Страница:
В мае 1928 года от болезни сердца скончался Александр Дмитриевич Цюрупа, государственный и партийный деятель, член партии с 1898-го.
Мозги обоих изъяли без афиширования, ведь вопрос о бехтеревском варианте Пантеона еще не был окончательно снят с рассмотрения. Но к осени ситуация стала иной.
И когда 8 октября 1928 года в Сочи от тифа скончался другой соратник Ленина, ровесник Цюрупы, тоже занимавший высокие посты в партийной и государственной структуре, – Иван Иванович Скворцов-Степанов, то на следующий день в газетах появилось сообщение:
Тело умершего перевозится из Сочи в Москву и по прибытии помещается в Доме союзов, где будет установлено почетное дежурство членов правительства и делегаций от московских партий и заводов. В ночь перед похоронами тело будет подвергнуто кремации. Погребение урны с прахом И.И. Скворцова-Степанова состоится на кремлевской площади в Кремлевской стене. Мозг покойного передается Институту мозга…[88]
Процесс национализации мозгов выдающихся деятелей сдвинулся с мертвой точки. Наука, как и мечтал Бехтерев, получила на мозги усопших чрезвычайные права. Только «отправляться» мозги должны были теперь на адрес не ленинградской Психоневрологической Академии, а Московского института мозга.
В 1929-м "к существовавшим в 1928 году отделениям прибавился Пантеон мозга выдающихся людей, начавший работу по собиранию характерологического материала".[89] В штатном расписании Института на 1929/1930 год появилась достаточно хорошо оплачиваемая должность – заведующий Пантеоном.[90] Правда, поначалу она вроде бы оставалась вакантной – наверное, из-за небольшого размера коллекции. Но это было делом быстропоправимым. В уже цитированной заметке 1930 года – о мозге Маяковского – народу обещали, что «в ближайшее время материалы, относящиеся к мозгу В.В., будут включены в коллекцию Пантеона ГИМ».[91]
В начале 1930-х над Институтом мозга нависла прямая угроза расформирования – он был реорганизован в морфологическое отделение Института высшей нервной деятельности и потерял свой самостоятельный статус. Грозились приостановить работу над мозгом Ленина и даже вообще забрать его из Института. Но Пантеон и тогда решено было временно сохранить. Правда, в тот период «работа Пантеона… окончательно замерла».[92] Однако тучи рассеялись: остался и Ленин, остался и Пантеон… Нашелся и заведующий Пантеоном – Наталья Сергеевна Преображенская. В 1932 году она «по путевке Культпропа ЦК перешла на работу в Институт мозга: сначала в качестве младшего научного сотрудника по отделу архитектоники, потом <…> старшего научного сотрудника».[93] Она-то и занялась сбором и изучением материалов: сначала – по И.И. Скворцову-Степанову, а после – по «нерадивым» членам комиссии, рассматривавшей вопрос о создании Пантеона: по умершему в 1932 году М.Н. Покровскому и по А.В. Луначарскому, скончавшемуся в 1933-м.[94]
В 1933 году писали, что «особое положение Института определяется» именно тем, что в нем ведется «изучение мозга В.И. Ленина, а также и мозгов выдающихся деятелей нашего Союза».[95] В 1930-е годы Пантеон продолжал пополняться и, безусловно, стал гордостью отечественной науки. В 1934 году в «Правде» сообщали, что «научный коллектив Института подготовил и уже изучает мозги Клары Цеткин, Сэна Катаямы, Луначарского, Цюрупы, М.Н. Покровского, Маяковского, Андрея Белого, академика Гулевича». Приглашали посетить и «музей мозга» – «богатый по количеству и редкий по качеству имеющихся в нем материалов и экспонатов».[96] По разным источникам нам удалось насчитать более тридцати экспонатов Пантеона. Позволим себе привести известные нам имена, преимущественно «из поступлений» 1920-1930-х годов. Естественно, эти данные не претендуют на полноту и репрезентативность. Итак:
Багрицкий Эдуард Георгиевич (Годелевич) (наст. фамилия Дзюбин; 1895 – 16 февраля 1934) – поэт. Барбюс Анри (1873 – 30 августа 1935) – французский писатель-коммунист, лидер Французской компартии.
Белый Андрей (наст. имя и фамилия Бугаев Борис Николаевич; 1880 – 8 января 1934) – писатель. Богданов Александр Александрович (наст. фамилия Малиновский; 1873 – 7 апреля 1928) – деятель российского революционного движения, философ, экономист, писатель; директор Института переливания крови.
Выготский Лев Семенович (1896 – 11 июня 1934) – психолог.
Горький Максим (наст. имя и фамилия Пешков Алексей Максимович; 1868 – 18 июня 1936) – писатель.
Гулевич Владимир Сергеевич (1867 – 6 сентября 1933) – биохимик, академик АН СССР.
Дуров Анатолий Леонидович (1863 – 3 августа 1934) – артист цирка, дрессировщик. Ипполитов-Иванов Михаил Михайлович (наст. фамилия Иванов; 1859 – 28 января 1935) – композитор и дирижер, ректор Московской консерватории. Калинин Михаил Иванович (1875 – 3 июня 1946) – государственный и партийный деятель, с 1922 г. – председатель ЦИК СССР, с 1938 г. – председатель Президиума Верховного Совета СССР. Карпинский Александр Петрович (1846/1847 – 15 июля 1936) – геолог, академик, президент АН СССР. Катаяма Сэн (1859 – 5 ноября 1933) – деятель японского и международного коммунистического движения, один из инициаторов создания компартии Японии; похоронен в Москве у Кремлевской стены на Красной площади.
