Страница:
Монтень в своих трудах говорил о «невежестве неграмотного, которое предшествует знанию, и невежестве ученого, которое следует за знанием». Первое – это невежество того, кто не знает алфавита и не умеет читать. Второе – невежество человека, который неверно прочел огромное количество книг. Как справедливо сказал о них Поуп[7]:
Начитанность нередко означает количество, и только иногда – качество чтения. Пессимист и мизантроп Шопенгауэр начал активно выступать против излишнего чтения, когда понял, что в большинстве своем люди читают пассивно и бездумно заглатывают «отравленную» беспорядочную информацию. Бэкон[8] и Гоббс[9] разделяли его точку зрения. Так, Бэкон говорил: «Одни книги пробуют на вкус, другие – проглатывают, и лишь немногие – разжевывают и усваивают». Эта общая для многих идея основана на четком разграничении способов чтения, соответствующих разным видам литературы.
Чтобы избежать этой ошибки, рассмотрим еще одно различие в типах обучения, которое существенно влияет на сам процесс чтения и его отношение к образованию в целом. Если моя мысль вам незнакома или несколько сложна, предлагаю считать следующие страницы испытанием вашей способности читать. Сейчас хороший повод начать активное чтение – выделять ключевые слова, отмечать различия, наблюдать, как расширяется значение исходной фразы.
В истории образования люди всегда четко различали два источника знаний: учебу и открытие. Учеба – это процесс, в ходе которого один человек обучает другого устно или письменно. Но знания можно приобрести и без учителя. Это возможно, иначе каждый учитель должен был бы иметь своего учителя. Но кто же тогда научился первым? Таким образом, должна существовать возможность открытия – узнавания нового в результате поиска, исследования или размышления, но без участия учителя в этом процессе.
Открытие имеет такое же отношение к учебе, как узнавание нового без помощи учителя к узнаванию нового с его непосредственным участием. В обоих случаях деятельность по изучению берет на себя тот, кто учится. Будет большой ошибкой предполагать, что открытие активно, а обучение пассивно. Ведь пассивное узнавание нового так же невозможно, как и абсолютно пассивное чтение.
Разница между двумя видами узнавания чего-то нового состоит в особенностях материала, над которым работает учащийся. При поддержке учителя он выполняет определенные действия с сообщаемой ему информацией. Он работает со словом, устным или письменным. Он учится путем чтения или слушания. Кстати, обратите внимание на тесную взаимосвязь процессов чтения и слушания. Если не брать в расчет небольшие различия между этими двумя способами коммуникации, можно сказать, что чтение и слушание – это одно и то же искусство учиться. Но когда учащийся двигается вперед самостоятельно, он постигает новое скорее из самой природы, чем из слова – сказанного или написанного. Такое обучение представляет собой чистый акт открытия. Трактуя слово «чтение» в широком смысле, можно сказать, что открытие – это искусство чтения природы, а обучение (с учителем) – это искусство чтения книг или (если включать сюда и процесс слушания) искусство учиться благодаря словам.
А как же мышление? Если под словом «мышление» мы подразумеваем использование разума для получения знаний и если возможность приобретения знаний исчерпывается обучением и открытием, то совершенно очевидно, что мышление всегда сопровождает один из этих видов деятельности. Думать необходимо как в процессе чтения и слушания, так и в процессе исследования. Разумеется, способы мышления отличаются – так же, как и способы обучения.
Многие считают, что использование мышления более свойственно процессам исследования и открытия, чем формату занятий с учителем. Так происходит, потому что чтение и слушание часто относят к пассивным видам деятельности. Вероятно, и в самом деле чтение ради информации не требует такой умственной работы, как исследование или открытие. Это менее активный способ чтения. Но данное утверждение неприменимо к более активному чтению – то есть к усилию понять. Никто из людей, практикующих такой способ чтения, не скажет, что он возможен без мышления.
Вообще мышление – это только одна сторона механизма обучения. Помимо этого необходимо наблюдать, запоминать и создавать в воображении образы того, что не поддается наблюдению. Существует тенденция особо выделять роль этих действий в процессе исследования или открытия, забывая и недооценивая их важность при обучении путем чтения или слушания. Стоит на миг задуматься, и вы поймете, что способности чувствовать и рассуждать подкреплены теми же навыками, которые помогают совершать открытия: проницательностью, хорошей памятью, богатым воображением и, конечно, разумом, способным к анализу и рефлексии. Хотя в целом эти навыки совпадают, в двух видах обучения они могут использоваться совершенно по-разному.
Вторую ошибку совершают те, кто пишет об искусстве мышления так, словно оно тождественно искусству открытия. Яркий пример такой ошибки, оказавшей колоссальное влияние на всю систему образования в Америке, – это работа Джона Дьюи «Как мы мыслим». Она стала настольной книгой многих тысяч учителей, подготовленных в наших учебных заведениях. Профессор Дьюи рассматривает мышление как процесс, запускающийся исключительно при совершении открытий. Но это лишь один из двух основных способов мышления. Не менее важно понимать, как мы мыслим, когда читаем книгу или слушаем лекцию. Быть может, для учителей это даже важнее, поскольку искусство читать мы можем связать с искусством учиться, так же как искусство писать напрямую связано с искусством читать. Я уверен – тот, кто плохо читает, не может хорошо писать. Кроме того, очень сомневаюсь, что неумеющий учиться способен учить.
