Вывел безупречно.
   По тюркской традиции следовало, что только человек царской крови имеет право на власть в Золотой Орде, а значит, и право на ее земли. Таким человеком представили московского князя. Чтобы стать законным царем, ему не хватало лишь одного – патриарха (апа тенгричи), который совершил бы обряд миропомазания.
   И тогда Москва назвала свою поместную митрополию патриархией – неким прообразом Русской церкви. Неожиданное решение. Оно говорит о хаосе, царившем в умирающей Орде, разлагавшейся на глазах, и о той неразберихе, которая поселилась в христианской Церкви после подписания Унии в 1439 году. Митрополит Макарий канонизировал малоизвестных русских святых, тех, кого не знали ордынские священнослужители и Западная церковь. (10)
   Нехитрое, на первый взгляд, новшество, но оно вдвое увеличивало число церковных праздников в Москве, их хватило, чтобы собрать Церковный собор в 1547 году и повести речь о самобытности Московской митрополии, об ее автокефалии и, следовательно, о праве на участие в выборе царя и миропомазании.
   Так в Москве короновали настоящего царя – в традиции титула!
   Показательно «ругательное» письмо Ивана Грозного из переписки со шведским королем, где он, может быть впервые в жизни, доказывал древность своей родословной, дескать, от Кесаря мы. Не сдерживаясь в выражениях, он – Рюрикович! – напоминал, и королю Швеции в том числе, что основатель Руси и русской династии был варяг Рюрик. А «народ ваш искони служил моим предкам», писал в гневе русский царь, твердо уверенный в своем праве на древний титул.
   Объявление Москвы о Русской церкви, как видим, имело дальний прицел, царь показывал серьезность своих намерений не только Золотой Орде, но и Руси, то есть Скандинавии. Его заявление – начало серии войн со шведами и поляками, которые будет вести Россия.
   Для русского царя многое тогда открывалось заново. По существу, весь мир. Из переписки видно, шведский король опешил, он примирился бы с военными потерями, но пережить появление настоящего царя было выше его сил…
   Царь по рангу выше короля и императора, он ближе к Небу, чем даже сам папа римский. Эту разницу отлично понимали все, ибо на ней строилась монархическая иерархия власти в Европе.
   Ошеломляющие сведения, пришедшие из Москвы, стали первой новостью на Западе. В Москву отправились послы и посланники едва ли не всех дворов Европы, в том числе Рима. (11)
   Конечно, не только любопытство вело их в дорогу. Австрийский посол отметил рыжую бороду, обритую голову и царственную осанку Грозного. Настоящий царь! Внешне очень похожий на европейских королей, своих родственников, тех, которые утратили право на царский титул, на английского Генриха II, на германского Фридриха Барбароссу и других рыжебородых монархов.
   Появление Русского царства озадачило всех, и особенно Римскую церковь, которая сразу же увидела опасность для своей власти над столицами Европы. Ведь Рим, с его всесильным папой, наместником Христа, короновал королей и к тому времени считался политической столицей Европы. Теперь он это право терял. (12)
   Чтобы сохранить реноме, папа назвал Московскую Русь на свой, латинский, манер – Россией. Смена географической вывески означала сигнал к атаке. Готовились к ней тщательно: тридцать пять лет прошло с воцарения Ивана IV.
   В Москву поехал легат папы, иезуит Антонио Поссевино, в беседах с Иваном Грозным посол открыл намерения папы сделать из парализованной Орды христианскую империю под именем Россия, а потом продлить ее границы на запад и восток. «Государь! Ты возьмешь не только Киев, древнюю собственность России, но и всю Империю Византийскую», – обещал хитрый иезуит.
   Как видим, Рим желал подчинить русского царя силой религии, он уже так поступал с другими царями Западной Европы. Назвав их королями, то есть своими слугами, папа одновременно лишал их царского титула и духовной свободы. Прием, проверенный за века. (13)
   Но московский царь отверг предложение принять христианство и тем признать над собой власть папы римского… Московская Русь не была тогда еще христианскою (это видно даже из бесед русского царя с легатом Антонио Поссевино или из переписки с польским королем Сигизмундом Августом II). Да, она почитала Христа как сына Бога Небесного, но не Бога.
