Страница:
Позеленевшая от злости наивная проверяющая, думавшая что левые документы будут ждать её возвращения, не смогла ничего доказать. Но дело получило огласку, для расследования назначили несколько комиссий, и пришлось обращаться к знакомому силовику, Иосифу Григорьевичу Давиденко, который уладил вопрос при помощи заместителя губернатора. По деньгам это вышло в сто тысяч рублей.
Тупая бухгалтерша была уволена, Ирине я сделал внушение: чтобы навела в документах порядок и жестче контролировала сотрудников.
История компании изобилует разнообразными острыми ситуациями, одна из которых была связана уже не с нашими просчетами, а просчетами сотрудников кардиоцентра.
Так, например, однажды сотрудники областного комитета по ценам пришли к заместителю главврача кардиоцентра с рутинной проверкой. Их интересовала формальная сторона вопроса, в их компетенцию не входила проверка подлинности всех документов. То есть, если все бумаги в порядке, – их это устроит. Замглавврача сам не особенно разбирался в документах, поскольку занималась ими Лена Николова (наш офис-менеджер), и он, представив её проверяющим как свою помощницу, велел ей показать им интересующие их бумаги. И тут произошло непонятное. Все настолько привыкли к этой рутине с котировочными заявками, и к этим частым комиссиям, которые уже никто не принимал всерьёз – придут, пять минут поковыряются в бумагах, потом полдня сидят пьют чай – что очередной визит проверяющих прошёл незамеченным. И никто не понял, как они оказались в планово-экономическом отделе и раскопали документацию на поставки оксигенаторов производства итальянской фирмы Dideco, хранящиеся там, а не у заместителя главврача. Этот раздел они затронули впервые – Халанский тщательно оберегал его от постороннего внимания, так как лично занимался закупками данной продукции. Эта область оставалась неохваченной Совинкомом (среднемесячный объем составлял около миллиона рублей, другим белым пятном были кардиостимуляторы, закупки которых отслеживали лично главврач кардиоцентра и начальник облздравотдела). Когда я впервые услышал об этой теме от Игоря Быстрова, тогдашнего заведующего кардиохирургией, то принялся двигать продукцию, конкурирующую по отношению к Dideco, но сразу понял, что это бесполезно. У Халанского сложились личные отношения с московским представителем Dideco, и, бывая в Москве, они встречались и Халанский забирал свои 15 % (о чём не особенно скрывал). Оксигенаторы предназначались для реанимационного отделения, но Маньковскому, его заведующему, ничего не обламывалось с этого (обычная практика была такова, что фирмы-поставщики платили администрации и втайне от руководства – еще и заведующим, так как в противном случае те могли создать кошмарные сложности). Инвазивный Игорь Быстров вытребовал у руководства Dideco 5 % для себя (втайне от Халанского). А Маньковский, конечный потребитель продукции, остался ни с чем. Это было равносильно тому, как если бы он, обойдя Быстрова, получал на Johnson&Johnson 5 % за шовный материал, которым шьёт Быстров, заведующий кардиохирургией. Маньковский после отъезда Быстрова в Петербург сделал робкую попытку выпросить на Dideco для себя 5 %, но у него не получилось. Тогда он, проведя маркетинг, нашёл альтернативных поставщиков с более дешевой продукцией и попытался сориентировать на них Халанского. Но тот в упор не замечал низкие цены и продолжал заказывать у Dideco. Игнорируя существование целого штата сотрудников, отвечавших за формирование заказа и закупок, Халанский лично отслеживал всю цепочку – начиная от старшей медсестры реанимации и заканчивая главным бухгалтером, проводившим платёж. На Dideco знали только его голос и больше ни с кем не обсуждали заявки оксигенаторов. У Маньковского это стало идеей фикс – показать всем, что Халанский слишком попирает приличия, что кардиоцентр закупает оксигенаторы по сильно завышенным ценам, и что главврач постоянно путается и создаёт проблемы для работы реанимационного отделения, – не разбираясь в продукции, и при своей занятости не имея возможности заниматься этой мелочевкой. Но Халанский был другого мнения и 15 % с миллиона рублей ежемесячно – это не мелочи. Ради этого можно уделить десять минут времени, взять у медсестры заявку, позвонить в Москву и заказать продукцию. Маньковский попытался подключить меня к оксигенаторному противостоянию, снабжая прайс-листами и требуя, чтобы хозяин Совинкома и его сотрудники провели через администрацию кардиоцентра нового поставщика. Но я и сам не стал, и запретил своим людям связываться с оксигенаторами во избежание проблем. То, что Халанский верен раз и навсегда выбранному поставщику – это было хорошим знаком. Значит, если кто-то попытается изжить Совинком, то встретит такое же сопротивление.
