Я вскочил на ноги, выхватил свой меч и поцеловал клинок.
   - Клянусь на мече! Кто поклянется вместе со мной?
   - Я! Я! И я! - Все воины тесно столпились вокруг меня.
   Мерлин улыбнулся - наполовину весело, наполовину печально.
   - Полагаю, я должен подчиниться воле большинства. Что ж, наверно, это самое разумное решение.
   Итак, поиски Страны Мертвых закончились с нашим прибытием к обитателям скал, хотя, как узнал Мерлин, среди этого народа тоже бытовали легенды о таинственной стране Миктлампа, "куда уходит спать солнце", и откуда (из Страны Семи Темных Пещер), согласно местным верованиям, вышли все люди "из недр земли наверх", на свежий воздух и солнечный свет, но куда после смерти должны вернуться души равно добрых и злых.
   Почти у каждого племени и клана - по меньшей мере в этой части Алата есть своя особая легенда. Но все предания сходятся в одном утверждении: люди вышли "из недр земли наверх". Мы тоже пришли к заключению, что где-то - возможно, в ближайших окрестностях - находится вход в некий подземный мир, лежащий глубоко под нашими ногами. Вероятно, древние были правы, размещая Аид в сердце Земли.
   Но искать загадочную страну мы не стали и не намеревались делать этого в будущем.
   Вместо того мы построили среди скал новый Рим - в миниатюре. И возвели сей город не из мрамора и золота, но из духа и мечты. Остальное придет со временем. Разве подлинный Рим не был когда-то простым скоплением хижин?
   Оправившись после болезни и осмотревшись вокруг, я увидел следующее.
   Общество из нескольких тысяч дикарей с едва заметными зачатками культуры и практически без религии. Люди скал поклонялись душам убитых животных и считали себя родственниками последних! Кроме того, их сельскохозяйственные орудия были малочисленны и примитивны, а оружие практически бесполезно по сравнению с нашим.
   Рост этого народа остановил Тлапаллан. Он уничтожил его культуру, препятствовал развитию природных способностей людей и загнал их в горы, грозя полным истреблением. Но, подобно орленку в гнезде, чей пылающий взгляд свидетельствует о прирожденной гордости, смелое свободное поведение ацтеков свидетельствовало о несгибаемой отваге, которая смеялась над судьбой и над любой попыткой притеснения.
   Ненависть Тлапаллана к свободным сообществам воспитала в сем маленьком народе решимость сражаться за свободу до смерти. Эти люди нуждались лишь в достойных вождях - и тут появились мы!
   Наблюдая за сим племенем во время болезни, я мечтал и строил разные планы. А овладев их языком и заручившись согласием Старейшин, я начал заниматься с молодыми людьми обоих городов: отбирал лучших, водил строем, муштровал, обучал владеть луком и мечом.
   До нашего прибытия в Алата ничего не слышали о мече. Вместо него пользовались блинным ножом, коротким дротиком и тяжелой дубинкой. Впрочем, не оставляли без внимания и метательный дротик.
   Но теперь появилось новое устрашающее оружие. Оно называлось "меч" но что это был за меч! Деревянный он был, короткий и тяжелый, усеянный с двух сторон зубцами с острыми осколками вулканического стекла безжалостное оружие! Я усмехался про себя, представляя чувства врага, впервые увидевшего вооруженных мечами людей, воодушевленных страстной мечтой об Империи и рвущихся сойтись вплотную на поле боя.
   Каждому из своих товарищей я дал под командование отряд, и в один прекрасный день увидел новое войско, проходящее торжественным маршем перед ацтекскими женщинами, семьями и Старейшинами: десять центурий молодых воинов в полном снаряжении.
   На следующий день жены и возлюбленные без слез, со стоическим спокойствием простились со своими мужчинами, и те отправились в долгий путь по диким землям, дабы покорять, объединять покоренных и в конце концов создать Империю.
   Орленок проклюнулся из Яйца!
   Одновременно в содействии с простыми людьми и назначенными мной священниками (еще не сведущими в жреческом искусстве) была создана новая религия, достойная воинственного народа, сих Детей Судьбы.
   Я дал им Цереру, Люцину, Вулкана, Флору, Венеру, Марса - всех богов старого воинственного Рима, которых мог вспомнить, и постарался умолчать о позднейшем упадке веры.
