Страница:
— Ты так говоришь, будто уже был в этом"Звездолёте-100».
— Конечно! Как же я мог там не побывать, если дядя Артём возил нас на космодром? Я облазил весь корабль: отсеки, салон, отделение двигателей, осмотрел все его электронно-кибернетические устройства. Дядя Артём показал мне и объяснил, а в рубке управления даже позволил нажимать на…
— Дай честное слово, что все это правда! — Толя сел на песок.
— А зачем мне врать тебе?
Потом они сели в автолет и помчались к своему дому, и опять сзади, с боков и по радио раздавались сигналы и предупреждения улично-воздушной регулировки. Однако Толя уже не очень пугался их. Он сидел, прижатый скоростью к спинке сиденья, и думал: «Нет, Колесникову нельзя даже намекать об этом! Вот если б рядом были Серёжа и Петя с Андрюшей, тогда другое дело: им бы можно было рассказать обо всем…»
— Конечно! Как же я мог там не побывать, если дядя Артём возил нас на космодром? Я облазил весь корабль: отсеки, салон, отделение двигателей, осмотрел все его электронно-кибернетические устройства. Дядя Артём показал мне и объяснил, а в рубке управления даже позволил нажимать на…
— Дай честное слово, что все это правда! — Толя сел на песок.
— А зачем мне врать тебе?
Потом они сели в автолет и помчались к своему дому, и опять сзади, с боков и по радио раздавались сигналы и предупреждения улично-воздушной регулировки. Однако Толя уже не очень пугался их. Он сидел, прижатый скоростью к спинке сиденья, и думал: «Нет, Колесникову нельзя даже намекать об этом! Вот если б рядом были Серёжа и Петя с Андрюшей, тогда другое дело: им бы можно было рассказать обо всем…»
Глава 4. ОТОБРАННЫЕ ПРАВА
Дела у Жоры были из рук вон плохи. Он опять проспал. Что уж тут делать — любил он поспать. Недавно отец привёз домой взамен устаревших роботов, помогавших по хозяйству, двух новейшей марки, и в то время, когда отец с матерью были на работе, они старательно пылесосили и убирали квартиру, стирали, гладили и готовили еду. Так что Жоре нечего было делать, и он целыми днями шатался по городу или по двору. Спать он мог до полудня. А так как слишком много спать вредно, отец приказал одному из роботов будить его в восемь утра — пластмассовым крючком стаскивать одеяло.
Робот и сегодня аккуратно стащил с него одеяло, тоненько пропищав:
«Подъем, лежебока!» — однако Жора не проснулся, а только досадливо лягнул ногой н продолжал спать без одеяла. А когда он вскочил с постели и спросонья уставился на часы, было уже девять.
Жора буквально впрыгнул в штаны, сунул руки в рукава рубашки и, не помывшись и даже не поев — а уж этого почти никогда не случалось с ним! — бросился к лифту. Нажал синюю кнопочку вызова и стал заправлять рубаху в штаны, застёгивать пуговицы. И те три секунды, в течение которых он спускался вниз, он лихорадочно действовал: глядясь во все три зеркала кабины, поправлял ворот рубахи и, хорошенько плюнув на ладонь, приглаживал торчащие во все стороны жёсткие, как щетина, волосы. И когда лифт доставил его вниз, вид у Жоры был что надо: щеки блестели, как подрумяненные, щедро смазанные маслом блины, глаза радостно сияли, и ремень на тугом животе был аккуратно затянут — даже кончик его не торчал, как обычно, и сторону…
И не скажешь, что недоспал! И не скажешь, что совсем не завтракал… Он суматошно выскочил из лифта, хотя почти безошибочно знал, что и сегодня все потеряно. Конечно же, Леночка опять уехала на репетицию…
И ведь сам же виноват во всем! Две недели назад он прочёл в городе объявление, что скоро на их Центральном стадионе состоится Большой Праздник Южного Лета, что в нем могут принять участие все желающие, начиная с семи лет, — певцы и певицы, гимнасты и гимнастки, танцоры и танцовщицы… Прочёл это Жора и тут же подумал: а знает ли об этом Леночка? Надо сказать ей… Вдруг она подойдёт и будет танцевать в балете перед всем городом? Жоре стало очень хорошо. С этим настроением он на ходу прыгнул в автолет. И хотя дверь сзади сильно прищемила его штаны, и Жора не мог повернуться, и пассажиры посмеивались над ним, он особенно не огорчался: сейчас расскажет Леночке… Однако во дворе её не оказалось; а вообще-то она частенько появляется возле цветов, любуется ими, наблюдает, как роботы старательно поливают их реденьким дождиком; и недавно она даже попросила Жору сказать отцу, чтоб он привёз ещё одного механического поливальщика, потому что лето стояло очень жаркое.
Итак, Леночки во дворе не оказалось и был прекрасный предлог ворваться к ней прямо домой. Это он и сделал, и в первый раз без всякого стеснения.
— Лён… Праздник!.. Слышала? — сразу выплеснул он из себя, сильно запыхавшись.
Леночка играла на маленьком электронном пианино. Услышав его, она недовольно встряхнула длинными волосами и слегка повернула к нему голову:
— А помедленней ты можешь говорить?
— Могу… — И, мучаясь, Жора стал тянуть, как неживой, но когда наконец добрался до главного — до сути объявления, Леночка нетерпеливо вскочила с вертящегося стула и замахнулась на него нотами:
— Ты что как мёртвый? Скорей говори!
Ну, Жора и сказал. Слово в слово запомнил объявление. — Жорочка, спасибо! — Леночка так подпрыгнула, что её коротенькое голубое платье на мгновение встало колоколом, крутанулось вокруг неё, а потом опустилось. Жора был счастлив, что доставил ей столько радости.
Кто же думал, что все обернётся по-иному? … Жора выскочил из лифта и своей тяжеловатой походкой побежал во двор. И посмотрел на её окно. Конечно же, оно, как и вчера, было пусто! А прежде, до того как Жора сообщил ей про объявление, и главный балетмейстер Праздника посмотрел, как она танцует, и одобрил, включил её в отобранную группу и сказал, что, возможно даже, ей будет поручена центральная роль в балетном спектакле, — до всего этого Леночка ровно в девять утра любила расчёсывать свои волосы у окна, и Жора всегда глядел из-за платана, как из-под её синего гребня выбегают длинные светлые струйки и ложатся на плечи…
Окно её было пусто, и Жора в какой уже раз клял себя, что проспал.
