустите на огонек!
Тишина раскололась от моего хриплого голоса, тактично выждала секунду, и, сгустившись, снова обступила со всех сторон.
— Молчание — знак согласия, — пробормотала я и решительно прошла к центру полянки. — Простите, что без приглашения. Так уж получилось. Обещаю вести себя тихо и руками ничего не трогать. Я ненадолго, чуть-чуть посижу и уйду.
На мгновение огонь замер, словно рассматривая незваного гостя, потом вновь заплясал в том же отрывистом ритме. От него веяло жаром, но не обжигающим, как от обычного пламени, а сухим и ласковым.
Усевшись на песок, я стянула с себя отсыревшую куртку и разложила ее рядом с костром. Усталость как будто ждала именно этого момента — тут же навалилась на плечи бетонной плитой, давя на шею и пригибая ставшую тяжелой голову, а черный песок вдруг показался самой мягкой периной на свете. Подложив рюкзак под голову, я свернулась клубочком. Зеленые языки пламени продолжали танцевать свою джигу.
Я так и не поняла — уснула или нет? Если уснула — то что мне снилось? Зеленый огонь, черный песок и исполины-деревья? Через какое-то время усталость рассеялась, и стало отчетливо ясно — надо двигаться дальше. Чудно, вроде и с полянки меня никто не гнал, и костер по прежнему выбрасывал вверх языки пламени, ничем не показывая, что я ему мешаю, а меня словно что-то в спину толкало.
Натянув успевшую высохнуть куртку, я закинула на плечо рюкзачок, несколько секунд потопталась на месте, борясь с собственной стеснительностью, а потом все же прошептала:
— Спасибо.
Костер и полянка промолчали.
Наугад выбрав направление, я бодро зашагала вперед. Забавно, но идти стало значительно легче. Похоже, я приобрела необходимый навык передвижения в особо заснеженных условиях. Отойдя метров на сто, я обернулась. Может, чтобы напоследок полюбоваться отблеском зеленого пламени?
Полянки не было. На том месте, где она должна была находиться, стояли уже опостылевшие деревья, чуть светясь в сумраке серо-серебристой хвоей. Наверно, следовало бы удивиться, или выругаться в лучших традициях фантастических фильмов: в тот момент, когда главный герой обнаруживает что-то, способное поразить его недоразвитое воображение, он говорит «твою мать».
Удивляться не хотелось, ругаться тем более, поэтому я просто развернулась и двинулась прежним курсом. Погребенные под снегом километры равнодушно ложились под ноги. Оставалось только равномерно передвигать конечности, да считать шаги.
Голову занять было решительно нечем. Думать о том, как волнуются вернувшиеся раньше времени родители — поочередно таская друг другу валерьянку — не хотелось. Все равно сделать я ничего не могла, а выматывать себе душу, представляя заплаканное мамино лицо, и этим превращать и без того нерадостную дорогу в адские круги — не мой метод. Нет, я не равнодушная, и родителей своих очень люблю, просто я фаталист: когда есть возможность что-то изменить — приложу все силы, а когда она отсутствует — сожму зубы и смирюсь. К слову, поступать так мне приходилось редко, ведь как сказал кто-то мудрый, «Из каждой ситуации есть как минимум два выхода». Только забыл предупредить, что есть одна загвоздка — оба выхода могут оказаться очень неприятными.
За время пути я успела повторить все, чему меня учили сначала в школе, а потом в колледже: мысленно написать десяток сочинений по литературе и также мысленно порвать их в клочья; вспомнить теорию эволюции и освежить в памяти историю Древнего царства; разгадать пару загадок вселенной и тут же за ненадобностью выкинуть ответы из головы.
Иногда начинало казаться, что я попала в какую-то разновидность персонального ада, где вместо чертей и котлов — снег и деревья. И наказанием является вечный путь через лес.
Девятая по счету ночевка отличалась от остальных хотя бы тем, что поляну я увидела издалека. Она сияла ярким изумрудным светом, заставляя сумрак прятаться за стволы деревьев. Языки пламени плясали по периметру круга в хаотичном ритме — то пульсируя, то на миг замирая. Эта неравномерность раздражала, заставляла беспокоиться.
Дурея от нехороших предчувствий, я шагнула в круг: пробормотала приветствие, привычно скинула с плеча рюкзак и расстелила вечно-сырую куртку, Периметр ярко вспыхнул. Огонь вытянулся вверх, словно стараясь достать до верхушек деревьев, и застыл в ожидании.
Я закрыла глаза. И тишина закончилась, будто это движение было последней каплей, которой не хватало для реакции.