   Мерлин проповедовал в народе любовь, милосердие, жертвоприношение из цветов и фруктов - то есть все те слабые стороны религии, которые и привели Рим к потере Британии.
   Он ввел служение обедни со всей возможной точностью, используя смесь из муки и молока, как лучшую замену гостии. Но для такого народа, в какой превратились ацтеки, проповедуемые старцем мысли казались слишком мягким, и во время жертвоприношения в честь нашего благополучного возвращения из похода с пленными, новообращенными и трофеями, я увидел на алтарях муку, смешанную не с молоком, а с кровью. Впрочем, Мерлин смотрел куда-то в сторону и притворялся, что не замечает этого.
   Мои воспоминания о древних верованиях народ принял за новое божественное откровение. Люди дали свои имена открытым мной богам, и скоро каждое из божеств обзавелось своими почитателями во главе со жрецами, которые появились так неожиданно, словно выросли из-под земли.
   С тех пор, как мой маленький легион овладел новой техникой ведения войны, мир показался ему слишком тесен для того, чтобы терпеть в нем присутствие врага - независимо от того, насколько далеко он обитает. Выиграв бой на чужой территории, мои воины почувствовали себя непобедимыми. Они постоянно просили меня вести их против нового врага, и я, признаюсь, делал это с удовольствием. Война была моей профессией, сутью моей жизни.
   Снова выступали мы в поход. И снова раз за разом возвращались с триумфом после присоединения к растущей империи новых сообществ, которые сотни лет существовали порознь, едва ли зная названия друг друга. С исчезновением старой неприязни маленькие племена утратили прежние названия и по-братски объединились под знаменем ацтеков и под их управлением.
   С восхода до позднего вечера не знали отдыха жрецы, они обращали в новую веру, проповедовали, рассылали по дальним селениям миссионеров, которые описывали новых богов, привлекая на помощь все свое причудливое, яркое и богатое воображение. Мои скудные способности живописания божественных атрибутов были далеко превзойдены.
   Я никогда не забуду удивления, испытанного, когда по возвращении из продолжительного похода в Страну Потухших Огней (то ужасная уродливая земля, загроможденная выветренной лавой) у границы нашей территории меня встретила процессия жрецов, несущих легко узнаваемую статую.
   Это было мое изображение в натуральную величину, причем все снаряжение панцирь, шлем и меч - было искусно и восхитительно выполнено из перьев. Оставшись один, я внутренне улыбнулся подобному робкому выражению почтения мне - седому, покрытому шрамами, облаченному в кожу и железо римскому центуриону. Суждено ли мне стать живым богом - мне, который дал жизнь столь многим воображаемым богам?
   Золотой Цветок Дня (в ее семье я жил) на следующий день после завтрака принесла мне в виде подношения полную горсть перьев колибри, которые высоко ценились среди этого простого народа, ибо птицы сии встречались редко среди здешних каменистых равнин, лишенных цветущей растительности.
   Тронутый подобным доказательством заботы и преданности, я посмотрел на девушку новыми глазами и - дабы сохранить сей подарок - засунул перышки под одну из металлических полос на панцире и несколько дней расхаживал по городу в таком виде. Часто я ловил взгляды, украдкой бросаемые на мое украшение, но не придавал этому никакого значения. Наконец Золотой Цветок Дня подошла ко мне и застенчиво попросила позволить ей пришить новыми ремнями некоторые пластины доспехов, частично оторванные во время последних сражений. Естественно, я не стал возражать.
   Представь же мое удивление, когда девушка вернула мне мои старые, изрубленные в боях доспехи, на которых каждая мельчайшая пластина полностью скрывалась под пышным сверкающим покровом из перьев колибри, пришитых к мягкой подкладке из оленьей кожи. И покров сей имел узор в высшей степени причудливый и красивый.
   Быстроногие гонцы посетили все подчиненные двум главным городам селения, дабы достать перья для этого подарка. То была награда мне за то, что сделал людей из сих замкнутых обитателей пещер - и то был дар, достойный Цезаря! Конечно, даже сам старый Пикус никогда не видел подобного одеяния! Я разгуливал по городу в великолепном наряде, исполненный гордости, но не столь великой, какая выразилась в преданном взоре Золотого Цветка Дня, когда я поблагодарил девушку и объяснил ей значение поцелуя ведь идея принадлежала именно ей.