   Так что, не будет ошибкой утверждение, только с 1547 года, обретя царя, Москва повела собственную политику. Не раньше! Ее поддержала ордынская знать, светская и церковная, которая смотрела с тех пор на Ивана Грозного во все глаза. Еще бы – царь! Законный.
 
   Но, как известно, у любой, даже радужной, надежды изначально есть хотя бы один изъян. Так и здесь. Над Москвой висела тяжелая туча, готовая обернуться грозой: русскому царю мешал конкурент – касимовский царь, соперник на ордынское наследство. Он ограничивал Ивана Грозного. Причем соперник тот был с еще большими правами на титул… Чтобы понять глубину зреющего конфликта, важно почувствовать место Касимовского ханства в Золотой Орде. И я поехал в Касимов смотреть на исторический город, он, как мне казалось, будто нищий с благородной внешностью, тяготится своим прошлым.
   О предках здесь не вспоминают!
   Когда-то те земли звали Маджара, или по-русски Мишара, Мещера. Очень глубокий смысл несло в себе это имя… Касимовское ханство лежало на левом берегу Оки – не в степи, а в лесном краю. Здесь нашли уют десятки монастырей и общин. То была земля обетованная, место уединения, сюда пришли люди, когда Орду сотрясли религиозные распри, развязанные Батыем, пришли из степи, как в укрытие, под своды леса, спасать веру в Бога Небесного.
   На мещерской земле вдали от глаз людских незаметно, будто сами собой, поднялись городки и деревни. Три крепости имелось там и около пятидесяти тысяч человек населения. Мелкое ханство – юрт, где жили люди, преданные «старой вере». В праведности была их сила и одновременно слабость. Верность – основа справедливости, считали они.
   История знает подобное. Например, когда в средневековую Индию проник ислам, тюрки, противники перемен, ушли на Тибет, создали там заоблачное государство Гуге, где веками хранили старую веру. К слову, ту же «старую веру» что и жители Мещеры. В точности! Те же обряды, молитвы, тот же язык богослужения.
   Мещера с ее лесами и болотами, с ее чистыми праведниками, в отличие от Московии, была не военной, не политической, не торговой. Это была духовная обитель. Узы братства связывали ее с Алтаем, с заоблачным государством Гуге, с Кавказской Албанией. То была часть единого духовного института Востока.
   Особенно дорожила Мещера отношениями с Кавказской Албанией, с ее Апостольской Автокефальной церковью – Церковью Единобожия, которая в Средневековье была оплотом «старой веры» в Бога Небесного. Сюда, на Кавказ, издавна ходили паломники из Великой Степи. И мещерские староверы не забывали те старые тропы.
   К сожалению, со временем тот духовный институт разрушили и сравняли с землей. Российские власти сознательно подвергли его забвению.
 
   Какая она была, эта «старая вера»? Чем особенная? Уже и не скажет никто. Многое забылось, перемешалось или просто исчезло. Она собирала людей, родственных по духу, единоверцев, но уж никак не была Церковью в нынешнем понимании, хотя внешне многое у них и похоже. Различия внутри. Церковь – это организация, ведающая религиозной жизнью людей, или, иначе говоря, «Духовный приказ» государства. Церковь – это бюджет, заложенный опять же светской властью; это штат сотрудников, говорящих от имени бога. Наконец, Церковь – это огромное имущество, земли, материальные ценности, из которых извлекают доход, на который и существует Церковь.
   Староверы – иные, их духовный институт жил без поддержки государства, над ним не висел «приказ», меч светской власти. Всем руководила община – камаджэт (камаэт). (14) Прихожане сами складывали бюджет, сами обращались к Всевышнему. Они верили в Бога без посредников. Жили вольно, по Божьему правилу. Молиться разрешали под открытым небом, даже в седле, лишь бы человеком двигали чистые помыслы…
   Волю и дух ценили дороже денег и золота.
   Весь мир был им храмом, где куполом сияло Вечное Синее Небо – Тенгри. Отсюда современное название «старой веры», этой забытой религии человечества – тенгрианство. «Ходай, Алла», – говорили они.
   «Пастырем» там называли Слово и адаты (законы), по которым жила община. За исполнением адатов следил староста. Этого было достаточно для поддержания порядка в обществе мирян. В среде же людей «всецело духовных» высшим органом считали Большой Собор (Улуг Кувраг), где решали текущие задачи веры, там «шлифовали» Слово, выбирали патриарха, устанавливали другие ранги духовности. С патриархом считались, но был он, скорее, не главным, а первым среди равных: «верховным мудрецом» называли наставника.
