Может быть, следующая свадьба будет их? Смотрю на девушку-Мастера необыкновенной красоты, и такая жалость просыпается к ней. Ведь Марика должна бы ненавидеть людей лютой ненавистью, а она обнимает нашего малыша и разговаривает с ним, совсем как добрая, ласковая сестра. Двадцать пять Мастеров, включая Мориса, и у каждого своя, неповторимая история несчастий и мучительного познания мира. Я улыбаюсь девушке, целующей моего сына, а самой так хочется подойти и обнять ее!
Веселье тем временем продолжается. Кто-то все еще танцует, кто-то переместился обратно в столовую. Люди вперемешку с вампирами. Разговаривают, шутят, смеются. Никто из моих друзей ничего не подозревает, и слава Богу!
Убедившись, что гости отдают должное угощениям и напиткам, а мама, как всегда, с успехом сумела занять всех беседой, я перекинула через руку кружевной шлейф и пошла показывать Полыхающей нетерпением Долли дом. За нами увязалась моя привычная компания: Шерри, Лестер, Дайана и вездесущий Рене Траум. На мою подругу розовый цвет действует, похоже, возбуждающе, она не замолкает. Ни Дайане, ни Шерри не удается вставить ни слова, впрочем, они и так бродят с широко открытыми от удивления и восторга ртами.
– Дорогуша, после всего увиденного ты не убедишь меня, что твой муж обычный провинциальный коп. Поверь, я знаю, что говорю, я тебя старше на целых шесть лет. Думала, что такие мужчины уже вымерли как динозавры. Банальная встреча в баре занюханного городка, и ты превратилась в принцессу! Очень необычный дом, похож на шкатулку с секретом. – Если бы она знала, как близка к истине! – Почему бы вам не жить здесь? Внешность и манеры твоего мужа, твоя известность откроют вам двери в лучшее общество. Впрочем, я выяснила, что друг Мориса, тот, с орлиным профилем, – французский барон, а веселый толстячок – испанский гранд. Мне только не понравился англичанин-блондин… О, какой прелестный столик! Дамы на редкость хороши! А этот красавчик-свидетель! Кстати, Гленда, женат? Держится великолепно, но интереса, которого я заслуживаю, он почему-то не проявляет. А впрочем, это по молодости лет. – Ну да, всего-навсего на шестьдесят один год старше тебя! – И все же странная компания, почти все из Европы, что их связывает с Морисом?
– У тебя острый глаз, подруга, считай, что они принадлежат к особому закрытому клубу для избранных. – Кажется, я уже научилась у своего супруга говорить чистую правду. – В дворянских корнях я не уверена, но по воспитанию и образованию, вполне достойны. Точно знаю, что Морис происходит из семьи плантаторов-южан. Отсюда и этот старый дом, картины, мебель – его наследство. Осторожно с этими рисунками, Рене. На них родители Мориса. Они трагически погибли, и маленькие портреты – все, что осталось. Рене, ты не мог бы увеличить и воспроизвести их в красках? Я хочу повесить их в одной очень интересной гостиной, где уже есть немного странный портрет. Пойдемте покажу, только не удивляйтесь.
Я веду друзей в зал с портретом «молодого» Мориса. Художник Рене, высокий, худой, с быстрыми карими глазами, воскликнул:
– Я, кажется… нет, уверен, узнаю руку своего пра-пра-прадеда! У нас, к сожалению, сохранились только две его картины и еще семейное предание, что Марко Антонио Секеларис после написания одного портрета сошел с ума, утверждая, что видел самого демона. – Если бы ты только знал, как он был недалек от истины! – Ты разве ничего не видишь странного в предке твоего мужа, Гленда? Я бы поклялся, что этот господин и Морис, одно и то же лицо! – Ох, Рене, не дай Бог, с твоей дотошностью ты докопаешься до всей правды! – Невероятно, сколько лет прошло, – больше ста!
Долли перебила художника:
– Прекрати, Рене, а то действительно пойдешь по стопам своего прародителя. У Балантена, в отличие от его пращура, живой, острый ум, довольно саркастическая усмешка. И ко всему прочему едкие замечания по поводу нашей компании. Невозмутимость, скорее всего, показная, но не исключаю и врожденную. Однако ставлю пятьдесят долларов, что с ним в постели Гленда не скучает. Когда он на тебя смотрит, его глаза сверкают, словно бриллианты у тебя в кольце. Дай-ка мне руку! Такого я еще не видела! И малыш Рей его полюбил. Счастливая! Я так тебе завидую!
Я обрадовалась:
– Правда? – и крепко сжала руку Долли. Пока не посыпались очередные вопросы, на которые не всегда можно дать ответ, предложила:
– Пойдем к остальным. Нехорошо надолго оставлять гостей. Долли, как я выгляжу?
– Сногсшибательно! Кстати, здесь хоть где-нибудь есть зеркало?
– В туалетной комнате, в конце коридора.
Я вернулась в большой зал и сразу нашла Мориса.
– Я показывала дом. Представляешь, как тесен мир: Рене Траум – правнук того самого художника, который писал твой портрет. У него недавно успешно прошла выставка последних работ. Часть из них купила известная галерея. Ему можно заказать портрет твоих родителей с маленьких рисунков. Я не очень долго отсутствовала? Никогда еще не была хозяйкой такого большого приема, обычно распоряжалась Долли. Тебе понравились мои друзья? Почему Магистр один? Можно я с ним поговорю?
И, не дожидаясь ответа мужа ни на один заданный невпопад вопрос, упорхнула, послав ему лишь воздушный поцелуй. Стараюсь сохранить плавную походку. Иду через весь зал, расточая улыбки. Главный гость совсем не скучает: он вполне благожелательно изучает присутствующих, слышит все их разговоры и даже мысли. Почему к нему никто не подходит, может, он сам не хочет? Тогда не удивлюсь, если упрусь лбом в стеклянную стену или ноги сами понесут меня в другую сторону. Нет, он приветливо улыбается мне навстречу.