   Затем однажды меня вызвал совет Старейшин, и в подземном храме, расположенном под полом их пещерной обители, они с торжественной церемонностью дали мне новое имя "Нуцитон" или Колибри. Сначала это слово гораздо свободней слетало с их языков, нежели с моего собственного. Но позже я привык к своему ацтекскому имени и даже полюбил его, хотя никогда не забывал о том, что я римлянин.
   Я плохо переносил бездействие. Честолюбивые мечты дразнили и мучили меня. Снова выступили мы в поход в жажде новых завоеваний, но перед уходом я накинул великолепную тунику на голову моей статуи (ее покров из перьев показался безвкусным в сравнении с моим нарядом) и пообещал жрецу-хранителю статуи, что территории начатых мной завоеваний будут расширяться до тех пор, пока мы не добудем достаточно перьев, чтобы покрыть ими всю статую с головы до ног.
   Так началась долгая война за перья Колибри с южным сильным народом толтеков. Кампания сия длилась два долгих года на территориях, протяженностью в бессчетное количество миль и закончилась присоединением новых тысяч подданных к моему государству.
   К концу этой войны я обладал большей властью, чем Мерлин. Ацтеки, пьяные от кровавого вина новых побед, забыли учение человека, которого первым провозгласили своим спасителем и наградили в благодарность прозвищем Кетцалькоатль. Без единого обращения к колдовству я стал единственным неоспоримым правителем ацтеков.
   Жители нашего города, поглотившего множество мелких деревень, давно уже не умещались в своих наскальных домах, и многие селились внизу, на дне ущелий, где можно было найти и пригодные к пахоте земли, и пресную воду (ведь воды многих окрестных источников окрашены в странный цвет и смертельны для человека).
   Наконец для бессчетного множества людей, именующих себя ацтеками, наступил день торжества. В этот день я в возведенном специально по этому случаю храме поместил последнее перо на головную повязку своей статуи и убедился, что последняя теперь сокрыта полностью под пышным покровом из перьев.
   Собравшаяся толпа испустила такой вопль, что эхо его долго еще звучало среди величественных скал окрест.
   Затем ко мне приблизился сам Мерлин - с добродушной улыбкой, но внушающий трепет в своих торжественных белых одеяниях и в ритуальном головном уборе из птицы Кетцаль.
   Он возложил мне на голову свои сухие сморщенные руки, благословляя меня, и провозгласил:
   - Вендиций Варрон! Солдат Рима, товарищ по плаванию, вождь, надежда расцветающей нации ацтеков! В соответствии с пожеланием избранных служителей религии перед лицом всех присутствующих здесь людей я даю тебе новое имя. Забудь имена Вендиций Варрон и Нуцитон и отныне будь известен всему народу как Уитцлипотчли - Бог Войны!
   Он помолчал, криво усмехнулся и закончил:
   - Привет тебе, живой бог!
   Я же стоял в замешательстве, ибо всегда считал старца гораздо более достойным восхваления человеком и чувствовал себя предателем хуже Иуды, поскольку украл силу и власть провидца.
   В знак приветствия Мерлин склонил передо мной седую голову. И толпа восторженно взревела.
   ПОСЛАНЕЦ МЕРЛИНА
   Я еще не успел вдохнуть в народ скал свою надежду бросить объединенные племена против мощи Тлапаллана - давнего угнетателя сей обширной страны, как гласят устные предания местных жителей, не имеющих письменности и передающих воспоминания от поколения к поколению в виде рисунков на коже или тростниковой бумаге.
   Но со времени нашего прибытия никто не совершал нападений на города Ацтлана, хотя порою наши воины встречались с отрядами тлапалликов на Спорных Территориях - сии скудные земли, лишенные воды и пищи, являлись лучшей преградой для силы Тлапаллана.
   До последнего сражались здесь воины - и иногда оставшиеся в живых приносили нам весть о победе, а иногда подобная весть приходила в четыре города Майя. Но ни разу ни одна, ни другая сторона не получала известий о поражении.
   Проигравший битву отряд становился пищей для волков и диких медведей, ибо выживших на той стороне не было.
   Тлапаллан знал о нашей растущей силе. Спорные Территории кишели тлапалланскими шпионами, которые время от времени тайно пробирались и в земли ацтеков. Некоторые возвращались обратно с новостями о нашем повсеместном вооружении и об осваиваемом местными воинами новом виде оружия, то есть о луке. Так что управляй Тлапалланом человек прозорливый вместо распутного сына Кукулькана, унаследовавшего титул отца, все могло бы кончиться совсем иначе. Но слепая приверженность традиции не позволила правителю отказаться от атлатла - и когда настало время, мы, оставаясь за пределами досягаемости дротика, косили вражеских солдат, словно ряды теоцентли.
