Москвина Марина. Загогулина

Но наша дружба все ж осталась,
Авось, на долгие года…
 
 
С Новым Годом тебя поздравляю!
Много счастья, успехов желаю!
Здоровья неплохого
И смеха озорного!
 

   Поэт-любитель Нельсон Паремузян.
   P.S. Жду отзывов о стихе!»

   Какие там отзывы! Мариам прочитала так, что всем было ясно – это лучшие стихи в мире.
   Всем, кроме тети Сирануш.
   – Чокнутый, – сказала тетя Сирануш. – Они еще и сумасшедшие, как я забыла.
   Тетя Сирануш оделась, из сумки вывалила к нам на стол все свои продукты, сказала напоследок:
   – Бай, только бы отец не узнал…
   И – как «Вояджер» к братьям по разуму – пошла домой к дяде Ованесу.
 

Глава 8
ЛЕВ И САМСОН

   Итак, мой выбор пал на Льва. Со Львом меня связывает сцена.
   Мы играем в «Женитьбе Бальзаминова». Он – Бальзаминова, я – вдову Белотелову. Я его по ходу действия спрашиваю:
   – А вы когда меня полюбили?
   АБальзаминов – Цуцульковский – отвечает:
   – В четверг после обеда на прошлой неделе!..
   Лев занимает особое, «генеральское» положение в нашей труппе.
   Бальзаминов – его первая комическая роль. До этого, начиная с четвертого класса, он гремел как трагик.
   – Фактура! – с уважением говорит о Льве главный режиссер драмкружка.
   А у Льва и правда – «фактура»!
   Голос в нос, нос – греческий, и мне кажется, греческий же – выдающийся вперед подбородок.
   Я начала думать о нем с утра, сразу, как только проснулась.
   – Лев! – сказала я сама себе. – Цуцульковский!!!
   Жизнь показалась мне чудесной.
   Поэтому после репетиции я пригласила его на ВДНХ. Весна была уже, апрель! С крыш падали сосульки и разбивались, как стакан!
   Мы шли в толпе – самое мое любимое! Вдвоем – я и Лев!
   – Взвесимся? Я плачу! – предложил Лев у главного входа на выставку.
   С пальто и ботинками во Льве оказалось сорок два кило! Во мне было сорок девять триста.
   Потом Лев стал жать на силомер и выжал восемь килограммов.
   – А ну жимани! – велел мне Лев.
   Я «жиманула» на пятнадцать.
   Вид у Льва стал обиженный, как у рыбы барабули.
   Я говорю:
   – Брось! Мы же в разных весовых категориях!
   Мне хотелось его рассмешить, и я стала рассказывать, как рассказывала моя мама, что у них один диктор по радио сказал: «Московское время тринадцать часов пятнадцать рублей!»
   Но Лев до того насупился! К тому же он промочил ноги.
   Лужи были глубокие, мутные, коричнево-зеленые – не хуже пруда с плавучими пузырями. В пруду отражался старик. Он сидел под мостом, и самого его мы не видели. Его отражение ело из пакета хлеб и кормило уток.
   А вообще играла музыка! И над полем, где в прошлом году на осенней собачьей выставке Чипе получил приз (керамический набор из шести кружек для пива), повесили разноцветные флажки…
   Из отдела свиноводства пахло сушеными морскими звездами.
   Я говорю:
   – Зайдем?
   – Меня не привлекает рассматривание свиней, – сухо сказал Лев, – но если тебе так хочется…
   Неожиданно свиньи Льву понравились. Он скуп на похвалы, зато не удержался и громко хрюкнул вздремнувшему хряку Рокоту. Таким же макаром Лев пошел хрюкать хряку Циклопу, хряку Скакуну, а потом по очереди – розовой, «соль с перцем» и белой свиноматкам, которых всех одинаково звали Черная Птичка.
   Лев Цуцульковский, в обычной жизни человек хладнокровный и невозмутимый, восторгался всеми подряд свиньями – и до того довосторгался, что – раз! – и юркнул в какую-то дверь.
   А за ним я. Мало ли что может случиться!
   За дверью все было, как в бане.
   Водостоки, шланги, резиновые ковры, зеленая мочалка! Потом – веник с высохшими листьями на прутьях и полные корзины тряпок!..
   Я представила себе моющегося Циклопа – с мылом, с мочалкой. Как его поливают из шланга и похлопывают березовыми вениками!
   И тут распахнулась еще одна дверь на «выгульный двор». И мы со Львом над крышей сарая, вдали, увидели огромную золотую женщину вроде бы с дрелью.
   В «выгульный двор» въехал грузовик. Свиновод в синем сатиновом халате подал к кузову настоящий деревянный трап на колесах!
   Трап был горкой, без ступенек.
   А по нему – под марш Дунаевского, гремевший изо всех динамиков – с абсолютно чемпионским видом спускался евин по имени Самсон.
   У трапа встречать Самсона сбежались все работники отдела свиноводства. Они почтительно расступались. И он по резиновой дорожке стал очень прытко продвигаться к тому месту, где наблюдали за его прибытием я и Лев Цуцульковский.
   – Идем отсюда, – говорю я.
   Но Лев не шевелится.
   А Самсон – уже вот он! Тигровой масти! Три подбородка! Щетина на голове торчком! А хвост – с кистью – воинственный, как у ящера Комодо.
   – Лев! – говорю. – Цуцульковский!!!
   Смотрю: он сделал такое лицо… Прямо каменное! Даже глазами не моргает.
   Тогда я вышла из-за Льва и загородила его от Самсона. Я бы не знаю от кого бы его загородила! Ведь Лев был моим избранником.
   – Укусит! – прошипел сзади Лев. – Свиньи кусаются, как дьяволы!
   Все точно. Самсон ощерил желтые клыки и, по-моему, приготовился к броску.
 

