Страница:
Работа по сбору "материала о привычках, об отличительных особенностях" бывшего «владельца» мозга велась по строгой научной методике. В нашем распоряжении оказалась "Схема исследования", являвшаяся подспорьем сотруднику Института в изучении личности одаренного человека. "Схема исследования" представляет собой что-то вроде методического пособия, очерчивающего обширный круг тем и вопросов, на которые должен обратить внимание сотрудник. Составление этой «Схемы…» считалось делом важным и ответственным. "К детальной проработке опросника" приступили только в 1932 году и с помощью «специалистов-консультантов»[118] планировали его закончить не ранее чем через год. В пятилетнем плане Института на 1933–1937 годы сообщается, что «в 1933 году должна быть разработана путем привлечения специалистов-психологов и психоневрологов форма характерологической анкеты, которая должна лечь в основу собирания и изучения материала с последующим литературным оформлением в форме издания ежегодно характерологических очерков, посвященных жизни и деятельности выдающихся людей».[119] Действительно, самые ранние из имеющихся в нашем распоряжении записей датированы 1933 годом. То есть именно тогда «Схема исследования» и была составлена. Однако, думается, коррективы в нее вносились и в последующие годы.
Первое, что интересовало авторов "Схемы…", – это "история развития данной личности": детство, школьный период, начало самостоятельной деятельности, периоды творчества, вторая половина жизни, последние годы, смерть… То есть составлялась подробная биография.
Далее выяснялись факторы наследственности: собирались сведения о всех родственниках по восходящей и нисходящей линии; в качестве приложения строилась графическая схема, наподобие генеалогического древа; делались выводы.
Большое внимание уделялось конституциональным особенностям человека: фиксировались рост и вес, цвет глаз и волос, строение тела, состояние организма и т. д. Потом дело доходило до психомоторной и психосенсорной сферы, затем – до эмоционально-аффективной, волевой и интеллектуальной, до особенностей творческого процесса. Таким образом, учитывалось практически все: отношение к природе, людям, книгам, к собственному «я», пристрастия и фобии, повадки и привычки; интересовали работа, быт, половая жизнь, внимание, воображение, память… Полностью всего не перечислить – "Схема…" публикуется в "Приложении".
Наконец, составлялось заключение по следующим параметрам: 1) анализ влияния факторов среды на формирование данной личности; 2) наследственность и ее особенности; 3) характеристика конституциональных факторов; 4) особенности сенсомоториума; 5) анализ отдельных сторон личности (эмоционально-аффективной, волевой и интеллектуальной сфер) и их взаимодействие; 6) особенности творчества данной личности; 7) выделение основных особенностей характера данной личности, основного ее ядра.
В итоге возникало всестороннее описание человека, его подробнейший психологический портрет.
На основе чего составлялся такой портрет? Откуда брались сведения? Сотрудник Института подробно изучал мемуарную и критическую литературу об исследуемом лице, его художественные произведения (в том числе неопубликованные), письма, рисунки, фотографии и т. п. Желательно было ознакомиться с документами, относящимися к каждому периоду, начиная с образцов почерка, ученических тетрадей и кончая материалами по истории болезни и протоколом вскрытия…
Однако самые интересные и уникальные данные черпались из устного источника, из так называемых «бесед», которые проводили сотрудники Института с людьми из ближайшего окружения умершего гения.
Родственников, друзей и знакомых интервьюировали по указанным в "Схеме исследования" вопросам. Содержание «бесед» записывалось, подробные ответы информантов систематизировались и вносились в итоговый «характерологический» документ. Именно эти «беседы», являвшиеся по сути разновидностью мемуаров, становились главным материалом для обобщений, иллюстраций и умозаключений специалистов.
В итоговом документе (назовем его условно – "делом") фамилии опрошенных не значились, информанты фигурировали под кодовыми буквенными обозначениями: "по сведениям, полученным от А."; "как сообщил Б." и т. д. Часто указывалось их место в жизни объекта исследования: «жена», «сестра», «друг детства» и т. д. Краткие записи «бесед» и «ключ-дешифратор» должны были прилагаться к «делу».
В итоге сведения, полученные как из устных, так и из других источников, перерабатывались и оформлялись в связный, достаточно большой по объему текст, содержащий всестороннее и уникальное описание исследуемого объекта. Видимо, подобное описание играло роль своеобразного сопроводительного документа к экспонату коллекции, ведь специфика мозговых тканей должна была, по идее, увязываться со спецификой личности.
Трудно сказать, насколько удачной оказывалась эта увязка цитоархитектоники и характерологии. Как известно, великого открытия на этом поприще не случилось. Однако характерологические очерки, посвященные выдающимся людям и сделанные сотрудниками Института "бережно и тщательно", сами по себе имеют немалую научную ценность и способны вызвать неподдельный читательский интерес.
Ниже публикуется запись «беседы» одного из ведущих сотрудников Института мозга Н.С. Попова[120] с Н.К. Крупской «о привычках, об отличительных особенностях» Ленина. Вдова вождя мирового пролетариата, как и полагалось по «Схеме исследования», дисциплинированно отвечала на вопросы специально разработанной анкеты и рассказала много неожиданного о своем знаменитом муже. Нам неизвестно, проводились ли «беседы» с другими людьми из ближайшего окружения Ленина и был ли в конце концов составлен посвященный Ленину подробный характерологический очерк.