– Можно я с вами погуляю под руку, сэр Соммерсби? Сегодня очень счастливый для меня день. Нет, все дни с Морисом были особенными. Я вас совсем другим представляла, а вы похожи на нашего друга, отца Грегори. Спасибо вам за все: за Мориса, за честь, которую вы нам оказали, почтя своим присутствием, за волшебный танец! – Мы не спеша идем через зал. Вампиры, стоящие на дороге с бокалами, немедленно с поклоном расступаются. Но нет в моем спутнике ни высокомерия, ни превосходства, лишь аристократическая признательность той почтительности, которую проявляют к его особе те, что ниже рангом, да добродушие и искреннее расположение к простым смертным, к людям, ко мне. Это придает мне еще больше смелости, ну, может быть, малую-малую толику нахальства: – Морис тоже проделывал такие штучки в Дак-Сити. Если бы я не была готова к чему-то подобному, могла бы и оконфузиться. – Какой у него юношеский, живой смех! – Мой папа немного напряжен. Он относится к числу людей агностиков, верит только в то, что видят его глаза. Они нам с Морисом поверил не сразу, но опустим подробности. Вы не сердитесь? Остальные гости думают, что вы председатель элитного клуба знатоков. Скажите, неужели можно удержать в голове такой запас информации, да еще на протяжении многих лет, и ничего не забыть? Я еще до Саха не добралась. А вы, поди, еще и старше его? Ой, простите, ваше величество, вы слишком ценны для того, чтобы я вас так мучила, как мой Рей старого гладиатора. Вы знаете, что не очень-то хорошо с вашей стороны так смеяться над невестой в день ее свадьбы! Позвольте вам представить – доктор Тимоти Рик, профессор, мой любимый учитель и не такой зануда, как я!
Гленда, нажми на тормоз, ты разговаривала с самим Магистром! А где священный трепет? Ох, и попадет мне от мужа! Эти господа с холодными носами, уж не надо мной ли они потешаются? И Морис с ними. Ну, держитесь!
– Рей, мама, Долли, Билл, Дилан!.. Играем в фанты?
Один из вампиров показал фокус, мгновенно переместившись из одного конца зала в другой. Профессор Рик под общий смех козлиным голоском спел детскую песенку. Испанский гранд вполне убедительно представил Роденовского «Мыслителя». Рене, о ужас, за две минуты нарисовал шарж на Магистра, и при этом его не поразило молнией! И все в таком духе до самой ночи.
После двенадцатого удара часов я вздрогнула и вспомнила, что половина присутствующих – вампиры. Но ничего ужасного не произошло, и праздник продолжался. Иоахимм исполнил арию Альфреда из «Травиаты», я думала, отобью ладоши, так ему хлопала. Его талант вызвал восторг у всех, а Долли пообещала, что вылезет из шкуры, но устроит Иоахимма в Нью-Йоркскую оперу. Ах, Долли, ты даже не догадываешься, что сорок лет назад, когда тебя еще и на свете не было, он уже блистал в Европе! Припозднилась ты со своей протекцией! Потом мы читали стихи, снова танцевали, играли в шарады, запускали маленький домашний салют.
Еще пара часов, и гости-люди стали расходиться. Полусонный Рей пожелал нам приятного путешествия. Какое еще путешествие? Морис, загадочно улыбаясь, вручил мне конверт. Вот это здорово! Билеты на самолет, в Европу. В Швейцарию!!! Настоящее романтическое путешествие! Интересно, почему это я – бедная девочка? Мы с родителями каждый год куда-нибудь ездили. Ну и что, что не была за океаном? Зато я много читала, хорошо знакома с классической европейской литературой, искусством и знаю даже про Швейцарию. Берн, Женевское озеро, Альпы с ледниками, сыр, часы, красавцы гвардейцы, охраняющие Ватикан. Кажется, в десятом веке она входила в состав Римской Империи. И самые потрясающие видовые картины. О Морис, вот это сюрприз! Ты никогда не перестанешь меня удивлять.
Мама, папа, Долли, короче все те, кто оставался ночевать в нашем доме, разошлись по своим комнатам отдыхать, а для нас вечер еще не закончился.
Мы вернулись в зал. Со стола уже убрали, и во главе на этот раз восседал Магистр. Мне позволили остаться, назвав «посвященной», одной из немногих. Здесь присутствует еще один человек – друг Марики. Я сажусь рядом с Морисом. Магистр смотрит на него долгим пронизывающим взглядом и говорит, очень тихо, мягко, неторопливо:
– Впервые за много лет мы собрались все вместе не для того, чтобы обсудить текущие дела и проблемы. Хотелось бы верить, что не в последний. Сэмюэль, – лорд Артур по-прежнему обращается к одному только Морису, – на тебя ложится серьезная ответственность за судьбу двух смертных. Уверен, ты пришел к такому решению продуманно, основываясь на логике и здравом смысле. Не мне судить, сколь верный ты выбрал путь. Убежден, ты знаешь, что делаешь. И никто не даст тебе более мудрого совета, чем тот, который ты можешь дать себе сам. Но ты еще слишком молод, и в этом единственный твой недостаток. Во всем остальном ты, Мастер Балантен, безупречен. У тебя доброе сердце – великий дар для бессмертного, но в этом же и твоя уязвимость. Со временем это пройдет, а пока ты обязан обуздать юношеский порыв, он может привести к необратимым последствиям. Получая заряд чувственных эмоций, с которыми тебе еще не приходилось сталкиваться, ты можешь не успеть усмирить свою Эготию[5]. С тысяча девятьсот двадцатого года ты не совершил ни одного необдуманного поступка и до сих пор чист. Ты можешь гордиться собой, мальчик. Больше мне нечего сказать. Да прибудет с тобой Суфи.[6]
С последними словами Магистр поднялся. Одновременно с ним встали все, низко склонив головы. Интересно, как мне, посвященной, проститься, если я встать-то со всеми встала, но остальных священнодействий не совершила, слушала Магистра, глядя на него, а не сидела, потупив взор, и склониться не склонилась? Тем не менее сэр Соммерсби подошел ко мне с теплой улыбкой и взял за руки.
– Спасибо, что пригласили меня в свой дом. Вы удивительное создание. Нашему другу Балантену чрезвычайно повезло встретить такую женщину, как вы. Большая редкость в нашем суетном мире. Будьте счастливы!