Внезапно он почувствовал страшный приступ голода и поплёлся к дому. И здесь он увидел Толю, который вышел из своего подъезда. Вид его поразил Жору. Жора никогда не мог понять, как можно быть грустным, унылым, когда в мире все так ясно, приятно, беззаботно и столько солнца, радости, игр; когда на каждом углу города в киосках можно взять великолепное ананасовое или клубничное мороженое, которое так и тает на кончике языка, и когда город завален вкуснейшими бананами — ешь сколько влезет! — и когда магазины полны большими кокосовыми орехами: пробей дырочку и пей; когда можно решительно ничего не делать: не бегать высунув язык, как Алька, в изобразительную студию Дворца юных, чтоб научиться рисовать и писать масляными красками; не спешить в астрономический кружок того же дворца, как Толя, чтоб рассматривать в телескоп далёкие звезды и планеты — как будто это самое интересное; не мотаться по разным раскопкам, как Андрюшка-археолог; не рваться в ледяную тоскливую Антарктиду, где создано несколько оазисов-городов… Зачем вся эта суета, когда можно жить, как живётся, легко и весело, и взрослые при этом не очень будут тебя ругать…
— Эй, Толька, а моль относится к бабочкам? — крикнул Жора. — Могу принести отцу!.. Поймал вчера и спрятал в коробочку.
— Оставь её себе… Ты Колесникова не видел? Его машины нет в гараже?
И не успел Жора ответить, как в гараже — огромном подземном, с плавным выездом вверх гараже, расположенном в конце двора, взревел двигатель. Не Колёсников ли?..
Мимо Толи в красном автолете проехал Андрей Михайлович, Алькин отец, ученик прославленного подводного живописца Астрова. У него была короткая чёрная бородка и чёрные, умные и зоркие, какие и должны быть у художников, глаза. На заднем сиденье машины лежал плоский металлический этюдник.
Каждое утро уезжал художник к морю — за триста километров отсюда, нырял с аквалангом у белого буйка и писал картину…
Толя бывал на выставках художников, прилетевших с Марса, он восторженно разглядывал ярчайшие, ослепительные картины, посвящённые жпзна других планет, он видел и подводную живопись. И давно мечтал посмотреть, как такие картины пишутся.
— Возьмите меня! — крикнул Толя, бросившись за красным автолетом. — Я свой акваланг захвачу!
— Не могу! Глубина большая — не выдержишь. — Андрей Михайлович улыбнулся, прибавил газу и умчался со двора.
— Не огорчайся по каждому пустяку, — сказал Жора, — бери пример с меня: ни на кого не обижаюсь, не мечтаю о несбыточном…
— Ну и не мечтай!
— Слушай, — дружелюбно сказал Жора, — завтра утром Алька поедет с отцом
— он сам говорил мне, — попросись…
Толя покачал головой.
— Какой же ты все-таки… — сказал Жора. — Возьми меня — всегда весёлый, радостный, а ты… Ох, как я хочу есть! Ой, Алька!
И правда, во двор вошёл Алька с двумя большими прозрачными сумками на колёсиках, наполненными разными кульками. В носу у Жоры так и защекотало от тонкого аромата земляники, от острых запахов копчёной рыбы и ананасов…
— Дай куснуть чего-нибудь! — попросил Жора. — Со вчерашнего вечера ничего во рту не было!
— Жуй. — Алька достал из сумки самый большой ананас.
Жора тут же разделал его перочинным ножичком, нарезал на равные ломти и стал есть. Ел он всегда необыкновенно: не жадно, не фырчал и не чавкал. Он вонзал в сочные круглые ломти зубы и жмурился — так было вкусно и приятно, и лицо его толстое и добродушное, прямо-таки преображалось и даже становилось красивым… Вот как он умел есть!
Толя изумлённо смотрел на него. Он тоже любил ананасы, но, кажется, только сейчас, глядя на лицо жующего Жоры, понял, какие они замечательные.
И не один Толя. Алька тоже загляделся на Жору. И улыбался.
— Ещё? — спросил Алька.
Жора кивнул и принялся за второй ананас. Потом он запросто съел килограмм абрикосов, несколько больших гроздьев винограда с крупными, как куриное яйцо, прозрачными ягодами.
Вокруг Жоры собрались ребята. Все ему что-то предлагали, и Жора не отказывался. Во рту его исчезло три пирожных, кусок очищенной репы, два огурца, огромный пунцовый помидор, нежный, влажный — прямо масло капает! — пончик… И все с улыбкой смотрели на Жору, а он весело хвастался:
— Я ещё не то умею! Все, что ни принесёте, съем! Не верите? Давайте устроим конкурс — кто больше съест… Вот увидите, всех переем и перепью!
— Ну и хвастун! — сказал Алька. — Я тебе сейчас принесу такое, что и за день не съешь! — и помчался к подъезду.
Внезапно Жора насторожился.
И все, окружившие его, насторожились. Послышался дробный стук туфель: во двор вошла Леночка. Она не потряхивала, как обычно, волосами и смотрела под ноги.
Жора уставился на неё, продолжая машинально жевать, и оттого, что он уже не ощущал вкуса пищи, лицо его постепенно утрачивало вдохновенность и красоту.
Увидев ребят, Леночка ускорила шаг и скрылась в своём подъезде.
И не успела за ней прикрыться дверь, как послышался свист двигателей, и во двор, один за другим, въехали два автолета: синий Колеснякова, но из него вылез не он, а работник службы улнчно-воздушного регулирования, и жёлтый — из него вылезли второй служащий и Колёсников, угрюмый, бледный, с опущенными руками.
Первый служащий громко сказал:
— Мы на месяц отнимаем у тебя нрава водителя высшего класса… Будешь ездить со скоростью не более ста километров в час… Пусть об этом знают все! — Он посмотрел на ребят, потом радировал из своей машины на ракетно-ремонтный завод, где работал мастером отец Колесникова, и через десять минут голубой служебный автовертолет повис над двором, опустился, и из кабины вылез Колёсников-отец, низенький и коренастый, как и его сын.
Первый служащий и ему повторил все это, а второй тем временем возился в моторе автолета Колесникова-сына, — наверно, что-то переставлял в нем, чтоб не мог развить скорость выше той, к которой его присудили.
— Дождался! — сказал Колёсников-отец Колесникову-сыну. — Сколько раз я тебе говорил! Ты должен отвечать за свои действия!
— К тому же он ехал не один, а с какой-то девочкой, — добавил второй служащий. — Он развил скорость до трехсот километров и в зоне города пользовался крыльями; мы едва догнали его. Это могло кончиться аварией.
— Тебя нельзя даже близко подпускать к машинам! — сказал отец. — Ты недостоин их. Я скажу обо всем дяде Артёму, и он…
— Ну и говори! — закричал вдруг Колёсников-сын, и лицо его из бледного стало красным, как ломоть арбуза. — Говори, всем говори! Меня нельзя подпускать к машинам, к технике? Меня? Как ты можешь… Да я же, я… — Колёсников-сын задыхался от обиды. — Я знаю её, я все умею, все могу… Я люблю скорость и не допущу пи одной аварии, у меня три кубка Отваги и Скорости! А вы… все вы… вы…
Толя даже зажмурился, боясь того слова, которое вот-вот сорвётся с губ Колесникова-сына.