Однако несколько детальных характерологических очерков, подготовленных по вышеуказанной методике, нам удалось обнаружить. Три из них – посвященных Владимиру Маяковскому, Андрею Белому и Эдуарду Багрицкому – представлены в этой книге. Из публикуемых материалов о мозгах знаменитых русских писателей решительно ничего нельзя узнать (слово «мозг» даже не упоминается), зато их личности описаны в мельчайших подробностях и нюансах. Составителем этого поразительного труда был сотрудник Института мозга, известный психолог и невролог, впоследствии лауреат Государственной премии профессор Григорий Израилевич Поляков.
Об архиве Григория Израилевича Полякова
Часть II
«Новая встреча с Ильичем волнует…»
Первое, что интересовало авторов "Схемы…", – это "история развития данной личности": детство, школьный период, начало самостоятельной деятельности, периоды творчества, вторая половина жизни, последние годы, смерть… То есть составлялась подробная биография.
Далее выяснялись факторы наследственности: собирались сведения о всех родственниках по восходящей и нисходящей линии; в качестве приложения строилась графическая схема, наподобие генеалогического древа; делались выводы.
Большое внимание уделялось конституциональным особенностям человека: фиксировались рост и вес, цвет глаз и волос, строение тела, состояние организма и т. д. Потом дело доходило до психомоторной и психосенсорной сферы, затем – до эмоционально-аффективной, волевой и интеллектуальной, до особенностей творческого процесса. Таким образом, учитывалось практически все: отношение к природе, людям, книгам, к собственному «я», пристрастия и фобии, повадки и привычки; интересовали работа, быт, половая жизнь, внимание, воображение, память… Полностью всего не перечислить – "Схема…" публикуется в "Приложении".
Наконец, составлялось заключение по следующим параметрам: 1) анализ влияния факторов среды на формирование данной личности; 2) наследственность и ее особенности; 3) характеристика конституциональных факторов; 4) особенности сенсомоториума; 5) анализ отдельных сторон личности (эмоционально-аффективной, волевой и интеллектуальной сфер) и их взаимодействие; 6) особенности творчества данной личности; 7) выделение основных особенностей характера данной личности, основного ее ядра.
В итоге возникало всестороннее описание человека, его подробнейший психологический портрет.
На основе чего составлялся такой портрет? Откуда брались сведения? Сотрудник Института подробно изучал мемуарную и критическую литературу об исследуемом лице, его художественные произведения (в том числе неопубликованные), письма, рисунки, фотографии и т. п. Желательно было ознакомиться с документами, относящимися к каждому периоду, начиная с образцов почерка, ученических тетрадей и кончая материалами по истории болезни и протоколом вскрытия…
Однако самые интересные и уникальные данные черпались из устного источника, из так называемых «бесед», которые проводили сотрудники Института с людьми из ближайшего окружения умершего гения.
Родственников, друзей и знакомых интервьюировали по указанным в "Схеме исследования" вопросам. Содержание «бесед» записывалось, подробные ответы информантов систематизировались и вносились в итоговый «характерологический» документ. Именно эти «беседы», являвшиеся по сути разновидностью мемуаров, становились главным материалом для обобщений, иллюстраций и умозаключений специалистов.
В итоговом документе (назовем его условно – "делом") фамилии опрошенных не значились, информанты фигурировали под кодовыми буквенными обозначениями: "по сведениям, полученным от А."; "как сообщил Б." и т. д. Часто указывалось их место в жизни объекта исследования: «жена», «сестра», «друг детства» и т. д. Краткие записи «бесед» и «ключ-дешифратор» должны были прилагаться к «делу».
В итоге сведения, полученные как из устных, так и из других источников, перерабатывались и оформлялись в связный, достаточно большой по объему текст, содержащий всестороннее и уникальное описание исследуемого объекта. Видимо, подобное описание играло роль своеобразного сопроводительного документа к экспонату коллекции, ведь специфика мозговых тканей должна была, по идее, увязываться со спецификой личности.
Трудно сказать, насколько удачной оказывалась эта увязка цитоархитектоники и характерологии. Как известно, великого открытия на этом поприще не случилось. Однако характерологические очерки, посвященные выдающимся людям и сделанные сотрудниками Института "бережно и тщательно", сами по себе имеют немалую научную ценность и способны вызвать неподдельный читательский интерес.
Ниже публикуется запись «беседы» одного из ведущих сотрудников Института мозга Н.С. Попова[120] с Н.К. Крупской «о привычках, об отличительных особенностях» Ленина. Вдова вождя мирового пролетариата, как и полагалось по «Схеме исследования», дисциплинированно отвечала на вопросы специально разработанной анкеты и рассказала много неожиданного о своем знаменитом муже. Нам неизвестно, проводились ли «беседы» с другими людьми из ближайшего окружения Ленина и был ли в конце концов составлен посвященный Ленину подробный характерологический очерк.
Однако несколько детальных характерологических очерков, подготовленных по вышеуказанной методике, нам удалось обнаружить. Три из них – посвященных Владимиру Маяковскому, Андрею Белому и Эдуарду Багрицкому – представлены в этой книге. Из публикуемых материалов о мозгах знаменитых русских писателей решительно ничего нельзя узнать (слово «мозг» даже не упоминается), зато их личности описаны в мельчайших подробностях и нюансах. Составителем этого поразительного труда был сотрудник Института мозга, известный психолог и невролог, впоследствии лауреат Государственной премии профессор Григорий Израилевич Поляков.
