Страница:
Она остановила машину возле подъезда и заглушила мотор. Они вышли. В тумане вырисовывались легкие остовы деревьев, посаженных во дворе. В охватившей их беспредельной тишине замирал шум колёс автомобиля, проехавшего по улице Гагарина в сторону Волги. Казалось, они одни остались в этом безмолвном городе.
Войдя в подъезд, они поднялись на этаж, зашли в квартиру. Танина комната уже мало походила на девичью. Сюда ворвался вызывающий и смелый красный цвет, составивший оригинальное сочетание с классической черно-белой парой: ярко-красная мягкая мебель, в отделке которой использована золотая нить, вишнево-красный абажур ночной лампы, бордовые портьеры, черно-белый ковер с этническим принтом, похожим на рисунок зебры, гармонирующий с фигурками двух зебр на невысоком светлом, цвета топленого молока книжном шкафчике. Который в наборе с письменным столом создавал Танино рабочее место. Для вещей предусмотрен шкаф-купе с дверцами из матового полупрозрачного пластика, напоминающего о легком утреннем тумане и удачно сочетающимся со светлыми молочно-бежевыми стенами. Единственным темным предметом оставалось фортепиано Krakauer, стоявшее посередине комнаты.
Пока раздевались, Таня расспрашивала подробности сегодняшнего происшествия:
– Ты прямо так и сказал ей: «Пизда, тупая жирная пизда»?
– Да, Танюш, прямо так и сказал.
– А она была страшная и жирная?
– Не то слово – крокодил. Вместо сисек – две папилломы растущие на шее.
Таня раздевалась со спокойной гордостью, что придавало ей особое очарование. Она так безмятежно любовалась своим обнаженным телом, что покрывало у её ног казалось красным павлином.
– Странно: почему она оскорбилась – ведь ты сказал правду. Красивую умную девушку – меня например, никто не назовёт тупой пиздой.
Когда Андрей увидел её голой и светлой, как ручьи и звёзды, он сказал:
– Тем более ты должна надевать максимум одежды – то что мне принадлежит, могу видеть только я, больше никто!
Она скользнула в постель, прильнула к нему и обдала его восхитительной свежестью.
Они были очень удивлены, когда, придя в себя, увидели, что уже почти полночь.
– Неохота никуда ехать, – лениво протянула Таня, включив торшер. – Может попьём чай с бутербродами.
Прижавшись к его груди, она сказала:
– У тебя кожа нежнее моей.
В наступившей тишине слышалось только прерывистое Танино дыхание. Цвет её кожи напоминал розу, упавшую в молоко, а запах пьянил, навевая приятные мысли. Согнув ноги в коленях, она болтала ими в воздухе. Внезапно думы Андрея омрачились – ему показалось подозрительным, что обладательница такого совершенного тела начинает делать мужчине комплименты. Таня взрослела, в ней пробудился темперамент, она с трудом выдерживала разлуку, и он стал чаще летать в Волгоград – ревновал и боялся, как она справляется с проснувшимися желаниями, не начнёт ли смотреть по сторонам.
– Знаешь, Танюш, мне кажется я вижу призраки. Вчера ночью мне приснилось… черт знает что, не могу вспомнить, мужчина это или женщина, сон такой путаный. Я пытался прогнать его, но не мог пошевелить ни рукой, ни ногой – всё окаменело. Не мог вообще двинуться с места. Сейчас, перед тем как ты включила свет, там за окном в тумане – кажется что-то мелькнуло. Что характерно, мне мерещатся призраки, или я начинаю о них думать, когда слушаю джаз.
Она прекратила болтать ногами, на миг они замерли в воздухе, и она их опустила.
– Призрак… может это не мужчина и не женщина, а… дракон. А дракон – это рептилия. У рептилий – плохое зрение, но они могут забираться на скалы, это такой скалистый ужас. Скалы – это каменные глыбы с крутыми склонами и острыми выступами, место обитания скальцев. Скальцы – маленький но гордый народ, скальцы храбры, но плохо разбираются в теоретических науках, не умеют вести себя в обществе дам, и отвратительно пахнут – потому что пасут баранов. Бараны – самцы домашней овцы…
Продолжая наговаривать, она потерлась влажной промежностью о его ногу. Он сильнее прижал Таню к себе и почувствовал, как всё её гибкое и крепкое тело отзывается на его ласку. Оказалось, что им уже не только не до ресторана, но и не до бутербродов с чаем.
Позже, выключив торшер, Андрей посмотрел в сторону окна и вспомнил о своих тревогах:
– Тебе всё хиханьки да хаханьки, а у меня в последнее время поднялся уровень тревожности.
– Ты слушаешь много психотропной музыки, которая ебёт твой мозг, – ответила Таня, зевая. – Значит, чтобы это дело прекратить, нужно…
Андрей задумался. Через пару часов, а может, под утро, он снова овладеет ею, возможно не просыпаясь, это будет частью и продолжением их сновидений, а утром они будут гадать, был ли это сон или они на самом деле занимались любовью, начнут подсчитывать общее количество заходов. Вместе с приятными мыслями в сознание стало проникать беспокойство. Ему померещилась вереница причудливых образов, комната, такая уютная комната в крепко замкнутой квартире, открывала широкий доступ к вторжению сверхъестественного мира. Интимная темнота превратилась в кишащий мрак. Легион рогатых чертенят водил в нём хороводы, медленной поступью, рыдая, проходила девушка из черного мрамора. Черти исчезли, оставив после себя части человеческого тела. Возле пианино скелеты вели хоровод, а сидящая на окне обезьяна играла на трубе. Семь прекрасных женщин в золотых и серебряных платьях и в плащах цвета солнца, цвета луны и цвета всех времён года висели на стене с перерезанным горлом, и кровь ручьями стекала на белый мраморный пол.
Когда Таня, утомленная, заснула, Андрей приподнялся на локте и, вытянув шею, приоткрыв рот, стал прислушиваться. Ему показалось, что он слышит, будто кто-то скребет по стеклу. Поднявшись с постели, он подбежал к окну и увидел тополь, дальше за ним всё терялось в туманной мгле. Наперёд зная, чтоʹ сейчас увидит, он хотел закрыть лицо руками, но у него не хватило сил поднять руки и перед его глазами встало лицо Ольги Шериной.
