Страница:
Марина Москвина
Небесные тихоходы
Я шла на лыжах по лесу в подмосковном Переделкине. Вдруг ангел, который летел надо мной, произнес:
– Не забывай, что ты пишешь книги для восхваления Господа.
– А зачем ему нужно такое беспрестанное восхваление? – спросила я.
– Это не ему нужно, а тебе.
Именно в Индии всегда мечтала я побывать, с детства, еще когда в школе училась, у нас был клуб дружбы с Индией имени Рабиндраната Тагора и посвященный Рабиндранату Тагору школьный музей. Ничего не помню из экспонатов этого музея, были ли там личные вещи Рабиндраната Тагора, черновики его произведений, ну я не знаю, трость, очки… Ничего! Только помню трех сандаловых обезьян: с зажатыми ушами, закрытыми глазами и прикрытым лапой ртом.
Из-за этой горячей дружбы индусы Университета имени Патриса Лумумбы толпами валили к нам в школу на танцы. Наши с индусами танцевать не любили. Это были незнакомые, взрослые, как нам тогда казалось, довольно-таки черные мужики в чалмах.
На смотр художественной самодеятельности во Дворце пионеров нас наряжали в сари, помадой рисовали красную точку на лбу, и мы со сцены в таком экзотическом прикиде браво декларировали «Хинди-руси бхай, бхай».
Мне лично поручили незатасканную реплику: «Виш-ва шанти зидабад!», вроде бы на хинди означавшую: «Миру мир!». Я ее заучила с огромным трудом, но провозгласила лихо и без акцента, так что одна женщина из оргкомитета подошла к нашему руководителю и сказала удивленно:
– Какая у вас индианка полная!
Я была жизнерадостная толстая девочка, про которую при всем желании невозможно сказать, что она имеет угнетенное голодное детство, как нам писали в письмах о своей жизни индийцы, предлагая руку, сердце, все, что угодно, только бы приехать в Россию и ходить тут на танцы с чалмой на голове и бриллиантом на галстуке в наш славный клуб Рабиндраната Тагора.
Как бы там ни было, я почему-то от рождения умею, слегка вытаращив глаза и насвистывая индийский мотив, по-индусски двигать шеей из стороны в сторону, а в свои бесшабашные школьные годы маниакально том за томом прочла все собрание сочинений Рабиндраната Тагора, включая его длиннющие философские поэмы!
Друзья моего детства, с которыми я гуляла во дворе хрущевской блочной пятиэтажки в Черемушках, а также их родители до сей поры вспоминают, как я сидела на лавке в кругу простоватых черемушкинских слушателей и часами, покуда хватало у них терпения, травила нездешние сюжеты, почерпнутые мной из бездонного колодца индийской классики.
Кстати, за нашим домом – да, да, в Новых Черемушках – окна в окна – был интернат с индийским уклоном! Там наши русские интернатские дети учили хинди, а вторым языком у них шел урду!!! Особо одаренные, между делом, осваивали суахили. Клянусь, не будь я уже по самую ватерлинию погружена в клуб Рабиндраната Тагора, наверняка мои родные меня с малых лет сдали бы в этот ну просто с луны свалившийся интернат.
Так Индия окликала меня, махала мне издали платком, и я неосознанно отзывалась, предпринимая неуклюжие попытки поступить то в МГИМО, то в Университет имени Лумумбы… Мне хотелось увидеть мир и поцеловать его, но я не знала, как это можно сделать.
Особенно я мечтала увидеть Тадж-Махал. Мне нравилась романтическая история, что какой-то махараджа построил его в честь своей возлюбленной. И что в дальней дали от Тадж-Махала существует некое сооружение, в его стене – крошечное зеркальце размером с пятачок, и в этом зеркальном пятачке целиком отражается весь Тадж-Махал, полностью весь – от фундамента до верхушки.
Но, господи ты боже мой, сколько преград возникло бы перед человеком, который вдруг вздумал бы в пору моей юности ни с того ни с сего засобираться… в Индию.
Поэтому я медитативно реализовывала свою страсть к путешествиям, нанимаясь на лето поваром в геологические экспедиции в невообразимо далекий Хабаровский край, в Приморье, на Кольский полуостров… То ехала с палеонтологами откапывать скелет мамонта или со спелеологами в карстовых пещерах Северной Осетии отыскивать следы пещерного медведя; глядишь, гляциологи возьмут с собой на Эльбрус изучать лавины или с уфологами выезжаешь на место посадки «летающей тарелки»… А вот уж ты и сама летишь над курскими лесами на аэростате «колбаса» со старейшим воздухоплавателем Иваном Шагиным – сам черт тебе не брат!..
При этом я такой человек – неспортивного типа. В корзину аэростата, например, меня просто погрузили, как научный прибор. И спрашивают:
– Марин, что тобою движет? Таким… валенком, как ты? Ни влезть в корзину, ни вылезти! Для тебя в корзине специальную дверцу надо делать. Но учти: когда корзина с дверцей падает – у нее плохая амортизация.
Или я на яхту сажусь и плыву. Знаю, что меня укачает, это обязательно, а все равно – если б меня пригласил вокруг света на яхте Тур Хейердал, даже, к примеру, Юрий Сенкевич – я бы поплыла. И погрузилась бы на дно любых морей с Жаком-Ивом Кусто! Жаль, этих путешественников больше нет на Земле…
Ну, с Николаем Николаевичем Дроздовым поехала бы на край света каких-нибудь горилл защищать от браконьеров от полного исчезновения. Я бы и в космос полетела, и на Луну бы высадилась с Армстронгом. Не Луи Армстронгом, а с другим, его зовут Нейл. Хотя мы бис Луи тоже не пропали – ни тут, ни на Луне.
Вот что для меня имеет основополагающее значение – хороший спутник. Товарищ мне нужен в пути, понимаете, какая штука? Поэтому я своему мужу Лёне в нашей с ним жизни прощаю все за одну-единственную вещь – за то, что он в географии разбирается. У него папа – Тишков Александр Иванович в уральском городке Нижние Серги преподавал географию в школе, географию и физкультуру. Лёня по физкультуре плохо учился. Он ведь третий сын в семье. Родители были уже немолодые. В детский сад не ходил, в пионерский лагерь не ездил. В полтора года, сразу, как научился говорить, пообещал, что будет тихо все детство сидеть на печке, только чтобы его не сдавали в казенный дом.