Никогда не думала, что шепот может оглушить. Он взвился вверх миллионом шелестящих крыльями бабочек, а потом обрушился на меня. Множество голосов, слившихся в один, что-то говорили мне. Не кричали, не требовали, не жаловались — они были лишены эмоций. Подобно равнодушному лектору, уставшему ежедневно повторять одно и то же. Они просто рассказывали...
«Ну вот, дожила до слуховых галлюцинаций. Вернусь домой и сразу же обращусь к психиатру. Может само пройдет, если не обращать на это внимания? », — сжав кулаки, я приказала себе не открывать глаза. Глубоко внутри сидела четкая уверенность в том, что стоит это сделать — и тишина снова вернется.
Голоса говорили четко, размеренно, словно объясняли простейшие задачи тупому ученику. Через некоторое время мне пришлось расписаться в полной собственной бездарности. Знание языков никогда не было моей сильной стороной, преподаватели английского бились со мной годами, но в итоге признавали свое поражение и капитулировали. Устав бороться с собственной бездарностью, я плюнула на все попытки разобраться в этом шелесте. Как ни странно, после этого дело пошло на лад, словно мои попытки только мешали им донести что-то важное.
Шепот стал тише, обрел странный завораживающий ритм, и в голове одна за другой стали возникать картинки.
Земля. Очень далеко внизу, будто с высоты птичьего полета. Ломаная линия гор, с белыми шапками ледников на вершинах и туманами. В одной из долин, стиснутой между двумя скалистыми отрогами, — развалины гигантских строений. Руины выглядели так, словно тысячу лет назад на этом месте устроила попойку пара великанов из сказки про бобовое дерево, и что-то не поделив, подралась, используя вместо оружия огромные башни.
В развалинах мелькнул огонек. Я хотела присмотреться внимательнее, но картина уже сменилась.
Замок из черного камня. Столь титанический, что рядом с ним тут же померкли руины, которые секунду назад казались больше, чем все пирамиды Египта, сложенные вместе. Стены представляли собой правильной формы шестиугольник, одной стороной врезавшийся в пологий горный склон. Горы были иными, чем в предыдущем видении — старые и щербатые, стертые ветрами почти до основания. Мимо замка, обходя его по дуге, несла свои воды широкая бурная река: то здесь, то там на ее поверхности мелькали белые пятна пены, какие бывают на порогах. Массивный мост, перекинутый от ворот замка на противоположный берег, охраняли похожие на шахматные ладьи сторожевые башни.
Вновь картина начала меняться. Промелькнул Целый калейдоскоп образов: ярко-желтый лес, изуродованный черными проплешинами пожарищ; белая полоса песчаного пляжа и темно-синяя идеальная гладь то ли моря, то ли океана; белые флаги на острых, как иглы, башнях; хижина на берегу озера. Все это промелькнуло с такой скоростью, что я не успевала замечать детали. Зато следующее видение было подробней некуда: ледяная пустошь, я смотрела на нее с огромной высоты, но каким-то чудом различала, как ветер гонит поземку, закручивая снег в маленькие вихри. Гладкая, как отполированная крышка стола, равнина. Вдоль горизонта, на самой грани видимости — тонкая темная полоса леса. А прямо подо мной темными пятнами приземистых домов расположился поселок. Крохотный по сравнению с бесконечностью равнины, В окнах мерцал мутный, болезненно-желтый свет, а из труб поднимались черные клубы дыма. Картинка нехотя растворилась, уступая место темноте. Шепот голосов постепенно стих, словно источник звука медленно отдалялся. Еще несколько минут я просидела с крепко зажмуренными глазами, ожидая продолжения «кино». Но, видимо, на сегодня показ был закончен. Пришлось вставать, заученным жестом накидывать на плечи так и не успевшую просохнуть куртку. Зеленый огонь погас. Черный песок чуть поблескивал в сумерках.
После некоторых раздумий я извлекла из рюкзачка кроссовки. Что-то мне подсказывало, что этот лес скоро закончится, и обувка не окажется лишней. Проверила, крепко ли держится за ремешком «виновник» моего путешествия. К его чести, в течение длительной прогулки нож не елозил, не впивался в ногу, не давил тяжестью на бедро — в общем, вел себя положительно. Это настораживало. Хорошо выучив хитрую натуру этого семейства, я знала, что от них можно ожидать любой пакости в самый неподходящий момент.