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Войдя в подъезд, они поднялись на этаж, зашли в квартиру. Танина комната уже мало походила на девичью. Сюда ворвался вызывающий и смелый красный цвет, составивший оригинальное сочетание с классической черно-белой парой: ярко-красная мягкая мебель, в отделке которой использована золотая нить, вишнево-красный абажур ночной лампы, бордовые портьеры, черно-белый ковер с этническим принтом, похожим на рисунок зебры, гармонирующий с фигурками двух зебр на невысоком светлом, цвета топленого молока книжном шкафчике. Который в наборе с письменным столом создавал Танино рабочее место. Для вещей предусмотрен шкаф-купе с дверцами из матового полупрозрачного пластика, напоминающего о легком утреннем тумане и удачно сочетающимся со светлыми молочно-бежевыми стенами. Единственным темным предметом оставалось фортепиано Krakauer, стоявшее посередине комнаты.
Пока раздевались, Таня расспрашивала подробности сегодняшнего происшествия:
– Ты прямо так и сказал ей: «Пизда, тупая жирная пизда»?
– Да, Танюш, прямо так и сказал.
– А она была страшная и жирная?
– Не то слово – крокодил. Вместо сисек – две папилломы растущие на шее.
Таня раздевалась со спокойной гордостью, что придавало ей особое очарование. Она так безмятежно любовалась своим обнаженным телом, что покрывало у её ног казалось красным павлином.
– Странно: почему она оскорбилась – ведь ты сказал правду. Красивую умную девушку – меня например, никто не назовёт тупой пиздой.
Когда Андрей увидел её голой и светлой, как ручьи и звёзды, он сказал:
– Тем более ты должна надевать максимум одежды – то что мне принадлежит, могу видеть только я, больше никто!
Она скользнула в постель, прильнула к нему и обдала его восхитительной свежестью.
Они были очень удивлены, когда, придя в себя, увидели, что уже почти полночь.
– Неохота никуда ехать, – лениво протянула Таня, включив торшер. – Может попьём чай с бутербродами.
Прижавшись к его груди, она сказала:
– У тебя кожа нежнее моей.
В наступившей тишине слышалось только прерывистое Танино дыхание. Цвет её кожи напоминал розу, упавшую в молоко, а запах пьянил, навевая приятные мысли. Согнув ноги в коленях, она болтала ими в воздухе. Внезапно думы Андрея омрачились – ему показалось подозрительным, что обладательница такого совершенного тела начинает делать мужчине комплименты. Таня взрослела, в ней пробудился темперамент, она с трудом выдерживала разлуку, и он стал чаще летать в Волгоград – ревновал и боялся, как она справляется с проснувшимися желаниями, не начнёт ли смотреть по сторонам.
– Знаешь, Танюш, мне кажется я вижу призраки. Вчера ночью мне приснилось… черт знает что, не могу вспомнить, мужчина это или женщина, сон такой путаный. Я пытался прогнать его, но не мог пошевелить ни рукой, ни ногой – всё окаменело. Не мог вообще двинуться с места. Сейчас, перед тем как ты включила свет, там за окном в тумане – кажется что-то мелькнуло. Что характерно, мне мерещатся призраки, или я начинаю о них думать, когда слушаю джаз.
Она прекратила болтать ногами, на миг они замерли в воздухе, и она их опустила.
– Призрак… может это не мужчина и не женщина, а… дракон. А дракон – это рептилия. У рептилий – плохое зрение, но они могут забираться на скалы, это такой скалистый ужас. Скалы – это каменные глыбы с крутыми склонами и острыми выступами, место обитания скальцев. Скальцы – маленький но гордый народ, скальцы храбры, но плохо разбираются в теоретических науках, не умеют вести себя в обществе дам, и отвратительно пахнут – потому что пасут баранов. Бараны – самцы домашней овцы…
Продолжая наговаривать, она потерлась влажной промежностью о его ногу. Он сильнее прижал Таню к себе и почувствовал, как всё её гибкое и крепкое тело отзывается на его ласку. Оказалось, что им уже не только не до ресторана, но и не до бутербродов с чаем.
Позже, выключив торшер, Андрей посмотрел в сторону окна и вспомнил о своих тревогах:
– Тебе всё хиханьки да хаханьки, а у меня в последнее время поднялся уровень тревожности.
– Ты слушаешь много психотропной музыки, которая ебёт твой мозг, – ответила Таня, зевая. – Значит, чтобы это дело прекратить, нужно…
Андрей задумался. Через пару часов, а может, под утро, он снова овладеет ею, возможно не просыпаясь, это будет частью и продолжением их сновидений, а утром они будут гадать, был ли это сон или они на самом деле занимались любовью, начнут подсчитывать общее количество заходов. Вместе с приятными мыслями в сознание стало проникать беспокойство. Ему померещилась вереница причудливых образов, комната, такая уютная комната в крепко замкнутой квартире, открывала широкий доступ к вторжению сверхъестественного мира. Интимная темнота превратилась в кишащий мрак. Легион рогатых чертенят водил в нём хороводы, медленной поступью, рыдая, проходила девушка из черного мрамора. Черти исчезли, оставив после себя части человеческого тела. Возле пианино скелеты вели хоровод, а сидящая на окне обезьяна играла на трубе. Семь прекрасных женщин в золотых и серебряных платьях и в плащах цвета солнца, цвета луны и цвета всех времён года висели на стене с перерезанным горлом, и кровь ручьями стекала на белый мраморный пол.
Когда Таня, утомленная, заснула, Андрей приподнялся на локте и, вытянув шею, приоткрыв рот, стал прислушиваться. Ему показалось, что он слышит, будто кто-то скребет по стеклу. Поднявшись с постели, он подбежал к окну и увидел тополь, дальше за ним всё терялось в туманной мгле. Наперёд зная, чтоʹ сейчас увидит, он хотел закрыть лицо руками, но у него не хватило сил поднять руки и перед его глазами встало лицо Ольги Шериной.
Глава 4
Все, кто мог вникнуть в ситуацию и помочь советом, были лицами женского пола, с которыми нельзя обсуждать других девушек, а мужчины, которым Андрей мог открыться, ответили бы ему примерно так же, как Таня. И он, находясь в Волгограде, выкроил пару часов, чтобы встретиться с Аркадием Решетниковым – старым другом, одноклассником, единственным человеком, который мог выслушать, вникнуть в это тонкое дело и дать совет.