   Главную роль играли монастыри, опять же независимые от власти царя и патриарха, они слагали свой, особый институт духа и знаний. Покровительствовать монастырям, создавать новые, оказывать им поддержку и помощь было священной обязанностью царей и аристократии. (15) В одних монастырях познавали мир, науки, теологию, писали книги и иконы, в других – вели просветительство, несли сведения о Боге Небесном простому люду…
   Эти пласты культуры Востока и желали сберечь мещерские староверы.
   Смиренные, они прятались, полагая, что остальной мир заблудился в грехе. Не догадывались даже, что жизнь стала иной. Чистая вера стала не нужна светской власти… Обманчива людская молва, полагающая, что победа любит старательных, нет, пример Касимовского ханства убеждал меня как раз в обратном.
   Ордынский хан Ширин Бехмет зачинал в Мещере те смиренные дела из самых благих намерений. Он привел из степи людей под полог леса строить новые городки и села, привел уверенно, заведомо зная, что ордынцы не пойдут в леса и болота, они, люди простора, всегда боялись леса. (16) О богоугодном хане известно из родословной русских князей Мещерских, он – основатель их рода.
   В его биографии любопытны детали, напрямую связанные с Крымом, без них история Мещеры не читается.
   Собственно, детали и показались мне в этой истории рассыпанными зернами правды, их надо было собрать и проанализировать, ничего не добавляя, не убавляя. Тогда я и увидел, будто в розовом тумане, страну Мещеру, о которой веду рассказ.
   Князья Мещерские – единственные в России аристократы, чьи предки имели право вступать в брак с дочерьми крымских ханов. Именно крымских! За что им такие почести? Без учета вышесказанного не понять. Царская кровь. В ней причина.
   Представитель рода Ширинов, то есть Ширин-бей, был из потомственных бояр (карачи), имел узаконенную должность в свите хана, входил в круг высшей аристократии Крыма. Кроме того, и это самое главное – он имел право на престолонаследие. (17)
   Тогда, подумал я, а не князья ли Мещерские и есть ветвь родословия Саин Булата? Ветвь, указующая на их царскую кровь? Отсюда и царский титул в Касимовском ханстве, других путей у него быть не могло. Лишь через Крым или Сибирь.
   Ширин-бей обладал узаконенными политическими привилегиями, которые позволяли ему действовать самостоятельно. Вплоть до отделения от власти Крыма. Эта фигура вполне сопоставима с крымским ханом.
   В родословной князей Мещерских нашел я ответы и на другие вопросы. Фамилия идет от местности, лежащей в нижнем течении реки Оки. Но известно и другое, обитателей тех мест в Золотой Орде звали маджары (мишары), что в тюркском языке указывает на духовный «промысел» населения… Так определяет Древнетюркский словарь.
   Сама собой напрашивалась мысль, позволявшая реконструировать иные события, – не в Мещере ли нашел свою тихую гавань патриарх Золотой Орды, этот скиталец, получивший отворот поворот у родственников – мусульман Крыма? По-другому и складываться не могло. Лишь в Мещеру, к братьям по духу и крови, был его путь. Там спокойнее, чем в Москве, Казани или где-то еще.
   Я точно знал, что традиция тюркской веры определяла, патриарх – это человек царской крови, пусть даже второго колена. Обязательный потомок Пророка Гесера!
   Судя по фактам, так было на самом деле. После переезда патриарха (апа тенгричи) в Мещеру правитель юрта стал царем, ордынскую корону положили на голову хана Касима (? – ок. 1469). Он и наследовал власть в Золотой Орде, когда в Крыму приняли мусульманство.
   Так появился царь Касим со своим царством.
   Отмечу, Касим стал царем на сто лет раньше московского князя! Саму Мещеру с тех пор уже звали Касимовским царством. Не случайно же там строили храмы с истинно царским размахом… Их мне надо было обязательно увидеть.
   В Суздале, Владимире, Гусь-Железном, Туме, Муроме, самом Касимове появлялись они, торжественные, огромные, праздничные. Их впечатляющие размеры были не для местного прихода – для приезжих паломников… Как важно было увидеть их, эти громады, передающие величие духа того забытого времени.
   Недолго ходили паломники в Касимовское царство.