И исчез, будто его и не было. Мастера оживились немного и тоже начали расходиться. Я не удержалась, подошла наконец к Марике и крепко обняла ее. История этой двухсотвосьмидесятиоднолетней девушки тронула меня до глубины души. Весь вечер я порывалась подойти к ней, но подходящего случая до сих пор не представилось. Разумеется, она прочитала мои мысли и с ядовитой усмешечкой взглянула на Мориса, но мой муж остался невозмутим.
– Буду рада видеть тебя в своем доме с ответным визитом, Гленда. Спасибо за все.
Ее спутник поцеловал мне руку, и они удалились с медлительным спокойствием. Я проводила их взглядом и тут где-то за спиной услышала: «Магистр готовит Балантена себе в преемники». – «Кто бы в этом сомневался». Оглянулась, но никого уже не увидела. Вампиры расходились, растворялись, исчезали, и вот мы остались вдвоем. Я и мой Мастер. Он поцеловал меня в висок и мягко погладил пальцами по щеке.
– Морис, а что такое Суфи?
– Мудрость.
– А ты знаешь, что сэр Соммерсби готовит тебя в преемники?
– Догадываюсь, но я не прошел еще третью степень посвящения.
– Скажи, почему Магистр назвал тебя Сэмюэль?
– До посвящения меня звали Сэмюэль Мак-Каниган. Я родился с этим именем.
– Так значит, на самом деле я теперь называюсь миссис Мак-Каниган?
– Нет, дорогая, забудь. Ты – миссис Морис Балантен. Отныне, и присно, и во веки веков, – он засмеялся и, подойдя к окну, распахнул его настежь.
Зал наполнился звуками ночного сада. Шелестели листья на легком ветру, стрекотали цикады, вдалеке шумело море, чуть слышным эхом доносился крик чаек. Наверное, мой муж своим совершенным слухом улавливал миллионы других звуков, недоступных мне, а потом стоял и, вглядываясь в ночь, видел то, что мне было не дано.
Я подошла к нему и, обняв за талию, прильнула к его спине.
– Скоро наступит тяжелое для тебя время – рассвет. Поспи, я пока соберу чемоданы. Разбужу, когда придет такси. Я люблю тебя и буду самой хорошей женой на свете.
10
Веселье тем временем продолжается. Кто-то все еще танцует, кто-то переместился обратно в столовую. Люди вперемешку с вампирами. Разговаривают, шутят, смеются. Никто из моих друзей ничего не подозревает, и слава Богу!
Убедившись, что гости отдают должное угощениям и напиткам, а мама, как всегда, с успехом сумела занять всех беседой, я перекинула через руку кружевной шлейф и пошла показывать Полыхающей нетерпением Долли дом. За нами увязалась моя привычная компания: Шерри, Лестер, Дайана и вездесущий Рене Траум. На мою подругу розовый цвет действует, похоже, возбуждающе, она не замолкает. Ни Дайане, ни Шерри не удается вставить ни слова, впрочем, они и так бродят с широко открытыми от удивления и восторга ртами.
– Дорогуша, после всего увиденного ты не убедишь меня, что твой муж обычный провинциальный коп. Поверь, я знаю, что говорю, я тебя старше на целых шесть лет. Думала, что такие мужчины уже вымерли как динозавры. Банальная встреча в баре занюханного городка, и ты превратилась в принцессу! Очень необычный дом, похож на шкатулку с секретом. – Если бы она знала, как близка к истине! – Почему бы вам не жить здесь? Внешность и манеры твоего мужа, твоя известность откроют вам двери в лучшее общество. Впрочем, я выяснила, что друг Мориса, тот, с орлиным профилем, – французский барон, а веселый толстячок – испанский гранд. Мне только не понравился англичанин-блондин… О, какой прелестный столик! Дамы на редкость хороши! А этот красавчик-свидетель! Кстати, Гленда, женат? Держится великолепно, но интереса, которого я заслуживаю, он почему-то не проявляет. А впрочем, это по молодости лет. – Ну да, всего-навсего на шестьдесят один год старше тебя! – И все же странная компания, почти все из Европы, что их связывает с Морисом?
– У тебя острый глаз, подруга, считай, что они принадлежат к особому закрытому клубу для избранных. – Кажется, я уже научилась у своего супруга говорить чистую правду. – В дворянских корнях я не уверена, но по воспитанию и образованию, вполне достойны. Точно знаю, что Морис происходит из семьи плантаторов-южан. Отсюда и этот старый дом, картины, мебель – его наследство. Осторожно с этими рисунками, Рене. На них родители Мориса. Они трагически погибли, и маленькие портреты – все, что осталось. Рене, ты не мог бы увеличить и воспроизвести их в красках? Я хочу повесить их в одной очень интересной гостиной, где уже есть немного странный портрет. Пойдемте покажу, только не удивляйтесь.
Я веду друзей в зал с портретом «молодого» Мориса. Художник Рене, высокий, худой, с быстрыми карими глазами, воскликнул:
– Я, кажется… нет, уверен, узнаю руку своего пра-пра-прадеда! У нас, к сожалению, сохранились только две его картины и еще семейное предание, что Марко Антонио Секеларис после написания одного портрета сошел с ума, утверждая, что видел самого демона. – Если бы ты только знал, как он был недалек от истины! – Ты разве ничего не видишь странного в предке твоего мужа, Гленда? Я бы поклялся, что этот господин и Морис, одно и то же лицо! – Ох, Рене, не дай Бог, с твоей дотошностью ты докопаешься до всей правды! – Невероятно, сколько лет прошло, – больше ста!
Долли перебила художника:
– Прекрати, Рене, а то действительно пойдешь по стопам своего прародителя. У Балантена, в отличие от его пращура, живой, острый ум, довольно саркастическая усмешка. И ко всему прочему едкие замечания по поводу нашей компании. Невозмутимость, скорее всего, показная, но не исключаю и врожденную. Однако ставлю пятьдесят долларов, что с ним в постели Гленда не скучает. Когда он на тебя смотрит, его глаза сверкают, словно бриллианты у тебя в кольце. Дай-ка мне руку! Такого я еще не видела! И малыш Рей его полюбил. Счастливая! Я так тебе завидую!
Я обрадовалась:
– Правда? – и крепко сжала руку Долли. Пока не посыпались очередные вопросы, на которые не всегда можно дать ответ, предложила:
– Пойдем к остальным. Нехорошо надолго оставлять гостей. Долли, как я выгляжу?