И он сидел, безропотный, кроткий, вообще родителям не доставлял хлопот и не вводил в траты – все вещи за братьями донашивал. Но было у них такое развлечение: географ Александр Иванович спрашивает – как, например, попасть с Земли Франца Иосифа на гору Килиманджаро? А Лёня, не заглядывая в атлас, подробно описывает этот путь. И на его «дневнике путешественника» с картинками пускай маленького, но и тогда уже – настоящего художника Леонида Тишкова! – средний брат Женя (он сейчас известный в Москве врач) – пишет: «Заверяю, что Лёнька ответил, не заглядывая в атлас». И ставил сургучную печать.
Когда Лёня узнал, что я мечтаю поехать в Индию, он сказал:
– Индия, Марина, должна быть у человека внутри.
…С тех пор он объездил много стран. А я сидела на даче в Уваровке у окна и ждала его возвращения.
Из-за этой горячей дружбы индусы Университета имени Патриса Лумумбы толпами валили к нам в школу на танцы. Наши с индусами танцевать не любили. Это были незнакомые, взрослые, как нам тогда казалось, довольно-таки черные мужики в чалмах.
На смотр художественной самодеятельности во Дворце пионеров нас наряжали в сари, помадой рисовали красную точку на лбу, и мы со сцены в таком экзотическом прикиде браво декларировали «Хинди-руси бхай, бхай».
Мне лично поручили незатасканную реплику: «Виш-ва шанти зидабад!», вроде бы на хинди означавшую: «Миру мир!». Я ее заучила с огромным трудом, но провозгласила лихо и без акцента, так что одна женщина из оргкомитета подошла к нашему руководителю и сказала удивленно:
– Какая у вас индианка полная!
Я была жизнерадостная толстая девочка, про которую при всем желании невозможно сказать, что она имеет угнетенное голодное детство, как нам писали в письмах о своей жизни индийцы, предлагая руку, сердце, все, что угодно, только бы приехать в Россию и ходить тут на танцы с чалмой на голове и бриллиантом на галстуке в наш славный клуб Рабиндраната Тагора.
Как бы там ни было, я почему-то от рождения умею, слегка вытаращив глаза и насвистывая индийский мотив, по-индусски двигать шеей из стороны в сторону, а в свои бесшабашные школьные годы маниакально том за томом прочла все собрание сочинений Рабиндраната Тагора, включая его длиннющие философские поэмы!
Друзья моего детства, с которыми я гуляла во дворе хрущевской блочной пятиэтажки в Черемушках, а также их родители до сей поры вспоминают, как я сидела на лавке в кругу простоватых черемушкинских слушателей и часами, покуда хватало у них терпения, травила нездешние сюжеты, почерпнутые мной из бездонного колодца индийской классики.
Кстати, за нашим домом – да, да, в Новых Черемушках – окна в окна – был интернат с индийским уклоном! Там наши русские интернатские дети учили хинди, а вторым языком у них шел урду!!! Особо одаренные, между делом, осваивали суахили. Клянусь, не будь я уже по самую ватерлинию погружена в клуб Рабиндраната Тагора, наверняка мои родные меня с малых лет сдали бы в этот ну просто с луны свалившийся интернат.
Так Индия окликала меня, махала мне издали платком, и я неосознанно отзывалась, предпринимая неуклюжие попытки поступить то в МГИМО, то в Университет имени Лумумбы… Мне хотелось увидеть мир и поцеловать его, но я не знала, как это можно сделать.
Особенно я мечтала увидеть Тадж-Махал. Мне нравилась романтическая история, что какой-то махараджа построил его в честь своей возлюбленной. И что в дальней дали от Тадж-Махала существует некое сооружение, в его стене – крошечное зеркальце размером с пятачок, и в этом зеркальном пятачке целиком отражается весь Тадж-Махал, полностью весь – от фундамента до верхушки.
Но, господи ты боже мой, сколько преград возникло бы перед человеком, который вдруг вздумал бы в пору моей юности ни с того ни с сего засобираться… в Индию.
Поэтому я медитативно реализовывала свою страсть к путешествиям, нанимаясь на лето поваром в геологические экспедиции в невообразимо далекий Хабаровский край, в Приморье, на Кольский полуостров… То ехала с палеонтологами откапывать скелет мамонта или со спелеологами в карстовых пещерах Северной Осетии отыскивать следы пещерного медведя; глядишь, гляциологи возьмут с собой на Эльбрус изучать лавины или с уфологами выезжаешь на место посадки «летающей тарелки»… А вот уж ты и сама летишь над курскими лесами на аэростате «колбаса» со старейшим воздухоплавателем Иваном Шагиным – сам черт тебе не брат!..
При этом я такой человек – неспортивного типа. В корзину аэростата, например, меня просто погрузили, как научный прибор. И спрашивают:
– Марин, что тобою движет? Таким… валенком, как ты? Ни влезть в корзину, ни вылезти! Для тебя в корзине специальную дверцу надо делать. Но учти: когда корзина с дверцей падает – у нее плохая амортизация.
Или я на яхту сажусь и плыву. Знаю, что меня укачает, это обязательно, а все равно – если б меня пригласил вокруг света на яхте Тур Хейердал, даже, к примеру, Юрий Сенкевич – я бы поплыла. И погрузилась бы на дно любых морей с Жаком-Ивом Кусто! Жаль, этих путешественников больше нет на Земле…
Ну, с Николаем Николаевичем Дроздовым поехала бы на край света каких-нибудь горилл защищать от браконьеров от полного исчезновения. Я бы и в космос полетела, и на Луну бы высадилась с Армстронгом. Не Луи Армстронгом, а с другим, его зовут Нейл. Хотя мы бис Луи тоже не пропали – ни тут, ни на Луне.
Вот что для меня имеет основополагающее значение – хороший спутник. Товарищ мне нужен в пути, понимаете, какая штука? Поэтому я своему мужу Лёне в нашей с ним жизни прощаю все за одну-единственную вещь – за то, что он в географии разбирается. У него папа – Тишков Александр Иванович в уральском городке Нижние Серги преподавал географию в школе, географию и физкультуру. Лёня по физкультуре плохо учился. Он ведь третий сын в семье. Родители были уже немолодые. В детский сад не ходил, в пионерский лагерь не ездил. В полтора года, сразу, как научился говорить, пообещал, что будет тихо все детство сидеть на печке, только чтобы его не сдавали в казенный дом.