Вероятно, эти ошибки имеют комплексную причину. Отчасти они связаны с ложным предположением, что преподавание и исследование являются активными действиями, а чтение и обучение – исключительно пассивными. Отчасти – с преувеличением роли научного метода, при котором упор делается на исследовании как единственном условии для запуска процесса мышления. Вероятно, было время, когда люди совершали противоположную ошибку, преувеличивая значимость чтения книг и слишком мало внимания уделяя «чтению» природы. Тем не менее нас это не оправдывает. Обе крайности одинаково неприемлемы. В гармоничном образовании следует придавать равное значение обоим типам обучения и соответствующим навыкам. Какой бы ни была причина этих ошибок, результат их воздействия на американское образование очевиден. Возможно, именно они повлекли за собой почти полное пренебрежение осмысленным чтением в школьной системе. Гораздо больше времени уходит на то, чтобы учить человека навыкам самостоятельного обретения знаний. По-моему, нет особой заслуги в том, чтобы тратить время на самостоятельные поиски того, что уже кто-то открыл. Лучше сберечь мастерство для исследования неизведанного и оттачивать его, перенимая опыт и знания у тех, кто уже владеет и готов делиться ими.
Невероятно много времени тратится впустую на лабораторные занятия. Как правило, присутствие огромного количества лабораторных работ в учебных планах оправдывают тем, что они якобы учат мыслить. Это верно, но учат они лишь одному способу мышления. Любой всесторонне образованный человек, даже профессиональный исследователь с научной степенью, должен уметь учиться по книгам. Человечество – поколение за поколением – не должно осваивать всю мудрость мира и учить все с нуля. По сути, это невозможно и бессмысленно. И данный процесс напрямую коррелирует с навыками чтения. Если не развивать мастерство чтения, что как раз и наблюдается сегодня в американском образовании, читать будут все реже. Можно приобретать новые знания, общаясь с природой – она всегда будет отвечать на вопросы человека, – но нет смысла разговаривать с предками, не научившись слушать.
Вы скажете, что разница между чтением книг и «чтением» природы невелика. Однако следует помнить, что проявления природы – это не символы, которые транслируют что-то от имени другого человека, и не слова, которые можно прочесть или услышать. И не забывайте: когда мы стремимся учиться непосредственно у природы, наша главная цель состоит в том, чтобы понять мир, в котором мы живем. Мы не соглашаемся и не спорим с природой, как в случае с книгами.
Когда мы стремимся учиться по книгам, наша главная цель остается такой же. Но в этом случае мы должны сначала убедиться, что правильно поняли, о чем говорится в той или иной книге. Только тогда мы можем согласиться или не согласиться с автором. Процесс понимания природы непосредственно отличается от понимания книги путем интерпретации. Критичность необходима только в последнем случае.
Если вы зададите вопрос живому учителю, вероятно, он вам ответит. Если вы не поймете полученный ответ, у вас останется шанс попросить объяснений вместо долгих обдумываний. Задавая подобный вопрос книге, вы должны будете ответить на него самостоятельно. В этом отношении книга сродни природе. Когда вы с ней заговорите, она ответит ровно настолько, насколько вы сами способны к мышлению и анализу.
Конечно, я не утверждаю, что ответ учителя избавит вас от дальнейшей работы. Так бывает только с простыми вопросами о конкретных фактах. Но ожидая объяснений, вы получаете их лишь в том случае, если поняли ответ. Тем не менее, когда учитель присутствует рядом, у вас есть шанс понять его, в отличие от ситуации, когда слова учителя содержатся в книге.
Однако надо помнить, что книги тоже можно читать под руководством учителей. Таким образом, следует более детально рассмотреть отношение между книгами и учителями – и между способами обучения по книгам и с помощью учителей. Это тема следующей главы. Она рассчитана прежде всего на тех, кто еще учится, но будет актуальна и для всех остальных, поскольку продолжение образования зависит исключительно от книг, и нам следует знать, как по ним учиться. Возможно, нам даже повезло, что рядом больше нет учителей.
Глава четвертая
Преподавание, как мы уже убедились, – это процесс, в котором один человек учится у другого посредством коммуникации. Таким образом, преподавание следует отличать от открытия, когда человек узнает нечто самостоятельно, наблюдая и размышляя, а не получая информацию от кого-то со стороны. Разумеется, в жизни оба способа обучения тесно взаимосвязаны. Люди помогают друг другу, в том числе и в получении знаний. Тем не менее, если очень постараться, всегда можно вспомнить, как получено конкретное знание – от другого человека или самостоятельно.
Мы помним, как именно научились чему-либо – по книге или у учителя. Из самого слова «научиться» следует, что книгу, из которой мы что-то узнали, тоже можно причислить к категории учителей. Таким образом, следует различать учителей пишущих и говорящих – тех, кого мы читаем, и тех, кого слушаем.