Они приехали в кафе «Блиндаж», расположенное на Мамаевом Кургане, приятное место, где можно отдохнуть от удручающей злобы дня, и, любуясь из окон живописными видами – парк, статуя Мать-Родины, вкушали изысканный обед и вели непринужденную беседу, толкуя попеременно об обстановке в горячих точках, Чечне, полевых командирах, новостях фармацевтической промышленности, задержке эякуляции и Анне Николь Смит. После огневого борща, в ожидании семги, Андрей облокотился о стол и сказал:
– У меня проблема – внутреннего характера. На меня накатываются приступы беспричинного страха. Ничего не могу с собой поделать.
– Это связано с делами? Ты говорил – долги.
– Долги долгами, меня это раздражает, когда думаю об этом, меня накрывает ярость. Страх – это по другому поводу. Мне снилась Оля Шерина, а вчера я видел её в окне. Это было ночью у Тани. И первый раз я увидел этот призрак год назад – тоже у Тани, ночью в её комнате.
И Андрей весело, учитывая хорошо проведенную ночь и прекрасный обед, изложил, что именно зудит в его заднице. Выслушав детальный рассказ, Аркадий высказал предположение: вероятно, его морально ответственный друг мучается угрызениями совести. И попытался успокоить:
– Не считай себя виноватым в смерти Ольги. Она стала жертвой случайной катастрофы – в которой ты между прочим тоже пострадал. К тому же – твоя бывшая будто специально пересела в твою машину, бросив своего папика, а потом поехала с тобой в горы, сев за руль. По сути разобраться – она сознательно двигалась навстречу смерти. Притянула аварию.
Аркадий попробовал рассеять страхи, одолевающие Андрея, убеждая его простыми рассуждениями: те образы, что он видит, не имеют реальной основы, они порождены его собственными мыслями. Возможно, помрачению рассудка способствовала общая усталость, предрасположенность к приливам крови, последствия травмы, в конце концов.
По мере насыщения Андрея всё меньше волновали призраки, и он предположил уже более спокойным тоном:
– Может ОНА смотрит оттуда и ревнует меня к Тане?
С этими словами он поднял вилку зубцами кверху, затем погрузил её в золотистое рыбье мясо. Поддерживая такой мистический поворот разговора, Аркадий заметил, что там где Андрей – там кровь, и в основном это женская кровь.
– …ты живешь в состоянии перманентного жертвоприношения. И начинаешь грезить призраками, если по каким-то причинам очередная жертва медлит со смертью.
Когда Андрей полностью выговорился и насытился, ему заметно полегчало. В этом был своеобразный ритуал – Аркадий был его отдушиной, ему можно было поверять самые сокровенные тайны.
– Меня волнует Таня, – сказал Аркадий, приступая к десерту, черносливам и грецким орехам под взбитыми сливками. – Никогда не встречал такой оторвы.
– А что Таня… самое милое создание какое только может быть.
– «Милое создание» с боевым пистолетом, из которого она валит людей как солдатиков в детской игре?
Тут Андрей вспомнил, как его подруга обошлась с Верхолетовым, в недобрый для него час зашедшим в её подъезд. Так и не удалось выяснить, зачем она попросила своего одноклассника, Сергея Волкорезова, переделать подаренный Андреем газовый пистолет ИЖ-79-9 под боевой патрон ПМ, – таким образом оружие из средства обороны превратилось в средство нападения. А ведь в огнестрельном оружии есть своего рода тотемическая магия, которая всегда будет заставлять людей совершать ужасные поступки. Любой, кто берет в руки пистолет, первым делом начинает целиться в прохожих.
– Послушай, Аркадий… она защищалась и не рассчитала силы. Волнение, аффект – ну ты понял.
– Ты привык жертвовать, но сейчас меня волнует, как бы ты с такой подругой сам не превратился в жертву.
Андрею было сложно представить в виде монстра девушку, с которой провёл восхитительную ночь и ещё такие же полдня, но Аркадий, интересовавшийся мистическими явлениями, принялся рассуждать. Его тоже беспокоила бессоница, он часто просыпался по ночам, часа в три – половине четвертого, мучился кошмарами и не мог заснуть до самого утра. Он объяснял это наличием военного полигона на территории области, в Капъяре, в котором регулярно испытывают оружие, что-то взрывают, отчего дрожат дома и мосты. Но сегодня ему захотелось разыграть друга:
– … не то, чтобы твоя Таня с трудом ходит на двух ногах, не может танцевать, переворачивать страницы книги, у неё отвратительные манеры, она ест руками и периодически сплёвывает пищу в сторону, она не знакома с последними тенденциями моды и ходит в чем попало. Как раз наоборот, с внешностью у неё полный порядок. У неё нет клыков и когтей, но… ты заметил, какой у неё неестественно низкий грубый голос! Очень не подходит её милой внешности. А клыки и когти ей не нужны – потому что у неё есть пистолет Макарова. Всё сходится: монстр, поселившийся в привлекательном Танином теле, прошёл трудный драматический период становления в обществе. И если принять положение, что монстры живут среди нас, то Таня – убедительный кандидат на эту роль.
– Ладно, оставь в покое мою милую, – отмахнулся Андрей, он не мог даже в шутку строить подобные предположения. – Сначала мне приписал пристрастие к кровищи, трагедиям и прочей смури, теперь за Таню принялся.
Они приехали в кафе «Блиндаж», расположенное на Мамаевом Кургане, приятное место, где можно отдохнуть от удручающей злобы дня, и, любуясь из окон живописными видами – парк, статуя Мать-Родины, вкушали изысканный обед и вели непринужденную беседу, толкуя попеременно об обстановке в горячих точках, Чечне, полевых командирах, новостях фармацевтической промышленности, задержке эякуляции и Анне Николь Смит. После огневого борща, в ожидании семги, Андрей облокотился о стол и сказал:
– У меня проблема – внутреннего характера. На меня накатываются приступы беспричинного страха. Ничего не могу с собой поделать.
– Это связано с делами? Ты говорил – долги.