И вот, проверяющие из областного комитета по ценам добрались до бумаг, касающихся закупок оксигенаторов. И встали в ступор – а где котировочные заявки, предложения других фирм, где конкурс?! Они не могли представить, что в кардиоцентре может быть допущено такое грубое нарушение правил. Два дня они, что называется, катали вату – ждали объяснений. И эти объяснения были, просто те, к кому обратились проверяющие, не могли их дать. Налицо была разобщенность в работе руководства кардиоцентра – прежде всего потому, что данный вопрос единолично замкнул на себя главный врач. И заинтересованное лицо не замедлило появиться в гуще событий. Маньковского видели с проверяющими, потом к их компании примкнула журналистка, корреспондент местной газеты «Городские вести», в которой уже на следующий день появилась статья на целый разворот – «В областном кардиоцентре воруют бюджетные средства через карманную структуру под названием Совинком». Журналистка явно поспешила с выводами, и тиснула статью, не получив официального объяснения, на основании услышанных от разных людей фраз: «волгоградская фирма Совинком» (это она услышала в планово-экономическом отделе), «без конкурса закупаются оксигенаторы по завышенным ценам» (это ей шепнул Маньковский), «директор Совинкома келейно встречается с главврачом по выходным дням» (донесли охранники). Эти фразы были скомпилированы и на выходе получилась разгромная статья, в которой присутствовал полный набор штампов и газетных страшилок, которые с таким удовольствием хавает тупой обыватель: коррупция, плохая медицинская помощь, мафия обкрадывает народ. Халанский, узнав об этом, не повёл и бровью. Начальник областного комитета по ценам отозвал проверяющих и приостановил проверку. Определенный резонанс получился на заседании областной думы, когда трое мудаковатых депутатов, уцепившись за долгожданный инфоповод, подняли истерику и подали запрос с требованием полномасштабной проверки кардиоцентра и его «карманной структуры», фирмы Совинком. Им ответили, что данные организации и так проверяют чаще, чем установлено законодательством, но депутатам это показалось недостаточно и они отправили запрос в прокуратуру. Руководство кардиоцентра так и не снизошло до объяснений. Контролирующие организации (облздравотдел, областной комитет по ценам, КРУ), которые должны были (кому???!) как-то отреагировать, также сохраняли ледяное спокойствие. Какое им дело до того, что пишут в прессе? Кто читает, тот пускай волнуется. А к ним официально никто не обращался и у них нет данных о нарушениях. В итоге крайним оказался Маньковский. Поначалу он, испугавшись резонанса, взял больничный и спрятался дома. Но когда он увидел своё имя в газетах – на него ссылалась журналистка – его испуг достиг крайней степени, и он бросился защищать главврача, чтобы тот не подумал, будто поднявшаяся шумиха – его рук дело. Маньковский сам собрал все документы, подтверждающие, что продукция компании Dideco является эксклюзивной и московское представительство – единственный авторизованный дилер в России (Халанский держал наготове железобетонные документы даже из Министерства здравоохранения), кроме того, сам, как заведующий реанимационным отделением, присягнул, что никакой альтернативы оксигенаторам Dideco на сегодняшний день не существует.
Что касается газеты «Городские вести» – там напечатали витиеватое объяснение: мол, проверка показала, что закупки в кардиоцентре проводятся в строгом соответствии с законодательством.
Глава 18,
Глава 19,
Тупая бухгалтерша была уволена, Ирине я сделал внушение: чтобы навела в документах порядок и жестче контролировала сотрудников.
История компании изобилует разнообразными острыми ситуациями, одна из которых была связана уже не с нашими просчетами, а просчетами сотрудников кардиоцентра.
Так, например, однажды сотрудники областного комитета по ценам пришли к заместителю главврача кардиоцентра с рутинной проверкой. Их интересовала формальная сторона вопроса, в их компетенцию не входила проверка подлинности всех документов. То есть, если все бумаги в порядке, – их это устроит. Замглавврача сам не особенно разбирался в документах, поскольку занималась ими Лена Николова (наш офис-менеджер), и он, представив её проверяющим как свою помощницу, велел ей показать им интересующие их бумаги. И тут произошло непонятное. Все настолько привыкли к этой рутине с котировочными заявками, и к этим частым комиссиям, которые уже никто не принимал всерьёз – придут, пять минут поковыряются в бумагах, потом полдня сидят пьют чай – что очередной визит проверяющих прошёл незамеченным. И никто не понял, как они оказались в планово-экономическом отделе и раскопали документацию на поставки оксигенаторов производства итальянской фирмы Dideco, хранящиеся там, а не у заместителя главврача. Этот раздел они затронули впервые – Халанский тщательно оберегал его от постороннего внимания, так как лично занимался закупками данной продукции. Эта область оставалась неохваченной Совинкомом (среднемесячный объем составлял около миллиона рублей, другим белым пятном были кардиостимуляторы, закупки которых отслеживали лично главврач кардиоцентра и начальник облздравотдела). Когда я впервые услышал об этой теме от Игоря Быстрова, тогдашнего заведующего кардиохирургией, то принялся двигать продукцию, конкурирующую по отношению к Dideco, но сразу понял, что это бесполезно. У Халанского сложились личные отношения с московским представителем Dideco, и, бывая в Москве, они встречались и Халанский забирал свои 15 % (о чём не особенно скрывал). Оксигенаторы предназначались для реанимационного отделения, но Маньковскому, его заведующему, ничего не обламывалось с этого (обычная практика была такова, что фирмы-поставщики платили администрации и втайне от руководства – еще и заведующим, так как в противном случае те могли создать кошмарные сложности). Инвазивный Игорь Быстров вытребовал у руководства Dideco 5 % для себя (втайне от Халанского). А Маньковский, конечный потребитель продукции, остался ни с чем. Это было равносильно тому, как если бы он, обойдя Быстрова, получал на Johnson&Johnson 5 % за шовный материал, которым шьёт Быстров, заведующий кардиохирургией. Маньковский после отъезда Быстрова в Петербург сделал робкую попытку выпросить на Dideco для себя 5 %, но у него не получилось. Тогда он, проведя маркетинг, нашёл альтернативных поставщиков с более дешевой продукцией и попытался сориентировать на них Халанского. Но тот в упор не замечал низкие цены и продолжал заказывать у Dideco. Игнорируя существование целого штата сотрудников, отвечавших за формирование заказа и закупок, Халанский лично отслеживал всю цепочку – начиная от старшей медсестры реанимации и заканчивая главным бухгалтером, проводившим платёж. На Dideco знали только его голос и больше ни с кем не обсуждали заявки оксигенаторов. У Маньковского это стало идеей фикс – показать всем, что Халанский слишком попирает приличия, что кардиоцентр закупает оксигенаторы по сильно завышенным ценам, и что главврач постоянно путается и создаёт проблемы для работы реанимационного отделения, – не разбираясь в продукции, и при своей занятости не имея возможности заниматься этой мелочевкой. Но Халанский был другого мнения и 15 % с миллиона рублей ежемесячно – это не мелочи. Ради этого можно уделить десять минут времени, взять у медсестры заявку, позвонить в Москву и заказать продукцию. Маньковский попытался подключить меня к оксигенаторному противостоянию, снабжая прайс-листами и требуя, чтобы хозяин Совинкома и его сотрудники провели через администрацию кардиоцентра нового поставщика. Но я и сам не стал, и запретил своим людям связываться с оксигенаторами во избежание проблем. То, что Халанский верен раз и навсегда выбранному поставщику – это было хорошим знаком. Значит, если кто-то попытается изжить Совинком, то встретит такое же сопротивление.
