Страница:
До той даты не было на Московской Руси татар и славян. Были московиты, то есть этнически неделимое население. Иезуиты привили ложные знания, создали миф о злодее Иване Грозном, чтобы им пугать мусульман. А на Казань-то в 1545 году шел мальчик пятнадцати лет от роду, вели его казанцы! Эту тему надо изучать, она стоит того.
Казань была духовным центром тюркского мира, она дала великих деятелей Руси – русских патриархов, митрополитов. Казань разрушали первой, потому что она больше других мешала иезуитам.
Черные мифы о «поганых татарах», о «кровопийцах русских» пора развеять, но они устраивают политиков, которым важно иметь пугало, чтобы пугать им собратьев.
– Вы так просто объясняете запутанные вопросы истории. Читаешь ваши книги и удивляешься. Мысль о едином истоке многих народов кажется теперь такой очевидной. У нее есть сторонники?
Писем в поддержку этой идеи получаю немало. Народ (тот самый «фолк») не хочет враждовать с соседями: война ведь никого не делает счастливым. Люди с независимым взглядом на жизнь делятся своими наблюдениями, находками. Порой они очень интересны. Приведу отрывки из письма своего поклонника, неравнодушный он человек (целиком письмо есть на сайте):
«Я давно с большим вниманием слежу за вашим творчеством, восхищаюсь вашими книгами, их глубиной и прекрасным литературным языком. В своей концепции Великого переселения народов вам удалось осмыслить и связать воедино огромный и противоречивый фактический материал, что само по себе уже научный подвиг…
То, что вы – географ, а не историк, позволило создать теорию, которая снимает многие внутренние противоречия, свойственные исторической науке. География свободна от мифов, которыми кормят нас со школьной скамьи… В заключение высылаю заметку, опубликованную 10 июля 2007 года в газете «Взгляд». Думаю, она будет интересна.
P.S. Обращаю внимание, эти мысли немецкий ученый высказал после публикации ваших книг, вот лучший ответ на критику теории Великого переселения народов».
Немецкая нация родилась в Азии
Глава III Плач по Кавказской Албании
Скажи свое имя, Талыш
Казань была духовным центром тюркского мира, она дала великих деятелей Руси – русских патриархов, митрополитов. Казань разрушали первой, потому что она больше других мешала иезуитам.
Черные мифы о «поганых татарах», о «кровопийцах русских» пора развеять, но они устраивают политиков, которым важно иметь пугало, чтобы пугать им собратьев.
– Вы так просто объясняете запутанные вопросы истории. Читаешь ваши книги и удивляешься. Мысль о едином истоке многих народов кажется теперь такой очевидной. У нее есть сторонники?
Писем в поддержку этой идеи получаю немало. Народ (тот самый «фолк») не хочет враждовать с соседями: война ведь никого не делает счастливым. Люди с независимым взглядом на жизнь делятся своими наблюдениями, находками. Порой они очень интересны. Приведу отрывки из письма своего поклонника, неравнодушный он человек (целиком письмо есть на сайте):
«Я давно с большим вниманием слежу за вашим творчеством, восхищаюсь вашими книгами, их глубиной и прекрасным литературным языком. В своей концепции Великого переселения народов вам удалось осмыслить и связать воедино огромный и противоречивый фактический материал, что само по себе уже научный подвиг…
То, что вы – географ, а не историк, позволило создать теорию, которая снимает многие внутренние противоречия, свойственные исторической науке. География свободна от мифов, которыми кормят нас со школьной скамьи… В заключение высылаю заметку, опубликованную 10 июля 2007 года в газете «Взгляд». Думаю, она будет интересна.
P.S. Обращаю внимание, эти мысли немецкий ученый высказал после публикации ваших книг, вот лучший ответ на критику теории Великого переселения народов».
Немецкая нация родилась в Азии
В минувшие выходные в Берлине открылась выставка «Под знаком золотого грифа: царские могилы скифов», на которой представлены сенсационные находки немецких и российских археологов, сделанные на территории Тувы, Монголии и Алтайского края. Экспонаты явно свидетельствуют о том, что германцы и славяне имеют общих предков. (Не правда ли интересно, что германцы и славяне имеют общих предков на Алтае и
в Туве? – М. А.) В немецких СМИ развернулась дискуссия на тему, признают ли немцы свои азиатские корни.
Всемирно известный ученый президент Немецкого археологического института Герман Парцингер считает, что среди степных кочевников – скифов, пришедших из Южной Азии, 70 или 80 % составляли европейцы. «История Германии и история России – это не только славяне и германцы, есть так много фактов и элементов, которые у нас общие».
На выставке, организатором которой выступил Берлинский музей, представлены экспонаты с Алтая, из Казахстана, Северного Ирана, Южного Урала, Сибири, Кубани, Украины, Румынии. Идея показать обширность скифского мира, который простирается от Тувы до Берлина, где обнаружены самые западные захоронения скифов.
Открытию выставки в Германии придают большое значение: достаточно сказать, что на церемонии открытия выступили министр иностранных дел Германии Франк-Вальтер Штайнмайер, министр культуры страны, послы государств, на территории которых производились раскопки. Многие немецкие СМИ рассматривают это событие как попытку развенчать один из самых стойких национальных мифов – миф о германцах как о «белокурых бестиях нордического происхождения».
«Морально жителям Германии, боюсь, будет довольно сложно прописать скифов в пантеон своих предков. Куда привычнее производить себя от древних греков или римлян, по крайней мере, в том, что касается культуры», – утверждает комментатор радиостанции Deutsche Welle. «В истории человечества всегда были миграции. В Центральной Азии вплоть до скифского времени жили европейцы. Но люди здесь, в Германии, в Европе вообще, этого часто не знают или не понимают», – утверждает Герман Парцингер.
«Да, для Германии привычен взгляд на юг, на ранние цивилизации. Археология как наука начиналась в XVIII и XIX веках с исследования античных древностей в Риме и
Афинах. Там же открылись два первых отделения Германского археологического института – в начале XIX века в Риме и потом в Афинах. И до эпохи классицизма существовала фиксация именно на греко-римской культуре. Но потом ученые, слава богу, поняли, что это еще не все. Если люди будут знать, что история Германии и история России – это не только славяне и германцы, что есть так много фактов и элементов, которые у нас общие, – никто и подумать не сможет, что он лучше или хуже, чем другой. В этом тоже заключается роль истории и археологии: научить людей уважать друг друга», – утверждает ученый.