Об архиве Григория Израилевича Полякова
В середине 1930-х Г.И. Поляков был еще молодым, начинающим ученым, даже не кандидатом наук. Начальные вехи своей научной биографии он изложил в так называемом «жизнеописании», автобиографической справке, представленной в 1935 году на обсуждение квалификационной комиссии, решавшей вопрос, достоин ли он звания старшего научного сотрудника Института мозга:
Родился 2 сентября 1903 г. в г. Ельце, бывшей Орловской губернии. Среднюю школу окончил в 1920 г. в г. Киеве. В 1920 г. поступил в Киевский медицинский институт, где занимался до 1922 г. В 1922 г. перевелся на медицинский факультет 2-го Московского государственного университета, который закончил в 1925 г. В 1926 г. был призван в ряды РКК, где пробыл до 1927 г. в качестве красноармейца – врача срочной службы. С 1927 г. работал штатным ординатором клиники нервных болезней 1-го Московского государственного университета до 1930 г. В 1930–1931 гг. был аспирантом неврологического отделения Медико-биологического института. С 1928 г. по настоящее время состою сотрудником Института мозга – до 1931 г. в качестве младшего, а затем старшего научного сотрудника.[121]
К «жизнеописанию» прилагался, как и положено, список публикаций. Квалификационная комиссия Комитета по заведованию учеными и учебными заведениями ЦИК СССР сочла возможным "допустить Полякова Г.И. к исполнению обязанностей старшего научного сотрудника Института мозга с обязательным представлением к 1 января 1936 года специальной диссертации на ученую степень кандидата наук", и карьера Полякова продолжилась. В 1938-м он стал заведовать лабораторией нейрогистологии, в 1939-м защитил докторскую диссертацию. Поляков плодотворно работал по тематике, не связанной с Пантеоном (тема докторской – «Ранний и средний онтогенез коры большого мозга»), много публиковался, преподавал и пользовался авторитетом среди коллег. В 1963 году Ученый совет Института мозга торжественно отметил 60-летие со дня рождения и 35-летие врачебной и научно-педагогической деятельности Г.И. Полякова. В «Журнале невропатологии и психиатрии имени С.С. Корсакова» появилась заметка, в которой – в связи «со славным юбилеем» – были отмечены «большие заслуги Г.И. Полякова в области советской неврологии» и высказывались пожелания «многих лет жизни и новых творческих успехов».[122] Г.И. Поляков умер в 1982 году.
Работой над "характерологическими очерками" он начал заниматься, по-видимому, в середине 193о-х годов. В документах для квалификационной комиссии 1935 года некоторые очерки упоминаются как готовящиеся к публикации. Однако, насколько нам известно, в печати ни тогда, ни после ни один из очерков не появился. Не были бы они опубликованы и сегодня, если бы не произошедшая в музее Андрея Белого случайная встреча, о которой имеет смысл рассказать.
Несколько лет назад из различных мемуаров и писем, процитированных в начале статьи, нам стало известно, что мозг Андрея Белого поступил в Институт мозга. Эта информация заинтриговала. Попытки что-то выяснить в самом Институте мозга закончились практически ничем. По телефону сказали, что мозг Белого хоть и имеется в коллекции, но не исследовался, и что никакими сведениями о работах 1930-х годов по изучению гениальности Институт сегодня не располагает. Становилось грустно. Через пять минут после того, как была положена телефонная трубка, на пороге музея Андрея Белого появилась пожилая интеллигентная женщина. «Надо же, – сказала она, – я и не знала, что музей Белого существует. А ведь мой отец занимался исследованием его мозга». Это была Александра Григорьевна Полякова, дочь Григория Израилевича… Оказалось, что материалы ее отца, касающиеся Андрея Белого, а также Багрицкого, Маяковского и ряда других выдающихся деятелей искусства, науки и общественности, хранились дома, в семейном архиве. Это были черновые, подготовительные варианты характерологических очерков, представляющие собой правленые листы машинописи (не первый экземпляр). В них отсутствовали некоторые разделы исследования (например, раздел «конституциональные особенности» в очерке о Маяковском), встречались повторы и стилистические погрешности, в одних случаях не была осуществлена последовательная кодировка информаторов, в других, наоборот, не прилагался «ключ-дешифратор» и т. д. Однако и в таком виде эти материалы показались нам ценнейшим источником по биографии, психическому строю и творчеству указанных авторов, и мы сочли материалы пригодными к публикации. Тем более что местонахождение окончательных вариантов текста, «чистовиков», нам пока неизвестно.
Музей Белого приобрел "литературную часть" архива А.Г. Поляковой (Белый, Багрицкий, Маяковский) и получил разрешение на его публикацию. Правда, Александра Григорьевна просила не упоминать при публикации ее имени и даже, если возможно, имени ее отца. Она полагала – и не без основания, – что очерки могли быть результатом коллективного труда, то есть не одного Г.И. Полякова, но и его коллег. Свое же имя она хотела оставить в тайне, потому что чего-то опасалась. Она сама работала многие годы в Институте мозга и знала, что такое прежний режим секретности. Но сейчас на дворе другие времена, никакой государственной тайны в современном ее понимании материалы архива не представляют. Она это понимала, но все равно иррационально боялась огласки. Сегодня Александры Григорьевны уже нет в живых. После некоторых раздумий мы решились нарушить данное ей давнее обещание и открыть источник публикуемых материалов. Тем более что после смерти Александры Григорьевны оставшиеся материалы Г.И. Полякова были переданы в один из государственных архивов Москвы.
Приношу глубочайшую благодарность Евгению Мечетнеру, внуку Г.И. Полякова, и Михаилу Лежневу, внуку Н.С. Попова, за поддержку нашей работы, а также Г.Л. Выготской за сообщенные интересные сведения об Институте мозга. Особая признательность – В.П. Рудневу, стоявшему у истоков этого замысла, Л.Ф. Кацису и Н.А. Богомолову за ценные советы в подборе литературы, сотрудникам Государственного литературного музея и Государственного музея А.С. Пушкина за помощь в подборе иллюстративного материала и всем – за моральную поддержку.