Для удобства я буду называть говорящего учителя одушевленным. Это человек, с которым мы находимся в личном контакте. Книги же назовем неодушевленными учителями. Обратите внимание: я не утверждаю, что автора книги уже нет среди живых. Он может быть вполне бодрым и одушевленным преподавателем, который не только ведет лекции, но и заставляет читать свои книги.
Неважно, жив ли автор. Книга – это неодушевленный предмет. Она не может с нами заговорить или ответить на вопрос. Она не развивается и не меняет свое мнение. Она что-то сообщает, но с ней невозможно общаться так, как иногда это получается с одушевленными учителями. Редкие случаи, когда удается поговорить с автором книги, помогают осознать, чего мы лишены, если автора нет в живых или с ним утеряна связь.
Таким образом, выясняется следующее. Одушевленный учитель лишь способствует нашим собственным открытиям. Он не может сам дать все необходимые знания, ведь тогда это уже не будет открытием. Такой учитель с готовностью приведет нас к точке, с которой совершаются открытия, то есть расскажет, как правильно исследовать, наблюдать и мыслить в процессе поиска. А еще он поможет освоить все эти действия. В целом, конечно, данный метод – прерогатива авторов наподобие Дьюи с его книгой «Как мы мыслим» и тех, кто стремится научить всех действовать по своим правилам.
Поскольку нас прежде всего интересует чтение – и другие способы обучения с преподавателем, – будет правильно ограничить тему дискуссии ролью учителя, состоящей в том, чтобы передавать знания или помогать нам их получать от кого-то. Поэтому пока мы будем считать одушевленного учителя источником знаний, а не наставником, который помогает учиться что-то делать.
В качестве источника знаний одушевленный учитель конкурирует или сотрудничает с нашими неодушевленными учителями – то есть с книгами. Говоря о конкуренции, я имею в виду, что многие преподаватели рассказывают студентам на лекциях о том, чему можно научиться по книгам, которые они сами прочли перед выходом к аудитории. Сотрудничеством я называю ситуацию, когда реальный преподаватель каким-то образом делит функции учителя между собой и книгами: часть материала он рассказывает студентам, как правило, добавляя к содержанию своей лекции знания, почерпнутые в книгах, а остальное предлагает учить по книгам.
Если бы это была единственная функция одушевленного учителя по передаче знания, то все, чему учат в школе, можно было бы освоить за ее пределами и без помощи учителей. Но прочесть самому всегда сложнее, чем услышать чей-то пересказ. Возможно, пришлось бы читать больше книг, если бы учиться можно было только по ним. Тем не менее, если одушевленный учитель может передать только те знания, которые получил из книг, вы способны получить их сами, непосредственно с помощью чтения. И усвоите вы их на том же уровне, если читаете не хуже.
Подозреваю, что чтение поможет вам больше, если вы ищете понимание, а не информацию. Да, многие из нас подвержены пороку пассивного чтения, но большинство людей не менее пассивно реагируют на лекции. Есть удачная шутка, что на лекции записи преподавателя становятся конспектом студента, минуя сознание обоих.
Как правило, конспектирование – это не активное усвоение материала, а почти автоматическая запись сказанного. Привычка к нему тем чаще становится суррогатом учебы и мышления, чем дольше человек получает образование в учебных заведениях. Хуже всего обстоят дела на юридических и медицинских факультетах, а также в аспирантурах. Спрашивается, как можно отличить студента от аспиранта? Если, войдя в аудиторию, вы скажете «Доброе утро», студенты ответят вам, а аспиранты законспектируют ваши слова.
Одушевленный учитель выполняет еще две функции, связанные с книгами. Первая – это повторение. Все мы помним свой школьный опыт, когда учитель рассказывал в классе то же самое, что потом задавал прочесть в учебнике, написанном им самим или его коллегами. Каюсь, я тоже так поступал. Помню, как я вел свой первый курс. Это были основы психологии. К курсу прилагался учебник. Экзамен по этому курсу предполагал, что студент должен выучить только то, что сказано в учебнике. Единственной моей задачей как преподавателя было помочь учебнику выполнить эту нехитрую функцию. На своих лекциях я частично задавал вопросы из числа тех, которые могут встретиться на экзамене, и, кроме того, читал лекции, пересказывая главы из книги своими словами.
Изредка я пытался что-то объяснить, но если студент прочел и усвоил учебник, то он мог понять эту мысль самостоятельно. Если он не умел так читать, то, скорее всего, мое объяснение не могло ему помочь.
Большинство студентов проходили этот курс ради оценки, а не ради собственной пользы. Поскольку на экзамене проверялось не понимание, а запоминание, они считали мои объяснения пустой тратой времени и чистым самолюбованием. Не знаю, почему студенты продолжали ходить на эти занятия. Если бы они прочли учебник, как спортивные новости, с тем же вниманием к подробностям, то сдали бы экзамен, не тратя время на мои нудные лекции.