Важнейшей находкой (также представленной в Берлине), подтверждающей его теорию, Парцингер считает мумию скифского воина, обнаруженную в июне 2006 года на высоте 2,6 км в Алтайских горах в неповрежденном могильном кургане. Воин, который был, очевидно, богатым, был укрыт мехами бобра и соболя, а также овчиной.
Неповрежденная кожа на его теле покрыта татуировками. Но самой поразительной особенностью мумии были волосы: человек оказался ярко выраженным блондином.
Скифский князь, как выяснили ученые, был тяжело болен и умер мучительной смертью: он болел раком, множественные метастазы, скорее всего, приковали его в последние годы жизни к носилкам. По зубам воина можно сказать, что, прежде всего, он питался мясом. Впрочем, это не сильно изменилось и сегодня – кочевники, которые живут на Алтае, и казахи сегодня едят в основном продукты животноводства.
Парцингер сказал, что до сих пор останки скифов обнаруживали только на российской стороне Алтая. Новая находка показывает, что их территория была намного более обширной, чем полагали историки ранее.
Мне к этой статье добавить нечего. Разве напомнить, что персы называли скифов «саки». Кем были саки, какова роль тюрков в их истории и истории персов, я подробно рассказал в книге «Тюрки и мир: сокровенная история». Там же объясняю, что следует понимать под «ираноязычностью» скифов.
В дополнение дам еще одно письмо читателя, он – из Туркменистана:
«Этой осенью я посетил Прагу, ее Национальный музей, и поразился увиденному. Все туристические буклеты и Интернет в один голос относят образование Праги к IX–X векам, однако в Пражском музее много артефактов, свидетельствующих о тюркских поселениях на территории Моравии в период IV–IX веков. Сделал снимки в надежде, Мурад Эскендерович, что фото заинтересуют вас: равносторонние кресты, фигурки лошадей, отлитые из металла, разрез храма с фундаментом в виде равностороннего креста, тюркские женские украшения, холодное оружие… Всё это, включая храм, появляется там с приходом тюрков в Европу, т. е. задолго до официально провозглашаемой даты основания Праги.
Как же ловко отсекли тюркский период истории такого необыкновенного города, имея при этом перед глазами бесценные археологические находки ни где-нибудь, а в своем же музее. Благодаря вашим книгам теперь известно, кому и зачем было нужно это незнание людей, ведь город был центром иезуитской мысли Восточной Европы. В Праге размещались библиотеки иезуитов, они и сегодня доступны обзору туристов, но как объект «немой» истории.
Вернусь к артефактам из Пражского музея. Я благодарю ученых, сохранивших эти археологические доказательства тюркской культуры на берегах Влтавы. Мою благодарность усиливает тот факт, что артефакты подтвердили вашу теорию Великого переселения народов, ее концепция гениально проста! Поэтому она и находит самые неожиданные подтверждения. Однако можно лишь догадываться, какой титанический труд стоит за тем, чтобы сделать ее доступной для читателей.
Буду счастлив, если хотя бы одна фотография пригодится вам. В том вижу логическое завершение изысканий тех ученых, которые находили и сохраняли эти находки. Их труд не канул в небытие: археологические факты органично вписались в ваше учение о тюрках.
Отдельно благодарю вас за то, что мне стали понятнее послания моих далеких предков, я имею в виду тюркменские текинские (тегинские) ковры, на которые мы смотрим с раннего детства. Их отличает орнамент «гёль» (кёль) – стилизованные равносторонние кресты и тюркские двуглавые орлы, они повсюду на коврах! Считается, что наши предки выдерживали стиль текинского ковра ровно столько времени, сколько осознавали себя тюрками.
Благодаря вашей теории шифр далеких предков стал читаемым.
А напоследок хочу сказать пару слов о дыне. Тюркмены очень почтительно относятся к дыне, как к хлебу (нан, чёрек). Так вот, прежде чем разрезать дыню вдоль, мы испокон веку срезаем у дыни круг с черенком (хвостиком), потом на срезанной поверхности круга ножом наносим два разреза, перпендикулярных друг другу, получается равносторонний крест! Только потом дыню делим и принимаем как еду… Теперь знаю, откуда у нас эта традиция».
– Скажите, Мурад Эскендерович, а вас приглашали на эту выставку в Германии?
Конечно нет. Но мои книги в Германии пользуются вниманием, о чем сужу по Интернету. И только по Интернету. Меня «сделали» не выездным и «не выходным».
Вспоминаю забавную историю, случившуюся после первого издания «Полыни…». Оказывается, меня тогда неоднократно приглашали за границу, но каждый раз получали однотипный ответ: «Зачем вам Аджи? Он старый, больной, из дому не выходит». Был я тогда бодр, здоров и не очень стар, о приглашениях, разумеется, ничего не знал. И мы вместе с собеседником, рассказавшим эту историю, от души посмеялись над немудреными уловками моих доброжелателей. Впрочем, и сейчас, когда годы и болезни берут свое, я не теряю оптимизма. Моя концепция Великого переселения народов пробивает себе дорогу, независимо от того, упоминают мое имя или нет, приглашают или нет меня на торжества.
Есть такая старая шутка о новых направлениях в науке. Любая глубокая идея проходит в своем становлении три этапа. На первом автор слышит: «Этого не может быть!» На втором: «В этом что-то есть». На третьем: «Кто же этого не знает?»
Двадцать лет назад я заявил о Великом переселении народов и о том, что тюрки не были дикарями, а являлись носителями высокой культуры. И не просто заявил, привел доказательства. Но в ответ услышал: «Этого не может быть!» Сейчас все больше людей принимает мою идею. Надеюсь дожить до третьего этапа и услышать: «Кто же этого не знает!»
в Туве? – М. А.) В немецких СМИ развернулась дискуссия на тему, признают ли немцы свои азиатские корни.
Всемирно известный ученый президент Немецкого археологического института Герман Парцингер считает, что среди степных кочевников – скифов, пришедших из Южной Азии, 70 или 80 % составляли европейцы. «История Германии и история России – это не только славяне и германцы, есть так много фактов и элементов, которые у нас общие».