– Сногсшибательно! Кстати, здесь хоть где-нибудь есть зеркало?
– В туалетной комнате, в конце коридора.
Я вернулась в большой зал и сразу нашла Мориса.
– Я показывала дом. Представляешь, как тесен мир: Рене Траум – правнук того самого художника, который писал твой портрет. У него недавно успешно прошла выставка последних работ. Часть из них купила известная галерея. Ему можно заказать портрет твоих родителей с маленьких рисунков. Я не очень долго отсутствовала? Никогда еще не была хозяйкой такого большого приема, обычно распоряжалась Долли. Тебе понравились мои друзья? Почему Магистр один? Можно я с ним поговорю?
И, не дожидаясь ответа мужа ни на один заданный невпопад вопрос, упорхнула, послав ему лишь воздушный поцелуй. Стараюсь сохранить плавную походку. Иду через весь зал, расточая улыбки. Главный гость совсем не скучает: он вполне благожелательно изучает присутствующих, слышит все их разговоры и даже мысли. Почему к нему никто не подходит, может, он сам не хочет? Тогда не удивлюсь, если упрусь лбом в стеклянную стену или ноги сами понесут меня в другую сторону. Нет, он приветливо улыбается мне навстречу.
– Можно я с вами погуляю под руку, сэр Соммерсби? Сегодня очень счастливый для меня день. Нет, все дни с Морисом были особенными. Я вас совсем другим представляла, а вы похожи на нашего друга, отца Грегори. Спасибо вам за все: за Мориса, за честь, которую вы нам оказали, почтя своим присутствием, за волшебный танец! – Мы не спеша идем через зал. Вампиры, стоящие на дороге с бокалами, немедленно с поклоном расступаются. Но нет в моем спутнике ни высокомерия, ни превосходства, лишь аристократическая признательность той почтительности, которую проявляют к его особе те, что ниже рангом, да добродушие и искреннее расположение к простым смертным, к людям, ко мне. Это придает мне еще больше смелости, ну, может быть, малую-малую толику нахальства: – Морис тоже проделывал такие штучки в Дак-Сити. Если бы я не была готова к чему-то подобному, могла бы и оконфузиться. – Какой у него юношеский, живой смех! – Мой папа немного напряжен. Он относится к числу людей агностиков, верит только в то, что видят его глаза. Они нам с Морисом поверил не сразу, но опустим подробности. Вы не сердитесь? Остальные гости думают, что вы председатель элитного клуба знатоков. Скажите, неужели можно удержать в голове такой запас информации, да еще на протяжении многих лет, и ничего не забыть? Я еще до Саха не добралась. А вы, поди, еще и старше его? Ой, простите, ваше величество, вы слишком ценны для того, чтобы я вас так мучила, как мой Рей старого гладиатора. Вы знаете, что не очень-то хорошо с вашей стороны так смеяться над невестой в день ее свадьбы! Позвольте вам представить – доктор Тимоти Рик, профессор, мой любимый учитель и не такой зануда, как я!
Гленда, нажми на тормоз, ты разговаривала с самим Магистром! А где священный трепет? Ох, и попадет мне от мужа! Эти господа с холодными носами, уж не надо мной ли они потешаются? И Морис с ними. Ну, держитесь!
– Рей, мама, Долли, Билл, Дилан!.. Играем в фанты?
Один из вампиров показал фокус, мгновенно переместившись из одного конца зала в другой. Профессор Рик под общий смех козлиным голоском спел детскую песенку. Испанский гранд вполне убедительно представил Роденовского «Мыслителя». Рене, о ужас, за две минуты нарисовал шарж на Магистра, и при этом его не поразило молнией! И все в таком духе до самой ночи.
После двенадцатого удара часов я вздрогнула и вспомнила, что половина присутствующих – вампиры. Но ничего ужасного не произошло, и праздник продолжался. Иоахимм исполнил арию Альфреда из «Травиаты», я думала, отобью ладоши, так ему хлопала. Его талант вызвал восторг у всех, а Долли пообещала, что вылезет из шкуры, но устроит Иоахимма в Нью-Йоркскую оперу. Ах, Долли, ты даже не догадываешься, что сорок лет назад, когда тебя еще и на свете не было, он уже блистал в Европе! Припозднилась ты со своей протекцией! Потом мы читали стихи, снова танцевали, играли в шарады, запускали маленький домашний салют.
Еще пара часов, и гости-люди стали расходиться. Полусонный Рей пожелал нам приятного путешествия. Какое еще путешествие? Морис, загадочно улыбаясь, вручил мне конверт. Вот это здорово! Билеты на самолет, в Европу. В Швейцарию!!! Настоящее романтическое путешествие! Интересно, почему это я – бедная девочка? Мы с родителями каждый год куда-нибудь ездили. Ну и что, что не была за океаном? Зато я много читала, хорошо знакома с классической европейской литературой, искусством и знаю даже про Швейцарию. Берн, Женевское озеро, Альпы с ледниками, сыр, часы, красавцы гвардейцы, охраняющие Ватикан. Кажется, в десятом веке она входила в состав Римской Империи. И самые потрясающие видовые картины. О Морис, вот это сюрприз! Ты никогда не перестанешь меня удивлять.
Мама, папа, Долли, короче все те, кто оставался ночевать в нашем доме, разошлись по своим комнатам отдыхать, а для нас вечер еще не закончился.