В наши дни книгопечатание стало рутинным и привычным делом, так что вряд ли новые оригинальные идеи будут утрачены, если их никто не услышит во время лекций. Тем не менее до Вильяма Кэкстона[10] одушевленный учитель выполнял эту функцию чаще. Именно поэтому в Средние века студенты могли пересечь всю Европу только ради того, чтобы услышать знаменитого учителя. Если углубиться в историю европейского образования, то можно вспомнить время, когда знание еще не сформировалось и – соответственно – не возникла традиция изучения опыта, который текущее поколение получало у предшествующего и передавало следующему. Тогда, безусловно, учитель был в первую очередь носителем знания, а во вторую – его транслятором. То есть должен был совершить собственное открытие, перед тем как учить других.
Сегодняшняя ситуация представляет собой другую крайность. Одушевленный учитель – это в первую очередь тот, кто учит, а не делает открытия. Большинство своих знаний он получил от других учителей, одушевленных и неодушевленных. Таков обобщенный портрет среднестатистического учителя, который чаще всего не способен быть автором оригинального сообщения. Поэтому он повторяет или перенимает знания учителей, уже покинувших этот мир. В любом случае его студенты могут легко научиться всему, что он знает, читая те же книги.
Что касается передачи знаний, единственное оправдание одушевленного учителя звучит очень практично – плоть слаба, и человек выбирает самый легкий путь. Весь багаж лекций, заданий и экзаменов – это наиболее надежный и продуктивный способ передачи определенного объема информации и даже некоторого уровня понимания подрастающему поколению. Но обучив школьников хорошо читать, мы все равно вряд ли сможем доверить им весь труд чтения для самостоятельной учебы.
Самоучка – столь же редкое явление, как и человек, разбогатевший с нуля. Большинство людей не получают настоящего образования и не зарабатывают состояние только своими силами. Но такие люди существуют, а значит, это в принципе возможно. Редкость подобных случаев указывает на исключительные качества этих людей – выдержку и внутреннюю дисциплину, терпение и упорство. В этом смысле знания напоминают богатство: большинству из нас нужно скармливать с ложечки даже крохи.
Эти факты и их последствия для системы образования не отменяют главного. То, что верно для реальных учителей, так же верно и для всех учебников, задачников или программ. Все они содержат не более чем повторение, компиляцию и краткий пересказ того, что можно найти в других книгах, нередко даже в книгах одного уровня.
Тем не менее есть одно исключение. Назовем одушевленных учителей, которые являются авторами оригинальных идей, главными учителями. Их всегда мало, хотя среди ныне живущих преподавателей есть и главные, и самые обычные. Значит, подобное разделение применимо и к разговору о неодушевленных учителях. Ведь книги тоже бывают главными и второстепенными.
Главными книгами я считаю те, в которых содержатся оригинальные идеи. Конечно, они не всегда стопроцентно оригинальны. Напротив, абсолютная оригинальность нереальна и порочна. Она реальна только в гипотетический момент зарождения культурной традиции. И по определению порочна, потому что не следует открывать самостоятельно то, чему можно научиться у других. Лучшая оригинальность – та, которая добавляет что-то важное в фонд знаний, созданный традицией обучения. Незнание или отрицание традиции может привести к ложной или пустой оригинальности.
Великие книги во всех областях знаний в определенном смысле всегда оригинальны. Обычно их называют классикой, но в понимании большинства людей это слово имеет неверную и отталкивающую коннотацию – неверную из-за намека на древность и отталкивающую из-за предполагаемой нечитабельности. Великие книги создавались и создаются – вчера и сегодня. Неправда, что их трудно читать. Напротив, это самые читаемые книги – и они более других заслуживают внимания.
«Дурак набитый, уйму разных книгМы сплошь и рядом встречаем таких грамотных неучей, читающих много и плохо. Греческое слово, означающее подобную смесь учености и глупости, свойственную «пожирателям» книг всех времен, на наш язык переводится и как «недоучка», и как «второкурсник».
Он проглотил, но ни в одну не вник».
Начитанность нередко означает количество, и только иногда – качество чтения. Пессимист и мизантроп Шопенгауэр начал активно выступать против излишнего чтения, когда понял, что в большинстве своем люди читают пассивно и бездумно заглатывают «отравленную» беспорядочную информацию. Бэкон[8] и Гоббс[9] разделяли его точку зрения. Так, Бэкон говорил: «Одни книги пробуют на вкус, другие – проглатывают, и лишь немногие – разжевывают и усваивают». Эта общая для многих идея основана на четком разграничении способов чтения, соответствующих разным видам литературы.
– 4 —
Мы немного продвинулись в понимании фразы «чтение – это учеба». Мы знаем, что в процессе чтения можно кое-чему научиться, приобретя знание, но не навык. Однако будет большой ошибкой считать, что способ чтения, при котором мы получаем информацию или что-то понимаем, идентичен способу обучения, с помощью которого мы приобретаем знания. Это будет равноценно утверждению, будто знания можно получить лишь в результате чтения.Чтобы избежать этой ошибки, рассмотрим еще одно различие в типах обучения, которое существенно влияет на сам процесс чтения и его отношение к образованию в целом. Если моя мысль вам незнакома или несколько сложна, предлагаю считать следующие страницы испытанием вашей способности читать. Сейчас хороший повод начать активное чтение – выделять ключевые слова, отмечать различия, наблюдать, как расширяется значение исходной фразы.