На выставке, организатором которой выступил Берлинский музей, представлены экспонаты с Алтая, из Казахстана, Северного Ирана, Южного Урала, Сибири, Кубани, Украины, Румынии. Идея показать обширность скифского мира, который простирается от Тувы до Берлина, где обнаружены самые западные захоронения скифов.
Открытию выставки в Германии придают большое значение: достаточно сказать, что на церемонии открытия выступили министр иностранных дел Германии Франк-Вальтер Штайнмайер, министр культуры страны, послы государств, на территории которых производились раскопки. Многие немецкие СМИ рассматривают это событие как попытку развенчать один из самых стойких национальных мифов – миф о германцах как о «белокурых бестиях нордического происхождения».
«Морально жителям Германии, боюсь, будет довольно сложно прописать скифов в пантеон своих предков. Куда привычнее производить себя от древних греков или римлян, по крайней мере, в том, что касается культуры», – утверждает комментатор радиостанции Deutsche Welle. «В истории человечества всегда были миграции. В Центральной Азии вплоть до скифского времени жили европейцы. Но люди здесь, в Германии, в Европе вообще, этого часто не знают или не понимают», – утверждает Герман Парцингер.
«Да, для Германии привычен взгляд на юг, на ранние цивилизации. Археология как наука начиналась в XVIII и XIX веках с исследования античных древностей в Риме и
Афинах. Там же открылись два первых отделения Германского археологического института – в начале XIX века в Риме и потом в Афинах. И до эпохи классицизма существовала фиксация именно на греко-римской культуре. Но потом ученые, слава богу, поняли, что это еще не все. Если люди будут знать, что история Германии и история России – это не только славяне и германцы, что есть так много фактов и элементов, которые у нас общие, – никто и подумать не сможет, что он лучше или хуже, чем другой. В этом тоже заключается роль истории и археологии: научить людей уважать друг друга», – утверждает ученый.
Важнейшей находкой (также представленной в Берлине), подтверждающей его теорию, Парцингер считает мумию скифского воина, обнаруженную в июне 2006 года на высоте 2,6 км в Алтайских горах в неповрежденном могильном кургане. Воин, который был, очевидно, богатым, был укрыт мехами бобра и соболя, а также овчиной.
Неповрежденная кожа на его теле покрыта татуировками. Но самой поразительной особенностью мумии были волосы: человек оказался ярко выраженным блондином.
Скифский князь, как выяснили ученые, был тяжело болен и умер мучительной смертью: он болел раком, множественные метастазы, скорее всего, приковали его в последние годы жизни к носилкам. По зубам воина можно сказать, что, прежде всего, он питался мясом. Впрочем, это не сильно изменилось и сегодня – кочевники, которые живут на Алтае, и казахи сегодня едят в основном продукты животноводства.
Парцингер сказал, что до сих пор останки скифов обнаруживали только на российской стороне Алтая. Новая находка показывает, что их территория была намного более обширной, чем полагали историки ранее.
Мне к этой статье добавить нечего. Разве напомнить, что персы называли скифов «саки». Кем были саки, какова роль тюрков в их истории и истории персов, я подробно рассказал в книге «Тюрки и мир: сокровенная история». Там же объясняю, что следует понимать под «ираноязычностью» скифов.
В дополнение дам еще одно письмо читателя, он – из Туркменистана:
«Этой осенью я посетил Прагу, ее Национальный музей, и поразился увиденному. Все туристические буклеты и Интернет в один голос относят образование Праги к IX–X векам, однако в Пражском музее много артефактов, свидетельствующих о тюркских поселениях на территории Моравии в период IV–IX веков. Сделал снимки в надежде, Мурад Эскендерович, что фото заинтересуют вас: равносторонние кресты, фигурки лошадей, отлитые из металла, разрез храма с фундаментом в виде равностороннего креста, тюркские женские украшения, холодное оружие… Всё это, включая храм, появляется там с приходом тюрков в Европу, т. е. задолго до официально провозглашаемой даты основания Праги.
Как же ловко отсекли тюркский период истории такого необыкновенного города, имея при этом перед глазами бесценные археологические находки ни где-нибудь, а в своем же музее. Благодаря вашим книгам теперь известно, кому и зачем было нужно это незнание людей, ведь город был центром иезуитской мысли Восточной Европы. В Праге размещались библиотеки иезуитов, они и сегодня доступны обзору туристов, но как объект «немой» истории.
Вернусь к артефактам из Пражского музея. Я благодарю ученых, сохранивших эти археологические доказательства тюркской культуры на берегах Влтавы. Мою благодарность усиливает тот факт, что артефакты подтвердили вашу теорию Великого переселения народов, ее концепция гениально проста! Поэтому она и находит самые неожиданные подтверждения. Однако можно лишь догадываться, какой титанический труд стоит за тем, чтобы сделать ее доступной для читателей.
Буду счастлив, если хотя бы одна фотография пригодится вам. В том вижу логическое завершение изысканий тех ученых, которые находили и сохраняли эти находки. Их труд не канул в небытие: археологические факты органично вписались в ваше учение о тюрках.
Отдельно благодарю вас за то, что мне стали понятнее послания моих далеких предков, я имею в виду тюркменские текинские (тегинские) ковры, на которые мы смотрим с раннего детства. Их отличает орнамент «гёль» (кёль) – стилизованные равносторонние кресты и тюркские двуглавые орлы, они повсюду на коврах! Считается, что наши предки выдерживали стиль текинского ковра ровно столько времени, сколько осознавали себя тюрками.
Благодаря вашей теории шифр далеких предков стал читаемым.
А напоследок хочу сказать пару слов о дыне. Тюркмены очень почтительно относятся к дыне, как к хлебу (нан, чёрек). Так вот, прежде чем разрезать дыню вдоль, мы испокон веку срезаем у дыни круг с черенком (хвостиком), потом на срезанной поверхности круга ножом наносим два разреза, перпендикулярных друг другу, получается равносторонний крест! Только потом дыню делим и принимаем как еду… Теперь знаю, откуда у нас эта традиция».
– Скажите, Мурад Эскендерович, а вас приглашали на эту выставку в Германии?