— Итак, продолжаем наш марафонский забег. После первого этапа продолжает уверенно лидировать Аня Семенова. Просто потому, что других участников не предвидится. Аня героически преодолевает сложную трассу. Берет приступом глубокие сугробы, элегантно лавирует между деревьями. Посмотрите, как грациозно она поднимается, после того, как, споткнувшись, шлепнулась в снег лицом. Блестящая техника! — комментировать вслух свои действия оказалось неожиданно весело. Если уж сходить с ума — то до конца. — Обратите внимание, как ей мешают кроссовки, но Аня не ищет легких путей. Не такой она человек! Еще один акробатический этюд: на сей раз это пируэт в стиле «копытное на льду». Десять баллов за технику исполнения. Какое слияние себя с ролью, какое удивительное вживание в образ бедного животного, забредшего на каток!
Пришлось сделать вынужденную остановку. Вес снега, набившегося в капюшон куртки и кроссовки, стал превышать вес моего организма. Закончив вытряхивание, вычищение и вынимание, я с надеждой посмотрела вперед, на стену деревьев. Ведь когда-нибудь этот лес должен закончиться?
Сначала я подумала, мне чудится, но, приглядевшись внимательнее, поняла — впереди действительно намечался серый просвет: едва заметный на фоне черных стволов и ставшего еще более густым сумрака.
С удвоенным энтузиазмом я рванула вперед, уже не обращая внимания на мелкие неудобства вроде частых падений. Через пять минут такое рвение было вознаграждено — лес закончился. Я топталась на самой его опушке, рядом с тремя исполинскими деревьями, которые, словно сторожевой форпост, клином выдвинулись на равнину. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять — туда я не хочу ни под каким соусом. Лучше уж вечно бродить по лесу, ночевать у костров, чем сделать шаг вперед.
Решение, которое не замедлило появиться, было примитивным до идиотизма: надо идти. Только вот куда? На запад или на восток? А может, правильнее — на юг? «Ведь, чем южнее — тем меньше снега», — логично рассудила я, и твердо решив идти именно в этом направлении, сделала пару жалких попыток определить стороны света. Как в школе учили? Одиноко стоящее дерево, мох на стволе, муравейник и звезды.
По первому пункту меня ожидали сплошные разочарования. Ну не было тут одиноко стоящих деревьев! Здешние исполины росли в строгом порядке, на расстоянии десяти метров друг от друга, расчерчивая лес наподобие шахматной доски, словно над этим ландшафтом поработала рука человека, воображение которого сводились к армейскому принципу — все что не перпендикулярно, должно быть параллельно.
Со вторым пунктом тоже возникли сложности. Наверно, здешняя флора состояла исключительно из гигантов, потому что разрыв снег у подножия одного из них, я не обнаружила не то что мха, но даже сухой травы. Только черный блестящий песок. «Может, пожар? » — мысль мелькнула, но ее тут же снесло напором железной логики. — «Не похоже, деревья ведь не затронуло». Подчиняясь закону вселенского любопытства и внезапно проснувшемуся интересу к археологии, я продолжила раскопки. За что тут же была вознаграждена специфическим трофеем: коричнево-красный человеческий череп равнодушно уставился на меня темными провалами глазниц.
Случись со мной эта находка сутки назад, я бы визжала так, что куры на соседней ферме перестали бы нестись раз и навсегда. А сейчас, после вдумчивого рассматривания здешнего неба, лун, деревьев, я лишь аккуратно смахнула с черепа остатки песка и стала внимательно разглядывать «трофей» на предмет несоответствий с анатомией. В общем-то, пристального изучения здесь не понадобилось: удлиненные клыки, больше напоминающие ядовитые змеиные зубы. Две штуки. На верхней челюсти. Нижнюю мне откопать так и не удалось, хотя я честно пыталась. Остальные различия если и существовали, то при моем уровне знаний обнаружить их было невозможно.
«Вот бы сюда наш институт антропологии в полном составе, они бы с ума от радости посходили. Останки вампира или саблезубого человека — это покруче пяти кладбищ мамонтов и сотни достоверных фотографий НЛО! »
Осторожно положив череп на прежнее место и присыпав сверху песком, я пробормотала:
— Извините за беспокойство. Я здесь впервые, с местными обычаями незнакома, вот и лезу, куда не надо, — внутренний голос немедленно стал нашептывать гадости про взаимосвязь между разговорами с костями и экскурсией в уютную комнатку, с мягкими стенами, резиновым полом, белым потолком и правом на надежду. — Пусть ваш сон будет вечным и безмятежным, песок мягким, а боги — добрыми, — добавила я. Внутренний голос сразу заткнулся, разумно решив, что болтать с психами — опасно для здоровья.
На всякий случай, стараясь не шуметь, я выползла из-под дерева. Следовало вернуться к определению направления, пока еще светло. Хотя, кто его знает, может здесь сейчас и есть ночь? Вон, какие луны яркие.