И он сидел, безропотный, кроткий, вообще родителям не доставлял хлопот и не вводил в траты – все вещи за братьями донашивал. Но было у них такое развлечение: географ Александр Иванович спрашивает – как, например, попасть с Земли Франца Иосифа на гору Килиманджаро? А Лёня, не заглядывая в атлас, подробно описывает этот путь. И на его «дневнике путешественника» с картинками пускай маленького, но и тогда уже – настоящего художника Леонида Тишкова! – средний брат Женя (он сейчас известный в Москве врач) – пишет: «Заверяю, что Лёнька ответил, не заглядывая в атлас». И ставил сургучную печать.
Когда Лёня узнал, что я мечтаю поехать в Индию, он сказал:
– Индия, Марина, должна быть у человека внутри.
…С тех пор он объездил много стран. А я сидела на даче в Уваровке у окна и ждала его возвращения.
Глава 1 «Утренний ветерок, дующий из рая»
Капли дождя сбегали по стеклу иллюминатора, повинуясь (куда деваться-то?) закону Ньютона, но как только самолет рванул по взлетной полосе, они сменили направление, побежали горизонтально, пока совсем не выветрились и не испарились, ибо далеко внизу оставили мы дождевые облака, набирая высоту, достаточную, чтобы совершить беспримерный для нас с Лёней перелет с пятидесятой на двадцать седьмую параллель этой планеты. Звезды сошлись, многое свершилось, что должно было свершиться, сбылись предзнаменования и пророчества, час пробил – мы летели в Индию!..
Разумеется, этому предшествовали различные чудеса.
Моя подруга Светка Пшеничных решила издавать детские книги. По дружбе и по неосмотрительности – первой книгой, которую она выпустила самым шикарным образом, произведя головокружительный денежный заём, стали мои сюрреалистические рассказы, на первый взгляд – детские, а приглядишься – «не всякий взрослый их поймет». Так говорили Светке в книжных магазинах, куда она тщетно пыталась пристроить астрономический тираж, напечатанный на великолепной белой бумаге в городе Дмитрове. К тому же книга была богато проиллюстрирована Володей Буркиным, жестким карикатуристом, что окончательно сделало ее неприкасаемой для рынка сбыта.
Зато она стала культовой среди современных хиппи и крошечным ручейком утекала из специальных магазинов типа «О.Г.И.» и «Графоман».
Книга называлась «Моя собака любит джаз».
Той же весной мне позвонили и сказали, что Российский совет по детской литературе выдвинул «Собаку» на международный Диплом Ганса Христиана Андерсена.
Раз в два года присуждается Почетный диплом Андерсена, так называемая Малая Нобелевская премия, детскому писателю, художнику и переводчику, произведения которых внесли важный вклад в мировую детскую литературу. Причем, как правило, церемония вручения происходит в Испании, Германии, Швеции – в каких-то досягаемых для европейцев странах.
Моя награда ждала меня осенью… в Индии!!!
Лёня говорит:
– Пиши письмо Соросу. Так, мол, и так, дайте бедному писателю немного денег – хотя бы долететь до Индии, не ближний ведь свет, ну и хотя бы там, в Индии, худо-бедно перетусоваться недельки две.
Я написала чеховское письмо Вани Жукова своему дедушке. И через некоторое время – о, это звезды южных небес благоволили мне – получила кучу денег из «Открытого общества».
Путь в Индию был открыт. Естественно, я не собиралась надолго оставаться в Дели, участвовать в конгрессе, пожинать лавры. Душа моя давно стремилась в Гималаи, оставалось только наметить маршрут и, конечно, тут нужен бы товарищ.
Лёня в Индию не рвался.
– Ой, – он вздыхал, – не знаю, не знаю. Это же у черта на куличках! Куда Диплом Андерсена занесло? Почему не в Данию, не в Финляндию?.. Всё у тебя не как у людей.
– Ох, – он говорил, – надо бы узнать, какие там прививки. Это ж тропики, болота, малярия… Наверняка по осени свирепствует холера, дизентерия, проказа, желтая лихорадка… От одних прививок, наверное, можно умереть.
Обуреваемый мрачными прогнозами, он отправился в специальную поликлинику на консультацию, где просидел в очереди с отъезжающими в разные экзотические страны и такого наслушался! Если у него и были какие-либо сомнения – ехать или не ехать, то теперь он твердо знал: ни за что!
Да мне и самой было страшновато. Оказалось, например, поездка в Индию вообще не предполагает профилактических прививок.
Глотай делагил от малярии, бери с собой пол кил о левомитицина, а там – куда кривая вывезет.
Дрожа от страха, мы перешагнули порог Института этнологии, где Лёнин старший брат Валера Тишков, директор этого грандиозного НИИ, обещал устроить нам встречу с Ириной Семашко – великим специалистом и знатоком Индии.
Первое, что сказала эта замечательная женщина, и я по сей день благодарна ей, самое первое, что она сказала, как будто сразу все поняла, только нас увидела:
– НЕ БОЙТЕСЬ НИЧЕГО.
Потом она торжественно указала на свои ноги и произнесла:
– Этими ногами я вдоль и поперек пешком исходила всю Индию, я ночевала под открытым небом, ела в харчевнях с простыми индусами, а заболела один только раз – дизентерией – в самом фешенебельном районе Нью-Дели в стерильных условиях, шикарно пообедав на приеме у нашего посла. Видимо, в окно влетела случайная муха и присела на край бокала с шампанским…
– Ну, заболеете – вылечитесь! – воскликнула она. – Зато вы такое повидаете – ей-богу, я даже вам завидую.
Вот карта Северной Индии, если вас интересуют Гималаи. Вот справочник-путеводитель на английском. Он, правда, старый, но вряд ли в Индии что-то существенно изменилось с тех пор, как я там не была… Там мало что переменилось даже со времен «Махабхараты». А у меня к вам просьба: вот деньги и рецепт, купите мне лекарство в Дели в аюрведической аптеке.
Ее слова нас обоих страшно вдохновили. Тем более, Лёнин средний брат Женя, врач, познакомил нас со своим студентом-индусом. Звали его Насин, что в переводе означает «Утренний ветерок, дующий из рая».
– Как же этому имени соответствовать, черт подери?! – вскричала я, когда он представился. И мне понравилось, что он ответил спокойно:
– Никаких проблем.
Мы разговаривали по телефону, и он заверил, что в аэропорту Дели нас встретит на машине его брат, которого зовут Хэппи, ни много и ни мало.