Конечно нет. Но мои книги в Германии пользуются вниманием, о чем сужу по Интернету. И только по Интернету. Меня «сделали» не выездным и «не выходным».
Вспоминаю забавную историю, случившуюся после первого издания «Полыни…». Оказывается, меня тогда неоднократно приглашали за границу, но каждый раз получали однотипный ответ: «Зачем вам Аджи? Он старый, больной, из дому не выходит». Был я тогда бодр, здоров и не очень стар, о приглашениях, разумеется, ничего не знал. И мы вместе с собеседником, рассказавшим эту историю, от души посмеялись над немудреными уловками моих доброжелателей. Впрочем, и сейчас, когда годы и болезни берут свое, я не теряю оптимизма. Моя концепция Великого переселения народов пробивает себе дорогу, независимо от того, упоминают мое имя или нет, приглашают или нет меня на торжества.
Есть такая старая шутка о новых направлениях в науке. Любая глубокая идея проходит в своем становлении три этапа. На первом автор слышит: «Этого не может быть!» На втором: «В этом что-то есть». На третьем: «Кто же этого не знает?»
Двадцать лет назад я заявил о Великом переселении народов и о том, что тюрки не были дикарями, а являлись носителями высокой культуры. И не просто заявил, привел доказательства. Но в ответ услышал: «Этого не может быть!» Сейчас все больше людей принимает мою идею. Надеюсь дожить до третьего этапа и услышать: «Кто же этого не знает!»
Глава III Плач по Кавказской Албании
Если у радуги отнять гамму ее цветов, мир станет убогим и скучным. Без зари, без синего неба. Две краски зальют планету – черная и белая. Серым сделают они все вокруг. Неестественным… Увы, так бывало в жизни. И не раз.
Серость, сотворенную злым умыслом неких людей, вижу я в мировой истории, где главенствуют две точки зрения – западная и восточная. Те самые зловещие краски правят бал, оттого уважительно относиться к иным историческим постулатам просто не могу. А как прикажете судить о Средневековье, если даже именитые авторы не видят радуги на средневековом небе?
Откройте книги по истории Европы – там не упомянут Дешт-и-Кипчак, самая могущественная страна раннего Средневековья. Страна, простиравшаяся от Байкала до Атлантики, ей платили дань Римская империя и «весь остальной мир». Она была не Диким Полем, не сборищем кочевников. Державой!
Где она в Истории? Не заметили. Правда, порой пишут о регионах Дешт-и-Кипчака – о каганатах, выдавая их за самостоятельные государства… Но если также «забыть» Германию и Францию, узнаешь ли что о современной Европе? Не узнаешь.
А как узнать?.. Я подходил к тайнам «тюркского мира» издалека, познав боль других народов, которых постигла та же судьба забвения. Эвенки, чукчи, камчадалы – их жизнь надо было обязательно увидеть, чтобы с сердца сошла накипь и оно ожило. Чужая боль сделалась своею.
Потом настал черед Кавказа, которого я тогда толком не знал. По заданию редакции журнала «Вокруг света» поехал на юг советского Азербайджана, к талышам, еще одному «народу-призраку», и написал очерк «Скажи свое имя, талыш». То было честное письмо, вызвавшее переполох в Москве. Еще бы, впервые за пятьдесят лет, вопреки партийным указам названо имя «народа-призрака». Но и этот очерк еще не разбудил во мне тюрколога. Оковы советизма пали в моем сознании после поездки к лезгинам… Там, в горах, я постепенно становился вольным тюрком, который готовился задать себе главный вопрос: «Кто есть я? Что есть мои корни?».
Шел 1990 год – год моего прозрения, сердце очищалось от коросты, когда писал очерк «Лезги из Тагирджала», где доверил бумаге чужую боль, ставшую своею. Двадцать лет минуло, а как будто это было вчера. Теперь понимаю, как же мало тогда знал. Больше чувствовал. Но не откажусь ни от одного слова, ни от одной буквы в тех, еще «зеленых» очерках, которые вывели меня к истокам моего народа – на новую дорогу.
Даю эти очерки с небольшими сокращениями.
Серость, сотворенную злым умыслом неких людей, вижу я в мировой истории, где главенствуют две точки зрения – западная и восточная. Те самые зловещие краски правят бал, оттого уважительно относиться к иным историческим постулатам просто не могу. А как прикажете судить о Средневековье, если даже именитые авторы не видят радуги на средневековом небе?
Откройте книги по истории Европы – там не упомянут Дешт-и-Кипчак, самая могущественная страна раннего Средневековья. Страна, простиравшаяся от Байкала до Атлантики, ей платили дань Римская империя и «весь остальной мир». Она была не Диким Полем, не сборищем кочевников. Державой!
Где она в Истории? Не заметили. Правда, порой пишут о регионах Дешт-и-Кипчака – о каганатах, выдавая их за самостоятельные государства… Но если также «забыть» Германию и Францию, узнаешь ли что о современной Европе? Не узнаешь.
А как узнать?.. Я подходил к тайнам «тюркского мира» издалека, познав боль других народов, которых постигла та же судьба забвения. Эвенки, чукчи, камчадалы – их жизнь надо было обязательно увидеть, чтобы с сердца сошла накипь и оно ожило. Чужая боль сделалась своею.
Потом настал черед Кавказа, которого я тогда толком не знал. По заданию редакции журнала «Вокруг света» поехал на юг советского Азербайджана, к талышам, еще одному «народу-призраку», и написал очерк «Скажи свое имя, талыш». То было честное письмо, вызвавшее переполох в Москве. Еще бы, впервые за пятьдесят лет, вопреки партийным указам названо имя «народа-призрака». Но и этот очерк еще не разбудил во мне тюрколога. Оковы советизма пали в моем сознании после поездки к лезгинам… Там, в горах, я постепенно становился вольным тюрком, который готовился задать себе главный вопрос: «Кто есть я? Что есть мои корни?».
Шел 1990 год – год моего прозрения, сердце очищалось от коросты, когда писал очерк «Лезги из Тагирджала», где доверил бумаге чужую боль, ставшую своею. Двадцать лет минуло, а как будто это было вчера. Теперь понимаю, как же мало тогда знал. Больше чувствовал. Но не откажусь ни от одного слова, ни от одной буквы в тех, еще «зеленых» очерках, которые вывели меня к истокам моего народа – на новую дорогу.