Из примет в запасе оставались еще муравейник и звезды. Ну, муравьев я здесь могла искать до глубокой старости, и скончаться, так и не увидев этих трудолюбивых малявок. Со звездами дело обстояло не лучше — ровное темно-серое небо, без намека на светлые пятна, лишь слегка подсвеченное ореолами лун.
— Если непонятно, где юг, то не все ли равно, куда идти? — я подняла свой любимый грибной рюкзачок (в него прекрасно помещалась корзинка), слетевший с меня во время приземления, и накинула лямки на плечи. Еще раз осмотрелась. Снег, деревья, снег, снег, снег... нож.
Он лежал чуть в стороне от моего посадочного сугроба. Точно такой же, как и в нашу первую встречу, когда я сдуру обратила внимание на мелькнувший в зарослях ельника блик. Если бы не это, я бы сейчас спокойно возвращалась домой, как пишут в сочинениях, «усталая, но довольная».
Мысль пойти за грибами возникла спонтанно, от скуки. Дома заняться было нечем, родители уехали на пару дней в город, а все дачные друзья утопали в недельный поход к дальним озерам. Меня в поход не отпустила мама. Она была неумолима и тверда, как гранитная глыба. Все мои уверения в том, что у меня практически нет температуры и совсем не красное горло, не возымели никакого действия — меня не отпустили.
А ведь так хотелось! Обиднее всего было то, что туда отправилась почти вся наша компания, за исключением меня и Аркаши. С ним-то как раз все было просто — через три дня он уезжал вместе с родителями на юг. Разве поездка на теплое море может сравниться с прогулкой по ближайшим лесам, хоть и с друзьями под боком? А вот я осталась дома совсем по другой причине...
Ровно за два дня до назначенного срока меня угораздило подцепить какой-то хитрый вирус. Вообще-то, простуда была пустяковой, но моя мама, склонная делать из мухи среднестатистического слона, решила, что ребенок почти при смерти. Наверное, когда мне стукнет сорок лет, и у меня перед носом будут бегать собственные, уже выросшие дети, моя мама, услышав, что я чихнула, тут же полетит вызывать реанимационную бригаду, целителей и МЧС.
Два дня я терпела всевозможные издевательства над своим организмом, в надежде, что эти процедуры успокоят маму и в поход меня все-таки отпустят. Роты порошков, батальоны таблеток, молоко с медом, чай с малиной, горчичники в роли тяжелой артиллерии и таранные народные рецепты — крепко стиснув зубы, я выдержала эту атаку. Оказалось, все было зря.
Мысль о том, что я пойду в поход с «та-а-а-ким горлом» показалась моей родительнице даже не глупой, а просто кощунственной. Высказав все свои соображения по этому поводу, она гордо ушла на кухню, откуда еще долго доносился сердитый перезвон посуды, каждым звяком вколачивая гвоздь в просторный гроб моих надежд.
Ну и где после этого справедливость? Я ведь уже не ребенок, даже в паспорте тонко подмечено, что мне уже восемнадцать, и я имею право на свою жизнь. Грозная серия звяков с кухни подтвердила обратное.
На следующий день я бодро рассказала подругам, что у меня осложнение после ангины и вообще «не люблю я эти походы. Никакого комфорта, уюта. Даже ванны нет». Подруги сочувственно покивали головой, и, пожелав мне скорейшего выздоровления, бегом умчались паковать рюкзаки. Везучие!
Три дня я просидела дома, изнывая от тоски и безделья. Слабым утешением служило то, что погода была не блеск — то и дело набегали серые тучки, из которых шел занудный мелкий дождик. Со скрытым злорадством я представляла себе, каково в такую хмарь ночевать в палатке на берегу озера, спасаться от мороси под отсыревшим спальником и есть на завтрак холодную тушенку.
На четвертый день я не выдержала. Дождавшись, когда родители уедут в город, закинула в рюкзачок корзинку, быстро смастерила пару бутербродов, переоделась в «лесную униформу» и, схватив первый попавшийся под руку нож, отправилась на грибную охоту. Особых надежд на удачный исход этого мероприятия у меня не было — от собственной кармы никуда не денешься.
Август в этом году выдался на удивление теплый. Дождь шел именно тогда, когда положено идти уважающему себя дождю, а именно — ночью. К утру лес успевал подсохнуть, и бродить по нему было сплошным удовольствием.
На четвертый час бесцельного шатания по ельнику, после встреч с грибниками, корзины которых едва не проламывались от приятного груза, я критическим взглядом окинула свой улов. Небогато. Мухоморами, что ли, все это прикрыть? Вон, стоят красавцы.