Мы вернулись в зал. Со стола уже убрали, и во главе на этот раз восседал Магистр. Мне позволили остаться, назвав «посвященной», одной из немногих. Здесь присутствует еще один человек – друг Марики. Я сажусь рядом с Морисом. Магистр смотрит на него долгим пронизывающим взглядом и говорит, очень тихо, мягко, неторопливо:
– Впервые за много лет мы собрались все вместе не для того, чтобы обсудить текущие дела и проблемы. Хотелось бы верить, что не в последний. Сэмюэль, – лорд Артур по-прежнему обращается к одному только Морису, – на тебя ложится серьезная ответственность за судьбу двух смертных. Уверен, ты пришел к такому решению продуманно, основываясь на логике и здравом смысле. Не мне судить, сколь верный ты выбрал путь. Убежден, ты знаешь, что делаешь. И никто не даст тебе более мудрого совета, чем тот, который ты можешь дать себе сам. Но ты еще слишком молод, и в этом единственный твой недостаток. Во всем остальном ты, Мастер Балантен, безупречен. У тебя доброе сердце – великий дар для бессмертного, но в этом же и твоя уязвимость. Со временем это пройдет, а пока ты обязан обуздать юношеский порыв, он может привести к необратимым последствиям. Получая заряд чувственных эмоций, с которыми тебе еще не приходилось сталкиваться, ты можешь не успеть усмирить свою Эготию[5]. С тысяча девятьсот двадцатого года ты не совершил ни одного необдуманного поступка и до сих пор чист. Ты можешь гордиться собой, мальчик. Больше мне нечего сказать. Да прибудет с тобой Суфи.[6]
С последними словами Магистр поднялся. Одновременно с ним встали все, низко склонив головы. Интересно, как мне, посвященной, проститься, если я встать-то со всеми встала, но остальных священнодействий не совершила, слушала Магистра, глядя на него, а не сидела, потупив взор, и склониться не склонилась? Тем не менее сэр Соммерсби подошел ко мне с теплой улыбкой и взял за руки.
– Спасибо, что пригласили меня в свой дом. Вы удивительное создание. Нашему другу Балантену чрезвычайно повезло встретить такую женщину, как вы. Большая редкость в нашем суетном мире. Будьте счастливы!
И исчез, будто его и не было. Мастера оживились немного и тоже начали расходиться. Я не удержалась, подошла наконец к Марике и крепко обняла ее. История этой двухсотвосьмидесятиоднолетней девушки тронула меня до глубины души. Весь вечер я порывалась подойти к ней, но подходящего случая до сих пор не представилось. Разумеется, она прочитала мои мысли и с ядовитой усмешечкой взглянула на Мориса, но мой муж остался невозмутим.
– Буду рада видеть тебя в своем доме с ответным визитом, Гленда. Спасибо за все.
Ее спутник поцеловал мне руку, и они удалились с медлительным спокойствием. Я проводила их взглядом и тут где-то за спиной услышала: «Магистр готовит Балантена себе в преемники». – «Кто бы в этом сомневался». Оглянулась, но никого уже не увидела. Вампиры расходились, растворялись, исчезали, и вот мы остались вдвоем. Я и мой Мастер. Он поцеловал меня в висок и мягко погладил пальцами по щеке.
– Морис, а что такое Суфи?
– Мудрость.
– А ты знаешь, что сэр Соммерсби готовит тебя в преемники?
– Догадываюсь, но я не прошел еще третью степень посвящения.
– Скажи, почему Магистр назвал тебя Сэмюэль?
– До посвящения меня звали Сэмюэль Мак-Каниган. Я родился с этим именем.
– Так значит, на самом деле я теперь называюсь миссис Мак-Каниган?
– Нет, дорогая, забудь. Ты – миссис Морис Балантен. Отныне, и присно, и во веки веков, – он засмеялся и, подойдя к окну, распахнул его настежь.
Зал наполнился звуками ночного сада. Шелестели листья на легком ветру, стрекотали цикады, вдалеке шумело море, чуть слышным эхом доносился крик чаек. Наверное, мой муж своим совершенным слухом улавливал миллионы других звуков, недоступных мне, а потом стоял и, вглядываясь в ночь, видел то, что мне было не дано.
Я подошла к нему и, обняв за талию, прильнула к его спине.
– Скоро наступит тяжелое для тебя время – рассвет. Поспи, я пока соберу чемоданы. Разбужу, когда придет такси. Я люблю тебя и буду самой хорошей женой на свете.
10
Мы отлично выспались в самолете. Я устроила мужа у иллюминатора, подложив подушку под голову и укрыв пледом до самого подбородка. А сама села рядом, вытянув ноги, чтобы до Мориса невозможно было добраться, не потревожив меня. И стюардесса, тронув меня за плечо, спросила, не нужна ли моему спутнику помощь. На ее взгляд он выглядел неважно. Пришлось сказать, что он всего-навсего боится летать самолетом, и поймала себя на мысли, что если бы лайнер рухнул, единственный, кто уж наверняка бы выжил, – это Морис.
Наконец я ступила на землю Европы, как когда-то Колумб – на новый материк. Нас ждал респектабельный курорт на берегу Женевского озера, но по моей просьбе мы остановились на пару дней в столице, в самом центре, в фешенебельном отеле, и из окна номера открывался вид на старый город и вершины гор вдалеке, покрытые снегом. Мой великолепный муж – в длинном белом пальто, с черным шарфом и перчатками. На мне короткое светло-серое с широкими рукавами и капюшоном, отделанное рыжим мехом. Нас приняли за американских миллионеров, но, когда Морис заговорил по-французски, подумали, что он парижанин. Уверена, что в Риме он итальянец, в Мадриде – испанец… Интересно, а в Японии? Он все время будет надо мной смеяться?
Наши чемоданы внесли в свадебный люкс. Быстро разобрать вещи. Они пробили изрядную брешь в моем банковском счете. Тебе хорошо, дорогой, ты можешь сэкономить на еде, а я не хочу рядом смотреться как простая девочка с фермы. В конце концов я известная писательница! Ну перестань же веселиться и пойдем скорее гулять!
– Что? Ты сам был здесь лет сорок назад?
Стюарт в коридоре внимательно посмотрел нам вслед.
Я с восторженным удивлением рассматриваю новый мир. Как здесь все не похоже на Америку! Забрели в старые кварталы. Да, по этим улочкам моя машина точно не пройдет. Морис шепчет мне на ухо:
– Погуляй, я скоро, – и пропал, я не успела даже кивнуть.
Дома вплотную друг к другу, маленькие окошки с неизменными цветочными горшками, старая черепица, мощеные камнями тротуары, где и два человека не разойдутся, крохотные магазинчики, кафе на три-четыре столика… Как будто декорация! Загляделась на готический собор Сан-Винцент. Я, кажется, читаю по-немецки! А там что? Все, я заблудилась… Растерянно озираюсь по сторонам. На мои расспросы здесь только пожимают плечами. Мне кто-то рассказывал, что, несмотря на то, что почти все европейцы говорят на английском, они все равно предпочитают общаться исключительно на своем родном, усиленно делая вид, что другого языка не понимают. Вот, мне представился случай убедиться.