— Успокойте мальчика, — сказал первый служащий, — одно дело спортивные гонки, а другое — нарушение"Инструкции езды по городу».
— Я — чемпион, и для меня не существует этих правил!
— Ты глубоко ошибаешься, — сказал служащий, — инструкция существует для всех… Через месяц приезжай за старыми правами, а вот — новые, на сто километров в час. (Колёсников-сын отдёрнул руку и не взял серую книжечку. ) Твоё дело… — Служащий кивнул отцу и ребятам, сел вслед за вторым служащим в жёлтый автолет, и они унеслись со двора.
— Иди домой. — Отец хотел поймать руку сына, но тот отскочил от него.
— Не пойду! Не хочу! Они неправы! — Лицо Колесникова-сына слегка полиловело.
— Прав, как всегда, один ты… Так? Однако сын не удостоил его ответом.
Колёсников-отец махнул рукой и пошёл к голубому автовертолету. И когда тот поднялся над двором и улетел, Жора увидел, как к Колесникову-сыну подбежал Толя.
Робот и сегодня аккуратно стащил с него одеяло, тоненько пропищав:
«Подъем, лежебока!» — однако Жора не проснулся, а только досадливо лягнул ногой н продолжал спать без одеяла. А когда он вскочил с постели и спросонья уставился на часы, было уже девять.
Жора буквально впрыгнул в штаны, сунул руки в рукава рубашки и, не помывшись и даже не поев — а уж этого почти никогда не случалось с ним! — бросился к лифту. Нажал синюю кнопочку вызова и стал заправлять рубаху в штаны, застёгивать пуговицы. И те три секунды, в течение которых он спускался вниз, он лихорадочно действовал: глядясь во все три зеркала кабины, поправлял ворот рубахи и, хорошенько плюнув на ладонь, приглаживал торчащие во все стороны жёсткие, как щетина, волосы. И когда лифт доставил его вниз, вид у Жоры был что надо: щеки блестели, как подрумяненные, щедро смазанные маслом блины, глаза радостно сияли, и ремень на тугом животе был аккуратно затянут — даже кончик его не торчал, как обычно, и сторону…
И не скажешь, что недоспал! И не скажешь, что совсем не завтракал… Он суматошно выскочил из лифта, хотя почти безошибочно знал, что и сегодня все потеряно. Конечно же, Леночка опять уехала на репетицию…
И ведь сам же виноват во всем! Две недели назад он прочёл в городе объявление, что скоро на их Центральном стадионе состоится Большой Праздник Южного Лета, что в нем могут принять участие все желающие, начиная с семи лет, — певцы и певицы, гимнасты и гимнастки, танцоры и танцовщицы… Прочёл это Жора и тут же подумал: а знает ли об этом Леночка? Надо сказать ей… Вдруг она подойдёт и будет танцевать в балете перед всем городом? Жоре стало очень хорошо. С этим настроением он на ходу прыгнул в автолет. И хотя дверь сзади сильно прищемила его штаны, и Жора не мог повернуться, и пассажиры посмеивались над ним, он особенно не огорчался: сейчас расскажет Леночке… Однако во дворе её не оказалось; а вообще-то она частенько появляется возле цветов, любуется ими, наблюдает, как роботы старательно поливают их реденьким дождиком; и недавно она даже попросила Жору сказать отцу, чтоб он привёз ещё одного механического поливальщика, потому что лето стояло очень жаркое.
Итак, Леночки во дворе не оказалось и был прекрасный предлог ворваться к ней прямо домой. Это он и сделал, и в первый раз без всякого стеснения.
— Лён… Праздник!.. Слышала? — сразу выплеснул он из себя, сильно запыхавшись.
Леночка играла на маленьком электронном пианино. Услышав его, она недовольно встряхнула длинными волосами и слегка повернула к нему голову:
— А помедленней ты можешь говорить?
— Могу… — И, мучаясь, Жора стал тянуть, как неживой, но когда наконец добрался до главного — до сути объявления, Леночка нетерпеливо вскочила с вертящегося стула и замахнулась на него нотами:
— Ты что как мёртвый? Скорей говори!
Ну, Жора и сказал. Слово в слово запомнил объявление. — Жорочка, спасибо! — Леночка так подпрыгнула, что её коротенькое голубое платье на мгновение встало колоколом, крутанулось вокруг неё, а потом опустилось. Жора был счастлив, что доставил ей столько радости.
Кто же думал, что все обернётся по-иному? … Жора выскочил из лифта и своей тяжеловатой походкой побежал во двор. И посмотрел на её окно. Конечно же, оно, как и вчера, было пусто! А прежде, до того как Жора сообщил ей про объявление, и главный балетмейстер Праздника посмотрел, как она танцует, и одобрил, включил её в отобранную группу и сказал, что, возможно даже, ей будет поручена центральная роль в балетном спектакле, — до всего этого Леночка ровно в девять утра любила расчёсывать свои волосы у окна, и Жора всегда глядел из-за платана, как из-под её синего гребня выбегают длинные светлые струйки и ложатся на плечи…
Окно её было пусто, и Жора в какой уже раз клял себя, что проспал.
Внезапно он почувствовал страшный приступ голода и поплёлся к дому. И здесь он увидел Толю, который вышел из своего подъезда. Вид его поразил Жору. Жора никогда не мог понять, как можно быть грустным, унылым, когда в мире все так ясно, приятно, беззаботно и столько солнца, радости, игр; когда на каждом углу города в киосках можно взять великолепное ананасовое или клубничное мороженое, которое так и тает на кончике языка, и когда город завален вкуснейшими бананами — ешь сколько влезет! — и когда магазины полны большими кокосовыми орехами: пробей дырочку и пей; когда можно решительно ничего не делать: не бегать высунув язык, как Алька, в изобразительную студию Дворца юных, чтоб научиться рисовать и писать масляными красками; не спешить в астрономический кружок того же дворца, как Толя, чтоб рассматривать в телескоп далёкие звезды и планеты — как будто это самое интересное; не мотаться по разным раскопкам, как Андрюшка-археолог; не рваться в ледяную тоскливую Антарктиду, где создано несколько оазисов-городов… Зачем вся эта суета, когда можно жить, как живётся, легко и весело, и взрослые при этом не очень будут тебя ругать…
— Эй, Толька, а моль относится к бабочкам? — крикнул Жора. — Могу принести отцу!.. Поймал вчера и спрятал в коробочку.
— Оставь её себе… Ты Колесникова не видел? Его машины нет в гараже?