Впрочем, все как обычно. Странно было другое — за все это время я не нашла ни одного ножа. Стоило мне об этом подумать, как слева, на самом краю видимости, что-то блеснуло. Через секунду, обуреваемая инстинктом первооткрывателя, я уже продиралась сквозь густой ельник. Деревца были молодыми и росли так часто, как позволяла им совесть, поэтому к цели я подобралась с максимальными повреждениями, плюс царапины, плюс ссадина на коленке, минус два клока волос.
Однако усилия того стоили. В кольце ельника обнаружилась идеально круглая, словно вычерченная циркулем, полянка, метров шести в диаметре. Землю здесь устилал мягкий ковер из желто-рыжей, как последние закатные лучи, прошлогодней хвои. Ступать по этому настилу было мягко и приятно. Но главной достопримечательностью полянки оставался стоящий четко в центре пень. В него был небрежно воткнут нож. Вертикальное положение он удерживал лишь чудом, зацепившись лезвием за неровный край.
Таких произведений искусства мне находить еще не доводилось. Черный, как ночь, словно целиком высеченный из куска базальта, но обладающий необычным матовым отблеском. Неяркие августовские лучи, пробравшись сквозь густые заросли, задумчивыми бликами бродили по простой, лишенной узоров рукояти, иногда перебираясь на мощное длинное лезвие, с аспидно-черной полосой кровостока. Это был скорее не нож, а кинжал, решила я после некоторых раздумий. Длинный, около сорока сантиметров, с обоюдоострой заточкой. «Тяжелый, наверно. Вон какая щербина на пне осталась. Кто ж такую красоту в лесу забыл? ».
— Эй! Есть кто живой?! — кричать в лесу и привлекать к себе излишнее внимание не люблю, но такие штуки просто так никто без присмотра не оставит. Наверно, хозяин где-то поблизости, просто отошел на минуту. — Эй! Чей нож?!
Отклика не было. Только где-то вдалеке надрывно забрехала собака, да легкий ветер прошелестел по верхушкам ельника.
«Значит, и вправду потеряли», — с удивлением подумала я и потянулась к рукояти. На ощупь она оказалась теплой и бархатистой, словно кротовья шкурка. Едва успев это отметить, я уже была вынуждена выбираться из сугроба.
Все случилось мгновенно, без оповещений в виде сотрясения земли или ударившей с неба молнии. Прикосновение, теплый камень, и сразу за этим полный рот снега.
— Это ты виноват, что я здесь очутилась!
На мои обвинения нож не реагировал, что, в общем-то, неудивительно. Он продолжал тихо лежать на белом покрывале, отражая смутный свет одной из лун. Странно, но снег под ним даже не примялся.
— Ну что, роковая находка? Не желаешь меня домой отправить? Не желаешь — не надо. В таком случае составишь мне компанию. Места тут странные, с тобой как-то надежней будет, — флегматично пробурчала я, пристраивая нож за ремень джинсов. Класть его на дно рюкзака не хотелось, хотя весил он немало, и носить такую тяжесть на боку было не самой блестящей идеей.
Вы когда-нибудь пробовали идти по глубокому снегу, да еще в кроссовках, останавливаясь через каждые десять метров, чтобы их вытряхнуть? Промучавшись таким образом около получаса, я махнула на все рукой, стянула с себя обувь, ставшую ненужной обузой, и спрятала ее в рюкзак. Благо, холода я до сих пор не чувствовала.
Идти босиком было значительно проще, а мой рост помогал окончательно не завязнуть. Начиная с первого класса, я вытерпела по этому поводу столько же насмешек, сколько перепало гадкому утенку из сказки Андерсена: «строительный кран», «телебашня», «тетя Степа», «маяк» — мальчишки в школе ухитрялись придумывать мне до десяти прозвищ в день, а учитель физкультуры настаивал на том, что меня обязательно нужно отправить в спортивную школу, заниматься баскетболом. Потом все сошло на нет: ребятам надоело дразнить человека, который в ответ только улыбается (этой хитрости научил меня папа — сработало безотказно). В спортивную школу я так и не пошла, а к девятому классу большинство мальчишек догнали, а то и перегнали меня в росте.
Сейчас я только тихо радовалась тому, что вымахала такой каланчой. Страшно представить, чтобы случилось, окажись я ростом с гнома. Никакой сенбернар бы не нашел!
