Страница:
В этой книге мы уже об этом писали: чем тупее политик, тем в большей степени ему хочется выглядеть гением и тем больший ему требуется аппарат для подготовки «гениальных» решений и последующего контроля за ними.
Но хотелось бы предостеречь читателей от той ошибки, которую одно время делал и автор. Не следует считать, что Запад предлагает социалистическим странам перестройку, основываясь исключительно на рекомендациях не знающих дела экономистов-теоретиков. В свое время автор полагал, что рекомендации Горбачеву, Ельцину и другим лидерам социалистических стран искренни, хотя и глупы. Оказалось, нет. Оказалось, что и в области экономики у Запада есть двойная мораль, подлый двойной счет. С этим двойным счетом я столкнулся при таких обстоятельствах. Наш завод — крупнейший в мире ферросплавный завод, 80 % своей продукции продавал внутри страны, около 15 % — странам СЭВ и лишь около 5 % — на Запад. Больше выделить на Запад мы не могли, самим было надо. Когда же в середине 80-х наш западный оптовик стал продавать ферросилиций в США, там началась страшная буря. Будучи не в состоянии конкурировать с нами, в США стали останавливаться ферросплавные заводы. Американские ферросплавщики писали множество жалоб президенту, обвиняли нас во всем, даже в том, что из-за нас снижается рождаемость в США, поскольку если американский ферросплавщик остается без работы, то ему уже не до жены. В общем оптовик накопил две толстенные папки только газетных и журнальных вырезок, посвященных нашей «ферросилициевой интервенции». Но СССР был СССР, так просто обидеть нас было нельзя, и наши конкуренты не смогли ввести запретительных пошлин. Мы закрепились в США, но, повторяю, продажи на Запад были невелики. В то время мы работали на себя, а не на дядю Сэма. Но после развала СЭВ наши подловатые «братья» стали отказываться от продукции завода, и у нас появился лишний металл. Мы стали продавать его на Западе и, поскольку качество его отменное, мы быстро заняли свое место на мировом рынке, в том числе и в Европе. Наши конкуренты в Европе вынуждены были остановить свои заводы, но ведь они сами приглашали нас войти в рынок.
После того как не стало СССР, в США почти немедленно была введена пошлина 104 % на ввоз нашей продукции. А в конце 1992 года ряд стран Европы поднял в ЕЭС вопрос о такой же пошлине. Мы пытались принять свои меры, но ведь нашего защитника — СССР — уже не было, и никто не обратил внимания на какое-то географическое недоразумение с гордым названием «суверенное государство». Отмечу, что в Европе в 1993 году была утверждена пошлина 73 % на ввоз нашей продукции, хотя тогда же наш завод совершенно неожиданно для себя получил Бриллиантовую звезду качества от Международной маркетинговой организации, которая запрашивает мнения покупателей о той или иной продукции. Выяснилось, что и в США, и в Европе потребители ферросилиция предпочитают покупать сплавы нашего завода. Но конкуренты нас уже убрали со своих рынков. Здесь тоже двойная мораль: громогласно заявляя, что они являются сторонниками честной конкуренции и выступают против вмешательства правительств в торговлю, на самом деле они победили нас не благодаря высокому качеству своей продукции и низкой цене, а в результате вмешательства своих правительств и того, что в СНГ нас некому защищать.
Весной 1993 года мы с директором в одной из европейских стран вели довольно сложные переговоры с той фирмой, которая остановила из-за нас свои ферросплавные заводы. У этой фирмы мы покупали оборудование и одновременно продавали ей свою продукцию. Поэтому переговоры получились многоплановыми. В это время мы получили достоверные данные, что именно данная фирма инициирует в ЕЭС запретительные пошлины. Первым не выдержал директор и, не дожидаясь конца официальной части переговоров, стал упрекать фирмачей в нечестной конкуренции. Они, конечно, не признались, что натравливают на нас правительства стран ЕЭС, но было ясно, что это так. Это не улучшило настроения, и вечером, в охотничьем домике перед камином участники переговоров стали энергично дегустировать сорта местной водки, после чего разговор из общего превратился в разговоры отдельных групп. Мне по рангу в собеседники достался вице-президент фирмы. Хотя мы и старались говорить на нейтральные темы, но не смогли далеко уйти от Дела. Хозяева были очень предупредительны, и может именно из-за этого мой собеседник сказал, что нам, советским руководителям, нужно поучиться на Западе рыночным отношениям. Этот совет меня возмутил: он не в состоянии со мной честно конкурировать и советует мне у него поучиться! Я спросил: «А чему собственно я у вас должен учиться? Сможете ли вы работать, если у вашей фирмы изъять все оборотные средства: деньги, на которые вы закупаете сырье, и оборудование для производства? А мы работаем, хотя все оборотные средства у нас были изъяты инфляцией в начале 1992 года. Ваша фирма всю продукцию поставляет на экспорт, а сможете ли вы работать, если прервать банковские связи вашей страны с остальными странами, исключить возможность переводить и получать деньги? А мы работаем, хотя все банковские связи в рамках СНГ прерваны». Я назвал еще несколько обстоятельств, о которых фирмач не подозревал и не представлял, как в таких условиях можно работать. Я завершил свое объяснение вопросом: «Если вы не представляете, как можно работать в тех условиях, в каких работаем мы, то чему вы собираетесь меня учить?» У фирмача был вид, как будто его только что осенило: «Так вот, оказывается, в чем дело. Эти консультанты недоучли, что в СНГ есть не только правительства, но и сотни тысяч заводских менеджеров и они будут бороться за жизнь своих предприятий". Я удивился: „О чем вы говорите, о каких консультантах идет речь?“ И в порыве откровенности вице-президент фирмы сообщил следующее. Когда мы начали продавать в Западной Европе металл, раньше предназначавшийся для стран СЭВ, эта фирма, как было сказано, остановила свои заводы и понесла большие убытки. Но после Беловежской Пущи и объявления, что Россия, а также остальные государства освобождают цены, для этой фирмы забрезжил свет в конце тоннеля. И она заплатила большие деньги консультантам-экономистам за то, чтобы те составили прогноз и просчитали, что будет с экономикой СССР в целом и с нашим заводом в частности после перехода на рыночные отношения.