   К XV веку усиливающийся хаос в Орде обрек на гибель уютные городки староверов. Но они не погибли – выжили благодаря Москве, принявшей остальное «ненужное» Крыму духовенство Золотой Орды. Тем, сугубо политическим, актом Москва спасала храмы и всю тюркскую Церковь, точнее, ее духовный институт. Даже ту ее часть, что ушла в мещерское «подполье». Причем спасала, порой сама того не желая.
   Иван Грозный с первых дней царствования делал все, чтобы патриарх (апа тенгричи) ордынской Церкви, пусть уже и формальный, не имеющий былой власти, жил у него. Это показало бы всем, что столицей Золотой Орды стала Москва, а сама Орда становилась Россией.
   Вожделенную мечту русский царь внедрял и лестью, и подкупом, и силой. В конце концов он, политик твердой руки, заставил архиереев Орды и Северной Руси признать митрополита Московского. За то признание четверо из них получили право носить белый клобук патриарха – высший знак в церковной иерархии тюрков.
   Сегодня это кажется абсурдом – четыре главных священнослужителя, от которых пятый (патриарх!) отличался лишь богослужебными преимуществами. (18) Но таким было условие политики, вынужденной считаться с тюркским укладом духовной жизни. Еще одной победой Москвы в сложной теории власти.
   К окончательной победе она пришла через опричнину, ссылки и удушения священнослужителей. Было ли то безумием, как трактуют события современные историки? Не знаю. Но именно такая жесткая, продуманная до мелочей политика помогла добыть царский титул и сделать его у московского князя не просто законным, а обязательным. Это очень важно отметить.
   Царь, данник Крыма, становился как бы главой Церкви, он мог вмешиваться в ее дела.
   Начало согласию русских священнослужителей положил Церковный собор (1551), где приняли Стоглав – кодекс норм жизни духовенства и его отношений со светской властью. Документ узаконил передел ордынской Церкви в пользу Руси и Ивана Грозного. В ответ благодарная власть для каждого из духовных владык выстроила в Москве палаты с храмом, ему принадлежащим, каждому назначила земли, доходы, милостыню.
   Резиденцией владыки Сарайской епархии стал Крутицкий монастырь, что на берегу Москвы-реки, там устроили подворье, куда приезжали священнослужители со всех земель бывшей Орды, те области Москва уже считала своими. По царскому праву.
   По царскому же праву затевала она военные походы на Касимов, Казань и Астрахань, а также на Кавказ – вотчину Албанской церкви… Политика упорно твердила: без царя не будет России, а без Церкви не будет царя.
   Стоглав – это важная ступень обретения русскими титула «царь».
   Царь Иван IV опричниной расколол страну, политикой поделил ордынскую Церковь, а весь благочестивый народ Орды – на русских, людей Рюриковичей, и на татар, сторонников Чингизидов. Как горячим ножом резанул. Зато это позволило государству – законно! – убивать одних, возвеличивать других.
   Тогда и пришел к нам «поганый татарин», «герой» российской истории. Государство и народ навечно стали врагами. Татар, вернее староверов, в Орде было абсолютное большинство, их начали уничтожать, чтобы укрепить новую власть – московскую. Уничтожали масштабно, тысячами, отправляя карательные отряды в татарские земли. Строго говоря, «староверские» земли начинались к югу от Москвы-реки, они лежали напротив самого Кремля. На географической карте сохранилось немало следов политики тех лет. Иные следы сохранились до деталей.
   Мещера – это страна, покрытая шрамами.
   Но в стремлении укрепить свое право на власть царь не видел подданных, не слышал эха своей политики, не думал об отзвуках своих кровавых дел. Историки отчаялись понять мотивы его поступков. Он и сам не понимал, где враги, а где друзья. Еще бы, против него были брошены лучшие силы ордена иезуитов. (19) Измена таилась повсюду. Посланники папы проникали в среду самых доверенных людей. Они, исполняя волю «наместника Христа», даже не вели, а силой тащили противящуюся Московскую Русь к христианству, о чем русский царь, кажется, и не догадывался. Не ведал, что уничтожал он не татар, а ордынское «староверие».
   Исподволь, будто бы сама, в русском государстве вызревала Смута, умело посеянная иезуитами. Но врагов видели не в Кремле – в Касимове. Или где-то еще.

Почему молчал Карамзин?