В истории образования люди всегда четко различали два источника знаний: учебу и открытие. Учеба – это процесс, в ходе которого один человек обучает другого устно или письменно. Но знания можно приобрести и без учителя. Это возможно, иначе каждый учитель должен был бы иметь своего учителя. Но кто же тогда научился первым? Таким образом, должна существовать возможность открытия – узнавания нового в результате поиска, исследования или размышления, но без участия учителя в этом процессе.
Открытие имеет такое же отношение к учебе, как узнавание нового без помощи учителя к узнаванию нового с его непосредственным участием. В обоих случаях деятельность по изучению берет на себя тот, кто учится. Будет большой ошибкой предполагать, что открытие активно, а обучение пассивно. Ведь пассивное узнавание нового так же невозможно, как и абсолютно пассивное чтение.
Разница между двумя видами узнавания чего-то нового состоит в особенностях материала, над которым работает учащийся. При поддержке учителя он выполняет определенные действия с сообщаемой ему информацией. Он работает со словом, устным или письменным. Он учится путем чтения или слушания. Кстати, обратите внимание на тесную взаимосвязь процессов чтения и слушания. Если не брать в расчет небольшие различия между этими двумя способами коммуникации, можно сказать, что чтение и слушание – это одно и то же искусство учиться. Но когда учащийся двигается вперед самостоятельно, он постигает новое скорее из самой природы, чем из слова – сказанного или написанного. Такое обучение представляет собой чистый акт открытия. Трактуя слово «чтение» в широком смысле, можно сказать, что открытие – это искусство чтения природы, а обучение (с учителем) – это искусство чтения книг или (если включать сюда и процесс слушания) искусство учиться благодаря словам.
А как же мышление? Если под словом «мышление» мы подразумеваем использование разума для получения знаний и если возможность приобретения знаний исчерпывается обучением и открытием, то совершенно очевидно, что мышление всегда сопровождает один из этих видов деятельности. Думать необходимо как в процессе чтения и слушания, так и в процессе исследования. Разумеется, способы мышления отличаются – так же, как и способы обучения.
Многие считают, что использование мышления более свойственно процессам исследования и открытия, чем формату занятий с учителем. Так происходит, потому что чтение и слушание часто относят к пассивным видам деятельности. Вероятно, и в самом деле чтение ради информации не требует такой умственной работы, как исследование или открытие. Это менее активный способ чтения. Но данное утверждение неприменимо к более активному чтению – то есть к усилию понять. Никто из людей, практикующих такой способ чтения, не скажет, что он возможен без мышления.
Вообще мышление – это только одна сторона механизма обучения. Помимо этого необходимо наблюдать, запоминать и создавать в воображении образы того, что не поддается наблюдению. Существует тенденция особо выделять роль этих действий в процессе исследования или открытия, забывая и недооценивая их важность при обучении путем чтения или слушания. Стоит на миг задуматься, и вы поймете, что способности чувствовать и рассуждать подкреплены теми же навыками, которые помогают совершать открытия: проницательностью, хорошей памятью, богатым воображением и, конечно, разумом, способным к анализу и рефлексии. Хотя в целом эти навыки совпадают, в двух видах обучения они могут использоваться совершенно по-разному.
– 5 —
Я хотел бы еще раз обратить внимание своих читателей на две распространенные ошибки. Первую допускают те, кто пишет или говорит об искусстве мышления так, словно оно существует само по себе. Поскольку механизм мышления всегда напрямую связан с процессами обучения или исследования, напрашивается единственно верный вывод: искусство мышления не может существовать отдельно от искусства чтения и слушания с одной стороны и от искусства открытий – с другой. По аналогии с утверждением, что чтение – это учеба, правильно будет сказать, что чтение – это мышление. Подробно охарактеризовать искусство мышления можно только в контексте детального анализа чтения и исследования.Вторую ошибку совершают те, кто пишет об искусстве мышления так, словно оно тождественно искусству открытия. Яркий пример такой ошибки, оказавшей колоссальное влияние на всю систему образования в Америке, – это работа Джона Дьюи «Как мы мыслим». Она стала настольной книгой многих тысяч учителей, подготовленных в наших учебных заведениях. Профессор Дьюи рассматривает мышление как процесс, запускающийся исключительно при совершении открытий. Но это лишь один из двух основных способов мышления. Не менее важно понимать, как мы мыслим, когда читаем книгу или слушаем лекцию. Быть может, для учителей это даже важнее, поскольку искусство читать мы можем связать с искусством учиться, так же как искусство писать напрямую связано с искусством читать. Я уверен – тот, кто плохо читает, не может хорошо писать. Кроме того, очень сомневаюсь, что неумеющий учиться способен учить.