– Долги долгами, меня это раздражает, когда думаю об этом, меня накрывает ярость. Страх – это по другому поводу. Мне снилась Оля Шерина, а вчера я видел её в окне. Это было ночью у Тани. И первый раз я увидел этот призрак год назад – тоже у Тани, ночью в её комнате.
И Андрей весело, учитывая хорошо проведенную ночь и прекрасный обед, изложил, что именно зудит в его заднице. Выслушав детальный рассказ, Аркадий высказал предположение: вероятно, его морально ответственный друг мучается угрызениями совести. И попытался успокоить:
– Не считай себя виноватым в смерти Ольги. Она стала жертвой случайной катастрофы – в которой ты между прочим тоже пострадал. К тому же – твоя бывшая будто специально пересела в твою машину, бросив своего папика, а потом поехала с тобой в горы, сев за руль. По сути разобраться – она сознательно двигалась навстречу смерти. Притянула аварию.
Аркадий попробовал рассеять страхи, одолевающие Андрея, убеждая его простыми рассуждениями: те образы, что он видит, не имеют реальной основы, они порождены его собственными мыслями. Возможно, помрачению рассудка способствовала общая усталость, предрасположенность к приливам крови, последствия травмы, в конце концов.
По мере насыщения Андрея всё меньше волновали призраки, и он предположил уже более спокойным тоном:
– Может ОНА смотрит оттуда и ревнует меня к Тане?
С этими словами он поднял вилку зубцами кверху, затем погрузил её в золотистое рыбье мясо. Поддерживая такой мистический поворот разговора, Аркадий заметил, что там где Андрей – там кровь, и в основном это женская кровь.
– …ты живешь в состоянии перманентного жертвоприношения. И начинаешь грезить призраками, если по каким-то причинам очередная жертва медлит со смертью.
Когда Андрей полностью выговорился и насытился, ему заметно полегчало. В этом был своеобразный ритуал – Аркадий был его отдушиной, ему можно было поверять самые сокровенные тайны.
– Меня волнует Таня, – сказал Аркадий, приступая к десерту, черносливам и грецким орехам под взбитыми сливками. – Никогда не встречал такой оторвы.
– А что Таня… самое милое создание какое только может быть.
– «Милое создание» с боевым пистолетом, из которого она валит людей как солдатиков в детской игре?
Тут Андрей вспомнил, как его подруга обошлась с Верхолетовым, в недобрый для него час зашедшим в её подъезд. Так и не удалось выяснить, зачем она попросила своего одноклассника, Сергея Волкорезова, переделать подаренный Андреем газовый пистолет ИЖ-79-9 под боевой патрон ПМ, – таким образом оружие из средства обороны превратилось в средство нападения. А ведь в огнестрельном оружии есть своего рода тотемическая магия, которая всегда будет заставлять людей совершать ужасные поступки. Любой, кто берет в руки пистолет, первым делом начинает целиться в прохожих.
– Послушай, Аркадий… она защищалась и не рассчитала силы. Волнение, аффект – ну ты понял.
– Ты привык жертвовать, но сейчас меня волнует, как бы ты с такой подругой сам не превратился в жертву.
Андрею было сложно представить в виде монстра девушку, с которой провёл восхитительную ночь и ещё такие же полдня, но Аркадий, интересовавшийся мистическими явлениями, принялся рассуждать. Его тоже беспокоила бессоница, он часто просыпался по ночам, часа в три – половине четвертого, мучился кошмарами и не мог заснуть до самого утра. Он объяснял это наличием военного полигона на территории области, в Капъяре, в котором регулярно испытывают оружие, что-то взрывают, отчего дрожат дома и мосты. Но сегодня ему захотелось разыграть друга:
– … не то, чтобы твоя Таня с трудом ходит на двух ногах, не может танцевать, переворачивать страницы книги, у неё отвратительные манеры, она ест руками и периодически сплёвывает пищу в сторону, она не знакома с последними тенденциями моды и ходит в чем попало. Как раз наоборот, с внешностью у неё полный порядок. У неё нет клыков и когтей, но… ты заметил, какой у неё неестественно низкий грубый голос! Очень не подходит её милой внешности. А клыки и когти ей не нужны – потому что у неё есть пистолет Макарова. Всё сходится: монстр, поселившийся в привлекательном Танином теле, прошёл трудный драматический период становления в обществе. И если принять положение, что монстры живут среди нас, то Таня – убедительный кандидат на эту роль.
– Ладно, оставь в покое мою милую, – отмахнулся Андрей, он не мог даже в шутку строить подобные предположения. – Сначала мне приписал пристрастие к кровищи, трагедиям и прочей смури, теперь за Таню принялся.
Глава 5
Обдумывая всё, что произошло в его жизни, Андрей чувствовал себя вполне уравновешенным человеком. Но он позволял своим изъянам взять верх над достоинствами, и это не могло не огорчать. Он требовал от жизни слишком много такого, чего не мог пока себе позволить.
Он чересчур много ломал голову, правильно ли развивается его карьера, и эти думы не приносили ничего, кроме беспокойства. Ему быстро удалось преодолеть стадию среднего класса (многие считают что середняк хуже безработного), необходимо задуматься о стратегических планах, а у него голова болит от совершенных пустяков, которые ни за что не должны его беспокоить. Какой маразм, что сознание превращается в нелепую базу данных, которая посылает в организм сигналы тревоги почти что без повода.
Беспокойство возникало спонтанно, безотносительно неприятностей, иногда на фоне хорошего настроения. Он думал о том, как хорошо налажена его жизнь, удовлетворенно констатировал ежегодный прирост доходов, как вдруг у него начинала болеть голова из-за какой-нибудь глупости. По мнительности сначала казалось, что сказываются последствия травмы, из-за чего дважды была сделана энцефалограмма – но после всестороннего исследования врачи пришли к выводу, что болезнь не имеет материального субстрата, иными словами, голова болит просто потому что болит.
Какие бы демоны ни скрывались в голове Андрея, какими бы ни были подлинные причины его тревог, он не собирался делиться сведениями на этот счет даже со своими близкими. Единственно, с кем он мог обсудить причины своих панических атак, была Катя. Он приходил к своим родителям, садился напротив её портрета, написанного сухумским художником, включал Дьюка Эллингтона, её любимого музыканта, и предавался воспоминаниям. Он вспоминал их лето 1996 года, вёл бесконечные мысленные диалоги с погибшей возлюбленной. Это не излечивало его, не избавляло от тревог, а лишь растравляло раны. Но позволяло забыться, отвлечься, – одни грустные мысли заменялись другими, одинаково угнетенные состояния плавно перетекали одно в другое.