Материалы, посвященные В. Маяковскому, Андрею Белому, Э. Багрицкому, печатаются по машинописям, хранящимся в "Мемориальной квартире Андрея Белого" (отдел Государственного музея А.С. Пушкина). В них произведены небольшие сокращения и стилистическая правка. Каждый публикуемый «очерк» сопровождается нашими краткими комментариями и пояснительной заметкой. Ответы Н.К. Крупской на анкету Интститута мозга даются по рукописям и машинописям из РГАСПИ. Фотографии любезно предоставлены Государственным Литературным музеем (В. Маяковский, Э. Багрицкий) и Государственным музеем А.С. Пушкина (Андрей Белый).
Моника Спивак
Родился 2 сентября 1903 г. в г. Ельце, бывшей Орловской губернии. Среднюю школу окончил в 1920 г. в г. Киеве. В 1920 г. поступил в Киевский медицинский институт, где занимался до 1922 г. В 1922 г. перевелся на медицинский факультет 2-го Московского государственного университета, который закончил в 1925 г. В 1926 г. был призван в ряды РКК, где пробыл до 1927 г. в качестве красноармейца – врача срочной службы. С 1927 г. работал штатным ординатором клиники нервных болезней 1-го Московского государственного университета до 1930 г. В 1930–1931 гг. был аспирантом неврологического отделения Медико-биологического института. С 1928 г. по настоящее время состою сотрудником Института мозга – до 1931 г. в качестве младшего, а затем старшего научного сотрудника.[121]
К «жизнеописанию» прилагался, как и положено, список публикаций. Квалификационная комиссия Комитета по заведованию учеными и учебными заведениями ЦИК СССР сочла возможным "допустить Полякова Г.И. к исполнению обязанностей старшего научного сотрудника Института мозга с обязательным представлением к 1 января 1936 года специальной диссертации на ученую степень кандидата наук", и карьера Полякова продолжилась. В 1938-м он стал заведовать лабораторией нейрогистологии, в 1939-м защитил докторскую диссертацию. Поляков плодотворно работал по тематике, не связанной с Пантеоном (тема докторской – «Ранний и средний онтогенез коры большого мозга»), много публиковался, преподавал и пользовался авторитетом среди коллег. В 1963 году Ученый совет Института мозга торжественно отметил 60-летие со дня рождения и 35-летие врачебной и научно-педагогической деятельности Г.И. Полякова. В «Журнале невропатологии и психиатрии имени С.С. Корсакова» появилась заметка, в которой – в связи «со славным юбилеем» – были отмечены «большие заслуги Г.И. Полякова в области советской неврологии» и высказывались пожелания «многих лет жизни и новых творческих успехов».[122] Г.И. Поляков умер в 1982 году.
Работой над "характерологическими очерками" он начал заниматься, по-видимому, в середине 193о-х годов. В документах для квалификационной комиссии 1935 года некоторые очерки упоминаются как готовящиеся к публикации. Однако, насколько нам известно, в печати ни тогда, ни после ни один из очерков не появился. Не были бы они опубликованы и сегодня, если бы не произошедшая в музее Андрея Белого случайная встреча, о которой имеет смысл рассказать.
Несколько лет назад из различных мемуаров и писем, процитированных в начале статьи, нам стало известно, что мозг Андрея Белого поступил в Институт мозга. Эта информация заинтриговала. Попытки что-то выяснить в самом Институте мозга закончились практически ничем. По телефону сказали, что мозг Белого хоть и имеется в коллекции, но не исследовался, и что никакими сведениями о работах 1930-х годов по изучению гениальности Институт сегодня не располагает. Становилось грустно. Через пять минут после того, как была положена телефонная трубка, на пороге музея Андрея Белого появилась пожилая интеллигентная женщина. «Надо же, – сказала она, – я и не знала, что музей Белого существует. А ведь мой отец занимался исследованием его мозга». Это была Александра Григорьевна Полякова, дочь Григория Израилевича… Оказалось, что материалы ее отца, касающиеся Андрея Белого, а также Багрицкого, Маяковского и ряда других выдающихся деятелей искусства, науки и общественности, хранились дома, в семейном архиве. Это были черновые, подготовительные варианты характерологических очерков, представляющие собой правленые листы машинописи (не первый экземпляр). В них отсутствовали некоторые разделы исследования (например, раздел «конституциональные особенности» в очерке о Маяковском), встречались повторы и стилистические погрешности, в одних случаях не была осуществлена последовательная кодировка информаторов, в других, наоборот, не прилагался «ключ-дешифратор» и т. д. Однако и в таком виде эти материалы показались нам ценнейшим источником по биографии, психическому строю и творчеству указанных авторов, и мы сочли материалы пригодными к публикации. Тем более что местонахождение окончательных вариантов текста, «чистовиков», нам пока неизвестно.
Музей Белого приобрел "литературную часть" архива А.Г. Поляковой (Белый, Багрицкий, Маяковский) и получил разрешение на его публикацию. Правда, Александра Григорьевна просила не упоминать при публикации ее имени и даже, если возможно, имени ее отца. Она полагала – и не без основания, – что очерки могли быть результатом коллективного труда, то есть не одного Г.И. Полякова, но и его коллег. Свое же имя она хотела оставить в тайне, потому что чего-то опасалась. Она сама работала многие годы в Институте мозга и знала, что такое прежний режим секретности. Но сейчас на дворе другие времена, никакой государственной тайны в современном ее понимании материалы архива не представляют. Она это понимала, но все равно иррационально боялась огласки. Сегодня Александры Григорьевны уже нет в живых. После некоторых раздумий мы решились нарушить данное ей давнее обещание и открыть источник публикуемых материалов. Тем более что после смерти Александры Григорьевны оставшиеся материалы Г.И. Полякова были переданы в один из государственных архивов Москвы.