Вероятно, эти ошибки имеют комплексную причину. Отчасти они связаны с ложным предположением, что преподавание и исследование являются активными действиями, а чтение и обучение – исключительно пассивными. Отчасти – с преувеличением роли научного метода, при котором упор делается на исследовании как единственном условии для запуска процесса мышления. Вероятно, было время, когда люди совершали противоположную ошибку, преувеличивая значимость чтения книг и слишком мало внимания уделяя «чтению» природы. Тем не менее нас это не оправдывает. Обе крайности одинаково неприемлемы. В гармоничном образовании следует придавать равное значение обоим типам обучения и соответствующим навыкам. Какой бы ни была причина этих ошибок, результат их воздействия на американское образование очевиден. Возможно, именно они повлекли за собой почти полное пренебрежение осмысленным чтением в школьной системе. Гораздо больше времени уходит на то, чтобы учить человека навыкам самостоятельного обретения знаний. По-моему, нет особой заслуги в том, чтобы тратить время на самостоятельные поиски того, что уже кто-то открыл. Лучше сберечь мастерство для исследования неизведанного и оттачивать его, перенимая опыт и знания у тех, кто уже владеет и готов делиться ими.
Невероятно много времени тратится впустую на лабораторные занятия. Как правило, присутствие огромного количества лабораторных работ в учебных планах оправдывают тем, что они якобы учат мыслить. Это верно, но учат они лишь одному способу мышления. Любой всесторонне образованный человек, даже профессиональный исследователь с научной степенью, должен уметь учиться по книгам. Человечество – поколение за поколением – не должно осваивать всю мудрость мира и учить все с нуля. По сути, это невозможно и бессмысленно. И данный процесс напрямую коррелирует с навыками чтения. Если не развивать мастерство чтения, что как раз и наблюдается сегодня в американском образовании, читать будут все реже. Можно приобретать новые знания, общаясь с природой – она всегда будет отвечать на вопросы человека, – но нет смысла разговаривать с предками, не научившись слушать.
Вы скажете, что разница между чтением книг и «чтением» природы невелика. Однако следует помнить, что проявления природы – это не символы, которые транслируют что-то от имени другого человека, и не слова, которые можно прочесть или услышать. И не забывайте: когда мы стремимся учиться непосредственно у природы, наша главная цель состоит в том, чтобы понять мир, в котором мы живем. Мы не соглашаемся и не спорим с природой, как в случае с книгами.
Когда мы стремимся учиться по книгам, наша главная цель остается такой же. Но в этом случае мы должны сначала убедиться, что правильно поняли, о чем говорится в той или иной книге. Только тогда мы можем согласиться или не согласиться с автором. Процесс понимания природы непосредственно отличается от понимания книги путем интерпретации. Критичность необходима только в последнем случае.
– 6 —
До сих пор я исходил из того, что чтение и слушание можно считать обучением у кого-то. В некоторой степени это верно, поскольку они являются теми способами обучения, для которых необходимо уметь учиться у другого человека. Прослушивание курса лекций во многом похоже на чтение книги. Большинство правил, которые я сформулирую относительно чтения книг, применимы и к прослушиванию лекций. И все же есть причина затеять дискуссию об искусстве чтения или хотя бы отвести чтению ведущую роль, а прочие виды деятельности счесть второстепенными. Дело в том, что слушание – это обучение с живым учителем, а чтение – обучение с человеком, которого физически нет рядом с вами: он либо уже покинул этот мир, либо просто находится далеко от вас.Если вы зададите вопрос живому учителю, вероятно, он вам ответит. Если вы не поймете полученный ответ, у вас останется шанс попросить объяснений вместо долгих обдумываний. Задавая подобный вопрос книге, вы должны будете ответить на него самостоятельно. В этом отношении книга сродни природе. Когда вы с ней заговорите, она ответит ровно настолько, насколько вы сами способны к мышлению и анализу.
Конечно, я не утверждаю, что ответ учителя избавит вас от дальнейшей работы. Так бывает только с простыми вопросами о конкретных фактах. Но ожидая объяснений, вы получаете их лишь в том случае, если поняли ответ. Тем не менее, когда учитель присутствует рядом, у вас есть шанс понять его, в отличие от ситуации, когда слова учителя содержатся в книге.
Однако надо помнить, что книги тоже можно читать под руководством учителей. Таким образом, следует более детально рассмотреть отношение между книгами и учителями – и между способами обучения по книгам и с помощью учителей. Это тема следующей главы. Она рассчитана прежде всего на тех, кто еще учится, но будет актуальна и для всех остальных, поскольку продолжение образования зависит исключительно от книг, и нам следует знать, как по ним учиться. Возможно, нам даже повезло, что рядом больше нет учителей.
Глава четвертая
Учителя: одушевленные и неодушевленные
– 1 —
Можно учиться, слушая лекцию, а можно – читая книгу. Поэтому сейчас мы поговорим о книгах и учителях, чтобы расширить представление о чтении как о полноценном обучении.Преподавание, как мы уже убедились, – это процесс, в котором один человек учится у другого посредством коммуникации. Таким образом, преподавание следует отличать от открытия, когда человек узнает нечто самостоятельно, наблюдая и размышляя, а не получая информацию от кого-то со стороны. Разумеется, в жизни оба способа обучения тесно взаимосвязаны. Люди помогают друг другу, в том числе и в получении знаний. Тем не менее, если очень постараться, всегда можно вспомнить, как получено конкретное знание – от другого человека или самостоятельно.