И не успел Жора ответить, как в гараже — огромном подземном, с плавным выездом вверх гараже, расположенном в конце двора, взревел двигатель. Не Колёсников ли?..
Мимо Толи в красном автолете проехал Андрей Михайлович, Алькин отец, ученик прославленного подводного живописца Астрова. У него была короткая чёрная бородка и чёрные, умные и зоркие, какие и должны быть у художников, глаза. На заднем сиденье машины лежал плоский металлический этюдник.
Каждое утро уезжал художник к морю — за триста километров отсюда, нырял с аквалангом у белого буйка и писал картину…
Толя бывал на выставках художников, прилетевших с Марса, он восторженно разглядывал ярчайшие, ослепительные картины, посвящённые жпзна других планет, он видел и подводную живопись. И давно мечтал посмотреть, как такие картины пишутся.
— Возьмите меня! — крикнул Толя, бросившись за красным автолетом. — Я свой акваланг захвачу!
— Не могу! Глубина большая — не выдержишь. — Андрей Михайлович улыбнулся, прибавил газу и умчался со двора.
— Не огорчайся по каждому пустяку, — сказал Жора, — бери пример с меня: ни на кого не обижаюсь, не мечтаю о несбыточном…
— Ну и не мечтай!
— Слушай, — дружелюбно сказал Жора, — завтра утром Алька поедет с отцом
— он сам говорил мне, — попросись…
Толя покачал головой.
— Какой же ты все-таки… — сказал Жора. — Возьми меня — всегда весёлый, радостный, а ты… Ох, как я хочу есть! Ой, Алька!
И правда, во двор вошёл Алька с двумя большими прозрачными сумками на колёсиках, наполненными разными кульками. В носу у Жоры так и защекотало от тонкого аромата земляники, от острых запахов копчёной рыбы и ананасов…
— Дай куснуть чего-нибудь! — попросил Жора. — Со вчерашнего вечера ничего во рту не было!
— Жуй. — Алька достал из сумки самый большой ананас.
Жора тут же разделал его перочинным ножичком, нарезал на равные ломти и стал есть. Ел он всегда необыкновенно: не жадно, не фырчал и не чавкал. Он вонзал в сочные круглые ломти зубы и жмурился — так было вкусно и приятно, и лицо его толстое и добродушное, прямо-таки преображалось и даже становилось красивым… Вот как он умел есть!
Толя изумлённо смотрел на него. Он тоже любил ананасы, но, кажется, только сейчас, глядя на лицо жующего Жоры, понял, какие они замечательные.
И не один Толя. Алька тоже загляделся на Жору. И улыбался.
— Ещё? — спросил Алька.
Жора кивнул и принялся за второй ананас. Потом он запросто съел килограмм абрикосов, несколько больших гроздьев винограда с крупными, как куриное яйцо, прозрачными ягодами.
Вокруг Жоры собрались ребята. Все ему что-то предлагали, и Жора не отказывался. Во рту его исчезло три пирожных, кусок очищенной репы, два огурца, огромный пунцовый помидор, нежный, влажный — прямо масло капает! — пончик… И все с улыбкой смотрели на Жору, а он весело хвастался:
— Я ещё не то умею! Все, что ни принесёте, съем! Не верите? Давайте устроим конкурс — кто больше съест… Вот увидите, всех переем и перепью!
— Ну и хвастун! — сказал Алька. — Я тебе сейчас принесу такое, что и за день не съешь! — и помчался к подъезду.
Внезапно Жора насторожился.
И все, окружившие его, насторожились. Послышался дробный стук туфель: во двор вошла Леночка. Она не потряхивала, как обычно, волосами и смотрела под ноги.
Жора уставился на неё, продолжая машинально жевать, и оттого, что он уже не ощущал вкуса пищи, лицо его постепенно утрачивало вдохновенность и красоту.
Увидев ребят, Леночка ускорила шаг и скрылась в своём подъезде.
И не успела за ней прикрыться дверь, как послышался свист двигателей, и во двор, один за другим, въехали два автолета: синий Колеснякова, но из него вылез не он, а работник службы улнчно-воздушного регулирования, и жёлтый — из него вылезли второй служащий и Колёсников, угрюмый, бледный, с опущенными руками.
Первый служащий громко сказал:
— Мы на месяц отнимаем у тебя нрава водителя высшего класса… Будешь ездить со скоростью не более ста километров в час… Пусть об этом знают все! — Он посмотрел на ребят, потом радировал из своей машины на ракетно-ремонтный завод, где работал мастером отец Колесникова, и через десять минут голубой служебный автовертолет повис над двором, опустился, и из кабины вылез Колёсников-отец, низенький и коренастый, как и его сын.
Первый служащий и ему повторил все это, а второй тем временем возился в моторе автолета Колесникова-сына, — наверно, что-то переставлял в нем, чтоб не мог развить скорость выше той, к которой его присудили.
— Дождался! — сказал Колёсников-отец Колесникову-сыну. — Сколько раз я тебе говорил! Ты должен отвечать за свои действия!
— К тому же он ехал не один, а с какой-то девочкой, — добавил второй служащий. — Он развил скорость до трехсот километров и в зоне города пользовался крыльями; мы едва догнали его. Это могло кончиться аварией.
— Тебя нельзя даже близко подпускать к машинам! — сказал отец. — Ты недостоин их. Я скажу обо всем дяде Артёму, и он…
— Ну и говори! — закричал вдруг Колёсников-сын, и лицо его из бледного стало красным, как ломоть арбуза. — Говори, всем говори! Меня нельзя подпускать к машинам, к технике? Меня? Как ты можешь… Да я же, я… — Колёсников-сын задыхался от обиды. — Я знаю её, я все умею, все могу… Я люблю скорость и не допущу пи одной аварии, у меня три кубка Отваги и Скорости! А вы… все вы… вы…
Толя даже зажмурился, боясь того слова, которое вот-вот сорвётся с губ Колесникова-сына.
— Успокойте мальчика, — сказал первый служащий, — одно дело спортивные гонки, а другое — нарушение"Инструкции езды по городу».
— Я — чемпион, и для меня не существует этих правил!
— Ты глубоко ошибаешься, — сказал служащий, — инструкция существует для всех… Через месяц приезжай за старыми правами, а вот — новые, на сто километров в час. (Колёсников-сын отдёрнул руку и не взял серую книжечку. ) Твоё дело… — Служащий кивнул отцу и ребятам, сел вслед за вторым служащим в жёлтый автолет, и они унеслись со двора.
— Иди домой. — Отец хотел поймать руку сына, но тот отскочил от него.
— Не пойду! Не хочу! Они неправы! — Лицо Колесникова-сына слегка полиловело.