И как быть? Морис вынырнул неизвестно откуда. Губы красные, глаза блестят, тщательно скрывает клыки. Ты успел перекусить, милый.
– Как ты меня нашел?
– Я найду мою любимую и в пустыне, и в толпе людей. Пойдем, я знаю один ресторанчик, если он еще существует, где тебя вкусно накормят самыми обычными блюдами.
За два дня мы осмотрели все самое интересное, облазили средневековые укрепления, купили кучу игрушек для Рея, отличные часы папе и подарки для мамы. И этим же вечером уже были в Лозанне. Живописные берега Женевского озера и волшебный мир окрестностей навсегда покорили меня!
Мы покидаем свой номер после полудня, чтобы я могла при свете дня увидеть все местные красоты, заходим в кафе и рестораны и до самого рассвета снова гуляем. Сегодня мы поехали в горы. Добираемся на машине на сколько возможно высоко, но мне непременно надо забраться еще выше. Я пыхчу, как старый паровоз, вскарабкиваясь на четвереньках на крутую скалу, а сзади спокойно идет Морис, да еще пощипывает меня за лодыжку, придавая скорости. Вот мы и наверху! У-ф-ф!.. Перчатки и колени в земле, волосы растрепались, зато Морис, улыбающийся и свежий, будто только что вышел из дома, и ни одного грязного пятнышка. Так и думала, отсюда вид еще лучше: озеро далеко внизу, кругом огромные сосны, в стороне водопад. Тянет посмотреть вниз с кручи. Только осторожно делаю шаг к краю, как сильная рука Мориса отдергивает меня назад и камень, на который я собиралась ступить, летит в пропасть. Обеими руками ухватилась за мужа, и голова закружилась от запоздалого чувства страха.
– Успокойся, дорогая, я слышал, что он еле держится. С тобой ничего не случится, когда я рядом.
Все, как в моих романах: путешествие, опасность и надежные руки любимого в нужный момент! Я выбираюсь из охватившей меня паники под ласковыми поцелуями и горячими словами, обжигающими ухо и висок:
– Хочешь, я подарю тебе весь мир?
– Да!
– Хочешь, всю мою любовь?
– Да!
– Хочешь навечно быть вместе?
– Да!
Я чувствую его пальцы на затылке, на шее… Отодвигает воротничок пушистого свитера. Холодный рот прикусывает кожу…
– Нет! – я закричала так громко, что отозвалось эхо.
Искаженное лицо бледнее обычного, жадные клыки полностью обнажены. Черные глаза смотрят бездонно и страшно. Настоящий властелин ада. Решительно освобождаюсь из цепких рук.
– Я не хочу, я такая, какая есть, ты меня такой взял в жены, такой я и останусь. И не надо, пощади!
Сердце сжали тоска и страх.
– Есть у вас, у людей, одна странная особенность – выдавать желаемое за действительное.
Как бы ты того ни хотела, я никогда не стану человеком, – сквозь клыки воздух вырывается с шипящим свистом, и я ежусь от холодного озноба, отводя глаза от подчиняющего взгляда чудовищных беспросветных глаз. Но постепенно речь его становится внятной и голос ровным, сухим, и от этого мороз бежит по коже. – Можно сколько угодно искусно придерживаться маскарада, то есть притворяться человеком, только сущность от этого не изменится. Ты можешь соль полить шоколадом, но она все равно останется солью. Для тебя слово «вечность» всего лишь символ, некая художественная обобщенность, а для меня вполне конкретное понятие, у которого нет иного смысла, кроме одного-единственного: вечность – это бессмертие. И если ты до сих пор этого не поняла, то только потому, что продолжаешь по-прежнему отождествлять меня пусть с необычным, но все-таки человеком. Как ты думаешь, почему я с постоянным упорством не перестаю повторять, что я не просто ИНОЙ? Я – вампир. Ты поверила в это, но полностью так и не осознала. А все потому, что не придаешь значения моим словам, они для тебя всего лишь абстракция, не имеющая под собой определенности. Пойми же наконец, меня, Гленда!
Морис взял меня за плечи и встряхнул несколько раз. Едва он опустил руки, как я плюхнулась на землю. Насколько же он прав! И насколько же я была легкомысленна, когда вдруг перестала воспринимать реальность! Любовь ли затмила мне глаза или необычная свадьба усыпила разум, не знаю… Я воспринимаю все только в том ракурсе, в каком мне удобно. Ежедневная охота? Так это как пойти попить пива. Чтение мыслей? Ну, нравится подглядывать, так я тебе еще и подыграю. Недюжинная физическая сила, ночной образ жизни, способность быстро двигаться? Все это забавляет, все приемлемо и удобоваримо. Но я не хочу, не желаю, чтобы меня вводили в транс, гипнотизировали, а уж тем более превращали в вампира. Не стремлюсь к бесконечной жизни, не намереваюсь видеть, как состарится и умрет мой сын, мои внуки. Я решительно вскинула глаза на Мориса:
– Понимаешь, Морис, не хочу!
Он протянул руку и поставил меня на ноги. Все человеческое в нем исчезло, испарилось без следа. Матово-белое лицо, как заснеженные вершины, бездонный, черный, пронизывающий до костей взгляд, клыки, которые он даже не собирается прятать, бескровные жесткие губы.
– Хотел бы тебя понять, но это не в моих силах. Посочувствовать, уступить – да. Пойти на компромисс – может быть. Только как смириться с тем, что все живое вокруг, а в особенности то, что становится неотъемлемой частью тебя самого, – заведомо вынужденная потеря? Возможно, через пару сотен лет я к этому привыкну. Буду со спокойной фатальностью расставаться с дорогими мне людьми, обретать новых, вновь терять. Тогда объясни мне, зачем все это вообще нужно? Держать в объятиях любимую женщину, заранее зная, что через несколько десятков лет тебе придется предать ее прах земле, когда в твоих силах сделать так, чтобы она стала вечной спутницей бессмертного существования. Все не так просто, как хотелось бы. Я черпаю в тебе новые, неведомые эмоции, мы превращаемся в единое целое, а что прикажешь потом делать со всем этим грузом чувств? Похоронить их вместе с тобой? И вычеркнуть навсегда из памяти? Так этого я тоже не могу!