   Спустя три с половиной года военных действий на юго-западе исполнение клятвы, данной мной у грязного смердящего алтаря на Яйце, стало видеться мне вполне реальным.
   Куда бы ни устремлял я взгляд с высоты плато, повсюду, насколько хватало глаз, вокруг простирались земли, которые смело можно было назвать моими. Покоренные мной земли! На юге к нашим территориям была присоединена лежащая у широкой мелкой реки страна толтеков, которые (я знал) по мановению моей руки готовы были идти куда угодно, даже в оскаленные пасти Цербера.
   С каждым рассветом и с каждым закатом все отчетливей ощущал я приближение того дня, когда с крепостного вала Ацатлана прозвучит мой приказ - и ацтеки в ногу с толтеками двинутся в последний великий набег, в ходе которого решится навсегда, кто будет править на сем континенте: Ацатлан или Тлапаллан.
   Все же я не был так счастлив, как можно было бы ожидать. Жизнь казалась мне несчастной, я томился тяжелыми раздумьями и не понимал, чего мне не хватает для счастья. Великие цели вдруг потеряли свое очарование. Может, я отдал слишком много времени войне? Может, убийство настолько ожесточило мою душу, что все остальное потеряло для меня ценность?
   Однажды вечером я стоял у крепостного вала, смотрел на восток, думая о несчастных милях земли и суши, отделяющих меня от Британии, и чувствовал себя бесконечно уставшим от жизни.
   Закатные лучи заливали стену крепости и проникали в самые недра пещеры. Но по мере того, как опускалось за горизонт солнце, черная тень наползала на скалу, и в глубине пещеры сгущался мрак. В такой же мрак погрузилась и моя душа.
   Какова цель моей борьбы? Могут ли мечты мои осуществиться хотя бы отчасти? В силах ли я удержаться хотя бы на малом участке сих обширных земель, объявить его навеки римской колонией и создать для разбитой Римской Империи тот приют, который описал мне Мерлин в великой своей мудрости? Приют, где Рим сможет прочно обосноваться и создать на обломках былого величья еще более великую Империю, которая не погибнет никогда!
   Я осмеливался полагать себя творцом будущего: создателем широко раскинувшегося королевства, связанного воедино системой дорог по римскому образцу, наводненных по всей длине воинами, торговцами, жрецами, пилигримами и спешащими в разные стороны с донесениями быстроногими гонцами. И где-то в центре страны я видел себя самого: маленького Цезаря, который сможет стать достаточно великим для того, чтобы протянуть через моря руку помощи своей родине в час грозного бедствия.
   И теперь, когда успех казался столь близок, страстные мечты погасли в душе. Чего не хватало мне, когда все вокруг было моим?
   От мрачных раздумий меня оторвало чье-то робкое прикосновение. Я обернулся. Рядом со мной, потупив взор с подобающей девушке скромностью, стояла нежная Золотой Цветок Дня. Я улыбнулся ей и в тот же миг понял, отчего так пуста и сумрачна моя жизнь.
   Я обнял девушку за плечи и прильнул к ее устам долгим нежным поцелуем - и, обнявшись под моим плащом, мы вошли в дом ее родителей! Так просто мы обручились, и в день праздника и ликования Золотой Цветок Дня стала моей женой!
   Никогда еще не ступал по земле человек, более счастливый, чем я, и никто до сих пор не знал госпожи, более прекрасной. Ибо супруга моя была подлинной госпожой, ни в малой степени не уступающей даровитым и образованным римским матронам. Она по-настоящему помогала мне и поддерживала меня. Я уважал и глубоко почитал свою краснокожую дикарку с нежным сердцем - Золотой Цветок Дня!
   Она вдохновила меня на все последующие достижения. Былая страсть обратилась в пепел в моей душе. Супруга моя привнесла новый огонь в мою жизнь. Она всегда верила в меня, и предать ее веру я не мог.