— Прав, как всегда, один ты… Так? Однако сын не удостоил его ответом.
Колёсников-отец махнул рукой и пошёл к голубому автовертолету. И когда тот поднялся над двором и улетел, Жора увидел, как к Колесникову-сыну подбежал Толя.
Глава 5. ПОИСКИ ЖЕЛАЮЩИХ
— Не огорчайся так, успокойся, — шепнул ему на ухо Толя. — У меня есть идея, и очень важная… Мы… Мы с тобой отважные и решительно ничего не боимся! Мы… Мы должны сами улететь, чтоб все увидеть своими глазами и на деле доказать, какие мы… Улетим? Улетим, а?
— Куда? — не поняв его, тоже шёпотом спросил Колёсников и, подчиняясь Толиной руке, полуобнявшей его, пошёл в угол двора, к гаражу.
— К другим планетам и мирам! — задыхаясь от волнения, прошептал Толя.
— То есть… улететь с Земли?
— Ну конечно!
— А на чем? — трезво прервал его Колёсников. — И кто же нас просто так пустит?
— А мы и спрашиваться не будем! Ты ведь уже улетал за Солнечную систему, у тебя есть большой опыт… — Толя оглянулся, наклонился к нему и горячо зашептал: — Я уже давно все продумал и только… только боялся. Не мог же я один!.. Ты ведь сам говорил, что даже грудной младенец сумеет…
— На"Звездолёте-100»! — вскричал Колёсников. — Ты гений! Идёт! Он стоит на космодроме и готовится к новому рейсу. Я возьму у дяди Артёма ключ от него, изготовлю для нас другой, и, когда корабль целиком заправят всем, что нужно для полёта, мы в него и влезем… — Его глаза прямо-таки полыхали от радости. — И тогда все узнают, на что мы способны!
— Узнают! — подхватил Толя. — Мы им докажем! Мы залетим дальше всех и увидим удивительные, невиданные планеты… Правда? — И, не давая Колесникову ответить, сказал: — Но ведь нас только двое, а экипаж, как ты говорил, должен состоять из…
— … пяти человек, — подтвердил Колёсников. — И не меньше. Надо, чтоб это были ребята — высший класс! Храбрые, знающие, спокойные…
— Первого берём Альку, — сказал Толя. — Он ничего не боится, очень добрый и хороший товарищ.
— А ты в этом уверен? — заметил Колёсников. — Он очень нервный и даже не сумеет разобрать и собрать самого простого робота…
— Ну и что? — возразил Толя. — Зато он великолепный художник!
— А кому от этого польза?
— Да ты в своём уме?! — Толя с недоумением уставился на Колесникова.
— Это нужно всем… И он замечательный, он преданный! И его дедушка работает на космодроме…
— Вот это важно! — сказал Колёсников. — Впрочем, нет, обойдёмся без его дедушки и без Альки… А что, если Ленку? — внезапно спросил Колёсников, с трудом сдерживая улыбку.
Леночка, кажется, была единственным человеком, к которому он неплохо относился, хотя она тоже была выше его ростом. Где там неплохо! Похоже было, что, крутясь вокруг неё и катая её на своей технике, уводя, отвлекая её от других ребят, он хотел подрасти, возвыситься хотя бы в собственных глазах и доказать всем, что и при маленьком росте можно быть ловким, удачливым и понравиться красивой девочке.
— Девчонку? Нет, я против… — заявил Толя, отводя глаза. — К тому же она теперь…
— Что она теперь? — быстро спросил Колёсников.
— Ни на кого не смотрит.
Губы Колесникова вдруг разошлись в широкой улыбке.
— Уж если Алька не подходит, — начал Толя и запнулся от этой неожиданной улыбки, — так она… Она…
— Хорошо, я согласен на Альку, — сдался наконец Колёсников. — Но чтоб и её включить в экипаж…
— Включим, — сказал Толя. — А кто пятый? И захотят ли они полететь?
— Пятого найдём… Поговори пока что с этими… Ты человек вежливый, обходительный, тихий, а я только напорчу…
"Уж это точно», — подумал Толя и стал размышлять, как завести с ребятами разговор, с чего начать. Он даже ночью проснулся и все думал о том же. Вот если б Серёжка был сейчас не на своём Марсе, а Петя Кольцов, весельчак и насмешник с вечно растрёпанными волосами, не в Хрустальном, а добрый и мягкий Андрюша Уваров не на своих дальних раскопках, — все было бы легко…
Не нужно было б их уговаривать: сразу б согласились лететь с ним! А вот в Альке Толя не был уверен до конца…
Утром он пораньше встал и вышел во двор. Он хотел перехватить Альку с отцом. Однако, выйдя из подъезда Толя смутился, увидев у платана Жору. Жора время от времени позевывал и поглядывал вверх. Волосы его были тщательно расчёсаны набок, рубаха аккуратно заправлена. Вдруг Жора перестал зевать, и с лица его исчезли даже остатки сна…
Конечно же, в окне появилась Леночка. Ну как Жора не понимает: она всегда посмеивается над ним, над его аппетитом и бездельем, а он…
Толе вдруг стало неловко: ещё подумают и про него…
И Толя, незамеченный, отошёл к воротам. Минут через десять у гаража взревел двигатель автолета, и Толя, увидев в нем Альку с отцом, загородил ему путь и раскинул руки:
— Возьмите и меня!
— Я же говорил тебе, Толя, что там очень большая глубина, — сказал Андрей Михайлович. — И Алик будет на берегу, нельзя вам…
— И я с ним! — крикнул Толя и прыгнул в откинувшуюся дверцу.
Минут через двадцать автолет остановился у берега, возле пустынных, диких скал. Андрей Михайлович перелез с этюдником в маленький, видимо постоянно стоящий здесь катерок и двинулся на нем в море.
— Сегодня он хочет закончить картину, — сказал Алька, — положить последние мазки, а это самое трудное… Отцу кажется, что эта картина лучшая из всего, что он написал, и я всю ночь не мог спать и хочу первый увидеть её!
— Ну хорошо, тогда я отвернусь и посмотрю её после тебя…
— Какой ты, Толька! — захохотал вдруг Алька и потряс Толю за плечи. — Ну что с тобой делать?! Нельзя же быть таким… Вместе увидим!
Катер уходил все дальше, уходил в открытое море, туда, где на морском дне с незапамятных времён лежал непонятно каким образом сохранившийся эсминец — так когда-то назывались довольно большие суда, обшитые толстой броней, вооружённые пушками и торпедными аппаратами, которые предназначались для уничтожения людей, кораблей, самолётов и обстрела береговых укреплений. Этот эсминец, судя по некоторым уцелевшим в архивах документам, отважно защищал берега от кораблей и самолётов фашистской Германии и был потоплен. Алькин отец случайно обнаружил его во время поисков интересных подводных пейзажей. Эсминец готовились поднять, чтоб превратить в музей, и художник хотел написать его на морском дне.