«Перспективный умник, заключенный в мещанскую клетку», – такой диагноз Андрей самокритично выставил самому себе.
Его душевные метания были сродни поискам утраченного времени. И нет лучше способа попасть в складку памяти, чем прослушивание музыки, которую когда-то вместе слушали. Звуки саксофона, свингующая импровизация вовлекали в безудержный круговорот музыкальной стихии, сквозь барабанные перепонки музыкальные фразы проникали в сознание, гипнотизирующее музыкальное полотно обволакивало мозг, положив начало магическому трансу.
Интенсивные сакософонные пассажи навсегда и крепко входили в память. Стереть их оттуда невозможно – разве что выстрелом в висок. Лучше и не пытаться понять, в чём коренится сила джазовой импровизации, её притягивающий и завораживающий мощный магнетизм – так можно ненароком познать тайну своего ДНК.
«Жизнь, как джаз – сплошная импровизация», – вспоминал он Катины слова, слушая Эллингтона, и добавлял от себя: «а ещё это грандиозное катарсическое путешествие».
Он видел сны, но уже не те, что раньше. Периодически ему снились кошмары – долгое падение с большой высоты, либо невыносимо долгое преследование, в конце которого у него настолько тяжелели руки и ноги, что он не мог ими пошевелить, чтобы бежать и обороняться. Теперь же ему стало сниться, будто не его преследуют, а он сам за кем-то гонится, а догнав, убивает с особой жестокостью.
Когда он поделился с матерью, она категорично заявила, что травмированая психика – результат того, что он проработал семь лет в морге. Тогда он ничего не чувствовал, вскрывая по 10–15 трупов в день, а сейчас всё это всплывает из подсознания и приходит по ночам в виде кошмаров.
Время проходило почти незаметно для Андрея; это было одно из наименее устойчивых представлений, которые он знал. Все его силы поглощались постоянным напряжением, в котором он находился и которое было отражением глухой внутренней борьбы, никогда не прекращавшейся. Она шла чаще в глубине его сознания, в темных его пространствах, вне возможности сколько-нибудь логического контроля. Ему начинало казаться, что он близок к победе и что недалёк тот день, когда и все его тягостные видения исчезнут, не оставив даже отчетливого воспоминания. Во всяком случае, они теперь всё чаще и чаще становились почти бесформенными: перед ним мелькали неопределенные обрывки чьего-то существования, не успевающие проясниться, и его возвращение к действительности всякий раз приходило быстрее, чем раньше. Но это ещё не было победой: время от времени всё вдруг тускнело и расплывалось, он переставал слышать шум улицы или говор людей – и тогда он с тупым ужасом ждал возвращения одного из тех длительных кошмаров, которые он знал так недавно. Это продолжалось несколько бесконечных минут: потом в его уши врывался прежний гул, его охватывала короткая дрожь, а за ней следовало успокоение.
Но перед внутренним взглядом оставалось видение: захлёбывающийся в собственной крови мужчина – бледный, изо рта льёт кровь; зубы выбиты, челюсть раздроблена, а в мертвых глазах застыл безумный страх и мольба о пощаде.
Он чересчур много ломал голову, правильно ли развивается его карьера, и эти думы не приносили ничего, кроме беспокойства. Ему быстро удалось преодолеть стадию среднего класса (многие считают что середняк хуже безработного), необходимо задуматься о стратегических планах, а у него голова болит от совершенных пустяков, которые ни за что не должны его беспокоить. Какой маразм, что сознание превращается в нелепую базу данных, которая посылает в организм сигналы тревоги почти что без повода.
Беспокойство возникало спонтанно, безотносительно неприятностей, иногда на фоне хорошего настроения. Он думал о том, как хорошо налажена его жизнь, удовлетворенно констатировал ежегодный прирост доходов, как вдруг у него начинала болеть голова из-за какой-нибудь глупости. По мнительности сначала казалось, что сказываются последствия травмы, из-за чего дважды была сделана энцефалограмма – но после всестороннего исследования врачи пришли к выводу, что болезнь не имеет материального субстрата, иными словами, голова болит просто потому что болит.
Какие бы демоны ни скрывались в голове Андрея, какими бы ни были подлинные причины его тревог, он не собирался делиться сведениями на этот счет даже со своими близкими. Единственно, с кем он мог обсудить причины своих панических атак, была Катя. Он приходил к своим родителям, садился напротив её портрета, написанного сухумским художником, включал Дьюка Эллингтона, её любимого музыканта, и предавался воспоминаниям. Он вспоминал их лето 1996 года, вёл бесконечные мысленные диалоги с погибшей возлюбленной. Это не излечивало его, не избавляло от тревог, а лишь растравляло раны. Но позволяло забыться, отвлечься, – одни грустные мысли заменялись другими, одинаково угнетенные состояния плавно перетекали одно в другое.
«Перспективный умник, заключенный в мещанскую клетку», – такой диагноз Андрей самокритично выставил самому себе.
Его душевные метания были сродни поискам утраченного времени. И нет лучше способа попасть в складку памяти, чем прослушивание музыки, которую когда-то вместе слушали. Звуки саксофона, свингующая импровизация вовлекали в безудержный круговорот музыкальной стихии, сквозь барабанные перепонки музыкальные фразы проникали в сознание, гипнотизирующее музыкальное полотно обволакивало мозг, положив начало магическому трансу.
Интенсивные сакософонные пассажи навсегда и крепко входили в память. Стереть их оттуда невозможно – разве что выстрелом в висок. Лучше и не пытаться понять, в чём коренится сила джазовой импровизации, её притягивающий и завораживающий мощный магнетизм – так можно ненароком познать тайну своего ДНК.
«Жизнь, как джаз – сплошная импровизация», – вспоминал он Катины слова, слушая Эллингтона, и добавлял от себя: «а ещё это грандиозное катарсическое путешествие».