Приношу глубочайшую благодарность Евгению Мечетнеру, внуку Г.И. Полякова, и Михаилу Лежневу, внуку Н.С. Попова, за поддержку нашей работы, а также Г.Л. Выготской за сообщенные интересные сведения об Институте мозга. Особая признательность – В.П. Рудневу, стоявшему у истоков этого замысла, Л.Ф. Кацису и Н.А. Богомолову за ценные советы в подборе литературы, сотрудникам Государственного литературного музея и Государственного музея А.С. Пушкина за помощь в подборе иллюстративного материала и всем – за моральную поддержку.
Материалы, посвященные В. Маяковскому, Андрею Белому, Э. Багрицкому, печатаются по машинописям, хранящимся в "Мемориальной квартире Андрея Белого" (отдел Государственного музея А.С. Пушкина). В них произведены небольшие сокращения и стилистическая правка. Каждый публикуемый «очерк» сопровождается нашими краткими комментариями и пояснительной заметкой. Ответы Н.К. Крупской на анкету Интститута мозга даются по рукописям и машинописям из РГАСПИ. Фотографии любезно предоставлены Государственным Литературным музеем (В. Маяковский, Э. Багрицкий) и Государственным музеем А.С. Пушкина (Андрей Белый).
Моника Спивак
Часть II
Владимир Ленин
«Новая встреча с Ильичем волнует…»
Публикуемый ниже текст внешне похож на мемуары, хотя мемуарами в собственном смысле слова и не является. Это ответы Надежды Константиновны Крупской на анкету, проводимую Московским институтом мозга. Именно туда после смерти Владимира Ильича Ульянова (Ленина) поступил на исследование мозг первого вождя мирового пролетариата и первого лидера первого социалистического государства. Вдову вождя опрашивали сотрудники Института мозга, естественно, о муже, скончавшемся после тяжелой и продолжительной болезни в январе 1924 года. Ответы на заданные вопросы были записаны и приобрели вид воспоминаний. Текст датирован 1935 годом.
Первое известное нам упоминание об этом экзотическом документе просочилось в советскую печать на излете хрущевской «оттепели», в 1963 году. В газете «Известия» появилась статья, названная весьма банально – «Смел и отважен…», но имеющая интригующий позаголовок: «Что рассказывала Н.К. Крупская ученым о В.И. Ленине». В статье сообщалось:
В Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС хранится удивительный, никогда ранее не публиковавшийся документ. <…> Это – восемь страниц машинописного текста. На первой странице вверху рукою Крупской написано: "Мои ответы на анкету Института мозга в 1935 г. Н.К.".
Самой анкеты не сохранилось. Ответы же представляют собой сплошной машинописный текст с довольно редкими поправками, внесенными Надеждой Константиновной. Воспоминания Крупской должны были помочь ученым уяснить черты гениальной натуры Владимира Ильича и, конечно же, не предназначались для печати. Отсюда их некоторые особенности – частые повторы, обилие мелких штрихов и деталей в поведении и характере Владимира Ильича, иногда очень личный характер воспоминаний, что, в общем-то, было несвойственно Надежде Константиновне. Новая встреча с Ильичем волнует.[123]
В статье отмечалась та огромная историческая роль, которую вообще сыграла Н.К. Крупская в увековечении памяти Ленина:
Совершенно особое место в Лениниане занимают воспоминания самого близкого вождю человека – Надежды Константиновны Крупской. Убежденная революционерка, простой и обаятельный человек, видный деятель, любящая жена – она была рядом с Лениным более четверти века. <… > После смерти Владимира Ильича Надежда Константиновна начала писать воспоминания о нем. Эту работу она не прекращала до конца своих дней. Многочисленные статьи, речи Крупской воссоздают живой и многогранный облик Ильича, черты его характера. Писатели, художники, артисты и режиссеры, работая над образом Владимира Ильича, часто обращались к Надежде Константиновне за советом. Образ Ленина всегда привлекал внимание ученых.
Указывалось на особый, слишком личный характер этих не предназначавшихся для печати воспоминаний:
Надежда Константиновна решительно разрушает некоторые неверные, но уже ставшие чуть ли не традиционными представления о Ленине <…> Подробно и обстоятельно рассказывает Надежда Константиновна, как работал Ленин. <… > Очень подробно рассказывает Крупская о внешнем облике Ленина, его жестах, привычках, движениях, любимых занятиях <…> Суховато (как-никак анкета!) и потому особенно трогательно рассказывает Крупская об увлечениях, милых привычках Ильича <… > Надежда Константиновна говорит и о том, что Ленин не умел делать, о том, что он не любил. <… > Нельзя без волнения читать о том, как вел себя Ильич в трудные минуты жизни<… > и т. д.
И, главное, автор статьи обещал, что удивительный документ вскоре будет опубликован: "Впервые он будет частично приведен в подготовляемом Институтом втором издании Биографии В.И. Ленина".
Здесь имелся в виду, естественно, не Институт мозга, а Институт марксизма-ленинизма. Однако во втором издании «Биографии» В.И. Ленина,[124] так же, как, впрочем, и в последующие годы, ответам Крупской на анкету Института мозга не суждено было появиться: брежневская эпоха не поддерживала интерес к вождю «с человеческим лицом»… О документе, поспешно проанонсированном в 1963 году газетой «Известия», опять позабыли на долгие годы.