   Незримая мера силами Москвы и Касимова шла до 1558 года, Русь не сразу взяла верх в том состязании, она долго и коварно вынуждала принять ее условия. Лишь вконец разорив и измотав всю Мещеру, Москва заставила касимовского царя перейти к ней на службу.
   Нельзя передать те чувства, что испытывал гордый пожилой человек, которого взяли прислуживать самовлюбленному русскому царю. Благо не долго тянулась мука. После скорой смерти несчастного службу в Москве понес его сын, Саин Булат, о чем известно чуть больше.
   Саин Булат быстро понял, кто «старший брат», и понимание показывал тем, что садился не на трон, а у трона. Ступенькой ниже. Однако выше московских бояр и удельных русских князей. Два царя обязаны были мирно ужиться в Кремле – оба наследника понимали: решалась судьба наследства Золотой Орды, один из них должен пересидеть другого и остаться на троне в одиночестве.
   Иначе говоря, Кремль жил обстоятельствами, которые складываются, когда из безвестного «городишки» рождается новая страна. Терпя и воздерживаясь.
   А страсти закипали порой неожиданно, там, где никто их не ждал.
   Скажем, нынешние «источники» утверждают, что Касимов (бывший Мещерский Городок) основал Юрий Долгорукий, или, иначе говоря, Москва старше Касимова. При Юрии о том не знали. Вернее, знали совсем иное… Мещерский Городок стоял на дороге, по которой русские князья ездили за ярлыками на княжение. Той дорогой ордынские баскаки возили дань со всей Руси.
   Но кто-то в Кремле старался сохранить чистую память об Орде, а кто-то – наоборот, быстрее удалить ее, что порой служило причиной конфликтов.
   Носители «старой веры» не умели лгать! Они помнили адат, что прошлое изменять нельзя, за этот грех следует кара Божья. Так, если сказитель что-то неверно говорил о предках, ему отрезали язык или голову, таков был обычай. Покой предков не тревожили, в этом появлялась едва ли не самая глубокая черта морали тюркского мира. «Не лги» – заповедь тюрка!.. Но в Москве не все желали помнить об этом.
   Легендой о Долгоруком московские политики устраняли «неприятные» им воспоминания, а заодно «усекали» корни одному из царей, то есть унижали его: старшинство многого стоит у властолюбцев… С глухого шепотка, с нехитрых легенд начиналась подмена общественной морали. Власть училась обманывать себя и народ настолько, насколько заблагорассудится правителю.
   Это и есть фальсификация истории, тогда началась она в московских землях.
   В Москве, конечно, знали старинное имя Касимова – Кызы-Кирман. Города с таким названием известны в Великой Степи: Вослан-Кирман, Ин-Кирман, Ислам-Кирман. Кызы-Кирман – это ворота в Мещеру, одна-единственная дорога сюда из Орды, вот смысл, что стоял за старинным топонимом.
   Второе значение Кирман – «опоясанный». «Опоясанный» лесом, болотом. Для степняка это звучало предупреждающе, он знал: вперед пути нет… Касимов оказался интересным для географа. (20)
   Город удивил меня, скажем, своими древними, едва приметными курганами, что на правом берегу Оки, хотя сам Касимов на левом ее берегу… Столь ли важно, где стоит город? Что окружает его? Важно. Наблюдение показывает: курганы не связаны с городом и с Золотой Ордой! Они более древние и относятся к периоду Великой Степи, граница которой на севере шла как раз здесь – по Оке и Москва-реке.
   Цепь курганов – это след древней границы. Я знал, что в русском языке один из смыслов тюркского слова «курган» и есть «граница». Для маркировки территорий порой возводили ложные курганы. Без захоронения.
   Выходит, основать город на левом берегу Оки могли лишь те, кто пересек границу, то есть покинувшие Орду… Разве нет? Город основали, чтобы наладить и держать переправу! А если так, то история города Касимов и Мещеры началась-таки с репрессий Батыя. Не раньше. Юрий Долгорукий тут ни при чем, это точно, он бы просто не добрался сюда – по болотам и бездорожью.