Двигаться со скоростью тяжелораненой улитки, пробивая себе дорогу сквозь снежное крошево, оказалось трудным и неинтересным делом. От скуки я стала вспоминать любимые песни, тихонько напевая их себе под нос. Любимые песни закончились, и пришел черед не очень любимых, затем тех, слова которых я помнила только наполовину. Музыкальный репертуар иссяк. Пришлось перейти на стихотворную программу. В ход пошли: впаянный в голову со школьной скамьи Пушкин; любимый мною Лермонтов; забытые Некрасов, Фет, Блок, Есенин... Когда в запасниках осталась только «Песнь о соколе» Горького, я решила передохнуть. К слову, усталости не было, впрочем, как и жажды, голода или каких других потребностей. Словно в этом лесу все старые законы стали недействительны, а о новых мне еще не сообщили.
Усевшись прямо в снег, я погрузилась в изучение недр рюкзачка. Удручающе пусто. Небрежно запакованные в пакет бутерброды энтузиазма не вызвали, промокший коробок спичек тоже сейчас был ни к селу, ни к городу. Зато в боковом кармашке обнаружился компас. Я о нем совсем забыла, увлекшись проверкой на практике знаний по природоведению. Короткого взгляда на циферблат вполне хватило — стрелка, которой полагалось при любых обстоятельствах указывать на север, медленно вращалась вокруг своей оси, нагло убеждая, что север со всех сторон, впрочем, как и юг.
— Дурдом, — констатировала я, спрятав обратно в кармашек сошедший с ума механизм, и продолжила свой путь в неизвестном направлении по загадочному маршруту.
Прошло уже больше пяти часов, как я занималась ориентированием на не особо пересеченной местности. В окружающем пейзаже изменений не произошло — сумерки, деревья, снег, тишина — все оставалось на своих местах. Я продолжала упрямо тащиться вперед. Было чертовски скучно — никаких неожиданностей, опасностей и тому подобной романтической чепухи.
Шаг. Еще один. Думаю, со стороны я больше всего напоминала страуса, забредшего в тайгу — каждый раз, чтобы вытащить ногу, мне приходилось задирать колено чуть ли не до подбородка. Еще шаг. Ногу выше. Однообразие притупляло внимание. От него мой мозг постепенно выключался, передавая рефлексам управление телом. Шаг. Еще. Еще, еще...
Решив провести следственный эксперимент, я закрыла глаза. Несколько метров удалось пройти в блаженной темноте, без опостылевшего вида на снег и черные тени деревьев. Потом я благополучно врезалась в ствол. Глаза раскрылись сами собой.
Возмущенно потирая ушибленный лоб, я уже открыла рот, для того, чтобы выразить свое негодование, и тут же со стуком его захлопнула. Даже язык прикусила.
Передо мной была копия той полянки, на которой я нашла странный нож. Только вот не было здесь ни пня, ни ковра из хвои — лишь черный блестящий песок и костер, горящий ровно в центре. Бледно-зеленое пламя рваными языками металось на несуществующем ветру.
— Есть кто живой? Пустите на огонек!
Тишина раскололась от моего хриплого голоса, тактично выждала секунду, и, сгустившись, снова обступила со всех сторон.
— Молчание — знак согласия, — пробормотала я и решительно прошла к центру полянки. — Простите, что без приглашения. Так уж получилось. Обещаю вести себя тихо и руками ничего не трогать. Я ненадолго, чуть-чуть посижу и уйду.
На мгновение огонь замер, словно рассматривая незваного гостя, потом вновь заплясал в том же отрывистом ритме. От него веяло жаром, но не обжигающим, как от обычного пламени, а сухим и ласковым.
Усевшись на песок, я стянула с себя отсыревшую куртку и разложила ее рядом с костром. Усталость как будто ждала именно этого момента — тут же навалилась на плечи бетонной плитой, давя на шею и пригибая ставшую тяжелой голову, а черный песок вдруг показался самой мягкой периной на свете. Подложив рюкзак под голову, я свернулась клубочком. Зеленые языки пламени продолжали танцевать свою джигу.
Я так и не поняла — уснула или нет? Если уснула — то что мне снилось? Зеленый огонь, черный песок и исполины-деревья? Через какое-то время усталость рассеялась, и стало отчетливо ясно — надо двигаться дальше. Чудно, вроде и с полянки меня никто не гнал, и костер по прежнему выбрасывал вверх языки пламени, ничем не показывая, что я ему мешаю, а меня словно что-то в спину толкало.
Натянув успевшую высохнуть куртку, я закинула на плечо рюкзачок, несколько секунд потопталась на месте, борясь с собственной стеснительностью, а потом все же прошептала:
— Спасибо.
Костер и полянка промолчали.
Наугад выбрав направление, я бодро зашагала вперед. Забавно, но идти стало значительно легче. Похоже, я приобрела необходимый навык передвижения в особо заснеженных условиях. Отойдя метров на сто, я обернулась. Может, чтобы напоследок полюбоваться отблеском зеленого пламени?