Уже при М.С. Горбачеве, в эпоху гласности и перестройки, к документу вернулись вновь. В 1989 году он был опубликован с купюрами в изданном Институтом марксизма-ленинизма собрании мемуаров о Ленине – под названием "Из ответов Н.К. Крупской на анкету Института мозга в 1935 г."[125]
И эта публикация, не сопровожденная пояснениями о природе текста, представляемого на суд читателям, и «известинский» анонс 1963 года порождали множество вопросов. Почему своими воспоминаниями о покойном муже Н.К. Крупская делилась на этот раз не с пионерами или молодыми коммунистами, и даже не просто с учеными, а со специалистами очень узкой области, с сотрудниками Института мозга? Какое дело было сотрудникам уважаемого заведения до того, как Ленин выглядел и как работал? Кто решился (или: кому разрешили?) анкетировать вдову вождя? Что это за анкета, на которую Крупская должна была отвечать и которая, по мнению (добавим, что по ошибочному мнению) автора «известинской» статьи, не сохранилась? Почему, наконец, это странное анкетирование происходило только в 1935 году, спустя более чем десять лет после кончины вождя?
И так далее. Вопросы можно было бы множить… Кроме того, естественно, захотелось узнать, какие из ответов Н.К. Крупской на анкету Инстута мозга не вошли в текст публикации Института марксизма-ленинизма…
Конечно, анкетировать вдову Ленина и составлять характерологический портрет вождя было сложнее и опаснее, чем опрашивать родственников всех литераторов, академиков и партийных деятелей вместе взятых. Впрочем, неизвестно, составлялся ли вообще развернутый характерологический портрет Ленина, наподобие тех, которые составлялись сотрудниками Института мозга при изучении других экспонатов коллекции… Неизвестно, опрашивались ли другие люди из окружения Ленина (родственники, соратники по партии). Наверное, Крупской не задавали вопросы о сексуальных пристрастиях мужа, вредных привычках и т. п. По-видимому, достаточно жестко контролировались задаваемые вопросы и не менее жестко цензурировались ответы. Однако какие-то вопросы ей все-таки задавали и на какие-то вопросы она все-таки отвечала…
О том, как Институт мозга вел работу по изучению личности Ленина, можно пока скорее фантазировать, чем судить. Но мы в лучшем положении, чем автор «известинской» статьи 1963 года. Он честно отчитался о том, что «в деле» имеется «восемь страниц машинописного текста <… > с довольно редкими поправками». Следуя его указаниям, мы обратились к тому самому архивному делу. В нем, как и ожидалось, имеются упомянутые восемь страниц машинописи и упомянутая надпись рукой Крупской на первой странице: "Мои ответы на анкету
Института мозга в 1935 году". С гораздо большим удивлением мы обнаружили, что «за время пути собака могла подрасти». «Дело» с 1963 года в результате различных архивных миграций и пертурбаций существенно пополнилось материалами из других фондов. В результате там оказалось уже целых три машинописных экземпляра ответов Крупской на анкету (один – переплетенный), ученическая тетрадь, в которой ответы Крупской были записаны от руки, и еще – сама «Схема исследования», считавшаяся автором статьи несохранившейся. Рукопись более пространна, чем машинописи. Все экземпляры ответов Крупской, включая рукописный, содержат правку. Иногда правка носит стилистический характер. Однако в большинстве случаев это – вычеркивания. Думается, что вычеркивала не Крупская и не анкетировавший ее сотрудник Института мозга.
Путем сравнения рукописи с машинописными экземплярами нам удалось разобрать и восстановить большую часть вычеркнутого. Сокращению чаще всего подверглось то, что противоречило идеальному образу вождя, который, в свою очередь, определялся и корректировался партийными имиджмейкерами. Так, были вычеркнуты фразы о том, что Ленин не мучился ни галлюцинациями, ни судорогами, что он не болел морской болезнью… Вероятно, кощунственной казалась сама возможность заподозрить наличие у вождя этих недугов. Вычеркнули сообщение о том, что один глаз Ленина видел хуже, чем другой. Похоже, вообще любые замечания о пороках ленинского зрения принимались настороженно – не по причине ли идеологических штампов о его дальновидности? Во всяком случае, была снята мемуарная фраза о теще вождя, которая, оказывается, видела дальше и лучше, чем сам вождь. Зачеркнули сообщение Крупской о том, что ленинский голос – тенор. Вместо несолидного «тенора» вписали более приличествующий вождю «баритон»… Подпали под сокращение фрагменты с указаниями на то, что Ленин любил красоты природы, красиво одетых людей… Видимо, показалось, что вождю пролетариата такая любовь не к лицу… Вероятно, по той же причине убрали и пристрастие Ленина к легкому чтению, беллетристике, оставив при этом указания на интерес к энциклопедическим изданиям… И т. п.
Ниже публикуется самый полный вариант ответов Крупской на анкету Института мозга – по записям из ученической тетради.[126] Все зачеркнутое, что удалось разобрать, восстановлено. Восстановленные фрагменты выделены полужирным шрифтом.