– Морис, Морис, мой любимый, единственный, – мне не сдержать слез, горьких, отчаянных, слез острой жалости, разрывающих сердце. – Для меня любовью будет наполнена жизнь, пусть такая короткая по твоим меркам. Я научу тебя с ней существовать, открою сокровенные тайники души. Но это будет только, пока я остаюсь человеком. – Лицо и руки Мориса совершенно мокрые от слез и поцелуев. – Ты жил до сих пор со страхом, ненавистью, презрением. Когда же меня не станет, ты будешь продолжать жить с любовью. Она не уйдет вместе со мной в могилу. А может быть, потом ты встретишь девушку, которая будет в сто раз лучше, умнее, добрее меня и затронет в тебе еще какие-то неведомые струны, – я уже хлюпаю носом, опухшие глаза ничего не видят. – Нет, нет, это случится потом, а пока ты только мой!
Мы стоим, крепко обнявшись, одни на высокой скале, будто никого не осталось больше в мире и мы в центре этой пустоты, окруженные спокойной красотой молчаливых гор, бесконечного неба. Я со всхлипом вздохнула в промокшую на плече мягкую куртку Мориса. Надо успокоиться. Я не собираюсь сейчас умирать. У нас есть время насладиться каждым мигом общения, и будем растягивать эти мгновения, насколько возможно.
Нельзя появляться с таким лицом в отеле, все знают, что у нас медовый месяц. Надо умыться в том дивном водопаде. Похоже, из меня вытекло столько же слез, сколько в нем воды.
На руках у мужа спускаться гораздо быстрее. Мы оказались у машины раньше, чем я успела подумать, что забыла свои перчатки на вершине скалы.
Остаток дня мы провели в полном молчании, углубившись каждый в свои мысли. К вечеру я почувствовала себя неважно. Возможно, первая и, очень хочется надеяться, последняя в нашей совместной жизни семейная ссора окончательно выбила меня из колеи. Но Морис сразу определил, что у меня начинаются критические дни. Похоже, я переволновалась даже больше, чем ожидала. Ты теперь переедешь в другой номер? Ничего подобного? А как же…
Наконец я ступила на землю Европы, как когда-то Колумб – на новый материк. Нас ждал респектабельный курорт на берегу Женевского озера, но по моей просьбе мы остановились на пару дней в столице, в самом центре, в фешенебельном отеле, и из окна номера открывался вид на старый город и вершины гор вдалеке, покрытые снегом. Мой великолепный муж – в длинном белом пальто, с черным шарфом и перчатками. На мне короткое светло-серое с широкими рукавами и капюшоном, отделанное рыжим мехом. Нас приняли за американских миллионеров, но, когда Морис заговорил по-французски, подумали, что он парижанин. Уверена, что в Риме он итальянец, в Мадриде – испанец… Интересно, а в Японии? Он все время будет надо мной смеяться?
Наши чемоданы внесли в свадебный люкс. Быстро разобрать вещи. Они пробили изрядную брешь в моем банковском счете. Тебе хорошо, дорогой, ты можешь сэкономить на еде, а я не хочу рядом смотреться как простая девочка с фермы. В конце концов я известная писательница! Ну перестань же веселиться и пойдем скорее гулять!
– Что? Ты сам был здесь лет сорок назад?
Стюарт в коридоре внимательно посмотрел нам вслед.
Я с восторженным удивлением рассматриваю новый мир. Как здесь все не похоже на Америку! Забрели в старые кварталы. Да, по этим улочкам моя машина точно не пройдет. Морис шепчет мне на ухо:
– Погуляй, я скоро, – и пропал, я не успела даже кивнуть.
Дома вплотную друг к другу, маленькие окошки с неизменными цветочными горшками, старая черепица, мощеные камнями тротуары, где и два человека не разойдутся, крохотные магазинчики, кафе на три-четыре столика… Как будто декорация! Загляделась на готический собор Сан-Винцент. Я, кажется, читаю по-немецки! А там что? Все, я заблудилась… Растерянно озираюсь по сторонам. На мои расспросы здесь только пожимают плечами. Мне кто-то рассказывал, что, несмотря на то, что почти все европейцы говорят на английском, они все равно предпочитают общаться исключительно на своем родном, усиленно делая вид, что другого языка не понимают. Вот, мне представился случай убедиться.
И как быть? Морис вынырнул неизвестно откуда. Губы красные, глаза блестят, тщательно скрывает клыки. Ты успел перекусить, милый.
– Как ты меня нашел?
– Я найду мою любимую и в пустыне, и в толпе людей. Пойдем, я знаю один ресторанчик, если он еще существует, где тебя вкусно накормят самыми обычными блюдами.
За два дня мы осмотрели все самое интересное, облазили средневековые укрепления, купили кучу игрушек для Рея, отличные часы папе и подарки для мамы. И этим же вечером уже были в Лозанне. Живописные берега Женевского озера и волшебный мир окрестностей навсегда покорили меня!
Мы покидаем свой номер после полудня, чтобы я могла при свете дня увидеть все местные красоты, заходим в кафе и рестораны и до самого рассвета снова гуляем. Сегодня мы поехали в горы. Добираемся на машине на сколько возможно высоко, но мне непременно надо забраться еще выше. Я пыхчу, как старый паровоз, вскарабкиваясь на четвереньках на крутую скалу, а сзади спокойно идет Морис, да еще пощипывает меня за лодыжку, придавая скорости. Вот мы и наверху! У-ф-ф!.. Перчатки и колени в земле, волосы растрепались, зато Морис, улыбающийся и свежий, будто только что вышел из дома, и ни одного грязного пятнышка. Так и думала, отсюда вид еще лучше: озеро далеко внизу, кругом огромные сосны, в стороне водопад. Тянет посмотреть вниз с кручи. Только осторожно делаю шаг к краю, как сильная рука Мориса отдергивает меня назад и камень, на который я собиралась ступить, летит в пропасть. Обеими руками ухватилась за мужа, и голова закружилась от запоздалого чувства страха.
– Успокойся, дорогая, я слышал, что он еле держится. С тобой ничего не случится, когда я рядом.
Все, как в моих романах: путешествие, опасность и надежные руки любимого в нужный момент! Я выбираюсь из охватившей меня паники под ласковыми поцелуями и горячими словами, обжигающими ухо и висок:
– Хочешь, я подарю тебе весь мир?