   …С падением Орды городок на Оке запустевал, он уже стоял в стороне от политики, и Москва взяла правителя Мещеры к себе на службу, чтобы приблизить и нейтрализовать конкурента. Не имея выбора, разоренный касимовский царь сам пошел в кабалу…
   Служа в Москве, Саин Булат не проявлял себя ни победой, ни поступком, ничем, хотя участвовал в Ливонской войне (1571–1573). Добродушный царь не исполнял «царское дело» – приказывать, неволить, обещать. Он просто не умел властвовать, его никто не научил этому! Насилие, ложь были ему чужды. Таков он, этот человек из Мещеры, «старовер», живущий по правилам своей веры. В сердце он носил то, что ему было дорого… На него не обижались, ему прощали. Простили и поражение при Л оде, где ведомое им наемное русское войско было разбито наголову.
   Иван Грозный не давал волоску упасть с его бороды, берег. Почему?
   А в июле 1573 года Саин Булат принял московскую веру и через два года стал уже русским царем Симеоном… Здесь потребуется новое пояснение.
 
   Со времен хана Берке (брата Батыя) некоторая часть ордынцев приняла ислам, но среди них касимовских ханов не было. Они бы не стали царями: ислам и царь – исключающие друг друга понятия.
   Да, в Орде был ислам, это бесспорно. Но дореформенный, а не тот арабский, что укоренился ныне в Поволжье. Его правильнее бы называть «ранний ислам», «мягкий ислам», он мало отличался от «старой веры» тюрков, о чем сообщают редкие документы той поры. Так, в ярлыке на правление, что дал мусульманин ордынский хан Узбек русскому митрополиту Петру, говорится: хан следует воле Тенгри (Бога Небесного). Не Аллаха. На документе дата тенгрианского, то есть «староверского» календаря, а не хиджры, как у остальных мусульман.
   Этот загадочный хан выдал свою сестру замуж за русского князя. По мнению Карамзина, то было «дело не весьма согласное с ревностью сего хана к вере Магометанской». Что тоже говорит о многом пытливому исследователю.
   И совсем уж «делом не весьма согласным» с привычным представлением об исламе – равносторонние кресты и полумесяцы, знаки Тенгри, их крепили на крыше ордынских мечетей, вплетали в узоры. Молились мусульмане рядом, в одном общем здании, со «староверами». Такие общие храмы назывались кошени, по-тюркски «кошан» – соединение. Молились лицом на Алтай. Покойников хоронили по обряду «старой веры» – ориентируя лицом на восток.
   Как внимательный читатель я выписал имена «староверских» епископов и настоятелей: Измаил, Сеид, Салтан и другие. (21) Это – крупные церковные деятели Орды!
   Отличие тенгрианства от ордынского мусульманства едва ли заметно. Иначе быть не могло. Там и там – Единобожие, там и там – те же религиозные символы, те же имена, те же обряды, что не удивляет. А скорее убеждает в том, что речь шла о единой духовной культуре одного и того же народа – тюрков. Известно, что вера, в отличие от религии, меняется медленно. Несогласия среди верующих начинают политики, которые ради своих интересов стравливают людей разных конфессий. По крайней мере Золотая Орда не знала таких жестоких религиозных войн, как, скажем, в Западной Европе… Стычки бывали, не без них.
   А после Стоглавого собора (1551), когда в религию Орды грубо вмешалась политика, и на востоке Европы изменился прежний порядок вещей.
   Крещение Саин Булата было лишь актом его вхождения в московскую власть, «старой вере» он не изменял. Если бы царя крестили как иноверца, обряд крещения занял бы месяцы, таково правило. А тут была именно воля политики – его крестили, потому что Кремль решил женить Саин Булата на дочери боярина Мстиславского. Это уже интрига, истоки которой до конца не поняты и сегодня.
   Москва еще не имела своей религиозной идеологии, она лишь окружала себя новыми религиозными правилами, чтобы отделить «своих» от «чужих».
   Конечно, то была политика, в самом естественном ее виде…
   Словом, и в крещении, и в женитьбе не был самостоятелен царь Симеон, волею Судеб ставший щепкой в водовороте новой жизни. Он не знал, что творится, и не хотел понимать, демонстрируя безропотную покорность даже на крутых поворотах своей судьбы. К такому поведению его обязывали убеждения – пренебречь тем, что принято у «староверов», он, непротивленец, не мог. Человек другой морали понимал мир по-своему, не по-московски. Его поступки говорят сами за себя. Он не мог взять власть, которая по царскому праву принадлежала ему одному. Ждал воли Неба. И дождался.