У Н.С. Попова было две биографии: биография официальная, зафиксированная в служебных анкетах, и биография неофициальная, не особенно афишируемая…
Начнем с первой:
Попов Николай Семенович. Год рождения 1895. Уроженец бывшей Донской области. Среднее образование получил в Новочеркасской гимназии, в которой учился с 1906 по 1914 г. В 1914 г. поступил на Медицинский факультет Московского университета, который окончил только в 1922 г., т. к. были перерывы. Весной 1919 г. занятия прервались в связи с призывом на военную службу (в июне был освобожден, получив отсрочку). С декабря 1917 г. работал в бывшем Липецком уезде Тамбовской губернии сначала эпидемическим фельдшером, затем заведовал отделом Народного образования сначала волостного, потом уездного Исполкома, а затем, со второй половины 1919 г. – на эпидемии сыпного тифа как студент-медик, в Москве. Весной и летом 1920 г. ездил на Дон и Кубань с агитпоездом ВЦИК № 5 в качестве зав<едующего> Информ<ационным> отделом и секретаря политотдела поезда. С осени 1920 г. и до конца 1921 г. работал в качестве пом<ощника> военкома медфаков г. Москвы. С начала 1922 г. фактически возобновил занятия на медфаке, который и окончил летом 1923 г.
Первое известное нам упоминание об этом экзотическом документе просочилось в советскую печать на излете хрущевской «оттепели», в 1963 году. В газете «Известия» появилась статья, названная весьма банально – «Смел и отважен…», но имеющая интригующий позаголовок: «Что рассказывала Н.К. Крупская ученым о В.И. Ленине». В статье сообщалось:
В Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС хранится удивительный, никогда ранее не публиковавшийся документ. <…> Это – восемь страниц машинописного текста. На первой странице вверху рукою Крупской написано: "Мои ответы на анкету Института мозга в 1935 г. Н.К.".
Самой анкеты не сохранилось. Ответы же представляют собой сплошной машинописный текст с довольно редкими поправками, внесенными Надеждой Константиновной. Воспоминания Крупской должны были помочь ученым уяснить черты гениальной натуры Владимира Ильича и, конечно же, не предназначались для печати. Отсюда их некоторые особенности – частые повторы, обилие мелких штрихов и деталей в поведении и характере Владимира Ильича, иногда очень личный характер воспоминаний, что, в общем-то, было несвойственно Надежде Константиновне. Новая встреча с Ильичем волнует.[123]
В статье отмечалась та огромная историческая роль, которую вообще сыграла Н.К. Крупская в увековечении памяти Ленина:
Совершенно особое место в Лениниане занимают воспоминания самого близкого вождю человека – Надежды Константиновны Крупской. Убежденная революционерка, простой и обаятельный человек, видный деятель, любящая жена – она была рядом с Лениным более четверти века. <… > После смерти Владимира Ильича Надежда Константиновна начала писать воспоминания о нем. Эту работу она не прекращала до конца своих дней. Многочисленные статьи, речи Крупской воссоздают живой и многогранный облик Ильича, черты его характера. Писатели, художники, артисты и режиссеры, работая над образом Владимира Ильича, часто обращались к Надежде Константиновне за советом. Образ Ленина всегда привлекал внимание ученых.
Указывалось на особый, слишком личный характер этих не предназначавшихся для печати воспоминаний:
Надежда Константиновна решительно разрушает некоторые неверные, но уже ставшие чуть ли не традиционными представления о Ленине <…> Подробно и обстоятельно рассказывает Надежда Константиновна, как работал Ленин. <… > Очень подробно рассказывает Крупская о внешнем облике Ленина, его жестах, привычках, движениях, любимых занятиях <…> Суховато (как-никак анкета!) и потому особенно трогательно рассказывает Крупская об увлечениях, милых привычках Ильича <… > Надежда Константиновна говорит и о том, что Ленин не умел делать, о том, что он не любил. <… > Нельзя без волнения читать о том, как вел себя Ильич в трудные минуты жизни<… > и т. д.
И, главное, автор статьи обещал, что удивительный документ вскоре будет опубликован: "Впервые он будет частично приведен в подготовляемом Институтом втором издании Биографии В.И. Ленина".
Здесь имелся в виду, естественно, не Институт мозга, а Институт марксизма-ленинизма. Однако во втором издании «Биографии» В.И. Ленина,[124] так же, как, впрочем, и в последующие годы, ответам Крупской на анкету Института мозга не суждено было появиться: брежневская эпоха не поддерживала интерес к вождю «с человеческим лицом»… О документе, поспешно проанонсированном в 1963 году газетой «Известия», опять позабыли на долгие годы.
Уже при М.С. Горбачеве, в эпоху гласности и перестройки, к документу вернулись вновь. В 1989 году он был опубликован с купюрами в изданном Институтом марксизма-ленинизма собрании мемуаров о Ленине – под названием "Из ответов Н.К. Крупской на анкету Института мозга в 1935 г."[125]
И эта публикация, не сопровожденная пояснениями о природе текста, представляемого на суд читателям, и «известинский» анонс 1963 года порождали множество вопросов. Почему своими воспоминаниями о покойном муже Н.К. Крупская делилась на этот раз не с пионерами или молодыми коммунистами, и даже не просто с учеными, а со специалистами очень узкой области, с сотрудниками Института мозга? Какое дело было сотрудникам уважаемого заведения до того, как Ленин выглядел и как работал? Кто решился (или: кому разрешили?) анкетировать вдову вождя? Что это за анкета, на которую Крупская должна была отвечать и которая, по мнению (добавим, что по ошибочному мнению) автора «известинской» статьи, не сохранилась? Почему, наконец, это странное анкетирование происходило только в 1935 году, спустя более чем десять лет после кончины вождя?