Толя оторвал глаза от бескрайнего моря и сказал:
— Когда-то люди убивали друг друга… Не верится, что все это было.
— Было, но очень давно… — ответил Алька, глядя на уменьшающийся катерок с отцом. — Сейчас он нырнёт к эсминцу и будет писать, пока хватит в баллонах кислорода.
— Слушай, Алька, — внезапно сказал Толя, — можно с тобой поговорить как с другом?
— А почему ж нет? Конечно.
— Я знаю, тебе на Земле хорошо, и мне на пей хорошо… Но ведь нельзя ни на минуту забывать, что мы не одни во Вселенной, что есть там планеты, на которые ещё не ступала нога землянина, на которых все не так, как у нас…
— А я и не забываю, — едва успел вставить Алька. — Нет двух одинаковых планет, но ведь на Земле и даже в нашем Сапфирном работает немало консультантов оттуда по обмену межпланетным опытом, и они рассказывают нам…
— Мне мало этого! — Глаза Толи сверкнули. — Я сам хочу увидеть тех, кого никто не видел, побывать там, где никто не был, почувствовать то, чего никто не чувствовал!
— Ого! — сказал Алька и прошёлся вокруг автолета, раскидывая туфлями лёгкий, сыпучий, ещё прохладный песок, потом взял свой маленький этюдник.
Однако он так и не открыл его, потому что Толя продолжал этот не совсем понятный ему разговор.
— А тебе, значит, не хочется всего этого, да?
— Почему не хочется? Очень хочется! Но ведь мы с тобой ещё не готовы ко всему такому… И потом, Луна, например, мне уже порядком надоела!
— Зачем Луна! А сколько есть планет! — задыхаясь, быстро заговорил Толя. — Представь себе, Планета Говорящих Деревьев: они все понимают, любуются звёздами и засыпают, а по утрам просыпаются и переговариваются с соседями и шепчутся с травой… Или вообрази: есть во Вселенной Планета Красных Птиц; это очень умные, мыслящие птицы, и они создали свою высокоразвитую птичью цивилизацию…
Алька весело засмеялся.
— Ты что, не веришь? — спросил Толя. — Скажешь, не может такой быть?
— Почему не верю? Наверно, есть планеты и необычней…
— Да конечно же, есть! — обрадовался Толя. — Помнишь, какие рисовал мультфильмы — мой сценарий, твои рисунки — и мы показывали их во дворе? Особенно здорово у тебя получился фильм о Планете Добрых Змей и Планете Мужественных Кроликов… На тех планетах можно увидеть такие краски и перенести их на картины, что люди замрут от восхищения… Мы с тобой должны побывать там!
Алька посмотрел на Толю тихо и удивлённо, потом осторожно заметил:
— А кто ж нас пустит туда? Ведь мы ещё дети. Или нам специально предоставят космический корабль для такого путешествия?
«Предоставят! — хотел закричать Толя. — Держи карман шире! Мы сами его предоставим себе. Не надо только бояться, нельзя быть таким робким… Серёжа с Петей сразу бы согласились! Сразу!» Но Толя не крикнул этого и не раскрыл перед Алькой своего секрета.
— Я вижу, ты не хочешь, — грустно сказал Толя — хотя ты и художник и должен дерзать…
— Хочу, но ведь нельзя же без взрослых! Я и не знал, что ты такой робкий, нелюбопытный и терпеливый! Боишься всего, не решаешься… Вот мы сидим здесь, а твой папа там, в глубине, у эсминца… Там сумрак, пузырьки воздуха, рыбёшки и — безмолвный, некогда грозный корабль… Увидеть бы это! Я уверен, что и мы с тобой могли б нырнуть туда, и ничего б с нами не случилось… А ты, ты даже попросить его не решаешься…
Толя вдруг почувствовал, как к горлу подступает комок: хотел убедить Альку, но только разжалобил себя. И Толя поспешно отвернулся от него и пошёл к автостраде. Поднял руку, и первый же красно-белый автолет остановился перед ним.
Толя сел в него, и машина помчалась к городу.
Ничего у него не получается со сбором экипажа! Не так, видно, надо предлагать и уговаривать…
Теперь оставалась Леночка. С какой стороны подступиться к ней?
Автолет подвёз Толю к дому. Он вылез, взял себя в руки и пошёл к ней.
Поднялся на лифте на её этаж, с бьющимся сердцем нажал у двери золотистую кнопку — у каждого члена семьи была своя кнопка, — и на маленьком щитке зажёгся золотой огонёк. Это означало: входи, Леночка дома и ждёт тебя…
Толя давно не был у неё. С тех самых пор, когда они год назад всем двором ездили к старому чёрному Вулкану собирать камешки. Ребята босиком бродили у берега, и среди них, нагнувшись, по щиколотку в воде, — Леночка. Ветер раскидывал её волосы, закрывал лицо, и она отводила их руками, чтоб видеть усеянный галькой берег и синее море. Толя нашёл редкостный прозрачный агат с волнистым дымчатым рисунком — даже с других планет редко привозят грузовые звездолёты такие камешки! — и подбежал к девочке: «Лён, посмотри!»
— «Какой прекрасный! — вскрикнула она. — Где ты его нашёл? Как же тебе везёт!» —"Возьми, возьми, если нравится…" Леночка благодарно посмотрела на него, взяла агат мокрыми от морских брызг пальцами, покатала по ладошке, любуясь им, и пошла дальше, тоненькая, лёгкая, с рвущимися на ветру волосами.
Огонёк на щитке все приглашал его войти, а Толя стоял, стоял и, наконец, глотнув воздуха, шагнул через порог.
— А, Толя! Как я рада, что ты пришёл! — Леночка забегала, запрыгала по комнате. — У меня счастье, большущее счастье! Элька, моя подружка по балетной группе, сказала мне по секрету, что наш балетмейстер, кажется, остановился на мне, и я буду танцевать главную роль в спектакле!
— П-ппоздравляю… — Толя проглотил слюну. — Я х-хотел спросить у тебя…
— Пожалуйста! Спрашивай! Хоть тысячу вопросов! Как все прекрасно сложилось! Мне так нравится там! И огромная сцена, и яркие декорации, и музыка… И там так хорошо, так легко танцуется!
Толя моргнул ресницами и уставился в её левое ухо.
— Хочешь, покажу тебе на моих балеринах весь спектакль?
Леночка кинулась к жёлтой коробке, стоявшей на полке: в ней был набор маленьких танцовщиц с электронно-кибернетическим устройством, и они выполняли множество сложных программ. Толя знал, что у Леночки было много разных наборов и она могла часами наблюдать работу крошечных, почти живых фигурок.