И вот, проверяющие из областного комитета по ценам добрались до бумаг, касающихся закупок оксигенаторов. И встали в ступор – а где котировочные заявки, предложения других фирм, где конкурс?! Они не могли представить, что в кардиоцентре может быть допущено такое грубое нарушение правил. Два дня они, что называется, катали вату – ждали объяснений. И эти объяснения были, просто те, к кому обратились проверяющие, не могли их дать. Налицо была разобщенность в работе руководства кардиоцентра – прежде всего потому, что данный вопрос единолично замкнул на себя главный врач. И заинтересованное лицо не замедлило появиться в гуще событий. Маньковского видели с проверяющими, потом к их компании примкнула журналистка, корреспондент местной газеты «Городские вести», в которой уже на следующий день появилась статья на целый разворот – «В областном кардиоцентре воруют бюджетные средства через карманную структуру под названием Совинком». Журналистка явно поспешила с выводами, и тиснула статью, не получив официального объяснения, на основании услышанных от разных людей фраз: «волгоградская фирма Совинком» (это она услышала в планово-экономическом отделе), «без конкурса закупаются оксигенаторы по завышенным ценам» (это ей шепнул Маньковский), «директор Совинкома келейно встречается с главврачом по выходным дням» (донесли охранники). Эти фразы были скомпилированы и на выходе получилась разгромная статья, в которой присутствовал полный набор штампов и газетных страшилок, которые с таким удовольствием хавает тупой обыватель: коррупция, плохая медицинская помощь, мафия обкрадывает народ. Халанский, узнав об этом, не повёл и бровью. Начальник областного комитета по ценам отозвал проверяющих и приостановил проверку. Определенный резонанс получился на заседании областной думы, когда трое мудаковатых депутатов, уцепившись за долгожданный инфоповод, подняли истерику и подали запрос с требованием полномасштабной проверки кардиоцентра и его «карманной структуры», фирмы Совинком. Им ответили, что данные организации и так проверяют чаще, чем установлено законодательством, но депутатам это показалось недостаточно и они отправили запрос в прокуратуру. Руководство кардиоцентра так и не снизошло до объяснений. Контролирующие организации (облздравотдел, областной комитет по ценам, КРУ), которые должны были (кому???!) как-то отреагировать, также сохраняли ледяное спокойствие. Какое им дело до того, что пишут в прессе? Кто читает, тот пускай волнуется. А к ним официально никто не обращался и у них нет данных о нарушениях. В итоге крайним оказался Маньковский. Поначалу он, испугавшись резонанса, взял больничный и спрятался дома. Но когда он увидел своё имя в газетах – на него ссылалась журналистка – его испуг достиг крайней степени, и он бросился защищать главврача, чтобы тот не подумал, будто поднявшаяся шумиха – его рук дело. Маньковский сам собрал все документы, подтверждающие, что продукция компании Dideco является эксклюзивной и московское представительство – единственный авторизованный дилер в России (Халанский держал наготове железобетонные документы даже из Министерства здравоохранения), кроме того, сам, как заведующий реанимационным отделением, присягнул, что никакой альтернативы оксигенаторам Dideco на сегодняшний день не существует.
Что касается газеты «Городские вести» – там напечатали витиеватое объяснение: мол, проверка показала, что закупки в кардиоцентре проводятся в строгом соответствии с законодательством.
Глава 18,
Где рассказывается о казанских клиентах Совинкома
Так получилось, что из всех городов Южного региона, с которыми я работал, наибольших успехов удалось добиться в Казани. Там существовал филиал Совинкома – офис, склад, две аптеки, ну и соответственно, штат сотрудников.
Основным казанским клиентом была больница номер шесть, главный врач которой, Азимов Фоат Юнусович, поначалу закупал у меня продукцию без конкурса, а когда законодатели приперли со своими нововведениями и обязали территориальные департаменты здравоохранения устраивать открытые конкурсы по закупке расходных материалов, он сам договаривался в нужных инстанциях, и от меня требовался лишь договор, спецификация и счет. И, конечно же, последующая отгрузка и своевременный привоз комиссионных (Азимов брал 25 % – не для себя одного, он работал в команде, как во всех других местах). Это был идеальный клиент, такой же как Халанский, главврач волгоградского кардиоцентра. К тому же, веселый и компанейский, и что очень важно, без двойного дна. Если говорил «да», то на него можно было надеяться и рассчитывать продажи на год вперед. В других местах с этим обстояло гораздо хуже – главврачи катали вату, размазывали кашу по стене, мялись как девочки и не могли дать точный ответ, а если обещали, то запросто могли подвести и отдать заявку другим поставщикам.
Одно время я пытался наладить поставки дорогостоящего оборудования, но Азимов сразу осадил: «Каждый сверчок должен знать свой шесток». То есть он не перебивал мазу другим своим партнерам, с которыми у него сложились отношения, но и сохранял за Совинкомом существующую делянку.
Изначально в шестую больницу я попал благодаря Вере Ильиничне Галишниковой и Ноне Ильиничне Галимулиной, соответственно главврачу и начмеду Республиканского роддома. У их сотрудницы муж работал в кардиохирургическом отделении шестерки, и эта женщина познакомила меня с ним, а тот свел меня с заведующим кардиохирургии, который, в свою очередь, вывел на главврача. Поначалу Азимову было непонятно, почему он должен работать с какой-то волгоградской фирмой, не помогло и вмешательство представителей Johnson & Johnson, приезжавших специально в Казань и рекомендовавших компанию Совинком как их официального дистрибьютора по Югу России. Азимов упорно не хотел отказываться от своих поставщиков и заказывал только те позиции, от поставок которых эти фирмы отказывались.
Ситуацию удалось переломить зимой 2000–2001 года, когда я предложил Азимову оплатить новогоднюю поездку в Финляндию (причем не одному ему, а всей его семье). Тот согласился, я оплатил путевки, но в назначенный день туристы не появились в Петербурге (отправление было из Питера, автобус отправлялся от Площади Восстания). Азимов позвонил в последнюю минуту и сообщил, что не сможет поехать по семейным обстоятельствам. А в первых рабочих днях января сделал первую серьезную заявку на продукцию Johnson & Johnson. Впоследствии он признался, что принял решение насчет Совинкома после того, как я, не морщась, непринужденно оплатил новогоднюю поездку и совершенно спокойно отреагировал на то, что никто не поехал, а об отказе от поездки было сообщено тогда, когда уже невозможно было вернуть с турфирмы потраченные деньги.