– Только напишите на картонке: «Марина & Лёня» латинскими буквами. Он сам к вам подойдет, отвезет в хорошую гостиницу, поселит, покормит, всюду вас устроит, можете ни о чем не волноваться…
И вот мы с одними рюкзачками, уже более или менее уверенные в завтрашнем дне, у Лёни из рюкзака торчат легчайшие белоснежные ангельские крылья для видеосъемки в горах, стоим еще пока в Москве на регистрацию билетов. А перед нами индус в чалме с добрым десятком чемоданов, баулов, сундуков, тюков, корзин, коробок, жена, закутанная в сари, ребенок на ее бедре… Короче, верный перегруз.
– Друг мой! – он тихо говорит Лёне на английском языке. – Вижу, вы налегке. Примите на себя часть моего багажа. Я буду вам очень признателен.
Ну, Лёня и принял на себя его корзины и баулы.
Уж как потом индус на него ласково поглядывал на протяжении всего нашего семичасового перелета.
А под крылом такие марсианские пейзажи. Пустыни, горы, русла пересохших рек… Есть ли жизнь на этой планете вообще? – вот вопрос, который вертится в голове, когда наблюдаешь просторы, пролегающие между дружественными державами Россией и Индией. Причем всякий раз, бросая взор в иллюминатор нашего самолета имени композитора Николая Римского-Корсакова, я невольно прочитывала начертанную на крыле просьбу не гулять по его поверхности.
Отчего-то после Афганистана, ближе к Пакистану, облака поменяли форму. Из расплывчатых и горизонтальных, клубящихся, кучевых, они превратились в высокие, вертикальные, накрученные башни махарадж. Когда-то мне про облака этих небес рассказывал художник Сергей Тюнин.
– В Непале вот такие облака! – сказал он, сделав жест, считающийся в нашей среднерусской полосе ненормативным: переломив напополам руку, резко вскинул локоть с кулаком. – А люди какают прямо на улице, усаживаясь «орлом», – благодушно добавил Тюнин.
Когда наступило время обеда, на борту «Римского-Корсакова» развели невероятный, как говорила моя бабушка Мария, немка, «цирлих-манирлих».
Оказывается, индийский рейс Аэрофлота предусматривает особое обслуживание вегетарианцев. Заранее готовится список. И вместо разогретой говяжьей котлеты ты можешь получить свежайшие лепестки роз.
Уже по дороге к неведомым землям любая деталь меняет и расширяет твое представление о мире. А лишь коснешься этих земель стопой – тут вообще начинается все другое: даже сама плотность этой земли, цвет – в Индии он красноватый, теплота, которой она одаривает тебя с каждым твоим шагом.
– Индия. Прародина цивилизаций. Это отсюда злаки пошли? – такие мой Лёня вел благодушные разговоры, пока мы не выбрались из самолета и не оказались в аэропорту Дели, в таможенном отсеке, смахивающем на предбанник: низкий потолок с узорами подтеков, мокрые стены, по углам чьей-то заботливой рукой расставлены стеклянные и жестяные банки, куда капает с потолка вода.
Лёню неумолимо поджидал шок обмена долларов на мятые, истонченные до дыр, обветшалые, прозрачные индийские рупии.
(Потом в Москве по телевизору мы смотрели передачу про деньги – каких только на них нет возбудителей эсхатологических заболеваний. Особенно на рупиях! От этого перечисления буквально кровь заледенела в жилах.
– А почему же мы не мыли руки постоянно? – я спрашиваю в ужасе у Лёни.
– Да там – мой, не мой, – он ответил, – все равно одна надежда на великого Вишну!)
С денежными знаками в стране – катастрофа. Сама собой образовалась целая индустрия, занятая в прямом смысле отмыванием денег.
В Дели открылись пункты приема «дряхлых» рупий, которые из-за ветхости не принимают к оплате даже в самых отдаленных районах Индии. Купюры скупают по заниженной цене, моют с мылом, подклеивают обрывками газеты, подрисовывают и по номиналу обменивают в Центробанке. Без ушлого посредника обычному индусу трудно сообразить, как сдать государственному учреждению ветхую банкноту. Он только запутается и в результате останется ни с чем. Например, в банке купюры разного достоинства в различном состоянии принимаются в разных окошках.
– Ну, где наш Хэппи? – сказал мой муж, дерзновенно шагнув с большой картонкой на груди – «Марина & Лёня» – из сырого и душного предбанника, собственно, в саму БАНЮ.
Разумеется, этому предшествовали различные чудеса.
Моя подруга Светка Пшеничных решила издавать детские книги. По дружбе и по неосмотрительности – первой книгой, которую она выпустила самым шикарным образом, произведя головокружительный денежный заём, стали мои сюрреалистические рассказы, на первый взгляд – детские, а приглядишься – «не всякий взрослый их поймет». Так говорили Светке в книжных магазинах, куда она тщетно пыталась пристроить астрономический тираж, напечатанный на великолепной белой бумаге в городе Дмитрове. К тому же книга была богато проиллюстрирована Володей Буркиным, жестким карикатуристом, что окончательно сделало ее неприкасаемой для рынка сбыта.
Зато она стала культовой среди современных хиппи и крошечным ручейком утекала из специальных магазинов типа «О.Г.И.» и «Графоман».
Книга называлась «Моя собака любит джаз».
Той же весной мне позвонили и сказали, что Российский совет по детской литературе выдвинул «Собаку» на международный Диплом Ганса Христиана Андерсена.
Раз в два года присуждается Почетный диплом Андерсена, так называемая Малая Нобелевская премия, детскому писателю, художнику и переводчику, произведения которых внесли важный вклад в мировую детскую литературу. Причем, как правило, церемония вручения происходит в Испании, Германии, Швеции – в каких-то досягаемых для европейцев странах.
Моя награда ждала меня осенью… в Индии!!!
Лёня говорит:
– Пиши письмо Соросу. Так, мол, и так, дайте бедному писателю немного денег – хотя бы долететь до Индии, не ближний ведь свет, ну и хотя бы там, в Индии, худо-бедно перетусоваться недельки две.
Я написала чеховское письмо Вани Жукова своему дедушке. И через некоторое время – о, это звезды южных небес благоволили мне – получила кучу денег из «Открытого общества».
Путь в Индию был открыт. Естественно, я не собиралась надолго оставаться в Дели, участвовать в конгрессе, пожинать лавры. Душа моя давно стремилась в Гималаи, оставалось только наметить маршрут и, конечно, тут нужен бы товарищ.
Лёня в Индию не рвался.
– Ой, – он вздыхал, – не знаю, не знаю. Это же у черта на куличках! Куда Диплом Андерсена занесло? Почему не в Данию, не в Финляндию?.. Всё у тебя не как у людей.