Даю эти очерки с небольшими сокращениями.
Скажи свое имя, Талыш
Январь здесь не пушистый и не белый. Декабрь и февраль – тоже. Снег в Ленкорани всегда редкость, выпадет и тут же растает. Вечнозеленые сухие субтропики, рай земной на берегу Каспийского моря, почти около границы с Ираном.
Ленкорань в старину звалась столицей Талышского ханства, сколько лет назад, вряд ли кто знает. О ней упоминал Геродот. И до Геродота стояла она. Менялась архитектура, рушились крепостные стены, возводились новые, отступало и наступало море, приходили и уходили враги, а Ленкорань все стояла. И сейчас стоит она, сохранив старинный маяк, ханский дворец, добавив панельные коробки и немного чего-то современного, железобетонного. Однако не самобытный город привел меня в Азербайджан – Всесоюзная перепись населения 1989 года.
Из Баку до Ленкорани самолет летит минут тридцать– сорок, поезд идет лишь ночь, я добирался четверо суток. Нет, транспорт был ни при чем… До поездки в Азербайджан я понимал перепись как свободный сбор данных о населении, где каждый волен в ответах. Теперь не знаю – волен ли?
Трудное время переживал этой зимой Баку, у всех на устах одно только слово – Карабах. Оно резало, жгло, не давало спокойно жить и работать. Военное положение, комендантский час, танки, патрули на перекрестках… А перепись шла. Трудно, но шла.
День, другой наблюдал я четко организованную работу бакинских счетчиков и инструкторов. Ездил по переписным участкам, видел, как нелегко шла перепись. Ведь были люди, которые после сумгаитской трагедии никого не пускали в дом, и ни уговоры, ни милиция не помогали. Перепись – одна из форм проявления свободы, и с этим приходилось считаться. Были счетчики, которые в последний момент отказались помогать – боялись ходить по чужим домам. Все было. Хорошее и плохое всегда рядом. Порой гостеприимство и хлебосольство бакинцев перерастали в проблему времени. Стол с чаем становился едва ли не обязательным атрибутом переписи. А это в конечном счете те самые минуты и часы, которых счетчику отпущено мало…
И до чего же интернационален Баку, этот огромный город на перекрестке Востока и Запада! Здесь и русские теперь не такие, их речь стала своеобразной – распевно-вопросительной. Нигде в России так не говорят. У бакинцев, выходцев из воронежских, смоленских, пермских краев, другим стал не только русский язык, но и сам стиль жизни – неторопливый, размеренный.
Тут даже панельным домам-коробкам придан свой, «бакинский» колорит. Может быть, виноградные лозы (до третьего-четвертого этажа) придали им своеобразие? Или скромный железобетонный орнамент? Или сами люди? Не знаю. Но город греет душу своей самобытностью.
Люди здесь живут, общаясь, перенимая друг у друга понравившиеся черты… В знакомстве с городом прошел день. И еще два. Я пока только по Баку езжу. Визит туда, визит сюда, а срок командировки и переписи истекает. В Ленкорань выехать непросто. Билет не купишь. Нужны особые разрешения. Приграничная зона. Наконец купил-таки билет на ночной поезд и выехал.
В поезде сразу повезло: соседи по купе говорили не по-азербайджански. И я почувствовал это. Другие звуки: не распевно-вопросительные, а короткие, цокающие. Как у птиц. Хотя внешне попутчики не отличались от азербайджанцев – такие же черные, усатые, со сверкающими глазами. И все-таки отличались. Лица у них другие, высеченные другим «скульптором».
Спросить? Неудобно.
…В Ленкоранском горкоме комсомола давно так не удивлялись: корреспондент из Москвы? О талышах?
– Есть, конечно, у нас талыши, – сказал секретарь горкома Ильгар Дадашев, – целые деревни. Но сколько их в районе – не могу ответить.
Потом узнал, в Ленкорани многие люди, особенно те, кто при должности, называют себя азербайджанцами. Они живут с одним и тем же этнографическим курьезом: отец – талыш, мать – талышка, а дети – азербайджанцы.
Вагиф Кулиев, заведующий отделом горкома, стал моим гидом и переводчиком в поездках по району. Он называет себя азербайджанцем, а родители у него талыши. Учился парень во Владимире, лучшего, чем Вагиф, помощника придумать трудно – человек свободно знает три языка! На трех – совершенно разных! – языках говорит сегодня Ленкорань. И не заметит этого только глухой.
Азербайджанский язык – это огузская группа тюркских языков. Раньше письменность была на основе арабского, потом русского алфавита, теперь латиницы. Русский язык, как известно, – наиболее распространенный из славянских языков. А талышский отличается от русского и от азербайджанского так же, как отличается от них, скажем, эстонский или английский.
Фарси наиболее близок к талышскому. Но даже не современный фарси, а скорее древнеперсидский, потому что на берегу Хазарского моря талыши жили в глубокой древности, когда Персия представляла собой несокрушимую силу и Ленкорань была ее северным форпостом.
Называлась она Ланкон, что означает на талышском языке «дома из камыша».
Если верить путеводителям, выпущенным двести лет назад (я смотрел книгу, изданную в 1793 году) и шестьдесят лет назад, то: «В Ленкорани замечательных древностей нет, но район богат древностями…». Специально «древности» здесь никто не изучал, находили, например, византийские монеты – целые клады! – находили городища, развалины укреплений, громадные курганы. Впрочем, их и искать не надо было, они на виду. И что же? Находки не вдохновляли исследователей. О них молчали, чтобы быстрее забыть.
Так и стояла Ленкорань, камышовый город, где хижины с глинобитным полом, улочки и кривы, и пыльны, заборы увиты плющом и колючей ежевикой, а сточные канавы тянулись через весь город к рисовым чекам, что на окраине, и терялись в лесах тростника. Непроходимые заросли, в которых можно заблудиться, окружали город.
Камыш в старину охранял талышей от врагов. Камыш давал работу. До сих пор традиционное ремесло талышей – плетение из камыша. Циновки, сундуки, сумки, мешки, всевозможная домашняя мелочь, по ним узнавали талышей на восточных базарах. Говорили, что лучше мастеров нет. В каждом доме имелся «ткацкий станок», где охапка камышовых стеблей превращалась в изделие.