Мы помним, как именно научились чему-либо – по книге или у учителя. Из самого слова «научиться» следует, что книгу, из которой мы что-то узнали, тоже можно причислить к категории учителей. Таким образом, следует различать учителей пишущих и говорящих – тех, кого мы читаем, и тех, кого слушаем.
Для удобства я буду называть говорящего учителя одушевленным. Это человек, с которым мы находимся в личном контакте. Книги же назовем неодушевленными учителями. Обратите внимание: я не утверждаю, что автора книги уже нет среди живых. Он может быть вполне бодрым и одушевленным преподавателем, который не только ведет лекции, но и заставляет читать свои книги.
Неважно, жив ли автор. Книга – это неодушевленный предмет. Она не может с нами заговорить или ответить на вопрос. Она не развивается и не меняет свое мнение. Она что-то сообщает, но с ней невозможно общаться так, как иногда это получается с одушевленными учителями. Редкие случаи, когда удается поговорить с автором книги, помогают осознать, чего мы лишены, если автора нет в живых или с ним утеряна связь.
– 2 —
Какова же роль одушевленного учителя в нашем образовании? Он может оказать бесценную помощь в приобретении множества конкретных навыков: вырезать бумажные вертушки в детском саду, складывать буквы в слова в младших классах, писать и читать, умножать и делить, готовить и шить, делать табуреты, в конце концов. Одушевленный учитель помогает совершенствоваться в любом искусстве, даже в искусстве саморазвития, проведения опытов или чтения. При этом обычно используется не только речь. Учитель указывает и показывает, что именно нужно делать, и иногда помогает выполнять нужные действия. Без сомнения, в таких вопросах одушевленный учитель гораздо эффективнее. Ведь даже самый эффективный самоучитель не сможет отвести вас за руку к цели или сказать в нужный момент: «Не делай так. Делай вот так!»Таким образом, выясняется следующее. Одушевленный учитель лишь способствует нашим собственным открытиям. Он не может сам дать все необходимые знания, ведь тогда это уже не будет открытием. Такой учитель с готовностью приведет нас к точке, с которой совершаются открытия, то есть расскажет, как правильно исследовать, наблюдать и мыслить в процессе поиска. А еще он поможет освоить все эти действия. В целом, конечно, данный метод – прерогатива авторов наподобие Дьюи с его книгой «Как мы мыслим» и тех, кто стремится научить всех действовать по своим правилам.
Поскольку нас прежде всего интересует чтение – и другие способы обучения с преподавателем, – будет правильно ограничить тему дискуссии ролью учителя, состоящей в том, чтобы передавать знания или помогать нам их получать от кого-то. Поэтому пока мы будем считать одушевленного учителя источником знаний, а не наставником, который помогает учиться что-то делать.
В качестве источника знаний одушевленный учитель конкурирует или сотрудничает с нашими неодушевленными учителями – то есть с книгами. Говоря о конкуренции, я имею в виду, что многие преподаватели рассказывают студентам на лекциях о том, чему можно научиться по книгам, которые они сами прочли перед выходом к аудитории. Сотрудничеством я называю ситуацию, когда реальный преподаватель каким-то образом делит функции учителя между собой и книгами: часть материала он рассказывает студентам, как правило, добавляя к содержанию своей лекции знания, почерпнутые в книгах, а остальное предлагает учить по книгам.
Если бы это была единственная функция одушевленного учителя по передаче знания, то все, чему учат в школе, можно было бы освоить за ее пределами и без помощи учителей. Но прочесть самому всегда сложнее, чем услышать чей-то пересказ. Возможно, пришлось бы читать больше книг, если бы учиться можно было только по ним. Тем не менее, если одушевленный учитель может передать только те знания, которые получил из книг, вы способны получить их сами, непосредственно с помощью чтения. И усвоите вы их на том же уровне, если читаете не хуже.
Подозреваю, что чтение поможет вам больше, если вы ищете понимание, а не информацию. Да, многие из нас подвержены пороку пассивного чтения, но большинство людей не менее пассивно реагируют на лекции. Есть удачная шутка, что на лекции записи преподавателя становятся конспектом студента, минуя сознание обоих.
Как правило, конспектирование – это не активное усвоение материала, а почти автоматическая запись сказанного. Привычка к нему тем чаще становится суррогатом учебы и мышления, чем дольше человек получает образование в учебных заведениях. Хуже всего обстоят дела на юридических и медицинских факультетах, а также в аспирантурах. Спрашивается, как можно отличить студента от аспиранта? Если, войдя в аудиторию, вы скажете «Доброе утро», студенты ответят вам, а аспиранты законспектируют ваши слова.
Одушевленный учитель выполняет еще две функции, связанные с книгами. Первая – это повторение. Все мы помним свой школьный опыт, когда учитель рассказывал в классе то же самое, что потом задавал прочесть в учебнике, написанном им самим или его коллегами. Каюсь, я тоже так поступал. Помню, как я вел свой первый курс. Это были основы психологии. К курсу прилагался учебник. Экзамен по этому курсу предполагал, что студент должен выучить только то, что сказано в учебнике. Единственной моей задачей как преподавателя было помочь учебнику выполнить эту нехитрую функцию. На своих лекциях я частично задавал вопросы из числа тех, которые могут встретиться на экзамене, и, кроме того, читал лекции, пересказывая главы из книги своими словами.