 
   – А ну пошел!!! – заорала я, как в жизни бы не заорала, если бы за моей спиной не стоял окаменелый Лев Цуцульковский, Лев, о котором я думаю с утра, сразу, как только просыпаюсь!
   Самсон опешил. Он вытянул чушку трубочкой, попятился и… жалобно загудел через нос.
   Теперь на меня двинулся свиновод – тот, первый, в сатиновом халате.
   – Девочка! – строго сказал свиновод. – Посторонись!
   И Самсона мимо нас со Львом за ухо и за хвост ввели в свободный вольер.
   …Вот мне нравится, когда в Москве апрель!.. Летели на повороте искры от трамвая – то Большой Медведицей, то Малой!
   Лев сказал мне на прощанье:
   – Знаешь, Шишкина, что больше всего ценил в женщине Карл Маркс?
   Я не знала.
   – Слабость, – сказал Лев. – Пока.
 

Глава 9
О ТОМ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ НОЧЬЮ

   Ночью я проснулась оттого, что Мариам в темноте ходила по комнате. Она ходила очень тихо, но за ней на весь дом топал Чипе.
   – Ты чего? – говорю.
   – Кажется, пора! – отвечает Мариам.
   – Эй! – я вскакиваю с кровати и бегу к родителям. – Мариам – пора!!!
   Залаял и запыхтел Чипе. Тут же вскочила мама. Папа тоже вскочил. И все впотьмах забегали, натыкаясь друг на друга.
   – Свет! – скомандовала наконец мама. – Чипе – место! Мариам – одеваться!
   – А я? Что мне делать? – спрашивает папа.
   В руках он почему-то держит эспандер.
   – Машину! – велит мама.
   Я наспех напяливаю на себя одежду и бросаюсь выбирать книгу. Для Мариам. Чтоб ей там, в роддоме, было что почитать.
   Самым подходящим для такого случая мне кажется «Трое в лодке, не считая собаки»! Я ее шесть раз читала – и все время хохочу.
   Сначала меня и Чипса решили оставить дома. Но Чипе разнервничался и стал выть. Он вообще взял манеру завывать, когда Мариам куда-нибудь уходит.
   Нас уже из домоуправления предупредили:
   – Жалоба, – говорят, – поступила, от соседки снизу.
   Она поэт. Пишет сатирические куплеты. А когда Чипе подвывает, ей кажется, что она на кладбище.
   Мы не обижаемся. Понятно: если кажется, что ты на кладбище, о каких куплетах может идти речь!
   А с другой стороны – не брать же Мариам его на работу в этот папин отдел глобальных проблем!
   Хотя другая наша соседка – одинокая тетя Нина, учительница по географии (у нее доберман – и тоже подвывает) – берет! Он спит на уроках под учительским столом. И ничего. Только раз ей директор школы сделал замечание, когда тетя Нина вместе со своим доберманом явилась на педагогический совет.
   Короче, в такси мы влезли все.