Раньше талышей прославлял и рис – тонкие, длинные зерна. Очень белые. Талышский рис почитали на базарах Востока. Шестьдесят рецептов (!) плова, хлеб, кисели могли приготовить талышские женщины: рис на первое, второе и третье. Рис на завтрак, обед и ужин. Такова основа талышской кухни.
Сейчас рис ушел с полей; чай, овощи, цитрусовые пришли ему на смену.
Не все талыши были рисоводами, потому что не все жили на болотистой равнине. «Талыш» – это сочетание двух слов «глина» и «рис» – человек, выращивающий растения в жидкой земле, иначе говоря, рисовод. Были еще голыши – скотоводы. Они тоже говорили на талышском языке, но жили в горах, где богатые пастбища. А в предгорьях селились тоголыши, потому что здесь росли тутовые деревья, а кто на
Востоке не знает, что тоголыши – это те же талыши, но по профессии не рисоводы, не скотоводы, а шелководы и пчеловоды.
Собственно, эти профессии делили талышей на три группы, отсюда пошли три диалекта в талышском языке и три района их обитания.
Лицо Талышлы Миргашима Мирмуртуза-оглы в глубоких морщинах, каждая из которых, словно зарубцевавшаяся рана, оставленная временем. Этот преподаватель вуза все помнит, все знает и всю жизнь молчит. Он тонкий знаток истории, чрезвычайно образованный ленкоранец. Многое я узнал от него о судьбе талышей – несчастного народа, который официально просуществовал с незапамятных времен… до 1937 года.
Вскоре после того как И. В. Сталин произнес на Чрезвычайном VIII Всесоюзном съезде Советов исторический доклад «О проекте Конституции Союза ССР», талышей не стало. Их не выселяли, не расстреливали. «Комиссары» о них повелели просто забыть! Как забыли и о других народах Советского Азербайджана – крызах, будугцах, хыналыкцах. Все было сделано тихо, без выстрелов.
Провели одну перепись населения, другую. О талышах уже не вспоминали. «Были, теперь нет». И это была вполне официальная версия! По крайней мере, если посмотреть на результаты переписи десятилетней или двадцатилетней давности, ни одного талыша на весь Советский Союз там не увидишь.
Может быть, в самом деле, не о чем говорить? Вернее, не о ком. Может быть, действительно растворился целый народ? Нет. Например, в 1923 году по Ленкоранскому уезду насчитывалось 171 300 душ обоего пола, из них талышей около 60 тысяч. Только по Ленкорани! На талышском языке говорили и по-прежнему говорят в четырех районах Азербайджана. Значит – не «растворились»! Не исчезли.
В конце 20-х – начале 30-х годов были школы на талышском языке, были передачи по радио, издавалась газета «Красный талыш». Еще в 1936 году издавалась она. Потом за талышскую речь начали сажать в тюрьму… «Карфаген должен быть разрушен», – решили в Москве. Чудовищно, посадили как врага народа литератора, который перевел на талышский язык невинного «Робинзона Крузо». За распространение враждебной информации, гласил судебный приговор.
– Меня тоже вызывали, – сказал Миргашим Мирмуртуза-оглы. – Я делал научную работу по талышской фонетике. Вызвали, следователь хитро смотрит и говорит: «Ты что-то много говоришь «талыш», «талыш». Смотри!» Посадить побоялись, но с тех пор я преподаю азербайджанский.
– Почему побоялись?
– Э-э, плохо вы знаете Восток, – вместо ответа промолвил почтенный собеседник.
Уже потом я понял, что своей бестактностью обидел человека. Как можно забыть, приставка «мир» к имени мужчины означает, что он из рода пророка Магомеда. Следователи, видимо, побоялись кары небесной…
Мы ехали в талышскую деревню Сепаради к Мамедову Абдулле Амрах-оглы, девяностолетнему аксакалу. Его дом недалеко, километров за тридцать от Ленкорани.
Шоссе удивило оживленностью. Машины шли одна за другой, а вдоль дороги – дома, дома, участки, поля. И всюду люди, люди. Кончалась одна деревня, а за полоской поля начиналась другая. Талышские деревни и очень похожи, и очень непохожи. Одинаковых домов я не видел, а объехал почти весь район. Огромные, чистые, с просторной верандой, с едва ли не обязательным парником-садом. Стены заботливо оформлены галечником или бутовым камнем. Но многие дома стояли недостроенными.
– Почему? – переспросил мой внимательный сопровождающий Вагиф. – Трудно у нас с пиломатериалами. Очень дорогие, и нет их. Люди сами, семьями строят дома, камня хватает. Стены построили, а дальше… Доски не купишь.
Ленкоранский район – сплошная народная стройка. Это не удивительно, в талышских семьях, как правило, по пять– восемь – десять детей. Бо-ольшой дом нужен.
Помню, проезжали деревню, увидели одноэтажную школу, на маленьком ее дворе – ребят, как скворцов в стае. Все смуглые, неугомонные, все разом переговариваются, все куда-то спешат. Потом я узнал, что классы переуплотнены. Большие-большие школы требуются едва ли не каждой деревне.
Центр талышской деревни, конечно, чайхана, около нее полно мужчин. В шапках, в пальто они стоят, разговаривают, думают. Каждый уважающий себя мужчина в руке крутит четки. Женщин среди них не увидишь, женщины в поле, где они казались цветами среди ровных рядков зазеленевших всходов капусты. Удел восточной женщины – работа, дом. Так было всегда, так есть сейчас. И от обычаев предков никто не собирается отказываться.
Я ни разу не видел в поле трактора, хотя шли весенние полевые работы, – только бригады по двадцать – тридцать человек, в цветных одеждах и платках, прикрывающих лицо. Потом мне объяснили, почему так. Оказывается, в талышских деревнях найти работу очень трудно, ее просто нет. Поэтому – ручной труд. Конечно, есть трактора в совхозах, и другая техника есть, но я ее не видел.
Земли мало. Людей много. Очень много людей! В деревне Сепаради, например, куда мы приехали, живет пять тысяч человек, а в совхозе работает немногим больше тысячи, хотя нужно бы меньше. И сколько таких переполненных деревень в Талышском крае? Сколько таких переуплотненных совхозов?