Киров Сергей Миронович (наст. фамилия Костриков; 1886 – 1 декабря 1934) – государственный и партийный деятель; с 1926 г. первый секретарь Ленинградского обкома партии, с 1934 г. – секретарь ЦК ВКП(б); занимал одновременно и другие высокие посты.
Крупская Надежда Константиновна (1869 – 27 февраля 1939) – жена В.И. Ленина.
Куйбышев Валериан Владимирович (1893 – 25 января 1935) – партийный и государственный деятель, член Политбюро ЦК ВКП(б), зам председателя СНК и СТО; занимал и другие высокие посты. Луначарский Анатолий Васильевич (1875 – 26 декабря 1933) – государственный и партийный деятель, писатель, критик; с 1917 г. – нарком просвещения, с 1929 г. – председатель Ученого комитета при ЦИК СССР.
Маяковский Владимир Владимирович (1893 – 14 апреля 1930) – поэт.
Менжинский Вячеслав Рудольфович (1874 – 10 мая
1934) – государственный и партийный деятель, с 1926 г. – председатель ОГПУ, член ЦК партии. Мичурин Иван Владимирович (1855 – 7 июня
1935) – селекционер, почетный член АН СССР. Павлов Иван Петрович (1849 – 27 февраля 1936) – физиолог, создатель материалистического учения о высшей нервной деятельности, академик АН СССР. Покровский Михаил Николаевич (1868 – 10 апреля 1932) – историк, партийный и государственный деятель, академик АН СССР, руководитель Коммунистической академии, Института красной профессуры. Скворцов-Степанов Иван Иванович (1870 – 8 октября 1928) – государственный и партийный деятель, историк, экономист.
Собинов Леонид Витальевич (1872 – 14 октября 1934) – певец (лирический тенор), солист Большого театра.
Станиславский Константин Сергеевич (наст. фамилия Алексеев; 1863 – 7 августа 1938) – актер, режиссер, педагог, теоретик театра, основатель МХАТ. Сук Вячеслав Иванович (1861 – 12 января 1933) – дирижер и композитор.
Цеткин Клара (1857 – 20 июня 1933) – деятель германского и международного коммунистического движения, одна из основателей компартии Германии, похоронена в Москве на Красной площади у Кремлевской стены.
Циолковский Константин Эдуардович (1857 – 19 сентября 1935) – основоположник советской космонавтики.
Цюрупа Александр Дмитриевич (1870 – 8 мая 1928) – государственный и партийный деятель, нарком внутренней и внешней торговли, член ЦК партии; занимал и другие высокие посты.
Как видим, не были забыты ни партия, ни правительство, ни музыка, ни литература, ни даже советский цирк. Представителям советской науки оказывалось в Московском институте мозга особое уважение: место в коллекции было зарезервировано практически для каждого сталинского академика.[97] Не обошли вниманием и зарубежных коммунистов. Думается, что к выдающимся деятелям приплюсовали и всех Ульяновых – не по признаку персонального величия, а по причине родственной: ведь наследственность при изучении мозга имеет огромное значение. Взяли и Н.К. Крупскую.
После войны коллекция продолжала пополняться. Например, мозгами писателя Николая Дмитриевича Телешова (1867–1957). И конечно же, центральным послевоенным экспонатом стали мозги товарища Сталина. Логично предположить, что под сводами Института мозга собрались и другие лидеры государства. В 1968 году в Пантеон поступил мозг знаменитого физика, лауреата Нобелевской премии академика Льва Давидовича Ландау. А в 1989-м – мозг другого физика и лауреата Нобелевской премии – мозг академика А.Д. Сахарова…[98]
Но сегодня, как сказали нам в Институте мозга, коллекция растет медленнее, чем прежде. Впрочем, сейчас все музеи испытывают трудности с комплектованием…
О том, что происходило с мозгом в Институте мозга
Самое интересное: что еще делали в Институте мозга
Мозги обоих изъяли без афиширования, ведь вопрос о бехтеревском варианте Пантеона еще не был окончательно снят с рассмотрения. Но к осени ситуация стала иной.
И когда 8 октября 1928 года в Сочи от тифа скончался другой соратник Ленина, ровесник Цюрупы, тоже занимавший высокие посты в партийной и государственной структуре, – Иван Иванович Скворцов-Степанов, то на следующий день в газетах появилось сообщение:
Тело умершего перевозится из Сочи в Москву и по прибытии помещается в Доме союзов, где будет установлено почетное дежурство членов правительства и делегаций от московских партий и заводов. В ночь перед похоронами тело будет подвергнуто кремации. Погребение урны с прахом И.И. Скворцова-Степанова состоится на кремлевской площади в Кремлевской стене. Мозг покойного передается Институту мозга…[88]
Процесс национализации мозгов выдающихся деятелей сдвинулся с мертвой точки. Наука, как и мечтал Бехтерев, получила на мозги усопших чрезвычайные права. Только «отправляться» мозги должны были теперь на адрес не ленинградской Психоневрологической Академии, а Московского института мозга.