По договоренности с Галишниковой и Галимулиной я выплачивал им комиссионные не только с закупок по их больнице, но также процент с продаж Совинкома по тем стационарам, где они изначально договаривались с главврачами или другими ответственными лицами. Так, например, с начмедом РКБ № 3 (так называемая «обкомовская больница») познакомила Галишникова, и я честно выплачивал ей и Галимулиной 5 % со всех оборотов Совинкома по этому клиенту (они всегда работали в паре и все доходы делили пополам). Так же и по остальным клиентам.
Но по больнице номер шесть ситуация обстояла иначе. Если у других клиентов продажи пошли благодаря договоренностям «барышень» (так на Джонсоне называли неразлучных Галишникову и Галимулину), то в шестерке наоборот – не благодаря, а скорее вопреки. Знакомство с рядовым доктором из кардиохирургического отделения ничего не дало и никак не подтолкнуло Азимова к решению закупать на Совинкоме. Я неоднократно встречался с ним по звонку из московского представительства Johnson & Johnson, в том числе в компании сотрудников Джонсона, и даже это не помогло. А решающее значение имел тот самый новогодний подарок. Между первым визитом в шестерку и первой крупной заявкой прошел почти год и серьезная работа, в которой «барышни» никакого участия не принимали. Больше того, выяснилось следующее обстоятельство: они находились с Азимовым в некоторой конфронтации, которая со временем только усилилась – сначала в какой-то степени из зависти (Азимов единолично распоряжался бюджетом своего учреждения, а «барышни» потеряли контроль над собственным финансированием: если раньше они свободно тратили больничные деньги и сами решали, у каких поставщиков закупать, то с течением времени у них отняли такую возможность и передали бюджет РКБ различным структурам, через которые чиновники Минздрава осваивали бюджетные деньги – КМИЗ, Татхимфармпрепараты, и так далее. Я по-прежнему платил барышням 10–15 % со всех продаж, шедших на РКБ через указанные структуры, хотя мог уже этого не делать, так как они, один раз познакомив с руководством данных организаций, отошли в сторону и дальше я рулил сам). В дальнейшем выяснились другие причины неприязни, в частности то, что в начале 2003 года Галимулина была назначена заместителем министра здравоохранения РТ по «вопросам родовспоможения и детства», а Азимов прочил на эту должность свою креатуру.
Зная об этой конфронтации, я, работая с обоими клиентами, не посвящал их в детали сотрудничества с враждебной стороной. И, бывая в Казани, не докладывался о своих перемещениях по городу и, соответственно, не назначал встречи на один и тот же день с «барышнями» и Азимовым, так как с теми и другими ходил по вечерам в ресторан или другие увеселительные заведения (причем с главврачом шестерки такие вечера нередко продолжались до утра). И разумеется, «барышни» ничего не имели с оборотов Совинкома по шестой больнице.
Галимулина, получив повышение, резко переменилась. Она оставила себе дежурства в республиканском роддоме, но основное её рабочее место было в министерстве здравоохранения РТ, которое находилось на территории Казанского Кремля. В начале 2004 года в один из приездов я зашел сначала к ней (как обычно, поселился в отеле Джузеппе на Кремлевской улице в нескольких минутах от Минздрава), и она, узнав о том, что Галишникова еще не в курсе моего приезда, попросила не сообщать ей и встретиться вечером в ресторане узким кругом. Когда встретились, Галимулина потребовала, чтобы я впредь передавал деньги только ей, а дальше она сама разберется. И чтобы не информировал Галишникову об оборотах Совинкома по расходным материалам для РКБ (официально Галишникова как главврач роддома Республиканской клинической больницы делала заявку на материалы руководству РКБ, которое передавало её сторонним организациям, распоряжавшимся бюджетом, касаемо продукции Johnson & Johnson – этот раздел принадлежал «Татхимфармпрепаратам». К директору этой организации доступ имела Галимулина, а значит, Галишникова никак не могла проследить, у кого Татхимфармпрепараты закупают шовный материал, ТВТ, инструменты, расходники для стерилизаторов Стеррад и другую продукцию Джонсона).
Таким образом Галимулина выключила из схемы свою подругу, с которой проработала, считай, всю жизнь, и которой многим обязана. Я оказался в затруднительном положении: за заявки отвечала Галишникова, и, перестав получать деньги, заявила, что переключится на другую продукцию и сама выйдет на директора Татхимфармпрепаратов и потребует чтобы тот заключил договор с Совинкомом на материалы производства, например, Autosuture. Мне пришлось лавировать, я попросил Галимулину как-то разобраться в этом вопросе, но та лишь отмахнулась, считая свою подругу и компаньонку полной дурой, которая и так всё проглотит и не пойдет никуда разбираться.
И я был вынужден прекратить общение с Галишниковой, поскольку не знал, что ей говорить: обманывать неудобно, а правду говорить опасно – всё-таки «барышни» познакомились задолго до того, как начали работать с Совинкомом, у них свои отношения, о нюансах которых я даже не догадывался, и непонятно, каким боком вышли бы мои откровения.
Я стал встречаться с одной только Галимулиной (та обычно приходила в ресторан со своим мужем). Разговоры шли грандиозные: говорилось о централизованных закупках на всю республику, крупных тендерах, но результаты были скудные: всё те же продажи на один только роддом РКБ в тех же объемах – около 300,000 рублей в месяц. И даже эти скромные объемы получили тенденцию к уменьшению.
Из всех проектов, о которых шла речь в ресторане «Пирамида» (это заведение напротив Кремля стало традиционным местом наших встреч), выстрелил только один – аренда двух помещений под аптеки, на улице Рихарда Зорге и Профсоюзной, стоимостью соответственно 40,000 и 60,000 рублей в месяц. Их собственником была девелоперская компания, офис которой находился на улице Баумана. На встречу с которым Галимулина приехала лично сама и в дальнейшем упорно допытывалась, когда же, наконец, я возьму в аренду означенные помещения. Но это был скорее затратный проект, нежели прибыльный – по крайней мере на первых порах.