Есть и так называемые сезонные безработные. Цифра внушительная. Хочешь не хочешь, а подавайся в чужие края либо годами жди работу. Скромная чайная фабрика на селе – это вершина инженерной мысли.
Ленкорань в старину звалась столицей Талышского ханства, сколько лет назад, вряд ли кто знает. О ней упоминал Геродот. И до Геродота стояла она. Менялась архитектура, рушились крепостные стены, возводились новые, отступало и наступало море, приходили и уходили враги, а Ленкорань все стояла. И сейчас стоит она, сохранив старинный маяк, ханский дворец, добавив панельные коробки и немного чего-то современного, железобетонного. Однако не самобытный город привел меня в Азербайджан – Всесоюзная перепись населения 1989 года.
Из Баку до Ленкорани самолет летит минут тридцать– сорок, поезд идет лишь ночь, я добирался четверо суток. Нет, транспорт был ни при чем… До поездки в Азербайджан я понимал перепись как свободный сбор данных о населении, где каждый волен в ответах. Теперь не знаю – волен ли?
Трудное время переживал этой зимой Баку, у всех на устах одно только слово – Карабах. Оно резало, жгло, не давало спокойно жить и работать. Военное положение, комендантский час, танки, патрули на перекрестках… А перепись шла. Трудно, но шла.
День, другой наблюдал я четко организованную работу бакинских счетчиков и инструкторов. Ездил по переписным участкам, видел, как нелегко шла перепись. Ведь были люди, которые после сумгаитской трагедии никого не пускали в дом, и ни уговоры, ни милиция не помогали. Перепись – одна из форм проявления свободы, и с этим приходилось считаться. Были счетчики, которые в последний момент отказались помогать – боялись ходить по чужим домам. Все было. Хорошее и плохое всегда рядом. Порой гостеприимство и хлебосольство бакинцев перерастали в проблему времени. Стол с чаем становился едва ли не обязательным атрибутом переписи. А это в конечном счете те самые минуты и часы, которых счетчику отпущено мало…
И до чего же интернационален Баку, этот огромный город на перекрестке Востока и Запада! Здесь и русские теперь не такие, их речь стала своеобразной – распевно-вопросительной. Нигде в России так не говорят. У бакинцев, выходцев из воронежских, смоленских, пермских краев, другим стал не только русский язык, но и сам стиль жизни – неторопливый, размеренный.
Тут даже панельным домам-коробкам придан свой, «бакинский» колорит. Может быть, виноградные лозы (до третьего-четвертого этажа) придали им своеобразие? Или скромный железобетонный орнамент? Или сами люди? Не знаю. Но город греет душу своей самобытностью.
Люди здесь живут, общаясь, перенимая друг у друга понравившиеся черты… В знакомстве с городом прошел день. И еще два. Я пока только по Баку езжу. Визит туда, визит сюда, а срок командировки и переписи истекает. В Ленкорань выехать непросто. Билет не купишь. Нужны особые разрешения. Приграничная зона. Наконец купил-таки билет на ночной поезд и выехал.
В поезде сразу повезло: соседи по купе говорили не по-азербайджански. И я почувствовал это. Другие звуки: не распевно-вопросительные, а короткие, цокающие. Как у птиц. Хотя внешне попутчики не отличались от азербайджанцев – такие же черные, усатые, со сверкающими глазами. И все-таки отличались. Лица у них другие, высеченные другим «скульптором».
Спросить? Неудобно.
…В Ленкоранском горкоме комсомола давно так не удивлялись: корреспондент из Москвы? О талышах?
– Есть, конечно, у нас талыши, – сказал секретарь горкома Ильгар Дадашев, – целые деревни. Но сколько их в районе – не могу ответить.
Потом узнал, в Ленкорани многие люди, особенно те, кто при должности, называют себя азербайджанцами. Они живут с одним и тем же этнографическим курьезом: отец – талыш, мать – талышка, а дети – азербайджанцы.
Вагиф Кулиев, заведующий отделом горкома, стал моим гидом и переводчиком в поездках по району. Он называет себя азербайджанцем, а родители у него талыши. Учился парень во Владимире, лучшего, чем Вагиф, помощника придумать трудно – человек свободно знает три языка! На трех – совершенно разных! – языках говорит сегодня Ленкорань. И не заметит этого только глухой.
Азербайджанский язык – это огузская группа тюркских языков. Раньше письменность была на основе арабского, потом русского алфавита, теперь латиницы. Русский язык, как известно, – наиболее распространенный из славянских языков. А талышский отличается от русского и от азербайджанского так же, как отличается от них, скажем, эстонский или английский.
Фарси наиболее близок к талышскому. Но даже не современный фарси, а скорее древнеперсидский, потому что на берегу Хазарского моря талыши жили в глубокой древности, когда Персия представляла собой несокрушимую силу и Ленкорань была ее северным форпостом.
Называлась она Ланкон, что означает на талышском языке «дома из камыша».
Если верить путеводителям, выпущенным двести лет назад (я смотрел книгу, изданную в 1793 году) и шестьдесят лет назад, то: «В Ленкорани замечательных древностей нет, но район богат древностями…». Специально «древности» здесь никто не изучал, находили, например, византийские монеты – целые клады! – находили городища, развалины укреплений, громадные курганы. Впрочем, их и искать не надо было, они на виду. И что же? Находки не вдохновляли исследователей. О них молчали, чтобы быстрее забыть.
Так и стояла Ленкорань, камышовый город, где хижины с глинобитным полом, улочки и кривы, и пыльны, заборы увиты плющом и колючей ежевикой, а сточные канавы тянулись через весь город к рисовым чекам, что на окраине, и терялись в лесах тростника. Непроходимые заросли, в которых можно заблудиться, окружали город.
Камыш в старину охранял талышей от врагов. Камыш давал работу. До сих пор традиционное ремесло талышей – плетение из камыша. Циновки, сундуки, сумки, мешки, всевозможная домашняя мелочь, по ним узнавали талышей на восточных базарах. Говорили, что лучше мастеров нет. В каждом доме имелся «ткацкий станок», где охапка камышовых стеблей превращалась в изделие.