Прервем этот рассказ и займемся, наверное, уже привычным для нас делом — станем на место экономистов-консультантов и составим прогноз для потерпевшей убытки фирмы. Будем помнить, что данный прогноз — не пустая болтовня, за него платят деньги, и немалые. Если прогноз будет ошибочным, к нам больше никогда не обратятся: ведь фирма платит деньги свои, а не налогоплательщиков.
Прежде всего следует понять, что значат деньги для экономики. В обыденной жизни деньги бывают самоцелью, источником различных благ, основой власти над другими людьми. Для промышленности, для сельского хозяйства все это не имеет значения. В экономике деньги — это только средство, при помощи которого товар движется от производителя к покупателю. В каком-то смысле деньги здесь больше похожи на средства транспорта, скажем, на морское судно или железнодорожный вагон, чем на то, что мы имеем в виду в обыденной жизни.
Когда-то люди обходились без денег. Проводили натуральный, прямой обмен, к примеру, каменного топора на шкуру. Но возникли трудности. Скажем, у одного человека есть шкура, но ему не нужен каменный топор, а нужно мясо. А другому человеку, у которого есть мясо, нужна не шкура, а каменный топор. Но этим людям нужно найти друг друга, и не всегда они жили в одном племени. При прямом обмене очень трудно реализовать товар, поэтому нет возможности и смысла его производить. То есть прямой обмен ограничивал производство товаров. Потребовалось нечто, что было бы компактным, не портящимся, но в то же время очень дорогим и в принципе представляло бы ценность для всех. Тогда, временно меня" товар на это нечто, впоследствии можно было бы на него выменять то, что нужно. Этим нечто стало золото. Добывать его очень трудно: трудозатраты на добычу грамма золота такие же, как и на выращивание 100 килограммов зерна, золото не портится, и его каждый может использовать для украшения. Золото — идеальный товар для обмена. Заложив в пояс килограмм золота, что практически неощутимо, можно было отправиться в дальний путь и привезти взамен его, допустим, 100 тонн нужного в этой местности зерна. А продавцы зерна, заложив золото за пояс, могли купить в далеких краях несколько километров нужной ткани. А те, кто продал ткань, возьмут золото и в свою очередь отправятся в путь. И так далее, и так далее. Золото стало средством обмена товара — деньгами. Как таковое оно не требуется ни одному производителю. Оно начало работать в основной схеме экономики товар-деньги— товар, и производить товар без денег стало невозможно.
Итак, у нас есть заводы, фабрики, станки, инженеры, рабочие, поля, фермы, железные дорогие и прочее. Все это производит товары и услуги, нужные людям. И есть деньги. Ответим на вопрос: как количество денег влияет на количество произведенных обществом товаров и услуг? Чтобы ответить на этот вопрос, построим модель экономики. Допустим, что в государстве есть всего два товаропроизводителя: один производит мясо, а второй бензин, причем они не знакомы, не могут прямо обменять мясо на бензин, хотя остро нуждаются в товаре друг друга. Кроме того, будем считать, что в обороте есть деньги — маленький слиток золота весом один грамм. Как будет происходить обмен и вестись производство? Утром сынишка производителя мяса побежит в керосиновую лавку и обменяет грамм золота на 10 литров бензина. По затратам труда на добычу золота и производство бензина это примерно справедливый обмен. К обеду в эту керосиновую лавку прибежит сынишка нефтяника и заберет золото, а после обеда он отнесет его в лавку мясника, где обменяет на 10 килограммов мяса. И это тоже справедливый обмен. Вечером сынишка мясника заберет золото и отнесет отцу. Так за день один грамм золота позволил произвести 10 килограммов мяса и 10 литров бензина и обменять их друг на друга. Если это будет повторяться изо дня в день, то за год мясник произведет 3650 килограммов мяса, а нефтяник — 3650 литров бензина. Общая стоимость произведенного будет равна стоимости 730 граммов золота, но обеспечит это производство всего грамм золота. Это золото не нужно ни одному, ни другому. Более того, золотая монета в процессе реального обращения в торговле ежегодно истирается почти на 1 %. Поэтому лучше положить это золото в сейф и заме нить бумажкой, обладатель которой при желании может получить золото из сейфа. И сынишки производителей будут бегать не с золотым слитком, а с этой бумажкой. Более того, они могут обойтись без бумажки — будут расписываться в получении товара на сумму, равную грамму золота, — перейдут на безналичный расчет.
Таким образом, мы построили модель экономики с основными ее атрибутами: есть производители и есть банковская система в виде бегающих с деньгами сынишек. Конечно, эта модель крайне упрощена, но это сделано для того, чтобы стали понятны ее фундаментальные принципы и отсеялось все малозначительное. Теперь «покачаем» модель: сначала увеличим, затем уменьшим количество денег в ней и посмотрим, как изменится количество производимых товаров.
Итак, увеличим количество денег. Предположим, что сынишка производителя бензина прибежал в лавку мясника, имея два грамма золота. Половину его он истратил, как обычно, на 10 килограммов мяса, а на оставшееся золото купить нечего. Экономисту, высасывающему свои теории из пальца, может прийти в голову мысль, что в этом случае мясник запросит за 10 килограммов все золото, цена мяса увеличится и произойдет инфляция, обесценивание денег. Конечно, мясник, может, и запросит более высокую цену, да кто же ему даст? Если золото не воровано и досталось честным трудом, его не отдадут, поскольку отдать его — значит обесценить собственный труд. Может быть, в результате торговли цена мяса и поднимется, но незначительно. Производитель мяса, поняв, что есть потенциальный покупатель — человек с деньгами, поступит по-другому: он увеличит производство мяса до 20 килограммов в день и таким образом изымет вторую половину золота. Но почему он сделает именно так? Почему он не будет отчаянно бороться за повышение цены, если покупатель хочет все золото потратить на мясо?