В итоге, несмотря на сопротивление Рената, моего двоюродного брата, я взял в аренду эти помещения, закупил торговое оборудование и товар, сделал лицензию, и в начале осени 2004 года обе торговые точки заработали. Галимулина твёрдо обещала мне, что организует поток пациентов, которые будут закупать дорогостоящие гормональные препараты для лечения бесплодия (один курс примерно 100,000 рублей), но обещание своё не сдержала. Я продолжал с ней встречаться, когда приезжал в Казань, уже больше по привычке, чем по делу. Основным мои деловым партнером оставался Азимов (Совинком сотрудничал и с другими медучреждениями Татарстана, но ими в большей степени занимались мои подчиненные).
Основным казанским клиентом была больница номер шесть, главный врач которой, Азимов Фоат Юнусович, поначалу закупал у меня продукцию без конкурса, а когда законодатели приперли со своими нововведениями и обязали территориальные департаменты здравоохранения устраивать открытые конкурсы по закупке расходных материалов, он сам договаривался в нужных инстанциях, и от меня требовался лишь договор, спецификация и счет. И, конечно же, последующая отгрузка и своевременный привоз комиссионных (Азимов брал 25 % – не для себя одного, он работал в команде, как во всех других местах). Это был идеальный клиент, такой же как Халанский, главврач волгоградского кардиоцентра. К тому же, веселый и компанейский, и что очень важно, без двойного дна. Если говорил «да», то на него можно было надеяться и рассчитывать продажи на год вперед. В других местах с этим обстояло гораздо хуже – главврачи катали вату, размазывали кашу по стене, мялись как девочки и не могли дать точный ответ, а если обещали, то запросто могли подвести и отдать заявку другим поставщикам.
Одно время я пытался наладить поставки дорогостоящего оборудования, но Азимов сразу осадил: «Каждый сверчок должен знать свой шесток». То есть он не перебивал мазу другим своим партнерам, с которыми у него сложились отношения, но и сохранял за Совинкомом существующую делянку.
Изначально в шестую больницу я попал благодаря Вере Ильиничне Галишниковой и Ноне Ильиничне Галимулиной, соответственно главврачу и начмеду Республиканского роддома. У их сотрудницы муж работал в кардиохирургическом отделении шестерки, и эта женщина познакомила меня с ним, а тот свел меня с заведующим кардиохирургии, который, в свою очередь, вывел на главврача. Поначалу Азимову было непонятно, почему он должен работать с какой-то волгоградской фирмой, не помогло и вмешательство представителей Johnson & Johnson, приезжавших специально в Казань и рекомендовавших компанию Совинком как их официального дистрибьютора по Югу России. Азимов упорно не хотел отказываться от своих поставщиков и заказывал только те позиции, от поставок которых эти фирмы отказывались.
Ситуацию удалось переломить зимой 2000–2001 года, когда я предложил Азимову оплатить новогоднюю поездку в Финляндию (причем не одному ему, а всей его семье). Тот согласился, я оплатил путевки, но в назначенный день туристы не появились в Петербурге (отправление было из Питера, автобус отправлялся от Площади Восстания). Азимов позвонил в последнюю минуту и сообщил, что не сможет поехать по семейным обстоятельствам. А в первых рабочих днях января сделал первую серьезную заявку на продукцию Johnson & Johnson. Впоследствии он признался, что принял решение насчет Совинкома после того, как я, не морщась, непринужденно оплатил новогоднюю поездку и совершенно спокойно отреагировал на то, что никто не поехал, а об отказе от поездки было сообщено тогда, когда уже невозможно было вернуть с турфирмы потраченные деньги.
По договоренности с Галишниковой и Галимулиной я выплачивал им комиссионные не только с закупок по их больнице, но также процент с продаж Совинкома по тем стационарам, где они изначально договаривались с главврачами или другими ответственными лицами. Так, например, с начмедом РКБ № 3 (так называемая «обкомовская больница») познакомила Галишникова, и я честно выплачивал ей и Галимулиной 5 % со всех оборотов Совинкома по этому клиенту (они всегда работали в паре и все доходы делили пополам). Так же и по остальным клиентам.
Но по больнице номер шесть ситуация обстояла иначе. Если у других клиентов продажи пошли благодаря договоренностям «барышень» (так на Джонсоне называли неразлучных Галишникову и Галимулину), то в шестерке наоборот – не благодаря, а скорее вопреки. Знакомство с рядовым доктором из кардиохирургического отделения ничего не дало и никак не подтолкнуло Азимова к решению закупать на Совинкоме. Я неоднократно встречался с ним по звонку из московского представительства Johnson & Johnson, в том числе в компании сотрудников Джонсона, и даже это не помогло. А решающее значение имел тот самый новогодний подарок. Между первым визитом в шестерку и первой крупной заявкой прошел почти год и серьезная работа, в которой «барышни» никакого участия не принимали. Больше того, выяснилось следующее обстоятельство: они находились с Азимовым в некоторой конфронтации, которая со временем только усилилась – сначала в какой-то степени из зависти (Азимов единолично распоряжался бюджетом своего учреждения, а «барышни» потеряли контроль над собственным финансированием: если раньше они свободно тратили больничные деньги и сами решали, у каких поставщиков закупать, то с течением времени у них отняли такую возможность и передали бюджет РКБ различным структурам, через которые чиновники Минздрава осваивали бюджетные деньги – КМИЗ, Татхимфармпрепараты, и так далее. Я по-прежнему платил барышням 10–15 % со всех продаж, шедших на РКБ через указанные структуры, хотя мог уже этого не делать, так как они, один раз познакомив с руководством данных организаций, отошли в сторону и дальше я рулил сам). В дальнейшем выяснились другие причины неприязни, в частности то, что в начале 2003 года Галимулина была назначена заместителем министра здравоохранения РТ по «вопросам родовспоможения и детства», а Азимов прочил на эту должность свою креатуру.
Зная об этой конфронтации, я, работая с обоими клиентами, не посвящал их в детали сотрудничества с враждебной стороной. И, бывая в Казани, не докладывался о своих перемещениях по городу и, соответственно, не назначал встречи на один и тот же день с «барышнями» и Азимовым, так как с теми и другими ходил по вечерам в ресторан или другие увеселительные заведения (причем с главврачом шестерки такие вечера нередко продолжались до утра). И разумеется, «барышни» ничего не имели с оборотов Совинкома по шестой больнице.