– Ох, – он говорил, – надо бы узнать, какие там прививки. Это ж тропики, болота, малярия… Наверняка по осени свирепствует холера, дизентерия, проказа, желтая лихорадка… От одних прививок, наверное, можно умереть.
Обуреваемый мрачными прогнозами, он отправился в специальную поликлинику на консультацию, где просидел в очереди с отъезжающими в разные экзотические страны и такого наслушался! Если у него и были какие-либо сомнения – ехать или не ехать, то теперь он твердо знал: ни за что!
Да мне и самой было страшновато. Оказалось, например, поездка в Индию вообще не предполагает профилактических прививок.
Глотай делагил от малярии, бери с собой пол кил о левомитицина, а там – куда кривая вывезет.
Дрожа от страха, мы перешагнули порог Института этнологии, где Лёнин старший брат Валера Тишков, директор этого грандиозного НИИ, обещал устроить нам встречу с Ириной Семашко – великим специалистом и знатоком Индии.
Первое, что сказала эта замечательная женщина, и я по сей день благодарна ей, самое первое, что она сказала, как будто сразу все поняла, только нас увидела:
– НЕ БОЙТЕСЬ НИЧЕГО.
– Этими ногами я вдоль и поперек пешком исходила всю Индию, я ночевала под открытым небом, ела в харчевнях с простыми индусами, а заболела один только раз – дизентерией – в самом фешенебельном районе Нью-Дели в стерильных условиях, шикарно пообедав на приеме у нашего посла. Видимо, в окно влетела случайная муха и присела на край бокала с шампанским…
– Ну, заболеете – вылечитесь! – воскликнула она. – Зато вы такое повидаете – ей-богу, я даже вам завидую.
Вот карта Северной Индии, если вас интересуют Гималаи. Вот справочник-путеводитель на английском. Он, правда, старый, но вряд ли в Индии что-то существенно изменилось с тех пор, как я там не была… Там мало что переменилось даже со времен «Махабхараты». А у меня к вам просьба: вот деньги и рецепт, купите мне лекарство в Дели в аюрведической аптеке.
Ее слова нас обоих страшно вдохновили. Тем более, Лёнин средний брат Женя, врач, познакомил нас со своим студентом-индусом. Звали его Насин, что в переводе означает «Утренний ветерок, дующий из рая».
– Как же этому имени соответствовать, черт подери?! – вскричала я, когда он представился. И мне понравилось, что он ответил спокойно:
– Никаких проблем.
Мы разговаривали по телефону, и он заверил, что в аэропорту Дели нас встретит на машине его брат, которого зовут Хэппи, ни много и ни мало.
– Только напишите на картонке: «Марина & Лёня» латинскими буквами. Он сам к вам подойдет, отвезет в хорошую гостиницу, поселит, покормит, всюду вас устроит, можете ни о чем не волноваться…
И вот мы с одними рюкзачками, уже более или менее уверенные в завтрашнем дне, у Лёни из рюкзака торчат легчайшие белоснежные ангельские крылья для видеосъемки в горах, стоим еще пока в Москве на регистрацию билетов. А перед нами индус в чалме с добрым десятком чемоданов, баулов, сундуков, тюков, корзин, коробок, жена, закутанная в сари, ребенок на ее бедре… Короче, верный перегруз.
– Друг мой! – он тихо говорит Лёне на английском языке. – Вижу, вы налегке. Примите на себя часть моего багажа. Я буду вам очень признателен.
Ну, Лёня и принял на себя его корзины и баулы.
Уж как потом индус на него ласково поглядывал на протяжении всего нашего семичасового перелета.
А под крылом такие марсианские пейзажи. Пустыни, горы, русла пересохших рек… Есть ли жизнь на этой планете вообще? – вот вопрос, который вертится в голове, когда наблюдаешь просторы, пролегающие между дружественными державами Россией и Индией. Причем всякий раз, бросая взор в иллюминатор нашего самолета имени композитора Николая Римского-Корсакова, я невольно прочитывала начертанную на крыле просьбу не гулять по его поверхности.
Отчего-то после Афганистана, ближе к Пакистану, облака поменяли форму. Из расплывчатых и горизонтальных, клубящихся, кучевых, они превратились в высокие, вертикальные, накрученные башни махарадж. Когда-то мне про облака этих небес рассказывал художник Сергей Тюнин.
– В Непале вот такие облака! – сказал он, сделав жест, считающийся в нашей среднерусской полосе ненормативным: переломив напополам руку, резко вскинул локоть с кулаком. – А люди какают прямо на улице, усаживаясь «орлом», – благодушно добавил Тюнин.
Когда наступило время обеда, на борту «Римского-Корсакова» развели невероятный, как говорила моя бабушка Мария, немка, «цирлих-манирлих».
Оказывается, индийский рейс Аэрофлота предусматривает особое обслуживание вегетарианцев. Заранее готовится список. И вместо разогретой говяжьей котлеты ты можешь получить свежайшие лепестки роз.
Уже по дороге к неведомым землям любая деталь меняет и расширяет твое представление о мире. А лишь коснешься этих земель стопой – тут вообще начинается все другое: даже сама плотность этой земли, цвет – в Индии он красноватый, теплота, которой она одаривает тебя с каждым твоим шагом.
– Индия. Прародина цивилизаций. Это отсюда злаки пошли? – такие мой Лёня вел благодушные разговоры, пока мы не выбрались из самолета и не оказались в аэропорту Дели, в таможенном отсеке, смахивающем на предбанник: низкий потолок с узорами подтеков, мокрые стены, по углам чьей-то заботливой рукой расставлены стеклянные и жестяные банки, куда капает с потолка вода.
Лёню неумолимо поджидал шок обмена долларов на мятые, истонченные до дыр, обветшалые, прозрачные индийские рупии.
(Потом в Москве по телевизору мы смотрели передачу про деньги – каких только на них нет возбудителей эсхатологических заболеваний. Особенно на рупиях! От этого перечисления буквально кровь заледенела в жилах.
– А почему же мы не мыли руки постоянно? – я спрашиваю в ужасе у Лёни.
– Да там – мой, не мой, – он ответил, – все равно одна надежда на великого Вишну!)
С денежными знаками в стране – катастрофа. Сама собой образовалась целая индустрия, занятая в прямом смысле отмыванием денег.
В Дели открылись пункты приема «дряхлых» рупий, которые из-за ветхости не принимают к оплате даже в самых отдаленных районах Индии. Купюры скупают по заниженной цене, моют с мылом, подклеивают обрывками газеты, подрисовывают и по номиналу обменивают в Центробанке. Без ушлого посредника обычному индусу трудно сообразить, как сдать государственному учреждению ветхую банкноту. Он только запутается и в результате останется ни с чем. Например, в банке купюры разного достоинства в различном состоянии принимаются в разных окошках.