Естественно, что производство мяса связано с затратами: мясник построил свинарник, в котором держит одну свинью, купил для нее корыто, завозит корма. Если он будет держать две свиньи, то, возможно, ему хватит и одного свинарника, и одного корыта, и двойное количество корма ему будет завезено одним рейсом грузовика. Таким образом, при увеличении объема производства затраты резко уменьшаются и прибыль растет непропорционально затратам. Скажем, если объем производства увеличится в два раза, то прибыль может вырасти и в три, и в десять раз. Увеличивать объемы производства всегда выгодно, и это честная, трудовая выгода. Между прочим, возросшая прибыль позволит снизить цену. То есть прилив денег приводит к —увеличению производства товара, к снижению цены на него и повышению стоимости самих денег, а не к инфляции! Но… В экономике должна быть голова, должно быть планирование. Количество денег должно увеличиваться на столько, на сколько производители смогут увеличить производство товара. Действительно, если невозможно произвести больше 20 кг мяса в день, а сынишка мясника принес 10 граммов золота, то не исключено и повышение цены. Но когда человек без головы, то его, как говорится, и в церкви бьют.
Но все-таки, может быть при определенных условиях увеличение массы денег будет стимулировать не производство товара, а только повышение цены? Жизнь есть жизнь, в отдельных случаях может быть всякое, но законы экономики показывают, что увеличение денежной массы в системе товар—деньги—товар до пределов возможности экономики приводит к возрастанию количества товаров до этих пределов. При этом не имеет значения, что будет с ценами — останутся они прежними или повысятся.
Кстати, денежную массу можно увеличить и не таким путем, как мы показали. Скажем, сынишки производителей стали бегать быстрее и справляться с делом за полдня, то есть они будут производить обмен и утром, и вечером, тогда грамм золота останется, но продавцу он будет показываться в два раза чаще, и производство мяса возрастет вдвое. Таким образом, сами по себе деньги не представляют ценности для экономики; это только средство обмена товара, а если деньги быстрые, то их надо меньше. Можно сказать, что если для отдельного человека очень важно, сколько у него денег, так как это основа его богатства и возможностей, то для производства товаров количество денег не имеет значения: их должно быть не много и не мало, а в идеале ровно столько, чтобы сопроводить обмен товара.
А теперь «пошатнем» модель в другую сторону. Уменьшим количество золота вдвое. Его можно обменять только на 5 литров бензина или на 5 килограммов мяса. Но если изо дня в день будет продаваться только по 5 литров бензина и по 5 килограммов мяса, то нет ни смысла, ни возможности производить больше и производство товаров уменьшится вдвое. Хотя и бензин, и мясо очень нужны обществу, оно будет располагать и заводами, и оборудованием для их производства, будет иметь рабочие руки, но производство товаров сократится, поскольку нет денег обменяться ими.
Кабинетные экономисты утверждают, что с уменьшением денежной массы цены снизятся или не будут расти, поскольку, дескать, продавцу все равно надо продать, значит, он будет продавать и по пониженной цене. Но это невозможно по двум причинам. Во-первых, продавец не будет обесценивать свой труд (как и покупатель в первом случае). Во-вторых, и это главное, снижение цены невозможно технически. Прежде чем произвести товар, продавец заку-· пил все необходимое по старым ценам. Если он снизит цены на свою продукцию, то понесет убытки и разорится. Можно повернуть вспять реки, но не время. Поэтому при уменьшении количества Ае-нег в системе товар—деньги—товар цены на товары начнут повышаться, поскольку возрастет себестоимость товаров, вызванная уменьшением объемов производства, и резко увеличится доля налогов в каждой единице товара, ведь, как уже было сказано выше, налоги платят не люди, а товары, ими производимые. Если человек без работы, то какие налоги он может заплатить? Наоборот, ему нужно платить пособие.
Сейчас в СНГ это ощутил каждый. Скажем, на момент, когда Россия объявила, что средняя зарплата составляет 200 000 рублей, хлеб в Москве стоил 600 рублей, то есть средний работник мог купить на свою среднюю зарплату около 330 килограммов хлеба. Для сравнения: при коммунистах и плановом хозяйстве средняя зарплата была 190 рублей, а хлеб стоил 20 копеек, и средний работник мог купить 950 килограммов хлеба. Таким образом, фактическая цена хлеба стала в три раза выше, чем тогда, когда коммунисты, как утверждают рыночники, давали промышленности и сельскому хозяйству столько денег, сколько те попросят.
Но вопрос истинной цены для нас попутный вопрос. Главное в этом анализе то, что он доказывает: уменьшение денежной массы в экономике вызовет остановку производств. И это везде: и у нас, и в США, как следует из работы Ли Якокки.
Напомню, что сейчас мы выступаем в роли экономических консультантов западных фирм, поэтому вопрос о деньгах надо ясно представлять, ведь при всей своей простоте он мало кому понятен: слишком многие рассматривают деньги как самоцель, не связывая их наличие с работой конкретных предприятий, с производством конкретных товаров.
Надо сказать, что Горбачев, Ельцин или Рейган — это далеко не первые руководители, не понимающие того, что они творят. В самом начале XVIII века, то есть почти 300 лет назад, во Франции разразился, как сейчас говорят, финансовый кризис, но тогда он был естественным, связанным с ростом населения Франции: появлялись новые рабочие руки, которые могли сеять хлеб и плавить сталь, строить дома и ткать сукно, но количество золота и серебра, которые в виде монет обеспечивали товарообмен, не росло пропорционально возможностям экономики. Более того, движение монет было медленным, большое количество денег отвлекалось на внешнюю торговлю и уходило за границу. Массы голодных людей бунтовали, а правительство Франции не представляло, как выйти из этого положения. От кровавого бунта Францию спасло, возможно, то, что в это время в Англии один староватый джентльмен был не способен удовлетворить свою содержанку. Но в этом он стал обвинять не себя, а молодого любовника содержанки и вызвал его на дуэль. На дуэли джентльмен был убит ударом шпаги, а счастливого соперника приговорили к повешению, но ему удалось сбежать во Францию. Так Франция приобрела своего финансового гения — Джона Ло. Он стал убеждать правительство Франции напечатать и пустить в обращение бумажные деньги. Но ведь сами по себе эти деньги ничего не стоят, а золота, чтобы их обеспечить, то есть обменять по первому требованию, не было. Правительство Франции колебалось. Я думаю, что Джон Ло убеждал их так: «Пусть ассигнации нечем обеспечить! Если не увлекаться их печатанием, то никто не принесет ассигнации, чтобы поменять их на золото, так как они каждому будут нужны для товарообмена. Экономика Франции не выпустит эти деньги из обращения». Он оказался прав. Франция испытала невиданный экономический расцвет: лихорадочно строились заводы и фабрики, оживилась торговля, только в Париже за один год потребовалось столько рабочих рук, что его население увеличилось на 300 тысяч человек (в начале XVIII века!) и по его улицам, забитым повозками и каретами, стало невозможно проехать. Имя Джона Ло вошло во все энциклопедии, а то, что он сделал, получило имя «система Ло».