В 1929-м "к существовавшим в 1928 году отделениям прибавился Пантеон мозга выдающихся людей, начавший работу по собиранию характерологического материала".[89] В штатном расписании Института на 1929/1930 год появилась достаточно хорошо оплачиваемая должность – заведующий Пантеоном.[90] Правда, поначалу она вроде бы оставалась вакантной – наверное, из-за небольшого размера коллекции. Но это было делом быстропоправимым. В уже цитированной заметке 1930 года – о мозге Маяковского – народу обещали, что «в ближайшее время материалы, относящиеся к мозгу В.В., будут включены в коллекцию Пантеона ГИМ».[91]
В начале 1930-х над Институтом мозга нависла прямая угроза расформирования – он был реорганизован в морфологическое отделение Института высшей нервной деятельности и потерял свой самостоятельный статус. Грозились приостановить работу над мозгом Ленина и даже вообще забрать его из Института. Но Пантеон и тогда решено было временно сохранить. Правда, в тот период «работа Пантеона… окончательно замерла».[92] Однако тучи рассеялись: остался и Ленин, остался и Пантеон… Нашелся и заведующий Пантеоном – Наталья Сергеевна Преображенская. В 1932 году она «по путевке Культпропа ЦК перешла на работу в Институт мозга: сначала в качестве младшего научного сотрудника по отделу архитектоники, потом <…> старшего научного сотрудника».[93] Она-то и занялась сбором и изучением материалов: сначала – по И.И. Скворцову-Степанову, а после – по «нерадивым» членам комиссии, рассматривавшей вопрос о создании Пантеона: по умершему в 1932 году М.Н. Покровскому и по А.В. Луначарскому, скончавшемуся в 1933-м.[94]
В 1933 году писали, что «особое положение Института определяется» именно тем, что в нем ведется «изучение мозга В.И. Ленина, а также и мозгов выдающихся деятелей нашего Союза».[95] В 1930-е годы Пантеон продолжал пополняться и, безусловно, стал гордостью отечественной науки. В 1934 году в «Правде» сообщали, что «научный коллектив Института подготовил и уже изучает мозги Клары Цеткин, Сэна Катаямы, Луначарского, Цюрупы, М.Н. Покровского, Маяковского, Андрея Белого, академика Гулевича». Приглашали посетить и «музей мозга» – «богатый по количеству и редкий по качеству имеющихся в нем материалов и экспонатов».[96] По разным источникам нам удалось насчитать более тридцати экспонатов Пантеона. Позволим себе привести известные нам имена, преимущественно «из поступлений» 1920-1930-х годов. Естественно, эти данные не претендуют на полноту и репрезентативность. Итак:
Багрицкий Эдуард Георгиевич (Годелевич) (наст. фамилия Дзюбин; 1895 – 16 февраля 1934) – поэт. Барбюс Анри (1873 – 30 августа 1935) – французский писатель-коммунист, лидер Французской компартии.
Белый Андрей (наст. имя и фамилия Бугаев Борис Николаевич; 1880 – 8 января 1934) – писатель. Богданов Александр Александрович (наст. фамилия Малиновский; 1873 – 7 апреля 1928) – деятель российского революционного движения, философ, экономист, писатель; директор Института переливания крови.
Выготский Лев Семенович (1896 – 11 июня 1934) – психолог.
Горький Максим (наст. имя и фамилия Пешков Алексей Максимович; 1868 – 18 июня 1936) – писатель.
Гулевич Владимир Сергеевич (1867 – 6 сентября 1933) – биохимик, академик АН СССР.
Дуров Анатолий Леонидович (1863 – 3 августа 1934) – артист цирка, дрессировщик. Ипполитов-Иванов Михаил Михайлович (наст. фамилия Иванов; 1859 – 28 января 1935) – композитор и дирижер, ректор Московской консерватории. Калинин Михаил Иванович (1875 – 3 июня 1946) – государственный и партийный деятель, с 1922 г. – председатель ЦИК СССР, с 1938 г. – председатель Президиума Верховного Совета СССР. Карпинский Александр Петрович (1846/1847 – 15 июля 1936) – геолог, академик, президент АН СССР. Катаяма Сэн (1859 – 5 ноября 1933) – деятель японского и международного коммунистического движения, один из инициаторов создания компартии Японии; похоронен в Москве у Кремлевской стены на Красной площади.
Киров Сергей Миронович (наст. фамилия Костриков; 1886 – 1 декабря 1934) – государственный и партийный деятель; с 1926 г. первый секретарь Ленинградского обкома партии, с 1934 г. – секретарь ЦК ВКП(б); занимал одновременно и другие высокие посты.
Крупская Надежда Константиновна (1869 – 27 февраля 1939) – жена В.И. Ленина.
Куйбышев Валериан Владимирович (1893 – 25 января 1935) – партийный и государственный деятель, член Политбюро ЦК ВКП(б), зам председателя СНК и СТО; занимал и другие высокие посты. Луначарский Анатолий Васильевич (1875 – 26 декабря 1933) – государственный и партийный деятель, писатель, критик; с 1917 г. – нарком просвещения, с 1929 г. – председатель Ученого комитета при ЦИК СССР.
Маяковский Владимир Владимирович (1893 – 14 апреля 1930) – поэт.