– Ну, где наш Хэппи? – сказал мой муж, дерзновенно шагнув с большой картонкой на груди – «Марина & Лёня» – из сырого и душного предбанника, собственно, в саму БАНЮ.
Глава 2 Где наш Хэппи?
Мы нырнули полностью в иное измерение.
Парилка, влажная тропическая жара!.. Сам воздух был иным – в прямом и переносном смысле. Площадь, люди, машины – будто бы из старого индийского кино, в котором главную роль играет Радж Капур. У выхода из аэропорта столпились индусы – коричневые, полуголые, в белых набедренных повязках. Завидев нас и нашу доверчивую надпись на картонке, они бросились к нам, окружили плотным кольцом и, хватая за руки, за одежду, за рюкзаки, стали тянуть каждый к своей старинного вида машине с клаксоном, мотороллеру или вообще какой-то безмоторной тележке и оглушительно кричать наперебой:
– Марина!
– Лёня!
– Лёня! Лёня!
– Мари-ина!..
Казалось, наши имена слышатся отовсюду, со всех сторон, из-под земли и даже с неба.
– Are you Happy???[1] – мы спрашивали растерянно, у каждого в отдельности, но они разом отвечали нам, хором, озаренные своими рекламными белозубыми улыбками:
– Yes!!! Yes!!! We are happy!!![2]
Я в Леню вцепилась, чтоб нас не растащили в разные стороны. Лёня упирается, глаза вытаращил. Только за бумажник обеими руками держится. Вдруг видим, из дверей аэропорта с тюками, сундуками и баулами выходит наш знакомый респектабельный индус в чалме и френче, с семьёй.
– Хелп!!! Комарад!.. – закричал ему Лёня.
Тот подходит, толпа очень почтительно расступилась.
– Проблемы? – спросил он.
– Еще какие! – взволнованно говорит Лёня. – Нас должен был встретить родственник, да, видно, не смог. А нам надо в город. На чем тут можно доехать? Где остановиться на ночлег?..
Они развернули карту, путеводитель. Индус давай Лёне растолковывать, как брать из аэропорта официально такси, платить полагается здесь диспетчеру, ни в коем случае не водителю, пока Лёня не разобрался, что к чему…
А я в это время наблюдаю замечательную картину: его жена приветствует встречающих – ну, может быть, свекра и деверя. Летящей походкой она подошла, склонилась, дотронулась до брючины одного, до башмака другого, после чего коснулась рукой своего лба. Все это она грациозно проделала с ребенком на бедре.
Те в ответ потрепали их с малышом по головам.
Я подумала: надо этот жест как-нибудь приспособить к нашей жизни. Очень уж он обезоруживающий…
Мы взяли такси. Это был выцветший, помятый в дорожных передрягах, черный автомобиль, отдаленно напоминающий старообразную советскую «волгу», правда, без крыши, разболтанный, дребезжащий, с полуоткрытым багажником. Всякий раз, когда водитель жал на тормоза, заднее сиденье, куда мы с Лёней примостились, съезжало на пол. Рядом с водителем сидел полицейский в форме с засученными рукавами.
А на дороге такое творилось! Я и не представляла себе столь невероятного разнообразия средств передвижения! Все, что только могло быть водружено на колеса, было приспособлено для фешенебельной езды на автостраде. Изо всех драндулетов десятки пассажиров свешивали свои загорелые босые пятки. Без глушителей, издавая целый спектр непереносимых звуков, включая гудки, звонки и клаксоны, двигались мотороллеры, грузовики, автобусы и моторикши.
Даже есть загадка: какой самый важный агрегат в индийском автомобиле? Отгадка такая: клаксон. Если в машине не работает звуковой сигнал, ты здорово рискуешь. На задних бортах грузовиков, автобусов и моторикш (их здесь зовут тук-туки), красивыми шрифтами выведено дорожное заклинание «Horn please» – «Пожалуйста, сигналь».
И все наяривают: по статистике на середину руля индусы жмут в два раза чаще, чем на педаль тормоза. Хотя и тормозить приходится ежеминутно: блаженные, несуетливые пешеходы, царственно убежденные в своей святости коровы. От велорикши до водителя тяжелого грузовика – каждый делает вид, что он один во Вселенной.
Черные клубы вырываются из выхлопных труб автомобилей. У многих к заднему стеклу прикреплена дощечка с надписью «Хэппи». Я каждый раз вздрагивала при виде этого слова.
А у обочины слева открылась такая картина: бескрайняя равнина – что-то вроде выжженной солнцем крымской степи. К линии горизонта с неба приближается громадный красный шар.
Спинами к автостраде маленькими группками стоят женщины в легких сари, старики, дети, все босые. И поодиночке – коровы и собаки. Люди и звери, обмерев, наблюдали солнечный закат. В Дели мы въехали уже в густых сумерках. Таксист подвез нас к мрачноватому, почти не освещенному отелю, который помпезно именовался «Ашок Янтри Нивас», и решительно выказал недовольство порядком произведенной Лёней оплаты диспетчеру за его водительский труд.
– Я-то – здесь, а деньги в аэропорту! – резонно заметил он, как бы не улавливая связи.
Лёня скрепя сердце дал ему еще двадцать рупий.
Полностью стемнело, когда мы вошли в отель. Три предостережения насчет индийского жилья, как пепел Клааса, стучали в наших сердцах:
1) Только с кондиционером.
2) Селиться повыше, а не на первых двух этажах. (Шум, не видно города, тараканы.)
3) Без тараканов!
– В Индии с тараканами очень хорошо, – рассказывала нам Ирина Семашко. – Раз как-то возвращаюсь в гостиницу после работы, слышу – у меня в комнате шорох, будто бы несколько человек затаились в темноте и мнут газеты. Зажигаю свет, а вокруг все сплошь в тараканах: стол, стул, кровать, стены, пол, потолок… Крупные особи – этак с пол-ладони. Я их шуганула, поела, легла и тотчас уснула, вот до чего устала за день.
Ну, мы подходим к администратору – интеллигентный индус в очках за стойкой. Лёня важно спрашивает:
– Кондиционер у вас есть?
– Нет, кондиционера нету, – тот отвечает. – Зато есть вентилятор, это еще лучше, сэр! Мы вас поселим очень комфортабельно на первом этаже!