А вот как с помощью денег развил экономику своей страны выдающийся государственный деятель — Сталин. Перед ним стояла огромная проблема — развить промышленность в стране, где 85 % населения занималось сельским хозяйством. И эту проблему надо было решить в условиях враждебного отношения остального мира, которое фактически не оставляло надежды на то, что можно опереться на промышленные товары других стран, а географические особенности страны перечеркивали саму мысль о том, что сельское хозяйство Советского Союза когда-либо сможет конкурировать с сельским хозяйством остальных стран. Сталин был коммунистом. Настоящим коммунистом, а не карьеристом, как Горбачев, заучивший по случаю кое-какие основы коммунистического учения и превративший их в догмы, непонятные даже самому себе. Поэтому Сталин не сомневался в том, что экономические законы едины и в капиталистическом, и в социалистическом обществе. Он рассуждал примерно так. Промышленность — это, попросту говоря, станки, на которых работают люди и которые производят какой-то товар или услугу. Развивать промышленность — значит иметь очень много таких станков и людей. Для этого нужны станки, которые для на-. чала можно купить за границей, а потом изготавливать самим, и люди, которых даст коллективизация сельского хозяйства. Но для того, чтобы станки и люди работали, необходимы покупатели производимого ими товара. В противном случае его незачем производить. Покупатели — это люди или организации, имеющие желание купить и обязательно деньги. Желание, как правило, есть, поэтому главным фактором становятся деньги, которые в большем или меньшем количестве имеются у каждого. Люди с деньгами — это рынок сбыта, с большими деньгами — хороший рынок, с маленькими — неважный, но очень много людей — тоже хорошо.
Рынок сбыта — важнейшее условие развития экономики. Следовательно, до начала конкретных действий по развитию экономики Сталин был обязан ответить на вопрос: где находится рынок сбыта будущей экономики СССР. Этот вопрос не праздный. Скажем, подавляющее число рынков сбыта Японии находится за границей. Если запретить вывоз товаров из Японии, промышленность страны остановится. Поэтому Сталин рассматривал несколько путей поиска рынка сбыта для экономики СССР. Он говорил, что в принципе можно пойти по прусскому пути развития экономики — пути аннексии: аннексировать (захватить) какую-либо страну, затормозить развитие ее промышленности, добавить к ее покупателям своих, что создаст большой рынок сбыта для своей промышленности. Но для СССР этот путь был неприемлем, так как не отвечал принципам коммунистической, интернациональной идеологии. Существовал похожий английский путь — путь колонизации: когда в колониях тормозится развитие промышленности и за счет рынка колоний развивается экономика метрополии. И этот путь не подходил для СССР.
Сталин избрал американский путь — путь создания рынка в собственной стране, то есть путь обеспечения граждан достаточным количеством денег. Сложно сказать, почему этот естественный путь Сталин назвал американским. Возможно, поводом послужил такой случай. Выдающийся изобретатель и организатор производства Генри Форд I создал автомобиль, который действительно мог удовлетворить всех, не только экстравагантного миллионера. Он разработал технологию производства огромного количества таких автомобилей. Но автомобиль — все-таки довольно дорогое сооружение. Чтобы их много производить, надо, чтобы в стране было очень много людей с достаточным количеством денег. Здесь Форд столкнулся с экономической проблемой и решил ее с гениальной простотой. В те годы (1914) хороший рабочий получал в день 2-2,5 доллара. Форд стал платить своим рабочим 5 долларов! Формально он объяснил этот шаг тем, что хочет, чтобы рабочие могли купить его автомобили. Но Америка уже тогда была сплочена профсоюзами, и дневная ставка в 5 долларов превратилась в тот рубеж, за который стал бороться весь рабочий класс. Форд создал в США "средний класса, «класс высокооплачиваемых рабочих» — рынок для своих автомобилей.
Назвав путь американским, Сталин по истинно американскому пути не пошел: он достаточно хорошо знал экономику как науку. Этот путь требовал свободных цен и зарплаты. То есть можно было обеспечить всех производителей деньгами под закупку необходимого для производства товаров, например дешевыми кредитами. Производители назначили бы высокие цены, позволяющие платить большие зарплаты, а на эти зарплаты покупались бы конечные товары. Росли бы цены, росли бы и зарплаты. Но Сталин увидел свойственные этому пути развития дефекты, которые применительно к плановой экономике становились нетерпимыми. Во-первых, в плановой, наиболее рационально организованной экономике многие предприятия являются монополистами. Они могут поднимать цены, а не работать над вопросами снижения себестоимости продукции. Сталин не собирался давать инженерам жить спокойно.
Но главный дефект, общий для любой экономики, заключается в том, что свободные цены обесценивают деньги и количество денег в системе товар-деньги-товар постоянно уменьшается. А это означает, что и при пополнении этой системы деньгами производство товаров будет все время тормозиться, по крайней мере не стимулироваться автоматически. Поясним это положение. Первого числа рабочий получает зарплату 1000 долларов, а хлеб в этот день стоит 1 доллар, то есть на полученные деньги можно купить 1000 килограммов хлеба — 1000 долларов стимулируют производство 1000 килограммов хлеба. Но 2-го числа булка хлеба стала стоить 2 доллара, и полученные 1000 долларов стимулируют производство только 500 килограммов хлеба. И если даже объявят, что в этом месяце в связи с повышением цены на хлеб назначена зарплата 2000 долларов, то ее еще надо заработать, ведь ее выплатят только в следующем месяце, а высокая цена уже действует. Мало того, обесцениваются и все сбережения, предназначенные для покупки дорогих вещей.
Но хотелось бы предостеречь читателей от той ошибки, которую одно время делал и автор. Не следует считать, что Запад предлагает социалистическим странам перестройку, основываясь исключительно на рекомендациях не знающих дела экономистов-теоретиков. В свое время автор полагал, что рекомендации Горбачеву, Ельцину и другим лидерам социалистических стран искренни, хотя и глупы. Оказалось, нет. Оказалось, что и в области экономики у Запада есть двойная мораль, подлый двойной счет. С этим двойным счетом я столкнулся при таких обстоятельствах. Наш завод — крупнейший в мире ферросплавный завод, 80 % своей продукции продавал внутри страны, около 15 % — странам СЭВ и лишь около 5 % — на Запад. Больше выделить на Запад мы не могли, самим было надо. Когда же в середине 80-х наш западный оптовик стал продавать ферросилиций в США, там началась страшная буря. Будучи не в состоянии конкурировать с нами, в США стали останавливаться ферросплавные заводы. Американские ферросплавщики писали множество жалоб президенту, обвиняли нас во всем, даже в том, что из-за нас снижается рождаемость в США, поскольку если американский ферросплавщик остается без работы, то ему уже не до жены. В общем оптовик накопил две толстенные папки только газетных и журнальных вырезок, посвященных нашей «ферросилициевой интервенции». Но СССР был СССР, так просто обидеть нас было нельзя, и наши конкуренты не смогли ввести запретительных пошлин. Мы закрепились в США, но, повторяю, продажи на Запад были невелики. В то время мы работали на себя, а не на дядю Сэма. Но после развала СЭВ наши подловатые «братья» стали отказываться от продукции завода, и у нас появился лишний металл. Мы стали продавать его на Западе и, поскольку качество его отменное, мы быстро заняли свое место на мировом рынке, в том числе и в Европе. Наши конкуренты в Европе вынуждены были остановить свои заводы, но ведь они сами приглашали нас войти в рынок.
После того как не стало СССР, в США почти немедленно была введена пошлина 104 % на ввоз нашей продукции. А в конце 1992 года ряд стран Европы поднял в ЕЭС вопрос о такой же пошлине. Мы пытались принять свои меры, но ведь нашего защитника — СССР — уже не было, и никто не обратил внимания на какое-то географическое недоразумение с гордым названием «суверенное государство». Отмечу, что в Европе в 1993 году была утверждена пошлина 73 % на ввоз нашей продукции, хотя тогда же наш завод совершенно неожиданно для себя получил Бриллиантовую звезду качества от Международной маркетинговой организации, которая запрашивает мнения покупателей о той или иной продукции. Выяснилось, что и в США, и в Европе потребители ферросилиция предпочитают покупать сплавы нашего завода. Но конкуренты нас уже убрали со своих рынков. Здесь тоже двойная мораль: громогласно заявляя, что они являются сторонниками честной конкуренции и выступают против вмешательства правительств в торговлю, на самом деле они победили нас не благодаря высокому качеству своей продукции и низкой цене, а в результате вмешательства своих правительств и того, что в СНГ нас некому защищать.
Весной 1993 года мы с директором в одной из европейских стран вели довольно сложные переговоры с той фирмой, которая остановила из-за нас свои ферросплавные заводы. У этой фирмы мы покупали оборудование и одновременно продавали ей свою продукцию. Поэтому переговоры получились многоплановыми. В это время мы получили достоверные данные, что именно данная фирма инициирует в ЕЭС запретительные пошлины. Первым не выдержал директор и, не дожидаясь конца официальной части переговоров, стал упрекать фирмачей в нечестной конкуренции. Они, конечно, не признались, что натравливают на нас правительства стран ЕЭС, но было ясно, что это так. Это не улучшило настроения, и вечером, в охотничьем домике перед камином участники переговоров стали энергично дегустировать сорта местной водки, после чего разговор из общего превратился в разговоры отдельных групп. Мне по рангу в собеседники достался вице-президент фирмы. Хотя мы и старались говорить на нейтральные темы, но не смогли далеко уйти от Дела. Хозяева были очень предупредительны, и может именно из-за этого мой собеседник сказал, что нам, советским руководителям, нужно поучиться на Западе рыночным отношениям. Этот совет меня возмутил: он не в состоянии со мной честно конкурировать и советует мне у него поучиться! Я спросил: «А чему собственно я у вас должен учиться? Сможете ли вы работать, если у вашей фирмы изъять все оборотные средства: деньги, на которые вы закупаете сырье, и оборудование для производства? А мы работаем, хотя все оборотные средства у нас были изъяты инфляцией в начале 1992 года. Ваша фирма всю продукцию поставляет на экспорт, а сможете ли вы работать, если прервать банковские связи вашей страны с остальными странами, исключить возможность переводить и получать деньги? А мы работаем, хотя все банковские связи в рамках СНГ прерваны». Я назвал еще несколько обстоятельств, о которых фирмач не подозревал и не представлял, как в таких условиях можно работать. Я завершил свое объяснение вопросом: «Если вы не представляете, как можно работать в тех условиях, в каких работаем мы, то чему вы собираетесь меня учить?» У фирмача был вид, как будто его только что осенило: «Так вот, оказывается, в чем дело. Эти консультанты недоучли, что в СНГ есть не только правительства, но и сотни тысяч заводских менеджеров и они будут бороться за жизнь своих предприятий". Я удивился: „О чем вы говорите, о каких консультантах идет речь?“ И в порыве откровенности вице-президент фирмы сообщил следующее. Когда мы начали продавать в Западной Европе металл, раньше предназначавшийся для стран СЭВ, эта фирма, как было сказано, остановила свои заводы и понесла большие убытки. Но после Беловежской Пущи и объявления, что Россия, а также остальные государства освобождают цены, для этой фирмы забрезжил свет в конце тоннеля. И она заплатила большие деньги консультантам-экономистам за то, чтобы те составили прогноз и просчитали, что будет с экономикой СССР в целом и с нашим заводом в частности после перехода на рыночные отношения.
Прервем этот рассказ и займемся, наверное, уже привычным для нас делом — станем на место экономистов-консультантов и составим прогноз для потерпевшей убытки фирмы. Будем помнить, что данный прогноз — не пустая болтовня, за него платят деньги, и немалые. Если прогноз будет ошибочным, к нам больше никогда не обратятся: ведь фирма платит деньги свои, а не налогоплательщиков.
Прежде всего следует понять, что значат деньги для экономики. В обыденной жизни деньги бывают самоцелью, источником различных благ, основой власти над другими людьми. Для промышленности, для сельского хозяйства все это не имеет значения. В экономике деньги — это только средство, при помощи которого товар движется от производителя к покупателю. В каком-то смысле деньги здесь больше похожи на средства транспорта, скажем, на морское судно или железнодорожный вагон, чем на то, что мы имеем в виду в обыденной жизни.
Когда-то люди обходились без денег. Проводили натуральный, прямой обмен, к примеру, каменного топора на шкуру. Но возникли трудности. Скажем, у одного человека есть шкура, но ему не нужен каменный топор, а нужно мясо. А другому человеку, у которого есть мясо, нужна не шкура, а каменный топор. Но этим людям нужно найти друг друга, и не всегда они жили в одном племени. При прямом обмене очень трудно реализовать товар, поэтому нет возможности и смысла его производить. То есть прямой обмен ограничивал производство товаров. Потребовалось нечто, что было бы компактным, не портящимся, но в то же время очень дорогим и в принципе представляло бы ценность для всех. Тогда, временно меня" товар на это нечто, впоследствии можно было бы на него выменять то, что нужно. Этим нечто стало золото. Добывать его очень трудно: трудозатраты на добычу грамма золота такие же, как и на выращивание 100 килограммов зерна, золото не портится, и его каждый может использовать для украшения. Золото — идеальный товар для обмена. Заложив в пояс килограмм золота, что практически неощутимо, можно было отправиться в дальний путь и привезти взамен его, допустим, 100 тонн нужного в этой местности зерна. А продавцы зерна, заложив золото за пояс, могли купить в далеких краях несколько километров нужной ткани. А те, кто продал ткань, возьмут золото и в свою очередь отправятся в путь. И так далее, и так далее. Золото стало средством обмена товара — деньгами. Как таковое оно не требуется ни одному производителю. Оно начало работать в основной схеме экономики товар-деньги— товар, и производить товар без денег стало невозможно.
Итак, у нас есть заводы, фабрики, станки, инженеры, рабочие, поля, фермы, железные дорогие и прочее. Все это производит товары и услуги, нужные людям. И есть деньги. Ответим на вопрос: как количество денег влияет на количество произведенных обществом товаров и услуг? Чтобы ответить на этот вопрос, построим модель экономики. Допустим, что в государстве есть всего два товаропроизводителя: один производит мясо, а второй бензин, причем они не знакомы, не могут прямо обменять мясо на бензин, хотя остро нуждаются в товаре друг друга. Кроме того, будем считать, что в обороте есть деньги — маленький слиток золота весом один грамм. Как будет происходить обмен и вестись производство? Утром сынишка производителя мяса побежит в керосиновую лавку и обменяет грамм золота на 10 литров бензина. По затратам труда на добычу золота и производство бензина это примерно справедливый обмен. К обеду в эту керосиновую лавку прибежит сынишка нефтяника и заберет золото, а после обеда он отнесет его в лавку мясника, где обменяет на 10 килограммов мяса. И это тоже справедливый обмен. Вечером сынишка мясника заберет золото и отнесет отцу. Так за день один грамм золота позволил произвести 10 килограммов мяса и 10 литров бензина и обменять их друг на друга. Если это будет повторяться изо дня в день, то за год мясник произведет 3650 килограммов мяса, а нефтяник — 3650 литров бензина. Общая стоимость произведенного будет равна стоимости 730 граммов золота, но обеспечит это производство всего грамм золота. Это золото не нужно ни одному, ни другому. Более того, золотая монета в процессе реального обращения в торговле ежегодно истирается почти на 1 %. Поэтому лучше положить это золото в сейф и заме нить бумажкой, обладатель которой при желании может получить золото из сейфа. И сынишки производителей будут бегать не с золотым слитком, а с этой бумажкой. Более того, они могут обойтись без бумажки — будут расписываться в получении товара на сумму, равную грамму золота, — перейдут на безналичный расчет.
Таким образом, мы построили модель экономики с основными ее атрибутами: есть производители и есть банковская система в виде бегающих с деньгами сынишек. Конечно, эта модель крайне упрощена, но это сделано для того, чтобы стали понятны ее фундаментальные принципы и отсеялось все малозначительное. Теперь «покачаем» модель: сначала увеличим, затем уменьшим количество денег в ней и посмотрим, как изменится количество производимых товаров.
Итак, увеличим количество денег. Предположим, что сынишка производителя бензина прибежал в лавку мясника, имея два грамма золота. Половину его он истратил, как обычно, на 10 килограммов мяса, а на оставшееся золото купить нечего. Экономисту, высасывающему свои теории из пальца, может прийти в голову мысль, что в этом случае мясник запросит за 10 килограммов все золото, цена мяса увеличится и произойдет инфляция, обесценивание денег. Конечно, мясник, может, и запросит более высокую цену, да кто же ему даст? Если золото не воровано и досталось честным трудом, его не отдадут, поскольку отдать его — значит обесценить собственный труд. Может быть, в результате торговли цена мяса и поднимется, но незначительно. Производитель мяса, поняв, что есть потенциальный покупатель — человек с деньгами, поступит по-другому: он увеличит производство мяса до 20 килограммов в день и таким образом изымет вторую половину золота. Но почему он сделает именно так? Почему он не будет отчаянно бороться за повышение цены, если покупатель хочет все золото потратить на мясо?
Естественно, что производство мяса связано с затратами: мясник построил свинарник, в котором держит одну свинью, купил для нее корыто, завозит корма. Если он будет держать две свиньи, то, возможно, ему хватит и одного свинарника, и одного корыта, и двойное количество корма ему будет завезено одним рейсом грузовика. Таким образом, при увеличении объема производства затраты резко уменьшаются и прибыль растет непропорционально затратам. Скажем, если объем производства увеличится в два раза, то прибыль может вырасти и в три, и в десять раз. Увеличивать объемы производства всегда выгодно, и это честная, трудовая выгода. Между прочим, возросшая прибыль позволит снизить цену. То есть прилив денег приводит к —увеличению производства товара, к снижению цены на него и повышению стоимости самих денег, а не к инфляции! Но… В экономике должна быть голова, должно быть планирование. Количество денег должно увеличиваться на столько, на сколько производители смогут увеличить производство товара. Действительно, если невозможно произвести больше 20 кг мяса в день, а сынишка мясника принес 10 граммов золота, то не исключено и повышение цены. Но когда человек без головы, то его, как говорится, и в церкви бьют.
Но все-таки, может быть при определенных условиях увеличение массы денег будет стимулировать не производство товара, а только повышение цены? Жизнь есть жизнь, в отдельных случаях может быть всякое, но законы экономики показывают, что увеличение денежной массы в системе товар—деньги—товар до пределов возможности экономики приводит к возрастанию количества товаров до этих пределов. При этом не имеет значения, что будет с ценами — останутся они прежними или повысятся.
Кстати, денежную массу можно увеличить и не таким путем, как мы показали. Скажем, сынишки производителей стали бегать быстрее и справляться с делом за полдня, то есть они будут производить обмен и утром, и вечером, тогда грамм золота останется, но продавцу он будет показываться в два раза чаще, и производство мяса возрастет вдвое. Таким образом, сами по себе деньги не представляют ценности для экономики; это только средство обмена товара, а если деньги быстрые, то их надо меньше. Можно сказать, что если для отдельного человека очень важно, сколько у него денег, так как это основа его богатства и возможностей, то для производства товаров количество денег не имеет значения: их должно быть не много и не мало, а в идеале ровно столько, чтобы сопроводить обмен товара.
А теперь «пошатнем» модель в другую сторону. Уменьшим количество золота вдвое. Его можно обменять только на 5 литров бензина или на 5 килограммов мяса. Но если изо дня в день будет продаваться только по 5 литров бензина и по 5 килограммов мяса, то нет ни смысла, ни возможности производить больше и производство товаров уменьшится вдвое. Хотя и бензин, и мясо очень нужны обществу, оно будет располагать и заводами, и оборудованием для их производства, будет иметь рабочие руки, но производство товаров сократится, поскольку нет денег обменяться ими.
Кабинетные экономисты утверждают, что с уменьшением денежной массы цены снизятся или не будут расти, поскольку, дескать, продавцу все равно надо продать, значит, он будет продавать и по пониженной цене. Но это невозможно по двум причинам. Во-первых, продавец не будет обесценивать свой труд (как и покупатель в первом случае). Во-вторых, и это главное, снижение цены невозможно технически. Прежде чем произвести товар, продавец заку-· пил все необходимое по старым ценам. Если он снизит цены на свою продукцию, то понесет убытки и разорится. Можно повернуть вспять реки, но не время. Поэтому при уменьшении количества Ае-нег в системе товар—деньги—товар цены на товары начнут повышаться, поскольку возрастет себестоимость товаров, вызванная уменьшением объемов производства, и резко увеличится доля налогов в каждой единице товара, ведь, как уже было сказано выше, налоги платят не люди, а товары, ими производимые. Если человек без работы, то какие налоги он может заплатить? Наоборот, ему нужно платить пособие.
Сейчас в СНГ это ощутил каждый. Скажем, на момент, когда Россия объявила, что средняя зарплата составляет 200 000 рублей, хлеб в Москве стоил 600 рублей, то есть средний работник мог купить на свою среднюю зарплату около 330 килограммов хлеба. Для сравнения: при коммунистах и плановом хозяйстве средняя зарплата была 190 рублей, а хлеб стоил 20 копеек, и средний работник мог купить 950 килограммов хлеба. Таким образом, фактическая цена хлеба стала в три раза выше, чем тогда, когда коммунисты, как утверждают рыночники, давали промышленности и сельскому хозяйству столько денег, сколько те попросят.
Но вопрос истинной цены для нас попутный вопрос. Главное в этом анализе то, что он доказывает: уменьшение денежной массы в экономике вызовет остановку производств. И это везде: и у нас, и в США, как следует из работы Ли Якокки.
Напомню, что сейчас мы выступаем в роли экономических консультантов западных фирм, поэтому вопрос о деньгах надо ясно представлять, ведь при всей своей простоте он мало кому понятен: слишком многие рассматривают деньги как самоцель, не связывая их наличие с работой конкретных предприятий, с производством конкретных товаров.
Надо сказать, что Горбачев, Ельцин или Рейган — это далеко не первые руководители, не понимающие того, что они творят. В самом начале XVIII века, то есть почти 300 лет назад, во Франции разразился, как сейчас говорят, финансовый кризис, но тогда он был естественным, связанным с ростом населения Франции: появлялись новые рабочие руки, которые могли сеять хлеб и плавить сталь, строить дома и ткать сукно, но количество золота и серебра, которые в виде монет обеспечивали товарообмен, не росло пропорционально возможностям экономики. Более того, движение монет было медленным, большое количество денег отвлекалось на внешнюю торговлю и уходило за границу. Массы голодных людей бунтовали, а правительство Франции не представляло, как выйти из этого положения. От кровавого бунта Францию спасло, возможно, то, что в это время в Англии один староватый джентльмен был не способен удовлетворить свою содержанку. Но в этом он стал обвинять не себя, а молодого любовника содержанки и вызвал его на дуэль. На дуэли джентльмен был убит ударом шпаги, а счастливого соперника приговорили к повешению, но ему удалось сбежать во Францию. Так Франция приобрела своего финансового гения — Джона Ло. Он стал убеждать правительство Франции напечатать и пустить в обращение бумажные деньги. Но ведь сами по себе эти деньги ничего не стоят, а золота, чтобы их обеспечить, то есть обменять по первому требованию, не было. Правительство Франции колебалось. Я думаю, что Джон Ло убеждал их так: «Пусть ассигнации нечем обеспечить! Если не увлекаться их печатанием, то никто не принесет ассигнации, чтобы поменять их на золото, так как они каждому будут нужны для товарообмена. Экономика Франции не выпустит эти деньги из обращения». Он оказался прав. Франция испытала невиданный экономический расцвет: лихорадочно строились заводы и фабрики, оживилась торговля, только в Париже за один год потребовалось столько рабочих рук, что его население увеличилось на 300 тысяч человек (в начале XVIII века!) и по его улицам, забитым повозками и каретами, стало невозможно проехать. Имя Джона Ло вошло во все энциклопедии, а то, что он сделал, получило имя «система Ло».