   Мариам с книгой на переднем сиденье, а мы трое, не считая собаки, на заднем.
   Улицы были пустые. На мокром асфальте раскачивались тени деревьев. В лохмотьях объявлений стоял на ветру фонарь.
   Мы подъехали к дому за железной изгородью, с горящими синими и тускло-желтыми окнами.
   – Ни пуха ни пера! – сказал молчавший всю дорогу водитель такси.
   – К черту! – ответила Мариам.
   Мы проводили ее до дверей.
   Доктор вернула нам вещи Мариам и почему-то книжку.
   А УТРОМ!!! Потрясающе апрельским утром!!!
   У нас родился мальчишка.
 

Глава 10 
СИЛА ДУХА ЛЬВА ЦУЦУЛЬКОВСКОГО

   Оказывается, в мужчине больше всего Маркс ценил силу.
   Ничего не понимаю!
   А ум? А талант?
   Нунка сказала, что мы с Цуцульковским оба к этому изречению не подходим.
   – Твой Цуцульковский, – говорит Нунка, – слабак, трус и зануда. Я бы, – говорит, – ни за что в такого не влюбилась.
   А мне кажется – нет. Мне кажется, правильно сказал один пассажир из трамвая. Хоть он был и навеселе.
   – В каждом человеке, – сказал он, – чой-то есть!
   Что ж, что Цуцульковский боится свиней!
   Зато какому храбрецу сыграть Бальзаминова так, как его играет Лев?! Он просто заражает своим талантом весь драмкружок!
   У одной меня не выходит – с вдовой Белотеловой. Потому что я на сцене деревенею.
   Лев сегодня так и сказал:
   – Наращивать и наращивать тебе, Шишкина, твое актерское мастерство.
   И обещал, что зайдет – проверит, наращиваю я его или нет.
   Я начала готовиться к приходу Льва сразу, как пришла из школы! Спрятала с вешалки в шкаф немодную папину шляпу. А книгу, которую написал папа, про борьбу за мир выставила на самое видное место.
   Также, чтобы поразить Цуцульковского, я выставила «куриного бога», челюсть древнего осла, глиняного дракона и зуб акулы.
   На стол я постелила клеенку в синий, красный и белый цветок. Как все новые клеенки, она испускала ядовитый запах. У меня даже дыханье сперло – то ли от этого запаха, то ли оттого, что в окне я увидела входящего в мой подъезд Льва.
   Почему-то он долго не звонил.
   А когда позвонил, пролетом ниже – возле мусоропровода – стоял Витя Фанэра. Фанэра глядел исподлобья, жег спички и бросал их на лестничную клетку. Еще там стоял Лопатов.
   – Приступим! – с ходу говорит Лев, не взглянув на клеенку и выставленные сокровища. – Реплика!..
   – «А вы когда меня полюбили?» – радостно выпалила я.
   – Не то, – покачал головой Лев. – Будь сдержанней, Шишкина, в выражении своих чувств. Тогда зритель тебе поверит. Реплика!..