– Э нет, – я говорю. – Нам надо высоко, чтоб видеть город.
– О’ кей, мэм, – сказал он. – Весь Дели будет у вас перед глазами.
И ключ протягивает от номера на пятнадцатом этаже.
Тут я смотрю: по деревянной стойке – как раз перед моими глазами – ползет среднестатистический черный таракан.
– Таракан! – сказала я.
– О нет!!! – Он сдул этого таракана прямо мне на грудь. – Где? – Он спросил, улыбаясь. – Где вы видите таракана, мэм?
Продолжи я этот разговор, находчивый администратор сказал бы, что впервые видит подобное насекомое, наверное, мы завезли его на моей груди из далекой России.
– Да, это не лучший отель в мире, – говорит Лёня, опасливо поглядывая на гостиничный ресторанчик, из которого доносилась индийская музыка. – Но если мы сейчас пустимся на поиски пристанища, в ночь-полночь, в полностью незнакомой обстановке, нам может не улыбнуться удача, а когда мы придем в отчаяние, то не отыщем и этих ребят – с их вентилятором и тараканами.
– Зарезервировать номер вы можете минимум на три дня, – обрадовался администратор, почуяв наше безвыходное положение.
– А если нам раньше придется уехать?
– То вам ничего не отдадут! – радостно ответили Лёне.
В ресторан мы не пошли из простых соображений – принесут меню с незнакомыми названиями. А мы же не в курсе, что это такое. Закажем, а есть не сможем. Поэтому свернули в кафе, там самообслуживание. Берешь большую тарелку, разделенную перегородочками, и из горячих чанов накладываешь себе, что хочешь. Все дымящееся, красное, очень аппетитное. А мы голодные, всего себе набузовали, такие тарелки получились на вид живописные, нам еще сверху полили это соусами!.. Сели, попробовали, и – аж дыхание перехватило. Это были огненные блюда, сплошь перец и карри, у нас внутри заполыхал пожар.
– Ой, – сказал Лёня. – Больше не могу! Душа горит!..
Из того, что мы набрали, удалось съесть только по пресной печеной лепешке чапатти. Но это были не все потрясения дня.
В ярко освещенном лифте с зеркалами мы поднялись на пятнадцатый этаж и неожиданно очутились в страшном полутемном коридоре. Вдоль каменных стен уходили в неведомую даль ржавые запотевшие трубы, на полу валялись куски штукатурки, трубы протекали, лужи на полу, где-то вдалеке покачивалась одинокая лампочка, разбрасывая по стенам наши встревоженные тени. Около нее метался рой насекомых.
– Фильм ужасов, – сказал Лёня и вдруг остановился как вкопанный.
Сумеречный коридор обрывался, и без бортика, без загородки – перед ним разверзлась черная бездна с огоньками редких фонарей и горящими ночными окнами Дели.
– Осторожней, сэр! – крикнул портье, который сопровождал нас в номер. – Здание не достроено. Предполагается двадцать пять этажей. Но уже три года, как застопорилось на пятнадцатом. Крыша на этаже есть только над вашей комнатой, а коридоры не имеют торцовых стен.
Мы подняли головы. Над нами сияли звезды.
– Ну, вообще, – сказал Лёня.
Индус открыл дверь, зажег свет и включил вентилятор. С бешеным ревом над узкими аскетическими кроватями завертелся пропеллер, лопасти которого украсили бы вертолет «Ми-24». В комнате подул такой силы ветер, что из туалета к койке можно было подобраться, только с усилием преодолевая его штормовые порывы. Придерживая шапочку, портье прокричал нам:
Парилка, влажная тропическая жара!.. Сам воздух был иным – в прямом и переносном смысле. Площадь, люди, машины – будто бы из старого индийского кино, в котором главную роль играет Радж Капур. У выхода из аэропорта столпились индусы – коричневые, полуголые, в белых набедренных повязках. Завидев нас и нашу доверчивую надпись на картонке, они бросились к нам, окружили плотным кольцом и, хватая за руки, за одежду, за рюкзаки, стали тянуть каждый к своей старинного вида машине с клаксоном, мотороллеру или вообще какой-то безмоторной тележке и оглушительно кричать наперебой:
– Марина!
– Лёня!
– Лёня! Лёня!
– Мари-ина!..
Казалось, наши имена слышатся отовсюду, со всех сторон, из-под земли и даже с неба.
– Are you Happy???[1] – мы спрашивали растерянно, у каждого в отдельности, но они разом отвечали нам, хором, озаренные своими рекламными белозубыми улыбками:
– Yes!!! Yes!!! We are happy!!![2]
Я в Леню вцепилась, чтоб нас не растащили в разные стороны. Лёня упирается, глаза вытаращил. Только за бумажник обеими руками держится. Вдруг видим, из дверей аэропорта с тюками, сундуками и баулами выходит наш знакомый респектабельный индус в чалме и френче, с семьёй.
– Хелп!!! Комарад!.. – закричал ему Лёня.
Тот подходит, толпа очень почтительно расступилась.
– Проблемы? – спросил он.
– Еще какие! – взволнованно говорит Лёня. – Нас должен был встретить родственник, да, видно, не смог. А нам надо в город. На чем тут можно доехать? Где остановиться на ночлег?..
Они развернули карту, путеводитель. Индус давай Лёне растолковывать, как брать из аэропорта официально такси, платить полагается здесь диспетчеру, ни в коем случае не водителю, пока Лёня не разобрался, что к чему…
А я в это время наблюдаю замечательную картину: его жена приветствует встречающих – ну, может быть, свекра и деверя. Летящей походкой она подошла, склонилась, дотронулась до брючины одного, до башмака другого, после чего коснулась рукой своего лба. Все это она грациозно проделала с ребенком на бедре.
Те в ответ потрепали их с малышом по головам.
Я подумала: надо этот жест как-нибудь приспособить к нашей жизни. Очень уж он обезоруживающий…
Мы взяли такси. Это был выцветший, помятый в дорожных передрягах, черный автомобиль, отдаленно напоминающий старообразную советскую «волгу», правда, без крыши, разболтанный, дребезжащий, с полуоткрытым багажником. Всякий раз, когда водитель жал на тормоза, заднее сиденье, куда мы с Лёней примостились, съезжало на пол. Рядом с водителем сидел полицейский в форме с засученными рукавами.
А на дороге такое творилось! Я и не представляла себе столь невероятного разнообразия средств передвижения! Все, что только могло быть водружено на колеса, было приспособлено для фешенебельной езды на автостраде. Изо всех драндулетов десятки пассажиров свешивали свои загорелые босые пятки. Без глушителей, издавая целый спектр непереносимых звуков, включая гудки, звонки и клаксоны, двигались мотороллеры, грузовики, автобусы и моторикши.