Изредка я пытался что-то объяснить, но если студент прочел и усвоил учебник, то он мог понять эту мысль самостоятельно. Если он не умел так читать, то, скорее всего, мое объяснение не могло ему помочь.
Большинство студентов проходили этот курс ради оценки, а не ради собственной пользы. Поскольку на экзамене проверялось не понимание, а запоминание, они считали мои объяснения пустой тратой времени и чистым самолюбованием. Не знаю, почему студенты продолжали ходить на эти занятия. Если бы они прочли учебник, как спортивные новости, с тем же вниманием к подробностям, то сдали бы экзамен, не тратя время на мои нудные лекции.
– 3 —
Последнюю функцию сложно сформулировать. Возможно, я назову ее «функция оригинального сообщения». Представьте себе одушевленного учителя, который знает нечто, чего не найдешь в книгах. Это должно быть то, что он открыл сам и еще нигде не опубликовал. Так бывает редко. Сегодня это чаще всего происходит в области специальных стипендий или научных исследований. Иногда аспирантура включает в программу обучения курс лекций, которые содержат что-то оригинальное. Если вам не повезло и вы пропустили такие лекции, можно утешиться тем, что вскоре этот материал будет непременно опубликован.В наши дни книгопечатание стало рутинным и привычным делом, так что вряд ли новые оригинальные идеи будут утрачены, если их никто не услышит во время лекций. Тем не менее до Вильяма Кэкстона[10] одушевленный учитель выполнял эту функцию чаще. Именно поэтому в Средние века студенты могли пересечь всю Европу только ради того, чтобы услышать знаменитого учителя. Если углубиться в историю европейского образования, то можно вспомнить время, когда знание еще не сформировалось и – соответственно – не возникла традиция изучения опыта, который текущее поколение получало у предшествующего и передавало следующему. Тогда, безусловно, учитель был в первую очередь носителем знания, а во вторую – его транслятором. То есть должен был совершить собственное открытие, перед тем как учить других.
Сегодняшняя ситуация представляет собой другую крайность. Одушевленный учитель – это в первую очередь тот, кто учит, а не делает открытия. Большинство своих знаний он получил от других учителей, одушевленных и неодушевленных. Таков обобщенный портрет среднестатистического учителя, который чаще всего не способен быть автором оригинального сообщения. Поэтому он повторяет или перенимает знания учителей, уже покинувших этот мир. В любом случае его студенты могут легко научиться всему, что он знает, читая те же книги.
Что касается передачи знаний, единственное оправдание одушевленного учителя звучит очень практично – плоть слаба, и человек выбирает самый легкий путь. Весь багаж лекций, заданий и экзаменов – это наиболее надежный и продуктивный способ передачи определенного объема информации и даже некоторого уровня понимания подрастающему поколению. Но обучив школьников хорошо читать, мы все равно вряд ли сможем доверить им весь труд чтения для самостоятельной учебы.
Самоучка – столь же редкое явление, как и человек, разбогатевший с нуля. Большинство людей не получают настоящего образования и не зарабатывают состояние только своими силами. Но такие люди существуют, а значит, это в принципе возможно. Редкость подобных случаев указывает на исключительные качества этих людей – выдержку и внутреннюю дисциплину, терпение и упорство. В этом смысле знания напоминают богатство: большинству из нас нужно скармливать с ложечки даже крохи.
Эти факты и их последствия для системы образования не отменяют главного. То, что верно для реальных учителей, так же верно и для всех учебников, задачников или программ. Все они содержат не более чем повторение, компиляцию и краткий пересказ того, что можно найти в других книгах, нередко даже в книгах одного уровня.
Тем не менее есть одно исключение. Назовем одушевленных учителей, которые являются авторами оригинальных идей, главными учителями. Их всегда мало, хотя среди ныне живущих преподавателей есть и главные, и самые обычные. Значит, подобное разделение применимо и к разговору о неодушевленных учителях. Ведь книги тоже бывают главными и второстепенными.
Главными книгами я считаю те, в которых содержатся оригинальные идеи. Конечно, они не всегда стопроцентно оригинальны. Напротив, абсолютная оригинальность нереальна и порочна. Она реальна только в гипотетический момент зарождения культурной традиции. И по определению порочна, потому что не следует открывать самостоятельно то, чему можно научиться у других. Лучшая оригинальность – та, которая добавляет что-то важное в фонд знаний, созданный традицией обучения. Незнание или отрицание традиции может привести к ложной или пустой оригинальности.
Великие книги во всех областях знаний в определенном смысле всегда оригинальны. Обычно их называют классикой, но в понимании большинства людей это слово имеет неверную и отталкивающую коннотацию – неверную из-за намека на древность и отталкивающую из-за предполагаемой нечитабельности. Великие книги создавались и создаются – вчера и сегодня. Неправда, что их трудно читать. Напротив, это самые читаемые книги – и они более других заслуживают внимания.