Менжинский Вячеслав Рудольфович (1874 – 10 мая
1934) – государственный и партийный деятель, с 1926 г. – председатель ОГПУ, член ЦК партии. Мичурин Иван Владимирович (1855 – 7 июня
1935) – селекционер, почетный член АН СССР. Павлов Иван Петрович (1849 – 27 февраля 1936) – физиолог, создатель материалистического учения о высшей нервной деятельности, академик АН СССР. Покровский Михаил Николаевич (1868 – 10 апреля 1932) – историк, партийный и государственный деятель, академик АН СССР, руководитель Коммунистической академии, Института красной профессуры. Скворцов-Степанов Иван Иванович (1870 – 8 октября 1928) – государственный и партийный деятель, историк, экономист.
Собинов Леонид Витальевич (1872 – 14 октября 1934) – певец (лирический тенор), солист Большого театра.
Станиславский Константин Сергеевич (наст. фамилия Алексеев; 1863 – 7 августа 1938) – актер, режиссер, педагог, теоретик театра, основатель МХАТ. Сук Вячеслав Иванович (1861 – 12 января 1933) – дирижер и композитор.
Цеткин Клара (1857 – 20 июня 1933) – деятель германского и международного коммунистического движения, одна из основателей компартии Германии, похоронена в Москве на Красной площади у Кремлевской стены.
Циолковский Константин Эдуардович (1857 – 19 сентября 1935) – основоположник советской космонавтики.
Цюрупа Александр Дмитриевич (1870 – 8 мая 1928) – государственный и партийный деятель, нарком внутренней и внешней торговли, член ЦК партии; занимал и другие высокие посты.
Как видим, не были забыты ни партия, ни правительство, ни музыка, ни литература, ни даже советский цирк. Представителям советской науки оказывалось в Московском институте мозга особое уважение: место в коллекции было зарезервировано практически для каждого сталинского академика.[97] Не обошли вниманием и зарубежных коммунистов. Думается, что к выдающимся деятелям приплюсовали и всех Ульяновых – не по признаку персонального величия, а по причине родственной: ведь наследственность при изучении мозга имеет огромное значение. Взяли и Н.К. Крупскую.
После войны коллекция продолжала пополняться. Например, мозгами писателя Николая Дмитриевича Телешова (1867–1957). И конечно же, центральным послевоенным экспонатом стали мозги товарища Сталина. Логично предположить, что под сводами Института мозга собрались и другие лидеры государства. В 1968 году в Пантеон поступил мозг знаменитого физика, лауреата Нобелевской премии академика Льва Давидовича Ландау. А в 1989-м – мозг другого физика и лауреата Нобелевской премии – мозг академика А.Д. Сахарова…[98]
Но сегодня, как сказали нам в Институте мозга, коллекция растет медленнее, чем прежде. Впрочем, сейчас все музеи испытывают трудности с комплектованием…
О том, что происходило с мозгом в Институте мозга
Но вернемся, однако, к тому, что происходило с мозгом, который люди в белых халатах изымали из головы выдающегося деятеля науки, искусства или общественности и уносили в Институт мозга. Там новый экспонат регистрировали в книге поступлений – отмечали, чей мозг и сколько весит, указывали причину смерти. Сведения о дальнейшей стадии работы можно почерпнуть из заметки 1936 года «Мозг А.М. Горького доставлен в Институт мозга»:
Вечером, 18 июня, мозг скончавшегося величайшего писателя современности Алексея Максимовича Горького был доставлен в Институт мозга в Москве. Директор Института мозга С.А. Саркисов[99] сообщил сотруднику ТАСС следующее: «На днях мы приступим к микрофотографированию всех поверхностей. После этого с мозга Алексея Максимовича будет сделан слепок, который навсегда сохранит и точно воспроизведет форму и размеры мозга, рисунок его борозд и извилин. Затем мозг будет подвергнут детальным научным исследованиям».[100]
О том, какие манипуляции проводились с мозгом в стенах здания на Якиманке после регистрации, фотографирования и муляжирования, население страны тоже подробно информировалось.
Кажется, что после смерти мозг еще продолжает жить здесь. Кажется, что он живет в этих лабораториях, в этом стильном особняке, где сосредоточены научные усилия по глубокому изучению такого сложного органа, как мозг.<… > Прежде чем поступить на стол к ученому, мозг подвергается длительному исследованию. Подготовка одного мозга взрослого человека для научной работы продолжается около года, – делился впечатлениями от посещения Института автор репортажа в "Правде".[101]
Журналист "Медицинского работника" выражался не столь эмоционально, но более обстоятельно:
Институт состоит из ряда отделений. В каждом отделении происходит та или иная стадия обработки мозга. После предварительной обработки мозг поступает на аппарат, называемый макротомом. Этот аппарат дает возможность разделить полушария мозга на отдельные ровные куски (из одного полушария получается пять-шесть кусков).
После этого происходит процесс резки куска полушария на микротоме, изобретенном и сконструированном профессором Фогтом. Этот аппарат дает возможность разделить кусок мозга на тончайшие срезы, толщиной в 5 микрон. Из одного полушария мозга можно получить, таким образом, до 30 тысяч срезов.[102]
Ср. в "Правде":
Мозг делится при помощи макротома – машины, напоминающей гильотину, – на куски; эти куски проходят уплотнение в формалине, в спирту и заливаются в парафин, превращаясь в белые застывшие блоки. Блоки разлагаются микротомом – машиной чрезвычайной точности – на огромное количество срезов. На каждый мозг приходится приблизительно 15 тысяч срезов, толщиной в 20 микрон. Только после такой долгой и сложной подготовки препарат попадает под микроскоп.[103]
Разные источники указывают разную толщину срезов и разное их количество. Думается, это не слишком принципиально. Журналист «Правды» увидел в макротоме «потомка» гильотины. Продолжая его образный ряд, хочется – по личным впечатлениям – добавить, что микротом, безусловно, является продуктом скрещивания швейной машинки и хлеборезки…
Окраска срезов составляет следующий этап работы: окрашенные препараты фотографируются на специальных установках, дающих возможность сделать фотографии с очень большим увеличением и тем самым зафиксировать мельчайшие подробности среза. Дальнейшая стадия – подробное описание каждого препарата.[104]
Подготовка мозга к подобного рода исследованию представляла, как неоднократно подчеркивали сами сотрудники Института, весьма сложную задачу, требовала "большого технического навыка и большого количества времени".[105] Так, к 1935 году работа над мозгом Маяковского еще не была завершена, но некоторые результаты уже имело смысл доложить:
Интересные данные мы получили и при архитектоническом исследовании мозга Маяковского. Еще не все области этого мозга изучены. Однако те области, которые изучены, представляют большой интерес. Товарищи Станкевич и Шевченко[106] проводили исследование так называемой нижнепариентальной области на 16 полушариях, в том числе и мозга Маяковского. Эта область мозга особенно хорошо выражена у человека и значительно слабее выражена у человекоподобных обезьян, а у нижестоящих совершенно не выражена. Таким образом, эта область мозга, видимо, является носителем особо высоких функций мозга. Работы Станкевич и Шевченко показали, что у Маяковского имеется большое своеобразие в архитектоническом строении этой области: 1) своеобразие в сложности борозд и извилин; 2) относительное преобладание этой области по сравнению с этой же областью в других мозгах; 3) своеобразие в распространении архитектонических полей и своеобразие в архитектонике коры этой области.[107]
Безусловно, подобных "интересных данных" было получено сотрудниками Института немало. Но столь же безусловно, что каждый выдающийся мозг в отдельности, да и все выдающиеся мозги вместе взятые, при тщательном анализе по методу профессора О. Фогта проигрывали главному, заведомо неповторимому, заведомо гениальному мозгу – мозгу Ленина.
"В мае 1936 г. председатель Комитета по заведованию учеными и учебными заведениями докладывал в ЦК ВКП(б), что за десять лет «закончена основная, величайшей важности задача, для которой и был создан институт – изучение мозга Ленина». Лично Сталину сообщалось, что об «исключительно высокой организации мозга Ленина» можно говорить по целому ряду признаков (качество борозд и извилин и т. п.)": мозг Ленина «сравнивался с десятью полушариями „средних людей“, а также мозгом Скворцова-Степанова, Маяковского, известного философа Богданова». В мозгу Ленина оказался «более высокий процент борозд лобной доли по сравнению с мозгом Куйбышева, Луначарского, Менжинского, Богданова, Мичурина, Маяковского, академика Гулевича, Циолковского…»[108] и т. п.
Впрочем, далеко не все «экспонаты» удостаивались чести быть сопоставленными с гениальным ленинским мозгом. А многие мозги вообще не проходили стадию микроскопического анализа. Очевидно, не дошла очередь. Они так и остались лежать в специальных шкафах, сначала вымоченные в формалине, потом разделенные макротомом на части и залитые в парафин – в виде темных кирпичиков, напоминающих по форме и цвету куски грубого советского хозяйственного мыла. В законсервированном состоянии мозг может лежать долгие-долгие годы, почти вечность. За каждым мозгом закреплялся индивидуальный номер, но все они обозначались литерой «А», указывающей, – что мозг – человечий.[109]
В Институте мозга нам сообщили, что мозг Андрея Белого как раз и относится к разряду таких неразрезанных, неизученных, но пообещали, что им, при наличии средств и времени, быть может, и займутся… Эту информацию трудно проверить. Сведения, поступающие из недр Института сегодня, обычно туманны и, мягко говоря, противоречивы. Так, в Институте вообще отказались признать, что в составе коллекции есть мозг Багрицкого. Это странно, так как уже в 1936 году, в упомянутых выше отчетах перед ЦК, Багрицкий называется в ряду тех, чьи мозги составили «богатейший анатомический материал»,[110] накопленный Институтом. Не могли же Багрицкого потерять?
Впрочем, несмотря на то что мозг Маяковского рассматривали в микроскоп, а мозг Белого даже не разрезали, сверхзадачу проекта выполнить не удалось. Ведь, судя по доложенным в ЦК результатам, гений Ленина хоть и обосновали с материалистической точки зрения, но тайну гениальности все же не раскрыли и "нового человека", для которого "гениальность станет обычным явлением", на свет не произвели.
Думается, что непрофессионалам в этой медицинской и одновременно эзотерической области знания имеет смысл прислушаться к мнению академика РАМН, в прошлом – сотрудника лаборатории при Мавзолее, в настоящем – директора НИИ физико-химической медицины Ю.М. Лопухина:
Мозг – уникальный и необычный орган. Созданный из жироподобных веществ, компактно упакованный в замкнутую костную полость, связанный с внешним миром только через глаз, ухо, нос и кожу, он определяет всю суть его носителя: память, способности, эмоции, неповторимые нравственные и психологические черты.