Полянки не было. На том месте, где она должна была находиться, стояли уже опостылевшие деревья, чуть светясь в сумраке серо-серебристой хвоей. Наверно, следовало бы удивиться, или выругаться в лучших традициях фантастических фильмов: в тот момент, когда главный герой обнаруживает что-то, способное поразить его недоразвитое воображение, он говорит «твою мать».
Удивляться не хотелось, ругаться тем более, поэтому я просто развернулась и двинулась прежним курсом. Погребенные под снегом километры равнодушно ложились под ноги. Оставалось только равномерно передвигать конечности, да считать шаги.
Голову занять было решительно нечем. Думать о том, как волнуются вернувшиеся раньше времени родители — поочередно таская друг другу валерьянку — не хотелось. Все равно сделать я ничего не могла, а выматывать себе душу, представляя заплаканное мамино лицо, и этим превращать и без того нерадостную дорогу в адские круги — не мой метод. Нет, я не равнодушная, и родителей своих очень люблю, просто я фаталист: когда есть возможность что-то изменить — приложу все силы, а когда она отсутствует — сожму зубы и смирюсь. К слову, поступать так мне приходилось редко, ведь как сказал кто-то мудрый, «Из каждой ситуации есть как минимум два выхода». Только забыл предупредить, что есть одна загвоздка — оба выхода могут оказаться очень неприятными.
* * *
Восемь костров. Старые привычные понятия «день» и «ночь» здесь перестали иметь всякое значение. Я исчисляла жизнь кострами. С точностью снайперской пули выходила я на идеально круглые площадки, творцу которых позавидовали бы шутники, рисующие фигуры на зеленых полях Англии; просила разрешения отдохнуть, но ни разу не получила ответа; полудремала, полубодрствовала, глядя на зеленое пламя; благодарила и двигалась дальше; оглядывалась и видела лишь лес.За время пути я успела повторить все, чему меня учили сначала в школе, а потом в колледже: мысленно написать десяток сочинений по литературе и также мысленно порвать их в клочья; вспомнить теорию эволюции и освежить в памяти историю Древнего царства; разгадать пару загадок вселенной и тут же за ненадобностью выкинуть ответы из головы.
Иногда начинало казаться, что я попала в какую-то разновидность персонального ада, где вместо чертей и котлов — снег и деревья. И наказанием является вечный путь через лес.
Девятая по счету ночевка отличалась от остальных хотя бы тем, что поляну я увидела издалека. Она сияла ярким изумрудным светом, заставляя сумрак прятаться за стволы деревьев. Языки пламени плясали по периметру круга в хаотичном ритме — то пульсируя, то на миг замирая. Эта неравномерность раздражала, заставляла беспокоиться.
Дурея от нехороших предчувствий, я шагнула в круг: пробормотала приветствие, привычно скинула с плеча рюкзак и расстелила вечно-сырую куртку, Периметр ярко вспыхнул. Огонь вытянулся вверх, словно стараясь достать до верхушек деревьев, и застыл в ожидании.
Я закрыла глаза. И тишина закончилась, будто это движение было последней каплей, которой не хватало для реакции.
Никогда не думала, что шепот может оглушить. Он взвился вверх миллионом шелестящих крыльями бабочек, а потом обрушился на меня. Множество голосов, слившихся в один, что-то говорили мне. Не кричали, не требовали, не жаловались — они были лишены эмоций. Подобно равнодушному лектору, уставшему ежедневно повторять одно и то же. Они просто рассказывали...
«Ну вот, дожила до слуховых галлюцинаций. Вернусь домой и сразу же обращусь к психиатру. Может само пройдет, если не обращать на это внимания? », — сжав кулаки, я приказала себе не открывать глаза. Глубоко внутри сидела четкая уверенность в том, что стоит это сделать — и тишина снова вернется.
Голоса говорили четко, размеренно, словно объясняли простейшие задачи тупому ученику. Через некоторое время мне пришлось расписаться в полной собственной бездарности. Знание языков никогда не было моей сильной стороной, преподаватели английского бились со мной годами, но в итоге признавали свое поражение и капитулировали. Устав бороться с собственной бездарностью, я плюнула на все попытки разобраться в этом шелесте. Как ни странно, после этого дело пошло на лад, словно мои попытки только мешали им донести что-то важное.
Шепот стал тише, обрел странный завораживающий ритм, и в голове одна за другой стали возникать картинки.
Земля. Очень далеко внизу, будто с высоты птичьего полета. Ломаная линия гор, с белыми шапками ледников на вершинах и туманами. В одной из долин, стиснутой между двумя скалистыми отрогами, — развалины гигантских строений. Руины выглядели так, словно тысячу лет назад на этом месте устроила попойку пара великанов из сказки про бобовое дерево, и что-то не поделив, подралась, используя вместо оружия огромные башни.