   За завоеванием Толтеки последовал продолжительный период мира. Именно тогда я обнародовал свои планы покорения Тлапаллана, которые впоследствии неоднократно обсуждались и уточнялись на многочисленных советах. Затем были тренировки, тренировки и тренировки, которые продолжались до тех пор, пока самый последний легионер не научился исполнять свои обязанности не хуже любого ветерана. Теперь вместо центурий под командованием моих товарищей оказались целые когорты крепкие, сильные, вооруженные копьями, луками и мечами, прикрытые щитами из прочного дерева и почти неуязвимые для врага: тела воинов были защищены многослойными матерчатыми доспехами, представлявшими собой достойную замену металлу против дротиков атлатла.
   В таком виде прошли когорты торжественным маршем передо мной и Мерлином в день радости и праздника - и старец, глядя на многочисленные стройные колонны облаченных в одинаковые доспехи суровых копьеносцев, каждый шаг которых сопровождался громким ударом обтянутого змеиной кожей барабана, сказал: "Твой орел Ацтлана хорошо заточил свой клюв". А затем добавил задумчиво: "Ты уже решил, как назовешь мальчика?"
   Именно в этот момент мимо нас проходил знаменосец, несущий на шесте старого потрепанного Орла Шестого Победоносного Легиона. Устремив пристальный взгляд на сию реликвию, гордо плывущую над странным образом воскресшим легионом, я ответил:
   - Ты сам дал ему имя. Гвальхмай буду звать его: Орел. И пусть он обладает душой орла.
   Он и был уже орленком - ибо радостно гукал и улыбался на руках своей матери при виде воинского великолепия двух легионов, отправляющихся в долгий путь к Тлапаллану. Наконец-то мы выступили в поход под нашими знаменами, оставив позади стариков, инвалидов и женщин заботиться о детях, еще слишком маленьких для войны.
   Все остальные следовали за бронзовым Орлом Шестого: семь тысяч ацтекских воинов и почти столько же толтекских.
   Ранней весной мы преодолели травянистые пустоши, нарядные и прекрасные под покровом травы и цветов. Я вел вперед свой маленький народ - ибо хотя по сути мы являлись военным соединением, но были нагружены тюками с продовольствием и, кроме того, вели с собой множество крупных собак (единственных наших вьючных животных), тоже нагруженных узлами с вяленым мясом и прочей пищей.
   Вдобавок ко всему большинство сильных и выносливых женщин не пожелало расстаться с мужьями в период борьбы за свободу, которая могла кончиться только полным поражением одной из враждующих сторон - и соответственно решило последовать за нами, дабы умереть или выжить, как распорядиться судьба. Так что наше войско походило скорей на толпу переселенцев, нежели на Армию. И Золотой Цветок Дня тоже шла с нами.
   Путешествие это оказалось куда более трудным, чем наше странствие на запад, ибо теперь нам требовалось прокормить гораздо большее количество людей, а сезон собирания диких быков в огромные стада еще не наступил. Отдельно же встречающиеся особи чаще всего издали чуяли сильный запах приближающегося человеческого стада и обращались в бегство задолго до того, как мы успевали подойти на расстояние выстрела.
   Однако мы часто останавливались в пути, разбивали лагерь и ждали, пока отряды охотников уходили вперед в поисках дичи - таким образом нам удавалось поддерживать в себе жизненные силы. Помогали нам и одинокие бродяги, которые таились среди высокой травы в вечном страхе перед тлапалликскими захватчиками. Убедившись в нашем дружелюбии, местные дикари присоединялись к нам и много помогали своим знанием окрестных охотничьих угодий и безопасных мест для стоянки. Без их руководства нам едва ли удалось бы дойти незамеченными почти до самых границ Тлапаллана, не потеряв при этом ни одного человека.
   На расстоянии недельного перехода от опасных территорий в прекрасной местности, изобилующей небольшими озерами и болотцами и обещающей, креме богатой рыбалки по диким берегам, удачную охоту на лесную и водную дичь, мы возвели земляную крепость, обнесенную насыпным валом с изгородью из острых кольев и колючего кустарника сверху и окруженную сухим рвом.
   Во всех направлениях вокруг крепости мы нарыли волчьих ям, утыканных по дну острыми кольями и тщательно замаскированных сверху. И, оставив меня с моим народом в сем безопасном укрытии, Мерлин с боевым отрядом в составе двадцати отборных ацтеков, пяти римлян и одного проводника из местных жителей выступил в долгий путь вокруг границ Тлапаллана с целью достичь Ходеносауни и выяснить, как у них идут дела после нашего долгого отсутствия.