Но самое парадоксальное заключается в том, что мозг – хранящий колоссальную по объему информацию, являясь совершеннейшим аппаратом ее переработки, – будучи мертвым, уже ничего существенного не может сообщить исследователям о своих функциональных особенностях (по крайней мере на современном этапе): точно так же, как по расположению и количеству элементов современной ЭВМ невозможно определить, на что она способна, какова у нее память, какие программы в нее заложены, каково ее быстродействие.
Мозг гения может быть таким же по своему строению, как мозг обычного человека. Впрочем, – деликатно оговаривается Ю.М. Лопухин, – сотрудники Института мозга, занимающиеся цитоархитектоникой мозга Ленина, полагают, что это совсем не так или не совсем так.[111]
Казалось бы, все. Однако – нет. Самое, на наш взгляд, интересное начинается именно там, где кончается цитоархитектоника, то есть собственно медицинская наука, и там, где кончается идеология с ее стремлением во что бы то ни стало доказать гениальность вождя…
Вечером, 18 июня, мозг скончавшегося величайшего писателя современности Алексея Максимовича Горького был доставлен в Институт мозга в Москве. Директор Института мозга С.А. Саркисов[99] сообщил сотруднику ТАСС следующее: «На днях мы приступим к микрофотографированию всех поверхностей. После этого с мозга Алексея Максимовича будет сделан слепок, который навсегда сохранит и точно воспроизведет форму и размеры мозга, рисунок его борозд и извилин. Затем мозг будет подвергнут детальным научным исследованиям».[100]
О том, какие манипуляции проводились с мозгом в стенах здания на Якиманке после регистрации, фотографирования и муляжирования, население страны тоже подробно информировалось.
Кажется, что после смерти мозг еще продолжает жить здесь. Кажется, что он живет в этих лабораториях, в этом стильном особняке, где сосредоточены научные усилия по глубокому изучению такого сложного органа, как мозг.<… > Прежде чем поступить на стол к ученому, мозг подвергается длительному исследованию. Подготовка одного мозга взрослого человека для научной работы продолжается около года, – делился впечатлениями от посещения Института автор репортажа в "Правде".[101]
Журналист "Медицинского работника" выражался не столь эмоционально, но более обстоятельно:
Институт состоит из ряда отделений. В каждом отделении происходит та или иная стадия обработки мозга. После предварительной обработки мозг поступает на аппарат, называемый макротомом. Этот аппарат дает возможность разделить полушария мозга на отдельные ровные куски (из одного полушария получается пять-шесть кусков).
После этого происходит процесс резки куска полушария на микротоме, изобретенном и сконструированном профессором Фогтом. Этот аппарат дает возможность разделить кусок мозга на тончайшие срезы, толщиной в 5 микрон. Из одного полушария мозга можно получить, таким образом, до 30 тысяч срезов.[102]
Ср. в "Правде":
Мозг делится при помощи макротома – машины, напоминающей гильотину, – на куски; эти куски проходят уплотнение в формалине, в спирту и заливаются в парафин, превращаясь в белые застывшие блоки. Блоки разлагаются микротомом – машиной чрезвычайной точности – на огромное количество срезов. На каждый мозг приходится приблизительно 15 тысяч срезов, толщиной в 20 микрон. Только после такой долгой и сложной подготовки препарат попадает под микроскоп.[103]
Разные источники указывают разную толщину срезов и разное их количество. Думается, это не слишком принципиально. Журналист «Правды» увидел в макротоме «потомка» гильотины. Продолжая его образный ряд, хочется – по личным впечатлениям – добавить, что микротом, безусловно, является продуктом скрещивания швейной машинки и хлеборезки…
Окраска срезов составляет следующий этап работы: окрашенные препараты фотографируются на специальных установках, дающих возможность сделать фотографии с очень большим увеличением и тем самым зафиксировать мельчайшие подробности среза. Дальнейшая стадия – подробное описание каждого препарата.[104]
Подготовка мозга к подобного рода исследованию представляла, как неоднократно подчеркивали сами сотрудники Института, весьма сложную задачу, требовала "большого технического навыка и большого количества времени".[105] Так, к 1935 году работа над мозгом Маяковского еще не была завершена, но некоторые результаты уже имело смысл доложить:
Интересные данные мы получили и при архитектоническом исследовании мозга Маяковского. Еще не все области этого мозга изучены. Однако те области, которые изучены, представляют большой интерес. Товарищи Станкевич и Шевченко[106] проводили исследование так называемой нижнепариентальной области на 16 полушариях, в том числе и мозга Маяковского. Эта область мозга особенно хорошо выражена у человека и значительно слабее выражена у человекоподобных обезьян, а у нижестоящих совершенно не выражена. Таким образом, эта область мозга, видимо, является носителем особо высоких функций мозга. Работы Станкевич и Шевченко показали, что у Маяковского имеется большое своеобразие в архитектоническом строении этой области: 1) своеобразие в сложности борозд и извилин; 2) относительное преобладание этой области по сравнению с этой же областью в других мозгах; 3) своеобразие в распространении архитектонических полей и своеобразие в архитектонике коры этой области.[107]
Безусловно, подобных "интересных данных" было получено сотрудниками Института немало. Но столь же безусловно, что каждый выдающийся мозг в отдельности, да и все выдающиеся мозги вместе взятые, при тщательном анализе по методу профессора О. Фогта проигрывали главному, заведомо неповторимому, заведомо гениальному мозгу – мозгу Ленина.