— Лён, не надо… — пробормотал Толя. — А ты…
— Что я? — Леночка спрятала коробку. — Ну что ты хочешь спросить? Спрашивай! Смелей! Как все удачно получилось! Ну, хочешь, я сама сейчас станцую тебе самое начало?
— Куда? — не поняв его, тоже шёпотом спросил Колёсников и, подчиняясь Толиной руке, полуобнявшей его, пошёл в угол двора, к гаражу.
— К другим планетам и мирам! — задыхаясь от волнения, прошептал Толя.
— То есть… улететь с Земли?
— Ну конечно!
— А на чем? — трезво прервал его Колёсников. — И кто же нас просто так пустит?
— А мы и спрашиваться не будем! Ты ведь уже улетал за Солнечную систему, у тебя есть большой опыт… — Толя оглянулся, наклонился к нему и горячо зашептал: — Я уже давно все продумал и только… только боялся. Не мог же я один!.. Ты ведь сам говорил, что даже грудной младенец сумеет…
— На"Звездолёте-100»! — вскричал Колёсников. — Ты гений! Идёт! Он стоит на космодроме и готовится к новому рейсу. Я возьму у дяди Артёма ключ от него, изготовлю для нас другой, и, когда корабль целиком заправят всем, что нужно для полёта, мы в него и влезем… — Его глаза прямо-таки полыхали от радости. — И тогда все узнают, на что мы способны!
— Узнают! — подхватил Толя. — Мы им докажем! Мы залетим дальше всех и увидим удивительные, невиданные планеты… Правда? — И, не давая Колесникову ответить, сказал: — Но ведь нас только двое, а экипаж, как ты говорил, должен состоять из…
— … пяти человек, — подтвердил Колёсников. — И не меньше. Надо, чтоб это были ребята — высший класс! Храбрые, знающие, спокойные…
— Первого берём Альку, — сказал Толя. — Он ничего не боится, очень добрый и хороший товарищ.
— А ты в этом уверен? — заметил Колёсников. — Он очень нервный и даже не сумеет разобрать и собрать самого простого робота…
— Ну и что? — возразил Толя. — Зато он великолепный художник!
— А кому от этого польза?
— Да ты в своём уме?! — Толя с недоумением уставился на Колесникова.
— Это нужно всем… И он замечательный, он преданный! И его дедушка работает на космодроме…
— Вот это важно! — сказал Колёсников. — Впрочем, нет, обойдёмся без его дедушки и без Альки… А что, если Ленку? — внезапно спросил Колёсников, с трудом сдерживая улыбку.
Леночка, кажется, была единственным человеком, к которому он неплохо относился, хотя она тоже была выше его ростом. Где там неплохо! Похоже было, что, крутясь вокруг неё и катая её на своей технике, уводя, отвлекая её от других ребят, он хотел подрасти, возвыситься хотя бы в собственных глазах и доказать всем, что и при маленьком росте можно быть ловким, удачливым и понравиться красивой девочке.
— Девчонку? Нет, я против… — заявил Толя, отводя глаза. — К тому же она теперь…
— Что она теперь? — быстро спросил Колёсников.
— Ни на кого не смотрит.
Губы Колесникова вдруг разошлись в широкой улыбке.
— Уж если Алька не подходит, — начал Толя и запнулся от этой неожиданной улыбки, — так она… Она…
— Хорошо, я согласен на Альку, — сдался наконец Колёсников. — Но чтоб и её включить в экипаж…
— Включим, — сказал Толя. — А кто пятый? И захотят ли они полететь?
— Пятого найдём… Поговори пока что с этими… Ты человек вежливый, обходительный, тихий, а я только напорчу…
"Уж это точно», — подумал Толя и стал размышлять, как завести с ребятами разговор, с чего начать. Он даже ночью проснулся и все думал о том же. Вот если б Серёжка был сейчас не на своём Марсе, а Петя Кольцов, весельчак и насмешник с вечно растрёпанными волосами, не в Хрустальном, а добрый и мягкий Андрюша Уваров не на своих дальних раскопках, — все было бы легко…
Не нужно было б их уговаривать: сразу б согласились лететь с ним! А вот в Альке Толя не был уверен до конца…
Утром он пораньше встал и вышел во двор. Он хотел перехватить Альку с отцом. Однако, выйдя из подъезда Толя смутился, увидев у платана Жору. Жора время от времени позевывал и поглядывал вверх. Волосы его были тщательно расчёсаны набок, рубаха аккуратно заправлена. Вдруг Жора перестал зевать, и с лица его исчезли даже остатки сна…
Конечно же, в окне появилась Леночка. Ну как Жора не понимает: она всегда посмеивается над ним, над его аппетитом и бездельем, а он…
Толе вдруг стало неловко: ещё подумают и про него…
И Толя, незамеченный, отошёл к воротам. Минут через десять у гаража взревел двигатель автолета, и Толя, увидев в нем Альку с отцом, загородил ему путь и раскинул руки:
— Возьмите и меня!
— Я же говорил тебе, Толя, что там очень большая глубина, — сказал Андрей Михайлович. — И Алик будет на берегу, нельзя вам…
— И я с ним! — крикнул Толя и прыгнул в откинувшуюся дверцу.
Минут через двадцать автолет остановился у берега, возле пустынных, диких скал. Андрей Михайлович перелез с этюдником в маленький, видимо постоянно стоящий здесь катерок и двинулся на нем в море.
— Сегодня он хочет закончить картину, — сказал Алька, — положить последние мазки, а это самое трудное… Отцу кажется, что эта картина лучшая из всего, что он написал, и я всю ночь не мог спать и хочу первый увидеть её!
— Ну хорошо, тогда я отвернусь и посмотрю её после тебя…
— Какой ты, Толька! — захохотал вдруг Алька и потряс Толю за плечи. — Ну что с тобой делать?! Нельзя же быть таким… Вместе увидим!
Катер уходил все дальше, уходил в открытое море, туда, где на морском дне с незапамятных времён лежал непонятно каким образом сохранившийся эсминец — так когда-то назывались довольно большие суда, обшитые толстой броней, вооружённые пушками и торпедными аппаратами, которые предназначались для уничтожения людей, кораблей, самолётов и обстрела береговых укреплений. Этот эсминец, судя по некоторым уцелевшим в архивах документам, отважно защищал берега от кораблей и самолётов фашистской Германии и был потоплен. Алькин отец случайно обнаружил его во время поисков интересных подводных пейзажей. Эсминец готовились поднять, чтоб превратить в музей, и художник хотел написать его на морском дне.
Толя оторвал глаза от бескрайнего моря и сказал:
— Когда-то люди убивали друг друга… Не верится, что все это было.