– Да!
– Хочешь, всю мою любовь?
– Да!
– Хочешь навечно быть вместе?
– Да!
Я чувствую его пальцы на затылке, на шее… Отодвигает воротничок пушистого свитера. Холодный рот прикусывает кожу…
– Нет! – я закричала так громко, что отозвалось эхо.
Искаженное лицо бледнее обычного, жадные клыки полностью обнажены. Черные глаза смотрят бездонно и страшно. Настоящий властелин ада. Решительно освобождаюсь из цепких рук.
– Я не хочу, я такая, какая есть, ты меня такой взял в жены, такой я и останусь. И не надо, пощади!
Сердце сжали тоска и страх.
– Есть у вас, у людей, одна странная особенность – выдавать желаемое за действительное.
Как бы ты того ни хотела, я никогда не стану человеком, – сквозь клыки воздух вырывается с шипящим свистом, и я ежусь от холодного озноба, отводя глаза от подчиняющего взгляда чудовищных беспросветных глаз. Но постепенно речь его становится внятной и голос ровным, сухим, и от этого мороз бежит по коже. – Можно сколько угодно искусно придерживаться маскарада, то есть притворяться человеком, только сущность от этого не изменится. Ты можешь соль полить шоколадом, но она все равно останется солью. Для тебя слово «вечность» всего лишь символ, некая художественная обобщенность, а для меня вполне конкретное понятие, у которого нет иного смысла, кроме одного-единственного: вечность – это бессмертие. И если ты до сих пор этого не поняла, то только потому, что продолжаешь по-прежнему отождествлять меня пусть с необычным, но все-таки человеком. Как ты думаешь, почему я с постоянным упорством не перестаю повторять, что я не просто ИНОЙ? Я – вампир. Ты поверила в это, но полностью так и не осознала. А все потому, что не придаешь значения моим словам, они для тебя всего лишь абстракция, не имеющая под собой определенности. Пойми же наконец, меня, Гленда!
Морис взял меня за плечи и встряхнул несколько раз. Едва он опустил руки, как я плюхнулась на землю. Насколько же он прав! И насколько же я была легкомысленна, когда вдруг перестала воспринимать реальность! Любовь ли затмила мне глаза или необычная свадьба усыпила разум, не знаю… Я воспринимаю все только в том ракурсе, в каком мне удобно. Ежедневная охота? Так это как пойти попить пива. Чтение мыслей? Ну, нравится подглядывать, так я тебе еще и подыграю. Недюжинная физическая сила, ночной образ жизни, способность быстро двигаться? Все это забавляет, все приемлемо и удобоваримо. Но я не хочу, не желаю, чтобы меня вводили в транс, гипнотизировали, а уж тем более превращали в вампира. Не стремлюсь к бесконечной жизни, не намереваюсь видеть, как состарится и умрет мой сын, мои внуки. Я решительно вскинула глаза на Мориса:
– Понимаешь, Морис, не хочу!
Он протянул руку и поставил меня на ноги. Все человеческое в нем исчезло, испарилось без следа. Матово-белое лицо, как заснеженные вершины, бездонный, черный, пронизывающий до костей взгляд, клыки, которые он даже не собирается прятать, бескровные жесткие губы.
– Хотел бы тебя понять, но это не в моих силах. Посочувствовать, уступить – да. Пойти на компромисс – может быть. Только как смириться с тем, что все живое вокруг, а в особенности то, что становится неотъемлемой частью тебя самого, – заведомо вынужденная потеря? Возможно, через пару сотен лет я к этому привыкну. Буду со спокойной фатальностью расставаться с дорогими мне людьми, обретать новых, вновь терять. Тогда объясни мне, зачем все это вообще нужно? Держать в объятиях любимую женщину, заранее зная, что через несколько десятков лет тебе придется предать ее прах земле, когда в твоих силах сделать так, чтобы она стала вечной спутницей бессмертного существования. Все не так просто, как хотелось бы. Я черпаю в тебе новые, неведомые эмоции, мы превращаемся в единое целое, а что прикажешь потом делать со всем этим грузом чувств? Похоронить их вместе с тобой? И вычеркнуть навсегда из памяти? Так этого я тоже не могу!
– Морис, Морис, мой любимый, единственный, – мне не сдержать слез, горьких, отчаянных, слез острой жалости, разрывающих сердце. – Для меня любовью будет наполнена жизнь, пусть такая короткая по твоим меркам. Я научу тебя с ней существовать, открою сокровенные тайники души. Но это будет только, пока я остаюсь человеком. – Лицо и руки Мориса совершенно мокрые от слез и поцелуев. – Ты жил до сих пор со страхом, ненавистью, презрением. Когда же меня не станет, ты будешь продолжать жить с любовью. Она не уйдет вместе со мной в могилу. А может быть, потом ты встретишь девушку, которая будет в сто раз лучше, умнее, добрее меня и затронет в тебе еще какие-то неведомые струны, – я уже хлюпаю носом, опухшие глаза ничего не видят. – Нет, нет, это случится потом, а пока ты только мой!
Мы стоим, крепко обнявшись, одни на высокой скале, будто никого не осталось больше в мире и мы в центре этой пустоты, окруженные спокойной красотой молчаливых гор, бесконечного неба. Я со всхлипом вздохнула в промокшую на плече мягкую куртку Мориса. Надо успокоиться. Я не собираюсь сейчас умирать. У нас есть время насладиться каждым мигом общения, и будем растягивать эти мгновения, насколько возможно.
Нельзя появляться с таким лицом в отеле, все знают, что у нас медовый месяц. Надо умыться в том дивном водопаде. Похоже, из меня вытекло столько же слез, сколько в нем воды.
На руках у мужа спускаться гораздо быстрее. Мы оказались у машины раньше, чем я успела подумать, что забыла свои перчатки на вершине скалы.
Остаток дня мы провели в полном молчании, углубившись каждый в свои мысли. К вечеру я почувствовала себя неважно. Возможно, первая и, очень хочется надеяться, последняя в нашей совместной жизни семейная ссора окончательно выбила меня из колеи. Но Морис сразу определил, что у меня начинаются критические дни. Похоже, я переволновалась даже больше, чем ожидала. Ты теперь переедешь в другой номер? Ничего подобного? А как же…