   Теперь я остался действительно единственным правителем, и первые мои приказы касались постройки баллист и помостов для них на каждом углу нашей четырехугольной крепости.
   Конечно, построенные без применения металла, орудия сии были грубы. Все скобы мы замещали прочными жгутами из скрученных стеблей растений. Я не питал больших надежд на эффективную работу подобных механизмов, но рассчитывал ошеломить и испугать ими врага, ибо подобное оружие является новинкой в Алата. Я предполагал обратить противника в бегство прежде, чем баллисты разлетятся в щепки.
   Мои инженеры успешно овладели своими обязанностями, и мы прочесали все окрестности в поисках подходящих камней для орудий. Вражеских лазутчиков при этом мы не встретили и в течение долгих трех месяцев находили свою жизнь крайне скучной. Ежедневно мы охотились и усиленно тренировались, ибо постоянно ожидали, что вот-вот будем обнаружены и окружены - посему и делали запасы продовольствия на многие месяцы осады и закаляли характеры для долгого совместного существования в четырех стенах крепости.
   Однако, благодаря протяженным и почти непроходимым лесам, отделявшим нас от Тлапаллана, наше местонахождение оставалось необнаруженным. В большой мере это объясняется тем, что крепость наша находилась в значительном отдалении от всех главных путей сообщения Тлапаллана (то есть, крупных рек).
   Пока мы собирались с силами, на севере происходили великие события. Мерлин с горсткой своих людей успешно проскользнул мимо передовых крепостей Тлапаллана, вновь пересек Внутреннее Море и вернулся в селения Ходеносауни, где его тепло приветствовали суровые, но достойные люди, никогда не забывающие друзей и не прощающие врагов.
   Снова встретился старец с нашими римскими товарищами, превратившимися теперь в подлинных сынов леса, одетых в кожу и раскрашенных по местному обычаю. Большинство из них уже было отцами маленьких ходеносауни, но оставалось в сердце своем по-прежнему римлянами.
   Пока мы путешествовали, наши друзья не мешкали с приготовлениями к войне. Медные рудники по-прежнему оставались за лесным народом, и тлапаллики ни разу не пытались отвоевать двадцать крепостей, защищающих Дорогу Рудокопов. За время нашего отсутствия огромные запасы меди были добыты и надежно спрятаны в пределах досягаемости. Граница передвинулась дальше на юг!
   Первое; что сделал Мерлин по прибытии, - это организовал строительство кузниц и плавилен, в которых после горьких разочарований и неудач была наконец получена светлая бронза, пусть и не того качества, к какому привык Шестой.
   Как только люди Мерлина установили верное соотношение меди и олова в сплаве, они тотчас изготовили формы со старых скоб с "Придвена", добыть которые стоило стольких трудов и стольких жизней, и отлили новые скобы в количестве, достаточном для того, чтобы оснастить огромную батарею баллист и тормент. А оставшееся олово пошло на наконечники тяжелых копий с остриями из бронзы и держателями из мягкой меди - при ударе таким копьем держатель наконечника гнулся и извлечь острие из щита не представлялось возможным.
   Так исчезло сверкающее великолепие, делавшее "Придвен" королем среди других кораблей, - но дух "Придвена" вошел в красный металл Тлапаллана, дабы сделать его достаточно крепким для завоевания новой славы Рима.
   Над укрепленным лагерем висел жаркий воздух раннего лета. Мы лежали, задыхаясь в тесноте хижин, и тщетно пытались уснуть. Через определенные промежутки времени проверяющие окликали часовых и получали в ответ привычное "Все в порядке".
   И все же в темноте лунной ночи некое существо вползло по стенам крепости и, не замеченное часовыми, проникло в мою спальню. Я заметил какое-то движение в темном дверном проеме и услышал приближающийся ко мне стук когтей по твердой земле. Сначала я подумал, что это одна из лагерных собак, однако размерами невидимый гость значительно уступал любой собаке. Решив наконец, что это - обезумевшая от голода древесная кошка, я швырнул в темноту короткий дротик, который в те дни всегда находился у меня под рукой. Раздался дикий вопль, не похожий ни на один из земных звуков; что-то сильно ударило меня в грудь, и в дверном проеме снова мелькнула тень, когда таинственное существо метнулось прочь, расправив широкие крылья.