— Было, но очень давно… — ответил Алька, глядя на уменьшающийся катерок с отцом. — Сейчас он нырнёт к эсминцу и будет писать, пока хватит в баллонах кислорода.
— Слушай, Алька, — внезапно сказал Толя, — можно с тобой поговорить как с другом?
— А почему ж нет? Конечно.
— Я знаю, тебе на Земле хорошо, и мне на пей хорошо… Но ведь нельзя ни на минуту забывать, что мы не одни во Вселенной, что есть там планеты, на которые ещё не ступала нога землянина, на которых все не так, как у нас…
— А я и не забываю, — едва успел вставить Алька. — Нет двух одинаковых планет, но ведь на Земле и даже в нашем Сапфирном работает немало консультантов оттуда по обмену межпланетным опытом, и они рассказывают нам…
— Мне мало этого! — Глаза Толи сверкнули. — Я сам хочу увидеть тех, кого никто не видел, побывать там, где никто не был, почувствовать то, чего никто не чувствовал!
— Ого! — сказал Алька и прошёлся вокруг автолета, раскидывая туфлями лёгкий, сыпучий, ещё прохладный песок, потом взял свой маленький этюдник.
Однако он так и не открыл его, потому что Толя продолжал этот не совсем понятный ему разговор.
— А тебе, значит, не хочется всего этого, да?
— Почему не хочется? Очень хочется! Но ведь мы с тобой ещё не готовы ко всему такому… И потом, Луна, например, мне уже порядком надоела!
— Зачем Луна! А сколько есть планет! — задыхаясь, быстро заговорил Толя. — Представь себе, Планета Говорящих Деревьев: они все понимают, любуются звёздами и засыпают, а по утрам просыпаются и переговариваются с соседями и шепчутся с травой… Или вообрази: есть во Вселенной Планета Красных Птиц; это очень умные, мыслящие птицы, и они создали свою высокоразвитую птичью цивилизацию…
Алька весело засмеялся.
— Ты что, не веришь? — спросил Толя. — Скажешь, не может такой быть?
— Почему не верю? Наверно, есть планеты и необычней…
— Да конечно же, есть! — обрадовался Толя. — Помнишь, какие рисовал мультфильмы — мой сценарий, твои рисунки — и мы показывали их во дворе? Особенно здорово у тебя получился фильм о Планете Добрых Змей и Планете Мужественных Кроликов… На тех планетах можно увидеть такие краски и перенести их на картины, что люди замрут от восхищения… Мы с тобой должны побывать там!
Алька посмотрел на Толю тихо и удивлённо, потом осторожно заметил:
— А кто ж нас пустит туда? Ведь мы ещё дети. Или нам специально предоставят космический корабль для такого путешествия?
«Предоставят! — хотел закричать Толя. — Держи карман шире! Мы сами его предоставим себе. Не надо только бояться, нельзя быть таким робким… Серёжа с Петей сразу бы согласились! Сразу!» Но Толя не крикнул этого и не раскрыл перед Алькой своего секрета.
— Я вижу, ты не хочешь, — грустно сказал Толя — хотя ты и художник и должен дерзать…
— Хочу, но ведь нельзя же без взрослых! Я и не знал, что ты такой робкий, нелюбопытный и терпеливый! Боишься всего, не решаешься… Вот мы сидим здесь, а твой папа там, в глубине, у эсминца… Там сумрак, пузырьки воздуха, рыбёшки и — безмолвный, некогда грозный корабль… Увидеть бы это! Я уверен, что и мы с тобой могли б нырнуть туда, и ничего б с нами не случилось… А ты, ты даже попросить его не решаешься…
Толя вдруг почувствовал, как к горлу подступает комок: хотел убедить Альку, но только разжалобил себя. И Толя поспешно отвернулся от него и пошёл к автостраде. Поднял руку, и первый же красно-белый автолет остановился перед ним.
Толя сел в него, и машина помчалась к городу.
Ничего у него не получается со сбором экипажа! Не так, видно, надо предлагать и уговаривать…
Теперь оставалась Леночка. С какой стороны подступиться к ней?
Автолет подвёз Толю к дому. Он вылез, взял себя в руки и пошёл к ней.
Поднялся на лифте на её этаж, с бьющимся сердцем нажал у двери золотистую кнопку — у каждого члена семьи была своя кнопка, — и на маленьком щитке зажёгся золотой огонёк. Это означало: входи, Леночка дома и ждёт тебя…
Толя давно не был у неё. С тех самых пор, когда они год назад всем двором ездили к старому чёрному Вулкану собирать камешки. Ребята босиком бродили у берега, и среди них, нагнувшись, по щиколотку в воде, — Леночка. Ветер раскидывал её волосы, закрывал лицо, и она отводила их руками, чтоб видеть усеянный галькой берег и синее море. Толя нашёл редкостный прозрачный агат с волнистым дымчатым рисунком — даже с других планет редко привозят грузовые звездолёты такие камешки! — и подбежал к девочке: «Лён, посмотри!»
— «Какой прекрасный! — вскрикнула она. — Где ты его нашёл? Как же тебе везёт!» —"Возьми, возьми, если нравится…" Леночка благодарно посмотрела на него, взяла агат мокрыми от морских брызг пальцами, покатала по ладошке, любуясь им, и пошла дальше, тоненькая, лёгкая, с рвущимися на ветру волосами.
Огонёк на щитке все приглашал его войти, а Толя стоял, стоял и, наконец, глотнув воздуха, шагнул через порог.
— А, Толя! Как я рада, что ты пришёл! — Леночка забегала, запрыгала по комнате. — У меня счастье, большущее счастье! Элька, моя подружка по балетной группе, сказала мне по секрету, что наш балетмейстер, кажется, остановился на мне, и я буду танцевать главную роль в спектакле!
— П-ппоздравляю… — Толя проглотил слюну. — Я х-хотел спросить у тебя…
— Пожалуйста! Спрашивай! Хоть тысячу вопросов! Как все прекрасно сложилось! Мне так нравится там! И огромная сцена, и яркие декорации, и музыка… И там так хорошо, так легко танцуется!
Толя моргнул ресницами и уставился в её левое ухо.
— Хочешь, покажу тебе на моих балеринах весь спектакль?
Леночка кинулась к жёлтой коробке, стоявшей на полке: в ней был набор маленьких танцовщиц с электронно-кибернетическим устройством, и они выполняли множество сложных программ. Толя знал, что у Леночки было много разных наборов и она могла часами наблюдать работу крошечных, почти живых фигурок.
— Лён, не надо… — пробормотал Толя. — А ты…
— Что я? — Леночка спрятала коробку. — Ну что ты хочешь спросить? Спрашивай! Смелей! Как все удачно получилось! Ну, хочешь, я сама сейчас станцую тебе самое начало?