Он видел сны, но уже не те, что раньше. Периодически ему снились кошмары – долгое падение с большой высоты, либо невыносимо долгое преследование, в конце которого у него настолько тяжелели руки и ноги, что он не мог ими пошевелить, чтобы бежать и обороняться. Теперь же ему стало сниться, будто не его преследуют, а он сам за кем-то гонится, а догнав, убивает с особой жестокостью.
Когда он поделился с матерью, она категорично заявила, что травмированая психика – результат того, что он проработал семь лет в морге. Тогда он ничего не чувствовал, вскрывая по 10–15 трупов в день, а сейчас всё это всплывает из подсознания и приходит по ночам в виде кошмаров.
Время проходило почти незаметно для Андрея; это было одно из наименее устойчивых представлений, которые он знал. Все его силы поглощались постоянным напряжением, в котором он находился и которое было отражением глухой внутренней борьбы, никогда не прекращавшейся. Она шла чаще в глубине его сознания, в темных его пространствах, вне возможности сколько-нибудь логического контроля. Ему начинало казаться, что он близок к победе и что недалёк тот день, когда и все его тягостные видения исчезнут, не оставив даже отчетливого воспоминания. Во всяком случае, они теперь всё чаще и чаще становились почти бесформенными: перед ним мелькали неопределенные обрывки чьего-то существования, не успевающие проясниться, и его возвращение к действительности всякий раз приходило быстрее, чем раньше. Но это ещё не было победой: время от времени всё вдруг тускнело и расплывалось, он переставал слышать шум улицы или говор людей – и тогда он с тупым ужасом ждал возвращения одного из тех длительных кошмаров, которые он знал так недавно. Это продолжалось несколько бесконечных минут: потом в его уши врывался прежний гул, его охватывала короткая дрожь, а за ней следовало успокоение.
Но перед внутренним взглядом оставалось видение: захлёбывающийся в собственной крови мужчина – бледный, изо рта льёт кровь; зубы выбиты, челюсть раздроблена, а в мертвых глазах застыл безумный страх и мольба о пощаде.
Глава 6
Когда Андрей прибыл в офис, совещание было в самом разгаре. На него никто не обратил внимание. Пришлось чуть ли не силком впихивать свою руку компаньонам для рукопожатия. Разговор происходил в новом кабинете, этот «сумурай-сарай» завод выделил Экссону достаточно давно, но сюда так и не купили приличную мебель и не сделали ремонт. Вызывающая простота всегда была фирменным стилем компании Экссон. Доставшаяся от Электро-Балта мебель вся уже сломалась, помещение своим убитым видом напоминало декорации к фильму «Заброшенный город». Да и во всем офисе (то есть в «людской», в соседнем кабинете, где находились секретарь с бухгалтером) единственным дорогостоящим предметом была мини-АТС. Признаком того, что здесь бывают люди, было наличие большого количества журналов знакомств, бюллетеней недвижимости, автомобильных журналов и буклетов туристических фирм. По этой литературе можно было судить об интересах обитателей офиса. Очутившись здесь, сторонний наблюдатель вряд ли бы заподозрил, что работающие тут люди зарабатывают до $15,000 в месяц.
В тот день обсуждали ситуацию вокруг компании «Судотехнология». Говорили в основном Артур с Владимиром. Алексей вообще редко подавал голос, когда речь касалась стратегических вопросов, он напряженно слушал и в такие моменты никакая сила не могла его отвлечь от этого занятия. Игорь принимал участие, подавая реплики, на которые отвечал его брат Владимир. С некоторых пор бывший кардиохирург энергично вошел в тему (до этого он строил иллюзии по поводу возврата к врачебной деятельности), что не мог не отметить Быстров-«старший» (они хоть и были близнецами, но Владимир, неформальный лидер компании, считался главным).
– Лично мне насрать на их картель, – горячился Артур, – пускай диктуют условия друг другу, но не мне.
Владимир терпеливо поправил:
– Сколько раз тебе говорить: нет «тебя», есть «мы» и наша команда. Забудь слово «мне». Твоё – что ты насрёшь, остальное всё общее.
– Это моё выражение Вовок, не занимайся плагиатом.
– Ты не умеешь слушать, Артур, я же сказал: твоё – что насрёшь.
Некоторое время они муссировали эту важную тему, пока Игорь не вернул их к исходному вопросу:
– Как мы влезем на Белорусскую дорогу, если у этого… польского мудня родственники в правительстве?
Ответил Артур:
– У нас там тоже подвязки, давай поборемся. Я считаю: не надо «делить рынок», не надо ни с кем договариваться, не надо уступать своих клиентов. Сегодня мы отказываемся от Белорусской ж-д, а завтра нас выгонят из нашего офиса.
Андрей положил перед Артуром несколько пачек банкнот – снятые со счета деньги, комиссионные для руководства Электро-Балта, гендиректора и его замов – но тот, занятый разговором, не посмотрел на дензнаки. Беседа вилась между Ансимовыми и Быстровыми, слова, как теннисный мячик, перескакивали между ними четверыми, и пятому было никак не вклиниться, потому что ему не делали передачу.
«Польским муднем» Игорь назвал хозяина «Судотехнологии», важного господина по имени Пшемыслав Гржимекович Мудель-Телепень-Оболенский. Его компания представляла целый холдинг и работала в различных направлениях. Причем довольно успешно. Так, одна из его фирм, «Бонапарт» (названия организаций не отличались скромностью), являлась одной из крупнейших на рекламном рынке Петербурга. Г-н Пшемыслав Гржимекович Мудель-Телепень-Оболенский был очень амбициозным человеком, он всегда ставил глобальные задачи, и, к огорчению конкурентов, всегда достигал результатов. Так же как Экссон, он работал по снабжению материально-технических складов (МТС) управлений железных дорог. Ещё два года назад Судотехнология закупала на Экссоне аккумуляторные батареи железнодорожной группы и перепродавала на Белорусскую ж-д и на другие дороги, но с развитием бизнеса у её хозяина появилась идея замкнуть на себя поставки батарей по всем железным дорогам России и СНГ (и не только батарей, ему выделили несколько других позиций). У него было достаточно влияния и возможностей для осуществления этой задачи. Его тесть занимал важный пост в правительстве Белоруссии, имелись высокопоставленные знакомые в Москве, кроме того, он сам по себе был величина. Это был серьезный противник.