"В мае 1936 г. председатель Комитета по заведованию учеными и учебными заведениями докладывал в ЦК ВКП(б), что за десять лет «закончена основная, величайшей важности задача, для которой и был создан институт – изучение мозга Ленина». Лично Сталину сообщалось, что об «исключительно высокой организации мозга Ленина» можно говорить по целому ряду признаков (качество борозд и извилин и т. п.)": мозг Ленина «сравнивался с десятью полушариями „средних людей“, а также мозгом Скворцова-Степанова, Маяковского, известного философа Богданова». В мозгу Ленина оказался «более высокий процент борозд лобной доли по сравнению с мозгом Куйбышева, Луначарского, Менжинского, Богданова, Мичурина, Маяковского, академика Гулевича, Циолковского…»[108] и т. п.
Впрочем, далеко не все «экспонаты» удостаивались чести быть сопоставленными с гениальным ленинским мозгом. А многие мозги вообще не проходили стадию микроскопического анализа. Очевидно, не дошла очередь. Они так и остались лежать в специальных шкафах, сначала вымоченные в формалине, потом разделенные макротомом на части и залитые в парафин – в виде темных кирпичиков, напоминающих по форме и цвету куски грубого советского хозяйственного мыла. В законсервированном состоянии мозг может лежать долгие-долгие годы, почти вечность. За каждым мозгом закреплялся индивидуальный номер, но все они обозначались литерой «А», указывающей, – что мозг – человечий.[109]
В Институте мозга нам сообщили, что мозг Андрея Белого как раз и относится к разряду таких неразрезанных, неизученных, но пообещали, что им, при наличии средств и времени, быть может, и займутся… Эту информацию трудно проверить. Сведения, поступающие из недр Института сегодня, обычно туманны и, мягко говоря, противоречивы. Так, в Институте вообще отказались признать, что в составе коллекции есть мозг Багрицкого. Это странно, так как уже в 1936 году, в упомянутых выше отчетах перед ЦК, Багрицкий называется в ряду тех, чьи мозги составили «богатейший анатомический материал»,[110] накопленный Институтом. Не могли же Багрицкого потерять?
Впрочем, несмотря на то что мозг Маяковского рассматривали в микроскоп, а мозг Белого даже не разрезали, сверхзадачу проекта выполнить не удалось. Ведь, судя по доложенным в ЦК результатам, гений Ленина хоть и обосновали с материалистической точки зрения, но тайну гениальности все же не раскрыли и "нового человека", для которого "гениальность станет обычным явлением", на свет не произвели.
Думается, что непрофессионалам в этой медицинской и одновременно эзотерической области знания имеет смысл прислушаться к мнению академика РАМН, в прошлом – сотрудника лаборатории при Мавзолее, в настоящем – директора НИИ физико-химической медицины Ю.М. Лопухина:
Мозг – уникальный и необычный орган. Созданный из жироподобных веществ, компактно упакованный в замкнутую костную полость, связанный с внешним миром только через глаз, ухо, нос и кожу, он определяет всю суть его носителя: память, способности, эмоции, неповторимые нравственные и психологические черты.
Но самое парадоксальное заключается в том, что мозг – хранящий колоссальную по объему информацию, являясь совершеннейшим аппаратом ее переработки, – будучи мертвым, уже ничего существенного не может сообщить исследователям о своих функциональных особенностях (по крайней мере на современном этапе): точно так же, как по расположению и количеству элементов современной ЭВМ невозможно определить, на что она способна, какова у нее память, какие программы в нее заложены, каково ее быстродействие.