Раньше талышей прославлял и рис – тонкие, длинные зерна. Очень белые. Талышский рис почитали на базарах Востока. Шестьдесят рецептов (!) плова, хлеб, кисели могли приготовить талышские женщины: рис на первое, второе и третье. Рис на завтрак, обед и ужин. Такова основа талышской кухни.
Сейчас рис ушел с полей; чай, овощи, цитрусовые пришли ему на смену.
Не все талыши были рисоводами, потому что не все жили на болотистой равнине. «Талыш» – это сочетание двух слов «глина» и «рис» – человек, выращивающий растения в жидкой земле, иначе говоря, рисовод. Были еще голыши – скотоводы. Они тоже говорили на талышском языке, но жили в горах, где богатые пастбища. А в предгорьях селились тоголыши, потому что здесь росли тутовые деревья, а кто на
Востоке не знает, что тоголыши – это те же талыши, но по профессии не рисоводы, не скотоводы, а шелководы и пчеловоды.
Собственно, эти профессии делили талышей на три группы, отсюда пошли три диалекта в талышском языке и три района их обитания.
Лицо Талышлы Миргашима Мирмуртуза-оглы в глубоких морщинах, каждая из которых, словно зарубцевавшаяся рана, оставленная временем. Этот преподаватель вуза все помнит, все знает и всю жизнь молчит. Он тонкий знаток истории, чрезвычайно образованный ленкоранец. Многое я узнал от него о судьбе талышей – несчастного народа, который официально просуществовал с незапамятных времен… до 1937 года.
Вскоре после того как И. В. Сталин произнес на Чрезвычайном VIII Всесоюзном съезде Советов исторический доклад «О проекте Конституции Союза ССР», талышей не стало. Их не выселяли, не расстреливали. «Комиссары» о них повелели просто забыть! Как забыли и о других народах Советского Азербайджана – крызах, будугцах, хыналыкцах. Все было сделано тихо, без выстрелов.
Провели одну перепись населения, другую. О талышах уже не вспоминали. «Были, теперь нет». И это была вполне официальная версия! По крайней мере, если посмотреть на результаты переписи десятилетней или двадцатилетней давности, ни одного талыша на весь Советский Союз там не увидишь.
Может быть, в самом деле, не о чем говорить? Вернее, не о ком. Может быть, действительно растворился целый народ? Нет. Например, в 1923 году по Ленкоранскому уезду насчитывалось 171 300 душ обоего пола, из них талышей около 60 тысяч. Только по Ленкорани! На талышском языке говорили и по-прежнему говорят в четырех районах Азербайджана. Значит – не «растворились»! Не исчезли.
В конце 20-х – начале 30-х годов были школы на талышском языке, были передачи по радио, издавалась газета «Красный талыш». Еще в 1936 году издавалась она. Потом за талышскую речь начали сажать в тюрьму… «Карфаген должен быть разрушен», – решили в Москве. Чудовищно, посадили как врага народа литератора, который перевел на талышский язык невинного «Робинзона Крузо». За распространение враждебной информации, гласил судебный приговор.
– Меня тоже вызывали, – сказал Миргашим Мирмуртуза-оглы. – Я делал научную работу по талышской фонетике. Вызвали, следователь хитро смотрит и говорит: «Ты что-то много говоришь «талыш», «талыш». Смотри!» Посадить побоялись, но с тех пор я преподаю азербайджанский.
– Почему побоялись?
– Э-э, плохо вы знаете Восток, – вместо ответа промолвил почтенный собеседник.
Уже потом я понял, что своей бестактностью обидел человека. Как можно забыть, приставка «мир» к имени мужчины означает, что он из рода пророка Магомеда. Следователи, видимо, побоялись кары небесной…
Мы ехали в талышскую деревню Сепаради к Мамедову Абдулле Амрах-оглы, девяностолетнему аксакалу. Его дом недалеко, километров за тридцать от Ленкорани.
Шоссе удивило оживленностью. Машины шли одна за другой, а вдоль дороги – дома, дома, участки, поля. И всюду люди, люди. Кончалась одна деревня, а за полоской поля начиналась другая. Талышские деревни и очень похожи, и очень непохожи. Одинаковых домов я не видел, а объехал почти весь район. Огромные, чистые, с просторной верандой, с едва ли не обязательным парником-садом. Стены заботливо оформлены галечником или бутовым камнем. Но многие дома стояли недостроенными.
– Почему? – переспросил мой внимательный сопровождающий Вагиф. – Трудно у нас с пиломатериалами. Очень дорогие, и нет их. Люди сами, семьями строят дома, камня хватает. Стены построили, а дальше… Доски не купишь.
Ленкоранский район – сплошная народная стройка. Это не удивительно, в талышских семьях, как правило, по пять– восемь – десять детей. Бо-ольшой дом нужен.
Помню, проезжали деревню, увидели одноэтажную школу, на маленьком ее дворе – ребят, как скворцов в стае. Все смуглые, неугомонные, все разом переговариваются, все куда-то спешат. Потом я узнал, что классы переуплотнены. Большие-большие школы требуются едва ли не каждой деревне.
Центр талышской деревни, конечно, чайхана, около нее полно мужчин. В шапках, в пальто они стоят, разговаривают, думают. Каждый уважающий себя мужчина в руке крутит четки. Женщин среди них не увидишь, женщины в поле, где они казались цветами среди ровных рядков зазеленевших всходов капусты. Удел восточной женщины – работа, дом. Так было всегда, так есть сейчас. И от обычаев предков никто не собирается отказываться.
Я ни разу не видел в поле трактора, хотя шли весенние полевые работы, – только бригады по двадцать – тридцать человек, в цветных одеждах и платках, прикрывающих лицо. Потом мне объяснили, почему так. Оказывается, в талышских деревнях найти работу очень трудно, ее просто нет. Поэтому – ручной труд. Конечно, есть трактора в совхозах, и другая техника есть, но я ее не видел.
Земли мало. Людей много. Очень много людей! В деревне Сепаради, например, куда мы приехали, живет пять тысяч человек, а в совхозе работает немногим больше тысячи, хотя нужно бы меньше. И сколько таких переполненных деревень в Талышском крае? Сколько таких переуплотненных совхозов?
Есть и так называемые сезонные безработные. Цифра внушительная. Хочешь не хочешь, а подавайся в чужие края либо годами жди работу. Скромная чайная фабрика на селе – это вершина инженерной мысли.