В настоящий момент он подтягивал к себе производителей аккумуляторных батарей, чтобы поучаствовать в их бизнесе с дальним прицелом отжать этот бизнес и впоследствии занять пост главного снабженца в ОАО «Российские железные дороги» и замкнуть на себе всю цепочку от производителя до плательщика поставляемых товаров и услуг. Крупные игроки, такие как гендиректор Электро-Балта, сразу сообразили, с кем имеют дело и не садились за стол переговоров с хозяином Судотехнологии. И в его орбиту попали разные ремесленники, такие как Иуда Шлемович Чмырюк, хозяин компании «Исток», чей отец работал главным инженером на Электро-Балте и помог сыну наладить производство батарей, аналогичных тем, что выпускает завод. Правда, они уступали по качеству – всё-таки кустарное производство, но зато цена дешевая. Он примкнул к Судотехнологии в надежде на то, что ему помогут модернизировать производство и обеспечат победу на крупных тендерах в Росжелдорснабе, Октябрьской ж-д и других серьезных организациях. А пока что дела его шли неважно (иначе он бы не искал помощи на стороне). Чмырюк собрал вокруг себя других неудачников и создал что-то вроде ассоциации противодействия экспансии Экссона, поставлявшего аккумуляторы на все железные дороги России. Члены ассоциации требовали поделить рынок, распределить сферы влияния, на деле это означало, чтобы Экссон отказался от части своих клиентов, не получая взамен ничего, кроме одобрения участников ассоциации. Идея картельного соглашения была абсурдна по определению, так как подобное возможно, если в переговорах примут участие все игроки, включая хозяев Тюменского аккумуляторного завода, Пауэр Интернэшнл, и других. Эти потуги можно было сравнить со съездом адыгейских виноделов, вздумавших потеснить LVMH. Мудель-Телепень-Оболенский временно держал при себе эту мелюзгу, поскольку они бесплатно выполняли множество услуг в надежде, что когда-нибудь им воздастся (не предполагая, что такие боссы, как он, никогда не платят – потому-то и являются большими боссами). Но Андрею было невдомёк, почему его компаньоны зациклились на Чмырюке со товарищи, которых гендиректор Электро-Балта, науськанный Артуром, изрядно потрепал. Так например, санэпиднадзор приостановил производство аккумуляторов на Истоке. Изначально это была идея Чмырюка – подстрекаемый им комитет по экологии наехал на Электро-Балт (вредное производство почти в центре Петербурга), но когда на заводе выяснили, не без подсказки Артура, кто является заказчиком наезда, орудие повернулось в его же сторону.
– Иуде сделали обрезание, – ухмыльнулся Владимир, смакуя детали событий.
– Нам не следует даже отвечать на их звонки, Вовок, – сказал Артур, – и пошла она нахуй Белоруссия. Мы не будем за неё бороться. Пускай этот поляк, как его… Через-Хуй-Кидала, выигрывает тендер, всё равно в итоге обратится к нам за батареями. В Тюмени даже если ему дадут хорошие цены на 32ТН450, с учетом доставки батареи подорожают вдвое, а Чмырюк разморозит свою лавочку только к концу года в лучшем случае. Ближайшие полгода Судотехнологии негде перехватиться товаром.
Владимир стоял спиной к Андрею, и его богатое мимикой лицо изобразило что-то такое, заставившее Артура обратить свой взгляд на официального гендиректора и учредителя Экссона. Игорь с Алексеем тоже воззрились на Андрея.
– Дело принципа, ты сам сказал – мы не можем уступать даже мелких клиентов, а Белоруссия – это в какой-то степени государство, – произнес Владимир, не оборачиваясь.
– А что, витиеватый, ты не хочешь заняться этим делом? – наконец Артур увидел Андрея.
– Я дам тебе все координаты, – обернувшись, подхватил Владимир, – мы работали в Минске ещё до Экссона, продавали через Базис-Стэп.
– Там на Белорусской дороге два татарина, с ними еще Фарид закорешился, потом нам передал, – добавил Артур.
– Ты найдешь с ними общий язык, – продолжил Владимир, – их фамилии Надхуллин и Подхуллин, начальник отдела снабжения и его зам. Давай Андрей, мы даём тебе карт-бланш, не проеби дело.
И они наперебой принялись объяснять Андрею все детали, вводить в курс дела. С их слов получалось, что всё достаточно легко, тем более что в Минске есть агент влияния, некий Вальдемар Буковский, закупающий на Экссоне батареи и перепродающий через местную сбытовую сеть. Правда, по железнодорожной продукции у него продажи довольно скудные, почти никаких. Но у него есть наработки, которые позволят пробиться на МТС Белорусской железной дороги и выиграть очередной тендер на поставку аккумуляторных батарей.
В тот день обсуждали ситуацию вокруг компании «Судотехнология». Говорили в основном Артур с Владимиром. Алексей вообще редко подавал голос, когда речь касалась стратегических вопросов, он напряженно слушал и в такие моменты никакая сила не могла его отвлечь от этого занятия. Игорь принимал участие, подавая реплики, на которые отвечал его брат Владимир. С некоторых пор бывший кардиохирург энергично вошел в тему (до этого он строил иллюзии по поводу возврата к врачебной деятельности), что не мог не отметить Быстров-«старший» (они хоть и были близнецами, но Владимир, неформальный лидер компании, считался главным).
– Лично мне насрать на их картель, – горячился Артур, – пускай диктуют условия друг другу, но не мне.
Владимир терпеливо поправил:
– Сколько раз тебе говорить: нет «тебя», есть «мы» и наша команда. Забудь слово «мне». Твоё – что ты насрёшь, остальное всё общее.
– Это моё выражение Вовок, не занимайся плагиатом.
– Ты не умеешь слушать, Артур, я же сказал: твоё – что насрёшь.
Некоторое время они муссировали эту важную тему, пока Игорь не вернул их к исходному вопросу:
– Как мы влезем на Белорусскую дорогу, если у этого… польского мудня родственники в правительстве?
Ответил Артур:
– У нас там тоже подвязки, давай поборемся. Я считаю: не надо «делить рынок», не надо ни с кем договариваться, не надо уступать своих клиентов. Сегодня мы отказываемся от Белорусской ж-д, а завтра нас выгонят из нашего офиса.