Галимулина, получив повышение, резко переменилась. Она оставила себе дежурства в республиканском роддоме, но основное её рабочее место было в министерстве здравоохранения РТ, которое находилось на территории Казанского Кремля. В начале 2004 года в один из приездов я зашел сначала к ней (как обычно, поселился в отеле Джузеппе на Кремлевской улице в нескольких минутах от Минздрава), и она, узнав о том, что Галишникова еще не в курсе моего приезда, попросила не сообщать ей и встретиться вечером в ресторане узким кругом. Когда встретились, Галимулина потребовала, чтобы я впредь передавал деньги только ей, а дальше она сама разберется. И чтобы не информировал Галишникову об оборотах Совинкома по расходным материалам для РКБ (официально Галишникова как главврач роддома Республиканской клинической больницы делала заявку на материалы руководству РКБ, которое передавало её сторонним организациям, распоряжавшимся бюджетом, касаемо продукции Johnson & Johnson – этот раздел принадлежал «Татхимфармпрепаратам». К директору этой организации доступ имела Галимулина, а значит, Галишникова никак не могла проследить, у кого Татхимфармпрепараты закупают шовный материал, ТВТ, инструменты, расходники для стерилизаторов Стеррад и другую продукцию Джонсона).
Таким образом Галимулина выключила из схемы свою подругу, с которой проработала, считай, всю жизнь, и которой многим обязана. Я оказался в затруднительном положении: за заявки отвечала Галишникова, и, перестав получать деньги, заявила, что переключится на другую продукцию и сама выйдет на директора Татхимфармпрепаратов и потребует чтобы тот заключил договор с Совинкомом на материалы производства, например, Autosuture. Мне пришлось лавировать, я попросил Галимулину как-то разобраться в этом вопросе, но та лишь отмахнулась, считая свою подругу и компаньонку полной дурой, которая и так всё проглотит и не пойдет никуда разбираться.
И я был вынужден прекратить общение с Галишниковой, поскольку не знал, что ей говорить: обманывать неудобно, а правду говорить опасно – всё-таки «барышни» познакомились задолго до того, как начали работать с Совинкомом, у них свои отношения, о нюансах которых я даже не догадывался, и непонятно, каким боком вышли бы мои откровения.
Я стал встречаться с одной только Галимулиной (та обычно приходила в ресторан со своим мужем). Разговоры шли грандиозные: говорилось о централизованных закупках на всю республику, крупных тендерах, но результаты были скудные: всё те же продажи на один только роддом РКБ в тех же объемах – около 300,000 рублей в месяц. И даже эти скромные объемы получили тенденцию к уменьшению.
Из всех проектов, о которых шла речь в ресторане «Пирамида» (это заведение напротив Кремля стало традиционным местом наших встреч), выстрелил только один – аренда двух помещений под аптеки, на улице Рихарда Зорге и Профсоюзной, стоимостью соответственно 40,000 и 60,000 рублей в месяц. Их собственником была девелоперская компания, офис которой находился на улице Баумана. На встречу с которым Галимулина приехала лично сама и в дальнейшем упорно допытывалась, когда же, наконец, я возьму в аренду означенные помещения. Но это был скорее затратный проект, нежели прибыльный – по крайней мере на первых порах.
В итоге, несмотря на сопротивление Рената, моего двоюродного брата, я взял в аренду эти помещения, закупил торговое оборудование и товар, сделал лицензию, и в начале осени 2004 года обе торговые точки заработали. Галимулина твёрдо обещала мне, что организует поток пациентов, которые будут закупать дорогостоящие гормональные препараты для лечения бесплодия (один курс примерно 100,000 рублей), но обещание своё не сдержала. Я продолжал с ней встречаться, когда приезжал в Казань, уже больше по привычке, чем по делу. Основным мои деловым партнером оставался Азимов (Совинком сотрудничал и с другими медучреждениями Татарстана, но ими в большей степени занимались мои подчиненные).
Глава 19,
Посвященная моим взаимоотношениям с оборотнями в погонах
С Иосифом Григорьевичем Давиденко меня познакомил Евгений Владимирович Карман, начальник горздравотдела (департамент по здравоохранению при администрации города Волгограда) осенью 2003 года. Кармана я знал давно, еще с института – он был заведующим кафедрой гинекологии, деканом, потом стал главврачом Центрального роддома, далее – занял должность начальника горздравотдела. Мы поддерживали деловые отношения – Совинком поставлял городским больницам оборудование и расходные материалы по конкурсам, которые устраивал Карман в своей епархии. В сентябре 2003-го он вызвал меня к себе и заявил, что «Мы переходим на новую форму работы. Новые времена, с рынка будут убирать часть фирм… Тебе нужно заручиться поддержкой одного серьезного человека». Моя фирма вышла на достаточный уровень, чтобы на неё обратили внимание «серьёзные люди», но всё же это предложение показалось мне странным.
Карман продиктовал мне телефонный номер Давиденко, с которым я в тот же день и встретился. С первого взгляда меня поразило наше внешнее сходство, только он немного выше ростом и старше лет на двадцать. Как будто совсем разные, но в чем-то совсем одинаковые. Он принял меня в своем офисе, находившемся в Центральном парке культуры и отдыха. На стене возле двери висела табличка: «Волга-Трансойл. Начальник юридической службы». До того, как перебраться на должность заместителя гендиректора крупной нефтяной компании, Давиденко возглавлял Управление ОБЭП Волгоградской области, и, конечно, обладал солидным административным ресурсом. Используя который, «прикрывал» целый ряд коммерческих структур. У него был толстый гроссбух, в котором велся учет всех организаций, для которых он решал вопросы в различных госструктурах (областная администрация, УВД, налоговая инспекция, и т. д).