Мозг гения может быть таким же по своему строению, как мозг обычного человека. Впрочем, – деликатно оговаривается Ю.М. Лопухин, – сотрудники Института мозга, занимающиеся цитоархитектоникой мозга Ленина, полагают, что это совсем не так или не совсем так.[111]
Казалось бы, все. Однако – нет. Самое, на наш взгляд, интересное начинается именно там, где кончается цитоархитектоника, то есть собственно медицинская наука, и там, где кончается идеология с ее стремлением во что бы то ни стало доказать гениальность вождя…
Самое интересное: что еще делали в Институте мозга
В Институте занимались изучением не только материи мозга, но и особенностями личности его обладателя. В разработанном в 1933 году проекте Положения о Государственном научно-исследовательском институте мозга утверждалось:
Институт имеет при себе Пантеон мозга выдающихся политических деятелей, деятелей науки, литературы, искусства. В задачу Пантеона входит: хранение мозга выдающихся людей, собирание всевозможных материалов, характеризующих личность умершего, составление на основании изученных материалов характерологических статей, очерков, монографий и опубликование их, а также создание выставки, в целях широкой популяризации деятельности умерших. Собираемые Пантеоном материалы, характеризующие деятельность умершего, одновременно служат необходимым пособием для архитектонического изучения мозга выдающихся деятелей.[112]
Идея комплексного подхода к исследованию гениев, поступивших в Пантеон, была заложена еще в проекте Бехтерева, мечтавшего о создании "учреждения, которое было бы озабочено собиранием и изучением с научной точки зрения характерологических особенностей жизни и деятельности выдающихся людей, условий развития их таланта и которое в связи с этим своевременно могло бы вскрывать и изучать их мозг, в целях выяснения пластического выражения их одаренности в мозговых извилинах и в тонкой структуре мозга, бережно сохраняя и то, и другое для потомства".[113] По мысли Бехтерева, «увековечение памяти выдающихся деятелей в области науки, искусства и общественной жизни» должно было происходить не только «путем сохранения их мозга», но и «материалов, характеризующих жизнь и творчество этих людей», потому что для проникновения в тайну их таланта необходимо «сопоставление особенностей в строении мозга с особенностями их одаренности и творческой деятельности».[114]
Этот бехтеревский завет, как и прочие, был воплощен в практике Московского института мозга. Так, уже в 1930 году Институт через прессу обратился «ко всем близким и знакомым поэта с просьбой предоставить в его распоряжение все сведения, характеризующие В. Маяковского, а также соответствующие материалы: фото в различные периоды жизни, автографы, рисунки Маяковского, личные письма, записки и другие документы».[115]
Чуть позже сбор характерологических данных об экспонатах коллекции стал декларироваться как основной, постоянно практикуемый в Институте принцип подхода к теме. "Располагая уже в настоящее время целым рядом мозгов умерших выдающихся деятелей Союза, а также специально собираемыми Институтом сведениями об особенностях этих деятелей, об их одаренности и т. д., Институт также занимается и накоплением материала для последующего разрешения вопроса о том, какие отношения при современном уровне наших знаний могут быть вскрыты между структурой и функцией коры головного мозга и в этом направлении", – говорилось в предисловии к сборнику научных трудов Института.[116]
В популярном изложении эта же мысль выглядела понятнее и привлекательнее: "Чрезвычайно бережно и тщательно Институт сравнивает детали и характеры, собирает материал о привычках, об отличительных особенностях каждого".[117] Вот эти-то сведения, «бережно и тщательно» собиравшиеся сотрудниками Института, представляют безусловный общегуманитарный интерес и безусловную научную ценность. Сегодня такого рода источники относятся к так называемой «устной истории». Разумеется, источники в данном случае своеобразные, однако характерные для своей эпохи. О них и пойдет речь.
Институт имеет при себе Пантеон мозга выдающихся политических деятелей, деятелей науки, литературы, искусства. В задачу Пантеона входит: хранение мозга выдающихся людей, собирание всевозможных материалов, характеризующих личность умершего, составление на основании изученных материалов характерологических статей, очерков, монографий и опубликование их, а также создание выставки, в целях широкой популяризации деятельности умерших. Собираемые Пантеоном материалы, характеризующие деятельность умершего, одновременно служат необходимым пособием для архитектонического изучения мозга выдающихся деятелей.[112]
Идея комплексного подхода к исследованию гениев, поступивших в Пантеон, была заложена еще в проекте Бехтерева, мечтавшего о создании "учреждения, которое было бы озабочено собиранием и изучением с научной точки зрения характерологических особенностей жизни и деятельности выдающихся людей, условий развития их таланта и которое в связи с этим своевременно могло бы вскрывать и изучать их мозг, в целях выяснения пластического выражения их одаренности в мозговых извилинах и в тонкой структуре мозга, бережно сохраняя и то, и другое для потомства".[113] По мысли Бехтерева, «увековечение памяти выдающихся деятелей в области науки, искусства и общественной жизни» должно было происходить не только «путем сохранения их мозга», но и «материалов, характеризующих жизнь и творчество этих людей», потому что для проникновения в тайну их таланта необходимо «сопоставление особенностей в строении мозга с особенностями их одаренности и творческой деятельности».[114]
Этот бехтеревский завет, как и прочие, был воплощен в практике Московского института мозга. Так, уже в 1930 году Институт через прессу обратился «ко всем близким и знакомым поэта с просьбой предоставить в его распоряжение все сведения, характеризующие В. Маяковского, а также соответствующие материалы: фото в различные периоды жизни, автографы, рисунки Маяковского, личные письма, записки и другие документы».[115]
Чуть позже сбор характерологических данных об экспонатах коллекции стал декларироваться как основной, постоянно практикуемый в Институте принцип подхода к теме. "Располагая уже в настоящее время целым рядом мозгов умерших выдающихся деятелей Союза, а также специально собираемыми Институтом сведениями об особенностях этих деятелей, об их одаренности и т. д., Институт также занимается и накоплением материала для последующего разрешения вопроса о том, какие отношения при современном уровне наших знаний могут быть вскрыты между структурой и функцией коры головного мозга и в этом направлении", – говорилось в предисловии к сборнику научных трудов Института.[116]
В популярном изложении эта же мысль выглядела понятнее и привлекательнее: "Чрезвычайно бережно и тщательно Институт сравнивает детали и характеры, собирает материал о привычках, об отличительных особенностях каждого".[117] Вот эти-то сведения, «бережно и тщательно» собиравшиеся сотрудниками Института, представляют безусловный общегуманитарный интерес и безусловную научную ценность. Сегодня такого рода источники относятся к так называемой «устной истории». Разумеется, источники в данном случае своеобразные, однако характерные для своей эпохи. О них и пойдет речь.