В развалинах мелькнул огонек. Я хотела присмотреться внимательнее, но картина уже сменилась.
Замок из черного камня. Столь титанический, что рядом с ним тут же померкли руины, которые секунду назад казались больше, чем все пирамиды Египта, сложенные вместе. Стены представляли собой правильной формы шестиугольник, одной стороной врезавшийся в пологий горный склон. Горы были иными, чем в предыдущем видении — старые и щербатые, стертые ветрами почти до основания. Мимо замка, обходя его по дуге, несла свои воды широкая бурная река: то здесь, то там на ее поверхности мелькали белые пятна пены, какие бывают на порогах. Массивный мост, перекинутый от ворот замка на противоположный берег, охраняли похожие на шахматные ладьи сторожевые башни.
Вновь картина начала меняться. Промелькнул Целый калейдоскоп образов: ярко-желтый лес, изуродованный черными проплешинами пожарищ; белая полоса песчаного пляжа и темно-синяя идеальная гладь то ли моря, то ли океана; белые флаги на острых, как иглы, башнях; хижина на берегу озера. Все это промелькнуло с такой скоростью, что я не успевала замечать детали. Зато следующее видение было подробней некуда: ледяная пустошь, я смотрела на нее с огромной высоты, но каким-то чудом различала, как ветер гонит поземку, закручивая снег в маленькие вихри. Гладкая, как отполированная крышка стола, равнина. Вдоль горизонта, на самой грани видимости — тонкая темная полоса леса. А прямо подо мной темными пятнами приземистых домов расположился поселок. Крохотный по сравнению с бесконечностью равнины, В окнах мерцал мутный, болезненно-желтый свет, а из труб поднимались черные клубы дыма. Картинка нехотя растворилась, уступая место темноте. Шепот голосов постепенно стих, словно источник звука медленно отдалялся. Еще несколько минут я просидела с крепко зажмуренными глазами, ожидая продолжения «кино». Но, видимо, на сегодня показ был закончен. Пришлось вставать, заученным жестом накидывать на плечи так и не успевшую просохнуть куртку. Зеленый огонь погас. Черный песок чуть поблескивал в сумерках.
После некоторых раздумий я извлекла из рюкзачка кроссовки. Что-то мне подсказывало, что этот лес скоро закончится, и обувка не окажется лишней. Проверила, крепко ли держится за ремешком «виновник» моего путешествия. К его чести, в течение длительной прогулки нож не елозил, не впивался в ногу, не давил тяжестью на бедро — в общем, вел себя положительно. Это настораживало. Хорошо выучив хитрую натуру этого семейства, я знала, что от них можно ожидать любой пакости в самый неподходящий момент.
— Итак, продолжаем наш марафонский забег. После первого этапа продолжает уверенно лидировать Аня Семенова. Просто потому, что других участников не предвидится. Аня героически преодолевает сложную трассу. Берет приступом глубокие сугробы, элегантно лавирует между деревьями. Посмотрите, как грациозно она поднимается, после того, как, споткнувшись, шлепнулась в снег лицом. Блестящая техника! — комментировать вслух свои действия оказалось неожиданно весело. Если уж сходить с ума — то до конца. — Обратите внимание, как ей мешают кроссовки, но Аня не ищет легких путей. Не такой она человек! Еще один акробатический этюд: на сей раз это пируэт в стиле «копытное на льду». Десять баллов за технику исполнения. Какое слияние себя с ролью, какое удивительное вживание в образ бедного животного, забредшего на каток!
Пришлось сделать вынужденную остановку. Вес снега, набившегося в капюшон куртки и кроссовки, стал превышать вес моего организма. Закончив вытряхивание, вычищение и вынимание, я с надеждой посмотрела вперед, на стену деревьев. Ведь когда-нибудь этот лес должен закончиться?
Сначала я подумала, мне чудится, но, приглядевшись внимательнее, поняла — впереди действительно намечался серый просвет: едва заметный на фоне черных стволов и ставшего еще более густым сумрака.
С удвоенным энтузиазмом я рванула вперед, уже не обращая внимания на мелкие неудобства вроде частых падений. Через пять минут такое рвение было вознаграждено — лес закончился. Я топталась на самой его опушке, рядом с тремя исполинскими деревьями, которые, словно сторожевой форпост, клином выдвинулись на равнину. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять — туда я не хочу ни под каким соусом. Лучше уж вечно бродить по лесу, ночевать у костров, чем сделать шаг вперед.