Первый наш разговор мне не очень понравился. Я кратко рассказал о себе, о своём бизнесе и о взаимоотношениях с Карманом, и особист, или «старый седой полковник», как он сам себя назвал, обнимая одним взглядом мой трудовой путь, изъявил желание сопутствовать в моих исканиях, улавливать мой успех… Он сказал следующее:
– …фармацевтический рынок будут весь перетряхивать. Кого-то прижмут за несоответствие, неправильно оформленную лицензию. Был бы человек, а статья всегда найдётся… гм… Останутся только те, кто платит администрации. Для таких компаний будет зелёнка, остальные пойдут чеканным шагом нахуй. Мы с тобой заключаем договор, ты вносишь первый платёж, я, как исполнитель, отзваниваюсь контролирующим органам – ОБЭП, Госнаркоконтроль, налоговую полицию, горздравотдел, и пр; и эти организации исключают ООО «Совинком» из списка фирм, подлежащих уничтожению. Договор заключается чисто по-мужски – крепкое рукопожатие и работа закипела. От тебя требуются деньги, копии уставных документов и данные работающих сотрудников. Выслушав вводную часть, я впал в некоторое недоумение: что, вот и всё, несите ваши денежки, и мы будем за эти деньги защищать вас от нас, таких невьебенно страшных. Проговорив свою фабулу, Давиденко выжидающе умолк, но молчание затянулось, я не мог заставить себя сказать что-либо. Происходящее выглядело настолько нелепо, что было непонятно, как на это реагировать. Для завершающего аккорда Давиденко необходимо было узнать финансовые возможности клиента, чтобы назначить сумму ежемесячного платежа. Он спросил, какие обороты у фирмы Совинком. Но я, войдя в ступор, безмолвствовал. Разгадав моё настроение, Давиденко, будто спохватившись, привёл некоторые доводы. У него многочисленные связи во всех госструктурах, на самом высоком уровне, поэтому можно обращаться к нему по любым вопросам: госзакупки, тендеры, хлобукнуть конкурентов. Инициатива должна исходить от заказчика. Я – стратег, Иосиф Григорьевич – тактик. Правда, так получилось, что наше первое общее дело было известно тактику в большей степени, чем стратегу: горздравотдел проводил тендер на пятнадцать миллионов рублей, Карман председательствовал на тендере, и Давиденко разъяснил, как это всё будет проходить:
– …там на конкурсе будут чужие люди из городской администрации, которые могут привести чуждые нам фирмы. Мы их расстреляем из крупнокалиберного дихлофоса и возьмём тендер. Как?! А я скажу, как. Я вброшу в комиссию письмо за подписью замначальника УВД о том, что правоохранительные органы не могут гарантировать благонадёжность некоторых участников конкурса. В черный список войдут все фирмы, кроме Совинкома. И комиссии ничего не останется другого, кроме как объявить Совинком победителем.
До этого подобные вопросы мы решали лично с Карманом – он обсуждал это со мной или с моим доверенным человеком, Мариной Маликовой. Но теперь, по-видимому, условия изменились и появилась необходимость в силовом воздействии на членов тендерного комитета.
Когда бывший особист заговорил о конкретном деле, я избавился от внутреннего напряжения и подумал, что если он будет отрабатывать зарплату, приносить прибыль, то почему бы с ним не посотрудничать. Мы обсудили детали предстоящего тендера и мне стало ясно, что Давиденко хорошо владеет вопросом и может принести реальную пользу. В конце встречи он вернулся к денежному вопросу:
– Ну так что, какую ты мне назначаешь зарплату?
Мы договорились на 20,000 руб в месяц.
И работа закипела. Тендер в горздравотделе прошёл именно так, как сказал Иосиф Григорьевич (которого я прозвал «святым Иосифом» за его суховатый аскетичный вид). Городские и областные конкурсы были поставлены на поток. Я проживал в Петербурге, и для решения оперативных рутинных вопросов был необходим человек на месте, и эти полномочия были делегированы моему заместителю Ирине Кондуковой.
На первоначальном этапе старый седой полковник заставил меня понервничать: чтобы показать свои возможности, он немного поиграл мускулами – организовал два милицейских наезда и по звонку отозвал их. Ко мне на фирму приезжали сотрудники областного ОБЭП с каким-то дурацкими обвинениями, я соответственно звонил Иосифу Григорьевичу, он важно говорил: «Да, конечно, решу проблему», и действительно её решал – ОБЭПовцы извинялись и уходили. Всё это выглядело настолько прозрачно (к тому же через независимых людей я узнал, кто заказчик наезда), что мне было даже как-то неудобно за такого солидного человека. Он и сам это понял и прекратил заниматься глупостями. Пошла реальная работа.
Они очень быстро сработались – Ирина и Иосиф Григорьевич, у них даже завязался роман (она примерно моя ровесница – на два года моложе, получается у них 20 лет разница в возрасте; об этой связи мне стало известно уже после того, как у них всё закончилось), и она его стала пользовать чуть ли не как своего сотрудника, нагружая поручениями, с которыми могла бы справиться сама. Я неоднократно предупреждал её, чтобы давала старому седому полковнику задания лишь в пределах его компетенции силовика и строго дозировала информацию. Но куда там, она настолько увлеклась, что посвятила его во всю нашу внутреннюю кухню. Следствием этого стало то, что он потребовал прибавку жалованья, так как решение наших вопросов стало отнимать у него много времени, в ущерб другим делам. Весной 2004 года он поднял ставку до 150,000 рублей в месяц. Но он отрабатывал эти деньги. Его поддержка была необходима – учитывая острую конкуренцию и ужесточившиеся условия проведения госзакупок. Если раньше я решал вопросы поставок с одним человеком, то теперь наплодили столько всяких структур, что без таких специалистов, как святой Иосиф, уже не обойтись. В каждой тендерной комиссии обязательно был представитель МВД (как правило ОБЭП), на которого старый седой полковник мог надавить.
Карман продиктовал мне телефонный номер Давиденко, с которым я в тот же день и встретился. С первого взгляда меня поразило наше внешнее сходство, только он немного выше ростом и старше лет на двадцать. Как будто совсем разные, но в чем-то совсем одинаковые. Он принял меня в своем офисе, находившемся в Центральном парке культуры и отдыха. На стене возле двери висела табличка: «Волга-Трансойл. Начальник юридической службы». До того, как перебраться на должность заместителя гендиректора крупной нефтяной компании, Давиденко возглавлял Управление ОБЭП Волгоградской области, и, конечно, обладал солидным административным ресурсом. Используя который, «прикрывал» целый ряд коммерческих структур. У него был толстый гроссбух, в котором велся учет всех организаций, для которых он решал вопросы в различных госструктурах (областная администрация, УВД, налоговая инспекция, и т. д).