Андрей положил перед Артуром несколько пачек банкнот – снятые со счета деньги, комиссионные для руководства Электро-Балта, гендиректора и его замов – но тот, занятый разговором, не посмотрел на дензнаки. Беседа вилась между Ансимовыми и Быстровыми, слова, как теннисный мячик, перескакивали между ними четверыми, и пятому было никак не вклиниться, потому что ему не делали передачу.
«Польским муднем» Игорь назвал хозяина «Судотехнологии», важного господина по имени Пшемыслав Гржимекович Мудель-Телепень-Оболенский. Его компания представляла целый холдинг и работала в различных направлениях. Причем довольно успешно. Так, одна из его фирм, «Бонапарт» (названия организаций не отличались скромностью), являлась одной из крупнейших на рекламном рынке Петербурга. Г-н Пшемыслав Гржимекович Мудель-Телепень-Оболенский был очень амбициозным человеком, он всегда ставил глобальные задачи, и, к огорчению конкурентов, всегда достигал результатов. Так же как Экссон, он работал по снабжению материально-технических складов (МТС) управлений железных дорог. Ещё два года назад Судотехнология закупала на Экссоне аккумуляторные батареи железнодорожной группы и перепродавала на Белорусскую ж-д и на другие дороги, но с развитием бизнеса у её хозяина появилась идея замкнуть на себя поставки батарей по всем железным дорогам России и СНГ (и не только батарей, ему выделили несколько других позиций). У него было достаточно влияния и возможностей для осуществления этой задачи. Его тесть занимал важный пост в правительстве Белоруссии, имелись высокопоставленные знакомые в Москве, кроме того, он сам по себе был величина. Это был серьезный противник.
В настоящий момент он подтягивал к себе производителей аккумуляторных батарей, чтобы поучаствовать в их бизнесе с дальним прицелом отжать этот бизнес и впоследствии занять пост главного снабженца в ОАО «Российские железные дороги» и замкнуть на себе всю цепочку от производителя до плательщика поставляемых товаров и услуг. Крупные игроки, такие как гендиректор Электро-Балта, сразу сообразили, с кем имеют дело и не садились за стол переговоров с хозяином Судотехнологии. И в его орбиту попали разные ремесленники, такие как Иуда Шлемович Чмырюк, хозяин компании «Исток», чей отец работал главным инженером на Электро-Балте и помог сыну наладить производство батарей, аналогичных тем, что выпускает завод. Правда, они уступали по качеству – всё-таки кустарное производство, но зато цена дешевая. Он примкнул к Судотехнологии в надежде на то, что ему помогут модернизировать производство и обеспечат победу на крупных тендерах в Росжелдорснабе, Октябрьской ж-д и других серьезных организациях. А пока что дела его шли неважно (иначе он бы не искал помощи на стороне). Чмырюк собрал вокруг себя других неудачников и создал что-то вроде ассоциации противодействия экспансии Экссона, поставлявшего аккумуляторы на все железные дороги России. Члены ассоциации требовали поделить рынок, распределить сферы влияния, на деле это означало, чтобы Экссон отказался от части своих клиентов, не получая взамен ничего, кроме одобрения участников ассоциации. Идея картельного соглашения была абсурдна по определению, так как подобное возможно, если в переговорах примут участие все игроки, включая хозяев Тюменского аккумуляторного завода, Пауэр Интернэшнл, и других. Эти потуги можно было сравнить со съездом адыгейских виноделов, вздумавших потеснить LVMH. Мудель-Телепень-Оболенский временно держал при себе эту мелюзгу, поскольку они бесплатно выполняли множество услуг в надежде, что когда-нибудь им воздастся (не предполагая, что такие боссы, как он, никогда не платят – потому-то и являются большими боссами). Но Андрею было невдомёк, почему его компаньоны зациклились на Чмырюке со товарищи, которых гендиректор Электро-Балта, науськанный Артуром, изрядно потрепал. Так например, санэпиднадзор приостановил производство аккумуляторов на Истоке. Изначально это была идея Чмырюка – подстрекаемый им комитет по экологии наехал на Электро-Балт (вредное производство почти в центре Петербурга), но когда на заводе выяснили, не без подсказки Артура, кто является заказчиком наезда, орудие повернулось в его же сторону.
– Иуде сделали обрезание, – ухмыльнулся Владимир, смакуя детали событий.
– Нам не следует даже отвечать на их звонки, Вовок, – сказал Артур, – и пошла она нахуй Белоруссия. Мы не будем за неё бороться. Пускай этот поляк, как его… Через-Хуй-Кидала, выигрывает тендер, всё равно в итоге обратится к нам за батареями. В Тюмени даже если ему дадут хорошие цены на 32ТН450, с учетом доставки батареи подорожают вдвое, а Чмырюк разморозит свою лавочку только к концу года в лучшем случае. Ближайшие полгода Судотехнологии негде перехватиться товаром.
Владимир стоял спиной к Андрею, и его богатое мимикой лицо изобразило что-то такое, заставившее Артура обратить свой взгляд на официального гендиректора и учредителя Экссона. Игорь с Алексеем тоже воззрились на Андрея.
– Дело принципа, ты сам сказал – мы не можем уступать даже мелких клиентов, а Белоруссия – это в какой-то степени государство, – произнес Владимир, не оборачиваясь.
– А что, витиеватый, ты не хочешь заняться этим делом? – наконец Артур увидел Андрея.
– Я дам тебе все координаты, – обернувшись, подхватил Владимир, – мы работали в Минске ещё до Экссона, продавали через Базис-Стэп.
– Там на Белорусской дороге два татарина, с ними еще Фарид закорешился, потом нам передал, – добавил Артур.
– Ты найдешь с ними общий язык, – продолжил Владимир, – их фамилии Надхуллин и Подхуллин, начальник отдела снабжения и его зам. Давай Андрей, мы даём тебе карт-бланш, не проеби дело.
И они наперебой принялись объяснять Андрею все детали, вводить в курс дела. С их слов получалось, что всё достаточно легко, тем более что в Минске есть агент влияния, некий Вальдемар Буковский, закупающий на Экссоне батареи и перепродающий через местную сбытовую сеть. Правда, по железнодорожной продукции у него продажи довольно скудные, почти никаких. Но у него есть наработки, которые позволят пробиться на МТС Белорусской железной дороги и выиграть очередной тендер на поставку аккумуляторных батарей.