И так далее. Вопросы можно было бы множить… Кроме того, естественно, захотелось узнать, какие из ответов Н.К. Крупской на анкету Инстута мозга не вошли в текст публикации Института марксизма-ленинизма…
Конечно, анкетировать вдову Ленина и составлять характерологический портрет вождя было сложнее и опаснее, чем опрашивать родственников всех литераторов, академиков и партийных деятелей вместе взятых. Впрочем, неизвестно, составлялся ли вообще развернутый характерологический портрет Ленина, наподобие тех, которые составлялись сотрудниками Института мозга при изучении других экспонатов коллекции… Неизвестно, опрашивались ли другие люди из окружения Ленина (родственники, соратники по партии). Наверное, Крупской не задавали вопросы о сексуальных пристрастиях мужа, вредных привычках и т. п. По-видимому, достаточно жестко контролировались задаваемые вопросы и не менее жестко цензурировались ответы. Однако какие-то вопросы ей все-таки задавали и на какие-то вопросы она все-таки отвечала…
О том, как Институт мозга вел работу по изучению личности Ленина, можно пока скорее фантазировать, чем судить. Но мы в лучшем положении, чем автор «известинской» статьи 1963 года. Он честно отчитался о том, что «в деле» имеется «восемь страниц машинописного текста <… > с довольно редкими поправками». Следуя его указаниям, мы обратились к тому самому архивному делу. В нем, как и ожидалось, имеются упомянутые восемь страниц машинописи и упомянутая надпись рукой Крупской на первой странице: "Мои ответы на анкету
Института мозга в 1935 году". С гораздо большим удивлением мы обнаружили, что «за время пути собака могла подрасти». «Дело» с 1963 года в результате различных архивных миграций и пертурбаций существенно пополнилось материалами из других фондов. В результате там оказалось уже целых три машинописных экземпляра ответов Крупской на анкету (один – переплетенный), ученическая тетрадь, в которой ответы Крупской были записаны от руки, и еще – сама «Схема исследования», считавшаяся автором статьи несохранившейся. Рукопись более пространна, чем машинописи. Все экземпляры ответов Крупской, включая рукописный, содержат правку. Иногда правка носит стилистический характер. Однако в большинстве случаев это – вычеркивания. Думается, что вычеркивала не Крупская и не анкетировавший ее сотрудник Института мозга.
Путем сравнения рукописи с машинописными экземплярами нам удалось разобрать и восстановить большую часть вычеркнутого. Сокращению чаще всего подверглось то, что противоречило идеальному образу вождя, который, в свою очередь, определялся и корректировался партийными имиджмейкерами. Так, были вычеркнуты фразы о том, что Ленин не мучился ни галлюцинациями, ни судорогами, что он не болел морской болезнью… Вероятно, кощунственной казалась сама возможность заподозрить наличие у вождя этих недугов. Вычеркнули сообщение о том, что один глаз Ленина видел хуже, чем другой. Похоже, вообще любые замечания о пороках ленинского зрения принимались настороженно – не по причине ли идеологических штампов о его дальновидности? Во всяком случае, была снята мемуарная фраза о теще вождя, которая, оказывается, видела дальше и лучше, чем сам вождь. Зачеркнули сообщение Крупской о том, что ленинский голос – тенор. Вместо несолидного «тенора» вписали более приличествующий вождю «баритон»… Подпали под сокращение фрагменты с указаниями на то, что Ленин любил красоты природы, красиво одетых людей… Видимо, показалось, что вождю пролетариата такая любовь не к лицу… Вероятно, по той же причине убрали и пристрастие Ленина к легкому чтению, беллетристике, оставив при этом указания на интерес к энциклопедическим изданиям… И т. п.
Ниже публикуется самый полный вариант ответов Крупской на анкету Института мозга – по записям из ученической тетради.[126] Все зачеркнутое, что удалось разобрать, восстановлено. Восстановленные фрагменты выделены полужирным шрифтом.
* * *
На обложке ученической тетради, послужившей основой нашей публикации, – две важные пометы: "Первая беседа – 19/IV-1935"; "Вторая беседа – 24/IV-35". Очевидно, что это и есть точные даты ответов Н.К. Крупской на анкету Института мозга. Ответы записаны характерным, запоминающимся почерком. И это почерк не Крупской, а Николая Семеновича Попова. Того самого сотрудника Института мозга, который интервьюировал вдову вождя 19 и 24 апреля 1935 года. На протяжении многих лет он был близок к семье Ульяновых, вхож в высокие круги… Этим, безусловно, и следует объяснять то, что именно он удостоился чести интервьюировать Крупскую. Вскоре, по-видимому, за эту же близость и «вхожесть» доктор Попов поплатился собственной жизнью. В мае 1938 года он был приговорен к высшей мере наказания, то есть – расстрелян.У Н.С. Попова было две биографии: биография официальная, зафиксированная в служебных анкетах, и биография неофициальная, не особенно афишируемая…
Начнем с первой:
Попов Николай Семенович. Год рождения 1895. Уроженец бывшей Донской области. Среднее образование получил в Новочеркасской гимназии, в которой учился с 1906 по 1914 г. В 1914 г. поступил на Медицинский факультет Московского университета, который окончил только в 1922 г., т. к. были перерывы. Весной 1919 г. занятия прервались в связи с призывом на военную службу (в июне был освобожден, получив отсрочку). С декабря 1917 г. работал в бывшем Липецком уезде Тамбовской губернии сначала эпидемическим фельдшером, затем заведовал отделом Народного образования сначала волостного, потом уездного Исполкома, а затем, со второй половины 1919 г. – на эпидемии сыпного тифа как студент-медик, в Москве. Весной и летом 1920 г. ездил на Дон и Кубань с агитпоездом ВЦИК № 5 в качестве зав<едующего> Информ<ационным> отделом и секретаря политотдела поезда. С осени 1920 г. и до конца 1921 г. работал в качестве пом<ощника> военкома медфаков г. Москвы. С начала 1922 г. фактически возобновил занятия на медфаке, который и окончил летом 1923 г.