Первый наш разговор мне не очень понравился. Я кратко рассказал о себе, о своём бизнесе и о взаимоотношениях с Карманом, и особист, или «старый седой полковник», как он сам себя назвал, обнимая одним взглядом мой трудовой путь, изъявил желание сопутствовать в моих исканиях, улавливать мой успех… Он сказал следующее:
– …фармацевтический рынок будут весь перетряхивать. Кого-то прижмут за несоответствие, неправильно оформленную лицензию. Был бы человек, а статья всегда найдётся… гм… Останутся только те, кто платит администрации. Для таких компаний будет зелёнка, остальные пойдут чеканным шагом нахуй. Мы с тобой заключаем договор, ты вносишь первый платёж, я, как исполнитель, отзваниваюсь контролирующим органам – ОБЭП, Госнаркоконтроль, налоговую полицию, горздравотдел, и пр; и эти организации исключают ООО «Совинком» из списка фирм, подлежащих уничтожению. Договор заключается чисто по-мужски – крепкое рукопожатие и работа закипела. От тебя требуются деньги, копии уставных документов и данные работающих сотрудников. Выслушав вводную часть, я впал в некоторое недоумение: что, вот и всё, несите ваши денежки, и мы будем за эти деньги защищать вас от нас, таких невьебенно страшных. Проговорив свою фабулу, Давиденко выжидающе умолк, но молчание затянулось, я не мог заставить себя сказать что-либо. Происходящее выглядело настолько нелепо, что было непонятно, как на это реагировать. Для завершающего аккорда Давиденко необходимо было узнать финансовые возможности клиента, чтобы назначить сумму ежемесячного платежа. Он спросил, какие обороты у фирмы Совинком. Но я, войдя в ступор, безмолвствовал. Разгадав моё настроение, Давиденко, будто спохватившись, привёл некоторые доводы. У него многочисленные связи во всех госструктурах, на самом высоком уровне, поэтому можно обращаться к нему по любым вопросам: госзакупки, тендеры, хлобукнуть конкурентов. Инициатива должна исходить от заказчика. Я – стратег, Иосиф Григорьевич – тактик. Правда, так получилось, что наше первое общее дело было известно тактику в большей степени, чем стратегу: горздравотдел проводил тендер на пятнадцать миллионов рублей, Карман председательствовал на тендере, и Давиденко разъяснил, как это всё будет проходить:
– …там на конкурсе будут чужие люди из городской администрации, которые могут привести чуждые нам фирмы. Мы их расстреляем из крупнокалиберного дихлофоса и возьмём тендер. Как?! А я скажу, как. Я вброшу в комиссию письмо за подписью замначальника УВД о том, что правоохранительные органы не могут гарантировать благонадёжность некоторых участников конкурса. В черный список войдут все фирмы, кроме Совинкома. И комиссии ничего не останется другого, кроме как объявить Совинком победителем.
До этого подобные вопросы мы решали лично с Карманом – он обсуждал это со мной или с моим доверенным человеком, Мариной Маликовой. Но теперь, по-видимому, условия изменились и появилась необходимость в силовом воздействии на членов тендерного комитета.
Когда бывший особист заговорил о конкретном деле, я избавился от внутреннего напряжения и подумал, что если он будет отрабатывать зарплату, приносить прибыль, то почему бы с ним не посотрудничать. Мы обсудили детали предстоящего тендера и мне стало ясно, что Давиденко хорошо владеет вопросом и может принести реальную пользу. В конце встречи он вернулся к денежному вопросу:
– Ну так что, какую ты мне назначаешь зарплату?
Мы договорились на 20,000 руб в месяц.
И работа закипела. Тендер в горздравотделе прошёл именно так, как сказал Иосиф Григорьевич (которого я прозвал «святым Иосифом» за его суховатый аскетичный вид). Городские и областные конкурсы были поставлены на поток. Я проживал в Петербурге, и для решения оперативных рутинных вопросов был необходим человек на месте, и эти полномочия были делегированы моему заместителю Ирине Кондуковой.
На первоначальном этапе старый седой полковник заставил меня понервничать: чтобы показать свои возможности, он немного поиграл мускулами – организовал два милицейских наезда и по звонку отозвал их. Ко мне на фирму приезжали сотрудники областного ОБЭП с каким-то дурацкими обвинениями, я соответственно звонил Иосифу Григорьевичу, он важно говорил: «Да, конечно, решу проблему», и действительно её решал – ОБЭПовцы извинялись и уходили. Всё это выглядело настолько прозрачно (к тому же через независимых людей я узнал, кто заказчик наезда), что мне было даже как-то неудобно за такого солидного человека. Он и сам это понял и прекратил заниматься глупостями. Пошла реальная работа.
Они очень быстро сработались – Ирина и Иосиф Григорьевич, у них даже завязался роман (она примерно моя ровесница – на два года моложе, получается у них 20 лет разница в возрасте; об этой связи мне стало известно уже после того, как у них всё закончилось), и она его стала пользовать чуть ли не как своего сотрудника, нагружая поручениями, с которыми могла бы справиться сама. Я неоднократно предупреждал её, чтобы давала старому седому полковнику задания лишь в пределах его компетенции силовика и строго дозировала информацию. Но куда там, она настолько увлеклась, что посвятила его во всю нашу внутреннюю кухню. Следствием этого стало то, что он потребовал прибавку жалованья, так как решение наших вопросов стало отнимать у него много времени, в ущерб другим делам. Весной 2004 года он поднял ставку до 150,000 рублей в месяц. Но он отрабатывал эти деньги. Его поддержка была необходима – учитывая острую конкуренцию и ужесточившиеся условия проведения госзакупок. Если раньше я решал вопросы поставок с одним человеком, то теперь наплодили столько всяких структур, что без таких специалистов, как святой Иосиф, уже не обойтись. В каждой тендерной комиссии обязательно был представитель МВД (как правило ОБЭП), на которого старый седой полковник мог надавить.