Даже есть загадка: какой самый важный агрегат в индийском автомобиле? Отгадка такая: клаксон. Если в машине не работает звуковой сигнал, ты здорово рискуешь. На задних бортах грузовиков, автобусов и моторикш (их здесь зовут тук-туки), красивыми шрифтами выведено дорожное заклинание «Horn please» – «Пожалуйста, сигналь».
И все наяривают: по статистике на середину руля индусы жмут в два раза чаще, чем на педаль тормоза. Хотя и тормозить приходится ежеминутно: блаженные, несуетливые пешеходы, царственно убежденные в своей святости коровы. От велорикши до водителя тяжелого грузовика – каждый делает вид, что он один во Вселенной.
Черные клубы вырываются из выхлопных труб автомобилей. У многих к заднему стеклу прикреплена дощечка с надписью «Хэппи». Я каждый раз вздрагивала при виде этого слова.
А у обочины слева открылась такая картина: бескрайняя равнина – что-то вроде выжженной солнцем крымской степи. К линии горизонта с неба приближается громадный красный шар.
Спинами к автостраде маленькими группками стоят женщины в легких сари, старики, дети, все босые. И поодиночке – коровы и собаки. Люди и звери, обмерев, наблюдали солнечный закат. В Дели мы въехали уже в густых сумерках. Таксист подвез нас к мрачноватому, почти не освещенному отелю, который помпезно именовался «Ашок Янтри Нивас», и решительно выказал недовольство порядком произведенной Лёней оплаты диспетчеру за его водительский труд.
– Я-то – здесь, а деньги в аэропорту! – резонно заметил он, как бы не улавливая связи.
Лёня скрепя сердце дал ему еще двадцать рупий.
Полностью стемнело, когда мы вошли в отель. Три предостережения насчет индийского жилья, как пепел Клааса, стучали в наших сердцах:
1) Только с кондиционером.
2) Селиться повыше, а не на первых двух этажах. (Шум, не видно города, тараканы.)
3) Без тараканов!
– В Индии с тараканами очень хорошо, – рассказывала нам Ирина Семашко. – Раз как-то возвращаюсь в гостиницу после работы, слышу – у меня в комнате шорох, будто бы несколько человек затаились в темноте и мнут газеты. Зажигаю свет, а вокруг все сплошь в тараканах: стол, стул, кровать, стены, пол, потолок… Крупные особи – этак с пол-ладони. Я их шуганула, поела, легла и тотчас уснула, вот до чего устала за день.
Ну, мы подходим к администратору – интеллигентный индус в очках за стойкой. Лёня важно спрашивает:
– Кондиционер у вас есть?
– Нет, кондиционера нету, – тот отвечает. – Зато есть вентилятор, это еще лучше, сэр! Мы вас поселим очень комфортабельно на первом этаже!
– Э нет, – я говорю. – Нам надо высоко, чтоб видеть город.
– О’ кей, мэм, – сказал он. – Весь Дели будет у вас перед глазами.
И ключ протягивает от номера на пятнадцатом этаже.
Тут я смотрю: по деревянной стойке – как раз перед моими глазами – ползет среднестатистический черный таракан.
– Таракан! – сказала я.
– О нет!!! – Он сдул этого таракана прямо мне на грудь. – Где? – Он спросил, улыбаясь. – Где вы видите таракана, мэм?
Продолжи я этот разговор, находчивый администратор сказал бы, что впервые видит подобное насекомое, наверное, мы завезли его на моей груди из далекой России.
– Да, это не лучший отель в мире, – говорит Лёня, опасливо поглядывая на гостиничный ресторанчик, из которого доносилась индийская музыка. – Но если мы сейчас пустимся на поиски пристанища, в ночь-полночь, в полностью незнакомой обстановке, нам может не улыбнуться удача, а когда мы придем в отчаяние, то не отыщем и этих ребят – с их вентилятором и тараканами.
– Зарезервировать номер вы можете минимум на три дня, – обрадовался администратор, почуяв наше безвыходное положение.
– А если нам раньше придется уехать?
– То вам ничего не отдадут! – радостно ответили Лёне.
В ресторан мы не пошли из простых соображений – принесут меню с незнакомыми названиями. А мы же не в курсе, что это такое. Закажем, а есть не сможем. Поэтому свернули в кафе, там самообслуживание. Берешь большую тарелку, разделенную перегородочками, и из горячих чанов накладываешь себе, что хочешь. Все дымящееся, красное, очень аппетитное. А мы голодные, всего себе набузовали, такие тарелки получились на вид живописные, нам еще сверху полили это соусами!.. Сели, попробовали, и – аж дыхание перехватило. Это были огненные блюда, сплошь перец и карри, у нас внутри заполыхал пожар.
– Ой, – сказал Лёня. – Больше не могу! Душа горит!..
Из того, что мы набрали, удалось съесть только по пресной печеной лепешке чапатти. Но это были не все потрясения дня.
В ярко освещенном лифте с зеркалами мы поднялись на пятнадцатый этаж и неожиданно очутились в страшном полутемном коридоре. Вдоль каменных стен уходили в неведомую даль ржавые запотевшие трубы, на полу валялись куски штукатурки, трубы протекали, лужи на полу, где-то вдалеке покачивалась одинокая лампочка, разбрасывая по стенам наши встревоженные тени. Около нее метался рой насекомых.
– Фильм ужасов, – сказал Лёня и вдруг остановился как вкопанный.
Сумеречный коридор обрывался, и без бортика, без загородки – перед ним разверзлась черная бездна с огоньками редких фонарей и горящими ночными окнами Дели.
– Осторожней, сэр! – крикнул портье, который сопровождал нас в номер. – Здание не достроено. Предполагается двадцать пять этажей. Но уже три года, как застопорилось на пятнадцатом. Крыша на этаже есть только над вашей комнатой, а коридоры не имеют торцовых стен.
Мы подняли головы. Над нами сияли звезды.
– Ну, вообще, – сказал Лёня.
Индус открыл дверь, зажег свет и включил вентилятор. С бешеным ревом над узкими аскетическими кроватями завертелся пропеллер, лопасти которого украсили бы вертолет «Ми-24». В комнате подул такой силы ветер, что из туалета к койке можно было подобраться, только с усилием преодолевая его штормовые порывы. Придерживая шапочку, портье прокричал нам: