Мухина-Петринская Валентина Михайловна. Путешествие вокруг вулкана

   Я совсем запуталась в своей личной жизни. Зачем я делаю вид, что люблю Марка? Я хотела бы его любить, потому что он хороший, порядочный, светлый. С ним так легко и радостно! Пройти рядом с таким человеком через жизнь - это самое большое счастье. Но ведь в глубине души я знаю, что люблю Василия. Так зачем же... Почему я даже не попыталась сделать Василия другим? Почему я не попыталась бороться с Виринеей Егоровной в нем? Осудила безоговорочно. Не уважаю... Не могу любить, потому что не уважаю. Но ведь все равно любила все это время. Ради него и Харитона приласкала, как его младшего брата. Сердце все перевернулось, потому что наглядно представила Василия несчастным. А он стихи писал, и какие стихи! Значит, что-то есть в нем чистое, возвышенное, настоящее. Оно ушло. Но ведь было? Было! А раз было, может вернуться.
   Василий! Если бы ты был сейчас рядом!
   Я вышла из шалаша и долго стояла на плоту, кутаясь в простыню.
   Было душно и тревожно. В небесах бушевала сухая гроза. Ни капли дождя, и резкие изломанные молнии. Тайга притихла, притаилась, ни одна веточка не шевельнется. Ни птицы, ни зверька - все попрятались в норы.
   Гнетущая тишина. Только всполохи молний на небосклоне. Как они могут спать? Ну и ночь!
   9. СПАСИ ЧЕЛОВЕКА
   Весь следующий день я с нетерпением ждала Марка. Я представляла, как томится Харитон на заброшенном руднике, как он сомневается во мне и в Марке, колеблется, не верит в добро. Я с трудом работала, была очень рассеянна и, кажется, делала ошибки.
   Мария Кирилловна посматривала на меня с тревогой.
   - Как бы ты не заболела! - несколько раз сказала она.
   Марка все не было. Я устала прислушиваться, не летит ли вертолет. Так прошел этот томительный день. Мы далеко спустились по Ыйдыге - помогало быстрое течение.
   Но Марка не было и на следующий день... мне этот день показался с месяц. Я настолько истерзалась, что вздохнула с облегчением, когда мы наконец стали на привал. Марк уже сегодня не прилетит. Можно не ждать. Но завтра должен быть обязательно, так как давно пора. Четыре дня почему-то нет. Хоть бы не заболел... или не случилось что с ним!
   С вечера я заснула, как убитая, но среди ночи проснулась внезапно, будто меня кто толкнул. Сна как не бывало. Я вышла из шалаша на плоту. Было странно светло, будто красный закат - или восход? Небо заволокли облака... или это дым? И вдруг я поняла: лесной пожар!
   Я разбудила Марию Кирилловну. Скоро проснулись и остальные. Мы стояли все вместе на берегу и смотрели на разгорающееся багровое зарево.
   - Скорее бы день! - расстроенно воскликнула Мария Кирилловна.- Пока появятся патрульные самолеты, сгорит несколько десятков гектаров.
   - Наверное, молния ударила в сушняк, и он загорелся,- предположил Стрельцов. Он послюнил палец и подержал его в воздухе.- Ветер от нас. Даже запаха гари нет. Пожар движется в ту сторону. День покажет...
   Мы постояли-постояли и легли спать. Помочь мы ничем не могли.
   И день показал.
   Солнце было как расплывчатый серый диск, небо желтоватого цвета. Вся западная сторона тайги была охвачена серовато-белым дымом. Оттуда с пронзительными криками летели птицы. Некоторые с размаху ударялись в деревья и падали оглушенные.
   - Мы в безопасности, пожар движется в другую сторону,- довольно заметил Кузя.
   - Эх, сгорит рудник! - посетовала Мария Кирилловна.- Избы еще пригодились бы...
   У меня на миг потемнело в глазах. Да, лесной пожар двигался к руднику. Возможно, рудник уже горел. А Марка все не было и не было. Что же делать? Харитон мог сгореть заживо.
   Меня охватило такое отчаяние, что я начала рыдать. Почему нет Марка? Мы потому и радиостанцию не взяли с собой, что предполагалось: связь будем держать через вертолет. А как раз, когда надо, вертолета нет. Мы несколько раз слышали рокот самолетов, но близко они не пролетали. Как же дать знать о себе?
   - Будем проводить очередную станцию? - спросила меня несколько недовольная Мария Кирилловна. Она не могла понять, почему я так испугалась. Наверное, сочла меня трусихой. Но как им сказать?
   Бросили якорь. Каждый принялся за свои обязанности. Я сидела, будто окаменев, совершенно убитая несчастьем.
   - Тасенька, возьми себя в руки,- вполголоса посоветовала мне Мария Кирилловна. Я подавила ужас, поднялась и стала продолжать метеорологические наблюдения.
   Невозможно было определить облачность: дым уже застлал все небо. Видимость - один балл, не больше. Ветер юго-восточный. Я определяла по анемометру Фусса. Восемь метров в секунду! Раскачиваются ветви деревьев. Умеренный... Но достаточно, чтоб пламя перегнало быстро идущего человека. Даже бегущего.
   Река, там, где мы плыли вчера, была уже скрыта под облаками дыма. Горели огромные массивы тайги. Пламя поднималось к небу. Я представила, какие гигантские костры в грудах валежника. Какие там огненные вихри, как летят по воздуху горящие ветви. Температура воздуха...
   Я посмотрела на термометр и ничего не увидела: опять потемнело в глазах.
   - Тася, родная, что с тобой? - бросилась ко мне Мария Кирилловна. Все оставили работу и окружили меня.
   - Не бойся,- сказал Кузя,- ветер от нас!
   Я чуть не обозвала его дураком. Больше я не могла молчать.
   - На "Синем камне" Харитон, понимаете?! - выкрикнула я и горько заплакала.
   Мне дали выплакаться. Когда я наконец вытерла глаза и боязливо взглянула на лесничую, она уже обсуждала со Стрельцовым и Ярышкиным, как спасти Харитона.
   Ни слова упрека по моему адресу, ни слова неприязни или равнодушия к Чугунову. На руднике был человек, ему угрожала опасность страшной смерти, и Мария Кирилловна ломала голову, как его спасти, ни разу не вспомнив даже, что этот человек чуть не убил ее мужа.
   - Надо приготовить сигнал на случай появления самолета,- решила она, и мы общими усилиями стали готовить сигнал. Для этой цели мы взяли брезент, которым обычно укрывали продукты и приборы. Но на чем было его расстелить? Решено было найти островок и там расстелить сигнальное полотнище.
   Ыйдыга вся в островах, но, когда остров нужен, как назло его нигде нет. Пришлось двинуться дальше по реке. Все гребли изо всех сил, до седьмого пота, пока - часа через два - нашли небольшой островок, заросший кустарником и осокой. Мы причалили и закрепили плот и тотчас расстелили брезент, прямо поверх кустов. Брезент имел форму прямоугольника, и любой самолет обратил бы на него внимание.
   Но самолеты лесной авиации гудели вдали, и ни один не пролетал над нашим островом. Пробовали стрелять через равные промежутки, но и это не помогло.
   Мы угрюмо сидели на островке и ждали, ждали, ждали. Я чуть с ума не сошла. Да и все были подавлены, особенно Стрельцов, он больше других знал Харитона...
   Я подробно рассказала нашим о моей встрече с Харитоном. Как написано в этой тетради.
   - Несчастный! - вырвалось у Марии Кирилловны. Лицо ее посерело. Мы старались не смотреть в сторону пожара, но невольно все время оборачивались туда.
   - Между прочим, если ветер переменится, огонь быстро перекинется к нам,- сказал Кузя. Парень явно струсил. Но не посмел предложить плыть дальше. Никто ему не ответил. Мы упорно сидели у сигнального полотнища и ждали.
   Некоторое время спустя Стрельцов и Ярышкин начали готовить обед, как будто мы могли есть. Мария Кирилловна стала приводить в порядок собранные коллекции. Кузя, нахмурив белесые брови, пошел ей помогать.
   Моя тревога достигла такой силы, что причиняла почти физическую боль. Когда я наконец увидела приближающуюся "стрекозу", у меня брызнули слезы.
   Это был Марк. Как всегда, он покружил над нами и приземлился на островке. Мы окружили пилота.
   - Что-нибудь случилось? - спросил Марк.
   - На "Синем камне" Харитон,- сказала я спокойно и твердо (сейчас надо было взять себя в руки).- Он ждет вас... Мы с ним так договорились.
   Марк свистнул и, скользнув по мне взглядом, молча повернулся и пошел к вертолету. Я догнала его.
   - Я лечу с вами!
   - Нет, Тася! - торопливо возразил он. Я забежала вперед.
   - Вы должны меня взять с собой! Один вы можете не справиться... Я скорее найду его, понимаете? Ведь это я была на руднике и говорила с Харитоном.
   Не слушая его возражений, я раньше Марка решительно вскочила в вертолет. Что-то кричала вслед Мария Кирилловна, Кузя... Марк уже сидел в кабине и запускал мотор. Мы поднялись. Мелькнули растерянные, встревоженные лица моих товарищей и исчезли. Какой гул стоял в вертолете! Ничего не слышно, кроме этого гула.
   Я села в кабине пилота, рядом с Марком. Косо накренилась и выпрямилась Ыйдыга, потом осталась справа. Вертолет шел вдоль дымовой стены, Марк пока обходил пожар. На фоне чисто вымытых стекол четко выделялся профиль Марка. Марк не смотрел на меня. Может, рассердился? К руднику мы подлетели с другой стороны, сделав огромный круг. Теперь огонь шел нам навстречу. Это был почти слепой полет: дым заволок все пространство между землей и видимым небом. Но время от времени ветер раздувал дым, и тогда явственно выступали бронзовые сосны, охваченные пламенем. Вдруг треснуло и посыпалось стекло в кабине, и к нам ворвался дым.
   На бреющем полете Марк пронесся над рудником. Избы еще не горели. Но уже занимались старые лиственницы на задах. Марк первый раз повернулся ко мне и покачал головой. Лицо его было озабоченно и серьезно. Опять и опять пролетал он над заросшими кустарником и травой улицами. Пустынно и страшно было на руднике. Запустение, озаренное алым отсветом пожара.
   Вертолет пронесся совсем низко над высокой каменистой горой, куда взбирались наши смотреть лесные дали. Клубы дыма, заволакивающие гору, рассеялись на миг, и я увидела на самой вершине крохотную фигурку человека, машущего руками.
   - Харитон! - закричала я, вскакивая.
   Но теперь дым стлался сплошной пеленой, и Марк никак не мог найти площадку для приземления. Пожар бушевал рядом, постепенно обходя лысую, каменистую гору. Стланик, которым поросли склоны, уже тлел, кое-где вспыхивая ослепительным красно-желтым пламенем и рассыпая ослепительные, как от электросварки, искры.
   Все же Марк ловко поймал первое же прояснение и повис над горой. Приземляться нам было опасно. По знаку Марка я спустила капроновую лестницу. Когда мы летали вместе с профессором, я из озорства несколько раз спускалась по капроновой "ленте" на землю. Ведь я хорошая спортсменка. И вот теперь это пригодилось в тяжелый момент.
   Через несколько минут Харитон, тяжело дыша, с обожженными легкими, в тлеющей одежде, взобрался в вертолет и рухнул на пол. По всем правилам, я быстро забрала лестницу и прихлопнула дверь. Потом наклонилась над Харитоном. Он был в сознании, но совершенно обессилел. Лицо его распухло, закоптилось и приняло багровый оттенок. Он посмотрел на меня, как будто хотел улыбнуться, но вместо того в изнеможении закрыл глаза. Рубаха его дымилась, и я сорвала ее и затоптала ногами тлеющий огонь. Моментами делалось совсем темно - мы летели в сплошном дыму.
   Вдруг вертолет бросило в сторону, перевернуло, закрутило...
   Страшная сила словно переломила меня пополам. Дальше я ничего не помню.
   ...Когда я открыла глаза, надо мной, неуклюже наклонясь, стояли четверо космонавтов. Они были в синих и серых скафандрах, с блестящими щитками вокруг колен и туловища. На головах мерцал ребристый шлем. Прозрачные забрала были подняты на лоб. Космонавты молча смотрели на меня.
   Я хотела спросить, где я, где Марк и Харитон, но мне стало чего-то жутко. Потом - боль, и я опять ничего не помню.
   10. НАЙДЕМ ЛИ РАДОСТЬ?
   В бреду меня преследовал один и тот же сон. Будто Василию угрожает опасность, я хочу его догнать и предупредить, а он идет себе не зная. Он пробирается заболоченным лесом, захламленными вырубками, я спешу за ним. Зову его: Василий, Василий! Он приостанавливается, смотрит по сторонам, как бы прислушиваясь, откуда зов. И опять идет. Вдруг он погружается
   351
   в болото - по колено, по пояс, по шею... Тонет он молча, даже как-то безразлично, будто так и надо, будто ему все равно.
   - Василий! Василий! - в ужасе кричу я.
   И снова я догоняю его. Он плывет по Ыйдыге в резиновой лодке. Впереди пороги. Течение все стремительней. Он спокойно гребет, ничего не замечая. А я бегаю по берегу и зову его: Василий!
   Или снилось так: будто он идет какими-то городскими трущобами (в кинофильмах, что ли, я видела такие?), напевая, не оглядываясь. А за ним крадутся какие-то уголовники. Хотят его убить. И опять я догоняю его: предупредить, спасти.
   - Василий! Василий!
   Когда пришла в себя, было утро. Я находилась в отдельной палате. Помню, я сразу поняла, что в больнице. Небольшая, узкая комната, тумбочка, стол, лежу на кровати, лицом к открытому настежь окну. Из окна плывет свежий, холодный воздух, словно настоянный на хвое. И на фоне голубого неба мохнатая, зеленая ветка ели.
   Как хорошо!
   Никого возле меня не было, и я закрыла глаза. Но через минуту снова открыла. Мне уже не хотелось спать. Пошевелилась - больно, особенно в бедре. Я лежала в бязевой сорочке, накрытая байковым одеялом. Кажется, была туго забинтована. Я все помнила. Но не помнила, что произошло с вертолетом. Авария, что ли? Живы ли Марк, Харитон? Меня пронизал страх: а вдруг они погибли? Стала звать кого-нибудь, но голос был очень слаб. Наверное, долго болела.
   Все же меня, верно, услышали. В палату вошла молоденькая черноглазая сестра. Посмотрела на меня, радостно всплеснула руками и убежала. Через минуту в комнату вошла пожилая женщина в белом халате и шапочке на темных волосах. У нее было, пожалуй, некрасивое лицо, но доброе и симпатичное. Она присела ко мне на кровать и стала щупать пульс.
   - Они живы? - спросила я.- Лосев и Чугунов живы?
   - Не волнуйтесь, они живы. Мы отрезали вам косы, не будете сердиться? Была высокая температура. Мы оставили достаточно - до плеч.
   - Скрываете от меня! - удрученно пробормотала я.- Если они живы, пусть придут.
   - Придут еще, все ваши друзья придут. О вас каждый день справлялись. А пока - покой! И примите вот это...
   Она сама дала мне ложку горькой микстуры. Потом сестра сделала укол, довольно болезненный. Я возвращалась к жизни.
   Александра Прокофьевна (так звали хирурга, выходившего меня) потрепала меня по спутанным волосам и ушла. Медсестра Люся причесала меня, умыла и тоже ушла. Я уснула. Но к обеду проснулась и первый раз пообедала сама. Причем с аппетитом. Только спрашивала у всех по очереди: правда ли, что Лосев и Чугунов живы?
   - Ладно, Чугунова мы вам покажем немедленно. Можно разрешить ему встать... А Марка Александровича увидите, когда он вернется с очередного полета. Он отделался легче вас обоих и уже приступил к работе.
   Через пять минут ко мне вошел Харитон. В тесном для него больничном халате и шлепанцах, хорошо выбритый и аккуратно подстриженный, он казался слабее и моложе. Он был очень бледен - быстро с него сошел загар!
   - Здравствуй, сестричка! - сказал Харитон взволнованно и присел на кровать.
   - Как себя чувствует Марк? - спросила я, все еще опасаясь, вдруг скажет: он разбился.
   - Жив. Вечером зайдет. Он почти каждый день заходит. Напугались мы все за тебя. Шутка ли, столько дней без сознания. Вот и на войне не была, а контужена.
   Он посмотрел на врача, и Александра Прокофьевна, чуть поколебавшись, вышла. Харитон, ухмыльнувшись, наклонился ко мне:
   - Я написал братухе, как ты звала его днем и ночью. Как жизнь мне спасла. А я здорово перетрухнул на горе-то! Чуть заживо не испекся. До сих пор внутри горит...
   - А почему ты не бежал к Ыйдыге?
   - Лодки-то нет! В такой быстрине долго не продержишься. Там знаешь что творилось на берегу. Адово пекло!! Марк Александрович рассказывал: все сгорело. Одни черные пни остались. Жалко. Эх, жалко! Я там каждую поляночку знаю.
   - Харитон, что с нами случилось?
   - А-а! Парашютисты-пожарники заложили в шурфы взрывчатку. Ну, и громыхнули. Навстречу огню. А Марк Александрович - в дыму-то не видать, как раз пролетал над заградительной полосой. Нас и шарахнуло. Хорошо, хоть упала "стрекоза" на деревья - спружинило. А то бы разбились до смерти. У Марка Александровича было легкое сотрясение мозга. Тоже здесь с нами лежал. Но через неделю выписался, под расписку - по своему желанию. Накануне выписки всю ночь, как есть, не спал. Все ходил к твоей палате слушать, как ты Ваську кличешь. В бреду только о нем и говорила...
   - Харитон! А космонавты? Откуда они здесь взялись?
   - Какие космонавты?
   - Я видела космонавтов.
   - В бреду, наверно.
   - Неужели в бреду? Так явственно... Харитон!
   - Что, сестричка?
   - А ты не написал брату, что я здесь остаюсь работать?
   - Написал. А как же. Все написал. Дескать, упустишь ты ее, дурило!
   Он помолчал, морща лоб.
   - Слышь, я как поправлюсь, суд будет... но только за браконьерство. Пинегин за меня просил. Отказывается против меня свидетельствовать. Заявил, что ружье само выстрелило, по нечаянности. А браконьерства не прощает!
   - Ну, вот видишь, какой Ефрем Георгиевич хороший! Харитон промолчал, только вытер с носа бисеринки пота.
   Мне что-то опять стало нехорошо. Должно быть, я побледнела. Харитон тихо вышел.
   С этого дня я начала поправляться, но почему-то медленнее, чем можно было ожидать от такой крепкой девушки. Александра Прокофьевна при обходе хмурилась и все спрашивала, может, мне чего-нибудь хочется. Но мне ничего не хотелось.
   У меня была контузия и вывих бедра. Хорошо, что, когда вправляли, я была без сознания. Боль, наверно, ужасная!
   Вечером пришел Марк, обрадованный, что я поправляюсь.
   - Ну же и перепугали вы нас всех! - весело сказал он, присаживаясь рядом на стул и протягивая мне букетик полевых цветов. Это были скромные, северные цветы: синие колокольчики, розовый иван-чай, какие-то желтые похожие на астры цветики. Пока я с наслаждением нюхаю цветы - пахнет ванилью,- Марк старается незаметно положить в тумбочку "передачу". Первый раз я видела Марка не в форме летчика лесной авиации, а в синем костюме в полосочку. Марк тоже сильно похудел и осунулся.
   - Меня грызет вина,- подавленно сказал он.- Разбил вертолет, чуть не погубил вас... Хорошо еще, как раз взял вверх, а то не отделались бы так легко.
   Ни словом он меня не попрекнул, что я сама, без его разрешения, залезла в вертолет. Но ведь я пригодилась? Узнав насчет космонавтов, он рассмеялся.
   - Нет, это был не бред. То были наши парашютисты в новых, специальных костюмах. Отличное изобретение. Вроде как у водолазов. Да, пожалуй, похоже на космонавтов.
   Марк был грустен, и я сказала, что никакой его вины нет. Наоборот, он спас человека! Не всякий стал бы рисковать.
   - В нашей работе каждый день рискуют,- возразил он. Я стала расспрашивать о Марии Кирилловне и остальных.
   - Посылают вам привет! Очень беспокоились о вас. Я вчера был у них. Успокоил кое-как. Жаль, я не знал, что вы уже пришли в себя. Теперь обрадую их.
   - Как же они обходятся без меня?
   - Профессор направил им другого сотрудника. Какого-то молодого человека. Михаил Герасимович очень беспокоился за вас.
   - О! На мое место...
   Я была огорчена и раздосадована. Марк меня успокоил, как мог. И то пока я поправлюсь, они закончат экспедицию!
   Ведь маршрут лишь до Вечного Порога. Да и Марии Кирилловне пора принимать лесхоз. В отпуск она уже не пойдет.
   - А Ефрем Георгиевич как себя чувствует? Он уже вернулся из санатория?
   - Он уже дома с сыном. Поправился! Я с ним говорил по поводу Харитона. С начальником милиции тоже... Парень сильно изменился. К тому же больной. У него ведь обожжены легкие. Надышался раскаленного воздуха. Начальник милиции сказал, что, если Харитон поступит на работу,- отделается штрафом. Еще один раз поверят ему. Но Харитон до этого ничего и не обещал. Только доказывал, что тайга ничья и там всякий может охотиться. А теперь дал слово. Звал его к нам в лесную авиацию. Но он отказался наотрез. И вспоминать не может о пожаре.
   Марк рассмеялся.
   - Харитон говорит, что вы обещали ему место лесника?
   - Да, обещала! Ох, как хорошо...
   - Что хорошо?
   - Что я остаюсь работать на Ыйдыге. Марк, вы познакомите меня с вашим отцом? Ведь контора нового лесхоза будет здесь, на Вечном Пороге. Будем часто видеться.
   - Спасибо. Я приведу отца к вам. Много ему говорил о вас.
   - Обо мне?
   Марк невесело усмехнулся и взял мою руку.
   - Какая стала худенькая рука... Отец* говорит, что за любимую женщину надо бороться, как за жизнь. В этом он прав, но, кроме того случая, когда эта женщина любит другого... Тася! Вы любите Василия Чугунова? Ведь так?
   Наверно, я покраснела - меня бросило в жар, даже слезы выступили.
   - Врач запретил мне волноваться,- нашлась я.
   Марк тихо рассмеялся. У него была очень хорошая улыбка. Смех его красил.
   - При всех обстоятельствах я ваш друг!
   - Спасибо, Марк!
   Я лежала одна целыми днями, смотрела на ветку ели в окне и раздумывала обо всем. Больше всего о работе лесничихи, которая мне предстоит.
   И меня будут звать - "лесничиха". Сумею ли я стать таким хорошим лесничим, как Мария Кирилловна? С чего начать мою научную работу? Так, чтобы она явилась подготовкой, разведкой к главной моей теме о преодолении времени в лесоводстве.
   Профессор уже знает, что я остаюсь на Ыйдыге. Он тоже приезжал меня навестить, и я ему сказала, что остаюсь работать с Марией Кирилловной.
   Михаил Герасимович меня не отговаривал. Только взял мою руку и по-старомодному поцеловал ее.
   - Может, тебе и лучше начать с этого,- сказал он.- Любому научному работнику полезно сначала поработать лесничим. Я тоже начинал с этого, Тася. Только не бросай научных исследований. Впрочем, ты не бросишь. С первого курса я распознал в тебе прирожденного ученого. Ты не теряй связи со мной. Не бойся "отнять время" - кроме удовольствия, ничего мне не доставишь. И Анне Васильевне пиши, хоть открыточки. Она поймет, что некогда. А я буду руководить тобою из Москвы. Что, если тебе для начала взять и разработать такую тему: "Роль селекции древесных пород в разрешении проблемы преодоления времени в лесоводстве". А?
   - Мне кажется, к этой теме надо подходить не со стороны селекции!
   Профессор искоса, добродушно и лукаво глянул на меня.
   - Ага. Мы уже думаем об этом! А с какой же стороны?
   - Еще не знаю,- честно призналась я.- Это потом, когда стану настоящим ученым. А пока возьму скромную тему, но постараюсь тщательнее обработать ее. Например: "Изменение биологических, экологических и гидрологических факторов в различных типах хвойного леса".
   Профессор крякнул.
   - Скромная темка, что и говорить. Ну, мы еще поговорим об этом на прощанье, когда буду уезжать.
   Уходя, Михаил Герасимович сказал смущенно:
   - Сказать откровенно, я даже рад, что ты здесь остаешься. По двум причинам. На Вечном Пороге организуется не просто лесничество, а опытное лесничество, научной работой которого буду руководить я. И мне очень нужны такие люди, как Пинегина и ты. Вот так-то, Таиса Константиновна Терехова! Поправляйся скорее!
   - А вторая причина? Профессор чуть смутился.
   - Будешь подальше от этого Василия Чугунова. Не принес бы тебе счастья такой брак. Он бы вечно мешал тебе работать. Вообще лучше бы тебе совсем не выходить замуж, отдать себя целиком научной работе. Скажешь: вот старый эгоист! Может, и так. Но женщине-ученому больше мешает брак, нежели мужчине. Стряпня, дети, пеленки, стирка, а наука страдает. Подумай!
   Милый старый эгоист ушел. Может, он и прав? Но оставаться старой девой даже ради науки не хочется. В этом есть что-то унизительное. У меня хватит сил и на семью и на работу. Я уверена.
   На Вечном Пороге кипела незнакомая мне жизнь, заплескивая даже сюда, в больницу. С грохотом и дребезжанием проносились по проезжей дороге грузовики, перевозились различные механизмы. Видела не раз в окно, как медленно проплыли шагающий экскаватор, высокие краны. Строительство шло совсем рядом. И в открытое окно доносилась целая трудовая симфония - голоса гидростроя. По ночам сверкала, как молния, электросварка.
   Главный врач Александра Прокофьевна была женой начальника гидростроя и часто запросто болтала со мной, рассказывала местные новости. Я уже знала понаслышке о многих замечательных людях гидростроя. Например, о безруком начальнике котлована Зиновии Гусаче. Он был прежде лучшим шофером гидростроя, его звали "король трассы". А потерял он руки потому, что в буран нес на руках воришку, бродягу Клоуна. Александре Прокофьевне пришлось самой ампутировать Зиновию руки. Но она не любит об этом вспоминать. Мне эту историю рассказала медсестра Люся. Я была потрясена.
   - И что же теперь этот Клоун? - спросила я.
   - Клоун? Он стал человеком. Как же иначе? На него теперь вся стройка смотрит. Такой парень из-за него лишился рук. Клоун сейчас учится на слесаря. Стал серьезнее. Работает за двоих. А Зиновий... Любая девушка у нас пошла бы за него замуж, даром что он без рук. Такой человек. Вот вы его увидите, когда поправитесь.
   Мне показалось, что черноглазая Люся сама влюблена в безрукого начальника котлована.
   Заходили ко мне и больные: монтажники, бетонщики, шоферы, охотники, геологи. Народ пестрый, громогласный, интересный. Они отвлекали меня от грустных мыслей о неудавшейся, видимо, личной жизни. Я любила Василия, но не верила в него. Я в Харитона больше верила, чем в его брата.
   Иногда больница почти пустела. Вообще она никогда не была переполнена. Народ на севере здоровый и хворать не привык. Хлипкому тут нечего делать.
   Так шло время. Я медленно поправлялась - почему-то очень медленно.
   И все-таки я не понимала Василия. Этот человек был полон неожиданностей. Вот чего я не предвидела, не учла.
   Однажды я задремала после обеда и проснулась под вечер. Возле кровати сидел Василий и задумчиво смотрел на меня. Я не могла понять: сон это или снова начался бред.