А вот как с помощью денег развил экономику своей страны выдающийся государственный деятель — Сталин. Перед ним стояла огромная проблема — развить промышленность в стране, где 85 % населения занималось сельским хозяйством. И эту проблему надо было решить в условиях враждебного отношения остального мира, которое фактически не оставляло надежды на то, что можно опереться на промышленные товары других стран, а географические особенности страны перечеркивали саму мысль о том, что сельское хозяйство Советского Союза когда-либо сможет конкурировать с сельским хозяйством остальных стран. Сталин был коммунистом. Настоящим коммунистом, а не карьеристом, как Горбачев, заучивший по случаю кое-какие основы коммунистического учения и превративший их в догмы, непонятные даже самому себе. Поэтому Сталин не сомневался в том, что экономические законы едины и в капиталистическом, и в социалистическом обществе. Он рассуждал примерно так. Промышленность — это, попросту говоря, станки, на которых работают люди и которые производят какой-то товар или услугу. Развивать промышленность — значит иметь очень много таких станков и людей. Для этого нужны станки, которые для на-. чала можно купить за границей, а потом изготавливать самим, и люди, которых даст коллективизация сельского хозяйства. Но для того, чтобы станки и люди работали, необходимы покупатели производимого ими товара. В противном случае его незачем производить. Покупатели — это люди или организации, имеющие желание купить и обязательно деньги. Желание, как правило, есть, поэтому главным фактором становятся деньги, которые в большем или меньшем количестве имеются у каждого. Люди с деньгами — это рынок сбыта, с большими деньгами — хороший рынок, с маленькими — неважный, но очень много людей — тоже хорошо.
Рынок сбыта — важнейшее условие развития экономики. Следовательно, до начала конкретных действий по развитию экономики Сталин был обязан ответить на вопрос: где находится рынок сбыта будущей экономики СССР. Этот вопрос не праздный. Скажем, подавляющее число рынков сбыта Японии находится за границей. Если запретить вывоз товаров из Японии, промышленность страны остановится. Поэтому Сталин рассматривал несколько путей поиска рынка сбыта для экономики СССР. Он говорил, что в принципе можно пойти по прусскому пути развития экономики — пути аннексии: аннексировать (захватить) какую-либо страну, затормозить развитие ее промышленности, добавить к ее покупателям своих, что создаст большой рынок сбыта для своей промышленности. Но для СССР этот путь был неприемлем, так как не отвечал принципам коммунистической, интернациональной идеологии. Существовал похожий английский путь — путь колонизации: когда в колониях тормозится развитие промышленности и за счет рынка колоний развивается экономика метрополии. И этот путь не подходил для СССР.
Сталин избрал американский путь — путь создания рынка в собственной стране, то есть путь обеспечения граждан достаточным количеством денег. Сложно сказать, почему этот естественный путь Сталин назвал американским. Возможно, поводом послужил такой случай. Выдающийся изобретатель и организатор производства Генри Форд I создал автомобиль, который действительно мог удовлетворить всех, не только экстравагантного миллионера. Он разработал технологию производства огромного количества таких автомобилей. Но автомобиль — все-таки довольно дорогое сооружение. Чтобы их много производить, надо, чтобы в стране было очень много людей с достаточным количеством денег. Здесь Форд столкнулся с экономической проблемой и решил ее с гениальной простотой. В те годы (1914) хороший рабочий получал в день 2-2,5 доллара. Форд стал платить своим рабочим 5 долларов! Формально он объяснил этот шаг тем, что хочет, чтобы рабочие могли купить его автомобили. Но Америка уже тогда была сплочена профсоюзами, и дневная ставка в 5 долларов превратилась в тот рубеж, за который стал бороться весь рабочий класс. Форд создал в США "средний класса, «класс высокооплачиваемых рабочих» — рынок для своих автомобилей.
Назвав путь американским, Сталин по истинно американскому пути не пошел: он достаточно хорошо знал экономику как науку. Этот путь требовал свободных цен и зарплаты. То есть можно было обеспечить всех производителей деньгами под закупку необходимого для производства товаров, например дешевыми кредитами. Производители назначили бы высокие цены, позволяющие платить большие зарплаты, а на эти зарплаты покупались бы конечные товары. Росли бы цены, росли бы и зарплаты. Но Сталин увидел свойственные этому пути развития дефекты, которые применительно к плановой экономике становились нетерпимыми. Во-первых, в плановой, наиболее рационально организованной экономике многие предприятия являются монополистами. Они могут поднимать цены, а не работать над вопросами снижения себестоимости продукции. Сталин не собирался давать инженерам жить спокойно.
Но главный дефект, общий для любой экономики, заключается в том, что свободные цены обесценивают деньги и количество денег в системе товар-деньги-товар постоянно уменьшается. А это означает, что и при пополнении этой системы деньгами производство товаров будет все время тормозиться, по крайней мере не стимулироваться автоматически. Поясним это положение. Первого числа рабочий получает зарплату 1000 долларов, а хлеб в этот день стоит 1 доллар, то есть на полученные деньги можно купить 1000 килограммов хлеба — 1000 долларов стимулируют производство 1000 килограммов хлеба. Но 2-го числа булка хлеба стала стоить 2 доллара, и полученные 1000 долларов стимулируют производство только 500 килограммов хлеба. И если даже объявят, что в этом месяце в связи с повышением цены на хлеб назначена зарплата 2000 долларов, то ее еще надо заработать, ведь ее выплатят только в следующем месяце, а высокая цена уже действует. Мало того, обесцениваются и все сбережения, предназначенные для покупки дорогих вещей.